Чудачка. Часть 2

Чудо — это шутка времени. Чудом я называю обычное явление или событие, которое произошло в нужный момент. Например, мел можно просто отдать в долг учительнице из соседнего кабинета, это обычное дело. Однако если мел у неё закончился, а потом вдруг снова откуда-то появился, и так происходит всякий раз, то хотя бы первый и второй раз она будет воспринимать это как чудо. Если она вообще верит в чудеса.

Прошло три месяца моего преподавания в школе. За это время я поняла, что, разводя хаос на уроке, восьмиклассники вовсе не желают мне зла и не хотят меня обидеть. Просто у них такой стиль поведения с добрыми учителями. Мне показалось это забавным, и я стала над ними тихонько посмеиваться, хотя была почти уверена в том, что учителя, настаивающие на дисциплине, посмеивались бы надо мной.

«До чего же они все милые», — улыбалась я про себя, думая о своём восьмом классе, когда в один декабрьский день вошла в учительскую выпить чая. Там, на стареньком диванчике, сидела пожилая учительница литературы, и читала что-то. Я налила себе чашку и села рядом.

— Вы, я слышала, с детьми стихи сочиняете? — вдруг, обернувшись ко мне, спросила моя коллега. В её голосе слышалось неприкрытое недовольство. Растерявшись, я пару секунд не знала, что ответить.

— Да, сочиняем стихи, — сказала я прямо, стараясь сохранить дружелюбный тон. — Я учу их творить чудеса.

— Чудеса чудесами, а программу кто проходить будет? У вас могут потом возникнуть проблемы с ЕГЭ, — возмущённым тоном продолжала она. — Ребята могут остаться неподготовленными, если вся программа не будет пройдена.

— Пройдём, куда мы денемся, — отмахнулась я, хотя на душе у меня похолодело.

— Я всё-таки не советую давать поэтов Серебряного века в восьмом классе, — сказала моя старшая коллега. Не желая идти на конфликт, я, проглотив свой чай, вышла из учительской и быстрым шагом направилась в кабинет литературы.

 

Хотя я и предполагала, что не все согласятся с моим методом преподавания, я не была готова к спорам. Вообще же мне не в чем было оправдываться: я знаю, что делаю, и знаю, что дело моё хорошо. Если цель, с которой я пришла в школу — научить детей радоваться и быть счастливыми, — расходится с учебной программой, то я выбираю счастье, а не учебную программу. Кроме того, мое непосредственное начальство, директор Николай Александрович, ещё ничего не говорил против.

Однако то, что сказала старая учительница, задело меня. Не знаю, чего здесь было больше: обиды или испуга. Я вдруг начала сомневаться, правильно ли я поступаю, что даю ребятам много вольности и выделяю время на творчество. Может, не нужны им никакие стихи? И вообще всё это не нужно?

Погрузившись в мрачные размышления, я не заметила, как кто-то тихо вошёл в кабинет.

— Ксения Сергеевна, я сочинила стихотворение, можете посмотреть? — прозвучал знакомый голос за моей спиной, заставив меня вздрогнуть. Обернувшись, я увидела Ксюшу Есенину с тетрадкой в руках.

«Вот, ну как я могу с ними программу проходить?» — подумала я, но вслух сказала, пытаясь рассмешить саму себя:

— Давай, посмотрим, что ты сотворила. Какой урок пострадал ради поэзии? Опять математика?

Ксюша смущённо кивнула. Ну, конечно! Бедная учительница математики!

Раскрыв тетрадь, я увидела написанные неровным почерком пару четверостиший, в которых «сердце говорит». Девочка писала что-то про осень и кленовый лист, падающий на аллею, про то, что лирическая героиня призналась герою в любви, а тот отверг её. Ритм кое-где сбивался, но и это было так трогательно, так наивно, поэтому я решила не обращать внимание. Разве можно исправлять ошибки в любовном письме? Ритм она потом научится слышать, главное сейчас не угасить этот сердечный порыв.

Я долго ничего не отвечала. Что тут скажешь? Но она хочет, чтобы ей что-то сказали, она стоит и ждёт, это ей очень важно.

— Очень красивое сравнение уходящей надежды с сухим кленовым листком, падающим на землю, — сказала я. — И очень точно передано отношение молодого человека, которому всё равно: когда он наступает на этот лист. Её чувства растоптаны. Это точка. Даже то, что он взял её за руку и говорил, что он остается её другом, даже это ничего не изменит. Тут и дружбы-то не будет.

— Держи, хорошее стихотворение, — сказала я после небольшой паузы и протянула ей тетрадь.

Она поблагодарила и скрылась, а я осталась один на один со своей тоской. «Как можно, ведь тесты, ЕГЭ, душат „души прекрасные порывы“?!» — думала я.

Серый день быстро перетёк в сумерки. Зажгли фонари за окном. Я вышла из школы. Троллейбус, рогатый и синий, подъехал быстро. Я вошла, и он зашуршал по мокрому асфальту, задел ветку дерева, низко склонённого над дорогой. Внутри троллейбуса никого не было. Села в самый конец: можно было видеть весь салон и всех входящих и выходящих.

Мне нравятся сумерки, потому что в них есть много правды. Вся жизнь, как сумерки перед великой тьмой: время неумолимо несёт меня к старости и смерти. Поэтому единственно возможное счастье — это находить радость в каждом моменте этой жизни. Но иногда смутная тревога застилает мне глаза и не даёт видеть эту радость. Почти так было и сейчас, хотя троллейбус и сумерки меня слегка воодушевили.

На следующей остановке появились люди, и среди них — знакомая фигура. Ксюша! Заметив меня, она смутилась, кивнула, но села на сиденье впереди меня, хотя рядом со мной было ещё место. Тогда я пересела к ней. Мне почему-то хотелось пристать к ней с одним вопросом.

— Тебе хочется, чтобы мы вместо стихов проходили школьную программу? — спросила я.

Ксюша задумалась и долго не отвечала, глядя в окно.

— Конечно, программу проходить нужно, — не очень уверенно наконец ответила она, — но если мы будем проходить только программу, у нас не будет времени на стихи, поэтому, мне кажется, стихи тоже должны быть.

Я улыбнулась. «Какие же они милые!» — подумала я и вздохнула с облегчением.

— Ну ладно, хоть ты меня утешила.

Мы долго молчали. Я почувствовала, что тоска уходит, и я снова оживаю, и вот… Вот началось. Моё обыкновенное чудо: тихо, постепенно нарастая, откуда-то послышалась необыкновенная музыка. Я не знаю, откуда она, возможно, так поёт от радости моя душа. Я думала, рассказать девочке про эту музыку или нет? Не найдя ответа, я всё-таки спросила:

— Прислушайся, слышишь музыку?

Ксюша удивлённо посмотрела на меня, но всё же прислушалась.

— Я слышу только, как гудит троллейбус, — ответила она, пожимая плечами.

За окном было темно. Мимо пробегали яркие вывески, фонари, жёлтые окна в чёрных домах, блестящие лужи на тротуарах.

— Ты не слышишь музыку?

Девочка покачала головой.

— Послушай.

Ксюша принялась напряжённо слушать, но и представить не могла, какую музыку здесь можно услышать. Наверное, она подумала, что у неё какая-то странная учительница.

— Не кажется ли тебе, что в этой темноте что-то есть? Что яркие огни и окна по-особому красивы, что в этом есть какая-то тайна? Не восхищают ли тебя эта темнота, огни, движение?

— Не знаю, — пожала она плечами.

Я совсем сбила её с толку. «Зачем я так с девочкой? — спрашивала я саму себя. — А с другой стороны, как же она научится писать стихи, если не слышит этой вдохновенной музыки, если не моей, так своей?» Девочка от неловкости не знала, куда спрятать взгляд, поэтому я всё-таки сменила тему:

— Смотри, они, наверное, мечтают о чём-нибудь? — спросила я, имея в виду пассажиров. — О чём? Что было бы пределом их желаний?

— Мне кажется, их мечты очень прозаичны, — ответила Ксюша.

— Пусть! Пускай их мечты прозаичны, зато они у них есть. А если есть, значит можно исполнить их мечту. Делая мечту реальностью, мы сделаем их счастливыми.

 

Я прекрасно осознавала, что все вокруг считают меня или вполне могут считать странной, и не только Ксюша.  Я слышала, как учителя называли меня «чудачкой» и «сумасшедшей». Но, в общем, мне было всё равно.

Уже в первые дни моей работы в школе я поняла, что у всех учителей есть несколько общих проблем: плохой мел, плохой чайник в учительской и плохое поведение детей. С двумя первыми я разделалась следующим образом: покупала качественный мел и подкладывала тайком в каждый кабинет, а чайник с подписью «Для всех учителей» подбросила под дверь завуча. С плохим поведением я не умела бороться.

Я могла водить восьмиклассников во время уроков литературы в соседний парк смотреть, как падают кленовые листья, как они застилают тропинки, какое голубое небо в просветах между листвой. Всё это для того, чтобы они могли понимать поэтов. При этом я часто упоминала о том, что как-нибудь я научу их творить чудеса.

Наконец пришло время научить. Не то, чтобы ребята были уже подготовлены к уроку по чудесам, нет, просто мне начало казаться, что меня за стихотворчество могут скоро уволить. Так что я решила поторопиться и до конца «испортить» детей. Но моё представление о своём будущем резко изменилось накануне «чудесного» урока, тогда же я неожиданно обрела весьма влиятельного союзника.

Итак, за день до урока в школьном коридоре мне встретился директор и, отведя меня в сторону, спросил:

— Вы с ребятами стихи сочиняете?

Вопрос напомнил мне о моих сомнениях.

— Да, — ответила я, пытаясь говорить твердо. — Мы сочиняем стихи, чтобы потом научиться творить чудеса. Стихотворение — это же маленькое чудо. Начинаем с этого, чтобы потом перейти к чудесным и добрым делам.

Николай Александрович посмотрел на меня, улыбаясь.

— Вы меня поражаете, — сказал он и, пожав мне руку, пошёл прочь.

 

Почему одни события воспринимаются нами как чудесные, а другие нет? Дело ещё и во внезапности, неожиданности. Сюрприз! Праздник! Это как разрыв во времени, остановка. Только остановившись, человек может увидеть, как прекрасен мир вокруг него. Только остановившись, мы можем рассмотреть в другом человеке что-то прекрасное и сделать для него чудо. Чудо же — это просто брешь в потоке времени, в чёрствой корке этой жизни. Только что же находится за этой коркой?

На следующий день я остановилась перед закрытой дверью кабинета литературы. Из класса слышались голоса:

— Ну что она нам может рассказать? На фига нужны эти сказки? Научит нас творить чудеса!

— Тоже мне «Ночной дозор»!

— Что вообще это всё за фигня? Мне не нужна литература, мне её не сдавать, зачем парить мне мозг этими стихами?

«Да-а, — вздохнула я, — Была не была!» Я открыла дверь. Увидев меня, народ ринулся на свои места.

Я села за стол и выждала тишину.

— Хотите чудеса? — спросила я. — Наконец-то я расскажу вам о них. Вы знаете, что это такое — чудеса? Вот что для вас — чудо?

— Чудо — это когда ты случайно находишь штуку баксов, — со знанием дела произнес Коля Поляков.

— Тебе бы только про бабло! — загремел Юра Долгоруков. — Нет, чудо — это когда… — он почесал затылок, — это когда… это… Это халява! Списываешь уже несколько лет, и всё прокатывает.

— Где это ты так списываешь? — с усмешкой спросила я.

Юра ответил не сразу.

— Не на вашем предмете, — сказал он. — Ваш предмет я уважаю.

— Хорошо, — улыбнулась я. — Что ещё для кого чудо?

— Чудо — это когда съел два куска мыла, и тебе — ни фига! — выкрикнул Петя. Класс грохнул смехом: все вспомнили легендарную историю, ходившую по школе, как три года назад Черенков со своим приятелем с параллельного класса на спор ели в туалете мыло. История закончилась «скорой».

— А если серьёзно, — добавил Петя, — чудо — это эликсир молодости и философский камень.

— «Поттера» начитался! — съязвила Маша Степанова. — Для меня чудо — это не волшебство, а взаимная любовь. Как так происходит, что два человека находят друг друга, — понять не могу.

— «Санта-Барбара», — громко прошептал Долгоруков.

Я заметила, что Ксюша робко тянет руку.

— Ксюша, что для тебя?

— Мне кажется, что чудо — это внезапное исполнение твоей заветной мечты. Для всех чудеса могут быть разными.

— У-у-у, Ксюша — философ, — поддразнил кто-то.

— Это не зазорно — высказывать умные мысли, — заметила я. — Спасибо, Ксюша, я как раз это хотела сказать. Действительно, мечты у всех разные — поэтому для вас и чудеса разные. Для кого-то это философский камень, а для кого-то взаимная любовь. И если мечта — самая заветная, о которой даже не думаешь, что она сбудется, — случайно сбывается — это чудо. Вспомните «Алые паруса». Мечта Ассоль — совершенно невероятная, заветная мечта, сбылась. А как сбылась, помните? Нашёлся другой человек, который узнал о её мечте и мог её исполнить.

Я замолчала и посмотрела на ребят. Удивлённые, забавные, милые лица.

— Феерия Грина поразила меня этой простой мыслью, — продолжила я, — если ты знаешь мечту другого и можешь её исполнить, действуй, исполни её! Хочешь чуда для другого человека — сделай его!

Я подошла к доске и взяла мел.

— Итак, чтобы нам научиться творить чудеса, нужно: первое — попытаться узнать мечту человека, желательно тайно, чтобы получился сюрприз; второе — спланировать и реализовать её. Ничего сложного. Но в чудесах должно сохраниться: во-первых, таинственность и внезапность, иначе это не будет чудом; во-вторых, чудо должно попасть «в яблочко» — то есть реализовать нужно именно мечту этого человека, а не просто что-то, что нам захотелось.

Восьмой класс смотрел на меня так, словно я действительно рассказывала, как пользоваться философским камнем.

— Нам это… записывать? — спросил Коля.

«Да, всё это слишком несерьёзно, чтобы быть записанным», — усмехнулась я про себя, а вслух значительным тоном сказала:

— Да, запишите и выучите. Это вам памятка на всю жизнь.

— А как творить чудеса для себя? — спросил Маша.

— Никак, — пожала плечами я. — Другой сотворит тебе чудо… А теперь запишите домашнее задание: выбрать человека, которому вы хотели бы сотворить чудо, узнать его мечту, которую вы можете исполнить, и сделать это.