Миниатюра, этюд к более масштабному произведению… Фото из открытых источников)))
Животные – это, конечно, здóрово, если в глобальном масштабе. Но когда на тебя в напряжённом ожидании устремлён тридцать один пятачок, а доселе живых поросят случалось видеть лишь на телеэкране, можно банально растеряться, подобно молодой учительнице, впервые вошедшей к детям. Особенно, когда тебе нет и шестнадцати, и только два непреклонных слова – «производственная практика» – знакомые всем переходившим в десятый класс в середине 80-ых, вынудили безнадёжно городского человека оказаться в «подсобном хозяйстве», так как другого рабочего места на этом сугубо энергетическом предприятии для «специалиста» моего уровня квалификации не нашлось.
Униформа – болотные сапоги, брезентовый фартук, замусоленный до пуленепробиваемости, и косынка, которую обязательно надо повязывать, дабы волосы не адсорбировали запах, поскольку концентрация аммиака в помещении явно превышает предельно допустимую…
Рабочие инструменты – скребок, лопата, два ведра, метёлка и коса. И тридцать один подопечный – по шесть в пяти клетях и один лишний – в шестой, ближайшей к входу.
– Привет, свиномордий! Ты кто? – не зная, с чего начать, спрашиваю одинокого хрюнделька метровой длины и ростом сантиметров сорок.
– Х-хрю-уха, – он (хотя не исключено, что она – я не разбирался в половом диморфизме поросят) отвечает храпом запущенного астматика, просунув пятачок меж прутьев клети.
– Ну-ну…
– Х-хрю-уха!
Протягиваю ладонь, чтоб потрогать его, он неожиданно тыкается в неё упругим пятачком. Что ж, первое знакомство состоялось.
– Типа, рукопожатие? Мне тоже очень приятно…
Его соседи отнюдь не горели желанием наблюдать развитие процесса обмена любезностями и в тридцать глоток затребовали завтрака. Двадцать минут я вёдрами разносил им комбикорм, забыв про Хрюху. Он напомнил, толкнув пятачком в колено, когда я шёл мимо.
– Ой, прости! Я сейчас, – вместо положенного одного, высыпаю ему в кормушку полтора ведра. А он не набрасывается на жратву исступлённо, он спокойно, с достоинством, подходит и неторопливо начинает завтрак, аккуратно поддевая нижней челюстью каждую горсточку корма. Теперь контакт точно налажен.
– Дальше-то что тут делать? – вопрошаю риторически, оглядывая помещение. – Хоть ты подскажи, свиномордий!
– Х-хрю-уха! – перебивает он, направляя взгляд в «красный уголок» клети.
– Ну, спа-асибо, Хрюха! – произношу обречённо. – Отойди, шоль, в сторонку, пока чистить-то буду…
Подмигнув, он многозначительно почесался боком о щеколду своей дверцы.
– Оба-на! Спасибо, Хрюха! Ща я вас гулять-то и отправлю.
В отличие от соседей, в своём стремлении на свежий воздух едва не сбивших меня, Хрюха никуда не спешил. Мало того, он вообще не собирался выходить!
– Поди, Хрюх, погуляй.
Ноль эмоций.
– Иди, погуляй!
Та же реакция. Что делать? Хворостиной? Метёлкой? Не хотелось бы… А если шлангом? Прицелившись брандспойтом в окорочок, открываю кран. Скважина у предприятия своя, насос мощный, потому и напор – сравнимый с фонтаном «Дружба народов». Хрюха рухнул на бок, подставив под струю спину, через какое-то время перевернулся, подставив брюхо и, как мне показалось, заулыбался.
– Ах ты, хитрец! – говорю. – Попросить не мог? Взял бы шланг, подал бы мне. Ах ты, свиняка!
– Х-хрю-уха!
– Ну да, ну да. Извини, забыл.
Очевидно, таким купанием он надеялся спастись от укусов насекомых, будучи лишённым возможности создавать на коже защитную грязевую корочку… Или хотел водного массажа… Или очень любил чистоту… А может, хотел подсказать, что клетки проще отмыть сильной струёй из шланга, а не посредством долгого отскребания… Выкупавшись, он отправился в загон, а я – на лужайку, помахать косой, так как свежая трава в рационе тоже обязательна.
Данный сельскохозяйственный инвентарь я держал впервые, тем не менее, справился с ним, и несколько охапок травы подопечные получили прямо в загоне для прогулок. Проворно ринувшись, они окружили угощение, толкая и отпихивая друг друга – ну, один в один провинциальные приезжие у прилавка столичного гастронома 80-ых! Хрюха в отдалении философски разглядывал неизвестно зачем наваленную тут кучу битого кирпича, наклоняя голову то вправо, то влево, в контурах разновеликих камней ему, очевидно представлялись овсяные печеньки… Или творожные сырки… Или картина «Апофеоз войны». Словно подросток, чьим местом в классе много лет является «камчатка», он чурался коллектива – только другой такой же «камчаточник» мог понять его поведение. Когда толпа рассеялась, ни одной травинки не осталось.
– Ничего, Хрюха, ничего, – говорил я, обрывая заросли мокрицы, у свиней эта трава считается деликатесом. – Вот вернёшься с прогулки, а тебе сюрприз будет… Персональный… В твоей кормушке…
До конца рабочего дня меня не покидала тревога – как буду загонять их обратно? Поросята – неплохие стайеры, и если придётся погоняться за каждым, то на дорогу домой сил может и не хватить. Тревога оказалась напрасной: едва я открыл ворота, мои «архаровцы» сами ринулись внутрь, причём каждый именно в свою клеть. Хрюха пришёл последним и, увидев гостинец, выразительно на меня посмотрел. Не знаю, насколько развиты у свиней мимические мышцы, и могут ли выражать что-либо поросячьи глазки, но в его взгляде читалась именно благодарность! Раздав ещё по ведру комбикорма «на рыло», на прощание я помахал Хрюхе. Не имея рук, в ответ он взмахнул ушами.
Так прошёл первый день практики. Остальные двадцать семь текли по одинаковому сценарию. Каждое утро он приветствовал меня «рукопожатием», а я привозил ему из дома «что-нибудь вкусненькое» из объедков. Гурманом Хрюха не был, ел всё подряд, но – всегда без суеты, и гораздо опрятнее иных двуногих. Дополнительный паёк ему явно не вредил!
Потом он научился играть в футбол. Ну, не то чтобы «фут», и не вполне «бол», тем не менее однажды я скомкал газету, обмотал изолентой и такой «мячик» бросил в клеть. Хрюха, обнюхав и поняв, что это не едят, пятачком подтолкнул «мячик» ко мне. Кидаю снова – тот же результат. Конечно, это обычный рефлекс на брошенный предмет, но эффект игры получался почти полным!
Тот же рефлекс, будучи многократно отработанным и закреплённым, проявился, когда во время очередной прогулки я зашвырнул кусок четырёхжильного кабеля в одного чрезмерно активного «архаровца». Хрюха хотел толкнуть кабель пятачком – не получилось, тогда он подобрал его ртом и собрался принести мне, но я уже вышел из загона. В общем, все эти фильмы про поросёнка Бэйба – не столь уж и абсолютная фантастика!
В последний день «практицизма» я ловил себя на мысли, что уходить-то – не хочется… Хрюха поместил подбородок на дверцу клети, очевидно, предчувствуя что-то невесёлое.
– Ничего, Хрюх, – скребу его за ухом. – Завтра с вами будет другой опекун. А я навещу тебя… С тобой, знаешь, как-то веселее работалось…
Он ткнулся пятачком в ладонь и долго не отходил.
Весь следующий день я носился по предприятию, подписывая «бегунок» и Хрюху не навестил: горечь разлуки постепенно сменялась радостью наступающей свободы.
Проблема возникла в конце августа: предоставляя в школу документы о прохождении практики, я узнал, что забыл поставить печать – одну, но самую главную, поэтому возможности вновь посетить предприятие даже обрадовался. В парке срезал небольшую дубовую веточку с несколькими молодыми желудкáми…
– Вóвремя приехал, – сообщили в отделе кадров. – Тебе там мяса три кило выписали, за вреднее условия работы. Бегóм в столовую!
Жившие в конце 80-ых поймут чувства человека, отхватившего полную сумку свежайшего, нежнейшего мяса по символической цене и – БЕЗ ТАЛОНОВ!
А дальше?.. Дальше – классика жанра рассказов подобной тематики. Вбегаю в свинарник, чтоб с Хрюхой первым поделиться нечаянной радостью и порадовать его желудями, и замираю, увидев две клети опустевшими, одна из которых – да, та самая… Куда он делся – вопрос риторический…
Я понимал: ради этого сам же его и откармливал, в этом, собственно, и состоит его предназначение, но не мог поверить, что это – правда. Как до практики не мог поверить, что какой-то «ходячий кусок сала» может обладать душой, характером, чувствами и интеллектом, и что с ним можно подружиться…
– Эх, свиняка ты, свиняка, – вырвалось непроизвольно.
– Х-хрю-уха! – прозвучало будто из сумки.
– Ты ж был обречён уже с рождения… Эх, свиномордий…
– Х-хрю-уха! – донеслось сзади, из смежной комнатки, пустовавшей во время практики.
Оборачиваюсь, осматриваю дверь и вижу кривую надпись мелом от руки: «ПлемЯнное отделение». А за дверью, разумеется, вижу того, с кем только что простился…
– Ах ты, аферист! Вот местечко-то себе отыскал, племянничек! – накрываю ладонью задранный пятачок, затем протягиваю дубовую ветку. Обнюхав её, он из вежливости отщипывает один листочек. – «Здравствуй, племя, молодое, незнакомое» – это ж, небось, про тебя, свинтус?
– Х-хрю-уха!!!
Автор публикации
Ох, до слёз довели! Вот поэтому я и вегетарианка!
Так он же выжил)))
Так сначала это были слёзы жалости, а потом – радости!
То ли ещё будет, когда полновесное произведение тут вывешу)
Забавно!
Главное, пусть в конце полновесного произведения будет happy and. Ждём!
Понятие “хеппи” во всяком энде всегда такое растяжимое и условное!)))
В этом случае пусть хрюшка живёт и здравствует. Желательно бы в квартире или на худой конец, на балконе своего попечителя. И умоляю: пусть не ест племянничка.
Но хрюшка – зверь не квартирный и не балконный, ему другой формат нужен…
Года два назад в программе “Решала” был сюжет, как какой-то блондинисой глямурке (точнее – этакой, с претензией на глЯмур) под видом мини-пига продали обычного поросёнка, и как он вымахал в кабанчика, а та и не знает, что с ним делать: она к нему уже привязалась)))