Угрюмый праведник

Один со всеми, один за всех, один против всех.

Св. Мика Секироносец

 

Угрюмый праведник.

 

Один со всеми

– Опять он! Проклятый! Будь он трижды не ладен, что б он ежами обосрался! Как же он мне надоел. От черни уже отбоя нет! Не дают спокойной жизни! Столпятся возле дворца в своих вонючих лохмотьях и давай немытые руки тянуть, причитая: «Ой, спаси, король-​батюшка! Оборони заступник! Гу-​гу-гу… убил сына … бу-​бу-бу … унес дочку, … му-​му-му… отчий дом разнес, все хлеба на полях спалил»! Тьфу! И, главное, настырные какие! Только вроде бы прогонишь, а они снова собираются. И все свое нудят, нудят, нудят. Ни спасу от них, ни обороны.

А квартальные старосты? А деревенские головы? Уже всю канцелярию утопили в своих челобитных! Писари просто зашиваются, на работу времени не остается, то неподходящее вино для праздничного фонтана закажут, то не вовремя запрос на пух для перин пошлют.

И это пока еще он преследовал простолюдинок! а вчера, вчера он покусился на дочь городского Часовщика! Немыслимо! Представляете, что будет, если он с горя запьет и перестанет подправлять работу механизма? Сколько тогда неугомонной черни окажется у ворот? – король окончил тираду, запахнул полы мантии и, с негодованием на лице, застыл напротив окна.

Стоявший на посту у двери Алебардист, повернул голову и, скользнув взглядом по чеканному профилю, увидел, что взор монарха обращен к дракону в небе.

Исполинский угольно черный ящер с переливавшейся на солнце чешуей, исполнял в воздухе причудливый танец. Расправляя то одно, перепончатое кожистое крыло, то другое, он выписывал вытянутым телом в небе замысловатые, напоминавшие петли, траектории так, словно хотел самого себя завязать в узел.

– Так дальше продолжаться не может! – воинственно взвизгнул король, – Я собрал всех вас сегодня, что бы раз и навсегда разобраться с этой проблемой. Чтобы она меня больше не беспокоила, – уже ровнее, сделав ударение на последнем слове, произнес он, обращаясь к участникам совещания.

***

Заседание тянулось до вечера. Начало выдалось несмелым и тихим, словно брожение в кадке с только положенной под гнет квасится капустой. Затем принесли вина и дело пошло. Дискуссия сперва разворачивалась, набирая высоту накала, достигла кульминации, а затем, сникнув, вяло поползла. Судили, рядили, высказывали мнения, делались предложения, предложения отвергались, витийствовали, пускались в многословные рассуждения, и многословные рассуждения обрывали, спорили, соглашались.

Секретарь, не одно гусиное перо измочалил о шершавый папирус, на котором вел стенограмму. Однако теперь, когда он в ночной тишине опустевшей канцелярии, при свете масляной лампы, заносил в итоговый протокол сухую выжимку из речи участников, текст получался не таким уж и большим. В свитке мелованного козлиного пергамента под шапкой с реквизитами и стандартной преамбулой значилось:

 

«Драконолог. Драконы являются разумной расой, и, по всей видимости, они намного древнее человечества. Это очень необычные существа, поскольку весьма и весьма отличаются не только от теплокровных, но даже и от рептилий. Тут и строение тела с шестью конечностями, и способность к полету, особый состав крови, содержащей, делающий ее горючей, газ. В настоящее время драконы изучены слабо. Поскольку ранее взаимоотношения между расами носили характер ожесточенной конфронтации, приводившей к варварскому и негуманному истреблению ящеров.

Причиной этому служили вздорные инсинуации, ложные слухи и нелепые выдумки церковников-​мракобесов, распространившиеся среди невежественной, склонной к суевериям черни. В них утверждалось, что драконы это безмозглые кровожадные чудовища, пожирающие девиц.

Часто случалось так, что распаленные подобной чушью молодые мужчины благородных сельских семейств, безжалостно уничтожали драконов, разоряли их гнезда, нанося науке драконологии невосполнимый ущерб. В некоторых королевствах, это превратилось в, отличающееся особыми жестокостью и азартом, чудовищное пари заключаемое между отпрысками знатных семейств.

Подумать только, охотится на живых мыслящих существ! Что, конечно же, катастрофически сказалось на популяции.

К счастью, в настоящее время, силами лучших умов Ордена «затворников Башни из слоновой кости», наука опровергла эти возмутительные наветы. В действительности драконы это разумная, хотя и, развитая в несколько ином направлении раса. Более того ни о какой охоте за девицами речи быть не может.

Драконы, что, несомненно, свидетельствует об их прогрессивности, и нам бы этому у них поучиться, не имеют половых предрассудков! Они едят всех и мужчин, и женщин, и стариков, и детей. Отдают предпочтение человеческим девушкам только самки дракона, да и то лишь в период гона, когда для привлечения партнера и повышения собственной плодовитости им требуется диета из мяса молодых высоко фертильных особей. Согласитесь, это в корне меняет дело!

И, участившиеся ныне случаи похищения молодых женщин, недвусмысленно говорят нам о том, что драконица в скором времени собирается стать мамой! Привнести в наш мир чудо новой жизни.

В свете научных данных, ученое сообщество выступает против истребления столь незаурядных, интереснейших и еще столь мало исследованных существ. Недопустимо лишать магическую науку драконологию предмета изучения. Мы полагаем, что человечество должно найти способы мирного сосуществования и сотрудничества на основе взаимного уважения, ведь людям, истребляющим представителей пусть непохожей на нас самих, но все же разумной расы, и так стоящей на грани исчезновения, не может быть никаких оправданий.

Более того, я бы ходатайствовал о ежегодной выплате из казны десяти тысяч золотых, на освоение драконологами, борющимися за сохранение драконьей популяции. Жизни Драконов Важны!

Священнослужитель. Признаю, ранее случалось так, что служители Церкви участвовали в натравливании людей на драконов. Но это было в стародавние, суровые времена, когда Ковенант Всеблагих отцов был узурпирован, ныне отлученными и признанными еретиками, солдафонами, почитавшими Святого Мику как Секироносца, а не как Огнетерпителя.

Однако теперь Ковенант состоит из совершенномудрых книжных мужей, и подобное не повторится. Мы, безусловно, чтим Первый подвиг Мики, каравшего отступников и святотатцев, обращавшего в истинную веру при помощи «бердыша и палаша» самых свирепых и алчных из языческих волков. Но отдаем предпочтение все же Второму Подвигу – самосожжению Мики, который попав в плен к язычникам, не только не отрекся от истинной веры, но даже собственной рукой подпалил разложенные под ним вязанки хвороста, посрамив поганых идолопоклонников. Ведь если на ратном поприще Мика был преодолен, то в приверженности вере и готовности принять за нее мученическую смерть он преодолен не был.

Поэтому церковь считает, что нападения дракона есть кара небесная за грехи и нужно уподобиться Мике в стойкости претерпевания страданий.

Ведь если дать пастве поднять секиру на дракона сегодня, то, кто знает, на чью голову она опустится завтра? Соседа? Мытаря? Короля? А может и вовсе вместо Книги ляжет на Стол Ковенанта?

Нет! Мика Огнетерпитель указал единственно верный путь из юдоли скорби, на те Небеса, безупречную лазурь которых не нарушит даже и тень крылатого ящера!

Рыцарь безупречно белой ризы. Как коннетабль и потомственный хранитель королевства, наследник рода Камнеградских владетелей, веками оборонявшего его границы, я заявляю, что силой этот вопрос не разрешить. Даже моих познаний в истории достаточно для того, что бы понимать, что война не решает проблемы, а только усугубляет их, перекладывая на потомков все более и более тяжкий груз.

Вы считаете, что убийство дракона прекратит гибель людей? Если вы действительно так думаете, то поразмыслите вот над чем: а как на убийство собрата отреагируют остальные? А не прилетят ли они целой стаей мстить? Не сожгут ли они до тла и Дворец, и Столицу, и другие города и деревни королевства? Сколько подданных мы потеряем тогда?

А что по поводу преступного истребления представителя разумной расы скажут соседние королевства? Не подумают ли они, что на нашем троне восседает обезумевший кровожадный маньяк, которому следует дать укорот немедленно, пока он не позарился на их земли? Не объединятся ли соседи против нас? Не двинут ли свои неисчислимые рати через наши границы? Сколько полей тогда вытопчут их кони? Сколько сел тогда обратится в пепел? Сколько мужчин падут сраженные оружием, и сколько дев претерпят надругательства?

А что предпримут сектанты драконопоклонники, которые проникли во все наши города и повсюду внедрили своих послушников, когда увидят, что мы уничтожили одну из святынь их культа? Не отравят ли колодцы? Не подожгут ли ночью наши дома? Не нашлют ли порчу на королевское семейство и его вернейших слуг?

Я, как потомственный военный, с копья вскормленный, из шлема вспоенный, просто обязан думать о таких вещах и предугадывать последствия, бездумного обнажения клинка. На моих плечах тяжелая ноша ответственности за судьбы великого числа людей, что неминуемо погибнут в распрях.

Война это грязь, смерть, кровь, слезы, стенания, вопли и гарь пожаров. Мы должны избегать ее до последней возможности. Она унесет многажды больше жизней, чем не просто какой-​то там дракон, а даже целая их стая.

Предположим, я возьму копье в руку и, не вняв доводам науки драконологии и учению Церкви, отправлюсь сражаться с ящером. Но как трактовать этот мой предполагаемый поступок? Ведь, если я убью его – разумное, мыслящее существо, без вынесенного судом смертного приговора, получится, что действия мои противозаконны, а сам я преступник! Ладно, если бы это касалось только меня одного, но я – рыцарь, а значит, слуга короля и мои преступные действия без сомнения бросят тень на монаршую особу, которая является гарантом закона и справедливости в королевстве и приведет к крушению устоев.

Блюститель закона. Привлечение к суду дракона представляется теоретически возможным, так как нет ни одного закона, указа или правового обычая, который воспрещал бы это делать.

Однако, процесс правосудия неотделим от неукоснительного соблюдения формальной стороны, поэтому необходимо: сопроводить дракона на площадь, где ему зачитают обвинение, и кроме того ящеру должны быть предоставлены переводчик и адвокат.

Без выполнения этих условий, получится не истинное правосудие, а гнусное мерзостное судилище. Буффонада, до которой не опустится ни один уважающий себя законник. Подобное попрание прав и свобод навсегда запятнает честь королевской династии. Ославит правителя тираном и угнетателем, среди иноземных монарших семейств, что, безусловно, создаст проблемы и в матримониальных делах, поскольку едва ли найдутся желающие породнится с поправшим законы владыкой.

Бургомистр. Вот тут много слов было сказано о том, как убить дракона, а я между тем предлагаю взглянуть на проблему под другим углом.

Дракон это не столько бедствие, сколько благо. Да-да! Когда распространились вести о том, что в небе над Столицей появился летающий ящер, к нам, что бы увидеть его своими глазами, отовсюду хлынули бездельники, как знатные, так и просто богатые. Вместе с прислугой. Следом, в надежде на заработки, потянулись художники, поэты, менестрели! За ними различные жрецы со своими адептами, прорицатели, гадатели, астрологи, алхимики, колдуны.А там и скоморохи, жонглеры, акробаты и фокусники подтянулись. Я уж не говорю про простых умалишенных и обычных зевак. И что особенно важно все они пьют, жрут, платят за постой и ходят к распутным девкам, изрядно наполняя не только казну, но и кошельки самих горожан!

Ну, и, как известно, где многолюдство там и торговля. А где торговля там и пошлины.

Нет, не поймите неправильно. Я не против того, что бы бороться со злом, исходящим от дракона, я – за! Но давайте соизмерять масштабы и методы!

Пока что количество похищенных драконом дев совершенно не значительно. Я в полной мере сопричастен к страданиям их родителей, чьи сердца рвутся от скорби, а горящие глаза, уже не дают слез, однако, в делах нужно руководствоваться не только чувствами, но и разумом. А он призывает измерять, считать и взвешивать.

Нужно понимать: число жертв дракона сопоставимо с ежегодно погибающими под колесами телег. И оно намного меньше погибших в пьяных драках за тот же период! Так что же нам запретить ездить на телегах или еще нелепее: пить? Нет! Везде нужна мера. Золотая середина.

Скажу больше: имея такую достопримечательность, как дракон и, сопутствующий ему, наплыв людей, мы привлечем в Столицу переселенцев со всего Королевства и окрестностей. Приток новых жителей с избытком восполнит потери, сожранных ящером, прежних насельников. Значит, количество плательщиков податей возрастёт. Город будет богатеть, шириться и процветать.

Поэтому бороться с драконом надо осторожно, так что бы его не спугнуть».

После этих слов шла закрывающая протокольная формула, а ниже начинался текст указа, подлежащего оглашению на Рыночной площади Столицы.

***

После заседания Алебардист направился в корчму «Веселый висельник». Страшно хотелось напиться. Не пропустить две – три кружечки эля после службы, как порой бывало, а залиться по самые уши, утопив в хмельном, бушевавший внутри, ураган эмоций.

Войдя в заведение, он первым делом выложил перед содержателем серебряную монету, с ходу демонстрируя серьезность намерений. Седоусый Юстан понимающе кивнул и, зная о предпочтениях Алебардиста отдал соответствующие распоряжения.

Через несколько часов, когда угрюмый Алебардист, сидевший отдельно от остальных посетителей в дальнем углу, уже одолел в честном поединке корчагу с пивом, Юстан подсел к нему за стол.

– Ты чего такой угрюмый? – начал беседу корчмарь.

– Да, – Алебардист неопределенно махнул рукой, демонстрируя желание отгородиться от докучливых расспросов.

– Говорят там, – последнее слово Юстан сопроводил многозначительным жестом потыкав указательный палец вверх и за спину, – за дракона сегодня обсуждали?

– Говорят, – нейтрально согласился Алебардист.

– И что решили? – продолжил любопытствовать собеседник.

– Как объявят – узнаешь. Потерпи пару дней, – с предельной деликатностью отклонил его вопрос посетитель.

– Ну, ты хоть своими словами, то как-​то обскажи! Опять, небось, чушь какую-​то придумали?!

– Не велено, служба, – развел руками Алебардист, не утративший от выпивки, вопреки ожиданиям корчмаря, твердости.

– Э-э-х, – раздосадовано взмахнул рукой седоусый, – Да я не просто нос сую, что бы с пьянчугами судачить, да с бабами сплетни распускать. Это мне лично надо. Ты вот не знаешь, наверное, я редко рассказываю, что я родился с Оркостане. Беженец я. Мне шесть весен тогда минуло, когда в тех местах дракон объявился. По первой оно ничего так было. Летал себе, охотился. Ну, когда барана дикого поймает, а когда овцу домашнюю. Не велик ущерб был, никто особо и не переживал. Что волк, что дракон, все едино.

Власть местная, что местоблюститель, что церковный наместник, пальцем в палец не ударили по этому поводу. Им что? Жопы о седла бить и в горах на ветру морозить не хотелось. Мужики не ропщут сильно, да и ладно.

В общем пообвыклись, притерпелись как-​то. Когда девки с округи пропадать стали на дракона сперва никто не подумал. Мало ли? Может волки задрали или там в речку свалились, а может снасильничал кто, да прикопал, всякое бывает… На дракониху в смысле, не подумал, – поправился Юстан, – Это «она» оказалась, самка. Мы-то и не знали о том. Откуда? Это книжники по полету определить могут, а мы-то что, мужичье темное! Поняли только когда появились «детки». Шестеро. Все желтые, в мать. Попугались мы тогда немного, но понадеялись, что раз прежде обходилось так и впредь пронесет.

Только юды мудрей оказались. По одиночке, чтобы не привлекать особого внимания, никому ничего не сказав, чтобы цену не сбить, распродали все, что увезти не могли, а затем погрузили скарб и ушли, пока перевалы не закрылись. Умный народ. Поганый, но умный.

А мы – остались. Эх, знать бы тогда, да что уж там…

Потом детки-​то подросли и тоже начали охотиться. Сначала где-​то в безлюдье на зверей. Сил набирались, опыта. Росли, да аппетит нагуливали. А по осени появились, окрепшие, сноровистые. Скот мигом перерезали подчистую. Мужики в крик, побежали к местоблюстителю, да бестолку, он как узнал, что драконов уже семеро только в замке своем закрылся да стрелометами башни утыкал. Пошли к церковникам, те за помощью отправились. Не знаю, может потом и вернулся кто… а может и нет.

Как скот вышел, принялись за людей. Мы тогда в домах пересидеть зиму решили, а там уже и уходить по весне, как перевалы в горах откроются, потому как на по снегу много не утащишь, да и далеко на холоде и пронизывающем ветру не уйдешь.

Но и тут незадача вышла. Твари оказались умнее. Пока одни сжигали дома, выкуривая нас как крыс из нор, другие караулили у перевалов. Местность там была открытая, спрятаться негде. В горах было уже холодно, и лежал снег. Драконы резали людей впрок, запасались мясом на зиму, не опасаясь, что оно испортится. Умные твари. Поганые, но умные.

Нас у батьки с мамкой было шестеро. Я – четвертый, малыши близняшки Росинка и Льдинка, Петур, Йуншас и старшая Мирашка, ей тогда еще шестнадцатая весна не пришла. Мы от остальных отстали, с малышней на руках, быстро не пойдешь. Ну, а ждать нас никто понятное дело и не стал. Каждый выживал, как мог думая только о себе и своих близких. Каждый надеялся, что дракон заберет кого-​то другого. Каждый мечтал вырваться из долины, из приветливого благодатного края в одночастье ставшего смертельным капканом.

В общем дракониха нагнала нас, когда до прохода в спасительное ущелье оставалось рукой подать. Батька первым силуэт заметил в небе. Он старый солдат был. Сноровистый. По молодости с Пурпурным графом в походы ходил.

Встал на месте как вкопанный, факел поднял и давай кругами водить. А на нас с матерью как гаркнет, что б бежали что есть духу. Та в слезы, давай причитать по-​бабьи, несуразицу всякую и за одежду его тянуть. Он ей тогда такую оплеуху дал, что в горах эхом отдалось, отпечаток ладони недели три потом на лице краснел, но в чувство привел. Мы, держась за руки понеслись во всю прыть, никогда так в жизни не бегал. Холодный воздух выжигал легкие, в боку кололо словно вертел вогнали, но ноги работали исправно.

Отец просчитался. Дракониха впилась в него когтями, взвилась в воздух и скинула на землю рядом с ущельем. Снег окрасился кровью из ран, от переломанного тела повалил пар. Отец был еще жив. От удара у него должно быть не осталось ни одной целой кости, но он еще мог орать.

Ящериха развернулась на второй заход. Мать тогда омертвела, белее снега была, глаза как рыба таращила, но видимо батькина пощечина крепко в голову засела. Нам троим она велела не останавливаться. Я краем глаза успел заметить, как она обняла Мирашку, поцеловала и, отстранив, подтолкнула в сторону драконихи. Потом мать, прижимая к груди сверток с близнецами, бросилась за нами. Сестра, оскальзываясь на камнях, зажимая рот руками, пошла навстречу судьбе. Она замерла на снегу перед тварью, похожая на испуганного кролика, а та схватила ее и унесла.

Близнецы той зимой померли, в один день, как и родились. Это уже за перевалом в Оксене было. Тягот не выдержали, голода. А мать умом с горя тронулась. Так-​то тихая была, но как снег выпадал она все ходила по полям, да расспрашивала всех встречных не видал ли кто ее дочку Мирашку, – Юстан тяжело вздохнул, покрасневшие глаза мокро блестели.

Алебардист слушал вдумчиво, не перебивая, только пускал клубы дыма.

Какое-​то время оба молчали. Тишину в ночной корчме, из которой уже разошлись последние посетители, нарушал только треск тлеющего табака.

Трубка у Алебардиста была особая, много лет назад изготовленная покойным уже мастером по индивидуальной прикидке. Чаша украшало искусно выделанное изображение святого Мики Секироносца, а мундштук сидел между зубами как влитой, можно было говорить и даже петь не выпуская его изо рта. Привычка к трубке была такова, что иногда Алебардист непроизвольно двигал челюстью, словно найти зубами недостающий мундштук.

– В общем, так: жене скажи, что бы свои старые платья не выбрасывала. Они тебе еще ой как пригодятся, – с этими словами Алебардист грузно поднялся из-за стола, участливо потрепал содержателя таверны по плечу и двинулся к выходу.

***

– Слушайте! Слушайте! Слушайте! И не говорите потом, что вы не слышали! – раздавался на рыночной площади Столицы зычный голос Глашатая, – Указ его королевского величества!

Первое: всем подданным короля, вне зависимости от знатности происхождения, сословия и достатка, пола и возраста, а так же религиозной принадлежности, под страхом наказания в сто палочных ударов воспрещается упоминать о нападениях и других злодеяниях чинимых драконами. Называть расу злодея можно, только если это не дракон. У преступника нет расы, ведь в Королевстве все равны и люди, и нелюди.

Второе: в целях борьбы с участившимися случаями похищений дев теми, чья раса не называется, мужчинам дозволяется появляться на улице не иначе как в женской одежде, при длинноволосых париках и с набеленными и подрумяненными как у девушек лицами. Ослушавшиеся будут подвергнуты наказанию в виде ста палочных ударов.

Третье: девушкам и женщинам, менее шести пудов весом, необходимо находясь на открытом месте дополнительно утяжелить себя ношей до указанного значения. Ослушавшимся первый раз указанная ноша будет прикреплена к телу в принудительном порядке, при повторном нарушении дополнительно будет взыскан штраф в сто золотых.

Четвертое: Устанавливается дополнительный сбор в размере одного золотого в неделю с владельцев домов с соломенными крышами, расположенными в черте городских стен. Он пойдет на оплату ежедневного полива их водой.

Слава мудрому королю! Слава королю – защитнику! Слава королю – оборонителю!

Один за всех

На следующий день Алебардист проснулся уже после полудня. Голова, как ни странно, после вчерашних возлияний не только не раскалывалась, но была совершенно ясной. Иных признаков похмелья, кроме жажды, не ощущалось. Поднявшись с постели, он умылся холодной дождевой водой из бочки. Оделся и не спеша, работая челюстями, прожевал давно уже остывшую яичницу с колбасой – завтрак, оставленный заботливой супругой, отправившейся вместе с детьми проведать кузину.

Затем Алебардист уселся возле окна и, задумчиво рассматривая прохожих на улице, приготовил себе трубку. Курил он долго, с трудом заставляя себя сосредоточенно размышлять о чем-​то неприятном и тяжелом, словно пытался жевать застывшую земляную смолу.

Так он провел несколько часов, а после взял топор и пошел выламывать штукатурку с того места на стене, где был устроен тайник, с добытым в походах серебром.

Вечером Алебардист нанес четыре визита. Сначала навестил знакомого, с которым договорился об аренде осла. В залог, как хозяин не отнекивался, он все же оставил массивное серебряное кольцо, стоимости которого хватило бы, по меньшей мере, на двух таких животных.

После купил у мясника Троста упитанного барана с белоснежным руном.

Затем проследовал к казармам, где, косясь на приобретенное животное, отпросился у своего капитана, со службы под предлогом необходимости срочно проведать захворавшего кума.

Оттуда он отправился к аптекарю Пейснеру, о котором ходила сомнительная слава, как о промышлявшем изготовлением всяческих подозрительных снадобий и декоктов, алхимике. Благодаря чему тот не знал отбоя от клиентов из числа королевских придворных. Там Алебардист провел около четверти часа, а когда вышел, свертка с серебром у него при себе уже не было.

***

Супруге Алебардист сказал, что собрался повидать старого боевого товарища, с которым во времена проведенной в походах молодости делили последний сухарь и ночевали под одной телегой. Весь день он ходил угрюмый, задумчивый, словно в воду опущенный. Много и подолгу курил. Жена сердцем чувствовала неладное, пробовала допытываться, но ее старания не возымели успеха.

Дети тоже задавали вопросы, но Алебардист только отшучивались. Получалось, правда, натянуто. На душе у него скребли кошки.

Вечером он принес в дом какой-​то подозрительный мешок, который, не говоря ни слова, поспешно спрятал в сундук и сразу же запер на ключ. Перед тем как уложить детей в постель он крепко обнял их и особенно долго не отпускал.

Ночью Алебардист не мог заснуть, беспокойно ворочаясь с боку на бок, на набитом сеном тюфяке рядом с безмятежно сопевшей женой. Встал. Подошел к стенной нише, где занавешенная белым полотенцем стояла фигурка Святого Мики. Старая, дореформенных времен, когда символ веры – пылающую связку прутьев еще изображали со вставленной в нее рукоятью секирой.

Это нынешний Мика походил на избитого подвыпившими студентами женоподобного попика в белой, забрызганной свекольным соком рясе. Прежний, же представлялся, облаченным в длинную кольчугу, угрюмым воином с суровым волевым лицом. Притянутый веревками спиной к столбу, он стоял на груде фашин. Спереди к телу была примотана язычниками его внушительного вида обоюдоострая двуручная секира. Пылающей головней в, чудесным образом освобожденной, левой руке, Мика поджигал разложенный под ним хворост.

В основании статуэтки едва угадывалась надпись – девиз святого Секироносца: «Один со всеми, один за всех, один против всех».

В лунном свете, его взгляд из под массивного надбровья, был тяжелым, давящим, угрюмым. В них не было ни жалости, ни сострадания, ни к себе, ни к другим.

Секироносец принадлежал той эпохе, когда предки нынешних жителей Королевства еще только выходили из темных болотистых лесов в степи и к поймам рек. Ставили среди бескрайних ковыльных просторов первые заставы. Рубили обнесенные высокими частоколами городища на крутых берегах. Не существовало тогда ни королей, ни церкви, ни коннетаблей. Помощи ждать было неоткуда, все проблемы люди решали сами. Что бы ни случилось, рассчитывать приходилось только на силу собственных рук да остроту топоров. Иное то было время. Хотя иное ли?

Алебардист посмотрел на жену, перевел взгляд на дочь, у которой из под чепца виднелись длинные золотистые волосы. Представил, как дает звонку пощечину первой, затем как вторая застывает белым испуганным кроликом на снегу перед огромным черной тварью.

Затем завесил Мику, улегся к супруге и сразу же крепко уснул. Завтра предстоял трудный день.

***

Он поднялся затемно. Тихонько, что бы никого не разбудить оделся по дорожному, забрал из сундука укрытый в нем накануне мешок, захватил со стола, загодя приготовленный узелок с нехитрой снедью и кисет с трубкой. Сунул подмышку скатанный акетон, снял со стены видавший виды шапель и алебарду, которую знал уже дольше, чем жену.

Проснулся сын. Увидев собиравшегося куда-​то отца, он перепугался, охваченный смутной тревогой, предчувствием близкой неотвратимой беды, и уже готов был разреветься, но Алебардист сурово насупив брови, жестом велел ему молчать. Отец подозвал мальчишку, обнял и прошептал на ухо:

– Тихо! Пока не вернусь, ты – старший мужчина в семье. Отвечаешь за маму и сестренку.

Пятилетка, поспешно затряс головой, принимая бремя ответственности, глаза его мигом стали сухими и взгляд их обрел не детскую серьезность. Теперь ему плакать было нельзя.

– А сейчас спать! – приказал Алебардист также шепотом.

Навьючив осла поклажей включая связанного барана, он поспешил к городским воротам. До рассвета их полагалось держать запертыми, но для своего стражники сделали исключение. Обменявшись с караульными парочкой соленых солдатский острот, Алебардист двинулся по направлению к облюбованной драконом горе.

***

Пути было часа три пешего ходу. До подножия горы Алебардист добрался, когда рассвело. Стреножил и оставил пастись осла, а сам, облачившись в доспехи, взвалил барана на плечи и двинулся дальше.

Лаз подходящего для дракона размера он обнаружил быстро. Уложив животное на землю, он связал ему ноги, заткнул пасть тряпицей и туго перетянул веревкой, что бы тот не мог блеять.

Предчувствуя недоброе, баран беспокойно задергался, но Алебардист сноровисто прижал его шею своим коленом к земле.

– Терпи, брат! Так нужно. Не выйдет по-​другому, – участливо проговорил человек и похлопал рукой животное по боку. Баран таращился на него с паническим ужасом в глазах.

Алебардист натянул кожаные перчатки с длинными, до локтей крагами, обмотал нижнюю часть лица полосой материи, извлек кинжал. Перерезал им завязки мешка, вынул оттуда куль промасленной бумаги, заполненный белым, походившим на муку для королевских булочек, веществом.

Разорвав бумагу неловкими из-за перчаток пальцами, посыпал эти порошком на барана и принялся тщательно втирать его в шкуру животного со всех сторон.

Окончив, Алебардист привязал мешочек с остатками при помощи тесемок к туловищу барана между передними ногами. Затем взвалил того на плечо и сгибаясь под тяжестью пошел ко входу в пещеру.

Смрад шибанул в ноздри уже на подходе, даже сквозь несколько слоев намотанной ткани. Алебардисту он был знаком, так пахло в превращенных голодом, войной или моровым поветрием в склеп под открытым небом городах, с заваленными грудами разлагающихся трупов улицами.

Сердце зачастило, между лопатками проступила влага. Алебардист осторожно заглянул внутрь, но ничего в темноте не увидел, только почувствовал на лице теплые токи воздуха, как от нагретой за день свежевспаханной земли.

Он помедлил, собираясь с духом, вошел внутрь и, прислонившись к стене пещеры, напряженно вслушался. Ничего. Подождал, пока глаза привыкнут к полумраку и, оставив барана у входа, стал прокрадываться вглубь. Осторожно переступая, он миновал два извива пещеры, и наконец, увидел впереди свет. Алебардист бесшумно подполз к краю и опасливо заглянул.

Как он и ожидал, дальше было логово дракона. В свете, падавшем через обширную дыру в своде пещеры, он увидел перед собой внизу исполинского ящера, укрывшегося расправленными крыльями. Дракон спал, свернувшись плотной спиралью на полу, заваленном обрывками одежды, костями животных и человеческими останками. А рядом по кругу возвышались шесть конусовидных куч сложенных из крупных, явно принесенных снаружи, камней.

Возвратившись, ко входу Алебардист избавил барана от кляпа, но тут же стиснул его челюсти не давая блеять.

– Прости, брат. Нельзя иначе, – виновато прошептал человек и поволок животное навстречу неминуемому.

Оказавшись у проема, Алебардист мощным усилием раскачал живой груз, словно тяжелый маятник и, с придыханием швырнул вниз.

Истошное блеяние ополоумевшего от страха животного вспороло тишину пещеры. Оно прервалось на мгновение когда, баран грянулся о спуск, затем возобновилось, когда подскочившая после удара туша полетела в объятия дракона.

Алебардист отпрянул. Дальнейшее он уже не видел, воспринимая только на слух. Заходилось криком смертельно перепуганное животное. Затем донеслось громкое шуршание и звук, похожий на скрежет когтей по камням. Блеяние резко оборвалось. Шум стих. Теперь оставалось ждать.

Алебардист выбрался из пещеры, освободился от намотанной на лицо ткани и сбросил перчатки. Все это он засунул в, вывернутый на изнанку, так что бы попавшая с бараньей шкуры отрава аптекаря оказалась внутри, акетон. Стянул бечевкой в узел и убрал в отдельный провощенный полотняный мешок.

Насобирав в ближайшем леске хвороста, Алебардист развел костер. Усевшись перед ним прямо на траве, разложил на холстине прихваченную из дому нехитрую снедь: ржаную ковригу, кусочек подкопчённое сало, репу, луковицу и пяток куриных яиц.

Покончив с трапезой, он повалился на спину, раскурил трубку и, заложив руки за голову, принялся ждать. Пейснер утверждал, что должно пройти не менее шести часов.

***

Когда солнце поднялось в зенит, Алебардист поднялся на ноги, размялся, прогоняя дремотную вялость, воодрузил шапель и с алебардой наперевес двинулся обратно в драконью пещеру.

Как и прежде внутри его встретили: полумрак, удушающее зловоние и тишина. Ящер так и не покинул до сих пор своего обиталища, это был добрый знак.

Осторожно ступая прежним путем, Алебардист добрался до логова и заглянул вниз. Дракон застыл лежа на брюхе. Поникшие крылья безжизненно распластались по полу. Голова на длинной шее вывернулась под неестественным углом, однако чудовище было еще живо: свисавшая из пасти омерзительная зеленоватая пена, едва заметно колыхавшаяся в такт слабому дыханию.

Алебардист поднял булыжник и швырнул в ящера. По телу исполинской рептилии пробежала дрожь. Дракон разлепил веки и с видимым усилием приподнял голову. Он двигался заторможено плавно, словно в жидком меду. Видимо, ему оставалось уже не долго, но вероятность, что дракон выживет, все же сохранялась, а этого Алебардист допустить не мог.

Не скрываясь более, он сбежал по склону пещеры, обогнул по дуге грозившую полыхнуть огнем голову и хорошенько размахнувшись, рубанул дракона по шее алебардой. Чешуя ящера не уступала крепостью железу, даже от сильного удара лезвие вошло в плоть не глубже, чем на два пальца. Драконья кровь тонюсенькой струйкой полилась на пол. Отравленное чудовище свирепо взвыло и, из его пасти, в Алебардиста полетела мерзкая вязкая слизь.

Он ударил повторно, перевернув оружие. Изогнутый пробойник погрузился в шею ящера на всю глубину. Тварь атаковала, из последних сил, устремив к Алебардисту полную смертоносных кривых зубов пасть. Он встретил ее хладнокровно, расчетливо всадив с ювелирной точностью под челюсть длинное острие.

Кожа на охватывавших древко ладонях скрипнула, захрустел песок на стиснутых в усилии зубах. Граненый шип раздвинул чешуи брони, прошел плотную перепонку шкуры, пробил костяную перегородку и вонзился в мозг рептилии.

Конвульсии ящера стихли, однако Алебардист, словно превратившись в железного дровосека, продолжал рубить, как заведенный, пока не отделил ему голову. Из перебитых жил лилась зловонная, маслянисто блестевшая черная жижа.

Алебардист утер пот со лба, он шумно глотал воздух, сердце заходилось в бешеной скачке. Он отступил от туши поверженного врага и оперся рукой на одну из каменных груд. Неожиданно та оказалась нагретой. На ладони осталась копоть.

Просунув в зазор между валунами подток, Алебардист налегая на древко, как на рычаг, раздвинул их. Увиденное ошеломило его. Под навалом камней было яйцо.

Оно имело продолговатую форму и походило на гусиное, только размером с человеческий рост. Розовая с разводами скорлупа напоминала перламутр, подкрашенный кровью.

Драконолог оказался прав. Черная тварь оказалась самкой и принесла потомство. В кучах нагретых ее пламенем камней ждали своего часа невылупившиеся детеныши. Это стало для Алебардиста полной неожиданностью. Он шел убивать пожиравшее людей кровожадное чудовище и не понимал теперь, что делать с его пока еще никому не причинившим вреда потомством.

Алебардист уселся прямо на камни и, по своему обыкновению, погружаясь в длительные раздумья над непростым вопросом, закурил трубку.

Ученый маг утверждал, что они разумны, значит, предположительно их можно приручить, сделать безопасными для человека. Драконов тогда можно было бы показывать за деньги на ярмарках или даже кататься на них как на карусели, вот бы визгу было у ребятни на спине пикирующего дракона! Кроме того драконы могли бы доставлять важную государственную почту, и с их спины удобно было бы следить за границами Королевства. Да мало ли еще полезных дел можно придумать для огромной летающей твари?

А что если нет? Если их нельзя приручить? Ведь никому прежде это не удавалось! Тогда они будут таскать девиц, жрать людей и сжигать целые селения.

Ему не единожды пришлось очистить и по новой заполнить табаком трубку, прежде чем он, наконец, приняв решение, отложил ее в сторону.

Примерившись, Алебардист резко ударил по яйцу алебардой. Оружие проломило верхушку и раскололо скорлупу. Оттуда в слизистой массе к ногам человека вывалился отвратительного вида зародыш телесно-​розового цвета, размером с крупную собаку, напоминавший нечто среднее между цыпленком и змеенком. Алебардист поставил ногу ему на череп. Через мгновение в тишине пещеры раздался хруст.

Затем Алебардист разделался с остальными яйцами. Он вспомнил, что драконолог утверждал, будто кровь дракона горит. Алебардист высек искру на трут, раздул крохотный огонек и поднес к капле запекшейся жижи. Так и есть, кровь чудовища тут же занялась. Мужчина быстро соорудил из валявшихся под ногами ветоши и ветки факел, зажег его и отойдя ближе к выходу метнул в собравшуюся вокруг туши чудовища лужу.

Полыхнуло. Огонь в мгновенье ока распространился в логове, охватив останки ящера. Поглощая плоть дракона он не только не утихал, а напротив бушевал со все возрастающей яростью. Взяв оружие наперевес одной рукой, а другой прижимая шапель к голове, Алебардист рванул прочь. И вовремя. Разгораясь, пламя взревело, гора исторгла столб черного дыма, устремившегося к небу. Волна жара настигла уже перед выходом из пещеры, затрещали волосы на затылке. Вырвавшись, Алебардист тяжело повалился на землю. Дело было сделано. Он истерически рассмеялся. Затем затих, безмятежно глядя как черный дым без следа растворяется в небесах.

Навьючивая осла, он вспомнил, что оставил трубку там, где курил последний раз, там, где теперь бушевало озеро ревущего пламени. Алебардист плюнул с досады и выругался так, что у осла поникли уши.

Один против всех

Изрядно уставший, но довольный, он въехал в город на белом осле, когда солнце уже клонилось к закату. Избегая любопытных глаз, боковыми малолюдными улочками добрался до дома. Немногословно обнял семью, обдав домочадцев запахом гари, вымылся в лохани с горячей водой и завалился спать.

Следующим утром вчерашний день представлялся каким-​то нереальным, эфемерным. Алебардист мог бы подумать, что тот и вовсе ему приснился, если бы не отсутствие дракона в небе и трубки в кисете.

Дежурство выдалось маетным, все время хотелось курить. Вечером он попробовал одолженную у приятеля трубку, но та никак не хотела устраиваться в зубах, вместо удовольствия принося сплошной дискомфорт как катающийся в башмаке камешек.

Поэтому, получив через несколько дней жалование, он направился в лавку трубочника Шнобеля. Взяв предоплату, тот принял заказ и велел прийти за ним через пять дней. Алебардист явился к назначенному времени. Работа его не устроила, мундштук шнобелевской трубки никак не хотел ложиться между зубами, однако вернуть трубку обратно он не смог потому как был арестован, препровожден на допрос, а после заключен в Сизую башню – столичную тюрьму.

***

Суд состоялся через неделю. На рыночной площади врыли столб из ошкуренного соснового ствола, вокруг уложили вязанки хвороста, дополнительно политые маслом. Двое помощников палача возвели Алебардиста и примотали к столбу за пояс. Руки не привязывали, так как формально суд еще не огласил своего решения о его виновности, хотя блестевшее на фашинах масло недвусмысленно намекало на предполагаемый итог сегодняшнего разбирательства.

Городские алебардисты образовали две цепи, одна не давала уйти с площади согнанным туда людям, а другая напротив оттесняла желавших пробиться ближе: друзей, знакомых и членов семьи подсудимого.

Алебардист угрюмо взглянул на собравшуюся толпу. Мужчин было не отличить от женщин. Облаченные в женские платья и длинноволосые парики, с гладкими как у евнухов, напудренными и подрумяненными лицами, они, похоже, уже пообвыклись с повергшими по первой в оторопь, требованиями королевского указа и, входили во вкус новой моды. Даже во взглядах появилось что-​то бабье.

В состав судейской коллегии Король определил лучших людей Столицы. Это были: Драконолог, Священнослужитель, Рыцарь безупречно белой ризы, Блюститель закона и Бургомистр. Протокол заседания вел Секретарь.

Алебардист следил за происходящим без особого интереса, пропуская мимо ушей длительные витиеватые процессуальные формулы. После пяти суток, нескончаемых допросов, спать хотелось даже больше, чем есть, а курить еще сильней, чем спать. Дальнейшее отложилось у него в памяти урывками.

Сначала зачитывали показания королевских ищеек, направленных проверить драконью пещеру и обнаруживших там трубку. Затем слушали свидетелей: владельца осла, Троста, аптекаря Пейснера, привратников, капитана, о том, что делал Алебардист накануне гибели дракона. Потом дали слово Шнобелю, который, после разговора с ищейками, донес об обратившемся за новой трубкой клиенте.

… – Алебардист, понятны ли тебе твои права в рамках данного процесса? – спросил Блюститель закона, окончив бубнить сплошной скороговоркой перечень предоставляемых подсудимому прав.

– Не совсем. Мне вроде как положен адвокат?

– Верно, положен. Но ни один адвокат Столицы не согласен выступить в твою защиту.

– Вы опросили их всех?

– Нет, мы не опрашивали. Это очевидно и так.

– А разве процесс правосудия не неотделим от неукоснительного соблюдения формальной стороны? Ведь по закону мне должен быть предоставлен защитник. Иначе вместо истинного правосудия получится гнусное мерзостное судилище. Буффонада, до которой не опустится ни один уважающий себя законник. Подобное попрание прав и свобод навсегда запятнает честь королевской династии. Ославит правителя тираном и угнетателем, среди иноземных монарших семейств, что, безусловно, создаст проблемы и в матримониальных делах, поскольку едва ли найдутся желающие породнится с поправшим законы владыкой.

– Ни в коем случае. Процесс правосудия направлен, прежде всего, на восстановление справедливости, защиту пострадавшей стороны и пресечение на корню будущих преступлений. Никакие пустые формальности и бюрократическое крючкотворство не могут препятствовать в достижении этих высоких целей.

– Тогда вопросов больше нет. Мне все понятно.

… – Алебардист, признаешь ли ты себя виновным в том, что угрожая физической расправой аптекарю Пейснеру принудил последнего изготовить сильнодействующий яд, именуемый «неофит»?

– Если, Пейснер настаивает на том, что я его заставил, то пусть вернет полученное серебро.

– Я пrотестую, – подскочил с лавки аптекарь, – Алебаrдист лжец и меrзавец! Это таки клевета!

– Обыщите его дом. В моем присутствии он убирал принесенные мной серебряные кубок, два блюда и брошь с черной эмалью в зеленый сундук, изнутри обитый войлоком.

– Негодяй, – истошно взвизгнул Пейснер, брыли на его жирном лице негодующе затряслись, – убий…, – не закончив фразу, он побледнел, ухватился за левую сторону груди и жадно хватая ртом воздух тяжело осел на скамью.

Судьи объявили по такому случаю получасовой перерыв.

… – Алебардист, поясните суду, почему Вы преступно охотились на разумное существо словно на дикого зверя? Это же просто чудовищно и заслуживает смертной казни, как минимум через отсечение головы! – чеканя каждое слово, пафосно произнес Драконолог, воздев холеные руки с тонкими пальцами.

– Так это… эээ … дракон сам охотился на разумных существ. Он людей жрал. А Вы сами только что сказали, что это чудовищно и заслуживает смертной казни как минимум через отсечение головы! Вот я ему голову-​то и отрубил.

– Вы не понимаете?! Это – другое! – с возмущением выпалил ученый маг.

– Действительно, не понимаю.

– Невежественный, темный дикарь, убогий посредственный ум!

… – Алебардист, ты признаешь себя виновным в разжигании ненависти к расе драконов? – гнусаво протянул Священнослужитель, у которого был заложен нос.

– Не признаю, Ваше Святейшество.

– Как? Ты отрицаешь очевидное?

– Нисколько. Я считаю, что причина ненависти к этой расе кроется в поведении самих драконов. Они пожирают людей, палят их дома и похищают дев. Я думаю этого более чем достаточно, что бы вызвать гнев в человеческих душах.

Не понимаю, почему Вы считаете, что убийство одного из ящеров возбуждает ненависть ко всей их расе? Своими глазами я вижу обратное: лучшие люди Королевства собрались здесь сегодня, что бы из искреннего чувства любви к драконам осудить меня за этот поступок и предать мучительной смерти. Насколько я помню даже по поводу сожранных драконами людей сборищ, подобных сегодняшнему не устраивалось.

– Драконы посланы Господом в наказание за наши грехи. Такова отведенная им провидением роль! Мы должны смиренно терпеть посылаемую через них смерть, как терпел плененный святой Мика, сжегший самого себя! Как смеешь ты идти против воли Творца, отринув заветы святого Мики Огнетерпителя? – гнусавый голос загудел набатом.

– А как же заветы Мики Секироносца? Ведь он сам собственным топором рубил неверных, которые подобно драконам убивали людей, жгли деревни и похищали девиц?

– Ага! Так ты отложился от истинной веры! Богомерзкая ересь «секироносцев» толкнула тебя на это гнуснейшее из преступлений.

– В чем же моя ересь? При жизни святой Мика никогда не говорил, что люди должны терпеть причиняемое им зло…

– Моооолчааать! – взревел Священнослужитель, словно труба, – может он и не говорил такого при жизни, но заповедовал нам это своей мученической смертью. Так учат мудрейшие Отцы. Ковенант един во мнении, толкуя второй его подвиг, как повеление смиренно переносить любые ниспосылаемые кары. Разве ты лучше Отцов разбираешься в вопросах веры?

– Нет.

– Покайся грешник! Пока не поздно. Моли о мучениях очищающих душу! Проси Господа о снисхождении к страшным преступлениям своим и святотатствам против воли Его…

– Ваше Святейшество! Очень попрошу прекратить орать, уж очень голова у меня болит.

… – Алебардист, раскаиваешься ли ты в совершенном преступлении? – голос Рыцаря безупречно белой ризы был спокоен, мягок и вкрадчив, таким разъясняют подравшимся мальчишкам, что разрешать ссоры нужно словами, а не кулаками.

– Нет.

– Почему?

– Потому что это правильный поступок.

– Что же в нем правильного?

– Я избавил людей от пожиравшего их чудовища.

– Разве убийство дракона это дело алебардистов?

– Нет. Это обязанность Коннетабля и его рыцарей.

– Почему же ты это сделал?

– Потому что они и пальцем не пошевелили, пока дракон жрал людей, что бы решить проблему!

– Так ты считаешь, что не усугубил, а решил ее?

– Конечно! Поднимите головы: ящера больше нет. Нет дракона – нет проблемы. Я думаю мужчины могут умыться и вместо юбок снова надеть штаны.

– А что нам делать с самцом, если он прилетит мстить за свое потомство?

– Убить!

– Убить?

– Да.

– А когда прилетят пятеро его братьев и сестер?

– И их убить?

– Ты хоть представляешь, как тяжело одолеть пятерых драконов?

– Конечно. Но проще, чем стаю из семерых, которая появилась бы возле Столицы, позволь я детенышам, подрасти, окрепнуть и подняться на крыло.

– Что же получается, иных методов для тебя не существует?

– Во всяком случае, мой способ более действенен, чем переодевание мужиков бабами и ношение на поясе утяжелителей.

– Говоря проще, ты предлагаешь решать вопросы безнравственным, грубым, неприкрытым насилием?

– Так рыцари с Коннетаблем во главе для этого и существуют.

– Закрой рот. Не тебе подлому вероломному убийце женщин и детей рассуждать о том, для чего мы существуем. Это выше понимания твоей низкой душонки!

… – Алебардист, – Бургомистр прокашлялся и отпил вина из кубка, – имеешь ли ты представление о том, какой ущерб нанес кошелькам столичных жителей и казне Королевства?

– Если честно, то нет.

– Почему же ты не прикинул его, перед тем как идти убивать дракона?

– Я посчитал, что жители ставят собственные головы выше кошельков, а Король больше ценит Столицу в нынешнем состоянии, нежели в том, в каком она окажется после сожжения драконами.

– Обсуждал ли ты это с самими буржуа?

– Нет.

– И почему же?

– Потому что они готовы мириться с драконом, пока тот жрет их соседей, а тех, кто сам оказался его добычей уже не спросишь.

… – Алебардист, суд единогласным решением участников коллегии в составе Драконолога, Священнослужителя, Рыцаря безупречно белой ризы, Блюстителя закона и Бургомистра пришел к выводу о твоей виновности в совершении ряда общественно опасных деяний запрещенных светским Законом Королевства и священными уложениями под угрозой наказания, а именно: убийства при отягчающих обстоятельствах предусмотренного сто пятым свитком Закона, незаконной охоте предусмотренной первым разделом двести пятьдесят восьмого свитка Закона, воспрепятствование получению законной прибыли предусмотренного сто шестьдесят девятым свитком Закона, самоуправстве предусмотренном триста тридцатым свитком Закона; исповедании ереси «секироносцев», предусмотренного двести восемьдесят вторым уложением Ковенанта, прилюдным призывом к отложению от истинной веры, предусмотренного двести восьмидесятым уложением Ковенанта оскорблении чувств верующих, предусмотренного сто сорок восьмым уложением Ковенанта.

Ты приговариваешься к семи смертным казням через сожжение на костре. Понятен ли тебе приговор?

– Понятен.

– Желаешь ли ты его обжаловать перед лицом судебной коллегии?

– Нет, зря что-​ли дрова на площадь таскали? Семи смертям не бывать, а одной не миновать.

– Есть ли у тебя последнее желание перед приведением приговора в исполнение?

– Имеется. Трубку мою верните и табака дайте покрепче, а то курить смерть как хочется, боюсь не доживу до казни. Все правосудие ваше напрасно будет.

Трубка вся была в черной копоти, но функционировала исправна и мундштук устроился между зубами как влитой. Аж петь захотелось. Табака не пожалели, самосад был что надо.

Алебардист глубоко затянулся и посмотрел вверх. Солнце светило ясное-​ясное. В небе не было никаких драконов. Ни одного. Безупречную лазурь не нарушала даже и тень крылатого ящера!

Он выпустил дым и тот отправился в лазурную высь что бы слиться в единое целое с напоминавшим пожертвованного дракону барашка, белоснежным облаком.

На сердце вдруг стало легко и отрадно. Душа наполнилась благодатью.

Приговоренный искоса глянул на судей: те, словно алчные псы кость, рвали друг у друга из рук факел, соревнуясь за право поджечь под ним хворост. Видеть это было противно. Алебардист вынул изо рта трубку и вытряхнул под ноги. Вылетевшие из нее угольки попали на политую маслом фашину и костер занялся. Разгораясь, пламя взревело, груда хвороста исторгла столб белого дыма, устремившегося к небу.

В унисон забились в рыданиях жена и дочь Алебардиста. Только сын пятилеток с недетской серьезностью вглядывался в лица судей. Глаза его оставались сухими. Отныне он – старший мужчина в семье, отвечает за маму и сестренку и, теперь ему плакать было нельзя.

 

20.02.2022.