Башня из слоновой кости

Помнится, на уроках литературоведения нам, студентам, преподаватель не раз приводила высказывание французского писателя Гюстава Флобера: «…Надобно отдаться своему призванию — взойти на свою башню из слоновой кости и там, подобно баядере среди благовоний, погружаться в одинокие свои грёзы»; «Пусть Империя шагает вперед, а мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу. Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звёзды светят ярче, и не слышишь дураков»; «Я всегда пытался жить в башне из слоновой кости, но окружающее её море дерьма поднимается всё выше, волны бьют об её стены с такой силой, что она вот-вот рухнет».

Виртуальная башня из слоновой кости рухнула в России, когда она стала советской. Никто из советских по духу литераторов не жалел об этом, напротив, – приветствовали. Искусство для искусства, к которому призывал великий писатель (ишь чего надумал: жить в отрыве от народа, бормоча себе под нос изящные фразы!) должно стать искусством для народа – вести его к сияющим вершинам коммунизма. Об этом прямо или косвенно кричали большинство литераторов и особенно Маяковский: «Я, ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный, ушел на фронт из барских садоводств поэзии – бабы капризной». Элементарная брезгливость вроде бы должна вызывать неприятие воды, которую привозит ассенизатор. Но это никого не смущало. Как-то не замечалась двусмысленность образов Маяковского. То же «облако в штанах» (название поэмы, которой восхищены все поголовно) можно понять как проявление у человека метеоризма.

Подавляющему большинству советских стихотворцев до сосания под ложечкой хотелось стать «ассенизаторами и водовозами», а не сидеть в башне из слоновой кости.

Как можно оставаться в стороне от нужд народа, его бед и завоеваний, рассуждает большинство литераторов, не говоря уже о политиках и простых людях.

Оправдывая журналистику советских лет, некогда мой однокурсник, журналист, доцент кафедры периодической печати Уральского государственного университета И. Малахеев в своей статье «Слово свое не считая товаром…» в частности пишет:

«Если перед страной стоят цели, достижение которых ведет ее к экономическому и оборонному могуществу, а народ к духовному, культурному, социальному прогрессу, росту благосостояния, неужели журналисты могли стоять в стороне или даже сопротивляться историческому потоку? Место журналистики, советской журналистики было в авангарде общества».

Так думали и советские по духу писатели. Ключевое слово в приведенной фразе Малахеева: «если». Сейчас любому здравомыслящему человеку видно, куда шло общество и куда зашло. Истинно верующие люди с самого начала видели, что путь этот тупиковый. Какой «исторический поток»? Это был поток сатанинский. И если бы литераторы тех лет вместо нападок вслед за Лениным на «продажную капиталистическую прессу» говорили об искусственно созданном на народной крови и слезах строе, он почил бы раньше и не был бы сегодня уровень жизни россиян столь низким.

Понятно, что наше с Малахеевым поколение, представителям которого сегодня за семьдесят –  поколение неверующих. И мы, лишенные, благодаря этому, возможности понять истинное значение большевистского переворота, искренне верили призывам и лозунгам сверху. Способствовали в меру сил приближению, как нам казалось, светлого будущего.

Только во времена гласности я начал задумываться над тем, почему нам, «честным журналистам», дают пропуска в обкомовскую столовую, а «продажные западные  журналисты» порой сидят за свои статьи в тюрьмах. Ясность пришла вместе с гласностью и с верой в Бога. Горько признаваться в этом, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

*   *   *

Одним из результатов Октябрьского 1917 года переворота было то, что Флобер посрамлен и наглухо заперт в своей башне. Оно и понятно. Вместо идеи Бога народу была навязана идея коммунизма, которая должна привести к раю на земле. Идею эту воплощала партия КПСС, во главе с лидерами, которых мы, как туземцы, называли вождями. Все, что исходило от них, было свято. Партия сказала: надо, литераторы ответили: есть, – не задумавшись о том, что безгрешен только Бог. И если человек или целая группировка не ориентируются на него, ошибутся неизбежно. Какими бы не были добрыми помыслы, рано или поздно дела обернутся злом. Сейчас только слепому не видно, что советский технический прогресс был замешан на крови и слезах. Так можно ли это называть прогрессом?

Здесь  немалая вина и советских литераторов, которые в своих произведениях приветствовали и пропагандировали каждое начинание Партии и правительства. Ангажированность советского искусства слова замаскировал Михаил Шолохов, заявив: «Мы пишем по указке сердца, а сердца наши принадлежат партии и народу». Читая эту цитату, я вспоминаю анекдот: «Откуда у тебя синяк под глазом? Да это один подлец хотел меня пнуть под зад, а я увернулся». Вот так увернулся и автор «Тихого Дона».

Крещеный Шолохов не мог не знать, что сердце по большому счету может принадлежать лишь Богу. Советское правительство не только нарушало все Его заповеди, но и приветствовало эти нарушения. Террор, доносы, отказ от репрессированных родителей, лжесвидетельства и прочее – яркие свидетельства сатанинской сущности почившего строя. И никакие оправдания не снимут вину с тех, кто насаждал и пропагандировал новый порядок.

Сталинская идеологическая машина зомбировала население с такой мощью, что мало кто даже среди «инженеров душ» мог увидеть истинное положение вещей – античеловеческую сущность режима.

В этом смысле нравственный подвиг Солженицына не имеет себе равных. Человек, который искренне верил в прогрессивность марксистко-ленинских идей, был по началу патриотом Советской России – вдруг начал размышлять и, сопоставив творящееся с учением Бога, сумел прорваться сквозь ряды колючей проволоки Великого обмана.

Он не только прозрел сам. Образно говоря, оставляя на колючках куски мяса, Александр Исаевич в условиях лагерей, когда нельзя было записывать «крамолу», создал «Архипелаг ГУЛАГ». До освобождения  держал все в памяти, а потом сумел записать и издать за рубежом. Можно сказать, что Солженицын вонзил осиновый кол в «призрака коммунизма». Любой здравомыслящий, совестливый человек, прочитав эту вещь, ужаснется тому, что сделали с народами России большевики.

Но таких, независимо мыслящих, как Солженицын, Гроссман, можно по пальцам сосчитать. Большинство же советских писателей были безбожниками и искренне верили, что живут в самой передовой, самой гуманной стране. Писали об этом взахлеб, считая себя патриотами. Великий обман на то и великий, что не всем дано его разгадать. 90 процентов советских литераторов могут сказать:  «Я писал о том, во что искренне верил». Как тут не вспомнить фразу из фильма «Девять дней одного года»: «При всей своей искренности котенок может сказать только «мяу».

Верноподданным писателям, которых было большинство, жилось неплохо и без башни из слоновой кости. В большинстве своем издавались псевдохудожественные агитки. И чем лживее, славословнее было произведение, тем выше оно вознаграждалось. Достаточно вспомнить стихи Павло Тычины, Турсун-заде и других прихлебаев власти.

Агитки, в том или ином виде, издавали все писатели СССР. И больше всех здесь преуспел Маяковский. Из его 13 томов, если наберется один том нормальных, художественных стихов – слава Богу. Остальное – утилитарщина, написанная человеком, контуженым революцией. После Блока, у которого был флер, тайна, это – деградация. Вот уж действительно поэт «наступил на горло собственной песне» да еще и гордился этим. И, если бы не сталинская оценка: “Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление” – не было бы ни площадей, ни улиц Маяковского. Легче сказать, какой объект не назван именем пролетарского поэта, чем все их перечислить.

Поэзия Маяковского весьма удачно выражала большевистский экстремизм: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». А ведь эта фраза и другие строки пролетарского поэта-трибуна просто ужасны по своей античеловеческой направленности. Стоит только вслушаться: «Сегодня надо кастетом кроиться мира в черепе». За такие призывы к насилию надо бы судить и давать срок, а Маяковского прославляли. Это ли не перевернутый с ног на голову мир?

Отдавая должное таланту Маяковского, не могу закрывать глаза на некоторые его высказывания. Взять хотя бы сделанное им определение поэзии; «Поэзия – езда в незнаемое».  Ляпнул, не подумав, и все начали повторять за ним, за авторитетом, закатывая глаза от восхищения. Езда в незнаемое – и наука, и любая другая сфера, и вся жизнь человека. В чем же особенность поэзии? Думаю, ее можно определить так. Ритмическая, эмоциональная, концентрированная речь. Ее высокое предназначение – быть инструментом познания души человеческой, Бога и сотворенного им мира. Поэзия позволяет эффективнее любых философских трактатов ответить на вечные вопросы бытия: кто я, что я, зачем, как мне жить, что есть любовь, жизнь, смерть.

Вся остальная поэзия – прикладная. Она, безусловно, имеет право на существование, ибо человек – существо двуединое: ногами стоит на земле, а голова – в небе.

Пожалуй, лучшее прозаическое произведение из советских по духу – «Поднятая целина» М.Шолохова. В нем получил художественное обоснование проект Сталина, который повелел 25 тысячам рабочих ехать на село, чтобы учить крестьян, как работать на земле, как выращивать животных. Вдумайтесь в идиотизм этого замысла. Людей, у которых в генах сельскохозяйственный опыт, передававшийся из поколения в поколение, организовывать на ударный сельскохозяйственный труд едет человек, имевший дело с металлом, машинным маслом, эмульсией. Только недюжинный талант Шолохова позволил ему, оттолкнувшись от мертвой идеи, создать живые, трепетные картины. Однако ложь от этого правдой не стала.

Да, писать нужно по указке сердца, но сердце должно принадлежать Богу, а не какой-то группировке, пусть даже она кажется идеальной, как это считали советские литераторы, которые в подавляющем большинстве были членами КПСС. Нельзя, находясь внизу, посмотреть на происходящее сверху, чтобы увидеть объективную картину. А взгляд сверху – значит, из башни. Это удавалось немногим да и те были расстреляны или замучены в ГУЛАГе. Один из ярких примеров – Артем Веселый. Его произведение о Гражданской войне «Россия кровью умытая» содержит картины, которые посильнее аналогичных шолоховских. Автор этого произведения смотрел на события, происходящие в России сверху, можно сказать с башни, и описывал то, что видел. Такая правда власти была не нужна, как и ее выразитель.

По сути дела, жить в башне из слоновой кости, будучи литератором, – это значит быть независимым от любых идей, кроме идеи Бога. Всякий человек, а тем паче писатель, чтобы не ошибаться, должен поверять каждый свой шаг учением Господа, его заповедями. Можно отрицать существование Бога, но нельзя отрицать существование его заповедей. Ими необходимо поверять любое дело, высказывание.  Заповеди можно сравнить с дозиметром, который показывает: опасно в данной зоне или нет. Это дает возможность жить правильно и неверующему человеку.

Грех, как и радиация, разрушает не сразу. Поэтому может быть неосознан. Но под рукой всегда должен быть «дозиметр». У Маяковского и иже с ним людей, лишенных веры, такого «прибора» не было и потому, выступая якобы за народ, они вели его к бедам. Не зря сказано: благими помыслами дорога в ад вымощена. Взять хотя бы борьбу с мещанством, широко и интенсивно проводившуюся в советское время. Но сначала нужно разобраться, откуда взялся этот термин и что он выражал.

Мещанство – низшее городское сословие, мелкие торговцы, ремесленники, поденщики и прочие. Кстати, из мещан вышел и вождь октябрьской революции Владимир Ульянов. Термин этот обрел негативный смысл во времена Советов. Мещанами начали называть людей оторванных от политики, живущих своим мирком, бытом.

Все социальные преобразования, тем паче, такие как революция, пустившая из народа фонтан крови, имеют смысл, когда гражданин страны становится свободнее в реализации своих потребностей, вкусов. Обнищавшей стране – советской России – неспособной создать своим гражданам достойную жизнь, ничего не оставалось как обвинять в мещанстве людей,  которые стремятся жить спокойной, обеспеченной жизнью.  Вот и нападал на них Маяковский, видя в герани и канарейках (призывал свернуть им головы) угрозу мировой революции, которая якобы освободит человечество от эксплуатации.  Виноватыми оказались птички и цветок.

А кто же был антимещанином, героем в советском понимании? Тот, кто не обращал внимания на карточную систему, на отсутствие товаров в магазинах, благодаря дурацкой экономике, породившей всеобщий дефицит самых необходимых вещей, на тотальные репрессии и прочее, характерное для советской политики. Гражданин СССР должен был в мыслях и делах приближать мировую революцию, которая освободит человечество от эксплуатации.

Дальнейшее развитие российских и мировых событий показало, что так мыслить мог только психически нездоровый человек. Ибо большевики, уничтожив дворян как класс (просвещенную часть нации, имевшую понятие о чести и совести) можно сказать, срубили у народа голову. А потом, репрессировав и уничтожив работоспособную часть крестьян, отрубили у народа руки. И этот обрубок должен был радостно строить совершенное общество!

Впрочем, как Маяковский, думали многие и не только в России. Помешательство было всеобщим. Излечиться от него многие не могут и сегодня, жалея о почившем строе.

 

*   *   *

Обосновывая политическую заданность искусства, советские идеологи ссылались на Некрасова: «Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан!», на Пушкина («Вольность» и другие политические стихи, где поэт выступает борцом). Однако замалчивалось стихотворение Пушкина «Поэт и толпа», где он говорит:

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Литературоведы умилялись дружбе Пушкина с декабристами, не желая понимать, что в то время Россия не созрела для воплощения идей декабристов и их победа неумолимо привела бы страну к экономическому коллапсу. Это то же, что принуждать родить женщину на третьем-пятом месяце беременности. Получишь выкидыш. К тому же, декабристы, в случае победы, хотели, чтобы покончить с династией, уничтожить всю семью царя, как это сделали позднее большевики.

Слава Богу, что Пушкин не участвовал в декабрьском восстании. Иначе человечество  лишилось бы гениальных произведений, которые он написал после неудачной попытки  переворота.

Все злоключения человечества в том, что оно пытается идти путями, предлагаемыми его выдающимися представителями: Наполеоном, Марксом, Лениным, Гитлером и прочими. Но самый гениальный человек – только лишь человек. И если он целиком доверяется собственному уму, непременно ошибется, приведет себя и народ к бедам. Не случайно существует поговорка: без Бога – не до порога.

В результате духовный исканий я пришел к выводу: Господь дал человеку ум, чтобы он понял, принял мысль, заложенную в данной поговорке, и отключал ум, когда он противоречит Божьему разуму, заложенному в Заповедях.

Беда Маяковского в самости, выразившейся в ненависти к Богу. Но поэт и сам не  заметил, что, освободясь от Создателя мира, попал в зависимость к установившейся власти и прославлял ее создателя, не видя  античеловеческой сущности нового режима, породившего кровь и слезы. Отход от Всевышнего неизбежно оборачивается приходом к сатане.

*   *   *

Революция низвергла не только царя, но и Господа. Во всяком случае, пыталась это сделать, заставляя отказаться от Него. Это не могло не сказаться на всех сферах общественной жизни, в том числе и литературе. Поэты, как с цепи сорвались, – пошли в наступление на Бога. А впереди – все тот же Маяковский:

Я думал — ты всесильный божище,

а ты недоучка, крохотный божик.

Видишь, я нагибаюсь,

из-за голенища

достаю сапожный ножик.

Крыластые прохвосты!

Жмитесь в раю!

Ерошьте перышки в испуганной тряске!

Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою

отсюда до Аляски!

Так и хочется воскликнуть словами Крылова: «Ай, Моська, знать она сильна!». Но различие Моськи и слона не так уж  значительны. И та и другой – животные. А Бог и человек… Читая эти строки испытываешь даже не негодование, а жалость к талантливому поэту зомбированному до степени душевно больного.

 

*   *   *

Надо сказать, что вера в Бога сильно пошатнулась задолго до революции. В этом виновны учения Чарльза Дарвина и Карла Маркса.  Большевики, взявшие власть в России, довели тенденцию до конца, создав атеистическое государство, которое перевернуло общество с ног на голову, поменяв большинство ценностей на антиценности. И, конечно же, быть гражданином такого государства – способствовать закабалению народа.

Патриотизм превратился в свою противоположность. И случилось это только потому, что со шкалы ценностей убрали высшую ценность – Бога.

С Россией – понятно. А вот в Германии вроде бы не отказывались от Бога. Но что такое фашизм? Это патриотизм, доведенный до абсурда. В Библии сказано: «Не следуй за большинством на зло, и не отступай от истины по большинству (Исх.23:1-2). А на Нюрнбергском суде некоторые фашисты говорили: я понимал ущербность политики Гитлера, но за ним пошла страна и я хотел остаться с ней, с народом. Неверность такой позиции сейчас уже видна хорошо. И я не вижу большой заслуги в своем стихотворении, написанном в 2011 году, однако приведу его, ибо и сегодня у большинства людей высшая ценность – не Бог, а родина:

Священна родина, но выше Бог.

Коль мой народ, ведомый лжепророком,

Опять свернет с пути куда-то в бок,

Я не пойду за ним. Останусь с Богом.

И пусть меня предателем сочтут,

За то, что я Всевышнего не предал.

Прости, страна, что за тобою следом

Не устремлюсь. Рассудит Божий суд.

Любовь к родине не должна превышать любви к Богу. Однако Есенин, считавший себя верующим, в 19 лет написал такие строки:

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь. Живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая.

Дайте Родину мою»!

Юный поэт издал петушиный крик, вызванный желанием соригинальничать и непониманием учения Бога, который создал рай как награду очистившимся от грехов людям. А предпочесть какое-то место на земле, пусть даже родину, раю – значит, предпочесть жить в скверне, смириться со злом, которое, кстати сказать, привело и самого

Сергея Есенина к противоестественной смерти.

Отказ от рая ради родины – отказ от Бога. Не случайно в советское время эти есенинские строки цитировались повсеместно.

Власть любой страны заинтересована в патриотизме народа, ибо отождествляет себя с Отечеством. Вот почему  слово «родина» во времена Советов писалось с большой буквы.

И сегодня призыв работников искусства  к активной жизненной позиции остается в силе. В заслугу Евгению Евтушенко ставятся его строки: «Поэт в России – больше, чем поэт». Когда я на встрече с ним прочел ему свое, четверостишие, написанное в годы Советской Власти: «Пытаясь перестроить белый свет, зовем на баррикады, хищно кружим. Поэт в России меньше чем поэт, поскольку он политикой контужен», – Евгений Александрович долго рассказывал мне о тех добрых делах, которые он совершил, будучи депутатом Государственной Думы. И заключил: «Какой же я контуженный!?

Но надо различать доброе дело просто человека и доброе дело поэта. Богу угодно, чтобы человек совершал добрые дела вне зависимости от того, кто он: ученый,  рабочий, поэт и т.п. Но, если говорить конкретно, то доброе дело ученого – это научное открытие, рабочего – квалифицированный добросовестный труд, поэта – высокохудожественные стихи. Если же поэт больше чем поэт, значит, он действует в ущерб своему главному поприщу, ибо в то время, когда Евгений Александрович выполнял заказы избирателей, свое основное дело он в полной мере совершать не мог. Честь и слава ему за это как человеку, но никак не поэту.

И все же, основной смысл фразы: «больше, чем поэт», призыв быть борцом. Однако политическая борьба литературными средствами – это публицистика. А публицистика в поэзии, как известно, снижает ее художественный уровень. Вот почему я утверждаю, что в чудовищно политизированной советской стране, поэт был меньше, чем поэт.

Я бы не хотел быть понятым как противник активной жизненной позиции. Но активность должна быть богоугодной. Ведь активны и бесы. Деятельная работа литератора выражается в художественном отображении им действительности с позиций добра и зла, четкое понимание которых невозможно без оглядки на Бога. И если гражданская тема реализована с данных позиций и переплавлена в художественные образы – честь и слава таким стихам и их авторам.

Быть с Богом, смотреть на все происходящее его глазами – значит, образно говоря, находиться в башне из слоновой кости – видеть объективную картину происходящего, давать истинную оценку личностям, их высказываниям. Господь – высший авторитет, рядом с которым меркнут авторитеты всех выдающихся деятелей.

Как человек я ничтожен, но сильным меня делает вера, тот «дозиметр», о котором говорил выше. Именно поэтому не вовлечет меня в свою орбиту ни один гений. Я не попаду под его обаяние, влияние и всегда буду отличать добро от зла.

Литератору это необходимо как никому другому.