Человек в футляре

Однажды в одном небольшом городке наступил необыкновенный солнечный летний вечер. Не то чтобы остальные вечера были не такие солнечные, не то чтобы остальные вечера отступали, а этот наступил, нет. Просто был он каким-то странным, та что все немногочисленные жители городка ощутили, что вечер необыкновенный. То ли аромат сирени был особенно душист, то ли лёгкий ветерок приносил с лугов запах свежескошенных трав, то ли три полных прыгучих тучки на западе от городка в свете удаляющегося солнца казались подозрительно оживленными. Несколько человек могли бы заподозрить неладное, но вряд ли стали бы высказывать горожанам свои предположения ввиду совершеннейшей их невозможности. 

Именно этим вечером одинокая библиотекарша Светлана Александровна Карасикова (сухарь, очкарик, всегда предельно зажатая стеснительная молчунья, хотя и весьма приятной внешности стройная девушка с длинными светлыми волосами) в этот вечер впервые за свои неполные двадцать восемь лет собралась на свидание. Весь женский коллектив районной библиотеки каким-то образом уже с начала рабочего дня шепотом обсуждал эту новость. Ещё, казалось бы, и сама Светлана Александровна не была уверена, что решится пойти, а коллектив был убежден и жарко желал ей… разного. Почему спросите вы, разного? Почему не добра? Нет, добра в лице старенькой вахтерши Анны Игоревны коллектив тоже желал: “Ну пусть у Светки все сложится, пора девке рожать”. Но женщины помоложе были убеждены, что “Валерий Игоревич для нашей Светки старик” и что “негодяй лишь поиграет с новой игрушкой и бросит”, и почти не скрывая того, желали “негодяю” удачи в том, чтобы “поиграл и бросил”, чтобы можно было посочувствовать горю Светки так искренне, как искренне же они были бы раздосадованы успешным ее романом. 

Валерий Игоревич был приезжим, а потому был на виду, как все приезжие во всех маленьких городках. Его, как будто, сослали в городок из областного центра возобновить работу местной газетенки, совершенно захиревшей со смертью главного редактора. Новый человек был подтянутым брюнетом с тонкими чертами лица, среднего роста, среднего возраста (ну если постарше, то разве что чуть-чуть), деятельным и, что ещё важнее, бессемейным. Как ни старались выяснить местные невесты про его семью через знакомых в областном центре, выяснить ничего не удалось — не было семьи, и всё тут. Даже не был женат. Как насекомое под микроскопом, был изучен вожделенный Валерий Игоревич со всей своей биографией, но к единому мнению женский коллектив городка так и не пришел. Перспективен да, но непонятен, почему-то свободен в среднем своем возрасте и совсем без детей. Под обаяние Валерия Игоревича стали попадать одна за другой мало-мальски симпатичные гражданки городка, романы были похожи один на другой, и наконец, совершенно ожидаемо, Валерию Игоревичу стало скучно. Тогда он стал искать необычные более сложные варианты и, после страстного романа с женой фрезеровщика местного ремонтно-механического цеха Ивана Бугрова, ожидаемо попал в больницу с небольшим сотрясением головного мозга, переломом ноги, а также с менее значительными повреждениями остального организма и ощутимыми ушибами самолюбия. После этой истории, которая местными обозначалась как “Ванька то наш этому бегальщику правильно кукушку встряхнул”, Валерий Игоревич остепенился и даже стал ходить в библиотеку — местные поговаривали, что книгу пишет, со смехом в соавторы записывая вдохновившего его Ваньку Бугрова, здоровенного детину, из-за пьянства почти разучившегося говорить на трезвую голову. 

Видимо, в библиотеке Валерий Игоревич и заприметил скромную девушку, стал заговаривать с ней о литературе, в которой, как выяснилось, Светлана разбиралась очень хорошо. Как опытный ловелас, Валерий Игоревич не торопил события, да и неудобно было звать девушку на свидание до снятия гипса с ноги. Светлана жила литературой, поскольку своей жизни совершенно никакой не вела, а может наоборот, не жила собственной жизнью, потому как была увлечена литературой. Общаться ей было просто не с кем, все сверстницы давно вышли замуж, нарожали детишек и жили простыми приземленными интересами семейных женщин. О Валерии Игоревиче она многое слышала от “доброжелателей” (вернее, “доброжелательниц”), однако, будучи скромной, но не глупой, девушка не очень доверяла сплетням. Когда он пригласил ее на свидание в кино, они уже были знакомы, и она не смущалась при его появлении, как в первый раз. “Вот только о чем мы будем говорить”, — мелькнуло в голове. “Всегда можно поговорить о книгах, он умный собеседник”, — ответила она себе, а где-то внутри мелькнула мысль “…и красивый”. После данного ему согласия в ее голове вдруг забеспокоились суетливые мысли “что надеть?”, “что подумают люди?”, “я тысячу лет никуда не выходила”, глубоко в сердце вдруг проснулась какая-то сладкая тревога, а воображение, развитое книгами, стало помимо ее воли рисовать романтические картины. 

После киносеанса Валерий Игоревич, умело поддерживая беседу, довел девушку до ее подъезда. Светлане вечер показался чудесным, да ещё эта солнечная погода, оживлённое щебетание птиц и запахи цветения трав, приносимые лёгким ветерком с лугов. А главное, ум Валерия Игоревича, его литературные познания — неопытной девушке казалось, что они, как будто, были созданы друг для друга. Он был опрятен, галантен, интересен. Валерий Игоревич и не думал уходить, проводив Светлану. Более того, не прекращая разговор на интересную девушке тему, ловко напросился на чай. Они поднялись в ее однокомнатную квартирку, небольшую, скромно обставленную мебелью, оставшейся от родителей, чисто убранную и очень светлую. Валерий Игоревич, пока хозяйка хлопотала на кухне, оправился, умыл лицо, тщательно вымыл руки, прошёлся по комнате, поскрипывая половицами, осмотрел кровать, придвинул два стула возле стола ближе друг к другу, посмотрел в зеркало довольно старого трюмо и остался доволен собой — вечер шел к запланированному финалу. “Вот только не люблю эти скрипящие полы, раздражает жутко”, — он присел и стал изучать полы, пытаясь понять причину скрипа. Мы с тобой, дорогой читатель, прекрасно знаем, что шпунтованные доски пола сидят плотно только первые годы жизни, а далее из-за колебания температурно-влажностного режима начинают рассыхаться и расходиться, ещё позднее начинают неравномерно подсыхать или набирать влагу лаги под досками, образуются просветы и неплотности, выгибы досок в разные стороны, в зависимости от того из какой части ствола дерева они были вырезаны, а уж если доски неопытные плотники обрывают за пределами лаг, надеясь на защемление в соседних шпунтах, то тут пиши пропало, скрипеть и прогибаться, ломая шпунт, будут обязательно вплоть до проведения мелкого и среднего ремонта — а ещё не забываем, редкие заливы умеренно пьющими соседями сверху (или частые неумеренно пьющими, как повезет), да и локальные потопы, которые рассеянная девушка легко может устраивать раз в месяц. Валерий Игоревич, будучи ловеласом гуманитарного склада, о таком даже не пытался догадаться, он подвигал кровать, попробовал на нее присесть, придавив своим весом, и думал, было, провести с полами ещё несколько бесперспективных с точки зрения устранения скрипа экспериментов, но тут услышал шаги Светланы из кухни. Света торопилась продолжить прерванную беседу, она не могла наговориться, ведь в этом городке она, по сути, была одинока, и вот нашла родственную душу, настоящего ценителя литературы. Они обсуждали гениальный стиль Набокова, Валерию Игоревичу эта тема показалась перспективной с точки зрения дальнейших действий, однако, чрезмерная болтливость визави уже начинала его раздражать. Света распахнула шторы, впустив в комнату красноватый свет заходящего солнца, вся светясь от энтузиазма, мысленно послала привет трем смешным тучкам на западе, подвинула к Валерию (она уже так его про себя называла) блюдце с чашкой, предложила угощаться печеньем и вареньем и опустилась на стул. Валерий Игоревич с удовольствием отхлебнул чай из своей чашки и посмотрел на нее сбоку. Светлане было неудобно вести разговор, сидя сбоку от собеседника, она хотела было отодвинуть стул, но Валерий Игоревич удержал ее: “Света, мне будет приятно, если Вы останетесь рядом”. Немного смутившись, она сняла очки, положила их раскрытыми на стол рядом с футляром и потерла кулачками уставшие за день глаза. Валерий Игоревич с удовольствием отметил, что без очков девушка оказалась еще симпатичнее. “Это ж какие у нее диоптрии”, – подумал он. Ему было все труднее сдерживать себя, но бросаться на девушку он не спешил, хотя мысленно совершил с ней уже все, что только мог пожелать. Он продолжил разговор, но старался отдать инициативу девушке, с интересом рассматривая ее лицо, шею, грудь. Светлана почувствовала перемену в Валерии, разговор, как будто стал ему не интересен. “Неужели я говорю глупости”, — с волнением подумала она, — “но вроде бы до этого нам обоим было интересно?”. 

Валерий прекрасно знал чего ради он притворялся все эти дни, он отлично изучил девушку, знал, что именно он контролирует всё, что будет происходить, знал чего он хочет, и что именно он будет делать с этой девушкой дальше. После той истории с Ванькой Бугровым он собирался бежать из этого треклятого городка с его тупыми дородными дездемонами и не выходящими из запоя вонючими, но, увы, могучими  отеллами. А до этого он поспорил, что совратит эту скромницу. Поспорил с молодым хирургом Мишей в больнице, которому похвалялся, что любая в этом захолустье приползет к нему на коленях. Пьющий, как многие в городке, романтик Миша, оказывается знал Светлану. Не признавшись Валерию, что учился с ней в школе, кричал, что не верит, не может быть такого, угрожал набить морду, орал что поставит на кон хоть квартиру. И поставил, и дал слово чести — что только не сделаешь пьяным. И был недостаточно пьян, чтобы забыть все произошедшее. А главное, зачем он вообще рассказал этому хлыщу о Светлане? Эх… 

Теперь Валерий входил в азарт, как охотник, загоняющий добычу. Хотя нет, скорее как охотник, который идёт за подранком. Она чувствовала, что он рассматривает ее, но не решалась взглянуть ему в глаза, да и неудобно было, ведь если бы она повернула лицо к нему, то их лица оказались бы слишком близко. Тревога забилась в груди, когда она ощутила, что его рука легла на спинку стула позади нее и прикоснулась к ее спине. Она продолжала говорить, но голос ее потерял уверенность, она стала останавливаться, как будто обдумывая слова. Валерий поглаживал ее по спине, затем приобнял. Девушка смутилась и пыталась отодвинуться, но он был сильнее. Чтобы ослабить его объятия, Света потянулась к столу, взяла полупустую чашку и одним нервным глотком допила ее. “Валерий Игоревич”, — с мольбой в голосе повернулась она к нему. “Валера”, — он взял из ее рук чашку и поставил на стол. Не выпуская девушку из объятий одной рукой, второй рукой он стал смелее изучать ее тело, Валерий умел это делать и наслаждался своей властью над девушкой. “Нет, не нужно так… нет, как вы мелки…”, — сдавленно всхлипнула Светлана (желая, видимо, сказать не “мелки”, а “низки”, но уже не контролируя своих слов), но он, мелкая душонка, не обратил на ее слова внимания, он чувствовал себя хозяином положения. В комнате слышны были негромкие звуки борьбы, девушка сопротивлялась, но мужчина должен был победить женщину, как это происходит уже тысячи лет. Обычно ко взаимному удовольствию, но не всегда, не в этом случае со Светой, а впрочем Валерию было все равно, что будет с ней дальше. Победителю достается всё, а потом… потом он будет уже далеко. Он так думал…

Они были одни в комнате, вернее они думали, что были одни в комнате. Так многие думают, что они одни в комнате, в туалете, в лесу. Некоторые вообще думают, что они одни в мире — так и живут, ну разве что видеокамер стесняются. Э-ээээ… А как же небо, ребята? НЕБО СМОТРИТ. Хорошо, когда небо смотрит на тебя в ответ. Если ты ведёшь диалог с небом. Счастье, когда небо смотрит на тебя, как на человека. Хуже, если смотрит, как на насекомое или на неживое бездушное. Помни, небо всегда смотрит СВЕРХУ.  Как бы высоко ты не был. На президентов и космонавтов, на стартаперов и пикаперов и даже на успешных по жизни грузчиков Усть-Магаданского рыбкоопа. Самое важное — помни, небо не только смотрит, вот ведь ещё какая штука имеет место быть — небо ВСЕГДА ВИДИТ! Эта штука посильнее “Фауста” Гёте, как любил приговаривать один мой знакомый, разливая по стаканам медицинский спирт. И совсем интересное — небо ВСЁ ВИДИТ!  И вот уже цветочек на торт сего пафосного словоговорения — небо иногда ВМЕШИВАЕТСЯ! На самом деле небо, скорее всего, вмешивается непрерывно, но не всегда это видно нам, потому что человек видит не все, он  ничего почти не видит, он в этом деле почти слеп, увы. Орган зрения тут нужен особый, чтобы видеть действия неба. Душа. Человек слаб, страдает близорукостью души, как большинство, или дальнозоркостью, как многие служители культа. Ежели какой человек видит действия неба, которое оно не планировало показать, то он уже и не человек, а мудрец, и, скорее, не жилец уже. Но иногда к особо любимым (хотя утверждать не буду, может и наугад, поскольку у неба то ведь все любимые)  небо снисходит до явно видимых действий. Почему я и рассказал вам эту историю — потому что данный случай именно такой, редкий.

Итак, закат между распахнутыми шторами пристально наблюдал за происходящим в комнате. Солнце вдруг добавило яркости, лучи стали отражаться в зеркале трюмо и стеклах шкафа с книгами, мешать Валерию, попадая в лицо. Солнце, как будто пыталось вмешаться, метаясь по комнате, периодически скрываясь за тремя милыми пухленькими тучками. Остановить Валерия было уже невозможно, он жадно целовал Свету в шею, крепко сжимая ее слабеющее тело в объятиях, давая волю своим рукам, готовясь переносить действие из-за стола на кровать.

“Тучки небесные вечные странники” — продекламировал, глядя в окно из своей квартиры, хирург Миша, последнее время напивающийся просто вдрызг. Какая-то нежность к этим тучкам, к чистому небу, к зеленеющим вдали полям защемила у него в груди. Ему вдруг показалось, что сейчас вот-вот случится что-то непоправимое, он потеряет что-то очень важное, что лопнет какая-то тонкая струнка в душе, она уже как будто звучала пронзительно высоким звуком. Холодное вечное небо простиралось перед ним, величественное и неисчерпаемое. Игра лучей заходящего солнца в волнистых шевелюрах трех пушистых тучек не резала глаза и позволяла смотреть прямо на приглушённое солнце. Миша ничего не мог сказать небу, не умел. Да он и сам не знал, о чем сказать. Но небо все видит. Как видит небо? Какие у него органы зрения? А очень просто — оно видит нами, мы глаза неба! И небо увидело Мишу, небо повернулось к нему, он вдруг провалился в него и ощутил себя летящим в бездне. Было не страшно, восхитительное спокойствие охватило хирурга. Захватывающее спокойствие. Чем сердце успокоится? А вот — небом. Миша пролетел сквозь бездну, а бездна пролетела сквозь Мишу. С абсолютно разными результатами – бездна поняла Мишу, а Миша не понял ничего. Ну а как вы хотели? Если бы Миша понял всё, то его бы уже не было – понявшие всё на земле уже не остаются. Вновь потерявшись в пространстве и времени, как и все мы, Миша стал пятиться и терять равновесие. “Небо нашего славного городка. Что это? я падаю! у меня ноги подкашиваются”, – подумал он и упал на спину. 

Никакого грома среди ясного неба не раздалось, луч солнца, преломившись в локонах двух тучек, скользнул в квартиру Светланы, отразился в старом зеркале родительского трюмо и осветил искаженное страстью лицо Валерия. В следующую секунду никем не удерживаемая полураздетая девушка упала со стула. Она не успела даже испугаться, Валерий просто исчез. 

Валерий ничего не понял, мелькнуло окно в глазах. “Небо дурацкого городка. Что это? я падаю! У меня ноги подкашиваются”, – подумал он и упал на спину. Спина мягко приземлилась, а ноги остались лежать задранными на каком-то бортике. Глаза не открывались, но Валерий видел почему-то огромную скорость. “Как можно видеть скорость, что за идиотизм”, — подумал он, возвращаясь в реальность и твердо намереваясь продолжить со Светланой. Он ещё не понял, что мир изменился. Открыв глаза, он увидел серое небо. Необычное, не ясное, но все-таки неизмеримо высокое, с тихо ползущими по нему серыми облаками. “Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я только что с озлобленным и возбуждённым лицом вожделел женщину — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу…” Так умиротворённо и высокопарно думал Валерий чужие мысли, лёжа на спине, расслабляясь и приходя в себя. Глаза его постепенно привыкли, и он тотчас испуганно вскрикнул: “Что это?”. Хрусталики глаз приспособились, серые облака слились с серым же фоном неба, а в правой его части стала явственно видна огромная люстра посреди побелки потолка. “Ааааааааа!!!”, — заорал Валерий во весь голос.

Светлана встала, поправила одежду и услышала тихий тонкий вскрик. Повернувшись на звук, она увидела лежащего в ее футляре из-под очков крошечного человечка и онемела — похоже, это был Валерий. Она схватила со стола очки, надела их и тотчас закричала, переходя на визг: “Мамочка, мамочка. Помогите!!!”. Было ясно, что это не глупый фокус, но то, что произошло, не укладывалось в голове, на фоне страха глупейшие мысли лезли в голову: “Бабушка заговаривала зубную боль… значит у меня тоже дар… я сказала ему — как вы мелки … и вот, пожалуйста… что я наделала, что я наделала…мамочка…”. Одновременно в голове вдруг откуда-то мелькнула и мстительная мыслишка: “Вот, мелкая душонка, вот как ты на самом деле оказался мелок”, но Света испуганно прогнала эту мысль. Вдруг настойчиво постучали во входную дверь. “Соседи все слышали… неужели меня арестуют за убийство… но это не убийство, он живехонек… что делать, что мне делать…”, – она была на грани истерики. Девушка аккуратно сняла ноги испуганно притихшего человечка с бортика футляра, уложила его внутрь, как куклу, и закрыла футляр. Трясущимися руками Светлана открыла дверь, ожидая увидеть кого угодно, только не одноклассника Мишу. От него несло спиртным, но он не был пьян, молча зашёл в коридор и закрыл дверь. “Миша ты чего так поздно, что случилось”, — пытаясь изобразить удивление, спросила она, сама подумав: “Хорошо, что в коридоре темно, и меня трудно рассмотреть”. Он посмотрел ей в заплаканные глаза, и вправду ничего не заметив, стал сбивчиво говорить: “Света, послушай меня, я долго думал. Я не могу без тебя, понимаешь. Я…”. Светлана лихорадочно думала, совсем не слушая его, наконец очередная глупая мысль “Мишка же врач!” заставила ее решиться и, сквозь слезы бормоча: “Миша… Миша подожди, произошло такое! Я человека погубила… мне нужна твоя помощь, идём скорее… скорее…”, она потянула его из коридора в комнату прямо в ботинках. 

Они зашли в комнату почти одновременно с последним лучиком заходящего солнца, Света включила свет (электрический свет, потому что внутренний свет внутри Светы Миша видел и так, ещё со школы), усадила Мишу за стол и открыла футляр. Валерий, зажмурившись от яркого света, сел внутри футляра и испуганно посмотрел на огромные лица — “У этой дуры наверное какие-нибудь огромные несуразные диоптрии в линзах очков, и из-за преломления в них лучей закатного солнца случился один случай на миллиард, и вот я пропал… Будьте вы все прокляты в этом треклятом городишке… Дура, дура, дура!”. Он так ничего и не понял… 

Не поняла ничего и Светлана, а вернее поняла, но что-то своё. Зато Миша понял многое. Понял и улыбнулся. Аккуратно закрыл футляр и посмотрел на НЕЁ. А она посмотрела на НЕГО. И вдруг совсем не к месту улыбнулась ему в ответ. Они смотрели друг на друга, совсем не беспокоясь о микро-Валерии и думали, что их никто не видит (Валерий смиренно лежал в закрытом футляре, привыкая к новой роли), и им почему-то было хорошо и спокойно и не хотелось отводить взгляд — как будто, глядя друг другу в глаза, они смотрели в небо… 

Но они не были одни. Небо всегда всё видит. Оно всегда рядом. И оно улыбнулось тоже…

Автор публикации

не в сети 1 год

Дмитрий Инженеров3 542

Комментарии: 226Публикации: 106Регистрация: 04-09-2021

1

2

2

3