"Вытрезвитель" - Leonid Netrebo - ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ На распределении в штабе ДНД я сразу предупредил: у меня радикулит. К слову сказать, я вообще против всяких общественных дружин и отрядов, - Проза, Рассказ - Литра.Онлайн - Литературный журнал и сайт авторских произведений. Читать стихи и прозу онлайн современных авторов на нашем литературном портале.

ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ

На распределении в штабе ДНД я сразу предупредил: у меня радикулит. К слову сказать, я вообще против всяких общественных дружин и отрядов, которые делают (якобы) то, что должны делать вполне штатные структуры. И если бы не “добровольная” обязаловка, которой был охвачен наш завод, как, впрочем, и все другие учреждения в начале восьмидесятых, и три дня к отпуску…
– Ладно, – сказал начальник штаба, угрюмый человек в штатском, – найдем и вам применение. – Он внимательно осмотрел меня с ног до головы, осуждающе обронил: – Такой молодой, а уже соли отложились… – Обстоятельно продолжил: – Да, в танцзал вам не подойдет, там не только танцевать – “махаться” иной раз необходимо. На дорожный патруль – ходить много. Вытрезвитель – самый раз. На раздевалке или на “воронке”… Сержант, – обратился он к тщедушному милиционеру с большой связкой ключей, – забирай этого тоже.
– Как больного, так мне, – пробурчал сержант.
Вторым “общественником”, которого также направили в медвытрезвитель, был худой, неразговорчивый, сосредоточенный член комсомольского оперотряда, белокурый студент технического вуза. “Воронок” кружил по городу пару часов, пока мы набрали положенное по плану количество “нетрезвенников”. Все это время студент молча и аккуратно выполнял команды сержанта, а в минуты относительного спокойствия смотрел маленькими глазами на скуластом лице куда-нибудь в одну точку, сжав по старушечьи губы в маленький узелок, из складок которого выступала белая слюнная пенка.
– Каратист, – объяснил мне сержант, с которым мы были почти ровесники, кивая на студента. Говорил милиционер громко, не считая необходимым быть деликатным по отношению к этому молодому бессловесному истукану. – Любит с нами работать. Сам сюда каждый раз просится. Тренируется на натуре. Аккуратный, ничего не скажешь. Я ему первый раз сказал: что, в танцзале боишься дежурить – ответить могут? Думал, трус – нет, что-то другое.
…Первым взяли юнца лет шестнадцати, который трясся всем телом, как от дикого холода, и зачем-то нюхал воротник своей несвежей рубашки. «Кайфожор-колёсник, – объяснил сержант, – таблетки бормотой запивает». В будке «колёсник» разошелся:
– Менты поганые, ну, бля, не попадайтесь на дороге, выйду – всем конец! – он истерически завизжал и кинулся почему-то на меня. Я забыл про радикулит и резко пригнулся. Кулак просвистел над головой. Студент привстал, молниеносно отвел ладонь назад и, коротко вскрикнув, ударил хулигана куда-то в область уха.
Юнец с закрытыми глазами откинулся на стенку будки, застонал, осел на деревянную лавку, зашарил растопыренными ладонями вокруг, ища за что бы взяться, чтобы не свалиться. Студент внимательно наблюдал за жертвой, медленно поворачивая голову на длинной шее, как длинношеий цыплак, то в одну, то в другую сторону, оглядывая объект отдельно левым, отдельно правым глазом.
– Хватит, спортсмен!.. – властно сказал сержант и посмотрел на меня: – Глаз да глаз нужен. Может переборщить. – В это время хулиган, не открывая глаз, завалился набок. – Порядок.
“Ничего себе, работенка!..” – растерянно подумал я, с трудом разгибаясь, тут же зарекшись на этом закончить карьеру дружинника, несмотря на партком и завком (можно будет отказ свалить на радикулит). Черт с теми тремя днями к отпуску.
В городском саду обнаружили двух пожилых забулдыг, давивших “огнетушитель” – большую бутылку темного портвейна. Мужики не сильно расстраивались, что их забирают в “вытрезвиловку” – привычное дело, но долго причитали по вылитым в парковые кусты “чернилам”: “Только открыли, начальники!..”
Из ресторана, по вызову, забрали шумного гражданина при галстуке, грозившего всех поувольнять с работы и завтра показать всем, с кем они связались. На чем свет поносил работников ресторана: “Мафия!.. В этой точке хозяйничает мафия! По ее наитию!..” Тогда слово мафия было весьма экзотичным, и мы от души посмеялись, пока провожали гражданина до машины. “Я теперь понимаю, – он многозначительно оглядывал нас, – у этой мафии везде схвачено. Ничего…” Резких движений он не допускал, оправдывая галстук и фетровую шляпу, поэтому каратисту на этот раз не повезло.
На вокзале, в туалете, нашли спящего бича, который представлял собой что-то наподобие промокшего грязного мешка с прокисшими арбузами. В салоне от него стало трудно дышать и тесно перемещаться, потому что он не сидел на лавках, а лежал на полу. “Выпил, наверно, еще вчера, грамм сто пятьдесят, – объяснил сержант. – Внушил себе, что пол-литру. И ушел в спячку, как гусеница. Силы экономит. Даже по маленькому не сходит как следует, – под себя. Пока проснется – высохнет”.
Время поджимало, пора ехать в участок, а плана еще не было. “Еще парочку – кровь из носу!” – озабоченно приговаривал сержант, не стесняясь задержанных. Заехали в танцевальный зал. Дружинники сдали нам чернявого парня, с ног до головы в джинсе, который абсолютно не вязал лыка – на вопросы не отвечал, но понимающе кивал и миролюбиво улыбался. “Ладно, грузите, там разберетесь, – сказал нам командир местного наряда и напоследок прокричал чернявому в ухо: – Ты, самое главное, хоть не иностранец?! В рот тебе кило… Кто ты по нации, а?” “Буль-трин-трин…” – пробулькал парень. “О!.. – обрадовался командир, – татарин! Наш человек. Давно бы так. – И опять нам: – Забирайте!”
Смеркалось. Сержант по внутреннему телефону приказал водителю подъехать к гастроному: “Давай, как обычно… за сигаретами.” Мне пояснил: “Инструкция: возле культурных центров не забирать. А куда деваться, гастроном – палочка-выручалочка. Тебе сигареты не нужны? Тогда, студент, давай!” Студент, по всей видимости, привычно, выпрыгнул из будки, вошел в магазин. Быстро вернулся, кивнул сержанту. Они оба прильнули к зарешеченному окну. Мне стало интересно, я присоединился к этим двум охотникам. Сержант нетерпеливо спросил: “Этот?” Студент утвердительно качнул головой. Сержант горячо зашептал в телефон, как будто боясь, что его услышат граждане на улице или командование в райотделе: “Давай за белым костюмом, в руках бутылка…” Машина тронулась. Остановилась, поехала опять. “Готово, стой! – с облегчением выдохнул в трубку сержант. – Студент, за мной!” Они быстро выпрыгнули, подошли сзади к мужчине в белом костюме, неторопливо бредущему по тротуару. Объяснили гражданину, что ему необходимо пройти с ними. Гражданин показал на свои часы, постучал по циферблату, пожал плечами и пошел в машину.
В салоне этот мужчина, на вид которому было лет тридцать, бледного аристократического облика, миролюбиво оглядел соседей по скамейке. Начал спокойно рассказывать, растягивая слова:
– Дома гости ждут. Не хватило. Только в отпуск приехал…
В это время сержант ловко лишил аристократа бутылки, сунул ее себе под ноги.
– Эй, служба, – мужчина, казалось, совершенно не беспокоился, что случится с его напитком и с ним самим в ближайшем будущем, а замечание делал просто так, для порядка, – не разбей. А то магазин закрывается, придется у таксистов покупать втридорога. У вас тут почем у таксОв?..
– Она вам сегодня уже не понадобится, гражданин, – с явным удовольствием успокоил его сержант.
– Это почему, собственно. Кстати, сержант, можешь называть меня просто: товарищ лейтенант.
– О! – сержанту стало интересно. – Офицер? Какого рода войск? Офицеров давно не брали.
– Морфлот. Мурманск. Подлодка номера и названия, которые тебя не касаются, сержант.
– Ну во-от!.. Вот мы и раскрылись, – удовлетворенно пропел сержант, – грубить, значит, умеем. – Он посмотрел на меня, как бы призывая в свидетели. – А на вид такой мирный был!..
Студент опять стал производить цыплячьи движения головой, готовый клюнуть.
В это время заработала рация. Приказали подъехать к проходной кирпичного завода, забрать пьяного работника.
Сержант обрадовано скомандовал водителю, куда ехать, и поделился радостью со всем угрюмо приумолкшим салоном:
– Все, ребята, покатались и будет. План – есть! Сейчас последнего заберем – и баиньки!
“Последним” оказалась пьяная женщина, застрявшая ввиду своей грубости в адрес охраны на проходной кирпичного завода. В отместку за оскорбления охрана вызвала милицию. Это была мощная работница мужикообразного вида из породы молотобойцев. Сержант был весьма недоволен. “У нас нет женского отделения!.. Придется в другой конец города везти!” – кричал он охране. Главное, как я уяснил, пьяная женщина отнимала время, а в план не шла. Но эту подругу все же пришлось забирать – согласно должностной инструкции сержанта. Ее долго запихивали в салон “воронка”, она упиралась, материлась и норовила попортить физиономию всем, кто ее обихаживал. Погрузка пошла легче после того как “каратист” ширнул ей куда-то в бок. “Молотобоец” ойкнула, обмякла. Прекратила сопротивляться.
В салоне тетка недобро уставилась на меня: “Это ты меня по почке ударил? Рано успокоился. Это еще не все…” Я посмотрел на ее руки-кувалды и подумал, что мне опять придется резко пригибаться со своим “радиком”, будь он неладен. “Радик” тут же отозвался – в пояснице так прострелило, что я зажмурился. И сразу же ощутил два удара в голову – спереди и сзади: кулак влепился мне под глаз, после чего затылок шмякнулся о металлическую обшивку салона…
Вслед за этим я услышал короткий возглас каратиста, женский стон и окрик сержанта: «Студент!..»
Боксера-молотобойца сдали в женское отделение на окраине города.

В вытрезвителе мне оказали первую помощь и усадили на стульчик у входа в “приемный покой”. Успокоили: сейчас прибывших оформим, и всех помощников, вместе с дневной сменой, развезем по домам. Перед тем как усесться в позе зрителя (от дальнейшей работы, ввиду полученных повреждений “при исполнении”, я был освобожден), глянул на себя в зеркало. Глаз был лилово-красный, как у белого кролика, видимо лопнул сосуд. Под глазом медленно, но верно начинал проявляться фингал. Болел затылок. Постреливал радикулит, злорадствуя: ты мной был недоволен, теперь вот узнай, что такое настоящая неприятность.
Начали разбираться с прибывшими. “Татарин”, за дорогу немного протрезвев, наконец, выговорил правильно свою национальность: “Болгарин”. Перед ним извинились и отправили по указанному адресу. Человек в шляпе и при галстуке оказался исполкомовским работником. Его все же сфотографировали, но просили по этому поводу не беспокоиться, дескать, формальность. Он вызвал машину и уехал. Сержант кивнул ему вслед, а затем на фотоаппарат: “Теперь свой человек в исполкоме. На кукане”.
Трясущийся юнец был как смиренный агнец, и первым, в одних трусах, пошел в спальную камеру.
Два мирных парковых забулдыги раздели мокрого бича, разделись сами и все трое были мирно препровождены на ночлег. Немного повозились с морским офицером, который не хотел раздеваться, призывая персонал медвытрезвителя к справедливости и благоразумию. Упрямство имело результатом то, что офицеру заломили руки и стали раздевать насильно.
– Разоблачайтесь, товарищ лейтенант! – ернически восклицал сержант, расстегивая клиенту ширинку. – Не извольте дрыгаться, я же вам помогаю! А то придется вас в ласточку связывать, пол холодный… Тпр-ру, товарищ лейтенант!..
Тут я понял, что такое “ласточка”: – в конце коридора, тихо постанывая, изредка поворачиваясь с бока на бок, лежал, видимо, один из непокорных – ноги и руки связаны в один узел за спиной, грудь колесом, йог поневоле.
Морской офицер, зажатый с двух сторон, затих в полусогнутом состоянии, с красным от физического и морального напряжения лицом, принялся внимательно смотреть только на голову ловко работающего сержанта. А когда наконец поймал его взгляд, веско произнес, покряхтывая от боли:
– Да!.. И все же я лейтенант. А ты – сержант.

– Ну что хотят, то и делают с людями!.. – на пороге в приемный покой вытрезвителя, облокотившись на косяк, рука в бок, в зубах папироса, стояла… сошедшая с мультфильмовой киноленты старуха Шапокляк. – Привет, мусорам! – Она задержала взгляд на мне и, видимо, оценив кровавый глаз, добавила: – И клиентам! – Предвидя недобрую реакцию со стороны присутствующих, она шутливо-фамильярно прикрикнула на сержанта: – Нервы!..
У персонала вытрезвителя было неплохое настроение после трудного дня: план почти выполнен, “больные” рассредоточены по палатам, акты оформлены. Эта бродяжка под легкой “мухой”, случайно заглянувшая в их заведение, сулила небольшое развлечение, разрядку.
Старуха рассказала несколько анекдотов на милицейскую тему. Когда ей гостеприимно предложили ночлег в теплой камере, она вдруг страшно захохотала, потом затряслась, рухнула на скамью, где фотографируют клиентов, и истошно завопила:
– У меня во время войны немецкий солдат ребенка под машину бросил!..
Естественно, было уже не до смеха. Даже видавшие виды санитары потупили взоры, присели, кто где мог.
Когда старуха вышла из истерического состояния, зрители стали из вежливости задавать ей вопросы. Старуха, обессилено выкрикивая короткие фразы, поведала, что немцы проходили через их деревню, обоз: машины, подводы, конные и пешие… Подбежали два пьяных немца, один выхватил ребенка, другой замахнулся на нее прикладом… Помнит, что тельце упало прямо под колесо, тонкий вскрик, хруст… Удар по голове… Потом у нее бывали редкие проблески сознания: она обнаруживала себя на каких-то вокзалах, под мостами, в кустах, среди больших собак… Куда-то шла, ехала… Ее кто-то кормил, бил, насиловал… Когда полностью пришла в себя, война как раз кончилась, а она находилась в нашем городе. Не могла вспомнить фамилию, родителей, мужа (наверное, был), какой ребенок – мальчик или девочка. Только и помнила: свое имя – Ядвига и место – Белоруссия, деревня… И тот страшный фрагмент, который все время и стоит перед глазами.
Я, поглаживая ноющий затылок, вдруг ощутил во встряхнутой недавно голове обычно тяжелые для этой самой головы философские мысли: как это, наверно, страшно – не иметь в памяти ни детства, ни молодости, ни родины, ни какой-либо, даже бедной, истории – ничего. Только какой-то уродливый кусок дикого события, произошедший, может быть, даже и не с тобой. Представил человека, вылупившегося из гигантского яйца: он может двигаться, говорить, у него все есть, кроме прошлого. Человек-цыпленок. Бр-р-р!.. Вспомнил о каратисте, отыскал его глазами. Он сидел такой же, как и в салоне “воронка”, сосредоточенно уставившись куда-то в пустоту.
– Что ж ты ему камнем, что ли, по башке не дала? – нарушил тягостное молчание сержант. – Ах, да!.. Ну, в отряд бы подалась партизанский, ну я не знаю…
Старуха резко сменила тональность и перешла на прежний фамильярно-шутливый тон:
– Да подалась бы, подалась!.. – Постучала по своей растрепанной седой голове: – Соображаловка ведь поздно вернулась, войне капут. А сейчас что, воюй с кем хочешь, хоть вон с этими американцами, с проклятыми, во Вьетнаме, – так и там, говорят все кончилось. В Афганистан – не берут. Подавайся куда хочешь, хоть в ментовку. Возьмете?
Все облегченно засмеялись.
– Возьмем! А ты стрелять-то, маршировать умеешь?
Старуха соскочила со скамьи:
– Стрелять научишь. А маршировать – смотри: раз-два, раз-два!..
Она резво замаршировала на месте, высоко поднимая острые коленки, добросовестно размахивая руками. Сержант взял на себя роль командира:
– Стой! – раз-два!.. Нале-во! Напра-во! Молодец! Смирно! Вольно! А сейчас – ложись!..
“Шапокляк” под дружный хохот растянулась на широкой скамье лицом кверху, руки по швам. Сержант присел на корточки от смеха.
– Ты же не так легла, Ядвига! А, понимаю, это у тебя профессиональная поза!
Ядвига окончательно поняла, что здесь к ней хорошо относятся, и в ближайшее время ей ничего не грозит. Лежа, не меняя позы, вытащила свежую папиросу, дунула, закурила, равнодушно уставившись в потолок.

Я, сержант и студент вышли во двор медвытрезвителя к машине, “воронку”, который должен был развезти нас по домам. Залезли в салон, ступеньки показались неудобными, скользкими. Сержант вытащил бутылку коньяка, отобранную у морского офицера, наполнил под самые каемки два граненых стакана, протянул один мне, кивнул на студента: “Он не пьет”. Выпили, закусили конфетами. Я представил, каким сейчас явлюсь пред очи жены: пьяный, с синяком под глазом. “Откуда?” – “Из вытрезвителя!..” Улыбка озарила мое лицо. Сержант принял это в свой адрес и тоже, впервые за весь вечер как-то необычно, по-детски улыбнулся: “Еще придешь ко мне на дежурство?” Я, не переставая улыбаться, пожал плечами: “Радикулит!” Он подал команду водителю трогаться, дожевал конфету и повернулся к каратисту:
– Слушай, ты бы попросился следующий раз, для разнообразия, куда-нибудь в дом культуры, в городской сквер. Танцы, девочки – во! Или на пеший патруль… Боишься, что побьют?.. Нет ведь.