Эмма пробудилась от звонкого чириканья проворной ласточки. Та устроилась под окном и на своем птичьем языке усердно пыталась вырвать хозяйку комнаты из объятий сна. Эмма, окинув внимательным взглядом непрошеную гостью, едва приоткрыла второй глаз и прислушалась к настойчивому щебету упорной пташки. Ее дневной сон был прерван самым нелюбезным образом — резким стрекотанием и оглушающим стуком в левое ухо. Щурясь от яркого весеннего света, Эмма недовольно опустила уголки губ и стала разглядывать назойливого говоруна.
Солнечные лучи проникали сквозь оконное стекло, заливая комнату мягким, пологим светом. На стенах и мебели начали плясать тени, словно ожившие существа, переливаясь от бирюзового до золотистого. Завораживающая игра света заставила Эмму на мгновение забыть о вероломном птичьем вторжении, погружая ее в ощущение хрупкой связи с природой, где простые явления обретали почти мистическую красоту.
— Чирик-чирик-чирик, — вновь напомнила о себе ласточка, не прекращая своего стремления разбудить хозяйку дома.
Эмма больше не могла сопротивляться настойчивым уловкам хитрой пташки и, со скрипучей хрипотцой в голосе, обратилась к виновнице своего утра:
— Ласточка! Я не понимаю твоего языка. Зачем ты меня разбудила средь бела дня? Что тебе нужно?
— Чирик-чирик! — продолжала неугомонно петь птичка.
— Ну, наверное, ты голодная… Пойду за хлебом, — бесстрастно пробормотала Эмма.
Спустившись вниз, она, взлохмаченная и еще в помятой пижаме, быстро измельчила кусок хлеба, аккуратно положив крошки на блюдце, и вернулась к окну.
— Теперь она точно улетит, — подумала Эмма, надеясь наконец предаться своему послеполуденному сну.
Но вместо ожидаемого покоя раздалось новое трелевое напевание:
— Квист-квист-квист…
Птичка перелетела на миндальное дерево, росшее в весеннем саду Эммы. Дерево пробуждалось от зимней спячки, распуская пышные махровые лепестки под безмятежным голубым небом, словно вдыхая жизнь в тени давно минувших дней. Нежно-розовые цветки раскрывались в предчувствии скорой весны. С каждым годом это время очаровывало жителей маленькой деревушки, будто сама природа стремилась превзойти себя.
Крошки хлеба остались нетронутыми. Птичка даже не взглянула на угощение, словно ее визит был частью какого-то древнего ритуала, естественного для этого мглистого и прохладного дня. Эмма никак не могла понять причину столь странного визита. Звонкий стрекот и бесконечный треск звучали как неугомонный зов, пробуждая в ней мрачные, давно забытые ощущения. Казалось, голос ласточки пытался привести в порядок внутренний хаос, кипящий в ее душе.
Неожиданно Эмму пробрал холодный пот, а постоянное щебетание превратилось в эхо детских воспоминаний. Глаза наполнились гневом и обидой, в груди сплетались паутины бездонной грусти, и страх, подобный призраку, захватил ее целиком. Ласточка больше не была просто птичкой — в ее крыльях чудилось нечто зловещее, демоническое, вырисовывающееся туманным силуэтом.
Тем временем за окном сгущались темные тучи первой весенней грозы. Тревога уступила место странной, почти безумной решимости, будто меняющиеся очертания облаков давили на ее виски, доводя до края. Она вышла в сад, ощупывая взглядом каждую ветвь, протягивавшуюся сквозь остатки снега. На влажной, развороченной земле лежала полуживая мышь. Она едва дышала, а капли крови медленно впитывались в холодную, зябкую землю. От этого зрелища у Эммы подкосились ноги, сердце заколотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди, и голова пошла кругом.
— Господи, дай мне силы пережить это утро, — шептала она, чувствуя, как холод сковывает ее тело.
За калиткой послышался голос мужчины, приветствовавшего Эмму и выжидавшего ответа. Все происходящее ощущалось как наваждение — свет и тьма будто боролись за власть над ее душой. Незнакомец выглядел незаурядно: худощавый, с аккуратно выбритой черной бородой и лысиной, пробивающейся местами. Его круглые очки, казалось, придавали ему вид вечного студента, а природная уверенность в голосе пробуждала легкое доверие.
— Простите, не подскажете, как пройти к церкви Святого Павла?
Эмма сконфуженно взглянула на мужчину и, собравшись с мыслями, монотонно ответила:
— Да, конечно. Вам нужно следовать по этой дороге, потом повернуть налево. Через метров двести увидите церковь.
— Спасибо! Вы весьма любезны. Повезло вам жить в таком красивом месте.
— Вы, стало быть, здесь проездом?
— Да, я энтомолог. В ваших краях водится множество полужёсткокрылых цикад и чешуекрылых бабочек. Решил исследовать их, а заодно успеть на утреннюю службу.
— Верующий биолог — довольно интересное сочетание.
— На протяжении всей истории наука и вера всегда шли рука об руку. Люди привыкли считать науку рациональной, а веру эмоциональной. Однако и то и другое — две стороны одной монеты.
— Пожалуй, соглашусь с вами… А вы не могли бы мне помочь? У меня тут мышь…
Эмма показала ему на полуживое животное. Незнакомец аккуратно взял мышь, поместил в коробку, предназначенную для сбора насекомых, и благодарно кивнул.
— Надеюсь, она выживет. Иногда природа жестока, но именно в этом её величие, — произнес он задумчиво.
Эмма, вновь оставшаяся в одиночестве, смотрела, как силуэт незнакомца растворяется в лёгкой весенней дымке. Гроза затихала, но её душа оставалась подёрнутой мрачным туманом.
Ласточка снова появилась у окна, её голос звучал нежно и мелодично. Эмма почувствовала странное влечение следовать за птицей. Надев старый бабушкин плащ, она выбежала на улицу и пошла за ласточкой, не замечая тяжёлых капель дождя. Ласточка летела уверенно, как будто несла послание, а её крылья казались невесомыми, будто сотканными из света.
Внезапно густой, тяжелый аромат обволок Эмму, заставив её сердце забиться так яростно, словно оно готово было разорвать грудь. В тишине разлился странный шепот — призрачные голоса прошлого, что звали её в таинственные глубины забытых воспоминаний. Страх и жгучее любопытство сцепились в её душе, разрывая сознание пополам. Эмма остановилась, ошеломлённая увиденным: перед ней стоял кипарис с потемневшей корой, из которой сочились алые капли живицы, медленно стекая на сырую землю, словно древо само истекало кровью.
Автор публикации
