КУРС-ОР в ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС Альманах Миражистов

КУРС-ОР

в ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС

Альманах Миражистов

Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН

Александр БАЛТИН Галина БУЛАТОВА

Светлана ЩЕРБАКОВА Владимир МОНАХОВ

2024

Альманах Миражистов

КУРС-ОР

в ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС

Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН

Александр БАЛТИН Галина БУЛАТОВА

Светлана ЩЕРБАКОВА Владимир МОНАХОВ

Альманах Миражистов 

 

Альманах Миражистов

Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин

nikolaier@mal.ru

телефон 8 950 401 301 7

Альманах украсили Матрёшки Екатерины Калининой

Кошек нарисовала  Кристина Зейтунян-Белоус

© Коллектив авторов 2024г

 

 

Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ

Альманах Миражистов

Константин Кедров. Поэтический космос (монография) Обязательно прочитайте!

 

Поэтический космос

Кедров-Челищев

Константин Кедров
Поэтический космос
Говорящие звезды
– Звездная книга –

Если окинуть взглядом ночное звездное небо, мы окажемся в знакомом нам с детства мире волшебной сказки. Скачет на Пегасе — Сивке-бурке Иван-Царевич — месяц, заплетает созвездие Волосы Вероники Дева — Варвара-краса длинная коса, она же Лорелея у немцев и золото­волосая Алтынчеч у тюркских народов; вращается вокруг Полярной звезды — яги, Малая Медведица — избушка на курьих ножках, сияет хрустальный ларец созвездия Цефея — Кощея. А рядом созвездие Кассиопеи, похожее на перевернутую букву М и на латинское W (дубль-вэ). Кстати, МИР по-русски и WELT по-немецки начинаются с этого знака МW.

Кассиопея — символ материнства, из ее груди истекает звездное млеко, питающее вселенную. Именно так изображена она на картине «Сотворение Млечного Пути». Кассиопея отчетливо видна на небе в образе Богородицы Оранты и Параскевы Пятницы. Она похожа на челове­ческую фигуру, распростершую руки в благословении, что отчетливо сохранилось в иконографии. Кроме того, она Рожаница, рожающая звезды, небо и всю вселенную, и Матерь Мира в древнеиндийском пантеоне богов. Н. Ре­рих изобразил ее в традиционной позе благословления — руки, распростертые вправо и влево —  W.

В христиан­ской звездной символике созвездие Овна обозначается на­званием «Апостол Петр», заменяются и другие названия: созвездие Рыб на Апостола Матфея, созвездие Андромеды — на Гроб Господень, созвездие Кассиопеи — на Марию Магдалину.

Существует древнее предание, что из глубины темного колодца можно днем увидеть звездное небо. Многие пытались в наше время проверить, достоверно ли это. Увы, никто не увидел звезды при свете дня.

И все-таки я верю, что древняя молва не лжет. Может быть, кроме колодца нужно еще одно важное условие — умение смотреть и видеть.

Камера Шлиссельбургской крепости, где сидел заклю­ченный пожизненно астроном  Н. А. Моро­зов, была похожа на каменный колодец. За решеткой ма­ленького тюремного окна неба не видно. Зато перед мыслен­ным взором узника все созвездия проходили в свой срок стройной чередой. Умерли от цинги многие соседи по каме­рам, ноги Морозова распухли, стали как ведра, но произо­шло чудо: несмотря на цингу и туберкулез, он выжил.

Покинув тюрьму и снова попав в нее за сборник стихов «Звездные песни», ученый все же обрел наконец свободу. Он дожил до девяностолетнего возраста.

Что же произошло тогда в Шлиссельбургской крепости?

Узникам не давали никаких книг, кроме Библии. Читая знакомые с детства тексты, Н. А. Морозов ясно увидел, как в канве привычных сюжетов проступает очертание звездного неба. Внезапно ему стало ясно: все основные биб­лейские образы символически запечатлели реальные астро­номические события.

Человек феноменальной зрительной памяти, обостренной и развитой годами долгого заточения, он видел воочию те звездные перемещения, которые отразились в библейских текстах. Книги «Христос», «Пророки», «Откровение в грозе и буре» запечатлели его прозрения. Увлеченный поиском, он не различал семан­тической многослойности художественного текста и в этом отношении был похож на Шлимана, который, не будучи археологом, пробивался к Трое, безжалостно разрушая слои иных культур и цивилизаций.

Повторил он и другую ошибку Шлимана. Известно, что первооткрыватель считал Троей иные, более поздние напластования над древним городом; так и Н. А. Морозов сдвинул всю датировку древних текстов на целую половину тысячелетия ближе к нашему времени. Укрепиться в своем заблуждении ученому было нетрудно. Рисунок звездного неба мало изменился за полтора-два тысячелетия. Отсчет можно начать с любой эпохи. Ветхозаветные и евангельские события он счел выдумкой астрологов более поздних времен. Сегодня ошибку Морозова повторяет математик Фоменко.

Согласно Евангелию, Христос был распят в пятницу в апреле тридцати трех лет отроду. В Евангелии говорится о затмении, свершившемся в день распятия и смерти. Морозов не сомневается в астрономической точности текста: затмение должно быть именно в это время. Ведь он считал еван­гельские события всего лишь зашифрованным кодом реаль­ных астрономических событий.

Однако астрономические  данные  противоречили такому выводу. В названный день солнечного затмения не было. Это обстоятельство и по сей день приводится как веский аргумент против историчности евангельских текстов. И совершенно напрасно: затмение было, но не солнечное, а лунное.

«Оно началось,— пишет немецкий археолог Э. Церен,— в 15 часов 44 минуты, а закончилось в 18 часов 37 минут». Именно так, как об этом говорится в Евангелии: с третьего часа распятия до шестого часа — смерти Христа. Затмениям в канун великой субботы придавали не только религиозный, но и политический смысл» (Церен Э. Лунный бог. М., 1976).

«Только лишь совпадением дня смерти Иисуса с за­тмением луны в «день подготовления» можно объяснить, почему фанатичные противника Иисуса (такие, как апостол Павел) стали его сторонниками, признали в нем мессию и сына божия». Почему воскресение именно на третий день? Христос, как и другие «воскресающие» боги, в сознании верующих отождествился с луной. Луна «умирает» и заново «воз­рождается» в виде раннего месяца именно через три дня после «смерти». Молодой, «воскресающий» лунный серп может быть снова виден только в вечерние часы в западной стороне неба, утром же можно видеть только бледную старую луну — перед ее «смертью». Поэтому лунные божества, во все более очеловеченном виде фигурирующие в древних культах, всегда встают только вечером, а утром никогда. Вот почему ученики сначала не узнают воскрес­шего, явившегося днем, и лишь вечером «воскресший» смог вступить в круг своих учеников и показать свой серп или лук… По словам Евангелия от Иоанна: «Сказав это, он показал им руки и ноги и ребра свои».

«Под словом «ребра» можно подразумевать «лук». Пальцы и руки — как «ребро» или «лук» служат олицетво­рением новой, «воскресающей» луны, показывающейся в виде ребра, лука, серпа, согнутого пальца. И Иисус Христос показывает своим ученикам руку (вместо пальца) и бок вместо ребра и серпа».

Мы можем добавить, что в русской фольклорной этимологии месяц называется «адамово ребро», а Христос воскресший именуется «новым Адамом». Кстати, из ребра — молодого месяца — легко сотворить луну — Еву. В таком истолковании Адам — солнце, а Ева — луна.

Сотворение Евы выглядит как набухание месяца и превращение его в круглую луну.

А вот то же самое астрономическое явление, закодиро­ванное в сказке «Колобок».

«Взяла старуха крылышко (месяц в новолуние – К.К.), по коробу поскребла, по сусеку намела и наскребла муки две горстки». Млечный Путь назывался еще и Мучным путем. Из муки Млечного Пути выпечена луна-колобок. Далее луна-колобок катится по кругу зодиака, постепенно убывая. Его пытаются съесть и откусывают по частям. Заяц (Водо­лей) откусывает первую четверть, Волк (Стрелец) третью четверть, Медведь (Козерог) половину, Лиса (Рыбы) за­глатывает колобок весь целиком.

В сказке «Волк и коза» Стрелец-волк в конце декабря заглатывает семерых козлят (семь частей одной, последней фазы луны), но через три дня наступает очередь созвездия Козерога, и Козерог-коза высвобождает своих козлят: в течение семи дней нарождается новый месяц.

Уместно вспомнить, что В Апокалипсисе Христос — семирогий агнец, месяц в последней фазе (умирающий) и месяц в новолуние (воскресающий).

«Ягненочек кудрявый, месяц, пасется в голубой траве» (С. Есенин). Кроме того, месяц еще и козленочек с золотыми рожками и серебряными копытцами. Он кличет сестрицу-звезду Аленушку выплыть на бережок. Месяц и звезда (Венера и Сириус) отчетливо видны на зимнем небе. Их сватовство и небесная разлука воспеты во многих обрядовых песнях:

Походил, походил месяц за водою,

Он кликал, он кликал Зарю за собою…

Зарей называли звезду Венеру. Ее полное имя Заря-Заряница Красная девица. Именно так зовут невесту Ива­нушки-месяца в сказке Н. Ершова «Конек-горбунок». Пре­вращение Ивана-дурачка в Ивана-царевича выглядит как ис­чезновение старого месяца и появление молодого.

Котел с кипящим молоком — это ночное небо и Млечный Путь. Иванушка-дурачок — месяц на ущербе.  Он должен исчезнуть, прыгнуть в глубину ночного неба, чтобы потом появиться в новолуние молодым месяцем.  В то же время царь — солнце — лишен возможности, прыгнув в котел ночного неба, остаться живым. Млечный котел для него гибель.

Подтверждение этому можно найти в следах конкретной материальной культуры народов Древней Сибири. Там чрезвычайно распространены наскальные изображения котлов сибирского типа, а также сами эти котлы, сохранив­шиеся до наших дней. Нетрудно убедиться, что они симво­лизировали небо: и в сохранившихся котлах, и в рисунках на них справа и слева изображено восходящее и заходя­щее солнце.

В пользу этой гипотезы свидетельствует и то, что «Ко­нек-горбунок» написан Ершовым по мотивам сказок Сибири, где как раз и распространена «котловая куль­тура».

Соотнесенность образа горбунка с лунной символикой раннего и ущербного месяца подтверждается небесным сва­товством Иванушки и в конечном итоге браком с Зарей-Заряницей — звездой Венерой. Заря-Заряница окажется его супругой, нашедшей своего жениха. Если принять такое прочтение, то скачки Иванушки на Коньке-горбунке будут выглядеть как шествие месяца по ночному небу.

Платон вспоминает в «Пире» древнее предание о том, что мужчина и женщина когда-то в древности составляли единое совершенное сферичное тело, но Зевс рассек его на две части, и с тех пор две половины безуспешно ищут друг друга, пытаясь соединиться.

Нетрудно узнать здесь две половины луны, как бы рас­сеченной пополам. Отсюда древний сюжет о влюбленных, которые могут соединиться лишь временно, а затем их разлучает смерть: Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Лейли и Меджнун.

«Встань у окна, затми луну соседством»,— обращается Ромео к Джульетте. «Ромео, я так тебя люблю, что го­това разорвать на тысячи звезд»,— говорит Джульетта. Для сегодняшнего читателя это всего лишь метафоры, изысканные комплименты, однако для человека, посвя­щенного в тайны лунного кода, за этим скрывается более глубокий, я бы сказал, космогонический смысл любви.

Таинственный обоюдоострый меч между Изольдой и Тристаном, разъединяющий их на ложе,— это отдаленное воспоминание о либрисе — двустороннем топоре Зевса, ко­торым он рассек единое тело. На зимнем небе это выглядит так: Месяц — Тристан, Сириус — Изольда, двусторонний топор Зевса (или обоюдоострый меч) — созвездие Ориона.

Кстати, таким, невесть откуда взявшимся, огромным топором китайский космический человек Паньгу разрубил изнутри яйцо-вселенную, и образовались небо и земля.

Так я расшифровал астроно­мическую символику многих литературных сюжетов.

Однако вскоре пришлось вспомнить, что кроме луны, планет и звезд есть еще созвездия. Одни и те же сюжеты могут передаваться четырьмя кодами:

– солнечно-лунным ;

– лунным (луна и месяц);

– лунно-звездным (месяц и звезда);

– звездным (ходом созвездий).

Объединив все четыре кода, я пришел к выводу о суще­ствовании некоего единого кода в древней и религиозной символике. Это единство я обозначил термином МЕТАКОД. Впервые я предложил этот термин в 1982 году в статье «Звездная книга», опубликованной в № 9 журнала «Новый мир», хотя сам принцип был применен мною еще раньше — в 1980 году, в статье «Звездный сад», опубликованной в журнале «Театр» (1980, № 11).

Поначалу было дано такое определение: метакод — это устоявшаяся система астрономической символики, общая для разных ареалов культур. В конце книги читатель убедится, насколько расширится это понятие в дальнейшем.

Все архаичные слои культуры буквально пронизаны метакодом. В этом смысле фольклор, существовавший до письменности, все-таки имел свою «письменность». Это «огненные письмена» ночного неба.

В зале древнерусской живописи Третьяковской галереи можно увидеть воочию, как выглядит эта книга. На иконе изображен развернутый свиток неба.

На нем луна, звезды, солнце. Это и есть та книга, ко­торую должен был съесть Иоанн, автор Апокалипсиса, чтобы небесные знания стали его нутром. Сегодняшнему читателю не очень понятно, как можно съесть книгу; но если вспомнить, что писалась она на телячьей коже, мы пой­мем, что метафора Апокалипсиса имеет основу вполне ре­альную.

Там говорится, что в последние времена небо свернется, как свиток, и исчезнут звезды, луна и солнце. А спустя полтысячелетия тот же образ возникнет в Коране, прони­занном реминисценциями из Библии. Магомет с гневом говорит о лишенных воображениях людях, которые, увидев небо, свернувшееся в свиток, скажут: «Это всего лишь облака».

В Х веке поэт Низами в поэме «Сокровищница тайн» расскажет о звездном происхождении арабского алфавита. Согласно мусульманской традиции считалось, что в небе огненными буквами начертано имя Аллаха.

«Алиф», только был он на первой начертан скрижали,

Сел у двери, ее же пять букв на запоре держали.

Дал он петельке «ха» управленье уделом большим,

Стали «алифу» — «даль» ожерельем и поясом «мим».

И от «мима» и «даля» обрел он над миром главенство,

Власти царственный круг и прямую черту совершенства.

Осеняемый сводом из сих голубых изразцов,

Благовонным он был померанцем эдемских садов…

В ухе мира висит его «мима» златое кольцо,

И покорно Мухаммеду мира двойное кольцо.

Из этого текста ясно, что месяц был в арабском алфавите буквой «мим». Судя по всему, все другие пять букв есть тоже символическое изображение разных состояний луны.

Поскольку арабская традиция опирается на библейскую, сразу возникла мысль сопоставить все стадии фаз луны с древними алфавитами.

Каждая фаза луны по семь дней, в месяце четыре недели: всего двадцать восемь.

Древнерусская азбука, созданная Кириллом и Мефодием, уходит корнями к тем же истокам.

Я решил сопоставить нынешний русский алфавит с фазами луны, и вот что получилось:

Новолуние:

Поразительны совпадения: «О» действительно похоже на полную круглую луну, а «С» совпадает по начертанию с луной на ущербе. Это дает некоторые основания для предположения, что каждой букве древних алфавитов соответствовали определенные очертания луны в тече­ние месяца: двадцать восемь букв и двадцать восемь дней. Буквы «ъ», «ь», «й», «ы», «ё» устранены как специфические, не основные. На стенах Софийского собора в Киеве начертана азбука из двадцати семи букв русского и греческого алфавита. В книге В. В. Цыбульского «Лунно-солнечный календарь стран Восточной Азии» (М., 1987) даны двадцать восемь иероглифов, изображающих положение луны в течение лунного месяца в созвездиях. Если, воспользовавшись таблицей двадцати восьми созвездий китайского Зодиака, сопоставить ее с азбукой на стенах Софийского собора, получим, например, следующие значения: А — Телец, Б — голова Ориона, В — Орион, Г — Близнецы, Д — Рак… А последняя буква в атом алфавите ; (омега) — Овен.

Кроме лунного кода есть еще дублирующий его код звездный. Вполне вероятно, что двенадцати знакам зодиака должны соответствовать двенадцать начальных букв.

Начальная буква древнегреческого алфавита  альфа по целому ряду наблюдений похожа на запряженного вола, то есть на созвездие Тельца. В таком случае по­следняя буква ; (омега) должна быть замыкающим знаком зодиака — Овном. По очертанию Овен действительно похож на букву омега.

Итак, альфа и омега, которые видит на небе автор Апока­липсиса,— это расположенные рядом созвездия Тельца и Овна. Причем в сознании ранних христиан Телец был символом Ветхого Завета, а Овен олицетворял собою Новый Завет — Христа. Они знаменовали собой как бы замкнутый круг времен.

«Я есть альфа и омега»,— говорит Бог автору Апока­липсиса, то есть начало и конец, первая и последняя буквы алфавита. Действие Апокалипсиса разворачивается на небе. Для Иоанна, как и для его библейского предшественника — пророка Даниила, небо как раз и есть развернутый свиток, где огненными письменами созвездий пишется вся история мироздания.

Сохранилось древнееврейское предание о мудреце-книжнике Акибе. Когда римские солдаты сжигали его на костре, завернув в свиток Торы, учитель обратился к ученикам с вопро­сом: «Что вы видите?» «Свиток сгорает, а буквы уле­тают на небо»,— отвечали ученики.

Человек — это свернутый свиток неба. Буквы, сияющие над головой,— созвездия-письмена.

Наши отечественные предания о небесной «Голубиной книге», где написана вся правда мира и все судьбы людей, восходит к той же древней традиции.

Высказывались предположения, что само название «Го­лубиная книга» связано с древнебиблейским названием свернутого свитка — тор. Корень «тор» семантически связан с названием голубя «турман» и с обозначением небесного — «турмалинового» цвета. В таком случае название «Голубиная книга» есть калька со слова «тор», а тор обозначает то же самое — небесная книга.

Не будем гадать, верна ли эта этимология. Важно, что древние культуры, отстоящие друг от друга на тыся­челетия, хранят память о звездной книге.

Древнееврейский  месяц  господства Тельца  Ияр (апрель — май) своим наименованием перекликается со сла­вянским Яр — Ярило (бог плодородия). Яр Тур Всеволод упоминается в «Слове о полку Игореве». Яр Тур — царский титул — символ причастности к небесному могуществу земного властителя. Тур-бык связан с культом Ярилы. Буй, Яр Тур напоминает скандинавское «бьяртур» — светлый. Буй Тур Всеволод «посвечивает» шлемом, как шлемоблещущий Гектор.

Славяне различали Тельца вместе с Плеядами. Это со­звездие называлось Волосожары. О нем вспоминает в Индии Афанасий Никитин, когда говорит, что «Волосыны» (сыны Волоса) в Индии восходят иначе. Древние греки видели в созвездии Тельца могучего Кроноса, славяне — Велеса (Велес — это тоже телец). У древних греков Кронос (Хронос) — символ власти и времени. С него начинался отсчет года, он есть начало небесного огненного алфавита — Алеф.

Древний Египет, Финикия, Крит почитают созвездие Тельца в образе солнечного и золотистого быка. Он — власть, сила, начало времен, могущество, плодородие. На Крите это чудовище Минотавр — полубык-получеловек. Отыскать его в небесном лабиринте и низвергнуть за горизонт предстоит звездному герою.

В это созвездие четыре тысячи лет назад в день весен­него равноденствия входило солнце. Золото — символ солнца. Поэтому поклонялись золотому тельцу. Египтяне называли его Апис, а древние евреи, ведомые Моисеем по раскаленной пустыне, в трудный момент вспомни­ли Аписа и, несмотря на запреты Моисея, из остав­шихся золотых украшений отлили статую золотого тельца.

Вот о чем может поведать всего лишь одна, первая буква звездного алфавита…

– «Чаша космических обособленностей» –

Проследить за всеми превращениями созвездий огнен­ного алфавита еще предстоит исследователям.

Остановимся пока на альфе и омеге — на первой и последней буквах.

Омега ( ; ) — последняя буква в древнегреческом алфавите, как в русском Я.

О космическом значении этих знаков несколько не­ожиданно поведал в 1918 году Сергей Есенин в статье «Ключи Марии». Вот символы единения человека и космоса, отраженные в алфавите: ижица, фита, яз.

«Y» есть не что иное, как человек, шагающий по небесному своду. Он идет навстречу идущему от фигуры буквы Я (закон движения — круг).

Волнообразная линия в букве фита (;) означает место, где оба должны встретиться. Человек, идущий по небесному своду, попадает головой в голову человеку, идущему по земле».

«Это есть знак того, что опрокинутость земли сольется… с опрокинутостью неба. Пространство будет побеждено… И человечество будет перекликаться с земли не только с близкими ему по планетам спутниками, а со всем миром в его необъятности»…

Для того чтобы это произошло, нужно какое-то из­менение всей природы нынешнего человека, духовно при­кованного к земле.

В азбуке как бы запрограммирован человек, преодолев­ший в себе земную тяжесть.

«Нам является лик человека, завершаемый с обоих концов ногами, – пишет С. Есенин. Ему уже нет простран­ства, а есть две тверди (твердь земная и твердь небесная.— К. К.). Голова у него уже не верхняя точка, а точка центра, откуда ноги идут как некое излучение».

Поскольку статья Есенина лаконична, читатели просто не увидели, не поняли, о чем говорит поэт. Не скрою, что и мне потребовалось несколько лет, чтобы воссоздать гра­фически образ, приведенный выше:

Интересно сопоставить это изображение со звездной анаграммой Есенина, где «человек, идущий по небесному своду, попадает головой в голову человеку, идущему по земле». Они во многом совпадают:

Вот как гордо шествует буква Я: «Эта буква рисует человека, опустившего руки на пуп (знак самопознания), шагающим по земле…»

«Через этот мудро занесенный шаг, шаг, который окан­чивает обретение знаков нашей грамоты, мы видим, что человек еще окончательно себя не нашел. Он мудро благо­словил себя, со скарбом открытых ему сущностей, на вечную дорогу, которая означает движение, движение и только движение вперед».

Две фигурки с одной головой показывают условно сферу вращения в невесомости. Солнечный круг в центре и лунный круг по краям показывают, как Есенин понимал древнее разделение человека на солнечную и лунную сферу. «Туловище человека не напрасно разделяется на два све­товых круга, где верхняя часть от пупа подлежит сол­нечному влиянию, а нижняя — лунному. Здесь в мудрый узел завязан ответ значению тяготения человека к про­странству, здесь скрываются знаки нашего послания, прочитав грамоту которых, мы разгадаем, что в нас пока колесо нашего мозга движет луна, что мы мыслим в ее пространстве и что в пространство солнца мы начинаем только просовываться».

Пространство луны — это область земная, низ, тяжесть, ведь Луна вращается вокруг Земли.

Пространство солнца — это невесомость, космос над земными орбитами.

Лунное колесо нашего мозга, то есть мышление зем­ными категориями, должно смениться «солнечным» вселен­ским полетом мысли.

Есенин верил, что пахарь пробьет теперь окно не только глазком к Богу, а целым огромным, как шар земной, глазом. Звездная книга для творческих записей теперь открыта снова. Ключ, оброненный старцем в море… выплеснут золотыми волнами…»

Буква Аз — это человек, ощупывающий руками зем­лю а.

«Буква Б представляет из себя ощупывание этим чело­веком воздуха… Знак сидения на коленях означает то, что между землей и небом он почувствовал мир простран­ства. Поднятые руки рисуют как бы небесный свод, а согну­тые колени, на которых он присел, землю».

В — это человек, устремленный в себя в.

«Прочитав сущность земли и почувствовав над нею при­крытое синим сводом пространство, человек протянул руки к своей сущности. Пуп есть узел человеческого существа… человек как-то невольно опустил свои руки на эту завязь, и Получилась буква В».

Таким образом, А, Б, В — это лишь ощупывание человеком своего земного ареала.

А — низ, земля, телец.

Б — воздух, объем.

В — устремленность в себя, внутреннее пространство.

Однако в будущем победоносное шествие « Я» по кругу Земной тверди и заоблачное шествие ижицы ( Y ) по тверди небесной образуют сферу фиты (;), кстати, очень

напоминающую древнекитайский символ Инь-Ян, ([) озна­чающий вечное единение и проникновение друг в друга зем­ли и неба.

Буква Y — человек, шествующий ногами по небу, а Я — он же, идущий по земле. Человек, идущий ногами по земле, попадает головой в голову своему космическому двойнику, шествующему по небу. Вместе они образуют «чашу космических обособленностей».

Здесь сразу вспоминаются четыре великие чаши, симво­лизирующие единство человека и Бога, человека и космоса: китайский кубок Гунь, персидская чаша Джемшид, чаша Будды и чаша Грааля.

Устройство чаши Джемшид хорошо известно. Верхняя часть ее символизирует вселенную, нижняя — человека. Каждой части небесной сферы соответствует часть ее нижней сферы — человеческого тела. Овен — голова, Телец — шея. Близнецы — руки. Солнце — сердце, Мер­курий — мозг. Луна — легкие.

Устройство чаши Будды описано Н. Рерихом. Это разноцветный сосуд из четырех чаш, входящих друг в друга.

Четыре чаши, составляющие одну, вполне могут сим­волизировать четыре фазы луны, а кроме того, это может быть сжатая проекция четырех оппозиций: земля — небо, запад — восток,  север — юг,  правое — левое — словом, некий четырехмастный код, к нему мы еще вернемся.

Иначе выглядит легендарная чаша Грааля. Она сияет и светится от крови Христа, которую собрал в нее Иосиф Аримафейский.

Ослепительное сияние чаши Грааля чем-то похоже на свет, исходящий от зеркала Искандера в поэме Навои «Фархад и Ширин».

В сокровищнице своего отца Фархад находит хрусталь­ный ларец.

Как это чудо создала земля!

Был дивный ларчик весь из хрусталя,—

Непостижим он, необыден был,

Внутри какой-то образ виден был,
Неясен, смутен, словно бы далек —

Непостижимой прелестью он влек.

В ларце оказалось магическое зеркало с надписью:

«Вот зеркало, что отражает мир:

Оно зенит покажет и надир».

Магическое зеркало! — Оно,

Столетьями в хрусталь заключено…

Нет! Словно солнце в сундуке небес,

Хранилось это зеркало чудес…

Чтобы увидеть что-либо в это зеркало, Фархаду надо было проделать путешествие в Армению, на другой конец света, где хранилась вторая часть сияющей чаши. Убив дракона и властителя тьмы Ахримана (в русской сказке дракон—змий, а Ахриман, властитель тьмы, — Кощей), проникнув в середину замка, Фархад находит вторую половину магического зеркала Искандера:

Был в середине замка небольшой,

От прочих обособленный покой.

Он вкруг себя сиянье излучал,

Загадочностью душу обольщал.

Фархад вошел. Предчувствием влеком,

Увидел солнце он под потолком,—

Нет, это лучезарная была

Самосветящаяся пиала!

Не пиала, а зеркало чудес,—

Всевидящее око, дар небес!

Весь мир в многообразии своем,

Все тайны тайн отображались в нем;

События, дела и люди — все

И то, что было, и что будет, все.

С поверхности был виден пуп земной,

Внутри вращались сферы до одной.

МЕТАКОД — это и есть такое магическое зеркало Искан­дера, чаша Джемшид, хрустальный ларец Кощея, маги­ческий кристалл и волшебное зеркало.

Две разрозненные полусферы зеркала Искандера в целом опять же составляют чашу.

Здесь я должен сказать об одном удивительном совпа­дении (если это действительно только совпадение). В теории относительности Эйнштейна есть знаменитый световой конус мировых событий.

Он поразительным образом напоминает очертания чаши света и четырех чаш Будды, как бы разложенных по кругу.

В верхней части конуса находится «прошлое», в нижней — «будущее». Горловина чаши — нуль времени. Так выглядит мир, если мчаться со скоростью света. Чем-то это напоминает хрустальную гору света из сказки «Хру­стальная гора».

Хрустальный ларец Фархада, отнятый у Ахримана, похож на ларец Кощея, а смерть Кощея, таящаяся как некий генетический код в игле, все же дает права на фантасти­ческие гипотезы о какой-то реальной тайне, закодирован­ной в архаичных слоях культуры разных народов.

Взять хотя бы таинственный спуск в подземелья или в колодец, предшествующий возвышению героя во множестве мифов и преданий от библейского Иосифа до русского Иванушки.

Вот как это происходит у Низами в поэме «Сокровищница тайн»:

В подземелье меня окружила мгла,

Но любовь меня за руку взяла.

В дверь ударил я во тьме глухой,
И спросили: «Кто входит здесь в час такой?»

Сорвала завесу с меня любовь,

И упал с души телесный покров)

Предо мною чертог. Не чертог, о нет!

Предо мною сияние всех планет…

Небосвод перед этим царством мал,

Я глядел. Предо мною и прах блистал.

Семь халифов со мною в зданье одном…

Это семь планет и одновременно сердце, печень, легкие, желчный пузырь, желудок, кишечник, почки.

Первый — это полудня, движения царь.

Стран дыханья, живого стремленья царь. (Сердце)

Красный всадник — витязь учтивый второй. (Легкие)

Третий скрыт под яхонтовой кабой.  (Печень)

Дальше — горький юноша-следопыт. (Желчь)

Пятый — черный, что едким отстоем сыт. (Желудок)

Словно жирный ловчий, халиф шестой,

Сел в засаду и мечет аркан витой. (Кишечник)

А седьмой — с телом бронзовым боец,

Весь в броне из серебряных колец. (Почки).

Но все всадники оказываются мошками вокруг свечи — сердца.

Были мошками все. Быть свечой только сердцу дано.

Все рассеяны были, но собранным было оно.

Это сердце-солнце оказывается как бы точкой сопри­косновения нутра и неба. Здесь, поднимаясь ввысь, ока­жешься внизу, опускаясь вниз, окажешься на вершине; по­гружаясь во тьму, выйдешь к свету; проникая в узкое про­странство, войдешь в бесконечность.

Таково, в частности, пространство «Божественной комедии» Данте.

Все необычные свойства такого мира отчетливо видны и в русской сказке.

Узкое пространство дупла или колодца по своему место­нахождению соответствует горловине хрустальной чаши.

В той же «Сокровищнице тайн» Низами есть глава «О вознесении пророка», где вознесение на небо сравнивает­ся со спуском в колодец библейского Иосифа.

Этот спуск-восхождение весьма знаменателен, поскольку дает возможность проследить за звездным путем героя, подробно представить весь небесный маршрут.

Поначалу речь идет об оставленном внизу скакуне. Это созвездие Пегаса — русский Сивка-бурка.

Скакуна с его стойлом высоким внизу он оставил,

О попоне заботу оставшимся здесь предоставил.

Затем начинается описание зодиака, в котором отсут­ствует лишь одно созвездие — Овен. Почему? Только потому, что Овен есть сам Магомет, так же как в Апока­липсисе это созвездие — сам Христос. Ему отведена столь высокая роль за то, что в нем находится точка весеннего равноденствия.

Как мы уже знаем, рядом с Овном — альфой — на­ходится Телец — омега. Именно таков порядок восхождения пророка в поэме Низами.

Ночью темной, как амбра, жемчужину неба ночного

Бык небесный похитил, изъяв из ноздри у земного. (Телец)

И когда наступил путешествию длинный конец,

Близнецы ему дали свой пояс и Рак свой венец. (Рак и созвездие Короны)

Неба колос расцвел при одном появленье пророка,

Этот колос, расцветший от Льва, он отбросил далеко. (С колосом в руках изображалось созвездие Девы)

Чтоб измерить, насколько той ночи цена велика,

На Весах ее вес проверяла Венеры Рука…

И пока проносился пророк меж сияющих звезд,

Чашу противоядья излил Скорпиону на хвост. (Упоминается созвездие Чаши вблизи Скорпиона)

Вдаль метнул он стрелу, где его проходила дорога, (Созвездие Стрельца)

Ею был уничтожен губительный вред Козерога.

Стал Иосифом в кладезе, солнцу подобно, пророк,

Стал Ионою Рыб, ибо кладезь от них недалеко.

Финал особенно важен, он прямо указывает место ко­лодца — созвездие Водолея. Вероятно, сама форма Водолея напоминает сооружение типа колодезного журавля, спу­скающее Овна вниз, к водяным созвездиям Кита и реки Эридан. Почему именно здесь происходят эти события?

При переходе солнца от Рыб к Овну день начинает прибывать и становится длиннее ночи. Но при этом в жертву приносится агнец — Овен: он исчезает из поля зрения, чтобы вернуться на небо через сорок дней. Здесь же поблизости находится созвездие Кита, заглотившего биб­лейского Иону на сорок дней. Значит, библейский Иосиф и пророк Иона, заглоченный китом, есть не что иное, как созвездие Овна. В это же весеннее время происходит возне­сение Магомета на небо и погребение Христа.

Овен — русский Садко, ныряющий на дно океана, и Синдбад-мореход, проглоченный большой рыбой, а позднее барон Мюнхгаузен во чреве все того же кита.

В сказке Н. Ершова Овен — Иван, только встречается с китом в своих странствиях по небу, но это уже следы лите­ратурной обработки сюжета.

Итак, на небе в созвездии Водолея находится горловина чаши, спуск в небесный колодец, ведущий ввысь. Это трещина в хрустальной горе небес, куда можно проникнуть, уменьшившись до размера муравья. Иногда «узкое про­странство» — это тропа в лесу, лабиринт, проход между скалами, или переправа по хлипкому мосту, или даже коровье ушко. Для Одиссея это проход между скалами. Для Данте в «Божественной комедии» – лес: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…»

Через узкую горловину предстоит пройти будущей счастливой невесте — падчерице, сиротке. Ее чаще всего спускают в колодец, но с ней обычно происходит то же, что произошло с библейским Иосифом Прекрасным. Брошен­ный в колодец в рубище, он в конечном итоге оказывается на вершине славы и богатства. Предание об Иосифе интересно еще и тем, что в нем сохраняется изначальная звездная символика, забытая и утерянная во многих более поздних сюжетах. Иосиф видит сон о том, как «солнце, луна и один­надцать звезд поклоняются ему». Близкие мгновенно ис­толковывают этот сон по правилам звездного кода: «И по­бранил его отец его, и сказал ему: что это за сон, который ты видел? Неужели я и твоя мать и твои братья поклонимся тебе до земли?» Библия ничем не обосновывает такое ис­толкование сна Иосифа, но мы помним, что кодовая основа едина в фольклорных системах разных народов, и могли бы сами истолковать этот сон. Ведь и в русском фольклоре солнце — мать, месяц — отец, звезды — дети.

Еще отчетливее видна звездная основа сюжета о спуске в колодец в киргизской сказке «Сын раба и птица Зымырык». Здесь путешествию героя за своей небесной невестой пред­шествует творение вселенной из человека.

«Мне снилось, будто из головы моей вышло солнце, из ног выплыла серебряная луна. Потом раскрылась моя грудь и оттуда посыпались алмазные звезды».

В сказке «Вещий сон» старшему сыну приснилось: «Будто брат Иван высоко летал по поднебесью на две­надцати орлах; да еще будто пропала… любимая овца». Как видим, и здесь сохраняется вся небесная символика: двенадцать орлов — двенадцать знаков зодиака и овца (со­звездие Овна), символизирующая младшего сына, который по законам метакода должен пропасть.

Это дает возможность расшифровать звездную природу младшего брата. Овен — Иван, младший сын. Позднее, как мы теперь знаем, он стал символом пасхальной весенней жертвы — агнца, Христа. Древние ассирийцы видели в нем умирающего и воскресающего Таммуза, египтяне связывали его с птицей Бену, сжигающей себя в огне раз в тысячелетие и возрождающейся снова. Греки называли ее птицей Фе­никс. Отсюда ясно, что Жар-птица русского фольклора и злоключения младшего сына Ивана, связанные с ней, отнюдь не случайны. Иванушка должен попасть в темницу или в колодец, как и его прообраз — младший сын Иосиф в библейских сказаниях.

У спуска в колодец, над которым сияет созвездие Ориона, видим мы Иосифа в романе Томаса Манна «Иосиф и его братья». На свои злоключения в колодце жалуется и древнеиндийский Трита (буквально «третий»), заметим, что Иван не только младший, но и третий сын.

Намек на звездную природу героя сохранен в сказке «Иван-ковш». Созвездие Овна действительно похоже на ковшик.

Спуск в колодец, в подземелье — это вход в роскошный звездный дворец, усыпанный драгоценными камнями. Так древние представляли «подземное небо» за горизонтом. Иногда в подземелье находятся три царства: медное, сереб­ряное, золотое; их можно забрать с собой, скатав в яйцо (Солнце) или завернув в платок (Плеяды), как это делает Иван-ковш. Не менее интересен спуск в колодец звездной невесты. Падчерица спускается туда за утерянным золотым веретенцем — месяцем. Попав туда замарашкой, она воз­вращается «вся в золоте». Это Венера утренняя, исчезаю­щая на востоке в золоте восхода. Иначе выглядит уход под землю старшей дочери — Венеры западной. Она возвра­щается из колодца «вся в дегте», так как появляется вечером, в ночном небе.

У народов Океании амплуа лентяйки принадлежит, наоборот, утренней звезде по имени Манди, которая была «очень красивой девушкой, но совсем не хотела работать». Вечерняя звезда Охом была «самой прилежной из женщин».

Мужчины похитили красивую Манди, чтобы принести ее в жертву на культовом празднике, но девушке удалось бежать: «Рано утром она поднялась на небо и превратилась в красивую звезду; и теперь каждое утро ее можно там видеть. А прилежная Охом тоже стала звездой. Правда, по утрам у нее нет свободного времени, как у лентяйки Манди: Охом весь день трудится. Но как только стемнеет, она по­является на небе. Первая звезда—это и есть Охом» («Сказки и мифы народов Океании». М., 1970).

Во многих сказках слышен один и тот же намек на особую космическую миссию человека. Ему предстоит даль­ний путь через подземелье и тьму к звездному космическому свету, к вершине хрустальной горы, где сокрыта чаша.

В этом контексте особенно интересны сказки, где звезд­ные имена героев обозначены прямо, как, например, в сказке О царевне Звезде и ее сестре Луне.

У царя и царицы родились дети: сестры Звезда и Луна и брат. Вскоре Звезду и Луну похищает Вихрь, он же Змей. Брат отправляется на поиски и после многих при­ключений возвращается победителем. Он уничтожил злодея и вернул похищенных сестер Звезду и Луну.

В древнегреческой мифологии эту роль Ивана-царевича выполняет Персей, спасая Андромеду.

Сравним путь Персея и путь Ивана-царевича.

Персей встречает на своем пути волшебниц, они отдают ему три дара: рог Оберона, шлем-невидимку и сандалии с крыльями. Иван-царевич гонится за лешими, и они отдают ему скатерть-самобранку, сапоги-скороходы и шапку-не­видимку. Надо ли говорить о функциональном тождестве шапки и шлема, сапог и сандалий, рога изобилия и скатерти-самобранки.

Есть основания предположить, что звездный облик Ивана-царевича в данном случае таков же, как и звездный облик Персея. Созвездие Персея по форме напоминает букву «Л», повернутую в другую сторону, ; — это богатырь с опущенной палицей. Персей спасает Андромеду, неотде­лимую от созвездия Пегаса. Заходя за горизонт, Пегас увлекает за собой и Андромеду. В данной сказке Пегас — это Великий вихрь. Конь-вихрь известен во многих ска­заниях. Днем он настолько бел, что невидим, а ночью его очертания выступают ясно. Предание о белом коне, кры­латом коне пронизывает весь мировой фольклор. У нас это Сивка-бурка, вещий каурка.

Вот как выглядит похищение сестры Луны. Она ис­чезает из поля зрения, как поздний месяц, пройдя все четыре фазы, чтобы через три дня появиться на небе, «обернувшись» ранним месяцем.

Далее путь царевича идет в хоромы сестры Луны, ко­торую сторожит медведь-оборотень. Тут само имя указывает на Большую Медведицу. Ударившись о землю, оборотень становится молодцем. Возможно, это положение Большой Медведицы, ударившейся о землю,— как бы сопри­коснувшейся с горизонтом.

Следующая встреча Ивана-царевича уже с Вихрем в хоромах похищенной сестры Звезды. Здесь происходит знаменитая битва богатыря с чудищем «на Калиновом мосту». Если предположить, что «Калинов мост» — это Млечный Путь, а Вихрь о двенадцати головах — это две­надцать звезд созвездия Пегаса, то останутся нерас­шифрованными три момента: что за «палаты белокаменные» ожидают Ивана на другой стороне моста, какие «семь дев» берут его за руки и ведут к невесте-царице и кто эта Царица-невеста?

Карта звездного неба подсказывает, что «палаты бело­каменные могут означать летне-осенний треугольник на другом конце Млечного Пути («Калинова моста»). Семь дев-купальщиц — это весьма распространенное наимено­вание Плеяд, или Стожар. А вот царевна-невеста — это созвездие Девы, ибо и в греческой мифологии она ча­ще всего невеста, о чем свидетельствует само ее на­звание.

Нетрудно догадаться что во всех сказках, где под­разумеваются персонажи-созвездия, женские роли будут распределены между Девой, Андромедой и Кассиопеей. Что же касается главных мужских ролей, то они отданы чаще всего пяти созвездиям — Персею, Ориону, Геркулесу, Воз­ничему, Стрельцу. Орион господствует в зимнем небе. Почти все с легкостью находят три звезды, именуемые Пояс Ориона. Орион часто выступает в мировом эпосе в роли хромого великана, в тех же случаях, когда созвездие не воспринимается целиком, большую роль играет его Пояс из трех звезд. Это могут быть три брата, три волшебных дара, три волхва, три косаря. В сказке о Царевне-звезде эти волхвы упоминаются: к ним обращается царь Ахридей с просьбой сообщить, куда унес Вихрь его дочерей, упоми­наются и три волшебных предмета.

Если данная расшифровка верна, то мы можем рас­крыть звездное инкогнито почти всех персонажей этой сказки:

Иван-царевич  — Персей

сестра Звезда  — Сириус

Вихрь  — Пегас

сестра Луна  — Луна

Избушка  — Малая Медведица, вращающаяся на курьих ножках вокруг оси Полярной звезды

Баба Яга  — Кассиопея

медведь-оборотень  — Большая Медведица

Калинов мост — Млечный Путь

палаты белокаменные  — осенне-зимний треугольник

девы-купальщицы  — Плеяды

Царевна-невеста — Дева

два леших — Близнецы

три волхва  — Пояс Ориона

Итак, мы видим, что в одних сказках Иван — Овен, а в других Персей. Одно амплуа отдано разным созвездиям. А есть еще Иван — месяц. Иван — солнце.

В XIX веке в трудах филологов мифологической школы была широко исследована доминирующая роль солнца в мифологии и фольклоре. Позднее роль солнца стал играть сам литературный герой, но его солнечная озаряющая роль оставалась главной. Так, в былинах киевского цикла каган Владимир именуется Владимир — Красное солнце. Герой-солнце озаряет мир своим светом. Солнечные герои в мировой литературе озаряют мир своим внутренним душевным светом. Солнечный герой облачен в сияющие доспехи, как «шлемоблещущий Гектор» в «Или­аде». Со временем солнечные доспехи тускнеют, и вот уже мы видим Дон Кихота с медным бритвенным тазом вместо шлема. Однако солнечная озаряющая природа образа от этого не тускнеет, а становится еще ярче. Дон Кихот озаряет мир жаждой справедливости, Фауст — мудростью, Зосима В «Братьях Карамазовых» — сердечной глубиной. Все это солнечные, солярные герои.

У лунных героев природа иная. В фольклоре и мифе они умирают, а затем воскресают, как Озирис или Иванушка. Их жизнь расколота на две фазы — это умирающий и воскресающий месяц. Они погибают, как месяц в последней четверти, а затем живыми и невредимыми возвращаются к жизни, как ранний месяц. Такая неунитожимость свой­ственна в литературе Швейку Гашека. Ему заранее пред­определено выйти живым из всех переделок, хотя его то и дело сажают в тюрьму и даже приговаривают к расстрелу.

Лунные герои всегда сохраняют в душе мечту о некой цельности, завершенности. Их расколотость на две фазы — смерти и воскресения озарена воспоминанием о некой лунной цельности, завершенности. И действительно, обе фазы умирающего и воскресающего месяца в луне соединены.

Солнечный герой путешествует, несет свет людям; лун­ные герои гибнут, ввергаются в темницу, возрождаются снова. Но есть еще и внешне неподвижные герои, вокруг которых все вращается. В сказке это царевна в тереме или в башне. Ради нее сражаются храбрые рыцари, скачут в три­девятое царство, совершают подвиги, убивают змея или дракона. Сама же звезда-царевна — некий неподвижный центр мира, вокруг которого происходят события. На небе такая роль отведена Полярной звезде. Это неподвижная точка звездного неба, вокруг которой вращаются все осталь­ные звезды. Такой заточенной в башне царевной чувствует себя Татьяна Ларина. Она видит в Онегине рыцаря-изба­вителя, который ее спасет. Но Онегин уже не рыцарь, не Иван-царевич. В «Илиаде» это Елена. Вокруг нее и ради нее идет Троянская война. Сама же она никак не участвует в этих бурных событиях.

Реже таким неподвижным центром бывает мужской персонаж. Тем более интересен в этой ипостаси Илья Ильич Обломов, пребывающий в неподвижности на диване на протяжении почти всего повествования. Временами его куда-то везут или приходится куда-то перебираться, но главная функция Ильи Ильича — неподвижность. Этим он и интересен.

Кассиопея — Баба Яга — когда-то была вполне поло­жительным образом  как родоначальница, праматерь, живущая в святилище посреди леса. В иконографической традиции. Очертания Кассиопеи отчетливо видны в изображении Богородицы Покрова, простирающей руки над всем земным И небесным миром.

Орион – свирепый охотник с дубинкой, он же и ослепленный изгнанник, блуждающий в темноте, пока лучи солнца не вернут ему зрение.

«Небо в алмазах» нет-нет да и вспыхнет своими, невидимыми днем, гранями в пьесе Чехова или на картине Васнецова «Три царства».

Орион в древнегреческой мифологии — охотник, ослепленный царем, обреченный на скитания, изгнанный из дворца. Естественно предположить, что ослепивший себя царь Эдип, покинувший дворец и шекспировский король Лир — слепнущий царь-изгнанник, несут на себе отсвет этого созвездия.

В литературе звездная память часто утрачивается, но сохраняется основная черта звездного героя. Как библей­ский Иосиф, он покидает дом, проходит через множество испытаний, чтобы вернуться в образе нищего или царя в рубище в родной дом. Это и блудный сын, и Алексий Божий человек, и отец Сергий у Льва Толстого.

Король Лир, изгнавший свою дочь из дома, пьяница Мармеладов, пославший дочь на панель, связаны лишь отдаленным сюжетным родством, и все же связь эта отчетливо ощутима. Правильнее сказать, ощутима неразрушимость изначального прасюжета, перекодирован­ного в структуру звездного неба. В то же время сама структура созвездий возникла при активном творческом участии человека. Роли созвездий и планет в сказке разные, но сами «актеры» бессмертны. Одно созвездие у разных народов играет разные роли, но у него должно быть, как и у живого актера, сравнительно устойчивое амплуа. Во всех случаях Андромеда «похищает­ся» Пегасом, ибо Пегас уходит за горизонт, как бы увлекая ее за собой. Но похищенная невеста может быть и Людми­лой Пушкина, и Еленой Прекрасной на Сером волке, и тонущей сестрицей Аленушкой с камнем на шее. Выручать сестру или невесту поедет Персей, Руслан, Иван-царевич, братец Иванушка — словом, созвездие Персия, устремив­шееся за Андромедой.

Как и в обычном земном театре» роли могут распре­деляться весьма произвольно. Но все же режиссер вынужден считаться с тем или иным амплуа актера, его данными и возможностями. Так, в небесном театре наблюдается при всем разнообразии устойчивость, можно даже сказать — консерватизм ролей. Скажем, созвездие Близнецов может быть Ремом и Ромулом, или Кастором и Поллуксом, или двумя братьями, двумя лешими, просто близнецами. Есте­ственно, что, встретив в сказке подобных персонажей вблизи Луны и Звезды, мы вправе предположить, что это и есть созвездие Близнецов. Сцена погони Ивана (ме­сяца) за двумя братьями («Конек-горбунок») или встреча Ивана-царевича (Персея) с двумя лешими (Царевна-Звез­да) астрономически выглядит одинаково: зодиакальное созвездие Близнецов приближается к Персею. Сцена эта пов­торяется в Северном полушарии ежегодно на протяжении всей истории человечества. Не приходится удивляться ус­тойчивости данного сюжета у многих народов, живущих в Северном полушарии. Три брата, где двое побеждены младшим, есть у скифов, китайцев, башкир, индусов, иранцев, русских. Возможно, здесь приоткрывает­ся тайна так называемых бродячих сюжетов. Общность и устойчивость ситуаций обусловлена отчасти общностью и устойчивостью подвижного рисунка звездного неба, где каждый год перед глазами разных народов про­игрываются одни и те же события.

Величественна и многозначна эстетика звездного театра. Днем на небе только два героя — солнце и облака. Их сказочная роль в русском фольклоре подробно рассмотрена Афанасьевым еще в XIX веке, но наступает ночь, на не­бесной сцене появляются другие актеры — звезды, планеты, созвездия. О них почему-то фольклористика хранила молчание, хотя сказки переполнены звездами.

Звездное действо длится весь год. Картина основательно меняется два раза: весенне-летнее небо и осенне-зимнее. Есть герои, которые на сцене всегда. Это Большая и Малая Медведицы, Полярная звезда. Остальные приходят и уходят. Условный центр сцены — неподвижная точка неба — Полярная звезда, звезда Коло. Вокруг нее вращаются все звезды и все созвездия. Это хоровод, корогод, коло — танец по кругу.

Ковш Малой Медведицы упирается «ручкой» в По­лярную звезду, вращается вокруг нее, как конь на привязи. Семь звезд ковша Малой Медведицы вполне можно отожде­ствить с семью Агафонами, которые поехали из родной деревни посмотреть мир. Вечером выпрягли лошадь, а телегу поставили оглоблями в ту сторону, куда ехать. Но какой-то шутник повернул оглобли обратно. Утром едут Агафоны и удивляются: чужая сторона в точности как родная. Их телега, как ковш Медведицы, в буквальном смысле воз­вращается «на круги своя».

Малая Медведица может быть также «чудо-меленкой», мелющей звездное зерно. Она все время вращается вокруг оси Полярной звезды.

Не исключено, что два излюбленных сказочных героя Волк и Лиса — это Большая и Малая Медведицы. Хвост Волка, опущенный в прорубь, похож на ручку ковша Боль­шой Медведицы, наклоненную к горизонту.

В других сюжетах эта звездная пара может хранить вос­поминание о своем «медвежьем» происхождении. Например, медведь и коза. Медведь — Большая Медведица, коза — Малая. Коза тоже ходит, привязанная к колышку, по кругу, а за ней гоняется медведь. Большая Медведица никогда не догонит Малую. В пользу такого предположения говорит обычай ношения звезды на шесте в народных действах о козе и медведе. Обычно эту звезду называют Вифлеемской, хотя само действие восходит к временам дохристианским. Во многих фольклорных играх эта звезда устанавливается на шесте в центре действия, как Полярная.

Схожесть формы Большой и Малой Медведиц могла породить сюжет о двух неразлучных друзьях (Фома боль­шой да Фома меньшой), где один слабый (Малая Медве­дица), а другой сильный (Большая Медведица): волк и лиса, лиса и медведь, лиса и заяц.

В жизни земледельца и охотника звездное небо играло громадную роль. Это и ориентир в пространстве, и кален­дарь (от часов до дней), это и величественное зрелище. Заселяя небо героями сказок, фольклорный автор должен был считаться с теми или иными астрономическими реа­лиями. Небо влияло на сказочное воображение всей своей звездной структурой. Эта сцена в известной мере диктовала и сам сценарий. Можно приказать актеру двигаться в том или ином направлении, но созвездиям этого не прикажешь, у них свой «астрономический режиссер». Сказочное небо очень похоже на дисплей, где можно записать любую инфор­мацию. У дисплея небес есть своя «программа», которая как бы обучала сказочника правилам астрономии. Все созвездия стали героями, но, конечно, не все герои могли стать со­звездиями. У сказочного узора множество степеней сво­боды, он, конечно, может выходить за пределы звездной канвы, но в определенных пределах. Уходя в тридевятое царство, трудно миновать небо.
Попытаемся выявить звездный код в чистом виде, не­зависимо от того или иного сюжета сказки.

Можно заранее предсказать, что в нем столько букв и иероглифов, сколько созвездий различимо невооруженным глазом.

Действующие лица уходят «за кулисы» горизонта либо просто исчезают из поля зрения в лучах восходящего солнца. Через всю сцену проходит подвижная, как бы вращаемая, светящаяся граница Млечного Пути. Не ис­ключено, что она делит мир на два царства — «этого» и «того» света. Во всяком случае, в народной этимологии Млечный Путь — это и молочная река с темными кисель­ными берегами, и хрустальный мост из одного царства в другое, и соломенная дорога, и Батыев тракт, и птичья дорога мертвых.

Если рассматривать небо вертикально, то Млечный Путь—это железный столб или древо от земли до неба. В других сказках небо — хрустальная гора с Полярной звездой на вершине. При вертикальном построении небо может быть также темным царством Кощея, уходящим ввысь причудливым замком, который рушится в лучах солнца. Кощей, стерегущий Полярную звезду-царевну, по-видимому, Цефей. В тех же случаях, когда речь идет о змее о двенадцати головах, на роль змея может претендовать Большая Медведица. В таком случае ее следует рассматри­вать не как ковш, а как изогнутое тело змеи. Головы — основные звезды созвездия. Если же речь идет о богатыре Огромного роста, сражающемся со змеем, то на эту роль Может претендовать зимний Орион, заполняющий собою чуть ли не половину видимого неба. Меч-кладенец Ориона из трех звезд всю зиму полыхает на небе.

Пегас может стать Сивкой-буркой или даже волком, но его главная роль быстро скачущего зверя, уносящего на себе красную девицу (Андромеду), как правило, неизменна.

Семантика созвездий в сказках многозначная. Плеяды — это еще и купающиеся семь девушек, и куриное лукошко, и костер, и горящий куст (купина), и Стожары (горящий стог), и Волосыны (возможно, сыны Велеса — этимология Афанасия Никитина). Правда, при всех различиях ощутимо некоторое единство: стог, куст, костер — нечто горящее по­среди небесного поля.

Писатели часто «вспоминают» астрономи­ческий код. Альфонс Доде в рассказе «Звезды» устами пастуха повествует о звездных феериях. Большая Медве­дица — это повозка, Плеяды — гнездо наседки, пояс Ориона назван Три святителя, а Млечный Путь именуется дорогой святого Иакова. Все эти наименования звезд есть и в русском фольклоре. Итак, мы можем назвать несколько источников рас­шифровки звездных сюжетов сказок: фольклорная астро­номия (кстати, мало изученная), открытые наименования звезд и созвездий, сохранившиеся в сказках (Царевна-звезда, сестра Луна), аналогичные звездные сюжеты у других народов и, наконец, сама астрономическая картина неба, структурно совпадающая с тем или иным «звездным» сюжетом.

Следует указать еще один метод при расшифровке звездного кода, можно назвать его условно «метод под­сказки». Очень часто светящие, сияющие предметы можно видеть на небе. Например, перо Жар-птицы, похищенное Иваном, вполне может оказаться созвездием Плеяд. Хру­стальный ларец очень похож на незаходящее созвездие Цефей — Кощей, а у Кощея есть хрустальный ларец. Если же вспомнить, что ларец находится на вершине дерева, а древом чаще всего именуют Млечный Путь, то предпо­ложение обретает значительную весомость. В таком случае крушение царства Кощея — оборот Млечного Пути, падение древа, переход его в горизонтальное положение и, наконец, падение ларца Цефея — длится довольно значительный промежуток времени, а именно один месяц. За это время из ларца вылетают: заяц, утка и яйцо (три фазы луны) и последняя фаза — игла. Их появление одного из другого: из ларца — заяц, из зайца — утка, из утки — яйцо, из яйца — игла — очень напоминает прибывание и убывание луны на небе. Тем более что луна — заяц, луна — утка, луна — яйцо — наименования широко распространенные.

Разбитое волшебное зеркальце тоже напоминает луну, «разбившуюся» на фазы. Я пред­положил, что Колобок есть не что иное, как убывающая луна. Однако в распространенном варианте, наиболее из­вестном, заяц, волк и медведь только встречаются с колоб­ком, не откусывая его. Зато у Афанасьева сюжет с проглатыванием нашелся. Там звери откусывают от колобка по кусочку, превращая в убывающий месяц, пока он полностью не исчезнет.

Два хрустальных башмачка Золушки очень похожи на убывающий и прибывающий серп. Потому и остается лишь один башмачок, ведь оба могут соединиться только в полной луне. Примечательно, что в инсценировке сказки волшебница заклинает мышей достать для Золушки «у луны из сундучка два хрустальных башмачка».

Многие звездные подсказки можно увидеть в палехской живописи, где все сказочные события происходят на черном лаковом фоне ночного неба. Важны не столько конкретные расшифровки, сколько само присутствие звезд­ного кода.

К счастью, здесь перед нами нет тяжкого выбора рестав­раторов, которые вынуждены, обнажая древний золотой фон иконы, уничтожать более темные поздние наслоения.
Небесная символика пронизывает весь мир человека. Млечный Путь — это и древо, и река, и столб от земли до неба. Луна обозначена самыми разными символами: лягушка, заяц, яйцо, зеркало, щит. Месяц: рыба, жеребенок, ягненок (агнец), козленок, утка, лодка, золотая (или хрустальная) туфелька. Что уж говорить о самих созвездиях, вызывающих своей необычной конфигурацией лавину  образов, но при всем многообразии ясно проступает единый звездный остов небесной феерии. Звездная матрица, отпечатана в глубине древнейших сю­жетов.

Одни и те же сюжеты повторяются ежегодно на небесном экране. Естественно предположить, что на земле эти же сюжеты разыгрывались в магических ритуалах, запечатлева­лись в мифе и сказке.

Нельзя забывать о психологическом, внутреннем небе. Звезды отпечатываются в сознании и в сфере, которую нынче принято именовать «бессознательное» (этот термин сменил менее точный — «подсознание»). Роль подсознания в творчестве достаточно велика. Происходит взаимоузна­вание. Небо всплывает из глубин бессознательного в процессе творчества.

Вот как это происходит в реальности. Все помнят сюжет пушкинского «Ариона». Буря потопила челн, все пловцы погибли, и только певец Арион спасся, выплыл на берег и продолжает петь прежние песни о своих товарищах. Древние греки видели этот сюжет на небе. Есть созвездие корабля «Арго», на котором плыли аргонавты. Но в небе Северного полушария чаще видна лишь затонувшая кор­ма. Зато Орион простирается по всему небу, в руках его трехзвездная лира (Пояс Ориона). Он поет о своих «по­гибших» — утонувших за горизонтом звездных спутни­ках. (Имеется в виду подсознательная цепь аналогий. Арион и Орион связаны сходством имен. Певец Арион мифологически родствен певцу Орфею. Возникает интуитивный ряд: Орион — Арион — Орфей).

Помнил ли Пушкин звездную основу сюжета? Скорей всего — нет. Он просто знал миф об Орионе. Но объективно и миф об Орионе, и стихотворение Пушкина хранят в себе рисунок звездного неба. И если бы небо вдруг исчезло, забылись мифы, то по стихотворению можно было бы условно воссоздать его звездную канву.

Небесная матрица весьма устойчива, зато ее семантика в культуре изменчива, как очертания облаков. Однако не так уж редки случаи, когда художник помнит и на сознательном уровне о звездном родстве своих героев. Так, Суриков вос­произвел рисунок звезд Большой Медведицы в картине «Утро стрелецкой казни». Это созвездие образуют свечи в руках стрельцов.

Могло не остаться свидетельства Сурикова о том, что свечи в руках стрельцов воспроизводят рисунок Большой Медведицы, и тогда трудно было бы доказать, что не случайно именно таким образом расположены огненные язычки свечей. В доказательство пришлось бы вспомнить, что, по преданиям сибиряков. Большая Медведица — это колесница мертвых, уносящая на небо души умерших. На картине — казнь, и телега, везущая к плахе, как бы ста­новится небесной повозкой — Большой Медведицей. Разу­меется, и эти доказательства были бы косвенными, но, к : счастью, в данном случае свидетельство художника сохранилось.

А вот помнил ли о звездах Шишкин, когда в популярной картине «Утро в сосновом лесу» расположил мишек в форме того же созвездия,— это неизвестно. Скорее всего, что очертание подсказано интуицией. Зато поистине ска­зочная популярность картины, возможно, во многом объясняется ее звездным сюжетом. Он узнаваем и на со­знательном, и на интуитивном уровне. Очертания Большой Медведицы известны всем.

Ведь в картине Шишкина ожил весьма распространен­ный канонический сюжет. Древо и два животных по бокам — это Полярная звезда и две Медведицы.

Ныне по­явилась новая наука — астрономическая археология. Из глубин земли выкапывают небо. Каменные календари И карты звездного неба на территории Сибири существовали уже 30 000 лет назад. Астрономы часто говорят, что созвездий в реальности не существует. Они — результат оптической проекции на землю далеко отстоящих друг от друга звезд. Но и сама по себе такая проекция нереальна без организующей роли человеческого глаза, мозга и сердца. Мы видим небо взором Гамлета: принц спрашивает придворного, на что похоже облако, и тот послушно повторяет, что облако похоже и на верблюда, и на слона.

Небо оказалось огненным дисплеем, обучающим человека бессмертию. «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и про­должительнее мы размышляем о них,— это звездное небо надо мной и моральный закон во мне» (И.Кант).

– Звездная мистерия А. Блока –

Если, спускаясь в глубину колодца, можно оттуда днем увидеть звездное небо, то — проникая в глубины блоковской символики, мы увидим  звездную книгу.

Там, где реставратор иконы, смывая поздние слои красок, увидит доску, на которой только рисунок древесных волокон, мы сквозь древнейший слой поэтической симво­лики увидим небо и звездные символы, отпечатавшиеся в душе поэта. Там, где на иконе откроется доска, в поэзии Блока откроются звездные письмена бездонного ночного неба, где огненными буквами звезд задолго до начала письменности были запечатлены древнейшие мистерии.

«Незнакомка» – мистерия небесной блудницы.

В нем два действующих лица: звезда — невеста, блудница, смерть и месяц — небесный жених. Звезда носит множество имен, нам же она известна чаще всего под именем Венеры. Это имя она носила во времена последних до­христианских мистерий, под этим именем вошла в европей­скую литературу.

Двигаясь невысоко над линией горизонта, Венера со­единяется со всеми планетами и Солнцем, что на языке звездных магов означало астральный брак. За это Венера получила на Востоке почетный и сомнительный титул звездной «блудницы» — богини любви. Месяц не со­единяется с планетами, он непорочен, его встреча с Венерой на утреннем небосклоне возможна в момент его «умирания» (то есть в фазе последней четверти) — вспомним знакомый сюжет «Венера и Адонис».

Таким образом, утреннее появление Венеры на небо­склоне было моментом смерти месяца на небосводе. Вечер­ний восход Венеры на западе, наоборот, был связан с новолунием, то есть появлением (воскресением) месяца. Между блудницей Венерой и ее непорочным женихом про­легал Млечный Путь — река мертвых; их разъединяла смерть.

Эти сложные отношения слышны в протобиблейском эпосе шумеров, хеттов, вавилонян, и в новозаветных текстах есть отголоски этого сюжета.

Еще у шумерских пастухов бытовали сказания о браке утренней звезды Инанны и пастуха-месяца Думузи. Месяц-пастух существует и в русском эпосе: «Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогат». Пастух — пастырь — спаситель позднее, в дохристианскую эпоху, на Востоке превратился в Таммуза, умирающего и воскресающего бога. Сохранился плач Думузи, которого волокут на казнь, чтобы подвесить на крюке вместо Инанны, пока богиня будет вымаливать у богов спасение. На звездном языке это означало, что когда восходит Инанна — Иштар — Венера, заходит месяц, а когда восходит месяц, заходит Инанна — Иштар — Венера.

Эта мистерия разыгрывалась во дворах древних храмов. Они, конечно, бытовали в древней пастушеской Галилее. Тайные отголоски отношений звезды и месяца слышатся в сюжетах о Христе и Магдалине, но, конечно, на другом, высоком духовном уровне.

Пристальный интерес символистов к древнеегипетским текстам, к античной мифологии, к открытым в начале прошлого века шумеро-вавилонским текстам (первый перевод вышел на немецком языке в 1900 году), поиски общих корней мировой культуры в славянской мифологии были чрезвычайно близ­ки Блоку: «Многие наши заговоры не национального проис­хождения… Общая родина их — Вавилон и Ассирия».

…Звездное небо, казавшееся таким далеким жителю Петербурга, затянутое туманом, угольным смогом, фаб­ричным дымом, и в нем — таинственная звезда, вечная туманная Незнакомка Блока. «Дыша духами и туманами», неся за собой «шлейф, забрызганный звездами», появляется она то в звездном водовороте, то в снежной маске, то в полумгле у трактирной стойки. НО это не Венера, а комета Галлея, зависшая над Петербургом.

Поэт в «Незнакомке» среди кабацкого шума напряженно всматривается в лица посетителей, ища среди них «ее» — единственную. И среди этого огня взоров, среди вихря взоров возникает внезапно, как бы расцветает под голубым снегом, одно лицо: прекрасный лик Незнакомки под темной вуалью. Вглядываясь в камею, Поэт прозревает знакомый облик Астарты — звезды-блудницы. Это комета Галлея.

Ее голубое звездное покрывало-шлейф похитил осаждав­ший Карфаген варвар, и флоберовская Саламбо выкупает его ценой своей девственности. Звездное покрывало и звездный шлейф Незнакомки Блока скрывают все тот же облик вечной женственности. С ней связаны темные мистериальные культы.

Поэт пристально всматривается в ее лицо. Он ждет ее нисхождения на землю. Такого нисхождения через определенные астрологические циклы времен ждали на Древнем Востоке волхвы, маги, звездочеты.

У Блока Поэт знает, что рано или поздно, как в древних Мистериях, голубая звезда должна спуститься вниз. «Вечное возвращение. Снова Она объемлет шар земной. И снова мы подвластны Ее очарованию. Вот Она кружит свой про­цветающий жезл…»

«Процветающий жезл» — это хвост кометы Галлея. Она  Прорезала небо Петербурга во времена работы над пьесой.

«Медленно, медленно начинают кружиться стены кабачка. Потолок наклоняется, один конец его протягивается вверх бесконечно… Все вертится, кажется, перевернется сейчас… Одну минуту кажется, что все стоит вверх ногами…

Стены расступаются. Окончательно наклонившийся потолок открывает небо — зимнее, синее, холодное».

Здесь мы видим уже знакомое по фольклору мистериальное «выворачивание». Суть его всегда заключалась в том, что узкое, ограниченное пространство вмещало внезапно всю вселенную. Так безгранично раздвигаются стены комнаты во время бала Воланда в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита». В Апокалипсисе автор глотает в свернутом виде звезд­ную книгу и внезапно оказывается внутри другого мира: «И увидел новую землю и новое небо».

Новое небо, вошедшее внутрь кабачка, объемлет город, реку, мост и Звездочета, стоящего на мосту, ищущего в небе звезду. Ему дано увидеть ослепительное нисхождение этой звезды на землю:

Восходит новая звезда.

Всех ослепительней она.

Недвижна темная вода,

И в ней звезда отражена.

Ах! падает, летит звезда…

Лети сюда! сюда! сюда!

Звезда спускается с небес, повинуясь заклинанию Поэта: «Синий снег. Кружится. Мягко падает. Синие очи. Густая вуаль. Медленно проходит Она. Небо открылось. Явись! Явись!»

Небесный свод сходит на землю. На фоне плаща «светится луч, как будто он оперся на меч»,— это Орион. Поэт, который «слишком долго в небо смотрел: оттого — голубые глаза и плащ», встречает голубую звезду, которая много столетий мерцала на его плаще. Их два звездных облика сходны, их диалог туманен, но понятен обоим:

Протекали столетья, как сны.

Долго ждал я тебя на земле.

Незнакомка:

Протекали столетья, как миги,

Я звездою в пространствах текла.

Однако дальнейшее развитие событий должно выйти за пределы учтивого разговора. Звездная Незнакомка спу­скается на землю именно в человеческом облике. Вспомним еще раз, что в вавилонском эпосе о Гильгамеше звездная блудница Шамхат (видимо, сохранившаяся в сказках под именем Шамаханской царицы) должна соблазнить и тем самым превратить в человека дикого пастуха Энкиду. Семь дней возлежит она с ним на земле, чтобы на седьмой день, утратив звериную силу, Энкиду стал человеком.

Много тысячелетий спустя, встретив на земле цивили­зованного поэта, Незнакомка-звезда не знает, о чем вести речь:

Незнакомка:

Падучая дева-звезда

Хочет земных речей.

Но поэт отвечает:

Только о тайнах знаю слова,

Только торжественны речи мои.

Незнакомка пытается разбудить в нем земные чувства, ведь она спустилась на землю не для того, чтобы попасть на небо.

Незнакомка :

Ты видишь мой стройный стан?..

(В голосе ее просыпается земная страсть.)

Ты хочешь меня обнять?..

Ты можешь коснуться уст…

Ты знаешь ли страсть?..

Ты знаешь вино?

Так вавилонская блудница Шамхат превращала Энкиду в человека, дав ему отведать хлеба и вина. Но поэт шепчет другие слова: «Звездный напиток — слаще вина».

Вот тут-то и появляется в сюжете древней мистерии вполне живой и вполне «животный» Господин. На все вопросы Незнакомки он отвечает весьма положительно.

Незнакомка :

Ты хочешь любить меня

Господин :

О, да! И очень не прочь.

«Как имя твое?» — спрашивает Господин, и Незнакомка отвечает:

Постой. Дай вспомнить.

В небе, средь звезд,

Не носила имени я…

Но здесь, на синей земле,

Мне нравится имя «Мария»…

«Мария» — зови меня.

В ужасе Звездочет: «Нет больше прекрасной звезды! Синяя бездна пуста!.. Пала Мария — звезда…»

Кто эта падшая звезда Мария? Дело в том, что, пройдя сквозь множество превращений имен, звездная блудница в раннехристианской поэтике обрела имя «Мария», сохранив свою двойственную суть: непорочной девы Марии и блудницы Марии Магдалины. Превращение это весьма суще­ственно и требует небольшого исторического отступления.

Само название утренней звезды у шумеров — «светлое лоно» — достаточно красноречиво. При храме Астарты и обитали священные блудницы, которые, подражая звездной владычице, должны были соединяться со всеми. Профессия храмовой блудницы в древних восточных культах была узаконенной и считалась почетной. Более того, раз в году даже в Древнем Риме почтеннейшие матроны должны были внести свою лепту в доходы храма, заработав ее своим телом. Правда, Овидия, живущего в I веке, этот обычай уже шокирует, и он посвящает целую поэму его обличению.

То, что было почетно в древних восточных государ­ствах, стало позорным во времена Цезаря и Христа. Вот почему Марию из Магдалы хотят побить камнями, ведь в Иудее борьба с астральным культом была столь же про­должительной, сколь и бесполезной.

Об особом, храмовом профессионализме Марии Магда­лины говорит и то, что ей известно было содержание древней мистерии и ее обряды. В шумерском эпосе «Звезда солнечного восхода» она сходит в подземное царство, где умер муж ее сестры — владычицы «Страны без возврата», чтобы «погребальные травы ему воскурить, погребальное пиво ему возлить». Вот почему, вылив на Христа благовон­ное миро из алавастрового сосуда и отерев его ноги своими волосами, Мария, по словам самого Христа, приготовила его к погребению, то есть тем самым к будущему воскресению. Имя этой священной блудницы и взяла себе «дева-звезда» — Незнакомка Блока.

Тема блудницы появляется еще в эпиграфе к драме «Незнакомка», в строчках из романа Ф. М. Достоевского «Идиот». Князь Мышкин, по замыслу Достоевского, Христос и спаситель XIX века, всматривается в лицо Настасьи Филипповны: «Я ваши глаза точно где-то видел… да этого быть не может! Это я так… Я здесь никогда и не был. Может быть, во сне…»

«Святая блудница» Настасья Филипповна и «Христос» – Мышкин узнали друг друга сквозь дымчатую завесу двух тысячелетий, как узнал Незнакомку Поэт.

Неясно, как бы на втором плане, возникает также тема «священного танца» блудницы: сходя в царство мертвых, звезда должна снять семь одежд — семь признаков земной страсти, земной власти. В «Незнакомке» это тема танцов­щицы Серпантини. Гости в салоне с возмущением говорят о балерине, «завернутой в одну тряпку»: «Танцевать без костюма — это… это я не знаю что!»

В гостиной, где Поэт читает стихи о вечной женствен­ности («И от иконы в нежных ризах медлительно сошла Она…»), появляется Незнакомка, прерывая чтение «не­бесного стиха», приведя в смущение гостей и хозяев, как Мария Магдалина приводила в смущение апостолов.

В шумерском эпосе, который в настоящее время считает­ся первоисточником этого сюжета, богиня Инанна спускает­ся с неба в ад, где ее подвешивают на крюк. Ее муж, пастух Думузи (месяц), восседает в это время на троне, играя на свирели. Чтобы выйти из ада, Инанна отдает демонам своего возлюбленного — пастуха  Думузи.  Восходит звезда — и демоны волокут месяц в темное подземелье. Так блоковская Незнакомка возвращается на небо, оставляя внизу своего Поэта.

«За окном горит яркая звезда». Поэт остается на земле в одиночестве. Хвостатая комета, звезда-блудница исчезла.

О «Балаганчике» Блока приходится говорить после «Не­знакомки», потому что в «Незнакомке» более развернуто, более канонично высвечивается сюжет древней астральной мистерии. Звезда-блудница сходит на землю к своему жениху, но как на небе невозможно соединение Венеры с месяцем, так на земле невозможен брак двух любящих. Венера, как мы уже говорили, соединяется на небе со всеми планетами, и только тайный, «ночной» жених — месяц — остается недоступным. Это тот жених, который «грядет во полуночи», которого сопровождают звездные «мироносицы» к месту исчезновения перед новолунием.

В «Балаганчике» звезда-невеста появляется с косой на плече «на фоне занимающейся зари», причем «лезвие косы серебрится, как опрокинутый месяц, умирающий утром». (Помните: «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит».)
Лунный жених Пьеро говорит о своем небесном происхождении: «Нарумяню лицо мое, лунное, бледное…» Над его подругой-звездой сияет ее небесный облик: «А вверху — Над подругой картонной — высоко зеленела звезда».

Венера — Коломбина — невеста — смерть. На свадь­бах часто поются песни о невесте-смерти. Именно поэтому существует древний магический обряд переодевания на свадьбах: женщин в мужскую, а мужчин в женскую одежду. Таким образом пытались обмануть «невесту-смерть». Она пришла с косой за женихом-месяцем, а он стал женщиной-луной. На свадьбах у разных народов под разными именами фигурирует «бледный Пьеро» — умирающий месяц в высоком остром колпаке. Его бьют, пытаются утопить в реке Млечного Пути, вываливают в грязи, но он всегда оживает и смеется над своими гонителями, перехитрив смерть. На Руси это был Петрушка.

Момент воскресения «нового» месяца на свадьбах носит игривый характер. Мнимого мертвеца оплакивают, а он вскакивает и бросается в пляс.

В мистерии участвует и двойник умирающего месяца: месяц воскресающий — Арлекин. В мистическом маскараде порой нельзя различить, где Пьеро, где его соперник Арлекин: все паяцы. Паяц падает от удара деревянным мечом, истекая клюквенным соком  (Здесь отголоски мистериальных воскре­сений месяца. Избиваемый Христос и избиваемый паяц, конечно, не тождественны, как нетождественна евхаристия – превращение крови в вино – с балаганным превращением крови в клюквенный сок). Смерть и невеста — одно лицо под разными масками. Арлекин прыгает в окно, но даль, «видимая в окне, оказывается нарисованной на бумаге».
И все-таки момент воскресения смерти в «Балаганчике» поистине удивителен. Блок как бы выворачивает наизнанку фольклорно-мистериальный сюжет. Здесь жених Пьеро воскрешает звезду-невесту-смерть. В отличие от Думузи, Озириса, Христа блоковский Пьеро не может ни умереть, ни воскреснуть, он даже не может принести себя в жертву. Грустный Пьеро превращается в обыкновенного карнаваль­ного паяца, истекающего клюквенным соком, а спустя мгновение убегает. Такова же мнимая смерть Арлекина. Обычно в момент мнимой смерти мистериальное простран­ство, сужавшееся в час гибели, расширяется (как, например, в «Смерти Ивана Ильича», о чем разговор в дальнейшем). Здесь же окно разрывается. Даль оказывается декорацией.

Как полагается в мистерии, момент смерти ме­сяца есть время воскресения утренней звезды. У Блока «на фоне занимающейся зари стоит, чуть колеблемая дорас­светным ветром. Смерть, в длинных белых пеленах с матовым женственным лицом и косой на плече. Лезвие серебрится, как опрокинутый месяц, умирающий утром».

Это лезвие и есть «опрокинутый» Арлекин, превратив­шийся в умирающего Пьеро.

На земле «Пьеро медленно идет через всю сцену, про­стирая руки к Смерти». И вот происходит воскресение, превращение Смерти в невесту Коломбину: «По мере Приближения черты Ее начинают оживать. Румянец заиграл на матовости щек. Серебряная коса теряется в стелющемся утреннем тумане. На фоне зари, в нише окна, стоит с тихой улыбкой на спокойном лице красивая девушка — Колом­бина».

Торжествующий автор стремится соединить влюблен­ных, но в момент сближения их рук все рушится, исчезают декорации, Автор убегает, остается только распростертый бледный Пьеро. Как Орфей, утративший снова обретенную Эвридику, он играет на дудочке песню «о своем бледном лице, о тяжелой жизни и о невесте своей Коломбине».

Звездный небесный сад — древнейший символ рая, где некогда в блаженстве и радости пребывал Адам со своей возлюбленной. Звездный сад. Эдем, стал соловьиным садом в поэзии Блока. Сад, где свисают цветы «лишних роз», где «однозвучно» поют ручьи, конечно, отличается от сурового библейского рая, где есть запреты и преграды.

Блоковский соловьиный сад больше похож на восточный мусульманский рай, где дозволено все. Антипод Вавилон­ской башни, он, подобно висячим садам Семирамиды, находится на звездной вышине, куда ведут крутые подъемы, откуда крутые спуски. Это тот вертоград, где уже не будет запретов, где властвует не сурово-отцовское, а женственно-материнское, нежное. «Радуйся, Вертоград неувядающий,— такими словами воспевалась в акафисте Богородица,— радуйся, лестница от земли к небу».

К соловьиному саду Блока ведет иной путь: долгих раздумий, сомнений, душевной борьбы. Неприступные двери — только видимость преграды:

Правду сердце мое говорило,

И ограда была не страшна.

Не стучал я — сама отворила

Неприступные двери она.

Она, таинственная возлюбленная, не мусульманская гурия, не петербургская блудница, не аскетическая мо­нахиня, чей смутный облик угадывался в снежной маске Петербурга, в чаду у трактирной стойки, в ресторанном голубом омуте: «Дыша духами и туманами, Она садится у окна…» Кто это — звезда или женщина? «И звенели, спадая, запястья громче, чем в моей нищей мечте».Звенящие запястья пляшущей танцовщицы — Иродиады, Семирамиды, Саломеи, а может быть, светлой звезд­ной богини Иштар, Инанны? Там, в шумерском эпосе, Инанна раздевается в аду, снимает налобную ленту — «прелесть чела», лазурное ожерелье, золотые запястья, сетку — «ко мне, мужчина, ко мне» — с груди, повязку «одеянье владычиц» — с бедер; не одежды, а знаки власти над мужским миром.

В блоковском раю лишь спадающие запястья, нет туман­ного покрывала, нет снежной маски, нет «темной вуали» и склоненных страусовых перьев. Здесь все иное.

Благоухающая, как мироносица, Она в благоуханном саду, и между ними нет расстояния.

Но здесь невольно вспоминается другой образ из древних мистерий, дошедший до нас в двух версиях: Апулея и Евангелия.

В «Золотом осле» чувственная матрона, принимающая осла, осыпает его розовыми лепестками, умащивает благо­вониями. Сладострастный юноша, превращен в осла на любовном ложе. Божественная Изида, богиня женствен­ности и плодородия, сжалилась над ним и вернула юноше человеческий облик. Неоплатоник, утонченный мистик Апулей превратил в роман сюжет мистерии, где животная, «ослиная» природа человека преображается в духовную под воздействием вечной женственности.

В Евангелии Христос въезжает в Иерусалим на осле. Этот осел — символ преображенной чувственной природы человека.

В поэме Блока «Соловьиный сад» осел остается внизу, у подножия звездного сада. Осел — вечный труженик на земле, ему нет входа в неприступную райскую обитель. Человек, оставивший свою земную природу вечного тру­женика, воспарил ввысь, над своей нищей мечтой и обрел то самое райское блаженство, которое было утрачено первыми людьми сразу после вкушения запретного плода с древа по­знания.

За нарушение запрета Адам был обречен на труд в поте лица на земле, которая произрастит ему «тернии» и «волчцы».  Земля — каменистая,  слоистая — осталась внизу, Проклятие вечного труда в поте лица оказалось снятым. Адам вернулся в свой Эдем, оставив внизу в образе осла свою греховную земную оболочку и проклятие тру­женика.

Сюжет «Соловьиного сада» полярно противоположен библейскому сюжету изгнания из рая. Как бы завершив круг, человек возвращается в райский сад, и никто не препятствует его пребыванию там… Никто. Но внизу, на земле, на берегу житейского моря, раздается крик земной твари, и происходит очередное превращение: осел теперь не воплощение грубой физической силы, а символ прирученной человеком природы. Как часть его души, вопиет он к вершинам звездного соловьиного сада:

Я окно распахнул голубое,

И почудилось, будто возник

За далеким рычаньем прибоя

Призывающий жалобный крик.

Крик осла был протяжен и долог,

Проникал в мою душу, как стон,

И тихонько задернул я полог,

Чтоб продлить очарованный сон.

Нет, это только почудилось. Ведь сюда «не доносятся жизни проклятья». Это был крик из глубины самой чело­веческой природы, из глубины души. Доступ в рай был свободен, но, чтобы покинуть рай, пришлось преодолевать тернии.

И, спускаясь по камням ограды,

Я нарушил цветов забытье.

Их шипы, точно руки из сада,

Уцепились за платье мое.

Человек сам изгоняет себя из рая. За терновой оградой страданий и скорби человек слышит шум житейского моря, рокот прибоя, крик стихии. Мистики называли Христа «новым Адамом». Новый Адам Блока возвращается в мир, чтобы спасать его, как Христос, но там, в этом мире, чело­век сам находит свое спасение:

А с тропинки, протоптанной мною,

Там, где хижина прежде была,

Стал спускаться рабочий с киркою,

Погоняя чужого осла.

Мистериальное время действия «Соловьиного сада» — неизвестное число «неизвестно которого дня». Кажется, что прошла только одна ночь, но уже нет хижины на берегу, и лом заржавел и затянулся мокрым песком. Значит, по земным измерениям прошло много времени. Как и в Библии, здесь время действия — вечность.

Но даже и в вечности есть свое движение сюжета. Из­гнанный из рая человек теперь вернулся в мир добровольно. Он сам выбрал свой земной путь, тропинку, протоптанную прежним, «ветхим Адамом». Его таинственная вечная воз­любленная осталась в безмятежном раю соловьиного сада, окутанного туманной дымкой рассвета.

Христос после воскресения спускается в ад, чтобы освободить умерших, снять оковы, простить все грехи, «ра­зорвать клятвы»…

Блоковский ад — хаос вьюги, хаос снежной пурги, хаос стихии, разбушевавшейся и неукротимой. Здесь льется на­стоящая кровь, а не клюквенный сок. Древняя мистерия предстает в своей первозданной, стихийной жестокости.

Уже в романе Достоевского «Идиот» традиционный сюжет «Христос и блудница» был вывернут наизнанку. В Евангелии Христа погребает блудница Мария Магдалина, у Достоевского Христос — Мышкин — рядом с зарезанной Настасьей Филипповной играет в дурачка с «разбойником» Рогожиным. Такова «пьета» Достоевского. Она ближе, как это ни покажется странным, к древним библейским сюжетам,  где «подвешивают на крюк» блудницу.

В Незнакомке просвечивает лик Настасьи Филип­повны, но там она — небесная возлюбленная, преданная поруганью на земле. В поэме «Двенадцать» для блудницы Катьки нет «неба», как нет его для Настасьи Филипповны. Катька убита шальным выстрелом, убита почти случайно, стихийно, но лицо этой стихии — лицо Христа в белом венчике ледяной пурги, снежных роз. Раньше из снежной маски, из вьюги возникало лицо Незнакомки, теперь — лик Христа. Упрекавшие Блока в банальности «белых венчиков» не поняли образа: ведь розы скручены из снежных вихрей и водоворотов пурги.

Розы соловьиного сада превратились в леденящие вихри России. Из пурги вырываются клочья плакатов, обрывки фраз и частушек, визжат пули, раздаются хриплые крики. Блудница Катька мало похожа на Магдалину, Настасью Филипповну, на прекрасную Незнакомку. Силой стихийного разгула она куда ближе древним богиням плодородия, которые с одинаковой страстью отдавались богам и пастухам, героям и простым воинам.

Поэт действительно полюбил стихию, она стала ему милее сладкого соловьиного рая и бумажных декораций петербургского «балаганчика». Теперь древняя мистерия Христа и блудницы, звезды и месяца растворена у Блока в стихии снежной пурги. По закону мистерии кто-то должен умереть ради воскресения. В Христа тоже летят пули, но он уже невредим: нельзя умереть и воскреснуть дважды. Кать­ка не похожа на женщину из «Соловьиного сада», хотя С. Есенин почувствовал связь между этими образами, и женщина, олицетворяющая Россию, будет названа «Анна Снегина».

Снег и пурга — вот откуда возникла живая, воплощен­ная Катька, не «картонная невеста», выпавшая из извозчичь­их саней. Над Коломбиной, упавшей в снег, плача и смеясь, танцуют Арлекин и Пьеро. Но Петрука, убивший Катьку, недолго грустит:

Он головку вскидавает,

Он опять повеселел…

Эх, эх!

Позабавиться не грех!

Над телом убитой блудницы склонился вьюжный Хри­стос, как над пустым гробом воскресшего Христа когда-то склонилась Мария Магдалина. Уйдя от пустого гроба, она встретила человека в белом, приняв его за садовника, но это был Христос, страдавший в Гефсиманском саду и воскресший в саду Иосифа Аримафейского. Женщина из соловьиного сада погибнет в ледяной пурге снежного вихре­вого сада, в метели из роз, увенчавших кровавым ледяным тернием чело блоковского Христа.

Для древних народов небо было звездной книгой, где огненными буквами были запечатлены сюжеты всей мировой истории. Эту книгу читал и по-своему расшифровывал еще автор Апокалипсиса, когда небо перед его глазами сверну­лось, «как свиток». Эта книга за семью огненными печатями читалась шумерами, египтянами, греками и персидскими ма­гами. Тускло светились ее страницы над Петербургом начала XX века, но в ясные морозные дни Александр Блок, оторвавшись от древних манускриптов, увидел в поэти­ческом прозрении все те же огненные письмена, такие же загадочные, как клинопись древних шумеров и звездные знаки скифов:

Когда ты загнан и забит

Людьми, заботой иль тоскою;

Когда под гробовой доскою

Все, что тебя пленяло, спит…

Тогда — остановись на миг

Послушать тишину ночную:

Постигнешь слухом жизнь иную,

Которой днем ты не постиг;

По-новому окинешь взглядом

Даль снежных улиц, дым костра,

Ночь, тихо ждущую утра

Над белым запушенным садом,

И небо — книгу между книг…

Страницы этой звездной книги каждая эпоха и каждый поэт читают по-своему. По-новому прочел ее и Александр Блок.

———————————————————–

– Литературный гороскоп –

Древний Египет в течение каждого года воссоздавал на небе тело Озириса. Его расчленили на 14 частей, и вот Луна-Изида из месяца в месяц собирает воедино тело своего мужа. Озирис погиб в ноябре, когда солнце находилось в со­звездии Скорпиона. Позднее Сет — бог мрака — разрубил его тело на части. Изида собирает Озириса из двенадцати созвездий зодиака, луны и солнца.

Сначала была найдена голова. Она оказалась в горе Анубис — это созвездие Стрельца. У египтян Анубис — бог царства мертвых с головой волка или собаки; в русской сказке это Иван-царевич на сером волке.

На второй день нашли глаз Уджат. Его охраняла влады­чица востока птица Бену. Глаз Озириса — это солнце, а птица — Венера вечерняя, в русской сказке — Вечерняя Заря. Далее находят челюсти, шею, сердце, кишечник, лег­кие, ребра, пальцы. Руку охранял лев — созвездие Льва, а фаллос — баран, созвездие Овна. Словом, весь зодиак, собранный воедино, составляет тело Озириса.

Воскресить Озириса трудно, ведь зодиак весь целиком не может быть виден на небе одновременно. Стало быть, воссоздать весь круг, все тело можно лишь в мысленном пространстве-времени всего года. Вот оно, далекое пред­вестие открытой в XX веке четвертой пространственно-временной координаты Минковского — Пуанкаре — Эйн­штейна.

В Китае вселенский человек Паньгу разрастается до вселенских размеров от лилипута до великана. И он состоит из всего зодиака. Однако китайский календарь сильно отличается от европейского. Каждому кругу зодиака — году — здесь соответствует загадочное животное: заяц, кот, овца, бык… Эти названия приближают нас к русской сказке, где, как в китайских преданиях, особая роль отводится лисе.

Вот знакомая нам с детства сказка, означающая на­ступление весны — весеннего равноденствия.  Лиса — солнце — находится в созвездии волка — Стрельца. Волк едет на возу (по кругу зодиака). Лиса (солнце), появляясь в созвездии Козерога, просит взять ее в сани, но волк отказывается: сани не выдержат двоих. Лиса просит по­ложить одну лапу, потом другую (день прибывает), потом садится вся — сани разваливаются, наступает весна в день весеннего равноденствия.

А вот наступление лета.

Мужик пашет на волах (созвездие Тельца). Волк хочет волов съесть. Мужик с помощью лисы (солнца) убивает волка. Лиса требует в награду кур, но мужик подсовывает в мешке собак. Собаки (Близнецы) отрывают лисе хвост — после 21 июня день начинает убывать.

Так называемые «сказки о животных» были одновремен­но своего рода календарями.

Сама идея гороскопа есть не что иное, как воссоздание единого звездного тела вселенского человека в простран­стве-времени. Здесь грандиозный прорыв человеческой мысли от видимой вселенной к вселенной мысленной, от звездной к словесной.

Каждая сказка и каждый миф об умирающем и оживающем боге есть одновременно школа космического бессмертия человека. От созвездия к созвездию идет Геракл, совершая двенадцать подвигов, пока не оденется в звездную шкуру созвездия Льва, сгорая в солнце. Гороскоп при таком прочтении становится «лестницей Иакова» — от земли к небу. Каждое созвездие — месяц. В каждом месяце луна умирает и воскресает от новолуния к полно­лунию. Значит, в каждом месяце надо совершить подвиг смерти и воскресения, возродиться к жизни сквозь любые препятствия.

В течение года надо пройти такой же путь от смерти к жизни. От умирания — убывания — солнца летом в со­звездии Близнецов до полного его «умаления» в созвездии Стрельца — Ивана-царевича верхом на волке.

Смерть месяца в последней фазе предвещает его вос­кресение через три дня в новолуние, а самый короткий день в декабре, в созвездии Стрельца, предвещает воз­рождение солнца: «Солнце на лето, зима на мороз». Пу­стившись в погоню за двумя братьями (созвездие Близ­нецов), Иван-царевич догонит их в июне, в день летнего солнцестояния — самого длинного дня в году, то есть вернет себе всю полноту солнечного сияния.

У китайцев подвиг смерти и возрождения растягивает­ся еще и на двенадцатилетний цикл под двенадцатью знаками зодиака. При этом каждый знак имеет пять вариантов: 12х5=60 лет, символический срок всей чело­веческой жизни.

В русском фольклоре особо обозначен возраст подвига, когда герой должен вступить в поединок со смертью: 30 лет и 3 года. Возраст Христа, Ильи Муромца, и, увы, Ильи Ильича Обломова, так и не поднявшегося с дивана для подвига своей жизни.

Протобиблейский шумеро-вавилонский эпос о Гильгамеше — «О все видевшем» — тоже делится на двенадцать глав—двенадцать подвигов, которые совершает герой под каждым из двенадцати созвездий. Здесь действуют два побратима — Гильгамеш и Энкиду. Их путь завершается 21 июня в созвездии Близнецов.

Гильгамеш — солнце, Энкиду — луна. Перед нами про­плывают знакомые нам по сказкам сюжеты. Вот дикий охотник — месяц Энкиду — обучается любви у блудницы Шамхат (Венера вечерняя). Через семь любовных ночей (первая фаза Луны) Энкиду становится молодым месяцем и выходит к людям. Вот Гильгамеш и Энкиду ступили вместе на солнечный путь зодиака — победили чудовище Хумбабу (созвездие Тельца). Утренняя Венера-Иштар хочет стать женой Гильгамеша, но он отвергает сватовство утренней звезды: солнце восходит и лучи Венеры меркнут. Пред­стоит Гильгамешу хоронить своего друга. Энкиду-луна умирает каждый месяц. Желая оживить друга, Гильгамеш-солнце отправляется в путь на главный подвиг бессмертия.    Ему предстоит спуск в колодец (преисподнюю), и странствия в пустыне, и встреча с вавилонским Ноем — Утнапиштимом, поведавшим Гильгамешу о гибели всего мира в водах потопа и об алом цветке бессмертия: «Этот цветок — как терн на дне моря, шипы его как розы, твою руку уколю». Как Садко, герой спускается на дно океана, но не с корабля, а через колодец. Однако принести цветок в родной город Гильгамешу не удалось. Из холодного водо­ема поднялась змея и утащила цветок навсегда.

Вспомним, что в сказке «Аленький цветочек» купец, отправившийся в странствие за цветком, оказался удачливее и привез его из-за моря вместе с возможным продолжением шумеро-вавилонского эпоса в знакомой нам сказке.

О древе жизни с плодами бессмертия говорится в Библии. Адам и Ева не успели вкусить эти плоды: соблаз­ненные опять же змеем, они были изгнаны из рая. А уже знакомые нам побратимы Гильгамеш и Энкиду станут сыновьями Адама.

Близнецы или побратимы собирают обильную звездную жатву в мифологиях разных народов. В Древнем Вавилоне это уже знакомые нам Гильгамеш и Энкиду, в Египте Гор и Сет, у греков Диоскуры, а в библейских сказаниях Каин и Авель.

Два сына прародителей человечества Адама и Евы принесли Богу жертву всесожжения. Дым от костра Авеля поднимается ввысь: он был угоден Богу. Костер Каина стлался по земле дымом, был неугоден. Зависть-ревность поселилась в душе у Каина. Он убил брата и спрятал его тело.

— Каин, где брат твой Авель? — спрашивает творец.

— Разве я сторож брату моему? — отвечает Каин.

Каинова печать» убийцы навсегда поставлена Богом на челе Каина.

более поздние времена после потопа у праотца Исаака родились два сына-близнеца Исав и Иаков. По праву первородства Исав должен был принять власть патриарха, так как первый появился на свет. Но он продал Иакову свое первородство за чечевичную похлебку. От Иакова пошли двенадцать колен — двенадцать знаков зодиака. Иаков видел лестницу, по которой с неба и на небо вос­ходили души. Ночью у камня Авраама Иаков боролся с Богом в ангельском облике и остался хром на одну ногу (Богатырь, хромой на одну ногу,— созвездие Ориона).

К рождению близнецов в древности относились с особым вниманием. В их судьбе видели высший знак и особое предначертание для человеческого рода. И недаром: в соз­вездии Близнецов — точка летнего равноденствия, самый длинный день в году.

В Древнем Египте каждый фараон имел символи­ческого близнеца-брата: родовой послед, запечатанный в амфору и захороненный. Считалось, что умерший псевдо­близнец может отводить несчастья от живого «брата».

По мифологическим законам один близнец уготован для жизни, другой для жертвы. Между ними как бы об­ратно пропорциональная зависимость. Они антиподы, как Каин и Авель. В них жизнь и смерть, добро и зло, бо­гатство и бедность, правда и кривда.

Под астральным знаком Близнецов возникает египетская цивилизация пирамид, расцветая в эпоху Золотого Тельца, сменяясь эпохой исхода из Египта и основания Иудей­ского царства под знаком Овна.

Мистерия близнецов в новом уточненном варианте вошла в Элевсинские таинства Древней Греции. Вместо «последа фараона» появилось представление о смерти своего преж­него телесного «я» ради возрождения нового духовного облика. Посвящаемого «хоронили» — оставляли на ночь «во гробе», в темноте, а потом он выходил к свету как бы обновленным.

В христианские времена этому соответствует представ­ление о «ветхом Адаме», через которого надо перешагнуть, дабы обрести в себе «нового Адама» — Христа и жизнь вечную. Ветхий Адам несет в себе смертный грех, заста­вивший Каина убить Авеля. Новый Адам выкуплен у смер­ти кровью Христа.

Тема двойничества играет огромную роль в творчестве немецких романтиков, особенно у Гофмана, а затем в русской литературе у Достоевского, позднее у символистов.

Само же созвездие Близнецов сияет неизменно, как и в первом тысячелетии до нашей эры, когда впервые сказания о них были облечены в библейское слово, а сама Библия, как мы уже знаем, содержит в себе зашифро­ванный ход созвездий, как бы свернутый свиток неба.Древнее предание гласит: «Есть четыре книги — при­рода, Библия, человеческое сердце и звездное небо. Все четыре книги говорят об одном, надо только умело их прочитать».

– Звездный человек –

Месяц — отец, хозяин; солнце — мать, хо­зяюшка; звезды — дети малые, малы детушки — Плеяды. Живут они в златоверхом, решетчатом, звездном тереме, огороженном серебряным тыном с серебряными воротами, на каждой тынинке по жемчужинке. Нетрудно разглядеть в очертаниях этого терема и в облике его обитателей — месяца, солнца и звезд — стройную картину звездного неба.

Светел месяц —

То хозяин во дому,

Красно солнышко —

То хозяюшка,

Часты звездочки —

Малы деточки.

Брак родителей — это союз луны и солнца. Сватовство молодых — это прелюдия брака между месяцем и звездой. Жених-месяц носит имя Иван, при этом в некоторых слу­чаях сохраняется в его втором имени намек на формы луны, месяца (Иван — покати горошек). Луна как разрастающаяся горошина — распространенный образ. Невеста-Венера сохраняет свое звездное имя (Заря-Заряница, Денница),

Полярная звезда и Венера — это пряхи, вышивальщи­цы. Они ткут или вышивают покрывало небесного свода. В обрядовых свадебных песнопениях этот мотив звучит довольно отчетливо. Невеста сидит на дереве, символи­зирующем Млечный Путь, или в высокой башне, или в небесном шатре. Посвататься к ней можно, либо срубив дерево, либо подпрыгнув до ее высоты. Поскольку Ве­нера свободно перемещается на западном или восточном склоне, уместно предположить, что похищенная или еще не сосватанная невеста отождествлялась с «прикованной» Полярной звездой. Ее пребывание в высокой башне, в не­подвижной точке небесного свода, в то время как жених-месяц единоборствует со змеем (созвездие Дракона),— сюжет довольно распространенный в лубочной и иконной живописи («Чудо Георгия о змее»). Созвездие Дракона опоясывает Полярную звезду по кругу.

У невесты-звезды три местопребывания: на востоке (Утренняя звезда), на западе (Вечерняя звезда) и в не­подвижной точке неба (Полярная звезда). Три облика невесты в русской сказке выявлены довольно отчетливо: безобразный (змея, лягушка), прекрасный (Елена Прек­расная), спящий (спящая царевна) — Венера вечерняя, Венера утренняя и Полярная звезда. Есть еще четвертая сестра — Сириус, самая яркая звезда в небе.

В обрядовых свадебных песнопениях невеста находит­ся на древе Млечного Пути, на березе. Что это не простая береза, а небесное дерево, ясно из песенного контекста:

У этой березы коренье булатное,

У этой березы кора позолочена,

У этой березы прутья серебряны,

На этих прутьях листья камчатные…

Все звезды — ткачихи или прядильщицы. Это тка­чество особого свойства.

Вот сюжет о трех звездах-ткачихах в бурятской сказке.

Башаалай «собрала кости своего брата, завернула в одея­ло, положила на кровать, переоделась в его одежду, взяла лук со стрелами и отправилась к трем небесным созер­цательницам, оживляющим мертвых…».

Значит, они еще и воскресительницы. Как тут не вспом­нить о трех женах-мироносицах, пришедших к гробу вос­кресшего Христа. Интересно, что все три сестры именуются «белыми лебедушками». Чтобы воскресить жениха, они ски­дывают лебединые одеяния, превращаясь в трех девиц. «Старшая из них способна сращивать кости (скелет), сред­няя — наращивать на скелет мясо и наполнять тело кровью, третья — оживлять умерших».

Старшая — это Венера западная, средняя — Полярная звезда, младшая — утренняя Венера. И в киргизской сказке Чолпон — утренняя звезда — своим прикосновением ожив­ляет богатыря. «Скелет вселенского человека» в данном прочтении есть очертание звездного неба. Его «ткет», вос­создает Полярная, ночная, звезда. Венера вечерняя напол­няет скелет кровью заката, а утренняя Венера прикоснове­нием солнечного луча оживит тело. Три этих женских об­раза выполняют роль трех сестер-воскресительниц и в «Одиссее». Навсикая, непорочная утренняя Венера, иден­тична младшей сестре. Цирцея, ночная царица, злая кол­дунья, соответствует образу средней сестры — звезды По­лярной. Соответственно роль третьей сестры отведена Пе­нелопе — ткачихе, разлученной с месяцем — Одиссеем.

Сватовство при помощи светоносной стрелы, пущенной из лука-месяца, нам уже знакомо хотя бы по сватовству Ивана-царевича в сказке «Царевна-лягушка». Вот как вы­глядит этот сюжет в абхазском эпосе.

Пастух Нарджхьоу увидел на другом берегу реки Арион  будущую невесту Сатанэй Гуашу (Название реки дает возможность предположить, что пастух — это Орион. Его пастушеские функции известны, известен и пастушеский жезл — три звезды.). Поскольку они никогда астрономически не сближаются, брак между ними возмо­жен только через водную преграду. Поле — небо, лук — месяц, пастух — Орион. Сатанэй Гуаша — уже знакомая нам по свадебным песнопениям невеста Заря, пряха. Причем, прялка ее равнялась по величине дубу с пряслом величиной со скалу — Млечный Путь. Пастух Нарджхьоу был прель­щен сверкающей, подобно солнцу, красотой и, не сумев переплыть разбушевавшуюся реку, послал ей свое мужское начало. В сказке Пушкина князь Гвидон тоже поначалу целится из лука в свою будущую невесту Царевну.

Вполне вероятно, что натянутый лук молодого месяца нацелен в западную сторону горизонта, где должна быть Венера западная, однако после трехдневного поста, который Царевна-лебедь предписывает месяцу-Гвидону,— лунная фаза меняется, лук выгибается в противоположную сторону, и стрела достается Венере восточной, утренней. Венера-лебедь на западе, Венера-царевна на востоке. В бурятских сказках невеста, как и Царевна-лебедь, сохраняет следы космического происхождения: «…от правой щеки… исходит солнечное сияние, а от левой щеки лунное сияние». Правая сторона, восточная, хранит отсвет солнечного восхода, а левая, западная, обращена к луне, к ночи.

В русской свадебной песне сватовство начинается к «По­лярной» невесте, прячущейся в шатре, или в тереме, или В кроне березы. Она, естественно, занята своим вечным ткачеством или вышиванием небесного звездного покрова.

Да во первый раз вышивала светел месяц с лунами,

Да светел месяц со лунами, со частыми со звездами;

Да второй раз вышивала красно солнце с маревами…

Шила-вышивала чистым серебром,

Она строчки строчила красным золотом.

Небезынтересно сравнить этот мотив с ткачеством Пене­лопы. Покрывало, которое она ткет, одновременно и погре­бальное (для отца) и свадебное, так как с окончанием работы должна состояться свадьба. Ткется оно днем, а но­чью втайне от всех Пенелопа его распускает. Покрывало может быть звездным небом, которое распускается к утру, а к вечеру снова воссоздается.

Три звезды, ткущие своими лучами дневное и ночное небо, а иногда и всю землю, с морями, реками и лесами,— образ удивительной красоты. Эта метафора обладает завораживающей наглядной убедительностью. Лучи—иглы, лучи—золотые и серебряные нити, светлое, тонкое воз­душное полотно небес… Вероятно, отсюда же идет на первый взгляд странное для непосвященных название вы­шитого для церковной чаши покрытия — «воздух». Выши­вание воздуха — образ, уходящий корнями в древность.
У Пушкина в «Сказке о царе Салтане» все три невесты-звезды в момент сватовства находятся рядом, однако лишь необычная невеста царя Гвидона, у которой «месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит», напоминает нам о первоначальном звездном значении сюжета. В этом нет ничего удивительного, ведь сказка Пушкина — это уже литературная обработка. Стоит же обратиться к первоис­точнику, и астрономическая семантика прояснится.

В сказке «Солнце, месяц и Ворон Воронович» старик выдает замуж своих дочерей. Дочери выходят на крыльцо, и в тот же час их похищают небесные женихи — солнце, месяц и Ворон Воронович. Естественно, что три девицы тоже ведут свой разговор «на крылечке». Однако их звезд­ное ремесло не забыто. Старшая сестра обещает: «Если б на мне женился Иван-царевич, я б ему напряла рубашку тонкую, гладкую, какой во всем свете не спрядут».

Средняя сестра обещает «выткать» кафтан из серебра, из золота — «и сиял бы он как жар-птица».

Будущая невеста обещает родить Ивану-царевичу «сы­нов, что ни ясных соколов: во лбу солнце, на затылке месяц, по бокам звезды».

Далее у младшей сестры трижды родятся звездные дети, у них «во лбу солнце, на затылке месяц, по бокам звезды частые», и трижды их подменяют старшие сестры. Ца­ревну бросают в бочке в море. Бочку выкидывает волной на берег, и там счастливая царица находит всех трех звезд­ных сыновей. «Вдруг вся комната осветилась — вошли три брата с солнцем, с месяцем, с звездами; сели за стол, от­ведали лепешек и узнали родимой матери молоко». Ле­пешки, выпеченные на материнском молоке,— звезды, а само молоко — Млечный Путь. Как я уже вспоминал вначале, он изливается из груди созвездия Кассиопеи. Три брата — три звезды Пояса Ориона.

Но важна здесь не столько сама символика, сколько возникший на ее основе образ человека-вселенной. Он вмещает солнце, звезды и месяц, то есть все небо.

И в сказке, и в ритуале звездные дети обязаны своим происхождением земным родителям. Звезды должны стать людьми, чтобы продолжать вселенский род.

Кто это тебя изнасеял, молодца?

Изнасеял тебя да светел месяц же.

Еще кто же тебя воспородил, молодца?

Воспородила тебя да светлая заря.

Еще кто же тебя воспеленовал, молодца?

Воспеленовали да часты звездочки.

Эти вопросы и ответы еще не сама разгадка тайны. Рассказ о космическом происхождении молодца — лишь первая часть загадки. Разгадка же заключается в том, что звезды, месяц и солнце воплотились в земных родителей:

— Уж вы глупые крестьяне неразумные,

Православные друзья, братья-товарищи,

Еще как же изнасеет светел месяц?

Да еще как же воспородит светла заря?

Еще как же воспеленовают часты звездочки?

Изнасеял меня сударь-батюшка…

А спородила меня родна маменька,

Воспеленовали меня няньки-нянюшки.

Космос растворен в человеке не настолько, чтобы исчезнуть полностью. То и дело просвечивает «на лбу солнце, на затылке месяц, по бокам звезды».

Для современного читателя «месяц под косой» и «звезда во лбу», не более чем ювелирное украшение, но для созда­телей сказки это постоянное напоминание о высоком кос­мическом значении человеческого бытия, о его важной миссии в мироздании.

Не хочется покидать звездный терем, где люди — звезды, а звезды — люди. Но стоит взглянуть на ночное небо — И становится очевидно, что мы всегда живем в этой сказке…

Пространство и время нашего мира как бы незримо пересекаются пространством и временем мира космического, «тридевятого царства». Чтобы проникнуть в этот мир, нужно в мгновение ока с огромными ско­ростями преодолеть великие расстояния. Для этого человеку нужны волшебные предметы: сапоги-скороходы, шапка-невидимка, ковер-самолет. Проникновение в космический мир связано с тяжелыми испытаниями: проход сквозь «огонь, воду и медные трубы». Темное пространство ко­лодца, пещеры, дупла или даже чрева змея внезапно раз­двигается, и человек оказывается в другом мире. Погра­ничное состояние перехода равносильно смерти: герой умирает, чтобы вновь родиться. При этом все его тело как бы воссоздается заново. Пропп дает подробное описа­ние этого обряда во многих главах. Все нутро умершего перебирается и заменяется другим. В рассеченную грудь вставляют «магический кристалл», заменяют глаза, уши, рассекают язык или вставляют вместо него змеиное жало. Вспомним пушкинского «Пророка»:

И он мне грудь рассек мечом

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

И он к устам моим приник

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

Преждевременно делать какие-либо выводы, но ясно, что и в сказке, и в мифе, и в литературе мы имеем дело с неким кодом всей мировой литературы. Само существование этого метакода само по себе таинственно и загадочно. Его ис­следование сулит немало открытий.

Сказка, как хрустальный ларец Кощея, таит в себе много неожиданного и неизведанного.

После пятнадцати лет преподавания фольклора в Лите­ратурном институте я пришел к твердому выводу: сказ­ки — это послание от высоких цивилизаций, потаенный язык вселенной. Послание идет к нам и поныне из три­девятого царства света. Он стекает с вершин «светового конуса мировых событий», именуемого в сказке хрусталь­ной горой.

Эта гора вершиной опрокинута в человека и отражена в его душе, словно в горном озере. «Горний» смысл сказки в центре, где хрустальное отражение преломляется двумя сходящимися вершинами.

 

 

 

 

Николай ЕРЁМИН

Альманах Миражистов

ЛОМКА  СТЕРЕОТИПОВ

ШКОЛА

1.

Директор школы, помню, в класс вошёл,
И заявил, что кончилась эпоха,
Где Маяковский – это хорошо,
И где Есенин – это очень плохо…

И попросил дежурного по классу
Сходить купить всем по бутылке квасу…
И целый час – в глазах тоска и грусть –
Есенина читал нам наизусть…

2.

Учись хоть очно, хоть заочно
В театре жизни, но, мой друг,

Не покидай спектакль досрочно!
Цени и жест, и цвет, и звук…

Которые тебе даны,
Чтоб ты не ведал их цены…

СОНЕТ ПРО  ЛЮБОВЬ

Какому веку я принадлежу?
Пожалуй, что конкретно не скажу.
И всё ж, стихи пуская по рукам,
Надеюсь я, что – будущим векам…

Поэзия была неподцензурна…
А вот стихи – цензурными, увы…
И страшным подвергались процедурам
Среди безумной славы и молвы…

Увы, была закрыта Заграница…
Открыты – лишь тюрьма да психбольница…
О, Господи, светлы твои дела!
Ведь неспроста цензура умерла…

А боль любви  – сквозь слёзы, смех и грех, –
Звучит – в душе  и вне, звучит – для всех…

МУЗА

Муза,  Божия коровка,
Крылья красного хитина,

Как пленительно и ловко
Ты любовь предвосхитила!

Лишь с тобой – Как ты прекрасна! –
Кое-что мне стало ясно…

И я  счастлив – Вот те на! –
Что, крылато-влюблена,

Как пример добра без зла,
За собою позвала…

Что вдвоём с тобой летим –
И процесс необратим…

БЫЛЬ

Мы сблизились – сначала виртуально…
Ах, текстуально-интеллектуально…
Потом – сакрально… А потом – ментально…
Астрально…

Но когда потом – реально
Мы встретились, совсем не театрально…
Тогда все наши чудо-планы, ах,
И наши чувства превратились в прах…
И в Космос глядя, ночью – Ай-лю-ли! –
Мы разошлись, как в море корабли…

***

Я не хочу, между Востоком

И Западом закончив путь,

Сгореть во времени жестоком…

В огне бездонном утонуть…

И, преданный врагом и другом,

За всех в межзвёздной пустоте

Вдруг между Севером и Югом

Раскинуть руки на кресте…

И прошептав, увы: – За что? –

Обнять и Нечто и Ничто…

БРЕД

Всем во вред –

Мистический

И смертельно-грозный –

Бред

Атеистический

И религиозный…

И военный бред

Всем, увы, во вред:

Есть вопрос, ответ,

А спасенья – нет.

***

Кто я?

Невежественный тип…

Я это осознал!

Ломаю свой стереотип…

Ну, вот, уже сломал…

 

Кто ты?

Сквозь быт и забытьё

Входи в со-знание моё!

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***

Над волнами  – ой, пьяна… –

Черноморская луна

Нежно  светит – вот те на!  –

А вокруг гремит война…

 

***

Смешить  вдруг стало некого…

И незачем, и  некогда…

Смеёшься – над собой

И над своей судьбой…

ПОЭЗИЯ

– Поэзия сверхценна и бесценна! –
Не зря сказал однажды Авиценна.
И всё же, обожая Божий дар,
Я рад, когда мне платят гонорар…
Сентябрь 2024

ОПЯТЬ ОПЯТА  

ПОЛУСОНЕТ  про ЗАЧЕМ

 

Все знали, что умрут,

Что выживут едва ли…

И всё же там и тут

Зачем-то выживали…

 

И жили – лет по 100…

Зачем? Не знал никто!

И я… И дед Пыхто…

2024

 

ОКТАВА ПРО ЛЬВА ТАРАНА

 

Опять я вспомнил Льва Тарана…

И это, право, очень странно…

Ведь умер он давным-давно…

А мне опять не всё равно…

Как сомневался,  как мечтал

И как стихи свои читал,

Причмокивая каждый слог…

С улыбкой глядя в потолок…

 

ОТРАЖЕНИЯ

 

И опять подошёл я к реке –

И поймал изучающим взглядом

 

Отражение Бога в воде

И моё отражение рядом…

 

Дрожь по коже…На солнце ль, в тени –

До чего же похожи они!

 

КОК –ТЕБЕЛЬ

1.

Сначала – гриль…Потом – грильяж…

Потом: – Со мною рядом Ляжь! –

И пляж,

Где я в избытке сил

Тебя из моря выносил…

И взгляды  – Чёрт нас подери! –

Снаружи – твой… Мой – изнутри…

И – между звёзд глядящий маг –

Вулкан потухший  Кара-Даг…

2.

Ты следуешь за мной… Я – за тобой…

Вперёд – назад…Шумит морской прибой…

И чайки голосят между собой…

Ты можешь понимать язык  любой…

И мне со смехом: – Ладно, так и быть! –

Их разговор о нас переводить…

 

СОНЕТ ПРО ВЛАСТЬ ЛЮБВИ

 

Я помню власть любви

И ненависти власть…

Волнение в крови,

Похожее на страсть…

Я – тень твоих ресниц…

Ты  – отблеск глаз моих…

Мерцанье наших лиц

Входило в каждый стих…

И в солнце –облака,

И лунная строка…

И наслажденья  всласть  –

Упасть – но не пропасть,

Пока не разберёшь,

Где – правда, а  где – ложь …

 

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***

Вдруг музыка из слов её исчезла…

Открылась в них Бессмысленная бездна… Спаси, Господь, её и сохрани!

Слова…  –  ч т о   нам  без музыки они?

 

***

Был я Полубог с головы до ног…

А теперь навек – Получеловек,

Богом – всем под стать –

Не сумевший стать…

***

Опять грибы пошли куда-то…

Откуда-то… Опять – опята…

Где ходит каждый человек

Из года в год, из века в век…

 

***

Я жил в Аду…Теперь живу в Раю

И радостные песенки пою…

Поскольку мне внимают, подпевая,

Две музы: слева – Ада, справа –  Рая…

НЕРЕСТ

 

Глянь, перед тобой – вода и суша…

Здесь, в таёжной речке, поутру

Гибнет, отметав икру,  горбуша…

И стихи: «Нет! Весь я не умру…»

 

ПЕСНЯ

 

Поэт ушёл – стихи остались…

Звучали…Переиздавались…

И стали песней, наконец…

Не уходи, допой, певец!

Сентябрь 2024 г

На родном языке

Николай Ерёмин

НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ  Николай ЕРЁМИН
***
В Москве, где расщепился Атом,
Все разговаривают матом…
А почему?
Да потому,
Что так понятнее уму,
Привыкшему, увы и ах,
Косить на разных языках,
Поскольку в соцсетях молвы
Всё засекречено,
Увы…
2024

СОНЕТ ПРО ЧАСЫ

Часы от времени отстали –
И очень тихо тикать стали…
Потом за что-то зацепились
И навсегда остановились.

Да так, что часовщик, урод! –
Ворчит, в починку не берёт.

Не хочет денег! Что за бред?
И дарит мне китайский бренд…
И мне желает долгих лет…

И  говорит, что он – поэт,
И хочет стать таким, как я, –
Ни чувств, ни мыслей не тая…

Покуда русская душа
Поёт, не требуя гроша.

КАМЕННАЯ БОЛЕЗНЬ

Я не хотел бы
Вдруг
Устать –
И в камне памятником стать,

Хотя, –  от Полюса до Полюса
Все
Каменеют ниже пояса

И выше…
Боже! – к бюсту бюст
Стоят,
Не размыкая уст…

О, камни! –
В поле,
на горе…
И камни в желчном  пузыре…
2024

ФЕЙК ПРО МАВРОДИ

– Так жив Мавроди
Или нет?
– Да, вроде,  жив…
А, вроде, нет.

Зато живёт в народе
Легенда о Мавроди,
Считай, уже 100 лет…
Живёт – а денег нет.

Из цикла ОСКОЛКИ ЗЕРКАЛА
***
–  Спой! Ведь ты же поэт!
– Спел бы – голоса нет…

ШУТКА НА ТЕМУ «КУКУШКА и ПЕТУХ»
Цитаты:
Рецензия на «Отголоски любви» (Николай Ерёмин)
ЗдОрово написано!
Георгий Тригубенко   02.09.2024 11:29   •
Рецензия на «Ломка стереотипов» (Николай Ерёмин)
Замечательные строки, Николай Николаевич!
Прочёл с удовольствием.
Георгий Тригубенко   02.09.2024 11:27   •
+ добавить замечания
***
Раз Губенко
Два Губенко
Три Губенко
А в итоге получилось: Тригубенко!

Я  хочу продолжить счёт: Четыре,
Пять…
Тригубенко получается опять!

Бог Отец
Бог Сын
Бог Дух
Похвалу  читают вслух…

ИЗ НОВОЙ  КНИГИ  ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
– Он  её  на 20 лет моложе! –
Все ворчат, – На что это похоже?…-
И не могут рассудить никак
Наш законный, но фиктивный брак.

***
Жена была –  сплошная глупость.
А муж – увы,  сплошная грубость.
И  оба – Господи, прости, –
Как Чёрт и Ангел  во плоти.

Николай ЕРЁМИН Сентябрь 2024 г КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск
На фото Игорь Жавнер подарил мне  арбуз, а я ему – КНИГУ ОБО МНЕ

 

Николай ЕРЁМИНг. Красноярск

Родился 26 июля 1943 года в г. Свободном Амурской области.

Окончил Красноярский медицинский институт (1967), работал

врачом-психиатром в Нижне-Ингашском районе Красноярского

края, три года руководил литературным объединением «Родник»

при районной газете. Заочно окончил Литературный институт

им. М. Горького (1977), в числе творческих руководителей были

Роберт Рождественский и Владимир Цыбин.

Член Союзаписателей СССР (1981) и Союза российских писателей (1991). Автор  книг поэзии, в т.ч. «Качели» (1972), «Жить да жить» (1979), «Музыка – жизнь» (1986), «Всё к лучшему» (1990), «Земное и небесное» (1996), «Самоцветы» (1998) и др., автор цикла

рассказов «Мифы про Абаканск» (1998), книг прозы «Компромат» (2001), «Харакири»(2003). Публиковался в коллективных сборниках «Будем друзьями» (1964), «День поэзии» (1967). Лауреат премии «Хинган», обладатель Почётной грамотыМинистерства культуры РФ (2012)

ВОЗЛЕ ХРАМА НА КРОВИ  

***

Я – новый российский писатель,

Хотя и старик… Вот те на!

Спаситель? Нет. Может, – спасатель?

Так в чём же моя новизна?

 

Да в том, что – и грустен, и рад –

За всех – без вины – виноват.

 

СОНЕТ ПРО ДЕВУШКУ С КОСОЙ

 

Спокойно, милая, спокойно!

Всего, что хочешь, ты достойна…

Любовь и солнце – благодать.

Но как её у Бога взять?

Когда – не в лад судьбе иной –

Гроза и тучи над страной…

И  хорошо, что мы  не там,

Где вправду рушатся мечты…

А здесь, где вопреки мечтам,

Живём совместно  – я и ты…

И выживаем – вопреки –

По мановению руки

Гуляющей, гордясь красой,

Ужасной  Девушки с Косой…

 

***

Красавцы, ставшие уродами,

Калеками взрывной волны,

На фото выглядят свободными,

Но явно чем-то смущены…

Чем? Взгляду подсказать не рад

Случайный фотоаппарат.

А вот и стихи из альманаха «НОВЫЙ РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ»

* * *

После ропота вешних ручьёв –

Ни мелодии в сердце, ни слов…

Отзвучало – что пел Башлачёв,

Что тебе выговаривал Цой…

Что Высоцкий внушал и Тальков…

После этого кто ты таков?

Для чего ты на свете живёшь?

И молчишь, и ни с кем не поёшь…

 

НА ПОВОДКЕ У БОГА

Тело – охвачено хворостью –

Просится в Ялту, в Пицунду…

Мысли несутся со скоростью

25 метров в секунду…

Но не способны, прости

Господи, вдаль унести…

Где, вдохновенью родня,

Море штормит без меня…

 

ЮБИЛЕЙНОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ НИНЕ КРАСНОВОЙ

В буфете ЦэДээЛа снова

Мы встретимся:

– Ха-ха?

– Хи-хи!

И мне красавица Краснова

Прочтёт

С картинками стихи…

Довольно весело и остро:

Мы –

Однокурсники опять…

Литинституту – 90!

А сколько нам?

Не сосчитать…

…Но поимённо –

Ху из ху? –

Мы вспомним всех, как на духу…

 

* * *

Мы все  сгораем понемногу

В огне своих черновиков…

Поэты, преданные Богу,

Увы, и глубине веков

Средь книг, стоящих к ряду ряд,

В надежде, ах, что не сгорят…

 

АВТОПОРТРЕТ

Ах, Боже мой, ни мало и ни много

Я стал похож на старого бульдога…

Иду-бреду куда-то налегке…

Куда меня ведёшь на поводке?

 

ПАРОДИЯ

Кто-то где-то зачем-то когда-то,

Боже, с кем-то зачем-то куда-то

Шли вдвоём: этот глух, этот нем…

До сих пор неизвестно – зачем…

 

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Сегодня терактов не будет!

Во имя взаимной любви

Входите и радуйтесь, люди,

В построенный Храм на крови…

 

НА ПЛЕНЭРЕ

У неё в голове тараканы…

У меня в волосах муравьи…

Вот и встретились мы, стариканы…

И, гранёные сдвинув стаканы…

Прослезились:

– О,  годы мои!

 

ДУМАЛ

Думал, что в сердце – стихия,

Вечной поэзии свет…

Думал – все люди плохие…

А оказалось, что нет…

 

Николай ЕРЁМИН Сентябрь 2024

Выражаю сердечную благодарность членам редсовета за публикацию в альиманахе

“НОВЫЙ РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ”

Понедельник, 02 Сентября 2024 г. 09:40 + в цитатник РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ: Александр МИШЕНКОВ (Самарская обл., г. Сызрань) – член Союза российских писателей Николай АЛЕШКОВ (Республика Татарстан, г. Набережные Челны) – член Союза российских писателей и Союза писателей Республики Татарстан Галина БУЛАТОВА (Самарская обл., г. Тольятти) – член Союза российских писателей и Союза писателей Республики Татарстан Вячеслав КИЛЕСА (Республика Крым, г. Симферополь) – член Союза писателей России Владимир ПЛОТНИКОВ (г. Самара) – член Союза писателей России Валерия САЛТАНОВА (г. Ростов-на-Дону) – член Союза писателей России и Союза журналистов России

С ПЕРИФЕРИИ ДО МОСКВЫ

***

Стихи – солисты психотравмы,

Любви, поэзии и драмы, –

Мне – колыбельную уже

Поют – и легче на душе…

И под гитарный перезвон

Я погружаюсь в полусон…

 

И над просторами земли

Звучит предвечный хор любви…

Всё тише – ах –  по вечерам…

И громче, громче по утрам…

2024

***

Опять во мгле церковной,

Хоть у кого спроси,  –

Заплакали иконы

По всей святой Руси…

 

И днём, и ночью плачут…

Что чудо это значит?

СОНЕТ ПРО ИВАНА
из РОСТОВА-на-ДОНУ
«я прошу лечения Москвой»
Иван Новицкий

Поэт Новицкий из Ростова,
Был тем известен там и тут,
Что поступить пытался снова
16 раз в Литинститут…

И поступил! И на Парнасе
Стал жить… И ездить на Пегасе…

С богами, с музами дружить
И этой дружбой дорожить…

…Но вдруг – исчез упорный гений,
Оставив сто стихотворений…

Источники любви и света,
Они сверкают тем, увы,
Кто повторяет путь  поэта –
С периферии до Москвы…

 

ПЕНИЕ ИЗ ОКНА
«Соловей будет петь нам в зелёной чаще.
Иосиф Бродский»
«Капли Датского короля пейте, кавалеры!
Булат Окуджава»

Бродский, Окуджава –гордость нации –
Никогда не пели в изоляции…
А – с магнитофонов из квартир –
Громко голосили на весь мир!
Неспроста они – то там, то тут –
С Того света в Этот нам поют…
И от пенья этого, ей-ей,
Мне всегда становится светлей…
И всё громче каждую свою
Песенку я из окна пою…

ВЕРА

« Не верь, не верь поэту, дева,
Его своим ты не зови
Фёдор Тютчев»
* * *
Поверь, поверь поэту, дева,
Меня своим ты назови!
Не надо нам в объятьях неба
Страшиться праведной любви…
И пусть помогут нам скорей
Ямб, амфибрахий и хорей,
Священной страсти  не тая…
О, Муза милая моя!

МРАМОРНЫЙ ПРИЮТ

Мраморные – в нише –
Прячут мёртвый взгляд
Нищий духом Ницше,
Нищий духом Кант…
Мраморным – навеки –
Нищенский приют.
В ХХ1-м веке
Им не подают.

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

 

ГРИБНАЯ ОСЕНЬ

По лесу – ведьмины круги…

Грибник, беги от них, беги!

На солнышке или в тени –

Все ядовитые они!

***

Восемь лет просидел он в тюрьме –

Ни за что… По доносу, во тьме –

Весь – в мечтах о желанной свободе…

И в стихах  – о любви, о природе…

МЕТА

– Крест – метафора Христа! –
Молвил Кедров,– Жизнь проста. –
И – не знаю, почему,
Но поверил я ему…

***
«Русь, ты вся поцелуй на морозе!
Велимир Хлебников, 1921»
Мороз крепчает… Ах, не потому ли
У старцев резко падает престиж?
В России запретили поцелуи…
…Но разве целоваться запретишь?

Николай ЕРЁМИН Сентябрь 2024г Красноярск

Александр БАЛТИН

Альманах Миражистов

 

ОПРЕДЕЛЯЮЩИЙ  ВЕКТОР

 

Определяющий  твоё

Существованье  вектор  важен,

Чтоб  чернота  из  адских  скважин

Не  залила  житьё-бытьё.

 

Он  должен  устремляться  вверх.

Зачем  ты  пьёшь  опять  в  субботу,

В  том  извращённую  свободу

Предполагая, человек?

 

Зачем  ты  куришь  натощак,

С  соседями  зачем  ругался?

Ребёнком  лучше  бы  остался,

Душой  бы  взрослой  не  иссяк.

 

Нет, душу  я  в  себе  ращу,

Пускай  сей  труд  весьма  громоздок.

В  нём  просто  невозможен  роздых,

Хоть  пью  порой, порой  грущу.

 

*    *    *

Замедленная  плавность  Лунной

Сонаты – может, самой  лучшей

Из  всех  написанных – вбирай

Замедленное  то  звучанье.

В  тебе  растущее  молчанье

Стихами  выльется  за  край.

 

Вторая  часть – как  на  поляне

Цветы  сбирает  некто. Я  не

Узнаю  кто, зачем, когда.

Вихорь  ярится  третьей  части,

Летит  листва – в  осенней  власти

Все  жизни, вся  вокруг  среда…

ПОЧТИ  РУБАИ

1

То  вино  у  Хайяма – совсем  не  вино-алкоголь,

Но  к  Единому  Богу  любовь  – отменяет  и  скуку, и боль,

 

И  сосуды  души  заполняет  она  до  краёв,

Хоть  велик  неизведанный  Бог, ты  же  в  сущности  ноль.

 

2

Сколь  много  предо  мной  дорог!

Пойти  вон  той  казалось  мог,

Иной  иду, той, что  по  мне.

Иду. Не  страшен  мне  итог.

 

3

Былое – как  песок  с  ладони

Стряхни – да  не  умею! То  не

Реально – взять, стряхнуть  былое…

Куда  же  дней  несутся  кони?

 

4

Былое  в  сущности  я  сам,

Сколь  обращался  к  небесам,

Сколь  плакал, сколь я  ликовал,

Взлетал, мечтал  увидеть  сад…

 

 

5

Обманет  прошлое? О  нет.

Обманет  свет? Не  может  свет

Обманывать, ты  в  том  уверен:

Он  есть, ну  а  былого  нет.

 

6

То, что  быстро-быстро  жизнь  проходит,

Означает  вряд  ли – неугоден

Ты  ей. Что  проходит  быстро – жаль.

Ибо  скорость  бедный  ум  изводит.

 

7

Сколь  можно  к  свету  ты  стремился,

С  самим  собой  усердно  бился.

Усердно? А  скажи – насколь?

Коль  свет  объёмно  не  открылся…

 

ПОЛОВА

1

Внешний  мир – мякина, полова…

Вот  те  раз? Или – снова  здорово!

Отвечают  тебе – мы  живём

В  матерьяльности. Вырваться  хочешь?

Так  до  смерти  напрасно  хлопочешь:

Ищешь  суть, зря  её  окоём.

Но  бамбук, вырастающий  быстро

С  жизнью  схож, пролетающей  истово.

О  полове  не  стоит  твердить.

Хлеб – но  света – питателен  будет.

Солнца  слышишь  сиятельный  бубен?

Стало  быть, надо  далее  жить.

 

2

Полову  в  горсти  набери –

Колюча, неприятна  то  есть.

Куда  же  ты  умчался, поезд?

Хороших  дней-то – раз-два-три…

 

 

3

Стоило  трудиться, половы  ради?

Неприязненно  пялишься  на  стихи  в  тетради.

 

4

Вычислишь  ли  интеграл  судьбы?

Коль  полову  ты  притом  получишь,

Самоедством, друг, себя  замучишь

До  времён   Великого  Судьи.

Рыжие  на  стенах  письмена –

Плесень, и  потёки, и  разводы.

И  глядишь. И  жизнь  всего  одна.

Схлынут  быстро  воды, эти  годы.

Интеграл  судьбы  непостижим.

Над  святым  любым  сияет  нимб.

По  полове  личная  дорога.

Вот  и  всё…а  прожил  так  немного.

 

*    *    *

В  четырёх  строках  расшифровать

Суть  истории, в  слова  сгустив  эпохи.

И  остаток  жизни  промолчать,

Ибо  нет  нужды  в  чертополохе.

 

РАЗНЫЕ  ТИПЫ  ЛАБИРИНТОВ

1

Шартрского  собора  на  полу

Лабиринт, какой  тобой  не  пройден –

Лабиринту  в  голове  подобен,

Хоть  сидишь  весь  век  в  своём  углу.

 

Лабиринт  сложнее  в  голове –

Ответвлений  цифровая  сумма.

Отстраняюсь  от  любого  шума,

Много  шума  всюду…и  в  Москве…

2

За  поворотом  поворот,

Так  в  лабиринте  жизнь  пройдёт,

А  к  свету  выйдешь  или  нет?

Ответит  много  позже  свет.

3

Лабиринтом  истории  город

Скручен  был, всё  видал,

Не  представишь, что  некогда  молод

Цвёл, красою  своей  поражал.

Короли, мастера и  алхимики

Проходили, но  в  тени  ушли.

И  дома  столь  красивы – но  ими  ли

Он  гордится? Он – сгусток  земли…

Лабиринтом  таинственно  тянется

Город, в  оном  я  не  бывал.

А  с  фантазии   ведаю  станется

Чем  угодно  мой  мозг-минерал

Поразить…

4

История – как  смена  королей.

Готический  огонь  вморожен  в  храмы.

А  храмы – как  гарантия  от  ямы.

История  как  быт. Иль  он  сильней?

Вот  Лимбуров  волшебный  часослов,

В  домишке – козы, куры; выше  замок.

Жизнь  низовая – суммою  изнанок

Даётся…Тяжела  ли? Будь  здоров!

Аскет  в  пещере, блик лежит  на  лбу.

Двор  королевский  пышность  отличает.

Какое  время? Снова  закипает

Война – смертоубийства  на  тропу

Опять  вступаем…Франция: вперёд!

История  твоя  благоухает.

В  Священноримске  как  живёт  народ?

По-разному. Империя  ветшает.

История – как  смена  королей.

Тиран, за  ним  святой…почти  святой.

Французским  лилиям  игра  лучей

Всего  понятней  в  жизни  шаровой.

*    *    *

Так, в  нишу  мозга  натекают

Под  вечер  разные  стихи.

Смех  детский, всполохи  мелькают,

Далёк  ребёнок  от  тоски.

Смех  детский  как  безгрешность, ярок.

А  Кампанеллу  повели

На казнь, и  суммой  чёрных  арок

С  ним  вместе  палачи  прошли.

А  в  нишу  мозга  натекают

Стихи, утопия  прельстит.

Но  сети  прелести  смущают,

Лишь  небо  душу  не  смутит.

И  в  небо  детский  смех  летит.

 

ХОДЖА  НАСРЕДДИН

1

Сгусток  мудрости  Насреддина

Представляется пестротой

Сказки  смысла, цветаста  картина.

Да, пестреет  восточной  красой.

 

На  базаре  ишак  кричащий,

И  торговец  водой  горласт.

Сколь  считать  сие  настоящей

Жизнью  можно? Её  балласт.

 

Насреддин  улыбается  хитро,

И  лучится  его  лицо.

Золотая  тянется  нитка

Мудрости – так  легко…

2

Шутки, байки, ну  а  правду  Насреддин

Знает  на  мильон  людей  один.

3

Насреддин – как  сгусток  мысли.

Сад  пестрот – его  халат.

Мудрый – так  побед  не  числи

За  собой. Печален  взгляд.

 

Взгляд  лукавинкой  блистает.

Шах  помрёт, не  то  ишак…

Кто  ответ  наверно  знает?

Насреддина  точен  шаг.

 

Текстовое  оформленье

Жизни  нужно  или  нет?

Байка – тоже  поученье,

За  каким  мерцает  свет.

*     *     *

Под  арки  леса  вдвинуты  машины,

Поляна, рядом  золотится пруд.

Пруд  чёрен, не  сказать – страшат  глубины,

Но  я тритона  видел  в  детстве  тут.

 

А  мяч  с  отцом  гоняют  на  поляне

Друзья – играют  Виктор, Валентин.

Отец  играет  виртуозно, я  не

Умею  так, и  я  сижу  один.

 

Сижу  один  я: папа  четверть  века

Как  умер, Валентин  давно  убит.

Что  ль  память  суть – по  сути – человека?

Скорее  память, нежли  дом  и  быт.

 

А  шашлыки  готовили  во  время

Того – кусками  помню – пикника.

Шампур  горячий  я  прижал – по  теме

Пари  к  руке. В  отметинах  рука.

 

Да, с сыном  Валентина  я  поспорил –

Слабо, мол – совершенно  не  слабо.

Былое  время, как  урок  усвоил.

Смешной  сегодня мнится  эта  боль.

 

Но  вряд  ли засмеёшься  над  прошедшим,

Хотя  бы  потому, что  не  вернуть.

И  спорить  в  жизни  совершенно  не  с  чем:

Её  рассчитан  слишком  свыше  путь.

 

*    *    *

Вещь  совестью  людской  и  мастерством

Рождается – да  воссияет  книга,

И  сделанная  хорошо  притом.

Кто  б  старых  мастеров  сегодня  кликал?

Бумага  не  желтеет, переплёт

С  веками  в  спор  вступил, его  победа.

Вещь  медленно  рождается, и  вот

К  нам  от  неё  лучится  норма  света.

Вещь-символ. Дом  и  стол. Дворец  и  сталь,

Лопаты  нам  дарует  и  рапиры.

Вещь  знаковая. Вместе – лишь  деталь,

Хранящая  в  себе  частицу  мира.

 

Александр Балтин НОВЫЙ НОКТЮРН

Любовь поёт –

пока звучит «Ноктюрн на флейте» –

и Николай Ерёмин,

запуская новый альманах,

открывает его традиционно – струящимися, полными мысли и муки, стихами поэта Константина Кедрова-Челищева:

 

Елена, милая Елена,

Всё бесконечно, всё мгновенно

 

В любви ошибок не бывает

Любовь всегда повелевает

 

Повелеваю быть любимым

И для неё необходимым

 

Да я любим, да я любим

Когда для вас необходим…

 

Соль и счастье необходимости играет единым образом, организуя своеобразный орнамент стиха, адресованного бесконечности вечности…

 

Играет смыслами Николай Ерёмин, добывая искры из всякого перевёртыша: в том числе –

из утверждения:

 

Как хорошо быть сумасшедшим!

Живущим, смерти не нашедшим,

Но – ищущим и там, и тут…

Где – Ах! – в последний миг спасут…

 

Тайну поэзии,

её мерцающий код разгадывает Екатерина Малиновская,

врываясь стихом в обыденность пространства,

выясняя цену чуду и счастью:

 

Что поэзия?

Спроси меня как

Я ничего не отвечу

Но поднесу руку к лицу

И один из стеклянных глаз

Протяну тебе на ладони

Вот падаван держи

Можешь забрать навсегда

Не преврати в бельмо

Пользуйся осторожно

Не ослепни не ослепи…

 

Рассказ о Борисе Усове-Белокурове сопровождается демонстрацией художественных произведений, раскрывающихся пёстрым калейдоскопом судьбы…

 

«Ноктюрн на флейте»…

Таково звучание – вторгающегося в мир альманаха: дабы услышал кто-то, воспринял,

проникся со-переживанием

души и сердца.

 

Александр Балтин город Москва

 

 

Галина БУЛАТОВА

Альманах Миражистов

 

 

БУЛАТОВА ГАЛИНА ИВАНОВНА
Родилась в г. Горьком 13 мая 1964 года.  Окончила Куйбышевский институт культуры (1986). Автор книги стихов и поэтических переводов «Сильнее меня» (2017), сборника стихов и прозы «Я, Бог, любовь и око» (2019). Член Союза российских писателей и Союза писателей Республики Татарстан. Член редколлегии журнала «Аргамак. Татарстан». Работала литературным редактором в молодёжном журнале «Идель» (г. Казань). Редактор-составитель нескольких десятков изданий. Организатор литературных проектов, учредитель премии «ДИАС», посвящённой казанскому писателю и философу Диасу Валееву, организатор Всероссийских поэтических конкурсов «Отцовский след», «Библиотечная муза», «VOZрождение Родины» Публиковалась  в журналах «Звезда», «День и ночь», «Юность», «Плавучий мост», «Перископ», «Сетевая словесность», «Зарубежные задворки», «Аргамак. Татарстан», «Казанский альманах», «Нижний Новгород», «Дальний Восток», «Город». Лауреат литературных премий им. Игоря Царёва (Москва, 2015), им. Салиха Гуртуева (Махачкала, 2019), им. Сажиды Сулеймановой (Альметьевск, 2021), Живет в городе Тольятти.

Автор: Галина Булатова

Дата: 10-08-2012 | 21:12:52

…………………………………Ильдару Ханову

…В пригороде Казани, Старом Аракчино,
То, что перед глазами, чудом наречено:
Десять обычных соток выстраданной земли
Не куражом высоток – храмами проросли!

Где безмятежный Будда правит цветок–ковчег,
Льёт византийский купол золото на мечеть.
Из тесноты ущелий к дали, что так светла,
Вместе идут священник, лама, раввин, мулла…

«Кто проявил участье?» – «Много их, целый свет»
«А помогают власти?» – «Да не мешают, нет»
«А не поймут, разрушат?» – Дрогнет легонько бровь:
«Выше тогда и лучше люди построят вновь».

Фото

Галина Булатова, 2012

Сертификат Поэзия.ру: серия 1365 № 94550 от 10.08.2012

 

БАЙКАЛ

Байкал баюкал и буянил,
бухтел, бурханил, барабанил,
многоголосый удэге.
Спускались горы мыть подошвы,
а чайки хлопали в ладоши,
смеясь на нашем языке.

Небесный омуль плыл высоко,
вращая умным жёлтым оком
у переносицы горы.
И триста рек несли дары –
доволен батюшка оброком:
готов калым для Ангары.

Пока шаманил с бубном кто-то,
открыв Ольхонские ворота,
дожди впечатались в гранит.
И мы карабкались по склону
непостижимого Ольхона
до запредельных пирамид.

Я, месяц мучась со спиною,
ступила в море ледяное,
сомкнув его над головой
три раза, как тому пристало,
и трижды море цвет меняло –
зелёный, серый, голубой.

Не разыгравшиеся нервы –
а разыгравшиеся нерпы
чудно крутились на волне.
И был весь мир потом в нирване:
туман валил, как пар из бани,
и я – забыла о спине.

Забыть ли этих дней теченье,
любовь камней и трав, свеченье
прозрачных донельзя глубин?
О месте силы древней веры
друг с другом так и спорят ветры –
сарма, култук и баргузин.

 

 ЧИСТОПОЛЬ

 

В этих мальвах – отголоски

Колоколен давних пор.

Но опять собор Никольский

Водит с Камой разговор.

 

Друг за дружкой ходят скверы

Вдоль купеческих домов.

От тюрьмы, считай, до веры –

Три слезы и пять шагов.

 

Красный дом. Диванчик узкий.

И – торжественность перил.

Здесь Шекспир на чистом русском

При свече заговорил.

 

Здесь восток шлифует время,

А оно – твои слова.

Всё до буковки в поэме

Перемелют жернова.

 

День бросается листками

И рябиною дождит.

Пастернак не отпускает,

Возвращайся, говорит.

 

 И тебя не услышит Бетховен…

Булатова Галина

Завещаю тебе череду прибывающих дней
На пороге апреля – ты только не сбейся со счёта.
Заверни, дорогой, мне в салфетку небес повлажней
Эту жёлтую розу, парящую так бледнощёко.

Непомерное утро, сводящее горло, свежо,
А оброненный след – моего одиночества слепок.
Отвернётся окно, заприметив, как талый снежок
На груди у земли сиротливо замрёт напоследок.

Опрокинута чаша, и с неба отчаянно льёт,
Обездолен лимон, а оставленный обезлюбовен.
Что же делать, когда пустота постучит и прильнёт,
И заплачет она, и тебя не услышит Бетховен?

© Copyright: Булатова Галина, 2014
Свидетельство о публикации №114033107603 

Светлана ЩЕРБАКОВА

От СЩ

Щербакова Светлана

Сегодня, 9:38

Кому:вам

Дорогой НикНик! Оч приветствуем Вас и надеемся’

что Вы пребываете во здравии и бодрости духа.

Читала-перечитывала  Новую сибирскую ссылку.

“…Я пил с поэтами Востока…

…От сих до сих,

Что было сил,

На русский  их

Переводил…”

***

В далёком 1991м пишу личному переводчику Цеденбала,своему старшему другу, тогда без меры  берущему на грудь в гобийской глубинке Архи(монгольская водка):

“Улан-Батор, май 1991г.

Переводчику Пэлжээ

Мы видимся ещё, но сердца боль уже

Наметила себе ходы для червоточин.

Мы всё переживём, мой дорогой Пэлжээ,

В желаньи новых встреч свой дух сосредоточив.

И сдастся в плен тоска, и сбавит пыл недУг,

И вымыслов людских просядет паутина,

Когда мы будем знать, единственный мой друг

Нерусской стороны, что духом мы-едины.

Земной тебе поклон: ты щедр к поэту был

И , не жалея сил,от дАли и до дАли,

От неба до земли страну переводил,

Лишь там, где чести нет, немножечко скандаля.

…Мы видимся ещё, но  чувствую уже:

Прощальный холодок спускается за ворот,

И сердце говорит, что с дорогим Пэлжээ

Навеки разлучИт меня столичный город

***

Переводчик. Времени. Это уже про Вас.

Не перестаю поражаться глубиной тем и  неповторимым способом их толкования.

По Вашим стихам  можно (и нужно!) читать Время.

Вы даёте современникам шанс задуматься над происходящим,

не рискуя ни собой, ни читателем.

А задумываться начинает каждый,

кто Ваши стихи читает.

Спасибо
—
Отправлено из мобильного приложения Яндекс Почты

Ответить

Переслать

Сохранить в заметку

Создать событие Озарение от СЩ

Щербакова Светлана

Сегодня, 17:45

Кому:вам
Я долго искала определение и нашла: ВЫ-современник Времени. Вы-живая,неутомимая душа. Я никогда ранее даже представить не могла,до какой степени Поэт может быть предан своему делу.  Дай Бог. А мы с Мишей закончили сезон в настол.теннисе(3 месяца ежедневных тренировок на весьма продвинутом уровне), Теперь походы в лес,на Ману(около 4х км), либо в тайгу на 6-7 км. Трудимся. И Вы, пожалуйста, не засиживайтесь за написанием новых строк, новых книг.
Отправлено из мобильного приложения Яндекс Почты

 

Владимир МОНАХОВ

Альманах Миражистов

Я в старости живу уже который год!

Владимир Монахов

*
Другой старости не будет — надо жить эту!

*
А Луна помнит, как мы состарились под небом звёздным.

*
Я верю дьяволу: он нас легко обманет!

*
Самый крепкий сон перед телевизором

*
Всю жизнь тащу за собой горизонт детства.

*
Самый скучный человек в мире –  теперь ты сам!

*
Три Монахова – фото Екатерины Сербской

 

Владимир Монахов
*

Душа обнаглела:
Я — бессмертна! — твердит
На каждом углу

*
Солнце не может
Ни с кем сойтись в небе
Держусь подальше…

*

Жить продолжаем
Под небом голубым
У прохлады реки

*

Очень тихо
Моросит дождь за окном
Под цветными зонтами
Дети идут в школу
Учить азбуку жизни

 

Накануне дня знаний

Владимир Монахов

1.

Никого вокруг
Живу наедине
С мыслями

2.

Вокруг дерева
Фауна в пляске кружит…
Не остановить!

3.

Кометы пропашут
Все поля космоса.
Август – пора сеять звёзды!

На фото Алины Монаховой – с внуком Фёдором

 

*

Сколько кукушка
Ни насчитает нам лет
А конец близок

 

Город Братск

 

 

 

 

ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ

Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!

Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=488479

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=496996

ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!

06.09.15 07:07

 

45-тка ВАМ new

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580691:

КАЙФ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580520

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833

КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/

СОЛО на РОЯЛЕ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833

СОЛО НА РОЯЛЕhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833

РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=575083

КОЛОБОК-ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573921

Внуки Ра
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573474

Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=572148

ТАЙМ-АУТ

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=571826

КРУТНЯК

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=570593

СЕМЕРИНКА -ВАМ

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=569224

АВЕРС и РЕВЕРС

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900

ТОЧКИ над Ё

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900 http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=565809

ЗЕЛО БОРЗОhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=564307

РОГ ИЗОБИЛИЯ  http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=561103

БОМОНД http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=553372

ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=549135

КаТаВаСиЯ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=536480

КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА   http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=534005

ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=531424

ФОРС-МАЖОРhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=527798

СИБИРСКАЯ ССЫЛКАhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520612

СЧАСТЛИВАЯ СТАРОСТЬhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520121

АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив” http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=510444

5-й УГОЛ 4-го ИЗМЕРЕНИЯhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=507564

 

                         

 

Альманах Миражистов

КУРС-ОР

в ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС

Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН

Александр БАЛТИН Галина БУЛАТОВА

Светлана ЩЕРБАКОВА Владимир МОНАХОВ

 

Альманах Миражистов

 

КрасноярсК

2024

 Автор бренда МИРАЖИСТЫ

Николай Николаевич Ерёмин – составитель альманаха

Красноярск, телефон 8 950 401 301 7  nikolaier@mail.ru

 

 

КУРС-ОР

в ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС

Альманах Миражистов

Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН

Александр БАЛТИН Галина БУЛАТОВА

Светлана ЩЕРБАКОВА Владимир МОНАХОВ