Наделённый от природы богатым воображением Евлампий Харламович с раннего детства остро ощущал всё несовершенство мира человеческого сообщества, в котором ему принуждено было жить. Особенно ярко это чувство проявлялось у него при необходимости установления каких-либо взаимоотношений с окружающими, в том числе со сверстниками, друзьями и родственниками.
Судьба распорядилась так, что большая часть его детства и отрочества прошли в непосредственной близости к природе. В эту, как затем оказалось, самую счастливую пору своей жизни он при любой возможности с величайшим наслаждением погружался в природные кущи, без каких-либо колебаний меняя тягостную вымученность контактов с чуждым для него окружением людей, лишённых полёта мысли, на восторг приобщения к естественности жизни среди лесов и полей, озёр и рек. При этом сердце его несказанно радовалось совершенной красоте природы даже тогда, когда вокруг ревела вьюга или хлестал дождь, когда стояла удушающая жара или холодный колючий ветер насквозь пронизывал всю его одёжку. Вынужденное же возвращение в людскую суетность, в среду постоянных окриков, хитрости, грубости, низменных стремлений и обиходного насилия над его личностью даже со стороны близких людей всегда было для него жесточайшей мукой.
По мере взросления мир человеческих страстей всё более и более затягивал юного Евлампия в свои железные объятия, всё более и более отдаляя от милой его сердцу величественности храма природы. Ну а к совершеннолетию социум практически полностью поглотил его, заставив служить богам городской цивилизации. Однако как бы ни ломала его жестокость бытия, развитое воображение Евлампия Харламовича никуда не исчезло, не растворилось в обыденности городской жизни, и исправно продолжало рисовать перед его внутренним взором притягательные картины естественного совершенства жизни на природе, где все так просто и гармонично. Для его души, израненной людскими прихотями, эти картины были настолько восхитительны и притягательны, что он часто испытывал глухую отрешённость от всех и вся, теряя при этом всякую связь с реальным миром.
Все же его неудачные попытки найти своё место в созданной непонятно кем и явно не на благо людское цивилизации, основанной на лжи, алчности, наживе и предательстве, после сорокалетия ввергли Евлампия Харламовича в состояние стойкой депрессии и отчуждённости от современного общества с его торгашескими стандартами жизни. Как ни старался он усмотреть среди той человеческой массы, что ежедневно протекала мимо него, родственные души, которые также задыхались в смраде безнравственности городской жизни, ему так и не удалось обнаружить ни одной такой души, что в результате повергло его в ещё более глубокий душевный кризис.
Годы летели с отчаянно гнетущей скоростью, а в его блеклом существовании практически ничего не менялось. И, вместе с тем, с каждым днём в нём всё сильнее нарастало чувство своей безвозвратной вычлененности из мира людей. Услужливые мысли вслед за этим настойчиво подвигали его к порогу, за которым нет ничего кроме небытия, в результате чего через некоторое время он уже был готов взойти на этот порог, не испытывая при этом ни страха, ни сожаления, ни какой-либо обязанности или ответственности перед кем бы то ни было и, тем более, перед чем-либо.
Решив попрощаться с живым могучим миром природы, Евлампий Харламович воспользовался неожиданно представившейся ему возможностью принять участие в экспедиции в один из первозданных уголков матушки Земли. Это прощание с земным миром вылилось для него в восхитительную природную феерию! На душе у него воцарилось спокойствие и благодать. Казалось, лучшего пролога ухода в мир иной трудно было себе представить.
В последний день экспедиции, жадно впитывая в себя лучи заходящего солнца с отчётливым пониманием, что этим фейерверком буйства закатных красок как раз и отмечено завершение его земного пути, перед его духовным взором внезапно возникло изображение вполне реальной жизненной ситуации, где ему была уготована необычайной важности роль. Эта, казалось бы, невразумительная картинка повергла его сначала в глубокий шок, а затем, к немалому его удивлению, оживила в нём ту последнюю надежду на неслучайное пребывание в подлунном мире. Надежда эта почти мгновенно разрослась до неимоверно страстного желания жить. Жить, чтобы найти возможность исполнить ту знаменательную роль, что могутные божества природы показали ему в мысленной картинке его ближайшего будущего. Уже после захода солнца Евлампий Харламович попытался осознать всё произошедшее с ним. Внезапно его осенило озарение, явившее ему, наконец-то, долгожданную целостность в настоящем и будущем своего высокого предназначения и значимости всей прошедшей его жизни.
Вернувшись из экспедиции, он многое изменил в своем образе жизни, в своём мировоззрении, отбросив как ненужный хлам все стереотипы мышления серого большинства обывателей. Поменялось, а лучше сказать – куда-то исчезло, его прежнее окружение, вплоть до экспедиции беспардонно вытягивавшее из него все жизненные силы.
А далее Евлампий Харламович стал жить в аморальном мире людских страстей по законам естественно-природной нравственности. Весть о нем, как о человеке, отмеченном ореолом святости, быстро распространилась по округе. От светящегося неземной радостью лица Евлампия Харламовича исходило нечто такое, что наполняло счастьем сердца людей. И к нему во благости сердец притянулись родственные души. И снизошло воссияние благости природного естества, высветив и обрушив мрачные тенеты зла и порока, казалось, навечно с крепчайшей непоколебимостью сковавшие живой мир Земли.
25.09.2007
Сергей БОРОДИН
Автор публикации
