Тени пляшут на стенах

Глава 1. Первая лекция

— Начать первую лекцию я хочу с небольшого введения, — отрывисто процедила их первая учительница магической теории. — Каждый год нам удаётся набрать около тридцати девочек в класс, подобный вашему. До конца обучения доходит в среднем десять и менее процентов учащихся, а в некоторых особых случаях — никто. Обычно юные леди покидают наше заведение после первого семестра, часто — в течение первого же месяца. Я рекомендую каждой из вас прислушаться к себе именно в это время и сделать правильный выбор. Второй кризис обучения поджидает каждую из вас аккурат под конец обучения, но до него вам ещё слишком далеко, чтобы делать какие-то предупреждения сейчас.

Преподавательница обвела уныло притихшую аудиторию взглядом. Не похоже, чтобы столь тоскливое введение пришлось им по вкусу, по щадить трепетные чувства женщина категорически не собиралась — Алайош поняла это сразу. Взгляд у той был серый, сухой, как вулканический песок, который режет тебе ноги мелкими камушками; или как тяжёлое свинцовое небо, мрачно глядящее сверху и готовое вот-вот разразиться ливнями на долгие дни — или недели, смотря как повезёт. Море в такие дни штормилось, барашилось, бурлило, бесновалось, и потому матушка не разрешала и близко приближаться к пляжу. Алайош оставалось только сидеть у окна, укутавшись в колючий, но такой тёплый плед, и думать, как здорово было бы уметь останавливать стихию одним мановением руки!

Она воображала себе волшебство, магию; придумывала ту самую знаменитую магическую академию, в которую, должно быть, хотела попасть каждая девочка её возраста. Она представляла, как увидит красивый-красивый дворец, изысканно уходящий в голубые небеса, и, закрыв глаза, видела наставниц — мудрых фей с добрыми глазами. Она придумывала, как пустится в приключения, едва окончив волшебную школу, как примется помогать всем страждущим, как прогонит теней с Уййяка…

Госпожа Ильдико совсем не походила на фею. И смотрела строго так, цепко, железно.

Под таким взглядом хотелось выпрямиться и не дышать.

— Что я хочу сказать о магии в целом в первую очередь, так это то, что любая ошибка незамедлительно убьёт вас — и хорошо, если только вас одну. Неправильно произнесли звук? Вы мертвы. Недостаточно ясно выразили мысль? Вы мертвы. В момент заклинания подумали о чём-то другом? Вы мертвы. Решили, что магия — это как в ваших любимых детских книжках, где прекрасные чародейки и чародеи подчиняют себе силы самой природы и обрушивают огненные смерчи на врага, и пытаетесь составить заклинание разрушительного огненного шара, чтобы покарать мальчика, который дёрнул вас за косичку? Поздравляю, вы мертвы. На протяжении всего обучения каждая имеет неиллюзорный шанс умереть — и это надо понимать.

От голоса госпожи Ильдико прямо-таки повеяло холодом, и девочки, не сговариваясь, опустили головы, будто пристыженные. Алайош, закрывшись волосами, коротко переглянулась с Дьёндьи, но та лишь сделала страдальческое выражение лица и стала похожей на куколку в театре. Ни шептать, ни тем более говорить никто не рискует: мало ли, вдруг госпожа Ильдико превратит в прыщавую жабу? Хотя что-то подсказывало: это маловероятно.

— Надо понимать и то, что магия — это тупая дура, которая делает ровно то, что вы ей сказали, не больше и не меньше того. Магия не умеет думать и воображать, однако ваши силы подчиняются вашим мыслям и голосам. Допустим, вы находитесь в тёмной комнате и желаете, чтобы зажёгся свет. Что может случиться, на ваш взгляд? Я принимаю любые предположения. Не бойтесь говорить и не бойтесь ошибаться: я поощряю любые ответы, относящиеся к вопросу, и осуждаю незаинтересованность этим сложным, но невообразимо прекрасным искусством. Пока вы не колдуете, ошибки важны и особенно необходимы.

Тишина звенела в ушах.

Только одна девочка подняла руку.

— Да, Алайош?

— Если у нас есть соответствующий словарь, мы можем просто сказать слово “свет”, и помещение станет светлым, как если бы в нём были окна, в которые стучится солнечный свет.

Если бы Алайош умела колдовать в те времена, когда жила дома, то она непременно бы озарила всю округу светом. На каменистом Уййяке, казалось, всегда царили пепельные сумерки, хотя вулканы давно не заливали родной остров потоками лавы и точно бы уснули где-то глубоко под землёй, как Талатта в незапамятные времена. И тогда, наверное, родители бы разрешили гулять по пляжу, сколько вздумается, и плавать в море, пока губы не посинеют, потому что при свете дня бояться нечего. Тени встают, только когда вечереет или когда скрывается Солнце, — тогда силуэты становятся опасны, остры и беготливы.

— Отличный ответ, — кивнула госпожа Ильдико. — Но у нас нет словаря. И если вы скажете слово “свет”, успев представить, например, Солнце, вы потребуете, чтобы рядом с вами появилось Солнце. К счастью для всех, в таком случае вы умрёте раньше, чем Солнце сдвинется хоть на миллиметр. Создание словаря — это важный, но в то же время довольно рискованный шаг. С одной стороны, вы можете закрепить даже за одним словом увесистую магическую формулу, и это снизит вероятность вашей ошибки. С другой стороны, подбирать слова-заменители надо аккуратно — и никогда, повторяю, никогда не использовать реально существующие слова из вашего родного языка — или любого иного, которым вы владеете в достаточной степени.

— Но почему? — вновь не удержала язык за зубами Алайош. 

Да и госпожа Ильдико сказала, что не терпит только безразличия и принимает любые ответы, даже если они глупые и неправильные. А значит, с ней можно разговаривать: она пока ни разу не накричала и не стала вздыхать, закатывая глаза и многозначительно вздыхая, как некоторые школьные метрессы, у которых Алайош училась раньше. Те не прощали небезупречности, и малейшая ошибка выставлялась, как самый грандиозный провал, такой позор, после какого нельзя отмыться и после какого на тебя указывать пальцем будут ещё сто тысяч лет.

— Вы помните пример со светом, Алайош?

— Помню.

— Если вы, скажем, закрепите за заклинанием в духе “пусть на протяжении всего периода, на который я накладываю заклинание, с наступлением темноты в этой комнате будет становиться светло, как в типичный день данной географической широты” слово “свет” всегда есть шанс, что ваши ассоциации, которые вы не способны полностью сознательно контролировать, вас подведут, и вы умрёте.

— А мы будем создавать личные словари? — решилась, наконец, подать голос Дьёндьи.

— Да, это входит в учебную программу. Во-первых, на следующей практике мы потренируемся создавать свои ключи-слова в песочнице, а в качестве семестрового проекта каждой надо будет предоставить словарь из трёх заклинаний. Но об этом — немного позже. Что следует отметить далее…

Голос госпожи Ильдико смягчился, заиграл новыми тонами, стоило только ей погрузиться не в пугающие наставления о смерти и всяком дурном, что можно сотворить по дурости с огромной силой в руках, а в основы магического искусства. Называла она магию исключительно искусством и даже отмечала это особенно, сетуя, что лишь малый процент сколько-нибудь одарённых (и их не то чтобы много) — мало-мальски толков и способен в перспективе на нечто большее, чем поставить книжку на верхнюю полку без лестницы. Она сказала, что не ждёт от каждой великих свершений; сказала, что в первую очередь желает увидеть огонёк сознательности в их глазах и истинную решимость в выборах, насколько бы тяжёлыми те ни были.

Почему-то Алайош показалось, что госпожа Ильдико глядит прямо на неё, и отводит неловко взгляд, не то устыдившись, не то убоявшись. Она упирается взглядом в пергамент, и на нём — строгая вязь танборнокского, неожиданно аккуратная и строгая; Алайош рано научилась читать и писать, и большую часть её жизни, ещё довольно короткой, были книги. Настоящую-то подругу она завела совсем недавно, если признаваться честно, и очень гордилась, что вечно суетливая Дьёндьи, говорящая быстро-быстро, как птичка, стала её подругой.

Неудивительно, что Алайош писала чисто и хорошо. 

Иной раз, вдохновлённая, даже пробовала сочинять глупые стихи и маленькие рассказы, но получалось довольно скверно, и Алайош в конечном счёте всегда отвергала результат литературных потуг: бросала их в камин тайком и глядела, как огонь пожирает бумагу, оставляя от неё только тонкие угольки. Может, у неё просто не было таланта.

Госпожа Ильдико больше не смотрела в её сторону и заканчила лекцию небольшие домашним заданием, совсем лишённым практической части: надо только прочитать первые три главы увесистого учебника и написать к концу месяца эссе о любой чародейке, оставившей след в истории, объёмом не менее двух тысяч слов. Она снова напомнила, по-паучьи сухо, что строго запрещено заниматься любым волшебством, сколько бы невинным таковое ни казалось, без специального разрешения и без надзора чародейки, располагающей соответствующей лицензией, а также вне положенных кабинетов, оборудованных для занятий магией. 

Любое неповиновение главному правилу школы повлечёт за собой или смерть, о чём госпожа Ильдико напомнила вновь, или исключение, если незадачливой чародейке удастся выжить:

— Как бы ни сильно ни хотелось попробовать что-нибудь эдакое и похвастаться перед подружками, — наказала госпожа Ильдико, — воздержитесь и займитесь чем-нибудь более полезным. Если, конечно, желание оказаться отчисленной или мёртвой не перевесит.

Пожалуй, отчисления Алайош всерьёз опасается.

— Ты идёшь? — выдернула Дьёндьи из тяжёлых мыслей. — Есть время перекусить и посидеть в читальном зале. Говорят, там красиво!

— Ты иди, не жди меня, — отозвалась спустя мгновенье Алайош. — Давай уже вечером встретимся в библиотеке? Заодно начнём писать эссе. Мне просто нужно поговорить с госпожой Ильдико.

— Головой ударилась? — перешла на шёпот девочка, убедившись коротко, что внимание преподавательницы на них не направлено. — Она же… жуткая! Хотя в её словах есть что-то здравое, — неохотно признала, будто говоря сама с собой, Дьёндьи, пусть никто и не спрашивает, ломая непродолжительную, но многозначительную паузу, после какой, наверное, Алайош должна была осознать, насколько глуп её замысел, выдержала. — Мама всегда говорила, что прямолинейные люди страшны, но важны и хороши. Даже если поначалу кажутся акулами. Наверное, магия — это и правда очень большая ответственность.

Губы Алайош исказила нервозная улыбка; кивнула словно соглашаясь: и сама боялась, когда говорят в лоб настолько откровенно всё, даже самое неприятное. Обычно родители сколько-нибудь щадили чувства дочери, но госпожа Ильдико — это не мама. И даже не нанятая гувернантка, которая платят деньги за терпение. Она — это нечто совершенно новое, необычное, а потому — одновременно пугающее и любопытное.

И пока что любопытство перевесило — Алайош неловко мнётся у стола госпожи Ильдико.

— Вы хотели о чём-то поговорить со мной, Алайош? Не бойтесь, я не ем детей, — улыбнулась женщина, переводя, наконец, взгляд с бумаг на девчушку.

— Я хотела спросить… — запнулась нервно. — Вы когда-нибудь слышали про уййякские тени?

Улыбка замерла на лице госпожи Ильдико, и та посмурнела резко, точно северное море, утром казавшееся ласковым и тёплым, а после обеда уже обращающееся в ледяной ураган.

— Доводилось слышать, — стал её голос негромким и осторожным, как если бы кто-то мог подслушать разговор и, выйдя из стены, зверски наброситься. — Могу заверить Вас, Алайош, что эти, с позволения назвать их так, тени, живут на Уййяке долгие века и не водятся здесь. В стенах академии Вам не угрожает ничего, если соблюдать правила и вести себя разумно.

— Мне скорее интересно, можно ли от них избавиться. И откуда они вовсе взялись. Неужели никто не пытался их… убрать?

— Если я скажу Вам не как Ваша жуткая преподавательница, а как доброжелательная советчица, что лучше не трогать их и сосуществовать с ними, Вы послушаете меня?

— Послушаю, — вспыхнула жгучим, точно перец, стыдом Алайош. — Послушаю, конечно. Но другие мои вопросы…

— В библиотеке ничего нет, — отрезала госпожа Ильдико. — Даже не ищите. И уж точно не пытайтесь спрашивать у библиотекаря: ей придётся не по нраву такой интерес.

— Почему? — брякнула Алайош.

И тут же ей сделалось стыдно.

— Скажем так, это её научный интерес, причём не самый удачный, — расплывчато пояснила преподавательница. — Я передам Вам кое-какие заметки этим вечером, но только под магическую клятву не распространять их — и не распространяться о них.

— Обещаю.

— Пообещаете завтра в три часа дня, — посерьёзнела госпожа Ильдико. — На этом всё. Идите.

И Алайош, прижав к себе тетради так, что даже дышать становится тяжело, трусливо (себе говорит, что это тактическое отступление) выбежала из аудитории. Что ожидаемо, Дьёндьи поджидала её и глядела до того вопросительно, что приходится побороться с желанием похвастаться чужим доверием. Но разве, пообещав не говорить, хвастаются потом, что тебе доверились? И доверятся ли ещё раз? К тому же, вдруг госпожа Ильдико успела наложить заклинание? Алайош читала, что это можно делать невербально.

А потому, вместо всего на свете, только вздохнула неопределённо и пожала плечами, мол, ничего толком не понятно, сплетен не будет, ни в каких заговорах не участвую, в жабу не превратили, как видишь, а потому живём-живём. Уголки губ Дьёндьи опустились, а брови собирались жалобным домиком: явно ждала животрепещущих подробностей.

Какое-то время они шли вместе по полупустым, тихим коридорам. Возможно, посещай Алайош хоть день стандартную общеобразовательную школу, то смогла бы сравнить, сказать, дескать, “а вот там-то как бывало ужасно погружаться в мысли посреди перемены!”, но такого опыта у неё нет. К счастью, пожалуй: Дьёндьи в своё время много жаловалась на то, что в перерыв невозможно сосредоточиться на чтении, так ещё и задирают постоянно. Одноклассников она страшно недолюбливала: до сих пор вздрагивала, стоило кому-то напомнить о минувших днях, и всякий раз переводила тему, едва лишь разговор касался обычной школы.

В основном им встретились старшие ученицы: молчаливые, притихшие, погружённые в учебники, какие держат перед глазами без рук, но умудряются не врезаться ни в кого. Почему-то Алайош сомневалась, что так магию использовать можно, и завистливая змея укусила больно за горящее сердце. А вот она-то ничему в первую же лекцию не научилась! Позорище какое.

Не сговариваясь, они направились в кабинет арифметики. Сегодня назначены ещё две штуки арифметик да две штуки логик; раньше Алайош им училась у студентов и неоперившихся лиценциатов, приглашённых для единственной дочери родителями, но подлинные мэтры никогда не уделяли сколько-нибудь сияющего знаниями внимания скромный Уййяк, островок на задворках Империи.

— Нам бы подруг завести, — предложила Дьёндьи, и хмурость её лишь обострилась, сверкнула за круглыми очками. — Правда, я не знаю как.

И смотрела выжидательно — так, как будто Алайош-то умеет наверняка. Или, по меньшей мере, нежданно догадается, преисполнившись.

— Я, что ли, знаю?

В кабинете арифметики-логики они постарались занять места поближе друг к другу, на первых партах. Возможно, скорому заведению подруг это не слишком поспособствует; а может, дело в том, что занятия, идущие подряд практически без перерыва, начались через жалкие три минуты, едва лишь они заняли места.

Преподавательница представилась как госпожа Агнесса. Речь у неё — такая же сурово-отрывистая, как и у госпожи Ильдико; впрочем, для Алайош её слова представляются несколько более понятными. Математику она учила, логику тоже, и на первом занятии ей удалось сверкнуть познаниями и заработать милую светящуюся “звёздочку” от госпожи Агнессы, не то зачарованную на постоянный блеск, не то выдержанную в неком растворе. В любом случае, выглядела она почти как настоящая ночная звезда: такая же лучисто-серебристая. Наверняка будет отлично смотреться на тетради! Или на потолке комнаты. Алайош пока не решила.

Витая в облаках, она не сразу сообразила, в какой момент вдруг уравнения на доске стали такими пугающе громоздкими и витиеватыми; и когда госпожа Агнесса спросила Алайош вновь, та не сумела тут же найтись с ответом. Даже немного поскрипев пером, она так и не справилась с задачей.

Госпожа Агнесса вздохнула, но словесно порицать не стала, конечно же.

Алайош сделалось стыдно, и она опустила голову так, что пылающее лицо закрыло волосами.

Домашние учителя считали её на редкость даровитой; называли не иначе как одарённым ребёнком, а тут такое. Какая-то другая девочка, с тёмными волосами и блестящими серыми глазами, сумела ответить спустя пару минут — и ответила верно, получив вторую серебряную звёздочку. “Зато ты после меня”, — думается Алайош, и если бы она только могла плюнуть ядом, то плюнула бы, ничуть не раздумывая о последствиях. Привыкшая всегда быть лучшей и оказавшаяся вдруг “средненькой” и способной только к простым выражением, Алайош вдруг ощутила, как горло сдавил ком, а глаза загорелись от слёз. Позволить себе заплакать тут, при всех, она не могла, а потому дала себе время до окончания занятий — там уж и сорвётся.

Больше звёздочек Алайош не получала, хоть и попыталась решить две логические задачи у доски. Кажется, госпожа Агнесса осталась разочарованной — и не то чтобы намеревалась скрывать удивление на лице, когда вроде бы “многообещающая ученица”, как то значилось в рекомендательном письме, оказалась не такой уж и “многообещающей”.

Не такой уж и умной, даже для своего возраста.

Не такой уж и особенной.

Едва лишь занятия закончились, как Алайош стремглав вынеслась из аудитории, наспех покидав вещи. Говорить она ни с кем не намеревалась, даже с Дьёндьи; и сейчас всё, что ей было нужно, — это совсем немного тишины и одиночества. А ещё чтобы, конечно, никто не видел её слёз.

Туалет в северном крыле неожиданно скромного по габаритам здания магической академии для девочек поначалу казался идеальным вариантом: Алайош приметила его ещё позавчера, когда заселилась, и эмпирически выяснила, что здесь отчего-то редко кто бывает. Возможно, дело в слишком дальнем расположении; а может, и в чём-то ещё. Закрыв за собой дверь, Алайош съехала спиной вниз по каменной стене и сжалась на полу, поджав к груди ноги и обхватив плечи руками.

Мелко дрожа, она всхлипнула и скрыла лицо на юбке, оставляя влажные следы от слёз.

Потрясающе, Алайош. Первый день — и уже истерика. Молодец. Великолепно.

Наверное, мама бы не гордилась.