Страна теплых морей.

(Курортный роман с мизинец)
Они закончили съемки, и его скандальная группа улетела домой, в Москву, а он решил задержаться на несколько дней, и жизнь приятно притормозила, и многое тут же стало далеким и, в сущности, необязательным.
В первый день свободы он спал до полудня в своем номере, потом спустился в ресторан, и неторопливо и со вкусом пообедал, думая о том, пойти ли после купаться или подняться к себе и прочесть уже наконец новый сценарий. За кофе и десертом выбрал «прочесть», а уже вечером решил выйти к морю. Все время съемок, по вечерам, он прогуливался до дальнего «необитаемого» пляжа, по слухам там купались голышом, но за все свои походы он так и не увидел ни одного бесстыжего персонажа…

Сценарная история была про средних лет провинциального электрика – амперы, проводка, выключатели, вольты и штепсельные соединения. Однако в душе электрик был поэт, он записывал рифмы, ненужные ни редакциям, ни читателям. Ухаживал за мамой-калекой, инвалидом первой группы. Ни денег, ни девушек в его жизни не было – рифма «деньги-девушки» была недоступна эстетствующему электрику. Но он не сдавался, коллекционируя порнографические открытки. В сорок лет решил «самоубиться», но и тут вышла незадача, от него зависела его мать. И он стал мечтать о смерти матери, чтобы спокойно покончить и с собой, и даже написал об этом стихи…
Стало скучно и он не стал дочитывать финал. Кому интересна судьба незадачливого электрика, рукоблудно медитирующего над похабными картинками?
Он перебрал сценарные бумаги, нашел титульный лист. Сценарий назывался: «Электрический поэт».
– Да чтобы вам всем, придуркам-сценаристам, стало пусто!

Он с отвращением отодвинул сценарий. Вспомнил своего друга, Алика Бормотухина, навсегда уже никому неизвестного пожилого писателя. Буквально днями Алик совершил «физиологическое и, одновременно, филологическое» открытие.
– Есть устойчивое выражение «для мужчин»: «Держать себя в руках», но выражение приобретет иной смысл, если множественное число поменять на единственное: «Держать себя в руке!» А у однорукого вообще нет выбора, – вздохнув, закончил Алик.
Сценарий про незадачливого электрика-поэта надо было назвать именно так: «Держать себя в руке».

Он проверил деньги, документы, сотовый телефон и вышел из гостиницы к морю.
Думалось сразу обо всем: Москва, деньги, их фильм, Настя, они с Настей, форматно скудоумные продюсеры телевизионных каналов, коррупция, смета, аренда офиса…
Почему не позвонила Настя, ведь вся его съемочная группа уже в Москве? Верно, Настя уже решила и за себя, и за него.
Он думал об этом как обреченный, без трагизма. «Нет, так нет. В конце концов, я живу в ежесекундном ожидании удара, катастрофы, плахи. Экстремальная голая жизнь в опасном балансе над очевидной пропастью без всякой ржи».
Пустынный пейзаж берега нарушил огромный, явно одинокий пляжный пакет. Удивленно рассматривая пакет, он замедлил шаг… Из воды, совсем рядом с ним, бесшумно появилась купальщица, таинственная тень в «бикини». Она вышла из моря и направилась к своему пакету, он не успел толком оценить линии её фигуры, вдруг началась нервная и подробная суета. У купальщицы внезапно упал её условный лифчик, он упал прямо перед его носом. Незнакомка ахнула, и незамедлительно прикрыла руками свое сокровище – трогательный, беззащитный, женственный жест-крест. Он проворно поднял лоскутный бюстгальтер и протянул ей, деликатно отвернувшись, но увидев, разумеется, и даже оценив.
«Как же это так?!» – «Да вот так!»
«Нет, – пронеслось в голове, – двойного счастья не будет, вслед за почти невидимым лифчиком трусики её факультативные, конечно, не упадут, а жаль!»
Незадачливая незнакомка, сердясь уже на него, невиновного – неистребимая женская сущность – попыталась, повернувшись спиной, торопливо надеть свой «падший» бюстгальтер и…
– Да что же вы, в самом деле, стоите?! Помогите же мне!..
Беззастенчиво разглядывая плавные впадины талии и выпуклые объемы бедер, путаясь в непонятных веревочках и касаясь её прохладной влажной спины, он попытался… Что? Куда? И главное, зачем? Всё ведь и так хорошо…
– А это… эти… – он чуть не сказал «постромки», – на плечи?
– На шее надо завязывать. И ниже ещё.
– Ниже?!
– Да не настолько же ниже! Там уже не спина! Там, где вы безуспешно завязываете – это задница!
Она стала помогать уже ему, их руки соприкоснулись, и тут… кусочек её пляжного бюстгальтера оказался у него в руке! Он содрогнулся.
– Черт, – в сердцах вскрикнула она, – да что же вы такой неловкий?! Новый ведь был купальник! Только купила!..
– Простите, я…
– Дайте мне пакет, – она подавила в себе истерику, – вы сможете? Чтобы ничего не порвать?!
– Извините! – он стеснительно протянул ей пакет, – я куплю вам…
– Да зачем вы пакет мне даете? Достаньте оттуда полотенце! Вы какой-то природный идиот! Со справкой!
Совмещая торопливость с деликатностью, он вынул полотенце.
– Да разверните же его! – она энергично топнула ножкой.
Думая о том, что в сумерках не видно, как «стыдная» краска заливает его лицо, он развернул полотенце. Отвернувшись опять, незнакомка стала демонстративно драпировать грудь.
– Проводить вас? – он осторожно обнял её невесомый пакет.

Они шли в сторону гостиницы.
– Вы меня уже провожаете, – она выговорила это с явной неприязнью, но, тем не менее, они шли рядом.
Подумалось, ни мужа, ни друга у неё нет. Да и в самом деле, стала бы она развлекаться ночным купанием в одиночестве, если бы кто-то у неё здесь был? С другой стороны, может быть, они поссорились? Нет же, даже во время ссоры одинокое ночное купание, да еще и на «дальнем» пляже – это странно занятие. Хотя…
– Вы здесь надолго? – она задала вопрос, казалось, без тени любопытства.
– Через четыре дня улетаю.
– Только не говорите мне, что в Москву…
– Именно.
– О, Боже, – еле слышно сказала она, но он услышал, – только этого мне не хватало…
Хотел спросить, это предложение? Но не спросил, сделал вид, что не понял.

Они молча дошли до её номера, который оказался в другом конце их совместного корпуса.
Только тут он разглядел её… Внимательный сосредоточенный взгляд серых глаз и высокие дуги острых бровей делали выражение её лица «избыточно ответственным». Вздорный вздёрнутый нос выражал нечто неопределенное, но решительное, вроде: «Вот так вот!» Капризные и своенравные губы были стремительного, но мастерского рисунка. Мокрые чёрные волосы касались ровных белых плеч «ускользающей» пловчихи. В девушке ощущалась готовность к осторожному, хорошо взвешенному авантюризму, который, дополняя, вероятно, укреплял семейный консерватизм. Такая и изменит преданно. Se tu!
– Я пойду… – сказал он нейтрально «в пространство», имея в виду непонятно что.
«Не в номер же свой она меня пригласить. Хотя…»
Прикрываясь полотенцем, она кивнула, но как-то неопределенно… Момента, чтобы «полуобнять» её, не случилось, возникла короткая неловкость – он передал ей пакет, и она отняла руку от груди. И в это споткнувшееся мгновение он увидел свой номер, и Михаила Юрьевича в своей постели, Михаил Лермонтовъ. Стихи. Романъ. Санктъ-Петербург, 1899 г. Товарищество М.О. Вольфа. И он кивнул ей, она чуть нахмурила брови, и он понял, что ошибся, но пограничная секунда бесследно исчезла…

Возвращаясь в свой номер и проклиная себя – болван! – он подумал о том, что не услышал звука замка в двери. Дверь просто закрылась за незнакомкой. Или ему хотелось так думать? Или все же не услышал? Или хотелось? Или…
«Ничего, узнаю хоть, наконец, чем дуэль эта их закончилась, Грушницкий застрелил Печорина? Или наоборот? Или, всё же, идиоты помирились?»
Закладка его – пятирублевая купюра из СССР – выпала из Лермонтова, и ему пришлось ещё раз перечесть про бессонную ночь Григория Александровича перед дуэлью. Он опять не спал и опять пытался угадать-почувствовать, убьют его или убьёт он? Идти или не идти? Изменять или не изменять? Жениться на Насте или не жениться на Насте? Давать ту взятку тому продюсеру или не давать?

Он погасил лампу и попытался заснуть и подумать обо всем уже во сне.
Она сказала: «Только этого мне не хватало»? Интересно… Покоя не давал и упавший её бюстгальтер. И скульптурный бюст, как взбитый пышный торт, украшенный крупной вишнёвостью. И нервные пальцы, искусно поправляющие влажную грудь…
Вздохнув, он повернулся на другой бок, не помогло. Здесь был гладкий живот и тёмный, совсем небольшой треугольник – о, чёрт! – трусиков. Вспомнилось, как он касался её холодного, влажного тела…
«Но ведь у меня только два варианта. Первый – сосредоточиться и заснуть, наконец. И в процессе сна забыть. Да что я, в самом деле, грудь не видел отчетливую, скульптурную? Видел. Бедра, правда, у неё редкой гармоничной округлости…»
Он перевернулся на спину, но на потолке все было плоско и неинтересно. А второй вариант…
Он вспомнил еще одного своего хорошего товарища, их сопродюсера, преподавателя театрального института, горячего Пирожкова Колю. Пирожков водил своих хорошеньких студенток по барам и ресторанам; пристраивал их на закрытые кинопоказы и частные театральные мероприятия; многое прощая, ставил «автоматом» зачеты, при этом Пирог, будучи природным болваном, поступал ненормально и аморально, более того, противоестественно – он не спал со своими студентками.
– Я не сплю с ними с особым цинизмом и избыточным извращением…
«Нет уж! Не будь как Пирожков Колька!»

Он встал, надел халат и вышел в ночь, обманывая себя и зная, что обманывает и мучаясь этим: «Я не пойду к ней, я просто прогуляюсь!»
Он обогнул корпус гостиницы и оказался на пустом пляже. Море казалось особенно тихим на фоне отдаленных звуков ночной дискотеки. Не прислушиваясь, он узнал невероятную здесь и сейчас мелодию «Танцы поющего побережья» в исполнении джазового инструментального ансамбля под управлением Давида Голощекина. Песок в шлепанцах и непременно неприятная мелкая галька как в детстве, в «Артеке». Запрыгав на одной ноге, он вытряхнул гальку.
С моря задул влажный, мягкий ветер. Два таинственных зелёных огонька, мерцающих на линии невидимого горизонта, напомнили малопонятное слово «рейд».
«Да глупо же вот так гулять, что я мальчик, под луной гулять? В халате! Да и она… лет тридцать ей, наверное, не юная барышня».
Опять, уже в который раз, он вспомнил её руки, стискивающие грудь, руки мадонны, умеющие многое из запретного, и он пошёл к её номеру, снова ругая себя.
«Вечно я обдумываю очевидное и постоянно оттягиваю неизбежное! А если у неё закрыто? То? То я постучусь. Нет! Если она ждет, то номер будет не заперт, а если заперто, то и стучаться бессмысленно».

Рассудив таким образом, он оказался у её двери и осторожно взялся за ручку.
«А что, если она не одна? Нет, любовь на троих – это не мое!»
Торопливо, чтобы больше не думать, он открыл дверь и медленно вплыл в тёплую темноту, и тут же зажглась лампа – яркая вспышка обнаженного тела. Девушка села на кровати и стала медленно и откровенно заворачиваться в простыню. Он прикрыл глаза рукой, тени её грудей ослепляли…
– Где был? – у неё был тихий, недовольный голос.
Он вспомнил режиссёра Федерико Феллини: «Она спросила так, как будто они были знакомы восемь с половиной лет».
– Гулял перед сном, выключи, пожалуйста.
Она картинно вытянула руку, и мир стал иным – свет лампы погас.
– Дорогу найдешь? – её интонации стали деловыми.
– На ощупь пойду, – сказал он, неловко обнимая её.
Она поцеловала его, поцелуй был точно выверенный, авангардный, среди передовых, не холодный и не жаркий, этим поцелуем она как будто спрашивала: «Все ли в порядке?» Он оценил: «Да, все в порядке». Затем подумалось: «Опытная невеста!»
У неё были мягкие губы с привкусом чего-то девичьего, мармеладного, давно не пробованного. Влажные спутавшиеся волосы преувеличенно душисто пахли ягодным шампунем. Пальцы её не дрожали, и движения рук были уверенными – она помогла ему снять халат.
До него дошли ее последние слова, которые он услышал особенно отчетливо:
– …всё время, пока муж не приедет.

Для неё почему-то было важным всё и сразу расставить на свои места. Муж у них был, и он приезжал к ним… к ней… через три дня. Она вдруг отстранилась, и он удивился. За бесшумными, но глубокими их поцелуями, за напряженными касаниями, она сразу же чутко уловила и поняла, он думал не о ней…
– Не искренне целуетесь, мой король! А почему?
«Я должен объяснять очевидное?»
– Именно, – она ответила на его мысли, – объясняй! Общественность желает знать.
– Муж наш… твой приедет, а ему какая-нибудь тётка с чайником, ромовая баба из бара скажет, про нас с тобой скажет: «А жена ваша, между прочим, здесь с таким-то и таким-то романы крутила! Пошлые курортные!» Ты сама не понимаешь?
– Да, действительно, – она согласилась, – тётка с чайником может, а тем более баба с ромом. Из бара… Значит так. На публике вместе ни-ни, а всё остальное, – она поцеловала его в губы, – да. Да?
– Да!
Она чуть отстранилась от него:
– Знаешь, дорогой, мы с тобой полчаса любовники… ещё не стали… а ты меня уже расстраиваешь. У нас сейчас с тобой свидание романтическое или ссора семейная?
– Ссора романтическая, – он тоже стал сердиться, – на фоне семейного свидания.
– Хватит! – она смутилась. – То есть наоборот, сосредоточься и начнем. Только осторожно. У меня мизинец выбит на правой ноге, и если его неловко задеть, то будет очень больно. И в поликлинику надо будет ехать, вправлять его.
– Хорошо, с особенным вниманием отнесусь к твоей правой ноге.
– К мизинцу, милый! И наоборот надо!
– Это как?
– Без внимания к моей правой ноге!
– Понял! Без внимания. Но только к мизинцу.
– Мизинец на правой ноге не трогай. На левой – можешь. Не перепутай только…
– Постараюсь…
Сложно было не перепутать, но всё было хорошо, несмотря на её выбитый мизинец.
– Не торопись.
– Я постараюсь…
– Да не торопись же ты!
Тюль в спальне бесшумно наполнился морским мягким ветром, огромным парусом стал.
– Чего вздыхаешь?.. – она положила ладонь ему на щеку.
– Спи, всё хорошо…

О чем люди думают по ночам? Обо всем. Но чтобы ни случилось, в итоге всегда вот это: «Что буду делать завтра?» Это и есть ощущение бесконечности жизни, он думал об этом во сне…
Ночью они поняли друг друга и поэтому почти не разговаривали…
Утро ничего не испортило, после завтрака они вместе пошли на пляж. Перед этим он медленно надел на неё и завязал на спине новый купальник, поцеловал и укусил её легонько в шею. Они оба ничему не мешали и всё шло само собой.
Лежа в шезлонге и «анатомически детально» рассматривая ее, выходившую из воды, он думал о том, что лучшее и редчайшее качество женщины – притягательность – не зависит ни от возраста, ни от внешность. Она знала это и умела делать всё то, что хотела.
Еще он думал о том, что Настя так и не позвонила ему, и это его начинало беспокоить, но его обняли, спасая на какое-то время от отчаяния.
– Горячий какой!
– Какая прохладная!
– Знаешь, море в Одессе всегда разное. На рассвете, в полдень, ночью. Когда штиль и когда шторм… Когда купаешься голой или в купальнике. И кажется, что моря разные, одно их объединяет…
– Что именно?
– Они тёплые! Мы с тобой в Стране теплых морей, – потянула за руку, – идём…
Захотела пойти «в гости», в его номер…

«В гостях» они задержались до ужина, потом он не выдержал:
– Идем к доктору, пусть он с твоим мизинцем что-нибудь сделает. Я и сейчас, и всю прошлую ночь не о тебе думал, о нём. А любовь втроём – это не моё…
Сходили. Доктор зафиксировал ей мизинец с «соседним пальцем». И вроде хорошо. И целую ночь они о мизинце не думали…
Утром искупались. Через час у неё начался зуд – мизинец. Опять пошли к доктору, срезали этот фиксатор – маета…
– Любовь с мизинцем, – она улыбнулась.
– Любовь с мизинец, – он нахмурился.

Все эти дни, отчасти забыв о всех предостережениях, они не расставались. Ночью, в постели, засыпая, он держал её за руку, это были давно забытые ощущения счастливого покоя. Вспоминали общих знакомых, «профессиональная, цеховая» Москва – деревня небольшая. Содрогаясь, он понял, она работала редактором в «Зеленой Миле», небоскребе «Империя», в Сити, по соседству с конторой Насти…
– Хочешь, – она грустно улыбнулась, – я тебя с мужем познакомлю, он пытается заниматься продюсированием, может быть, будете полезны друг другу. Хочешь?
– Больно надо, – а сам подумал: «Больно».

Два раз он звонил Насте. Первый раз она была «вне зоны доступа». Потом она не взяла трубку. Через день он все же дозвонился. В Москве был дождь, хлопоты, нервы, сроки, деньги. Всё, как всегда – замедленная тягучая суета, со странным облегчением он понял, Настя ничего не решила…
Он разговаривал с Настей, не отводя взгляда от другой. Другая, старательно не привлекая его внимание, отстраненно хмурилась. Казалось, что всё это было игрой, включая её показную, но явно временную ревность.
Разговаривая с Настей он понял, сотовый телефон придумали всего для пары фраз: «Где ты?» и «Я люблю тебя!» Самое важное. Что может быть важнее?
– …я среди нас лучше всех, – закончила Настя разговор, – я даже лгу правдиво!

Затем все изменилось, они сидели в кафе у моря, и он думал: «Живешь с девушкой три дня, и кажется, что влюбляешься по-настоящему, и вот приезжает ее муж, а тебе улетать только завтра. И вы втроем нелепо сидите в кафе, смотрите на пляж и на закат, пьете чай со льдом и как бездарные, но старательные актеры произносите по очереди чужие бессмысленные реплики. Главное в этой ситуации все делать лицемерно лживо, лучше – искренне, как моя-не моя Настя. Убедительно улыбнуться, крепко пожать руку, радостно поддержать разговор…»
– …какой ужас!
– Перестань, прекрасная погода!
– Я думаю, вы сработаетесь!
Потом она пролила свой чай, и они докучливо помогали хорошенькой официантке вытирать стол, и заказали новый чай, и «продолжили знакомство» – болезненный и непонятный её каприз. Наконец, мизансцена закончилась, и эта семейная пара ушла, оставив дырявый туман кошмара.
А он остался сидеть в жарком мареве, слушая неразборчивую музыку, что монотонно играла в кафе, наблюдая за детьми и людьми на пляже и думая о Насте и о том, почему именно тебя выбрала такая нелепая судьба. Он думал о Насте с отвращением, одновременно понимая, сейчас она – его единственная опора.
«Что же делать, ты сегодня немного умер, иногда так бывает, поживи недолгую вечность в смерти». Судьба сценарного захолустного «электрического поэта» вдруг показалась ему не совсем несчастной.
Бесшумно положив на стол счет, официантка замерла. Злобно завыл пляжный ребенок, судя по басу – девочка.
До него долетел диалог капризной дочери и подобострастного отца…
– …папуля, а ты знаешь почему у конфет такие громкие фантики?
– Даже версии нет! – радостно и честно признался папа.
– Чтобы, когда ты зашуршишь, все знали, что ты ешь конфету и завидовали тебе!
Солнце плавило горизонт, музыка продолжала назойливо звучать, рассчитывая на вечность батареек.
– Может быть, еще что-то желаете? – поинтересовалась официантка.
– Нет, прелесть моя, – он очнулся, – на сегодня мне достаточно.

…Утром он собрал вещи, сдал номер и вызвал такси. По дороге в аэропорт, думал о том, что для Одессы он уже умер, как умер для всех тех мест, где никогда больше не будет, улицы, рестораны, пляжи – все это будет уже без него…

«Лет до сорока ты бессмертный» – «А потом?» – «А потом переходишь в разряд обыкновенных». – «Успокойся, тебе до сорока лет ещё целых три месяца бессмертия!» – «Я спокоен, пока меня развлекает ядерная триада: девичья грудь, черная икра и рассказы Владимира Набокова» – «Обожаю тебя, знаешь?!» – «Знаю»
Тюль в спальне бесшумно наполнился мягким ветром, огромным парусом стал.
Обнимая свою девушку, он вдруг осознал, «девичья грудь» и «рассказы Владимира Набокова», смещая приоритеты, поменялись местами…
– Чего вздыхаешь?.. – Настя положила ладонь ему на щеку.
«Ты что же думаешь, у меня случайно лифчик упал? Какие мужчины смешные! Я несколько дней следила за вашими съемками и твоими маршрутами…»
Наташа.
– Спи, всё хорошо.
(Москва – Одесса, «Аркадия» – Москва, Сити, «Империя», август 2012 г.)

Автор публикации

не в сети 45 минут

Андрей Ладога5 606

Какой статус?

Комментарии: 622Публикации: 68Регистрация: 03-09-2021

1

1

1

2

1