Триптих застольный

и замусоленность колод,

и черный, с хрустом, бутерброд,

и занавесочки сатины

от любопытства чудака,

что рушит планы игрока,

когда кипят гемоглобины

перед разлитием «по пять»,

чтоб страсти заново метать.

Потом… исчезли стаканы̀,

явились белая посуда

и мяса жареное чудо

на белой скатерти жены

искусной корочкой хрустя,

но, с жаждой старою ломтя

за благочинною слезой

графина с огненной водой.

А, справа, быт иного рода…

ветчинка, холмик оливье,

уже фужеры для народа,

в игристом моются вине,

и, памяти большевиков,

царица всей Руси столов…

И, пусть, икорку «ло̀жим» смело

на ломтик южного плода,

как на душе блаженно слева,

уже не будет никогда.

Мораль, как стёклышко, ясна:

милее осени весна!