ПИТЕРУ ПРИВЕТ! Альманах Миражистов

Nikolai ERIOMIN 30 июня, 2025 Комментариев нет Просмотры: 113

М И Р А Ж И С Т Ы

 ……….. …………     ПИТЕРУ ПРИВЕТ!!!!!!!!  

Альманах  Миражистов …………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… Константин КЕДРОВ, Никита С.МИТРОХИН, Николай ЕРЁМИН, Осип МАНДЕЛЬШТАМ,

Олег ВАЩАЕВ, Ирина ЗНАМЕНСКАЯ

2025

Автор брендаМиражисты,составитель и издатель альманаха Николай Николаевич ЕРЁМИН звоните 8 950 401 301 7 пишите nikolaier@mail.ru

………………………………………………

Константин КЕДРОВ

Альманах Миражистов

КОНФЕРЕНЦИЯ

 

конференция в АиФ

Кедров-Челищев: литературный дневник

Здравствуйте! У нас в гостях Константин Кедров.
Константин Кедров, 16:02
Расстояние между людьми заполняют звезды,
А расстояние между звездами заполняют люди.
Стас, Питер
Вы — номинант на Нобелевскую премию. Для Вас это стало сюрпризом или Вы ждали этого? Как Вы думаете, номинируют Вас еще раз?
Константин Кедров, 16:04
Нет, я этого ждал. Номинация повторяется каждый год автоматически. К счастью, талантливых поэтов намного больше, чем премий.
Влад, Москва
«Компьютер любви» — это Ваше лучшее? Или это просто «раскручено»?
Константин Кедров, 16:05
Стыдно признаться, но это самое лучшее. Пользователи Инетернета оказались очень тонкими ценителями поэзии. Читатель всегда умнее и глупее, чем мы думаем. В данном случае читатель умнее.
Оксана, Москва
Ваша супруга — тоже поэт. Она — Ваша ученица?
Константин Кедров, 16:06
Елена Кацюба замечательный поэт, нисколько на меня не похожий, и моя ученица, в том же смысле, в каком я ее ученик. Мы все учимся друг у друга, хотя в поэзии лучше быть двоечником, чем отличником.
Виталий, Москва
Вам хотелось бы, что бы Ваше имя знали в народе?
Константин Кедров, 16:07
Я не люблю слова народ, в этом есть что-то животноводческое. Я пишу для умных людей и хочу, чтобы они меня услышали и поняли.
Анатолий, Москва
Премия «Гремми» — денежная? Если да, то раскройте сумму, если это не секрет, полученную Вами. Спасибо.
Константин Кедров, 16:09
Сумму от меня держат пока в секрете, во всяком случае, я ее не видел. Но сама премия для меня дороже всяких денег, ведь это высказались не какие-то там сомнительные жюри, а сами читатели. Спасибо им, спасибо вам!
Катя, Москва
Видела Вас в «Большой стирке», у Караулова и других передачах. Вы охотно соглашаетесь участвовать в съемках или Вас просят?
Константин Кедров, 16:11
Сначала просят, потом соглашаюсь. Очень благодарен телевидению, оно любило меня всегда, хотя поэзию всегда приходится пробивать. Телевидение — это действительно окно в мир. Все норовят запустить в него камнем, а между тем, все самое лучшее, что есть в современной культуре, каким-то образом туда прорывается. Это потому что там очень много абсолютно бескорыстных интеллигентных людей, которые любят и понимают поэзию, в отличие от их зрителей.
Иванов Игорь, Курск
Вы пишете для сцены, ТВ и кино?
Константин Кедров, 16:14
На телевидении у меня работа совместно со Смоктуновским «Отцы и дети» и кинофильм «Сон о Флоренском», где мне пришлось играть самого отца Павла, зверски замученного в Соловках. Кроме того, первый Всемирный день поэзии на Таганке у Любимова, который я провел с Вознесенским по просьбе ЮНЕСКО, транслировался по телевидению. Были и другие передачи: о Заболоцком, о Хлебникове, о Тургеневе, о Достоевском. Все это приходилось пробивать в жестокие советские годы. А потом КГБ приказало смыть, но не смыли.
Света, Москва
Каковы Ваши отношения, человеческие и творческие, с Вознесенским?
Константин Кедров, 16:18
А. Вознесенский — мой близкий друг. Это великий русский поэт. Он мой друг, потому что поэт, а не наоборот. Он вступил в поэтическое общество «ДООС», которое я основал в пику андроповского «Досааф» в 1984 году. У нас 3 совместных книги и мы выпускаем вместе «Журнал поэтов», он есть в Интернете. Одним словом, с Андреем нас связывает главное — поэзия. Он посвятил мне 2 стихотворения: «Эфирные станцы» и «Демонстрация языка». И еще двустишие:
Настанет время credovo — constanta Кедрова.
Куликов В.,, Магадан
Знаю, что Вы учитель Жданова, Парщикова, Еременко. Даже Дашкова — Ваше чадо. А есть ли у Вас сегодня ученики?
Константин Кедров, 16:19
Я бы слово «ученики» заменил словом «друзья». Здесь рядом сидит поэтесса Диана Лунина, она учится в Академии поэтов и философов, где я декан. Я очень дружен с Алиной Витухновской. К сожалению, других поэтических имен пока назвать не могу, но они, несомненно, есть.
Сергей, Иркутск
Есть ли Ваши книги в книжных магазинах провинции? Я читал Вас в интернете?
Константин Кедров, 16:20
Мои книги есть только в магазинах «Москва» и «Фаланстр». Остальное в Интернете.
Мария, Воронеж
Что принципиально нового в Ваших стихах, по форме и по сути?
Константин Кедров, 16:20
Всё!
Алексей, Петербург
Ваши ученики похожи на Вас, перенимают Вашу манеру, идею?
Константин Кедров, 16:21
Они похожи на меня, я похож на них. Но, главное, и у них, и у меня — непохожесть!
Ольга, Санкт-Петербург
Вы — известный поэт. В основном — на Западе. К тому же, профессор Сорбонны. Как Вы этого добились, не делая пиара за границей, не будучи известным, «легальным» в советское время и раскрученным в пост — советское?
Константин Кедров, 16:22
Лучше всего об этом сказал Евтушенко: О да, я делаю карьеру, тем, что не делаю ее.
Ирина, Москва
Не кажется ли Вам, что Ваша поэзия слишком формалистична? По-моему все, что Вы создали — эксперимент, лаборатория, что конечно важно, но является подспорьем для других поэтов (Хотя Вы не оригинальны — был Маяковский и Хлебников), а не самостоятельным творчеством?
Константин Кедров, 16:23
Может быть, это и мастерская, как у Маяковского: недоступное для тлений и крашений,
рассиявшись, высится веками
мастерская человечьих воскрешений.
Если воскрешение человека для вечной жизни — дело формальное, то я — формалист.
Вероника, Москва
Как получить у Вас мастер-класс?
Константин Кедров, 16:24
Поступить в Академию поэтов и философов университета Наталии Нестеровой или зайти туда на мой семинар.
Инесса, Петербург
Есть ли у Вас увлечения помимо поэзии? Чем Вы живете, есть ли у Вас семья?
Константин Кедров, 16:25
Я — поэт,
этим и интересен.
(Маяковский)
Лена, Сочи
Почему Вы не уезжаете за границу, если там больше ценится ум, чем в России ? Вы — патриот?
Константин Кедров, 16:26
Я — язычник языка
Я — янычар чар
Язык мой — немой
Не мой
А если говорить прозой, то — русский.
Светлана, Питер
Ваша поэзия не противостоит науке, даже опирается на неё. Вы утверждаете, что современная поэзия должна существовать в пространстве-времени Эйнштейна, опережая достижения физики, а не отставая от них. Этого Вы достигаете в своём творчестве. А как Вы смотрите на тот факт, что сам Эйнштейн, как и многие другие учёные предпочитал авангардной литературе так называемую классику?
Константин Кедров, 16:28
Коварный вопрос. Действительно, в искусстве Эйнштейн был старомоден, а в науке футуристичен. В отличие от Эйнштейна, я футурист и в том, и в другом. Но в музыке, каюсь, больше всего люблю 2-ую часть 24-го концерта для фортепиано Моцарта. Хоть в этом похож на Эйнштейна, приятно быть хоть в чем-то старомодным.
Катя, Н. Новгород
В творческой среде сплошь и рядом — плагиат. У Вас что-нибудь похищали? И как Вы себя вели в подобных ситуациях, если они случались в Вашей жизни?
Константин Кедров, 16:30
Трагический вопрос. По сути дела, похищена вся моя поэзия. О ней узнавали по отзвукам других поэтов, которых почему-то печатали, а меня нет. Постепенно я к этому привык и теперь просто не замечаю. Наиболее яркий пример — когда я придумал термин «метаметафора», тотчас появился некий Эпштейн и переделал ее в метареализм. Бог ему судья.
Фёдор, Саратов
Блок однажды сказал, что ему мешает писать Толстой. Вас кто-то подавлял силой своего таланта, да так, что Вы какое-то время ничего не могли создать, так как «всё уже было» создано до Вас? Как преодолеть подобное состояние, если ты в принципе не бездарен?
Константин Кедров, 16:31
Было дело. Прочитав в 60-х годах Хлебникова, я молчал до середины 70-х, пока не выработал свою поэтику, отличную от этого гения.
Полина, Москва
Популярная культура — это серьёзная угроза настоящему искусству? По-моему, компромисс искусства и попсы убийственен для творчества. А как Вы считаете?
Константин Кедров, 16:32
Моцарт тоже популярен, Шекспир популярен, но мы любим их не только за это.
Даша, Брянск
Читала, что Вас «ушли» из Литературного института, где Вы преподавали много лет. За что? Если бы Вам снова предложили вернуться туда, вернулись бы?
Константин Кедров, 16:33
КГБ завело на меня дело «Лесник» по статье «Антисоветская пропаганда и агитация». После 17 лет преподавания меня лишили права на профессию, но, как видите, у них ничего не вышло. Меня можно убить, но нельзя запретить.
Миша, Казань
Кто Ваши наставники в творчестве? Или у Вас их нет?
Константин Кедров, 16:35
К сожалению, в творчестве у меня не было наставников и учителей. Учился у Хлебникова, у Маяковского, у Эйнштейна и у Лобачевского. И это, пожалуй, все.
Анатолий, Санкт- Петербург
Как Вы относитесь к техническому прогрессу и глобализации? Вас не пугают эти явления?
Константин Кедров, 16:36
Нисколько. Глобальное, значит, всемирное. А метаметафора, которую я открыл, по природе всемирна. Человек — это изнанка неба
Небо — это изнанка человека.
Женя, Одесса
Вам хочется изменить своим творчеством мир, или подобные цели ставят перед собой только в юности? И вообще: в чём задача литературы — влиять на общественную мораль, воспитывать вкус, или что-либо ещё? Хотелось бы знать Ваше мнение.
Константин Кедров, 16:39
Мир уже изменился и меняется в эти мгновения, когда я говорю с вами, и вы читаете мои стихи. Все умирает, остается только поэзия. Что осталось от XIX века? Пушкин, Тютчев. Что осталось от XX? Маяковский, Хлебников, Мандельштам, Пастернак. Без ложной скромности скажу — XXI век тоже начинается с поэзии. И дай Бог, ею и закончиться.
Лиза, Москва
Правда, что поэт раскрывается во всю мощь, когда в его жизни происходят трагедии? Вот Шекспир писал чужие драмы лучше чем кто-то свои. Или дело в другом, как Вы считаете?
Константин Кедров, 16:42
Очень глубокий вопрос. Шекспир был гением потому что даже у бездарных драматургов брал самое главное — их гениальность. Гений есть в любом графомане, просто графоманы обычно счастливы и не замечают своей гениальности. Шекспир для меня уже молодой человек, умер в 56 лет потому что он по природе трагик. Другим людям выпали куда большие испытания, и они жили до 100 и до 90. Когда Гете узанл о смерти Гегеля, он воскликнул: какое малодушие — умереть, не дожив до 80! Все трагедии в нас самих, и комедии тоже.
Вера, Челябинск
Где Вы находите средства на издание своих книг? Поделитесь, пожалуйста, опытом.
Константин Кедров, 16:43
Поделитесь Вы со мной таким опытом, если он у Вас есть. Если бы у меня были средства на издание книг… Страшно подумать, что бы было.
Александр, Волгоград
Ваша философия основана на идее вечности, уже здесь и сейчас. Хорошо рассуждать о бессмертии абстрактно, в творчестве. А чисто по-человечески, Вы тоже спокойно относитесь к такому явлению как смерть? Простите за возможную некорректность вопроса.
Константин Кедров, 16:44
Если бы я спокойно относился к смерти, не было бы этой идеи «бессмертие здесь и сейчас». Ведь только такое бессмертие я признаю и только такую вечность считаю настоящей.
Валентина, Москва
Что Вас раздражает в нашем времени? А может, Вас всё устраивает, или Вы над повседневностью?
Константин Кедров, 16:46
Жалко, что разлюбили поэзию. Печально, что читают все меньше. Но меня это не раздражает. Во-первых, появился Интернет, а во-вторых — книга стала явлением элитарным, своего рода посвящением. Так что, хорошее сейчас время… Для посвященных.
Екатерина, Красногорск
Когда Вы сформировались как художник? Вы считаете себя сложившейся личностью, или находитесь в постоянном поиске своего «Я»?
Константин Кедров, 16:47
Если бы сложился, то уже бы умер. Я — понятие бесконечное. Иногда о себе можно только догадаться, но очень смутно. Именно поэтому так важно, что о тебе думают и говорят другие. Это как зеркало в комнате смеха — по крайней, мере весело.
Кирилл, Москва
Поэты обычно — люди бедные. Вы — бедный человек, или всё относительно? Можно в принципе быть обеспеченным, занимаясь настоящей литературой?
Константин Кедров, 16:49
Никаких денег за настоящую литературу не платили, не платят и платить не будут. Я живу преподаванием и журналистикой. Ни разу не видел обеспеченного писателя, хотя, Пушкин был сказочно богат — занял у царя 50 тысяч и не отдал. Вы не пробовали у кого-нибудь занять 50 тысяч?
Виктор, Королёв
Многим писателям и поэтам, в том числе и Льву Толстову с Фёдором Михайловичем, в творческом процессе помогал алкоголь. Есть мнение, что современные классики прибегают к помощи наркотических средств, они якобы раскрепощают фантазию. Что Вы думаете по поводу допинга для творческого человека?
Константин Кедров, 16:53
Пишу только трезвый. К счастью или к сожалению, никаких наркотиков никогда не употреблял. Брюсову кокаин не раскрепостил фантазию. Подозреваю, что Рембо и Бодлер были просто гениальными поэтами. А наркотики позволяли им скоротать скуку между стихами. Это, кстати, серьезная проблема — что делать поэту между двумя строками. Если он пишет много и часто, то это прозаик. Наркотики и алкоголь нужны, скорее, чтобы заполнить эту пустоту в пространстве, где не пишется. Разумеется, я вылил туда цистерны две довольно некачественного спирта, но пустота все равно остается. Лучше бы она заполнялась стихами. Фантазию алкоголь не раскрепощает, просто начинают нравиться плохие стихи — снижается планка.
Василий, Тамбов
В каких условиях Вы работаете? Вам нужна какая-то особенная обстановка, или Вам вообще безразлично где творить?
Константин Кедров, 16:55
Мне приходилось в молодости читать и писать тайком, в прямом смысле под одеялом с фонариком. В комнате всегда были другие люди, которые шумели и уж, во всяком случае, не одобряли мое творческое поведение. Поэтому привык работать в любых условиях, даже в метро. Пишу, как правило, лежа, как Пушкин. Не понимаю, как Гоголь мог писать стоя за конторкой. Вероятно, от этого у него разыгрался геморрой, от которого он умер.
Маша, Новосибирск.
Вознесенский — автор шлягера «Миллион алых роз», Казакова — «Мадонны». А приходилось ли Вам писать тексты для эстрады? Если нет, то согласились бы Вы принять участие в создании хитов отечественной или зарубежной попсы?
Константин Кедров, 16:57
С удовольствием бы написал хит для эстрады. Что в этом плохого? У меня есть хип-хоп:
Я бактерия, я архео
я вдыхаю ржавчину,
я ем железо…

 

И припев:
Архео, хео, хео
Архео-хео я
Архео, хео, хео
Археология
и т.д.
Олег, Рязань
Назовите Ваши любимые передачи по ТВ.
Константин Кедров, 16:58
«Очевидное-невероятное». Может быть потому, что я там часто выступаю у Сергея Капицы.
Ирина , Санкт-Петербург
Константин, расскажите пожалуйста, о ваших литературных предпочтениях — это классическая литература или современная, или и то и другое, и почему.
Константин Кедров, 16:59
Шекспир, Маяковский, Хлебников, Гоголь — самые любимые. Кто из них классики, кто из них авангардисты, — решайте сами.
Диев , Омск
На Ваш взгляд «лирики» и «физики» оказались не готовы к развалу СССР?
Константин Кедров, 17:00
К развалу СССР будь готов!
Всегда готов!
Разумеется, мы знали, что при таком идиотском руководстве страна развалится. И неоднократно предупреждали об этом, что и называлось в то время антисоветчина. Предупреждаю и сейчас: если не будет свободы слова, Россия погибнет. Говорю это и как физик, и как лирик, и просто как человек.
Татьяна Сокол, Германия
Как поднять культурный уровень российских граждан. Я понимаю, вопрос банальный, но уж очень хочется культурности на своей Родине…
Спасибо
Константин Кедров, 17:01
Как можно больше читать и как можно больше рассказывать об этом своим друзьям и знакомым.
Дарья , Днепропетровск
Какая Ваша настольная книга, которую Вы неоднократно перечитывали?
Спасибо.
Константин Кедров, 17:03
«Похождения бравого солдата Швейка», «Мертвые души», «12 стульев» и «Золотой теленок». Разумеется, Новый завет, стихи раннего Маяковского и позднего Хлебникова.
Леонид, Москва
Вы брали интервью у Солженицына. Общаетесь Вы с ним сегодня и какого Вы о нем нынче мнения?
Константин Кедров, 17:04
К сожалению, кроме уважения к автору «Архипелага Гулаг», у меня не осталось никакого интереса. Солженицын зациклен на национальном вопросе, а меня это никогда не интересовало. Какие национальности, когда на Земле всего-то 6 миллиардов людей?!
Маргарита, Москва
Что Вы сейчас пишете?
Константин Кедров, 17:08
В «АиФ-принт» через месяц выйдет книга «Метакод». Кроме того, пишу мистерию «Голоса», состоящую действительно из голосов близких мне людей. Среди них: Виктор Шкловский, Юрий Любимов, Билли Грем, Евгений Винокуров и многие другие известные и неизвестные лица. Часть мистерии уже висит в Интернете, в журнале «Дети Ра». А полгода назад написал двустишие: Снова с нами волна цунами.
Оно опубликовано в сборничке «Самиздат».
Инна, Томск
. Что за позиция — «Или» (название Вашей последней книги) — золотая середина или неопределенность, «ни то ни се». Не похожа ли Ваша позиция на трусость?
Константин Кедров, 17:10
Непохожа. «Или» — это свобода. Если Гамлет скажет «быть», — он уже не Гамлет, а какой-нибудь Дон-Кихот. Если скажет «не быть», — это уже Будда. А интересен именно Гамлет. Человек в ситуации постоянного выбора и свободы.

 

Всколыхнуло «быть» гору
Молнией полыхнуло «ИлИ»
Дарья , Днепропетровск
Здравствуйте!
Хотелось бы узнать: по-вашему, какими качествами должен обладать журналист? И что он для этого должен делать?
Заранее огромное спасибо.
Константин Кедров, 17:12
Во-первых, никто никому ничего не должен. А журналист — это человек, который ухитряется в любых условиях говорить правду. Дар довольно редкий и очень востребованный в России. Идеал журналистики — книга Ильи Эренбурга «Люди. Годы. Жизнь.», или «Архипелаг Гулаг» Солженицына, или «Колымские рассказы» Шаламова. Сегодня такого таланта нет, но он будет, иначе все развалится и погибнет.
Лана, Москва
Верите ли Вы в гороскопы и предсказания ? Если нет, то почему?
Константин Кедров, 17:15
Также, как в прогноз погоды. Погода сама не знает, какая она будет. Но предсказать можно. Звезды, по большому счету, подчинены людям. Мы можем предсказать, каков порядок космический, но не можем уловить собственный душевный настрой, а именно он все решает. Гороскоп — это канва, вышивать приходится нам самим. В этом смысл переворота, свершившегося 2000 лет назад, — Бог стал человеком, — поэтому и гороскопы стали неточными.
Вера Александровна, Москва
В чем заключается Ваша философская система? Она у Вас есть?
Константин Кедров, 17:17
Читайте мои книги: «Поэтический космос», «Энциклопедия метаметафоры», «Параллельные миры». Это все есть в Интернете. Коротко говоря, я открыл вселенский код в человеке, который совпадает с генетическим кодом и с космическим миропорядком. Я назвал это словом «метакод». Книга с таким названием скоро выйдет.
Макс, Москва
Правда ли что все поэты -бабники?
Константин Кедров, 17:19
Замените слово «поэты» словом «мужчины», так будет немножко точнее. Хотя, сидящая рядом поэтесса Диана Лунина уточняет, что все не так просто с проблемой пола. Некоторые утверждают, что есть 5 полов: мужчины-женщины, женщины-мужчины, просто мужчины, просто женщины и нечто среднее между ними. Себя я причисляю к просто мужчинам, и в этом смысле все поэты — мужчины.
Анна, Москва
В вашем цехе существует зависть?
Константин Кедров, 17:20
Зависть — не производственное понятие, где работают, там не завидуют, — некогда. Пушкинский Сольери отравил Моцарта только потому, что у него музыка не писалась. В этом смысле цех поэтов очень подвержен зависти, потому что многие поэты бездельники. Я бы хотел быть бездельником, но жизнь сама спасает от зависти, — нет и нет времени.
Ира, Санкт-Петербург
Какое самое сильное Ваше литературное впечатление за последнее время?
Константин Кедров, 17:22
Если последним временем считать лет 10, — это знакомство с Лешей Хвостенко в Париже и стихотворение Алины Витухновской «Умри, лиса», пожалуй, еще «Хазарский словарь» Павича и «Палиндромический словарь» Елены Кацюба.
Анастасия, Лобня
Что важнее для поэта — ум, талант или багаж знаний?
Константин Кедров, 17:24
Глупых поэтов не бывает, не бывает бездарных, а вот запас знаний действительно у всех разный. Мне знания помогают, иначе нечем заполнять топку. А ведь внутри все время огонь, если нет топлива — поэт сгорает. Знания поэту нужны для того, чтобы выжить, в прямом смысле этого слова.
Дарья , Днепропетровск
Здравствуйте!
Скажите, пожалуйста, какой жанр литературы Вы предпочитаете? О чем должны быть эти книги?
Константин Кедров, 17:26
Я думаю, что сегодня любая гениальная книга будет с улыбкой. Может быть, поэтому религия отходит на второй план, там не хватает самоиронии. Постмодернизм ироничен и самоироничен. Я люблю книги, которые либо смешные, либо очень трудные, как Пруст, Набоков, Джойс, Нарбикова.
Михаил
Политикой интересуетесь? Может, водите дружбу с Президентом или депутатами. Просто интересно…
Константин Кедров, 17:28
Дружил со Старовойтовой, но на дипломатических приемах во всех посольствах меня пугают пустые свинцовые глаза. Исключение — Римский Папа и бывший президент Италии Скальфаро. В политике есть что-то мертвое, туда, как на кладбище, часто ходить не рекомендуется.
НИКИТА , ЯУНЕЛГАВА.
ЗДРАВСТВУЙТЕ-УВАЖАЕМЫЙ-КАНСТАНТИН-КЕДРОВ. Я-УВЛЕКАЮСЬ-ВАШЕМ-ПОЭТИЧЕСКИМ-ТВОРЧЕСТВОМ.-ЧИТАЮ-КНИГИ-В-ИНТЕРНЕТИ.-НАВШЕМ-РАСИЙСКОМ-ЛИТЕРАТУРНОМ-ПАРТАДЕ. НО-КСАЖЕЛЕНИЮ-Я-ДОСИХПОР-НЕ-ПРОЧИТАЛ-НИ-АДНОЙ-ВАШЕИХ-ПОЭТИЧЕСКИХ-СБОРНИКА.ПОЧЕМУ.
Константин Кедров, 17:30
Вопрос на засыпку. Я и сам никак не пойму, почему к любимому поэту пробиться труднее, чем к Патриарху или Папе. Это парадокс современной цивилизации. Полное собрание моих сочинений в книге «Или», она есть в магазине «Москва».
Спасибо Вам.
Elena , bivshiy grazhdanin
kogda v russkom obshestve nakonetz vostorzhestvyet zakon — chto vse ravni i unikalni I NEPRIKOSNOVENNI (kak lichnost tak i sobstvennost)?

 

kogda zhe nakonetz razhiganie nazionalnoy rosni budet karatstya zakonom? Luboye utverzhdenie cho kto-to umnee kogo-to tolko na osnove nazionalnoy prinadlezhosti?

 

10 let spustya posetila Rossiyu — takovo hamstva ne pomnyu — i chto samoye udivitelnoye: ludi perehodyat na povishenniye tona bez vsyakoy provokatzii.Ne hochy priezhat — i ne komy ne posovetuy u.
Константин Кедров, 17:31
Отвечу словами Некрасова: жаль, только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе.
Хотя, Вам я от всей души желаю все же дожить!
Рашит, Москва
вы с оптимизмом смотрите в будущее в общем смысле (культура, политика, природные явления)? что вызывает ваше беспокойство? какю «красную линию» нельзя переходить ни в коем случае?
Константин Кедров, 17:33
Все заповеди я заменил бы одной: не убий. Этого более чем достаточно. Я с оптимизмом смотрю в будущее, в прошлое и в настоящее, потому что они от нас не зависят и, в целом, управляются Богом. Оптимизм в том, что мы с вами живы. Согласитесь, это уже немало.
muller, Москва
зравствуйте! не расскажите ли о ваших «критических» точках, какие события в жизни вы бы выдели, после которых вы стали уже другим.
например, когда вы почуствовали себя настоящим мужчиной, настоящим отцом, писателем?
Константин Кедров, 17:35
Никогда не сомневался, что буду поэтом, и стал поэтом. Момент переворота четко обозначен в строках:
я вышел к себе
через-навстречу-от
и ушел под
воздвигая над
(60-й год)
С этого момента я стал поэтом и останусь им навсегда.
Михаил, Киев
здравствуйте. может быть не очень вопрос, но все же задам. возможно на него лучше ответить в конце конфы.
каким бы хотели, чтобы вас помнилил люди?
Константин Кедров, 17:37
Чтобы знали стихи. Более чем достаточно.
Небо — это высота взгляда
Взгляд — это глубина неба
Боль — это прикосновение Бога
Бог — это прикосновение боли

 

И еще:
Земля летела
по законам тела
а бабочка летела
как хотела
Ведущий, 17:37
Конференция закрывается.
Константин Кедров, 17:38
Все моралисты грузны и грозны
В любви все позы религиозны
Константин Кедров, 17:41
Спасибо всем, кто голосовал в Гремми.ру, всем, кто участвовал в этой конференции. Счастлив, что могу разговаривать с вами напрямую, и слышу ваши голоса. Я обязательно включу их в свою мистерию с таким названием.

 

© Copyright: Кедров-Челищев, 2020.

 

 

 

 

 

Никита С.МИТРОХИН

Альманах Миражистов

 

Конкурс в спецвыпуск «День поэзии» завершается

Рассылки

Литературный центр

Вчера, 8:55

Кому:вам

Это издание появилось в 1945 году и стало регулярным с 1960 года. Но, не все знают, что во времена СССР было два альманаха «День поэзии» – от московской редакции издательства, а также от ленинградской. На праздновании 65-летия старейшего проекта, представляющего цвет изящной словесности, решено было восстановить историческую справедливость. А потому, с 1 апреля по 1 июля 2025 года проводится конкурсный отбор в петербургскую версию альманаха «День поэзии».

Встреча 21 марта 2025 года прошла в Центральном доме архитекторов. Отметить Всемирный день поэзии и выпуск нового выпуска альманаха пришли Владимир Вишневский, Владимир Пресняков-старший, Константин Спасский и многие другие. А самое главное – со сцены прозвучало две важных идеи:

«Попасть в альманах «День поэзии» в советское время было большим счастьем, – рассказал главный редактор издания Константин Кедров. – И сегодня эта книга выполняет очень важную роль: знакомит с поэтами нашего времени самый широкий круг читателей. А также, дает самим поэтам большой простор для развития. Я очень рад большому интересу людей к современной изящной словесности. Но, нужно восстановить историческую справедливость. Во-первых, ввести во все последующие альманахи рубрику «Память» и представлять поэтов уже ушедших от нас, в первую очередь, представленных за последние 65 лет издания «Дня поэзии». Во-вторых, необходимо вернуть в строй и ленинградский выпуск альманаха. Само собой, если жители Санкт-Петербурга в этом заинтересованны…».

Зал встретил обе идеи аплодисментами, а выступающие со сцены представители северной столицы России поддержали идею.

«День поэзии» – это не только богатая история. С 1960-го года сборник выходил под маркой издательства «Советский писатель». В 1990-е годы редакция сменила название на «Современный писатель», а после – стало импринтом Русского литературного центра. В прошлом, наличие двух редакций при одном издательстве было, с одной стороны обусловлено техническими нюансами книгоиздания и книгораспространения. А, с другой стороны, позволило равноправно существовать двум альманахам со схожим названием: «День поэзии» и «День поэзии. Ленинградский выпуск». Поэтическая палитра в каждом альманахе была разной: одних авторов представляли в обеих книгах, а других – только в одном из изданий. Так происходило, потому что у альманахов были разные редакторы-составители. Впрочем, в этом году главным редактором спецвыпуска «День поэзии» неизменно останется поэт-легенда, основатель школы метаметафоры Константин Александрович Кедров.

«Сепарировать поэтов из Санкт-Петербурга мы не будем. Новое издание представит русскоязычных мастеров стихосложения со всей России и даже «география» редакционной коллегии будет разнообразной, – прокомментировал издатель альманаха, глава Русского литературного центра Никита С.Митрохин. – Но, я думаю, нам предстоит большая работа. Альманахом «День поэзии» наше издательство занимается с 2021 года. Стоило немалых усилий вернуть ему признание и «влюбить» в него читателей. А его представление в Москве – это и вовсе отдельный и большой праздник, который собирает гостей со всей страны. Попробуем повторить этот успех и в Санкт-Петербурге. Думаю, это интересная задача, которую предстоит решить, ради сохранения культурно-исторической памяти и доброй традиции. Так что да, в 65 лет альманаха «День поэзии» мы вновь возвращаем в строй «ленинградский выпуск» и представим его читателям уже во Всемирный день книголюбов 9 августа 2025 года».

К рассмотрению на конкурсной основе принимаются произведения от русскоязычных авторов вне зависимости от места жительства. Но, редакция напоминает, что главным условием публикации остается решение Художественного совета Русского литературного центра и одобрение редакционной коллегии альманаха.

 

Обложка антологии «День поэзии.СПб» 2025 года
[Увеличить ]
Читайте также «День поэзии» 2025 года
  • Константин Кедров – кандидат и доктор философских наук, создатель метаметафоры и легендарной поэтической группы ДООС.
  • Василий Салмин – глава Международной ассоциации писателей баталистов и маринистов, Заслуженный работник культуры РФ;
  • Никита С.Митрохин – глава Русского литературного центра, Заслуженный работник культуры РФ;
  • Константин Спасский –главный редактор культурно-патриотического альманаха «Родина», председатель Правления московского отделения Российского творческого Союза работников культуры;
  • Алексей Преснаков – глава Всероссийского литературного культурно — просветительского проекта «Литературное Наследие России»;
  • Марсель Салимов – писатель-сатирик, Заслуженный работник культуры РФ, Народный писатель Республики Башкортостан;
  • Григорий Осипов – филолог, президент Международной  академии русской словесности;
  • Жанна Дымченко – музыкальный продюсер, руководитель теле-радио компании «ДЖЭН»;
  • Николай Ерёмин – главный редактор «Альманаха Миражистов»;
  • Вера Зверева – переводчик, литературовед, создатель первого литературного агентства в России «ЭПОС», глава Ассоциации литературных критиков;
  • Алексей Лызин – поэт, переводчик, лауреат Премии им. А.Т.Твардовского;
  • Юлия Веденова – поэт, автор песен, член Правления Союза писателей
·        [dflip id=»9830″ type=»thumb»][/dflip]

·        Все просто — жми на обложку!
А еще больше книг тут.

Редакционная коллегия альманаха «День поэзии.СПб»:

  • Рунета.

Даже за последние 30 лет читатели узнали о многих поэтических формах: верлибр, хокку и хайку, стихи-пирожки – современных форматов много, и нашей задачей остается создать удачное сочетание современности с классической поэзией. Поэтому, мы не ограничиваем авторов в выборе жанра или манере подачи. Но, есть жесткое требование к объему предложенной подборки: не более 210 строк. А редакция оставляет за собой право отклонить рукопись без объяснения причин.

  • Куда и до какого числа присылать конкурсные заявки?
  • Заявки необходимо присылать по адресу: poetday@lit.center;
  • Сроки подачи материала: до 1 июля 2025 года;
  • В теме письма указать: «Заявка на конкурс»/«День поэзии»;
  • В теле письма указать: ФИО автора, псевдоним автора (если есть), членство в литературных организациях (если есть), город проживания, последнюю публикацию (дату и издание), контактный телефон;
  • К письму приложить: файл в формате doc или odt с подборкой стихотворений.
  • Авторам, чьи тексты будут включены в издание, полагается:
  • Авторский экземпляр и роялти с продаж;
  • Биография на портале Краткой литературной энциклопедии;
  • Грамота от Русского литературного центра;
  • Две рекомендации-характеристики для вступления в Союз писателей Рунета или Российский творческий Союз работников культуры, в зависимости от профессионального бэкграунда заявителя.

Справка:
«День поэзии» – старейший поэтический альманах, имеющий периодичность выпусков один раз в год. В СССР был главным изданием, демонстрирующим творчество поэтов всех республик. В новое время презентации выпусков «Дня поэзии» проходят в Москве, под руководством редакции Русского литературного центра. Издание было отмечено в положительном ключе различными медиа: Культура.РФ, РИА «Новости», «Литературная Россия», «Московская правда», RF.Life, BookMix, Госиздат.РФ, «Московский вестник культуры», «Вестник баталистов и маринистов», газета «Культура» и т.д.
Имя главного редактора издания Комитет по празднованию Дня поэзии до 2025 года определял один раз на два года. Так, для издания альманаха «День поэзии» 2022 и 2023 годов главным редактором был приглашен глава подмосковной организации Союза писателей России Сергей Антипов. Для работы над выпусками 2024 и 2025 годов на пост главного редактора приглашен поэт-легенда и создатель понятия о метаметафоре Константин Кедров. С 2026 года решено вернуть принцип формирования расширенной редакционной коллегии, существовавший в «советский период». Эта мера позволит сохранить альманах открытым для совершенно разных поэтических школ и течений.
Константин Александрович Кедров – российский поэт и философ, автор теории метакода и термина метаметафоры, создатель поэтической группы ДООС, кандидат филологических наук, доктор философских наук. Имя Кедрова неразрывно связано с литературной жизнью России, начиная с 1980-х годов. Он проводил крупнейшие поэтические встречи совместно с Андреем Вознесенским, Еленой Кацюбой, Аллой  Кессельман, Беллой Ахмадулиной, Владимиром Вишневским и многими другими знаковыми литераторами. По предложению Кедрова 15 ноября 1999 года ЮНЕСКО был учрежден Всемирный день поэзии.

Обновлено 21.04.2025:
В связи с уходом из жизни Константина Александровича Кедрова 16 апреля 2025 году издание будет выпущено в добрую память о нашем коллеге, друге и старшем наставнике. Редакция планирует представить в издании ранее не опубликованную поэму К.А.Кедрова, а также, специальную рубрику стихотворений «О мастере слова», где его ученики, коллеги и творческие соратники представят произведения. Вы можете ознакомиться с последним интервью Константина Александровича, вышедшем вскоре после его кончины, а также с его биографией, которую он одобрил к публикации 3 марта 2025 года для портала Краткой литературной энциклопедии. 
В составе редакционной коллегии К.А.Кедров будет оставлен, поскольку работа над книгой начата в дни его жизни и до последнего дня посвящал себя творческой работе.

 

Русский литературный центр
Издательство «Современный писатель»
Москва, 2025 год

 

Николай ЕРЁМИН

Альманах Миражистов на фото матрёшки моей дочери Екатерины КАЛИНИНОЙ

БЛАЖЕНСТВО БЫТИЯ   Николай ЕРЁМИН

 

***

Откуда  и куда стремится путь

В котором бред и проза тьмы и света?

Пред-чувствовать! Пред-видеть! – вот в чём суть

Поэзии беспутного поэта.

 

В пред-чувствиях  кружится голова,

И голову обхватывают руки…

И звуки собираются в слова

Божественной  космической науки…

 

В которой – посреди земных забот –

Где верный путь? – сам чёрт не разберёт.

2025

 

СОНЕТ  НА ТОТ СВЕТ Александру ЦЫБУЛЕВСКМУ.

Воскликнувшему:

— Я пить готов под плач зурны!

Должны же где-то быть духаны?

Не виноград, а свет Луны

Пролит в гранёные стаканы…

 

***

Брат и двоюродный поэт,

Каких теперь на свете нет,

Двоюродный поэт и брат,

Я встретиться с тобою рад,

Чтобы пропеть – о, Боже мой! –

Ты – не двоюродный, — родной!

Которого отец и мать

Жизнь научили понимать

По трём словам:

«Я вас люблю»

И по стихам,

Что во хмелю

Пропеты  Музе под Луной

В плену зурны тобой и мной…

2025

 

***

Я полюбил блаженство бытия

С тобою, Муза, где лишь т ы да я…

Да облака, похожие на нас,

Плывут, преображая каждый час

В  счастливый миг, в  благословенный век…

И тишиной наполнен человек…

 

 

СТРАНИЦА ИСТОРИИ

 

Некрофилия – русская болезнь!

Царь был  не добр всегда, но и не зол:

— Сэр, не сочтите мой вопрос за лесть,

Ответить потрудитесь, ваша честь:

Вас сжечь? Повесить? Посадить на кол?

А может, подарить вам благодать –

И просто, без мучений,  расстрелять?

Или сослать — пожизненно? Как раз

Казнь смертная отменена у нас!

Не будем, так сказать, играть словами…

Смелее! Право  выбора – за вами!

 

***

Всё, что хотел,  – сбылось…А я не рад:

Что  н е  х о т е л – сбывается теперь…

За что? Ведь я ни в чём не виноват!

Среди приобретений и потерь

Стукач  стучит… Я не открою дверь.

 

***

 

Я пел с открытою душой,

Душа казалась мне  большой —

В неё  на море и на суше

Вмещались  маленькие души…

И  безразмерные  печали,

И  радости – в душе звучали…

А нынче – в Космос влюблена  –

Закрылась  в тишине  она…

И – Боже мой! – который  год –

Всё  молится, а не поёт…

Всё шепчет, голову клоня:

— Помилуй мя,  помилуй  мя…

 

***

В Дивногорске поэты дивные…

В Красноярске поэты красные…

В Черногорске поэты чёрные

А в Железногорске — железные! —

 

Так когда-то я сочинил…

На других не хватило чернил…

 

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

 

***

Опять мороз дерёт по коже

От слёз, возникших между нами…

Мы все травмированы, Боже,

Твоими добрыми словами.

 

СПАМ

 

Опять ко мне письмо пришло – «Без темы»

Фонемы немы… И глухи морфемы…

В конце концов, безгласностью храним,

Зачем-то сматерился аноним…

 

***

День болезненно входит в меня…

Вновь я болен заботами дня…

И вздыхает подружка-душа:

— Ах, как ночка была хороша!

 

***

— Осторожно!

Чакры закрываются…

Следующая остановка –

Кундалини.

 

Июнь 2025 г

НАСТРОЙЩИК СТРУН

СОНЕТ ПРО МАШИНУ ВРЕМЕНИ

Всё чаще, чаще в наших разговорах –
Старинная карета на рессорах,
Увы, машина времени — мечты
И памяти – где вместе  я и ты,

Ты – или веселясь, или рыдая,
Послушно едешь, Муза молодая…
Влечёт карету пожилой Пегас,
Крылами помогая каждый раз…

Какое слово славное – карета!
Тобой и мной восторженно воспета,
Карета  мчит – откуда и куда? –

Пардон, снимите шляпы, господа!
Поскольку обещает нам прогресс
Машину под названьем Мерседес!
ПОЛУСОНЕТ ПРО АУ!

О, мой пример – другим наука.
Ему высокая цена.
Я пьян  — от цвета, и от звука:
— Буль-буль! –  От запаха вина…
И снова — трезвый, вот те на…

— Ау! – хмельные времена,
Где счастьем жизнь была полна…

СОНЕТ-БУРЛЕСК

Шарль Гуно
И Шекспир
Собирались давно
Засветиться в кино
И устроить кекс-пир…

Разослали билеты:
— Приходите, поэты!
Приводите подруг!
Будет избранный круг!

Но никто не пришёл…
Ни верблюд, ни осёл…
Ни Эдип, ни Эзоп…

Отчего? Почему?
До сих пор не пойму!

КЕДРОВ

Кедров был бесспорным лидером
С поэтическим престижем.
Он Москвой владел, и Питером,
А бывало – и Парижем!!!

Не скрывая Божий Дар,
Он светил, как Super Star,
Без которой всем темно…

— Правда?
— То-то и оно!
2025

***
Я отделён от государства,
Как самозанятый поэт.
Мне за стихи – судьбы коварство! –
Ни славы нет, ни денег нет.

Одна отрада – Интернет.
Благотворители мои!
Где вы? Я – парус на мели.

О, поднимите  паруса
До горизонта — в небеса,
Чтоб все земные голоса
Пропели: — Вот  так чудеса!
2025

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
— Не подражай, Есенину, мой друг.
У каждого поэта свой недуг.
И Музу выбирая меж подруг,
Будь интересен ей судьбой своей.

***
…И вынес он для обсуждения
Стихи не с целью осуждения
На конкурс премий присуждения
Без всякого предубеждения…

Июнь 2025 г

 

 

ОЧЕРЕДНОЙ УРОК

СОНЕТ ПРО МИЛЛИОН

Я в детстве умным был.
Но в юности – умнее,
И в зрелости – умнее…

…Теперь, в упадке сил,
Я становлюсь глупее.
И вновь мне Бог и Бес
Преподают урок –
Затем, чтобы я  смог
Продолжить жизни срок,
Играя в лотерею:
«Билет на миллион»

…И по дороге к Раю
Я с глупыми играю,
Безумно в жизнь влюблён…
2025

***
Актёр кино играл в театрах:
То умирал, то воскресал,
Взаимную любовь ценя…

И вдруг – в финальных кинокадрах
Сказал: : — Увы, я проиграл,
Простите, зрители, меня!

Обман не стоил ни гроша…
А жизнь взаправду — хороша!

***
Я перестал играть на скрипке,
На флейте, и на пианино…
Играя, пью с собачкой Трикки
Плодово-ягодные вина…
— Гав-гав! – смеюсь, как идиот:
— Пей, Трикки! – а она не пьёт…
И  на моё, увы, — Гав-гав! –
Твердит, сердешная: — Лав! Лав!

В КОМПЬЮТЕРЕ МОЕЙ ЖЕНЫ

Лежат изломанные файлы
В компьютере моей жены.
Болеют гуглы и эмайлы…
Все – вирусом поражены…

И вновь жена  вещает хмуро,
Что хакером людской молвы
Отключена клавиатура
И почта взломана, увы.

Что  дьяволы в её смартфоне
Ведут с химерами войну…
Троянский вирус, фейк, — и кроме  —
Готовы к бою…Ну и ну!

И я – как господин и раб –
Дарю ей новенький «Вацап»,
Которому в войне любой
Не страшен вирус никакой…

МУЗА И Я
Из фотоальбома

На фоне уходящего заката
Стеснялись мы друг друга виновато…

А вот — ты помнишь? – провожаем лето
На фоне восходящего рассвета…

А вот – твои божественные очи –
Сверкают как! – на фоне звёздной ночи…

А ВОТ ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД
Евг. ЕВТУШЕНКО и я в КРАСНОЯРСКОМ ТЕАТРЕ
Им. А.С.Пушкина 20 июня 2015г
***
Его народ не узнаёт…
Сменились поколения…
А он назло судьбе живёт
Как символ вдохновения…

Живёт, в поэзию влюблён,
От опуса до опуса…
Не верил я, что это – он…
Покуда с ним не сфотался…

В театре Пушкина царил
Спектакль «Ночь ошибок»…
А я судьбу благодарил
За этот редкий снимок…
2015-2025

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***
— Я не любил ловить мышей
И не любил считать  ворон…
Поэтому, в любовь влюблён,
Всегда был счастлив  до ушей!

***
— Увы, жена моя, —
Заплакал имярек, —
Счастливая… А я –
Несчастный человек!

Июнь 2025 г

 

 

Начало формы

Конец формы

Начало формы

Конец формы

 

МАГИЧЕСКАЯ  ВЛАСТЬ

***
Волшебных слов магическая власть:
Произнести – и сгинуть, и пропасть:
Из знанья
Провалиться
В под-со-знанье…

Такое вот  поэту испытанье
Зачем-то свыше на земле дано…
Произнести! А дальше – всё равно…

***
Незрелые стихи
Несмелого поэта
Опасливо тихи…
Он не скрывает это:

— Эх, было б что скрывать!
Не зря отец и мать,
А вслед  — жена и дети —
Все учат созревать
Меня
На Этом свете…
2025

ЭПИДЕМИЯ
— В России Эпидемия смертей!

СОНЕТ О ДУШЕ И ВНЕ

Когда в душе и вне – зима,
Поэзия глухонема…

И я, и ты
В кино Зимы,
Как все цветы —
Синонимы…

На Небесах,
Увы и ах,
И на Земле
В добре и зле…

Где — врать не буду –
Жизнь не та:
Такая всюду
Пустота!

Июнь 2025 года

ЛИРА ЛЮБВИ
Эпиграф:
«Люди буквы любви»
Константин Кедров

***
В сердце – лира
Любви и веры…
Чувство мира,
И чувство меры…
Жаль,
В глазах у моей жены –
Искры ненависти и войны…
А в словах – ишь, опять раздрай:
— Ну, чего ты молчишь?
Играй!

МОНОЛОГ КНИГОЛЮБА

— Подруга показала фигу —
И на словах дала отлуп…
И я, сам-друг, влюбился в книгу
И стал заядлый книголюб…
Теперь мне горе – не беда.
Любите книгу, господа!

ХОР ВЕТЕРАНОВ

— Соловьи осоловели…
Бес взбесился…Сгас Пегас…
Неужели, в самом деле,
Позади наш звёздный час?

Еле-еле – душа в теле…
А что было много раз, —
К сожалению, сейчас,
Боже правый, не для нас…

Всё короче наши дни…
Ох, спаси и сохрани!

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

ЗАМОК ИЗ ПЕСКА

Пока в душе была тоска,
Я строил замок из песка…
Как хорошо, что рухнул он,
Смешав действительность и сон!

ЗА СЧАСТЬЕМ

— Летим за счастьем?  Что молчишь? Ответь!
Боишься, что в пути настигнет смерть?
Не бойся! Всюду – на язык остры –
И смерть, и счастье, — две твои сестры…

Николай ЕРЁМИН   Июнь 2025 г. Красноярск

 

© Copyright: Николай Ерёмин, 2025
Свидетельство о публикации №125062603375 

 

Осип МАНДЕЛЬШТАМ

Альманах Миражистов

 

Петербургские строфы

 

Н. Гумилёву

 

Над желтизной правительственных зданий

Кружилась долго мутная метель,

И правовед опять садится в сани,

Широким жестом запахнув шинель.

 

Зимуют пароходы. На припёке

Зажглось каюты толстое стекло.

Чудовищна, как броненосец в доке,

Россия отдыхает тяжело.

 

А над Невой – посольства полумира,

Адмиралтейство, солнце, тишина!

И государства жёсткая порфира,

Как власяница грубая, бедна.

 

Тяжка обуза северного сноба –

Онегина старинная тоска;

На площади Сената – вал сугроба,

Дымок костра и холодок штыка…

 

Черпали воду ялики, и чайки

Морские посещали склад пеньки,

Где, продавая сбитень или сайки,

Лишь оперные бродят мужики.

 

Летит в туман моторов вереница;

Самолюбивый, скромный пешеход –

Чудак Евгений – бедности стыдится,

Бензин вдыхает и судьбу клянёт!

 

1913

 

* * *

 

 

 

О. Арбениной

 

 

 

В Петербурге мы сойдёмся снова,

Словно солнце мы похоронили в нём,

И блаженное, бессмысленное слово

В первый раз произнесём.

 

В чёрном бархате советской ночи,

В бархате всемирной пустоты,

Всё поют блаженных жён родные очи,

Всё цветут бессмертные цветы.

 

 

Дикой кошкой горбится столица,

На мосту патруль стоит,

Только злой мотор во мгле промчится

И кукушкой прокричит.

 

Мне не надо пропуска ночного,

Часовых я не боюсь:

За блаженное, бессмысленное слово

Я в ночи советской помолюсь.

 

 

 

Слышу лёгкий театральный шорох

И девическое «ах» –

И бессмертных роз огромный ворох

У Киприды на руках.

 

У костра мы греемся от скуки,

Может быть, века пройдут,

И блаженных жён родные руки

Лёгкий пепел соберут.

 

 

Где-то грядки красные партера,

Пышно взбиты шифоньерки лож,

Заводная кукла офицера –

Не для чёрных душ и низменных святош…

 

Что ж, гаси, пожалуй, наши свечи

В чёрном бархате всемирной пустоты.

Всё поют блаженных жён крутые плечи,

А ночного солнца не заметишь ты.

1920

Декабрист

 

– Тому свидетельство языческий сенат –

Сии дела не умирают! –

Он раскурил чубук и запахнул халат,

А рядом в шахматы играют.

 

Честолюбивый сон он променял на сруб

В глухом урочище Сибири

И вычурный чубук у ядовитых губ,

Сказавших правду в скорбном мире.

 

Шумели в первый раз германские дубы,

Европа плакала в тенётах,

Квадриги чёрные вставали на дыбы

На триумфальных поворотах.

 

Бывало, голубой в стаканах пунш горит,

С широким шумом самовара

Подруга рейнская тихонько говорит,

Вольнолюбивая гитара.

 

– Ещё волнуются живые голоса

О сладкой вольности гражданства! –

Но жертвы не хотят слепые небеса:

Вернее труд и постоянство.

 

Всё перепуталось, и некому сказать,

Что, постепенно холодея,

Всё перепуталось, и сладко повторять:

Россия, Лета, Лорелея.

 

1917

* * *

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

 

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей,

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей, –

 

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых костей в колесе,

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе.

 

Уведи меня в ночь, где течёт Енисей

И сосна до звезды достаёт,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьёт.

Март 1931

 

Из табора улицы тёмной…

 

Я буду метаться по табору улицы тёмной

За веткой черёмухи в чёрной рессорной карете,

За капором снега, за вечным за мельничным шумом…

 

Я только запомнил каштановых прядей осечки,

Придымленных горечью – нет, с муравьиной кислинкой,

От них на губах остаётся янтарная сухость.

 

В такие минуты и воздух мне кажется карим,

И кольца зрачков одеваются выпушкой светлой;

И то, что я знаю о яблочной розовой коже…

 

Но всё же скрипели извозчичьих санок полозья,

В плетёнку рогожи глядели колючие звёзды,

И били вразрядку копыта по клавишам мёрзлым.

 

И только и свету – что в звёздной колючей неправде,

А жизнь проплывёт театрального капора пеной,

И некому молвить: «из табора улицы тёмной» …

 

1925

 

* * *

 

Куда мне деться в этом январе?

Открытый город сумасбродно цепок…

От замкнутых я, что ли, пьян дверей? –

И хочется мычать от всех замков и скрепок.

 

И переулков лающих чулки,

И улиц перекошенных чуланы –

И прячутся поспешно в уголки

И выбегают из углов угланы…

 

И в яму, в бородавчатую темь

Скольжу к обледенелой водокачке

И, спотыкаясь, мёртвый воздух ем,

И разлетаются грачи в горячке –

 

А я за ними ахаю, крича

В какой-то мёрзлый деревянный короб:

– Читателя! советчика! врача!

На лестнице колючей – разговора б!

 

Конец января — февраль 1937

Ласточка

 

Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернётся,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
B беспамятстве ночная песнь поётся.

Не слышно птиц. Бессмертник не цветёт.
Прозрачны гривы табуна ночного.
B сухой реке пустой челнок плывёт.
Среди кузнечиков беспамятствует слово.

И медленно растёт, как бы шатёр иль храм,
То вдруг прикинется безумной Антигоной,
То мёртвой ласточкой бросается к ногам,
С стигийской нежностью и веткою зелёной.

О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья.
Я так боюсь рыданья Аонид,
Тумана, звона и зиянья!

А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольётся,
Но я забыл, что я хочу сказать,
И мысль бесплотная в чертог теней вернётся.

Bсё не о том прозрачная твердит,
Всё ласточка, подружка, Антигона…
И на губах, как чёрный лёд, горит
Стигийского воспоминанье звона.

1920

Ленинград

 

Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,

До прожилок, до детских припухлых желёз.

 

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей

Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

 

Узнавай же скорее декабрьский денёк,

Где к зловещему дёгтю подмешан желток.

 

Петербург! я ещё не хочу умирать!

У тебя телефонов моих номера.

 

Петербург! У меня ещё есть адреса,

По которым найду мертвецов голоса.

 

Я на лестнице чёрной живу, и в висок

Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

 

И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,

Шевеля кандалами цепочек дверных.

Декабрь 1930

Олег ВАЩАЕВ

Альманах Миражистов

Петербургские строфы

*

Раб божий Рогожин
и Мышкин-Христос
близки по трагической сути.
Настасье Филипповне
счастье принёс
смиренный игумен Пафнутий.

 

* * *

Мост Дворцовый. Эффект тумана.
Серебристая панорама.
Нева глубока и черна, как яма.
Мираж Эрмитажа – фата-моргана.

 

* * *

На одиннадцать глядя, шесть «па» нараспев,
при полном параде, выходное надев,
тебя приглашаю у всех на виду.
По дворцовому залу, обнимая, веду.

 

* * *

Лишь бы всё продолжалось на этом свете:
опыт неведения за пределами тела,
первое впечатление с точки зрения вечности,
отражение в зрачке в час прощания.

 

* * *

Это в Америке
алмазы сверкают.
А в Сьерра-Леоне
за них убивают.

 

* * *

– Доброе дело сделкой не назовут.
– Откуда мысли такие, Брут?
– Предчувствие, Цезарь…

 

* * *

С детства находимся
под впечатлением.
Взрослея оказываемся
под наблюдением.

 

Искусство

 

«Мост Ватерлоо.
Эффект тумана».
«Воскресение Христово.
Сошествие Во Ад».
Картина. Икона.
Небесная манна.
Лекарство от всех болезней
называется ЯД.

* * *

 

Собаке не в тягость, а в радость служба.
Предать не умеет, не замышляет зла.
Поэтому – не кусок, поэтому – именно дружба!
Собаке нужно, чтобы забота была.
Собаку переиграть невозможно!
Она не играет. Она не отводит взгляд.
Собака не бросит, когда на душе тревожно.
Она уверена:
хозяин не может быть виноват.

 

Иностранцы

 

Акцент, с которым они говорят,
в Эстонии, Польше, почти без запинки,
мне нравится больше, чем мат-перемат
в российской глубинке.

 

© Олег Ващаев, 2023–2024. © 45-я параллель,

Начало формы

 

Конец формы

 

ПРОПИСКА

От «Адмиралтейской», по Малой Морской,
Между соборных колонн и манежных,
Призрак Голландии манит рукой
Здешних гостей, ибо нет зарубежных.
Площадь Труда за бульваром, а справа —
К месту прописки моей — переправа.
Ровно четырнадцать лет на приколе.
Сердцем прирос, прикипел поневоле.

* * *

Сыпь реагенты, соль и песок.
Не отделяется жизни кусок.
Медленно падай, быстро вставай.
Не забывайся, не забывай.
Плыть по течению и не пропасть.
Финский залив — только малая часть
Жизни, которой уже не бывать.
Занавес рухнул, его не поднять.
Что ж, капельдинер, примите букет.
Жизнь только малая часть, силуэт
Жизни, которая будет потом.
Это отложенной жизни синдром.
Плыть по течению и не застрять.
Балтика, Лета, Седьмая печать.

 

Keep–alive

 

Авангардист, пропагандирующий эпоху Барокко,

не обожествляю ни идола, ни пророка.

Исполняю гения-сумасброда,

надеюсь на опиум для народа.

Человек-на-ставке. Карикатура. Почти диагноз.

Если что – козёл, но обычно – исусик-агнец.

 

Заполошный, взбалмошный, легковерный.

В сорок третий раз, как будто в первый.

Из конца в конец – чудеса развязки.

Ученик чародея в гостях у сказки.

Следом пир горой, рядом медные трубы.

И смерть регулярно целует в губы.

 


* * *

Тайные ямы становятся явными.
Смерзшись в шугу, долями неравными,
вязнет в Неве колея.
В мутной воде, на поверхности, снежница
дольше апреля вряд ли продержится.
Ветер шлифует края.

НЕБОЖИТЕЛИ

Все мы, в общем-то, победители.
Наблюдатели и любители.
Самодельщики, дилетанты.
Прихлебатели и таланты.
Но молящиеся — ухода
Ждут, надеясь, что ТАМ — свобода.
А не здесь, где нашлись родители.
Все мы, в сущности, небожители.

КАРУСЕЛЬ

Я зарабатываю деньги на еду.
Проезд и коммунальную нужду.
Нет времени и сил на ерунду.
Я зарабатываю деньги на еду.
С восьми до двадцати, как заводной.
Забыл, когда случался выходной.
Галеты, сок, устойчивая связь —
Мне не дают угаснуть и пропасть.
Напоминает жесткий марш-бросок:
В конце пути уже ни рук, ни ног.
Гол, как сокол, и жалок, как щенок.
Один на всех, но страшно одинок.
«Пятерочка», «Fix price» или «Магнит».
Я — маятник, моя стезя — транзит.
Укладываюсь в мизерный лимит.
Как будто кто-то мной руководит.
Не стоит убиваться за «пятак».
Не «Пармезан», но все же «Доширак»

НЕТЛЕНКА

На Шафировском, в крематории,
полыхну, как в последний раз.
Потому, что в ТАКОЙ истории
не хочу угодить в запас.
По сигналу, но с опозданием
обнаружат в пустой норе.
Пальцы веером над изданием,
указательный — на баррэ.
Что разучивал? Ясно, Малера.
Не испанщину, не фольклор.
Замерев перед ликом мастера,
молча руки к нему простёр.
Струны, к бою! Стаккато, клавиши!
Прекращай канонаду, бас!
Соберутся друзья-товарищи
и сыграют весенний вальс.

* * *

Снег в конце апреля — свет в конце тоннеля.
Сонная аллея словно колея.
Снег ещё быстрее. Спится тяжелее.
И приходят мысли из небытия.
Это удивляет, но не утомляет.
И не отдаляет то, что впереди.
Наше поколение жаждет обновления?
Снега по колено, некуда идти…
Ничего не скроешь, если не узнаешь.
Как себя настроишь, так и заиграешь.

* * *

Верлибр пробивается сквозь катрен,
не поднимая шума.
«Узнаваемый вальс Nr. 7», Шопен,
«Крейслериана», Шуман.
Малер, «Symphonie Nr. 3»
и «Болеро» Равеля.
Не запирай себя изнутри
гоголевской шинели.
Не заглушай свою музыку там,
где она остаётся.
Пусть окружает гам-тарарам,
музыка пусть льётся.

СТИХОТВОРЕНИЕ

Сначала тайна, а потом судьба.
За ними чувство. Ощущение ритма
граничит с чувством.
Но когда же рифма?
А рифма — их послушная раба.

* * *

Как буквы в тексте — пятна глубоки.
На глаз, на ощупь движется картина,
соединяя лучшие куски —
пейзаж гуашью, а портрет сангиной.
Теплохолодность — живопись души.
Не что иное, некто или нечто.
Размазывать не надо — покажи
о том, что зримо, но о том, что вечно.

 

 

Lilith

 

Эта женщина с крыльями и змеиным хвостом

Появляется снова за окнами мира.

Чья-то лучшая тень, чья-то светлая лира,

Абсолютная кротость, свобода и дом.

Королевская кровь, незнакомка, взгляни

На Елабугу и на Малеевку сверху.

Кем ты стала теперь? Изабель Аджани?

Или Жаном Кокто, верным смерти и свету?

Я прошу об одном, прикоснись и ко мне.

Мы похожи с тобой, как это не странно;

Донжуанский набор, если ты – Донна Анна-

Оставляет всегда всех и вся в стороне.

Учинившим Содом и Гоморру кругом,

Очарованным странникам, розовым девам,

Всё простит и отдаст, вместе с собственным телом,

Женщина с крыльями и змеиным хвостом.

 

 Брод

 

Иосифу Александровичу Бродскому

 

1.

На Гудзоне волна заметнее.

А зато на Неве заливисто.

На Манхеттене – симметрия.

На Васильевском – прерывисто.

 

2.

В телогреюшке подархангельской,

да во френчике ненадёванном,

Он, нахальный, толпой охаянный,

пел-выл лирику на изломанном

русском, аглицком, польском, идише.

А поди-ка такое выдюжи!

Когда роют кроты литейные,

и дурачат жуки идейные,

и ведут следаки пошагово,

«шьют» подрыв и вменяют заговор,

соучастие и вредительство.

Поощряют за доносительство.

 

3.

Неумолимо – не время, люди.

Одни приблизят, другие бросят.

Одни линчуют, другие любят.

Какой хозяин, такие гости.

Приходят, смотрят: лежит, голубчик.

А он смеётся легко и тихо.

Одним навстречу, другим попутчик.

В крови у жизни – неразбериха.

Неразбериха у жизни в генах.

Внутри – кипение, фонтан снаружи.

Тогда снимали о переменах.

Теперь за бабки утюжат души.

Неповторимо – не время, люди.

Какая память, такая слава.

И десять заповедей Иуде,

как вспышка слева и вспышка справа.

 

4.

Слева – море. Справа – Италия.

Медовый месяц, белый теплоход.

На смену проискам и метаниям –

крылатый лев, блуждающий кот.

Они ценители Твоего парения

и просветления в полумгле.

Жизнь – это всё-таки вдохновение.

Долго ли, коротко, на земле

под наркотиком или чистая

Духа Божия Благодать.

Остановится. Рвёт неистово,

и – ни с места, и – не догнать.

Круто солона. Чище золота.

Перемешана, разлита.

Жмётся-ёжится как от холода-

зноя – сущая нагота.

Жизнь – копейки в воде на пристани.

Соберу, попрошу вина

итальянского, брызги искрами.

Денег мало, жизнь одна.

Расставался, и не единожды,

пересадочно, прыг-за-щёлк.

Сразу – должен, позднее – вынужден.

Вот и Норенская – Нью-Йорк.

В ленинградских прощальных сумерках,

ни в бараках, ни в рудниках,

ни в теплушках, ни в полуторках –

у Венеции на руках

Ты остался опально-призванный.

Следом невод, у сердца – нож.

Справа ангелы, слева призраки.

Не подступишься! Не возьмёшь!

Ты остался. Иные канули

за Идею, за гонорар.

Рассосались за океанами,

уяснили гнилой базар.

Усомнились и не заметили,

сплыли-сгинули от греха.

Проканали как те Свидетели,

что прохлопали двойника

Самого. И сосёт под ложечкой.

Горько, приторно, не сглотнуть.

Если можно, ещё немножечко

островной широты вдохнуть!

За Тебя надышаться благостно

на Василеостровский мрак.

Справа Балтика, слева Ладога.

Выше радуги Твой маяк.

Со спокойной душой не выгорит.

Так держать! Полнее вдох,

Глубже выдох. А что на выходе?

Одиночество или Бог.

Дачки-тарочки мимо кризиса.

Переменные перемен.

Кантианство и метафизика.

Тютчев этакий, Лафонтен.

Задержись на одном дыхании.

Станем чаек кормить с кормы.

И на будущее, заранее,

я возьму у Тебя взаймы.

 

 

Ирина ЗНАМЕНСКАЯ

                     

Альманах Миражистов

 

***

Бытие — определяет,

А сознание — не хочет:

Уклоняется, виляет,

Точит когти, слёзы точит,

Обращается к природе,

Отправляется на дачу:

Ишь, как пышно в огороде —

Что же я всё время плачу?

Вот и роща — притерпелась,

Вот и озеро заглохло,

Вот и пеночка распелась:

— Трали-вали, кошка сдохла!

Вот и смена поколений,

Перемена ветра снова…

Что-то долго дивный гений

По складам читает слово —

Что-то в генах,

В поминаньи

Не отмечено, быть может,

Что-то в яблоке познанья —

Что и червь его не гложет…

*   *   *

Что может душу удержать
В юдоли, в очереди, в мыле,
Когда не то что – обожать,
А – и приветить позабыли,
Когда б – в безумие сбежать
И в нём не разбирая брода!..
…Что может душу удержать? –
Одна
Хорошая погода.
Пошли, Господь, в апрельский день
От пуза – хвойных и пернатых
И солнце с тучкой набекрень
Меж чисел считанных двадцатых,
Пошли ей – комаровский лес,
Крещатик в розовых каштанах,
Пошли индиговых небес
Тифлисских
(О заморских странах —
Не говорю), пошли ей Крым,
Пошли, канве творенья вторя,
Песок – сухим,
Туман – сырым,
Да – моря, моря, больше моря!
Пошли ей хоть на миг (на час!)
Всё, чем оплачена свобода,
Пошли ты ей в последний раз
Свидание среди развода,
И,
Нагулявшей аппетит,
Пошли грозы, волненья, шквала,
Пошли, пошли её едрит! —
В загул восторга небывалый,
А там,
Когда ещё не лень
Сшибать во тьму такие груши –
Там объявляй свой судный день
С потопом и трясеньем суши…

В КОНЦЕ ИМПЕРИИ

1

…Мчит по трассе местный прокуратор,
Чтоб заночевать под Ленинградом.
…Спекулянт. Не то – кооператор
Продает икону «Жора с гадом».
…Видеосалон из подворотни
Выглянул, как голые коленки:
Зрители, числом до полусотни,
С дивной жизни слизывают пенки…
На Садовой зарывают яму.
Под окном вскрывают вены трубам.
То кладут асфальт, то ставят драму,
То вживляют челюсти беззубым…
Строят дамбу.
Рубят сад вишневый.
Обдирают на унты собаку.
Свадьбу в диетической столовой
Празднуют, заказывая драку.
Когти рвут. Сдают в аренду Крепость…
Помянув нечистого ли, Бога ль,
В конкурсе на лучшую нелепость
Бытию проигрывает Гоголь!..
Век недобрый с каждым днём короче –
Сквозь его нервические зимы
Всё глядят во тьму кошачьи очи,
Глаз моих ночные псевдонимы…

2

Колтун шести смятенных чувств
Не расчесать, чеша в затылке:
Да этот град с рожденья пуст! –
Но топчешь время на развилке…

Куда здесь плыть, лететь, брести,
Коль ночь застигнет у причала –
Где проболтаться до шести,
До жизни бодрого начала?

Где разобраться с головой
И с сердцем – заперты аптеки…
Где есть хоть кто-нибудь живой –
Живей потерянных навеки?

Кто этот беспробудный бег
Нам так внезапно обрывает?
…В оградах Лавры тает снег
И мрамор льдинами всплывает:

Покоя нет живой душе,
В промокшем склепе-шалаше
Свеча моргает близоруко,
Крадется прочь могильный вор,
Антициклон с кавказских гор
Грядет
Локальный, как разлука.

3

Светом странным, преломленным,
Расширяющимся книзу,
По цикличному капризу –
То багровым, то зелёным
Высвечена жизнь былая,
Злая, пышная, больная…
Отчего ж – стрельбы и лая
Мы не слышим, вспоминая?
Видим только чайный столик,
Дачу скорбную,
Веранду,
Воздух воли и неволи,
Взболтанный в одну баланду…
Нету силы – жаждать мщенья,
Дотянувши до свиданья,
До исхода возмущенья
В этом зале ожиданья,
В этой выцветшей конторе,
Той, где только жизнь предельна,
Где из тьмы – любовь и горе
Вдаль уходят параллельно…
…Луч предвиденья туманный,
Спи, фонарик мой карманный!

*   *   *

Отгадчик тайн, событий преложитель,
Полночный регент лугового хора,
Безвылазный запечный небожитель,
Гудящий голос моря или бора –

Мори постом в разгаре мясоеда,
Подталкивай к разлучному скитанью,
Но не являй страстей души соседа,
Не подвергай такому испытанью! –

Я, как ребёнок, знать хочу, что это
Всё кончится одним весёлым пиром,
Где с краю будет место для поэта,
Почти в дверях, меж кухней и сортиром,

Коль нету силы в каждом видеть зверя
И невозможно не глядеть на пламя,
Не всё ль равно уже – закрыты двери
За нами или прямо перед нами?..

Какая осень дивная по счету! –
Вода во рву стоит, как в горле слезы…
Творить почти ненужную работу,
Всё зная про циррозы и морозы,

Про среднее заложенное ухо,
Про тайны Госкомснаба и Овира –
И ничего о претвореньи духа,
О смысле жизни, о спасеньи мира,

О небесах, смежившихся под вечер,
Как устрицы, положенные в ледник…
И есть, чем говорить, да только нечем
Жить без тебя, мой горний собеседник!

*   *   *

«Итак, хвала тебе, Чума!»

Присуща грохоту стихий
Подкладка тёплого дыханья,
Приподнимает веки Вий
Под кухонное бормотанье,

Мир рушится на мокрый куст,
Под ним, не прекращая шёпот,
Кошачьих губ, мушиных уст,
Возню и комариный топот,

Напасти набирают звук,
От них закладывает уши,
Но сердца еле слышный стук
С того не делается глуше…

Ничто! – Под громы этих бурь,
Под вопли на условной тризне
Выходит молодая дурь
Ещё бездумной первой жизни,

А о второй – мы знаем то,
Что в первой есть её приметы:
Небес ночное решето
И однодневные поэты.

ИНТЕРВЬЮ

Пока не требуют поэта
Ни к Аполлону на ковер,
Ни вниз, где медленная Лета
Не помнит никого в упор,
Пока талоны он имеет
И чай законный пьёт в тиши –
Пусть твой язык окаменеет,
О, собеседник,
Не спеши,
Не говори с ним «о высоком»
И не вымучивай привет…
Пока ещё набрякшим оком
Облокотясь на белый свет,
Он видит свет зелёный, красный
Уже обмокнутый во тьму –
О, собеседник, о, напрасный,
Твои подходы ни к чему! –
Подходов нет: как ветер в поле
Ты не обрящешь никого…
В конце концов, есть Божья воля,
Связавшая уста его!

*   *   *

Г.Г.

Глаз вопиющего подбит:
– Поэт? – и сразу в лоб!..
Он вмёрз, как в глину – трилобит,
В подлунный свой сугроб.

За ним – не то огонь и дым,
Не то – метель, мороз…
Но он – живой, зане – над ним
Мы не точили слёз.

Он есть, как истина в вине
И как вина в судьбе,
Он осаждается на дне
И вьюжится в трубе.

Ему и смерть – недолгий сон,
И выводы – не орг…
Он точно длинношерстный слон,
Спьяна попавший в морг…

А кем дозволено бродить
По нашим временам
Таким, как он, – не нам судить
И понимать не нам.

МЫТЬЕ ОКОН

Что ж, если постичь тяжело
Судьбы нашей умысел тонкий, –
Давай, промывая стекло,
Снимать с него плёнку за плёнкой:
Сдирать и январь и апрель,
Распяливший губы рыдальцем,
Кресты из бумаги,
Шрапнель
И страх, прилипающий к пальцам.
Тот холод, без крошки во рту,
Тот марш с разлинованной грудью,
Тот скорбный возок на мосту,
Толпу на подходе к безлюдью,
Болотище без берегов,
Огонь под коростою суши –
До чёрных и красных кругов,
Где маются грешные души,
До точки, где вымысел наш
Мешается с замыслом вышним,
Где крепко
Седой метранпаж
Над словом задумался лишним.

ПЕСЕНКА ИЗ РАДИОПЕРЕДАЧИ

…В зазор между створкой и створкой
Протиснулся воздух живой
И вздыбил листки над конторкой
И волосы над головой,

Что страху давно не под силу…
И, как водосток на ветру, –
Какую-то главную жилу
Заставил гудеть поутру:

О том, что друзьям выдаются
(Прошедшим сквозь козни врагов!)
И смелости полное блюдце,
И пригоршня умных мозгов,

И сердце из алого шёлка,
Чтоб не позабыть никого,
А также стальная иголка
Во глубь, в середину его!..

*   *   * >

…А утренняя тишина
Подобна трёхлитровой банке,
Где жук встряхнулся ото сна
И шмель от муторной молчанки.

Звук поездов шуршит, как ткань:
Миткалевая занавеска…
Нет, не содержит эта рань
Ещё ни скрежета, ни треска!

На рынке взятая, сирень
Вторые сутки дышит югом…
Нет, не содержит этот день
Ни капли, сквашенной испугом! –

Поскольку почта – на замке,
Приёмник твердо взят за глотку,
Поскольку давеча в ларьке
Опять не продавали водку,

Мордастый ангел куркуля
И мой чахоточный – умора! –
Толкуют обо всём, пиля
Дрова у общего забора…

*   *   *

Отдельно – суетная ночь
Застольная, отдельно – эта,
В саду стоящая обочь,
Как лампа в мягком круге света.

Отдельно страсти бытия,
Шумливые собачьи свадьбы,
Отдельно, Господи, твоя
Любовь – с листа её сыграть бы.

Но тем, кто здесь наперечёт,
Дана отрадная награда –
И в море лунное течёт,
Течёт «Ночная серенада»!

И, наклоняясь с высоты,
Во тьме найдя её  —   по звуку,
С улыбкой принимаешь Ты
Дрожащую в волненьи руку.

ИЖЕ ЕСИ…

Который – есть. Который смотрит – сквозь.
Который вниз протягивает руку.
Которого, когда бы довелось,
И мы с тобою отдали на муку.

Который был собою до конца
И мог с того судить – куда суровей.
Который нам отворотить лица
Не дозволяет от дерьма и крови.

Который – стыд. И раздирает грудь.
Который в сеть уловит птицелова.
Который – нам вменяет крестный путь,
Но ободряет мыкающих слово

К дальнейшему, покуда лоб в огне,
Душа в слезах и сердце льнёт к могилам…
Который – Вера и Отрада мне
И всем – Любовь, кому она по силам.

*   *   *

«…Я зачитался».
Рильке

…Читать, читать! – как прежде – пить,
Гордыню растворяя в горе, –
Бессмысленна земная прыть
В открытом небе или море:

Забыть себя, лежать меж сред
Спиной к полуденному диску,
Читать любой вспотевший бред,
Как ту, предсмертную записку.

Читать, ни с кем не говорить,
Меж всех космических подлодок,
Меж тем, как чайки будут брить
Небес курчавый подбородок,

Меж тем, как чёртики – к грозе –
Пойдут сновать по тусклым водам
И пастырь по своей стезе
Сойдет к испуганным народам,

Читать – под топота исход,
Под расщепляющийся атом,
Под полное смыканье вод
Над несомненным Араратом,

Под возбуханье Атлантид –
Пока в своем алмазном круге
Об незнакомый алфавит
Ты лбом не стукнешься в испуге.

*   *   *
Куда угонишь самолет?
И, главное, зачем?
Сама себе – и мёд и лёд –
Кому печаль повем,

С собой таская и кляня
И меры и веса,
Когда повсюду на меня
Глазеют небеса?!

Зачем вдали от синь-полей,
С мошной ли, без гроша,
Ещё загадочней и злей
Российская душа?

Ей подавай свой рай земной,
Свой ад на одного,
Своё предчувствие, весной,
Бессмертья своего…

*   *   *

…Какое лето подойдёт!
Какая жизнь тогда настанет,
Какой созреет небосвод,
Какое яблоко нагрянет!

Вот-вот,
Сейчас,
Ещё чуть-чуть –
И всё узнаем без утайки,
И радость бросится на грудь,
Как пёс, изнывший без хозяйки.

И Рай ли, рой родимых душ,
Где пастырь кутается в бурку?
И вот уже играют туш,
И вальс,
И польку,
И мазурку.

За все грехи – прощенный свет,
Любовь – за ненависть в награду…
За семь неурожайных лет –
Семь тучных снов явились кряду.

ГЛАЗ ВОПИЮЩЕГО

ПОДРАЖАНИЕ КИТАЙСКОЙ ПОЭЗИИ

М.Лыхиной

Прочесть бы вам чего повеселей,
Но – осень, и не топят, чёрт возьми,
Лишь ворох местных золотых рублей
Шуршит в потёмках ранних за дверьми.

…И вот у Марьи, точно у Ду Фу,
Течёт ручьями сирость с потолка,
Определяя первую строфу
И акварельный привкус языка.

Он дом хотел построить, где тепло,
(Ду Фу, поэт) для тех, кто брёл меж двор,
Но снова крышу ветром унесло –
И Марья видит очертанья гор

Небесных – прямо с койки у стены,
То пригород, то – вовсе далеко,
Так, что сырые раменья видны,
Где лешие сражаются в очко,

То явится ей заячий исход,
То хмурый путник на гнедом коне,
То щекотуний неживой народ
Сползает в омут зимовать на дне,

То храм во прахе, то подвоз вина
Сквозь вечный бой почуявших лафу.
А то река осенняя видна
И лодка с неприкаянным Ду Фу.

*   *   *

Отчего – и чайник закопченный
Грустен, точно темный край небес?
Кот простой скорбит, как тот, ученый,
Знать не без понятия, не без…

И большая старая квартира,
Полная непуганых углов,
Говорит нам о печали мира,
О втором, ночном значеньи слов.

…Странная судьба, сквозняк вселенский!
Мысленно сливаются вдали
Тягостный Онегин, бедный Ленский,
Небо, продолжение земли,

Анекдоты, стоившие жизни,
Жизней, что не стоят ни гроша,
Думой о себе в своей отчизне
Пойманная русская душа…

*   *   *

Ничья, ничья, ничья! –
Не ваша и не ваша:
Фамилия моя,
Как именная чаша.

Не в башню повидней,
И не в славянолюбы,
Что из сплошных корней,
Как порченые зубы.

Не в ряд вальяжных львов,
Не в крестный ход – с кадилом,
Но – между жерновов,
Но – в очередь за мылом…

Ничья, какая есть.
Одна. Со всеми вместе.
А в родственники лезть –
Лишь к совести и чести…

*   *   *

…Как снег задуман тяжело,
Как много суток пролегло
Меж заморозком и метелью,
Меж первой мыслью о былом
И тем толстенным оргстеклом,
Что над царевниной постелью, –

Так не торопится казнить
Нас воля Божья – трётся нить
Не жёстче вымоченной жилы,
Душа пришкварена к костям,
А сердце рвётся по частям –
На то мы здесь и старожилы!..

Неповоротлива беда –
Как в речке стылая вода,
Негнущаяся в перекатах,
Как совесть в рыжих волосах,
Как время в башенных часах
И звук в колоколах горбатых.

Легко отчаянья избечь:
Гора сама сползает с плеч,
Коль ты ловчей и легче – втрое,
Но счастья ангельским пером
Меж третьим и вторым ребром
Тебя, как раковину, вскроют…

МОСКВА

М. Кудимовой

Здесь силишься вспомнить на каждом углу:
Возможность ли сплывшую, жизнь ли иную,
Любви ли двуручную злую пилу,
Смертельной гордыни сухотку спинную?..

Ненашенский демон
И ангел чужой,
И морды вороньи картавят из дупел…
Остывшую молодость хлещешь вожжой –
Скорей бы Господь её уконтрапупил!

Полсотни друзей – не преклонишь главы:
Гулянки, свиданки, тяжелые веки,
Ни с кем не удастся остаться «на вы»,
Ни с кем, разбранясь, не проститься навеки.

Здесь – дела пытать и от дела лытать,
Из камушка сок выжимая помалу,
И, чашу испив, как нагруженный тать,
Дворами во тьме пробираться к вокзалу.

Родную провинцию видеть в упор,
С обратным билетом плацкартной фортуны –
Свой питерский морок,
Болотный простор,
Тоски смердяковской гитарные струны.

*   *   *

М.К.

За все грехи, за все печали,
За след железа на челе
Мы самых смертных привечали
Из всех, живущих на земле.

И каждый встречный мог злословить
И камень бросить в огород
И бочку дегтя приготовить
Для незакрюченных ворот…

Свободней долга, жарче страха,
Белей, чем зимняя река,
И та, последняя рубаха,
И эта, левая щека.

Слетает на плечо синица –
Из сердца, пуха и пера,
Как вавилонская блудница,
Как милосердная сестра.

*   *   *

Люблю тебя, но, Боже, – без имен!
Из страха сплетен, из боязни сглаза,
Без теплого сочувствия сторон,
Спасительного братского наказа…

Бесспорен путь. Что будет – суждено.
Мы никуда отсюда не уедем.
…Я лестницу спущу тебе.
Окно.
Полночный час.
Бесплатный цирк соседям…

Я вынесу тебя под епанчой.
Я вынесу недельную разлуку –
И у Николы отмолю свечой,
Не жадничая, по рублю за штуку.

И оживу. Так водится во сне –
Среди погонь, авралов и аварий.
И страсти переменятся во мне,
Как синий глаз, а в непогоду – карий.

*   *   *

Смутясь бесстыдностью анкет,
Как бы присутствуя на тризне
Своей, поймёшь – в них правды нет,
А вправду прожиты – три жизни:

Одна лоскутная, как том
Деяний, избранных склерозом,
Вторая, точно суп с котом –
Отложенная на потом,
Вся – ближе не к шипам, а к розам.

И третья, полная пустот,
Лакун, лагун в гниющей ряске,
Где ждут годами у ворот,
Где скрыт в тумане поворот
От кульминации – к развязке.

*   *   *

Как бьёшься ты – совсем не так, как я,
И словно бы совсем в другую стену,
Но жизнь моя (читай: душа моя)
Летит прижаться к твоему колену.

…Плутать вдвоём, прихрамывая врозь,
Прилаживая ролики к турусам,
Невежество – к незнанию: авось
Два минуса, окрестясь, предстанут плюсом.

Но ты легко меня переживёшь,
Но я надену крылышки стальные –
Как мы забыли: «пыльник», «макинтош»,
И первую любовь, и остальные –

Зачуяв той, грядущей жизни зуд,
Где были мы и станем вновь – другими…
Скажи, ты помнишь, как тебя зовут?
А мне ещё не выдумали имя…

*   *   *

Сирота королевского рода –
Ты не хочешь идти под топор!..
Жизнь истаивает год от года,
Там, где мальчики красят забор,
Там, где лунные бедные Лизы,
По оврагам ужи да ежи,
Где предсмертного счастья сюрпризы
За манжетами прячут ножи.
Сколько легких, нестрашных концовок
Не на выбор, но всем напоказ,
Чтобы тот, кто влюблён и неловок,
Обогнул свой заведомый час,
Даже не подломивши колена,
Только слыша в душе голоса –
Был бы заживо взят непременно
В эти, хладные к нам, небеса!..

*   *   *

Уйти на базу,
Пить до дна,
Закрыться на обед –
И поглядеть сквозь ближних – на
Вдали недвижный свет,

На луч, упершийся в пупок
Небес, клубящих плоть,
Где непрерывен кровоток,
Что запустил Господь,

На броунов нарядный рой,
На ясный коридор,
Которым бабочка-душа
Восходит на простор…

…А повернув глаза, как тот
Бинокль кверху дном –
Лишь угадаешь нос и рот
В лице, тебе родном.

Увидишь муравьиный клён,
Шутейный дым на дне
И дом, зажатый с трёх сторон,
С незнамо чем в окне…

Но ты-то знаешь, сукин сын:
Там ловит свет звезды
Твой «ванька-мокрый»,
Твой кувшин
Невыпитой

Воды.

*   *   *
Как капли ртути слиться норовят –
Так тяжелеет встретившийся взгляд,
Так тянется душа к сестре по духу,
Своей товарке, страннице в ночи…
Мы отвернулись, ты похлопочи –
Поймал её на клятву, как на муху.

Все травки ей назвав по именам,
Ты прокати её по временам
Минувшим, как по саду в таратайке,
И дай надежду: до последних дней
В одном эфире кувыркаться с ней…
И дай червонец за ночлег хозяйке.

И, ей приснившись (первой – не второй),
Собою вовсе белый свет закрой –
И всё, свободен, отправляйся дальше:
Таких мы видим только со спины,
Кто над своею волей не вольны,
На ком – ни крови, ни греха, ни фальши.

ТОСТ

…Я не о тех, кого, любя,
Мы претерпели и – очнулись,
Кому, не помня, не скорбя,
Во след без гнева оглянулись.

Я не о тех, кто выбрал нас,
Но слова доброго не скажет,
Кто в смертный и посмертный час,
Как тяжкий грех, на сердце ляжет,

И не о тех, кто – ни при чём,
Кто здесь, на позднем карнавале,
Молчит и дышит за плечом…
Как – повезет, уж им – едва ли!

Все изошло: тоска и спесь,
Надежда, и алчба, и мука…
Но я о тех, кого – поднесь
Из нас не выгрызла разлука!

*   *   *
Все пожеланья сбываются, только живи –
По-человечески, только люби и жалей,
Все пожелания – от разделенной любви
До нахожденья в дырявом кармане – рублей.

Только люби и жалей – не сморгни, не пойми,
Что происходит… Поняв, позабудь поскорей.
Только не требуй, чтоб ближние были людьми,
Ангелами во плоти, только ямбохорей

В раны не вкладывай: есть на то – море и лес…
Только не жди, что губить перестанут, любя.
И не проси никаких запредельных чудес,
Что не зависят от Господа и от тебя.

ПИСЬМО

Ещё денек, ещё годок…
Да полно! Хватит сквозь разлуку
И так короткий поводок –
Ещё наматывать на руку!

Я – здесь. Куда ни кинешь взгляд –
Кругом: (себя не называя)
Я – этот кривобокий сад
И этот неприход трамвая,

Теней локтистых толчея
И пауза ночной дороги…
И над дорогой – тоже я,
Как есть: свечу тебе под ноги!

Не стягивай на мне петлю
Так ласково и осторожно:
Я оттого тебя люблю,
Что мне иначе невозможно.

Везде. В пространстве и в горсти.
И, если облачиться нечем,
Я – видимая часть пути:
С посулом неизбежной встречи.

ГЛУШЬ

Всё едем, едем… Так вот и свети,
Задремывая над землей покосной…
Кузнечики по всей длине пути
Урчат, перекрывая стук колесный.

Всё громче голос, мелодичней лад,
Неодолимей южное влиянье –
И вот перерождаются в цикад
Под действием тепла и расстоянья…

Слипаются и очи и лучи,
Как водится всегда об эту пору,
Ладонь моя по воздуху стучит,
Как палка по садовому забору.

…Куда везёшь, родимая земля, —
Навстречу Львам, Драконам и Собакам,
Не в эти ль необъятные поля,
Засеянные млечным звёздным злаком?

Кому несёшь ночную красоту,
Сорвав с себя туманную рубаху, —
Не господу ли нашему Христу,
Не господину ль ихнему Аллаху?

Кому глаза отводишь, чуть дыша,
Замазав тьмою все рубцы на теле?
И почему – доселе хороша?
И отчего ещё жива доселе?

*   *   *
Стреножен трактор в васильках сырых.
Корова на дворе, калитка на запоре.
Один из Гончих псов неправедно задрых –
И канула звезда за окиян за море.

Отзынула она за море-окиян
От улья своего, где летка да навесец…
Как ей живется там под праздник рамазан?
Как пестует её колючий полумесяц?

Ей кланяется дед Семенов и сноха,
И прокуратов внук, и Краля, их кобыла…
И там, поди, живут, но долго ль до греха,
А тут, коль нет дождя – и к ночи не уныло:

На станции в обед давали «Айгешат»,
Мы взяли про запас – и вот, нашелся случай!
И прокуратов внук залез в Семёнов сад
И яблок приволок во здравие летучей.

Как небеса темны вкруг дырки от неё,
Как воют на луну дворовые собаки!..
И светится во тьме отволглое бельё –
Как дальних палестин таинственные знаки.

ВРЕМЯ «Ч»

Вот и к нам воротился уставший от роз соловей
И с восторгом зашёлся в густой полудикой куртине,
Где берёзы туманные в лапах еловых ветвей –
Как в руках темнокожих сатиров – сырые богини.

Ты не бойся, потрогай молочную эту иглу,
Что ещё не научена, точно стальная, – колоться…
Так лениво любовь поднимается вверх по стволу,
Как ведро поднимается из ключевого колодца.

Что весна вне политики – это понятно. Но всё ж
Есть занюханный «Филлипс» и треск «Би-би-си» раскаленный,
И антенна, вошедшая в светлое бденье, как нож,
И газета на лавке, и гром поездов отдаленный…

Говоришь, пофартило? – На здешний, на северный лад:
Где душа тяжелеет, как ветка в предутренней влаге,
Где без звёзд небеса – всем лицом на дорогу глядят
И созвездия ландышей светятся в темном овраге.

Соловей и кукушка и голос пустого ведра…
Привалились к забору немая крапива и лютик
Близорукий… Как третьего дня и вчера,
Ожидается туча, гружённая громом до жути!..

В самом смутном краю без того неспокойной земли
Эта пауза между ударами (вроде кармана)
Так. что белые бабочки белого шелка нашли
И нашили белья и наткали в оврагах тумана…

Ночь – сама по себе, и округа – себе на уме;
Анафелис-отшельник живёт без пролития крови,
Месяц, выгнувши спину кошачью, сидит на трубе,
И вминаются в воздух тяжелые вздохи коровьи…

Близость грозных надежд не колышет сырую траву.
Край покоя подоткнут подолом над хлябью эфира.
Поспевает малина, и я, озираясь, живу
Меж травы и Стожар
Посредине разъятого мира.

ПОЖАР

Огонь… Пожар!.. Горим!!!
Соседи ли, мы – сами?!
И, как Нерон на Рим, —
Глядит закат на пламя.

…И курица с ведром,
И дед беззубый – с матом:
Горит родимый дом,
Усугублён закатом.

Все, сколько есть живых
Ещё в деревне нашей, –
Все в бликах огневых
Перед разбитой чашей.

Во тьме – один погост,
Что на пригорке тихом,
Где молча, в полный рост –
Разбуженные лихом…

Да кто бы глянул прочь! –
Дождя, Господь, не чуда! …
Сквозь них мерцала ночь
И плыл туман оттуда.

*   *   *
Эпохи прилив омывает село
Ночное, почти позабытое Богом,
И русская осень встаёт на крыло,
Спешит, выездная, над лесом и логом…

Хоть страсти сшибаются над головой
И звёзды сгорают и застятся мраком –
Как камень, поросший подводной травой,
Все десять дворов под одним зодиаком.

И что ж? – в океан этих смутных времён,
Осенних ночей, что к порогу прибило,
Глядит только стая сонливых ворон,
Да пара собак, да гнедая кобыла,

Да луг жесткошерстный,
Да стог на холме –
Солома, что будет исправно едома,
Да фраер столичный (себе на уме),
Да угли сырые сгоревшего дома.

*   *   *
Галактических выселок медвежий угол.
По ночам движок зажигает в небе
Марс и Вегу. Наряд огородных пугал
Может дать представленье о ширпотребе.

Света край – был задуман, как край болотный.
Но болота нынче – кому преграда? –
То заглянет дождик, вполне кислотный,
То защёлкают пыльные листья сада.

Так что знаем точно: живём не хуже
Прочих умных людей, что поближе к Богу,
К чёрным дырам, сверхновым… И мы – не вчуже
И посильно готовимся к эпилогу:

Разбавляем соляркой живую воду,
В чащу ходим на тракторе за грибами,
Чтоб и наша трехвёрстка легла в колоду,
У прогресса не путаясь под ногами.

ОБЛОЖНЫЕ

Все – в дом: и кот и комары.
И мы. И ласточки. И мухи.
В колоде мокнут топоры.
Зато дрова под крышей сухи…

Дождь замесил поля и лес,
Как замысел, как на ночь – тесто,
И если кто глядит с небес,
Он наше не отыщет место

Во мгле, где брезжит лишь сырой
Подмаренник, да вот, бумага,
Где величается – горой
Надкус высокого оврага…

На кой мы здесь ему сдались! –
Что он на ощупь ищет дверцу,
Зачем его пустая высь
Нас тщетно прижимает к сердцу?!

И как ему ещё не лень
С погодой сопрягать приметы
Для среднерусских деревень
Такой зарёванной планеты…

*   *   *
Росы в железной бочке – на три пальца:
Сырой паёк последних летних дней…
Два эльфа, легкокрылых замерзальца,
Опохмеляться прилетели к ней

(Когда – полётом – этот шаг булыжный
По воздуху ещё мы назовем!),
А третьим – червь навязывался книжный,
Прикидываясь дождевым червём…

И если б ты очнулся в эту пору,
Пока болит и мёрзнет голова,
Поймал бы миг, когда приходят к вору
Внезапные короткие слова,

Услышал бы прокуренный петуший
Не то что голос – скрежет на заре
И разглядел погубленные души
Под кровлей в незаделанной дыре,

Узрел звезду с широкоскулым ликом –
Чу-у-ть выше, чем висят твои носки,
На небе, до отчаянья великом
И здешнем до озноба и тоски.

*   *   *
На почту ходила старуха,
Да – мимо!

Я завтра – сама…
Терзания пленного духа
Не повод ещё для письма.
Ни ведьмина эта погода,
Что в птиц превращает кусты,
Да крылья ломает,

и брода
Всё ищет среди темноты,
Ни страх, ни дырявые руки,
Ни наглых мышей хоровод –
Не стоят домашние муки,
Ей Богу! – ни слова, но вот:
Бессрочная ссылка отдельных
Судеб! – Но – комок тишины…
Я – чайник, я – ворон, я – мельник,
Я – житель далекой страны.
Мне тесно! То горы, то долы,
То ветви, по стёклам скребя…
Я чёртовы эти просторы,
Как скатерть, – рвану на себя! –
Застряв между станций постылых –
В дожде, в листопаде, в снегу…
Что – письма!.. Я больше не в силах.
Я просто уже не могу.

*   *   *
…И стала тьма. Столбы свалила,
Разъяв пространство на куски,
Неуправляемая сила
Осенней тяги и тоски.

Опять звезда летит, как пуля,
С присвистом вестницы худой –
Как будто не было июля
С его стоячею водой,

Ни рыб, ни жаб, ни тех, что слева
За домом – гроздьями цвели,
Ни сна, ни мирового древа,
Ни тверди неба и земли –

Всё гнется, всё трещит и стонет,
Грохочет жестью на весу,
И небо с тонким криком тонет
В разбушевавшемся лесу.

Любовь, рванув отсюда к югу,
Крушит и рушит на пути
Всю наболевшую округу,
Всё, что не в силах унести!

…Лишь – тень во тьме, средь злобной таски,
Из колтуна гудящей мглы –
Зову её, срывая связки,
Хрипя, хватаясь за стволы…

*   *   *
Шквал оборвал сырые провода.
Вторые сутки мы сидим при свечке…
И даже не доносится сюда,
Как рубят у Петровых на крылечке
Капусту. На шестнадцать вёрст вокруг
И на сто вёрст, и там, за окоёмом, –
Нет жизни в мире. Только светлый круг.
И даже крот, что ход прорыл под домом,
Из этой песни выпал в ту, ещё
Которой нет…

А мы б её – с подвывом!
Беру свечу – и круг перемещён,
И печь вплыла к сидельцам терпеливым…
И если бы не капли на стекле,
Не свист из параллельной нам Вселенной,
Не ведьма на бузинном помеле,
Не жалоба из чашечки коленной –
Мы б, как в открытый космос, вышли в сад:
Где справа – Сан-Франциско, слева – Питер,
Где два последних яблока висят
Не ниже, чем Венера и Юпитер…

*   *   *
Глушь хороша уж тем, что нас возвращает к тексту –
В замысле и объёме Божьего монгольфьера…
Пугало в огороде тоже не склонно к бегству:
Снизу – морковь и брюква, сверху – любовь и вера.

К этой центральной точке, сами – событья мира
Приволокутся утром и отползут в тумане,
И, с насекомым зудом, жительницы эфира –
Яснут ночные звёзды в небе до новой рани.

То облака окружат, перегибая дали,
Леса прилив случится, листьев головоногих…
…Ну, посуди – чего мы здесь ещё не видали:
Каиновых замашек или страстей убогих?

Кстати, коту – собратья снова набили морду,
Что не мешает чувствам и ничему не учит.
Так ему и явиться к Господу – драну, горду:
Дарии,

тамерланы,

гунны – и он до кучи…

Мы у себя – не правы. Вы на себя управы
Ищете у себя же… То-то – и смех и горе!
…В избу, когда стемнеет и отсыреют травы,
То ли сосед скребётся, то ли memento mori.

ЗНАК

Во мраке зимних звезд,
В соленом лунном снеге
Встает промерзлый крест,
Как узник – на телеге,
Как мозги набекрень,
Как выстрел одиночный,
Как Ангел в Судный день,
Как совесть в час полночный.
На нём из ничего
Серебряная справа,
Не миновать его
Ни слева и ни справа.
…А волк ещё не выл,
И птицы смылись – к югу:
Так пусто! – нету сил
И глянуть на округу.
Две сваренных трубы
На стыке иней гложет…
Что это – «если бы…»?
Или уже – «быть может…»?
О, не томи. Господь!
Встряхни, ночной вожатый,
Трепещущую плоть
И дух, висками сжатый…
Ни звука с высоты,
Ни ветра в мёртвой вербе…
Здесь только я. И Ты –
С усмешкой на ущербе.

ТРЕТИЙ АКТ

Из «нет» и «никогда» – корявый черновик,
Из подворотен, сквозняков и стужи,
А суть черновика – прозренья краткий миг:
Как если затянуть петлю потуже –

Блеснет последний свет
И озарит судьбу!
Но приотпустишь вервие: от вдоха,
От выдоха – сладка и щелочка в гробу,
И яма хороша и ласкова эпоха!

Да вот слова нейдут,
Не шепчут в темноте
Ни ангел, ни сударыни святые…
Одна луна висит, как ягода в кусте,
И паузы роняет золотые.

Помучаемся ж всласть! – и расстегнем уста
И уши навострим, как в лавке шкурка кунья,
И спелую луну во глубине куста
Надкушенной висеть оставим в новолунье…

*   *   *
Между темным Таганрогом и слезящимся Ростовом
Пролегла ночная трасса, негативом трассы млечной…
Ночью греешься ознобом и незлым родимым словом
На обочине сыпучей, и пустой, и бесконечной.

Едет с юга жук навозный с гордой мордой скарабея,
Свет негнущийся вползает на холмы и на ухабы
И, обваливаясь разом, костенея и грубея,
Бьет в запавшие глазницы рябоватой скифской бабы.

И тотчас во тьму роняет онемевшую дорогу…
Пролетели ведьмы клином – подоить колхозных зорек,
Следом щурки просвистели: где-то там – не слава Богу,
Приподняв «низовку», ветер, что на вкус полынно горек.

Разноглазый лайнер звезды раздвигает, как кустарник,
Спутник прыгает с блошиной прытью в поисках поживы,
Над Ростовом, заключенным в плотный дымный накомарник, –
Неопознанный, бессонный, одинокий и служивый.

И опять картина мира – в перепадах краски черной.
Путник путника боится, и милей любая нечисть,
Так что шастают пришельцы на тарелке безмоторной,
Огоньком у бензовоза разживясь и обеспечась…

СУХУМИ. ПЕРЕД ВОЙНОЙ

Рыжая курица спит на умывальнике стоя,
Влажные полотенца навострились на запахи моря,
Каменная лохань полна сухой темнотою,
Жестяным фонарем пролога освещено подворье.

Ночь лимоном и лавром пахнет, но живет ненамного дольше
Дона Карлоса – дон Гуан, и часы сочтены – обоим…
При подсчете окрестных звезд можно сбиться в сторону Польши
И жизнь тем самым продлить, если только мы ее стоим.

Маленькие трагедии склонны к быстрому росту –
Как турецкая туча над нашими берегами,
Как платан, обтрепавший свою коросту,
Как прощальная тень на привязи под ногами…

…И вот уже буря – поножовщиной посреди пира,
И молнии раздирают ночь, шелковую и живую,
И жажда любви и страстная жажда мира
Притягивает к себе ту, последнюю – шаровую.

БУРЯ

Как глобус Воланда, закручен моря свод:
Там ясный свет, а там гроза с обрыва –
И левый край, встревоженный, ревет,
А правый край струится терпеливо…

Здесь на излете жизнь меняет цвет,
Лицом бледнеет, припадает пеной
И все следы своих минувших лет,
Как угли, лижет, мучаясь изменой.

Вчерашний плавник – нынешний костер
Почти залит, как горловые крики –
Когда с полунебесных водных гор
Срываются громовые языки!

И в час такой – по-братски Зло с Добром,
Щека к щеке – глядят во тьму, как дети
На страхом озаряемый разгром,
На вскинутые к звездам Божьи плети…

ПЕРЕБИРАЯ ФОТОГРАФИИ

Всего-то прошло года три. что – не срок для кувшина,
Не срок – для вина и, подавно, не срок для разлуки,
Но как обезлюдела певчей Мтацминды вершина
И ветви в безветрии виснут, как мертвые руки!..

Всё – призраки больше. И больше – летают. И – выше.
И в общем молчании только у них – разговоры:
Нездешний кутеж обсуждая меж кошек на крыше,
Кружатся себе, собирают компанию в горы,

Где будет на склонах шуршать разноцветная пена
Осенних деревьев (и нас привечавших когда-то),
Где не по-людски подломив травяные колена,
Бетанский кузнечик помолится после заката…

Монах молодой, что спустился по тропке с вязанкой,
Монах бородатый, ловивший козу на поляне,
Затеплят свечу, принакрыв поллитровок) банкой,
Чтоб ночь отпугнуть на три шага от Божьей Бетани,

Чтоб черная кровь – ныне с глузду сошедшего мира –
В обход клокотала. Чтоб вдруг просочившись на снимок,
Те призраки хлеба, кварели и свежего сыра
Уняли бы дрожь ненаглядных моих невидимок!..

…Все это – дорога. Над ней – полуночная птица,
А это – ты сам, напеваешь, не глядя под ноги.
На шляпе светляк. У порога – свеча золотится…
И крест под багровой луною стоит на отроге.

*   *   *

Все разошлись, расплылись, разлетелись, разъехались – все…
По территории лагеря бродишь под Богом и флагом.
Дохлая шлюпка гниет на пустынной косе.
Призрак завхоза ползет, чертыхаясь, терновым оврагом.

Сотни четыре иль пять подсыпающих лет
Скрыли в кургане тот слой, пусть не больно культурный.
Ты возвернулся, чтоб косточки вынуть на свет:
Косточки, звездочки, ябеды, горны и урны.

Дружбы, любови – так долго в земле не лежат.
Глянешь с обрыва, помянешь согревшимся пивом…
Весь урожай или градом побит, или сжат,
Или закатным надрезом сочится над вечным заливом.

Бродишь один между сосен, бараков, оврагов, веков,
Вкопанных в землю небес облупившейся краски…
Побыл, хлебнул – да и полно! – и выбыл таков:
Молча – без зова, без слез, без надежд, без опаски.

*   *   *

Чем пристрастней, тем напрасней
В гневе – розыски врага,
Тем кривее и опасней
Жизни вольтова дуга:

Все ей – белое каленье! –
Справа – БУРЯ, слева – СУШЬ,
А меж них – переселенье
Плачущих бессмертных душ.

И на встречной точке круга,
Точке встречи по суду –
Мы не узнаём друг друга,
Как любовники в аду…

Солнце меж горами тонет,
Кровь сочится из ключей,
Да сквозняк во храме клонит
Пламя памятных свечей.

ПИСЬМО В АРМЕНИЮ

За десять лет сумев переменить
Страну и суть,
Сознание и шкуру,
Охолостить и обеременить
Всех, на иное уповавших сдуру,

Войной – субботний обернуть футбол,
Мор, трус и глад усугубив цунами,
История наиновейших зол
Не втиснулась,
Не встала между нами.

И если я из утреннего сна
К твоей щеке протягиваю пальцы –
Без разницы: какие времена,
Какой луны какая сторона
И римляне мы иль неандертальцы!

Где ты ни есть,
Но поутру – наждак
Твоей щеки – на расстояньи жеста,
И это будет оставаться так
В литом единстве времени и места.

Земля мала.
Созвездия тесны.
Светильники родны своей природой.
И если будем мы разделены,
То вовсе не блокадой,
А свободой.

Над нами – закаленное стекло
Такой крутой высокогорной ковки,
Что ярость мира, кровь его и зло
Шуршат вкруг нас,
Как бражники и совки.

ШТОРМОВАЯ НОЧЬ

Не разобрать ни музыки, ни слова
В базарной драке моря и песка…
Лишь ночь – над схваткой той – звездоголова
И знанием развязки – высока.

И вся она, по Божьему наказу,
Облокотясь на острые края,
Открыта человеческому глазу,
Как видимая часть небытия.

Она нема. Ей ничего не надо.
Она не слышит рева горних труб.
Однако ей – прикосновенье взгляда,
Как нам с тобой – прикосновенье губ.

А на безумцев, чьи – базар и буря,
Чьи, с тяжким грузом, треплет корабли,
Она глядит, свой круглый глаз прищуря,
До месяца усмешливой щели…

ВЕТЕР

Бессильный дух противоречья
Невнятным Божеским делам –
У, непокорность человечья,
Ветвей, приваренных к стволам!

Покусан бешеной собакой,
Сад раздирает грудь себе
Со всею силою инакой,
С кипящей пеной на губе…

Бежать без ног, кричать без звука,
Бояться ближнего куста:
Какая горестная штука –
Судьба, неволя, темнота!

Когда не дикий ты, а пленный,
Когда тебе твой жребий мал,
Когда за это Царь вселенной
Безумье на тебя наслал –

Маши рубахой, точно флагом,
Гуди, оттягивайся всласть,
Затем-то вышла бедолагам
Шальная ветреная власть!..

…Не это ль тянет тварь живую –
Исчезнуть в пламени свечи,
И мышь простую, полевую –
Летучей делает в ночи?

ТРЕТИЙ АКТ

…И хлынул снег! И спичку погасил.
Облепленный, но выбравший свободу,
На взлете ворон из последних сил,
Включив форсаж, из снега вышиб воду.

Хлебая вьюгу, клюшками стуча,
Прошли слепцы на поиск лыжной базы,
А в дом напротив – вызвали врача
И ждут его к исходу лунной фазы…

Хорошего хозяина – никто
В такую гиль не стал бы гнать из дома,
Когда бы дом – не то же решето,
А разговор – не смертная истома,

Когда бы дверь не выла на весу,
Когда бы Лир не подмигнул прохожий
И не загинул в паюсном лесу,
Где звери спят, покрывшись рыбьей кожей.

Да ты и сам – уже на полосок!..
Все выкрикнул на сцене перед всеми…
И тает жизнь, как сахара кусок,
Перед финалом источая Время.

*   *   *
Ночь напролет и зиму бесперечь
Там свет горел, как если бы Франциска
Ассизского в глуши топилась печь…
Над снежной крышей зависали диски

Оранжевые… Заяц и кабан
К крыльцу сходились по большому кругу
И ветер – зверем из далеких стран
Тащил в хвосте то оттепель, то вьюгу.

Под это дело хорошо спалось
В пустом дому, что был через дорогу,
И думалось, и мнилось, и пилось,
И без ехидства улыбалось Богу,

Во тьме проковырявшему глазок,
Меж звезд Ковша глядевшему на сцену…
И не душа ль стучалась в левый бок,
В себе растя и чуя перемену?

…А кто там еженощно у окна
Сидел (читал?), кто жил на самом деле,
Откроется в иные времена,
В проекции, невидимой отселе:

Где точка света – знает обо всем,
Где – сядем рядом, сухари размочим,
Куда – однажды ноги донесем
Или, точнее, крылья доволочим.

*   *   *
Дорога в закат упирается горлом стеклянным,
Где плавится небо и тучи окалиной стынут,
Но только не надо стараться быть шумным и странным,
А станешь орать – и тебя в тишину отодвинут,

Такую лесную, такую живую до дрожи,
И справа и слева без лязга замкнувшую звенья,
Что если бы сумрак не корчил усмешливо рожи —
То впору бы сглатывать влажный комок вдохновенья…

…Петь -лучше вполголоса, плечи не горбя и спину,
Шутить без натуги и так же брать верхние ноты,
Как жабья гитара в подруги зовет мандолину,
На стыке бельканто и хищной кошачьей зевоты!

Не все собрались еще – и полнолунье прохладно:
Хрустящие слизни и черви дюймового звона,
Но сердце их видит сквозь кожу, так нежно и жадно,
Как Бог и задумал любовь, не отлив эталона.

И кто там ни есть во Вселенной – готовятся в гости:
Тот перышки чистит, а эта – стоцветные бусы,
Кто шхуну кренгует, зубилом стуча по коросте,
Кто чинит колеса, кто красит эмалью турусы…

И не возникает вопросов над полною чашей,
Довольно и глаз – мироздание сгребших в охапку,
Стола на дворе, где беседует хлеб с простоквашей,
Сосновых иголок, нападавших в снятую шапку.

*   *   *

…Так бьёт восторженная дрожь –
Задумавших побег с урока,
Но – окрик:

– Эй! Куда идёшь
Допрежь положенного срока?
Ещё тебе – на глубину
Отправиться своею властью,
Ещё не ползала по дну
С фонариком над плоской пастью.
Ещё с приливною волной
Не мыкалась в прибое белом,
Ещё не видела спиной,
Ещё не слышала всем телом!
Побыв: и холкою вола
И перебитой лапой волка –
Ещё как люди – не жила,
Ещё на крике не замолкла…
Как говорится – труд и труд,
Каченье, тренье, скрип и скрежет,
Покуда дело разберут,
Страницы плотные разрежут,
Пока решат – куда, кому –
Крылатому и вилорогой:
Ещё один виток во тьму –
Перед дорогой…

ДНИ ПРОЩАНИЯ

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

…Куда я денусь?! – Вот, себе – лежу,
Подобно известковому ежу
На книжной полке…
Полно убиваться!
Я вижу даже лучше, чем вчера:
Был ночью дождь. И так свежо с утра,
Что стоит вам теплее одеваться.
И отвлекитесь. Горе – тяжело.
Оно меня, как кокон, облекло,
А хочется расправить – что там? – плечи?
Попробовать поплавать вдоль стены,
Как плавает обмылочек луны,
Совсем не замечающий увечья.
Но совестно смотреть на суету
В квартире. На гортензию в цвету.
Дышать в затылок, оставаясь сзади…
Все кончится. И свалится гора –
Как дождь прошел. А как лило вчера!
И вы не выспались…
Простите, Бога ради.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Одинокий полёт по ночному пространству,
Где уже не смущает незнанье чужого
Языка… но привычка к словесному пьянству
Побуждает шептать и облизывать слово,

Потерявшее крепость… Ни зги, ни детали.
Полнолунье Господне размыло созвездья
По стезе, той, которую так налетали,
Как, бывало, при жизни – проселок заездя…

Ни глазами вцепиться, ни сердцем прижаться,
Ни припомнить такую земную заботу,
Чтоб на ветке пустой помогла задержаться
Или зазимовать, примерзая к болоту.

Что любовью звалось – обернулось свинцовой
Гирькой: клонит к земле еле видную шею…
Утешаешься лунной улыбкой Отцовой,
Но – ответствовать – чувствуешь: нет, не умею…

Так то все – впереди, кроме русской привычки
К маете… И – печали, тоски виноватой,
И попыток нашарить табак или спички,
Что проходят, как правило, день на девятый.

ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ

Стемнело взлетное кладбище.
Отсчет обратный.
Пустота.
Висит и светится слезища
На месте павшего листа.

Столбом стоит покой надгробный,
В нем дух морской – и соль и йод,
А звездопад сырой и дробный
Движенье ночи придает.

…Все присказки, до самой сказки –
Нас треплет ожиданья дрожь!..
Ни сожаленья, ни опаски
В саду усопшем не найдешь:

Но есть простор – на все четыре,
Дощатый стол,
Небесный кров,
Упоминание о мире –
Одном из множества миров.
Земля кончается отсюда,
Над ней – пробитое стекло…
И только холодно,
Покуда,
Еще, покуда, не тепло.

ЭПИЛОГ

Как Вечность выглядит в понятьи дурака? —
Как небо в синий час после обеда.
Мед по усам течет,
Столбом стоит река
И Леда ждет непьющего соседа…
А если ей подол (не Леде, синеве)
Повыше приподнять – до тех краев предгорных,
Глядишь: еще одна! Сморгнешь: и вовсе – две! —
Из белых круч и туч, из карих бездн и черных…
Когда бы не полоть, не печь, не рвать, не жечь,
Не ждать и догонять, терпеть и ненавидеть,
Когда бы – воля! – жить, а к ней уменье: речь,
А к ним – желанье: знать и – видеть, видеть, видеть!
Когда бы глаз не крив, когда б сосед не слеп,
Когда бы сам – не гад, а брат тысячекратный,
Тогда бы кожей знал,
Что путь лежит не в склеп,
А в дальние края, где жемчуг незакатный…

ПРЕДЗИМЬЕ

Не порскнет полевая мышь,
Ни Боже мой! – из интереса…
И лес – не лес стоит, а лишь
Бесплотная идея леса.

Не куст, но замысел ольхи,
Не дождь – сырец возможной крови,
Не изобильные стихи –
Тоска об изначальном слове.

Первоисточник пустоты –
Где нет ни чаши, ни дороги,
Уже не я, еще не ты –
Тень – волка, промысел – берлоги.

Есть многоточие крота,
Есть послесловие рябины
И призрачная высота
Небес – кембрийской серой глины.

Вода – без лодки и моста…
Но, предвкушеньем славной хвори –
Есть пропасть белого листа,
И лишь она полна историй!

*   *   *

И покуда менялась изнанка света,
За пасхальной неделей отсчет надето
Начинался, и плавился лед в пруду,
И закат до углей пережег поленья
Ветер стих и послышалось шевеленье,
И земля зашуршала во всем саду.

Заворочался грызень под каждой веткой:
Кто кряхтел, кто зевал, кто шутил с соседкой,
Кто фасеточный глаз продирал, спеша…
И компания звезд наклонилась низко
К самой почве, к изнанке возни и писка –
И стояла дивясь и едва дыша.

Било полночь. Пичуга в гнездо вернулась.
И огромное время перевернулось
С ног на голову, плавно и поперек
Полосы прибрежной – легло восьмеркой…
Постоял в облаках и исчез за горкой
Шелковистый и бледный единорог.

Ничего не случилось помимо жизни.
Пропустившие зиму, кроили грызни
Прель земную, событья сшивая встык.
Жалось к небу набухшее поле брани
И светились на лунной пустой поляне –
Жесткий лист брусничный и волчий клык.

М И Р А Ж И С Т Ы

 ……….. …………     ПИТЕРУ ПРИВЕТ!!!!!!!!  

Альманах  Миражистов …………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… Константин КЕДРОВ, Никита С.МИТРОХИН, Николай ЕРЁМИН, Осип МАНДЕЛЬШТАМ,

Олег ВАЩАЕВ, Ирина ЗНАМЕНСКАЯ

2025

Автор брендаМиражисты,составитель и издатель альманаха Николай Николаевич ЕРЁМИН звоните 8 950 401 301 7 пишите nikolaier@mail.ru

 

 

 

 

0

Автор публикации

не в сети 4 месяца
Nikolai ERIOMIN1 902
82 годаДень рождения: 26 Июля 1943Комментарии: 8Публикации: 312Регистрация: 04-05-2022
3
3
8
7
[mycred_send amount=50 to="author" ref="Благодарность за публикацию" log="Благодарность за публикацию"]Перевести 50 баллов автору[/mycred_send]
Поделитесь публикацией в соцсетях:

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Все авторские права на публикуемые на сайте произведения принадлежат их авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора. Ответственность за публикуемые произведения авторы несут самостоятельно на основании правил Литры и законодательства РФ.
Авторизация
*
*
Регистрация
* Можно использовать цифры и латинские буквы. Ссылка на ваш профиль будет содержать ваш логин. Например: litra.online/author/ваш-логин/
*
*
Пароль не введен
*
Под каким именем и фамилией (или псевдонимом) вы будете публиковаться на сайте
Правила сайта
Генерация пароля