РАССКАЗИКИ (29-35)
Заслуженный работник судостроительной отрасли Павел Васильевич Успешный – фамилия такая – вышел на пенсию.
Ну, вышел и вышел – все выходят… Что об этом говорить?
Сидит Павел Васильевич утром на кухне, допивает остывший чай и не знает, чему посвятить наступивший день.
На дачу съездить? Так в дачном доме – порядок, участок снегом засыпан… Что там делать? Разве что дрова попилить, поколоть… Наколоты уже – на три года вперед.
Телевизор посмотреть – надоел.
В парке погулять – часок можно… однако, насморк… Вроде бы, лучше сегодня на ветер не выходить.
Книжку почитать – глаза устают.
Ну, нечем заняться… И кто эту пенсию придумал?
До неё не так было.
Сорок лет и три года Павел Васильевич был востребован.
После армии студентом, старостой курса, все организовывал… конспекты вел, шпаргалки писал, в стройотряды ездил.
После диплома работал молодым специалистом, затем ведущим специалистом, потом руководителем отдела в КБ, разрабатывал и защищал конструкторские проекты, мотался по верфям, изобретал… Получил 14 авторских свидетельств…
Начальником – строил корабли, проводил испытания, выдержал три дальних похода, выступал в Москве, в Министерстве…
Когда появились компьютеры – прошел переподготовку, освоил Windows, проектные программы, нужные сетевые сервисы…
После защиты докторской возглавил кафедру, учил студентов уму-разуму, проводил семинары и конференции, выезжал за границу с докладами… И по обмену опытом.
Когда выбрали депутатом – работал с населением, отстаивал интересы простых людей, организовывал культурные мероприятия, городские праздники…
И всегда – каждый день трудовой жизни – был кому-то нужен.
Кто-то звонил, кто-то что-то писал, кто-то заезжал на машине и вез куда-то… Кто-то ждал и сердился… Кто-то соглашался, кто-то возражал…
Жизнь бурлила, захватывала, била… Иногда – по голове…
А теперь?
Ни звонка, ни письма, ни визита… к старому сослуживцу.
Как в повести колумбийского писателя, Нобелевского лауреата Габриэля Гарсиа Маркеса «Полковнику никто не пишет», опубликованной в 1961 году.
Павел Васильевич встает, выливает остатки чая в раковину, выглядывает в окно.
Машины едут, прохожие идут, дети бегают – всем что-то нужно. Все к чему-то стремятся… Дворники снег с тротуаров соскребают – полезное дело.
Даже вороны чем-то заняты – перелетают с карниза на карниз, перекаркиваются…
Павел Васильевич берет двухлитровую бутылку из-под кваса «Русский дар» с отстоявшейся водопроводной водой – поливает во всех комнатах цветы:
Фикус – подарок на 50-летие,
Тещин язык – официальное название Сансевиерия – хоть тещи у Успешного никогда не было… Всё работа, работа!
Традесканцию – этот род комнатных растений был назван Карлом Линнеем в честь отца и сына Традескантов, английских естествоиспытателей, путешественников и коллекционеров.
Полил, наполнил бутылку вновь… Сел в кресло в большой комнате.
Смотрит на телефон. Ждет… А, телефон молчит, как мертвый… Ну, хоть бы какой звук издал… Хоть бы кто-нибудь ошибочно позвонил.
Ни намека…
Холодеют пальцы рук Павла Васильевича без дела… пальцы ног – тоже.
Разминает Успешный свои конечности… надел носки шерстяные. Потрогал радиаторы – чуть теплые.
Самому что ли позвонить, напомнить о себе… Ведь здоровый же еще мужик, сила есть… Опыт есть…
Кому?
Скажут, опять этот пенсионер надоедает… Чего спокойно не живется?
Может водки выпить?
Павел Васильевич берет с журнального столика «Панораму», изучает программу телепередач на сегодня… Ничего интересного… Какие-то глупые шоу, одни и те же новости…
Возвращается в кресло, констатирует:
И стал я бесполезным человеком.
Посидев немного, решительно встает, идет в прихожую, натягивает пальто, меховую шапку, зимние ботинки…
Ушел.
Минут через сорок возвращается с коробкой. Скидывает верхнюю одежду, распаковывает покупку. В коробке – строительный пистолет. Взвешивает его на руке, изучает конструкцию… Вставляет дюбель.
Садится в кресло в большой комнате – устроился поудобнее… Приставляет пистолет к правому виску. Шепчет:
Ну, прощай жизнь! Не суди строго… Сделал все, что мог.
Еще мгновение – и конец.
В этот момент звонит телефон. Успешный сердится… Недовольно откладывает пистолет в сторону, берет трубку:
Да, слушаю…
Павел Васильевич, здравствуйте! Как отдыхается на пенсии? А поработать не хотите? Вы нам очень нужны…
Учитель средней школы Илья Петрович Чернов – внешне очень похожий на героя Вячеслава Тихонова из фильма «Доживем до понедельника» – едет в трамвае со своим учеником, десятиклассником Сашей Беловым. Сидят на заднем сидении, разговаривают о любви.
Весеннее солнце временами выглядывает из-за туч, освещает салон косыми лучами.
Двери трамвая громко закрываются. Илья Петрович морщится, снимает очки, протирает их концом шарфа. Продолжает говорить:
Сейчас усилиями многих – каких-то «продвинутых» либеральных режиссеров, недоразвитых шоуменов – любовь низведена до какого-то пустяка, развлечения… Мешающего бизнесу, индивидуальному успеху. Кто-то – совсем недалекий – вбросил в обиход выражение «заняться любовью», имея в виду секс… Так и занимался бы сексом… При чем здесь любовь?
Саша не отвечает… Смотрит в окно.
Я учитель… Меня удивляет, почему главному в жизни нигде не учат. Почему, к примеру, в школах и вузах нет предмета «Любовь»? Почему считается что физике и химии учиться надо, а чувствам – не обязательно. Ведь именно необразованность приводит человека к поражению в отношениях. Сначала он боится, не знает, как признаться возлюбленной, затем предъявляет претензии, потом уже во взрослом возрасте может разрушить свою семью…
Саша реагирует:
И не одну! Как мой отец… Взял тапочки, зубную щетку… и ушел.
Илья Петрович словно не слышит:
Любви посвящены все лучшие художественные произведения мировой классики – литературные, театральные, кинематографические… Где факультеты любви, на которых разбирали бы эти произведения? Почему нет Академии любви? Почему самые главные и самые сложные вопросы человек решает частным образом…
Саша реагирует:
Или не решает вообще?
Илья Петрович не слышит.
В трамвае звучит:
Следующая остановка – улица Верности.
Трамвай скрипит колесами на повороте. Слышен плач ребенка. Чернов гнет свою линию:
Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) внесла любовь в официальный реестр психических заболеваний человека под шифром – F 63.9. Любовь отнесли к пункту «Расстройство привычек и влечений». «Любовь, как болезнь» расположилась после таких заболеваний, как алкоголизм, токсикомания, игромания и клептомания.
Оказывается у этих болезней общие симптомы: навязчивые мысли о другом человеке, резкие перепады настроения, бессонница или прерывистый сон, необдуманные, импульсивные поступки, аллергические реакции…
Саша возражает:
ВОЗ не вносила любовь в реестр психических заболеваний. Это был фейк. ТАСС опроверг ложное сообщение.
Да, какая разница. Фейк – не фейк… Симптомы-то налицо… Дело не в статусе и не в правдоподобности сообщения… Дело в том, что безумная, идиотская идея внедрена в общественное сознание. Ее процитировали сотни мировых СМИ, интернет просто бурлил комментариями… В этом и была задача провокаторов.
В трамвае звучит:
Остановка – Проспект Просвещения.
Трамвай скрипит, дрожит… Двери открываются, закрываются… Редкие пассажиры выходят, входят… Кондуктор проверяет оплату.
Илья Петрович продолжает:
Я выскажу парадоксальную, на первый взгляд мысль… Я убежден, что любовь – это не состояние… Любовь – это живая духовная сущность, которая по неведомым для человека причинам вдруг поселяется в его сердце… и подвигает на невероятные поступки… Иногда — на настоящие подвиги. Если человек, не реагирует на любовь, боится, заслоняется от нее какими-то логическими измышлениями, внешними обстоятельствами, любовь может уйти и больше никогда не прийти…
Саша вставляет:
Это уже катастрофа человеческой жизни… Знаю по себе.
Ты, знаешь по себе? Когда это ты успел? Так вот… Я абсолютно убежден, что только любовь помогает понять суть жизни, ее законы, ее гармонию… А, творческий человек просто обязан влюбляться и любить, даже если это трудно и требует усилий… Мужества… Его сердце должно быть натренировано, должно уметь открываться другому человеку.
Саша вставляет:
У меня есть знакомые старички – супружеская пара – которые не расстаются уже много десятилетий. Они в два голоса утверждают, что в супружестве сила любови с годами растет. Что они припаиваются друг к другу все сильнее и сильнее… И открывают такие-е горизонты жизни, такие-е-е возможности в себе, о которых в молодости даже не подозревали.
Илья Петрович ежится:
А я вот живу один, в смысле – без жены, без детей… с мамой.
В трамвае звучит:
Следующая остановка – Площадь мужества.
Тысячная купюра мнется в заднем кармане джинсов хулиганистого Витьки Ломова – с Лиговки.
Витька идет на Сенную за пивом.
Купюра в нижнем правом углу слегка надорвана. Витька опасается, что не возьмут. Тогда нужно будет бежать в Сберкассу, менять на хорошую…
Взяли…
Купюра ложится в ящик кассы, на такие же – правда не бракованные – тысячные…
Через пять минут ее выдают на сдачу Алевтине Константиновне – с Петроградки. Алевтина Константиновна пенсионерка, убежденная коммунистка, зашла в магазин за сигаретами – курит со времен Советской власти.
Через час Алевтина Константиновна оставляет купюру на Каменноостровском, в булочной.
Студент Степанов – с Московского проспекта – попросил разменять пять тысяч. В кассе булочной ему выдают четыре тысячных, среди которых – та самая, с надорванным уголком – и десять сотенных.
Рассеянный студент теряет надорванную на ступеньках станции метро «Горьковская».
Её тут же подбирает молодая мама Алена Коровина – с Васильевского. Алена едет на Невской проспект, заходит в Дом книги, расплачивается удачной находкой за толстую «Энциклопедию семейной жизни».
В Доме книги, перед закрытием, тысячная купюра причисляется к дневной выручке.
На следующий день, утром, ее вручают иностранному туристу Гюнтеру Вайсу из Германии. Гюнтер расплачивается неполноценной тысячной за прогулку «По рекам и каналам Санкт-Петербурга».
Купюра до обеда отдыхает в сумочке распространительницы билетов Жанны Окуловой – с проспекта Солидарности.
Жанна платит тысячной за греческий салат, кофе Американо и творожный чизкейк в Бистро на улице Рубинштейна.
Художник Вадим Васильев с улицы Декабристов забегает в Бистро и просит вернуть долг. Официант Григорий Нелюдин – житель Парнаса – нехотя, после долгих уговоров, отдает Вадиму надорванную тысячу.
Вадим в «Лавке художников» покупает на полученные деньги два загрунтованных холста на подрамниках размером 40х50 сантиметров… из Китая. Купюра оказывается в кошельке у продавщицы Нины Ивановны – с Гражданки.
Нина Ивановна после работы, по дороге домой, заходит за продуктами в магазин на площади Ленина. Оставляет купюру на кассе.
Тысячную получает подполковник в отставке Иван Закотин из Озерков. Приехав домой кладет купюру на холодильник. Её забирает жена – Софья Павловна.
На следующий день Софья Павловна идет на родительское собрание в школу, где учится внук Сеня.
Классная руководительница 6-А Надежда Львовна Плотникова – из Купчино – собирает на очередной школьный праздник. Купюра оказывается в прозрачном файлике вместе со списком учеников 6-А.
Через два дня надорванной тысячной расплачиваются за букет в цветочном магазине на Лесном проспекте. Даша Кукушкина – с проспекта Славы – недоверчиво рассматривает купюру на просвет, ругается по поводу надорванного уголка, но все же принимает деньги в оплату. Решает подклеить уголок скотчем.
Подклеенная переходит в руки дальнобойщика Ивана Копытина – с Лермонтовского проспекта. Иван – после дальнего рейса – решил прийти к жене с букетом роз, пришлось разменять пятитысячную.
У дома, в винном магазине Иван покупает бутылку шампанского – жене, и бутылку коньяка – себе. Расплачивается подклеенной.
Через час подклеенная – в портмоне Владимира Андреевича Ломова, бригадира плотников, с Лиговского проспекта.
Ломов приходит домой, снимает куртку, ботинки… находит домашние тапочки. В прихожей появляется взъерошенный, готовый к вечерней прогулке, сын – Виктор.
Папа, подкинь на карман, плиз.
Что, опять без денег?
Угу.
На, держи.
Витька, по надорванному и подклеенному уголку, мгновенно узнает тысячную купюру и хитро улыбается.
Спасибо, пап…
Чего смеешься? Мало даю?
Не, нормально… Да, так кое-что вспомнил…
Первоклассник Петя Катков сидит на диване в большой комнате и плачет.
Размазывает слезы по лицу, пытается остановить их – ничего не получается.
В замке скрипит ключ.
Входит мама… Из прихожей, через распахнутую в комнату дверь видит сына… Разволновалась. Скинув уличные туфли идет к Пете:
В чем дело?
Петя отворачивает лицо, не хочет отвечать. Мама заходит с другой стороны, присаживается на корточки.
Ну, так?
Мама, ты не поймешь…
Неужели, ты считаешь меня такой глупой… Давай, рассказывай.
Какое-то время Петя собирается с мыслями, потом тихо выдавливает:
Ну, просто я люблю одну девочку…
Мама облегченно вздыхает:
И всего-то!
Да-а-а… всего… А, она меня не любит… Вообще, не хочет замечать.
Мама встает в полный рост.
Хватит реветь… Лучше напиши ей письмо… Как её зовут?
Петя смотрит на маму удивленными глазами… Больше не плачет.
Ира… Какое письмо?
С признанием!
Петя не спеша уходит в свою комнату. На самой красивой закладке, самым красивым – из возможных – почерком, выводя каждую букву, пишет свое послание.
На следующий день, на перемене останавливает конопатую Светку Лукову и просит:
Свет, передай послание… Пожалуйста.
А что это? И кому?
Да, так… Ире Павловой.
И что мне за это будет?
Ну, хочешь, подарю такую же закладку?
Петя крутит письмо в руках… Светка успевает прочитать несколько слов.
Ладно… Давай, так передам… Без вознаграждения.
В начале урока «влюбленный страдалец» понимает, что ошибся с почтальоном. Все в классе улыбаются в его сторону…
Ира Павлова сжимает закладку в комок и запускает его в голову Пети. Одноклассники ржут… Кто-то шепчет: жених и невеста…
В класс входит Валентина Никифоровна, остановилась:
Что это такое? Павлова, ну-ка подбери… Зачем мусоришь?
Это его… Пусть сам и подбирает.
Катков, подбери… Дай мне.
Петя неуверенно идет между партами, поднимает свою закладку… Отводя взгляд, отдает её учительнице. Валентина Никифоровна разворачивает комок, читает… Смешки в классе продолжаются.
Наконец, учительница, подходит к Пете, гладит его по голове… Ученик удивлен. Класс тоже, шум стихает… Валентина Никифоровна всматривается в лица насмешников и говорит:
Что вы смеетесь? Вам завидовать этому человеку надо…
Светка кричит:
Это почему?
Потому что, он уже знает то, о чем вы даже не догадываетесь…
Класс напрягается, совсем притих… Петя уверенно поднимает голову.
Ира Павлова смотрит в окно, как будто всё происходящее её вообще не касается.
Ксения Потаповна в широком сарафане, в соломенной шляпке идет с корзинкой по июльскому рынку.
Подходит к прилавкам, пробует на ощупь помидоры… на вкус – персики. Сравнивает цены, интересуется: откуда овощи и фрукты…
Пока ничего не купила.
А рынок живет обычной жизнью. Торговцы тащат по проходу тележки с товаром, разгружают его, выкладывают на прилавки… По асфальту течет липкий, фруктовый сок… Жужжат осы, мухи… слышна незнакомая речь.
Один торговец восточной внешности кричит в спину Ксении Потаповны:
Ну, куда ты пошла? У меня сегодня – лучший товар рынка…
Женщина вздрагивает спиной на фамильярное «ты», но не оборачивается… Идет дальше, своим маршрутом.
Видит как невдалеке останавливается мини-фургон… Газель.
Подошла, присматривается.
Водитель, плотно сбитый мужичок в садовом комбинезоне, вылезает из кабины… Распахивает задние створки фургона, забирается в кузов, придвигает к покупателям ящики со свежими огурцами, кричит:
Огурцы… родничок, хрустящий, парижский корнишон… лучшие сорта для засолки! Подходи, разбирай… Даром!
Пенсионерки быстро ориентируются… подбежали, суют в руки мужичка пакеты, сетки… Садовод быстро наполняет их огурцами, отдает хозяйкам…
И не берет денег.
Ксения Потаповна в недоумении. Придвигается поближе к странному явлению.
А ящики быстро пустеют, хоть и много их.
Свой пакет Ксения Потаповна тоже протягивает… Когда еще такое на рынке застанешь.
Получила обратно с огурцами, но от фургона не отходит, наблюдает…
Наконец, мужичок все, что привез – раздал, створки захлопнул, уезжать собирается.
Тут-то его Ксения Потаповна и подсекает:
Огурцы-то, ворованные что ли?
Садовод обернулся, вид обиженный… руки в мозолях показывает:
Зачем так говоришь, хозяйка? Свои… Вот, этими вот руками, выращенные!
А почему за так раздали?
Мужичок улыбается, рукой об руку трет… И вроде, как не хочет признаваться… Ксения Потаповна настаивает:
Ну, так что? Объясните, пожалуйста, что это за коммунизм вы тут устроили… Не пойму ничего…
Садовод к лицу женщины пригнулся, спрашивает:
Вы стихи пишете?
Писала в юности…
Хорошие?
Ничего, люди хвалили…
Долго над стихом работали? Слова меняли, правили, перечеркивали, затем опять правили…
Ксении Потаповне вспомнились молодые годы:
Ой, бывало всю ночь, до утра чиркала… А то и следующую ночь… И потом еще… Хорошее стихотворение труда большого требует… Строчки зашлифовать надо так, чтобы заподлицо было… Чтобы критикам никакого шанса не оставить… А иначе – какой ты поэт?
Мужичок улыбается:
Вот и я, о том же… Чтобы дело хорошо сладилось, потрудиться надо.
Огурцы-то здесь причем?
Так, притом же… Я стихов писать не умею… А, огурцы растить могу… Вы за свои многотрудные стихи денег не брали… просто так их людям читали! Так и я за свои огурцы – не беру. Мы с вами одного поля делатели.
Ксения Потаповна услышав, даже поперхнулась, закашлялась… Не ожидала такого поворота.
А мужичок, рукой махнул, в кабину забрался и отъезжает уже… Кричит в окошко:
Новых насочиняю опять привезу… Приходите!
34.
После дневной жары вышли как-то супруги Егоровы в парк, чтобы поговорить… без свидетелей. О самом важном, наболевшем.
Легкий ветерок приятно воздух освежает, супруги бредут, не спеша, по парковой аллее, вдоль пруда, заросшего зеленой ряской… разговаривают. У скамейки муж присесть предложил. Присели.
Разговаривают… под серебристой ивой.
Невдалеке, на широком пне от старого тополя, пенсионер устроился. Книжку читает…
На противоположном берегу пруда – стая ворон, корм друг у друга отбивает. Одна из птиц как схватит что-то, как взметнется вверх… И в ветвях высокого клена устроилась, чтоб никто лакомиться не мешал…
Чуть поодаль, на спортплощадке, молодой человек с голым торсом гимнастику делает. Плечи разминает, руки… приседает, отжимается, время от времени подходит к стойке турника и подтягивается. А то просто виснет и спрыгивает бодро. Вокруг него бойко резвится девочка в белом шелковом платьице с большим бантом на голове.
Разговаривают супруги Егоровы, вдруг муж замечает:
Пруд совсем зарос!
Жена отвечает:
Жарко…
Дальше – серьезный разговор продолжают.
К воронам на другом берегу старушка медленно приближается, в жакете черном, старомодном, без рукавов. Остановилась недалеко от стаи, раскрыла ридикюль и разбросала быстро по земле крошки хлеба и печенья. После замерла под кустом акации и наблюдает за стаей. А птицы робеют от ее близости, к корму с оглядкой тянутся. Какая подойдет к крошкам, затем отпрыгнет без никакой видимой причины, а то и взлетит в воздух, угощения не попробовав. Старушка подальше отодвинулась – птицы все равно на корм не идут. Пошли лишь тогда, когда развернулась спиной к стае и ушла, откуда пришла.
Егоровы разговаривают… О главном…
Пенсионер со своего пня встал. Походил вокруг него, плечи размял, ногами подрыгал, чтенья не прерывая, и снова на свое место вернулся.
Слева, между двух кустов сирени, давно отцветшей, два юноши появились. Прошли мимо сидящей четы, поклонились зачем-то, и засмеялись о чем-то в отдалении.
Егоров встал и с другой стороны супруги присел, чтоб удобней разговаривать.
Спортивный молодой человек на другом берегу с «пригрузом» подтягиваться начал. На его выставленных горизонтально ступнях уютно дочка устроилась, ноги папы загорелыми ручонками обхватила. Крепко уцепилась, и раскачиваться пытается, как на качелях. Отцу подтягиваться мешает. Молодой человек повисел, повисел, и вытянул ступни вертикально – девчонка соскользнула вниз. Но не заплакала, а засмеялась и давай папу с турника стаскивать. Тот спрыгнул, еще руками помахал и, наконец, футболку натянул… желтую.
А старушка с ридикюлем сделала большой круг по парку и опять к стае птиц приближается… с другой стороны. Ищет глазами, что разбросала… а все уже съедено, и птицам она не интересна – прямо под ее ногами дорожку переходят. Не боятся.
Разговаривают Егоровы.
На другой скамейке недалеко от них три девушки устроились. В легких сарафанах. И перешептываются меж собой негромко, в сторону волейбольной площадки поглядывая.
Жена хочет стрелку разговора перевести, говорит:
Какой вечер сегодня хороший.
Муж все о главном продолжает, не дает жене расслабиться.
Пенсионер за их спинами книжку захлопнул, очки в карман убрал, встал с пня и зашагал к выходу из парка.
Вороны по неизвестной причине с места сорвались всей стаей и быстро за кронами дерев скрылись.
Молодой человек приподнял девочку к перекладине. Она на руках висит, а подтянуться не может. Только смеется звонко, раскачивается и ногами болтает.
Неожиданно мальчишка на велосипеде мимо супругов пронесся. Напугал.
Жена поморщилась, но мужа слушать продолжает. Затем снова не по теме вставляет:
Наверное, гроза ночью будет. Парило весь день.
Вряд ли, – муж голову поднял, – небо чисто.
Над ухом Егорова комар запищал. Он как хлопнет комара и себя по уху. Больно… Растер ушибленное ухо, дальше говорит.
Двое уже знакомых юношей, с девушками с соседней скамейки, идут мимо… скрываются за поворотом аллеи.
Последние лучи закатного солнца скользят по верхушкам деревьев, красят их в розовый цвет.
Егоров встает, разминает ногу, затекшую от долгого сидения… спрашивает супругу:
Ну, что? Договорились?
Да, конечно.
Егорова тоже поднимается, берет мужа под руку и тихонько ведет по парку.
Чтобы отдохнуть и отдышаться после важного разговора.
35.
Водителю автопогрузчика, закоренелому домоседу Вадиму Тупицину из Пскова досталась льготная путевка – в Питер… На два дня.
Вадим пожалел, что путевка только «на одно лицо», однако ранним субботним утром, покурил на главной площади Пскова, сел в экскурсионный автобус… и поехал.
Возят группу по городу, о достопримечательностях рассказывают…
Обедать привезли в Дом архитектора.
Вадим входит в дубовые двери, вслед за группой. В двухсветном вестибюле гид объявляет громким фальцетом:
Продолжение экскурсии через час, гардеробная под лестницей, налево.
Группа под лестницу потянулась, Тупицин тоже… на ходу черную куртку расстегивает, проголодался уже.
В маленькой гардеробной он как-то замешкался, последним куртку на крючок повесил. Пока у зеркала вертелся, группа ушла.
Вадим, ориентируясь на удаляющиеся голоса, выходит в коридор – длинный, сиреневый… с настенными бра в виде зеленых шаров в руках обнаженных женщин. В коридоре – никого, Тупицин спешит к серо-мраморному лифтовому холлу. И здесь – никого, все уже наверх укатили.
Вадим, не дожидаясь пока лифт назад вернется, по скрипучим, дубовым ступеням бежит наверх пешком. Оба марша лестницы одолел, в похожее серо-мраморное фойе вышел, но ни лифта, ни спутников своих не видит.
Не растерялся… идет по другому коридору со «звездным небом» на потолке к холлу с зимним садом и треугольным аквариумом на большой чугунной треноге. В аквариуме пузырьки беснуются, среди них золотые рыбки плавают, корм поглощают.
Вадим слюни глотает…
В холл девушка выходит с корзиной фруктов. Тупицин – в её сторону, спрашивает:
Где у вас ресторан?
Девушка мужчину с ног до головы удивленно оглядела, отвечает:
Я покажу, – не останавливаясь ведет за собой по широкому фанерованному ореховым шпоном коридору в стеклянное пространство с прозрачной лестницей посередке.
Туда, – девушка взглядом вверх по ступеням скользит…
Вадим и сам уже запахи ароматные чует. Хочет спасибо девушке сказать, а её и след простыл.
Махнул рукой и по прозрачным ступеням вылетел в огромный ресторанный зал с серыми колоннами.
А зал пуст.
Замечает изголодавшийся человек, что группу кормят в соседнем – за цветным витражом – маленьком банкетном зале. Вадим идет мимо эстрады… наконец-то, своих нашел. Садится за столик у колонны… ждет. А все уже обед заканчивают, кофе пьют с мороженым.
Тупицин головой по сторонам вертит, толку никакого – официанта нет, как нет.
Встает со стула, идет к тумбочке с ножами, вилками и стопкой салфеток… потом к окошку раздачи.
Вадима замечают, вручают поднос с грибным супом, с салатом из квашеной капусты, яблок и клюквы, с картофелем фри и двумя сосисками под томатным кетчупом. Также вручают булку, посыпанную тмином и бутылку Колы. Обычный комплексный обед для экскурсантов.
Вадим поднос схватил, бежит к своему столику, а на нем уже стулья кверху ножками стоят. Совсем растерялся экскурсант, живот от голода сводит, а вокруг его столика уборщица в черном халате с белыми манжетами пол моет. Вадим к ней:
Я не обедал еще!
Не за что! – уборщица громче нужного отвечает.
Вы плохо слышите? –
Все уже давно ушли, не мешайте.
Вадим отступил, вышел в большой зал к эстраде. На столе из черного дерева – табличка: «Только для академиков архитектуры. Не занимать!».
Тупицин присел на уголок стула, кое-как пообедал.
Затем вниз – в стеклянное пространство… По коридору, ковром убранному идет – и во второе такое же стеклянное пространство попадает. Только вместо лифта – пандус прозрачный, с латунными поручнями змеей вверх завивается, видимо для инвалидов-колясочников.
Вадим понимает – заблудился.
Спешит, боится, что автобус без него уедет… Шагает на звук телевизора – к латунной табличке «Главный архитектор. Приемная». Заглядывает в приемную. У черноволосой, в красном платье секретарши спрашивает:
Выход где?
Женщина ресницы вскинула, не отрываясь от экрана, показывает направление.
Вадим дверь прикрыл, продолжает движение по такому странному Дому архитектора. Вскоре в лифтовой холл вышел, затем – в коридор знакомый с зелеными шарами ламп в женских руках.
В гардеробной, в полном одиночестве, надевает свою черную куртку и… в вестибюль. Смотрит: дубовые двери медным с зеленой патиной засовом перекрыты. А к нему кусок бумаги скотчем приклеен с текстом:
Выход через задний двор. Закрыто!
Тупицин знать не знает где задний двор… наблюдает через стекло, как автобус с группой отъезжает. Бьет в дубовую дверь ногой. За ней тамбур и еще одна, такая же дубовая дверь… На улице Вадима никто не слышит. Зато внутри услыхали. С верхней ступеньки мраморной лестницы кричит ему вахтерша с красной повязкой на рукаве:
Чего безобразишь? Все ж написано…
Где это? – Вадим про задний двор спрашивает. Злится, нервничает…
Не шуми, подымайся, покажу.
Тупицин послушно поднимается, руками в стороны разводит:
Автобус ушел… Куда теперь? Все ваш Дом архитектора.
Ничего… Выйдешь на площадку, садись в лифт, езжай вниз, там – выход во двор… А автобус на углу, шестой номер, ходит через десять минут.
Вадим идет к лифту. Садится.
Кабинка дергается, спускается на полметра и замирает… обесточенная… Свет гаснет. Только снизу едва видимые лучики в темноту проникают.
Через полчаса дали свет, лифт поехал…
Вышел Вадим наружу, огляделся… идет к автобусной остановке, на угол.
Чтобы своим ходом в любимый Псков вернуться.
Автор публикации
