Добавлено в закладки: 0
В тот самый день с Тамарой произошло одно чрезвычайно преуморительное событие — настолько комичное и гротескное, что оно стало своеобразной точкой отсчёта её новой, странной, взрослой жизни. Парадоксально, но в её самый первый рабочий день после прощания со студенческой скамьёй к ней неожиданно «заглянул в гости» сам Фёдор Михайлович Достоевский. Да, её любимый писатель — тот, чьи слова она впитывала с сокрушительной нежностью, точно младенец материнское молоко — с доверием, жаждой и тихим благоговением. Но об этом — чуть позже, в следующих строках нашего небольшого повествования.
А пока — немного о нашей новоиспечённой коллеге, которая только начинала открывать двери в неизведанные и непоколебимые миры офисного подземелья. Тамара вступала в этот новый ритм с бескрайним чувством священного трепета: бодро и смело, но одновременно в её душе теснилось лёгкое внутреннее дребезжание перед шлейфом грядущих дней, окутанных неизвестностью и предчувствием чего-то до конца неизведанного. Её ждала целая плеяда Excel-таблиц, которые пока выглядели как вражеские шифры и еще были не приручены укротителем. Да, в жизнь Тамары медленно, но цепко, точно неминучий и неотвратимый вор, подкрадывалась несокрушимая суета: череда бесконечных совещаний, горький, вечно остывающий и недопитый кофе, бумаги, запачканные от случайно пролитого чая, и макулатурное королевство отчётов — молчаливые виновники и похитители ее латентной радости. Там, среди расслоившихся и обветшалых папок, цифры разрастались, а документы размножались каким-то мистическим, вовсе не биологическим способом. И, конечно же, её ещё ждало то самое нервное подёргивание глаза — оно обязательно появится, стоит лишь несколько раз встретиться взглядом с этим заклятым, обескураживающим, словно бесшумный выстрел, ранящим одним только своим существованием словом — «срочно».
Иными словами, это была та самая жизнь, которую можно было сопоставить с судьбой выброшенной на берег рыбы — когда нужно учиться «плавать» по суше, адаптироваться к сухому воздуху реальности и изо всех сил делать вид, что так и было задумано матушкой-природой. И что реальность нужно учиться принимать с достоинством, без иллюзии и томительных ожиданий. Для Тамары всё это казалось пока ещё необработанным, нетронутым и девственным полем — диковатым, но не пугающим. В её загадочных извилинах сердца всё ещё теплилась та самая беззаботность — хрупкая, почти неуловимая. Расплывчатая. Или, как любила говорить её подруга, у Тамары «при себе всегда было взрослое детство» — как невидимый бронежилет, в который можно было спрятаться не только от мрачных дней, но и от людей, чья мнимая доброжелательность была скорее замаскированным камуфляжем, чем настоящим простодушием. Эта мягкость была её тихой силой, не наглая, не вызывающая, а мягкая, как ветер перед весенней грозой. Та самая лёгкость бытия —хрупкая, точно воздушный шар, который в любой момент мог лопнуть от малейшего соприкосновения к реалиям суровой жизни.
Впереди ей предстояло растушевать случайные пятна этих ещё ничем неиспачканных дней и научиться смотреть на мир без лишних прогибов. Но она напряженно предчувствовала: этот аккуратный, чётко выгравированный мир — со своими внутренними уставами и традициями, строгими рамками и плотно утрамбованными утренними летучками — был вовсе не просто местом работы. Это было целое сумрачное и неведомое царство, наполненное первозданным хаосом, пространственная головоломка, где пересекались судьбы множества людей, официально именуемых «коллегами, сотрудниками, сослуживцами», но на деле — существами из параллельных вселенных с неизвестным набором привычек, звуковых сигналов и эмоциональных пристрастий. Это было нечто неопределенно-притягательное, точно искушения были устланы как вражеские мины на каждом уголке жизненного отрезка, где каждый должен был пройти испытания на поддельную искренность и стойкость перед безграничными незаурядными из ряда вон выходящими обстоятельствами. Именно в этом странном, слегка стерильном пространстве, где воздух пах принтерами и чужими графиками, отпусками и больничными Тамара делала свои первые шаги. И пусть она ещё не знала всех офисных кодов и ритуалов, интуиция уже подсказывала: за этой аккуратной системой прячется нечто абсурдное, почти театральное и люди в нем действительно актеры, которые стремились превзойти остальных в искусстве казаться непоколебимым, штурмуя при этом самые хрупкие и подлинно человеческие устои — искренность, сомнение, простую уместную слабость.
Между тем новые коллеги разглядывали Тамару как музейного экспоната — будто пещерного истукана, случайно попавшего в мир электронных пропусков и многоуровневых согласований. Кто-то исподлобья наблюдал за её манерами говорить — слишком живыми, слишком интонационными для этих строгих стен. Кто-то искренне улыбался её наивной отзывчивости, тронутой ещё не обкатанным опытом, как будто в ней ещё теплится что-то неприкосновенное — не адаптированное к офисной жестокости. А Тамара продолжала с бескрайним любопытством и почти детским азартом наблюдать за бесперебойной машиной офисной жизни — за этими отлаженными процессами, строгими графиками и важными выражениями лиц, за всем тем, что невольно вызывало у неё тихую тоску по университетским временам, где она могла смело расправиться со скучной лекции. И вот однажды, когда Тамара решила на пару минут перевести дух и ненадолго укрыться в офисной кухне — среди тихого жужжания кулера и ароматов вчерашнего кофе — к ней неожиданно обратилась кофе-леди. Она держала в руках поднос, на котором звенели чашки, и, судя по её стремительной походке, куда-то спешила. Похоже было на совещание — почти священный ритуал, где за длинным столом заседали важные сотрудники в накрахмаленных белых рубашках и с физиономиями такой серьёзности, что казалось, будто они вершили судьбы мира. Разве что на ступень ниже богов. Почему именно Тамара удостоилась её внимания — оставалось загадкой. Ведь кухня в тот момент была переполнена другими сотрудниками, привычно стоявшими в очереди за кофе, обсуждениями и делами. И всё же кофе-леди шагнула именно к ней, словно в толпе увидела нечто, доступное только её взгляду:
— Простите… не подскажете, где находится Достоевский? со звонким треволнением проговорила женщина, упорно выжидая ответа от Тамары.
Тамара замерла. На секунду у неё в голове пронеслись отрывки из «Идиота», «Братьев Карамазовых» и «Бесов». Она чуть не поперхнулась воздухом, но вовремя схватилась за край столешницы и, сконфузившись, осторожно уточнила:
— Простите… Вы имеете в виду… где он похоронен?
Кофе-леди на миг замолчала, и не зная, что сказать выждала неподвластную паузу.
— Ну, вообще он похоронен в Петербурге, вы хотите почтить его память? – С уверенностью провозгласила Тамара. Ведь она знала все о своем любимом писателе.
Кофе-леди дернула подбородком:
— Нет-нет! Где он сейчас находится?
Тамара нервно сглотнула слюну и, обведя глазами пространство — офис, пластмассовые стаканчики, и на людей, которые делали вид будто ничего не замечают вокруг — всё ещё надеялась, что это шутка или ее разыгрывают в ее первый рабочий день. Но стаканы на подносе уже начинали мелко дрожать, словно готовились к цыганскому танцу от долгого выжидания.
— Простите, — переспросила она, теперь уже с ноткой тревожного смеха.
— Здесь что, есть Достоевский?
Кофе-леди кивнула с видом человека, который ежедневно сталкивается с подобным недопониманием:
— Конечно! Здесь Достоевский! — воскликнула она с внезапным просветлением и молниеносно выскользнула из кухни, словно героиня дешёвого шпионского романа, испарилась в офисных лаборантах.
Примечательно, но сотрудники, стоявшие рядом, будто по негласному корпоративному соглашению, дружно сделали вид, что ничего не произошло. Каждый остался погружён в своё: кто — в кружку с растворимым латте, кто — в экран телефона, а кто и вовсе задумался о смысле жизни, глядя в пустоту, как истинный офисный философ-планктон.
Тамара была окончательно ошеломлена произошедшим. Зачем, среди ясного дня, искали Достоевского? Неужели его действительно воскресили с помощью каких-то современных сверхтехнологий? Но если так — почему обратились именно к ней? Ведь на кухне было полно сотрудников, и все они стали невольными свидетелями этого странного, почти причастниками этого мистического, и одновременно абсурдного диалога.
Вернувшись домой, Тамара словно оказалась в ловушке собственных мыслей — беспокойных, назойливых, как неожиданный весенний гром среди ясного и солнечного дня. Сегодняшний день и в правду не давал ни покоя, ни безмятежности. Сначала она познавала суровые законы офисной жизни, а после с нее требовали подлинное нахождение Федора Михайловича. Какое-то сплошное сумасбродство.
Утро выдалось обманчиво обычным. Тамара направлялась подписывать документы о приёме на работу, когда её пригласили в кабинет. Она шла по коридору, как по сну, в котором каждая деталь казалась реальной, но не на своём месте. На двери переговорной, куда ей предстояло войти, тонким курсивом, будто выведенным чьей-то дрожащей рукой сквозь время, блистала гравировка: «Достоевский».
Автор публикации
