цикл стихотворений СВЕТ

 

Цикл «Свет» Елене Черновой

 

1.

Русь начальная здесь за отрогами,

лисья пряжа да волчье логово.

Я – из Верхнего Нижнего Новгорода,

с Волги – я.

 

Примечательностей – Кремль да площади,

цирк, розарий, заводы военные.

А ещё у нас Марьина Рощица,

вот сюда мы ходили с Еленою.

 

Как напишет она, на Троицу:

помянули Наташу Некрасову,

и Демурова мы и Лермана…

Как, скажи, мне сейчас успокоится?

Как, скажи, мне не вспомнить Саврасова?

Шли тропою мы, слышали трели,

да, «Грачи прилетели»!

 

Да, молитва, свеча и берёзы,

ветки тонкие в Ольгинской церкви,

фотография Лёни Гройсмана

в монохроме, что взглядом уцепим.

Этот взгляд мы закусим хлебом!

Этот стих мы запьём водою,

Лен, с тобою!

Вот такой у нас, девочка, жребий.

 

Всем привет вам из Верхнего Нижнего!

Не люблю я Нормандию с Францией,

ни Эльзас. Ни их кухню мышью

с сыром, рыбою,

сидр и шампанское.

Кирхи старые, просто древние.

А люблю лишь свои деревни я.

А Нормандия с Мопассаном

и Виктором Гюго похожа

на наш город – на Верхний Нижний,

может!

 

Лена пишет про волны света.

Света, что мрак нам всем разгоняет

дальше боли и выше неба,

дальше Слова, что было вначале.

2.

О Хелене Бергер и Глене Миллере известно немного,

лишь то, что она родилась в Боулдере.

Хелена Бергер – это такой магазин на Волге,

горы, парки, мост над водами.

 

Когда многие

уезжали от нас, как Макдональдсы, целыми кланами,

когда нас обложили, как данями (санкции-шманции),

уезжали известные люди – Чубайсы исправные,

а Хелена осталась – Шоссе, дом двенадцатый.

 

Там ботинки, и кроссы, и туфли. Заставлены сланцами

магазинные полки.

О, как же прелестно се зрелище!

Я сюда прихожу: выпить кофе, что пахнет акацией

в ресторане напротив.

Хелена! Не быть нам седеющим

и стареющим, также не быть нам лысеющим!

Ибо имя твоё в переводе «огонь», «факел. Те ещё

мы с тобою!

Коль мы умираем, то два буревестника

воспаряются  в небо. И тут же становятся соколом!

 

Мы с тобой из времен – из субботников мы да воскресников,

мы с тобой из времён, где не бродят впустую да около.

 

А сегодня как раз шла вокзалом, туннелем и рынком я.

Говорила латынью  Cōgitō ergō sum и далее.

Побывать удавалось в Испании, грешной Италии,

а сегодня хотелось поехать во взятые Крынки мне!

 

Да, «Хелена» такой магазин с босоножками, тапками,

даже берцы купить можно здесь колорадовы!

И пойти по Европе, как любим мы, нашими танками,

вынуждают? Пойдём!

всей бригадою.

3.

«В руки твои предаю дух мой»,

в русском поле стоим летом мы и зимой

год второй.

В руки Твои – нет белее сих рук.

В руки Твои – тело, космоса дух,

год третий.

 

Пало немеряно наших и тех,

тех, кто враги, пало больше. Хребет

рубим врага в лихолетье.

 

В поле, где грязь, где муляка, где мгла,

где вражьи дроны да БПЛА,

словно насыпали в небо ведро

будем давить и косить сие зло.

 

Небо моё – нам икона!

Солнца огромного – тонна!

 

Так навалилась шальная война,

хоть она ею и не названА,

но всё равно се – война. Да, война

грозная, страшная, злая.

В поле стоит русский воин- мужик

за душу русскую, русский язык,

видимо, доля такая!

Долюшка-доля, мои сапоги

грязью пробиты, от бабы-яги

клочья летели и выли.

Волки сгрызут, лисы их доедят

вражьих, обманутых укро-ребят,

стебли врастут в них ковыльи.

 

Да, я покрала из Киевских Лавр:

всю красоту. Дело сделано, Мавр,

можешь идти вправо-влево.

Плач Богородицы спрятан в душе,

Грек Феофан тоже там – спрятан в щель!

Вынесла в сердце!

Сумела!

 

4.

 

С Еленой Черновой на станции Горьковской

зимой попрощались мы.

Господи, Леночка,

ты мне так нужна!

Я звонила, звонила. Искала тебя. Все искали. Особенно

искала тебя Куликовская Зоенька.

– Вдруг что-то случилось? – она мне сказала

заместо, мол, здравствуйте, Света Леонтьева.

– Что может случится? И что может статься?

Звонила и я Мюрисепу:

– Простите,

вы рядом живёте. Не видели Лену?

 

Тогда поняла я: звонить бесполезно.

Пишу эсэмеску. И это напрасно.

Затем увидала я Лену в театре.

– Ну, здравствуй!

 

И клевером пахло, и пахло лекарством.

У творческих так повседневно бывает.

Актёры молчат, если в ступоре, если

ролей не дают.

И поэты в молчанье

уходят. Я знаю таких поэтессок.

 

Ругайте меня! Я приму из ладоней

не только мёд Одина. Яд, ртуть, боль, драму.

Но не исчезайте.

Не прячьтесь.

И будьте.

Ни рядом, ни возле, пусть поодаль где-то.

 

Любую строку, если надо – берите.

Любую поэму – целуйте до боли!

До крови! До крика. И до Ярославны

до Игоря-князя, убитого в поле.

 

Но только, прошу я, не исчезайте!

Ваш мёд вересковый, кукушки слезинки,

синичкины глазки,

совиные очи. Без вас мне – бессильно.

Мы с Леной ходили

однажды на кладбище в Марьину Рощу,

сначала прошли всю помойку и ров мы,

затем мы попали в аллею героев,

затем долго-долго шли сектором длинным,

вот церковь,

вот купол,

вот птах серых спины.

 

Затем познакомились с первой женою

поэта. И Лена в рассказ погрузилась.

Она утонула в нём вся! Руки, ноги.

Рассказ длинный,

нудный был, словно резина.

 

Вот так и ушли они на остановку,

обеим им вдруг по пути оказалось.

До Сормова нашего и до вокзала.

Я долго искала парковку.

 

Смозолила ноги и сбила я пятки.

Дорога обратно – иная дорога.

Затем написала стихи Лене, может,

стихи не нужны? Было нужно иное?

 

Продукты – хлеб, масло, колбасок копчёных?

Одежду – пальто, куртку, обувь, сапожки.

А, может, сочувствие?

Радость. Иль песню?

Чего-то иное, быть может?

 

Но мне сиротливо сегодня. Не знаю,

возможно ли быть сиротливей настолько.

В Елене есть нечто от Канта, Платона

и от Антонии Поцци.

 

Быть может, меня тоже кто-нибудь ищет?

Звонит.

Но напрасно.

Строчит эсэмэску.

По всем соцсетям меня кличет. Страдает.

А после в театре найдёт.

Скажет:

– Здравствуй!

 

5.

Мимо бездн, а не мимо дач,

возле неба, где красный край,

ходит по полю русский Грач

и несёт нам поле – встречай!

 

А мы кто? А мы люди сейчас.

Мы влюбились в Грачиную песнь.

Отсидевшийся в мягких снах,

ты, прошу я, ко мне не лезь.

 

Ходит по полю русский Грач,

ходит, пищу себе долбит,

там, где высится крестик мачт,

между каменных жёстких плит.

 

Роют бабы ему водоём,

лучше бабы бы сети плели.

Это мы сквозь грязь, глинозём,

через корни идём из земли.

 

А земля наша – злато да нефть,

а земля наша как синий мяч.

Ходит по полю русский Грач,

так поёт, никому так не петь!

 

Голова его в чёрных снах,

его клюв – это рот и крик!

Я бы плакала так сама,

так, как каждый русский привык!

 

Но мне некогда: сети плету.

Но мне некогда: деньги даю.

Ходит Грач.

Ходит там и тут.

Он по-прежнему в нашем строю.

 

6

 

Как ни странно: скажу.

Камнем бросят: стерплю,

как ни странно, огонь я тащу из золы.

Нас Россию любить научили хохлы,

а не наши театры, попса, рок и блюз.

 

А не наше искусство, кино, книго-стих,

Губерман, Полозкова, поэтов Союз.

Научили хохлы, убивая…Звучит

из моих уст жестоко.

Заласканных уст.

Кто такая учить вас? Шептать: не ходи!

Ибо либерашня на ТВ, СМИ, не СМИ.

Убивают хохлы, жгут, стреляют они,

вырезают звезду на груди.

 

Ненавидят они нашу грешную Русь,

ненавидят святую, в распятье, в крестах,

ненавидят наш смех, нашу тёплую грусть,

позолоту, что на куполах.

 

Ненавидят историю так, как свою,

так, что тащат они хтонь из тленных гробов.

Ненавидят они, словно ад, что в раю.

 

Это значит для нас – неземная любовь!

Это значит: любите Россию!

Кремлю

я бы тоже орала:

– Любимый мой Кремль,

понял? Понял теперь?

Вот поэтому дай больше пенсий, зарплат.

Городецкий цветной подари ты мне плат!

В нём цветы-васильки, в нём бабулечки нить!

 

Научили хохлы нас Россию любить.

 

7.

Лена, поедем с тобою в Самару,

там пряников купим мы в белой глазури,

послушаем песни мы под гитару.

Ты умная, Лена.

Я – дура.

 

Лена, поедем давай в Ярославль мы

на «Яблочный Спас». Есть такой фестиваль там.

Ой-ей! Времена – кому море и пальмы,

кому юг России и Сватово.

 

Нет, Лена, поедем с тобою в столицу,

Царь-Колокол там замолчал, как навеки!

Попробуем с ним мы разговориться,

пусть что-нибудь скажет, не меркнет,

про казнь,

про царя,

про грехи нашей власти.

Пусть хрястнет!

 

Да, наша Россия,

большая Россия,

мы будем её целовать, каждый пальчик!

Пусть филином ухнет. Святою Софией

споёт колыбельную. Едем на Вачу!

 

Давай в Богородск. Ты бывала ли в Кстово?

Там нефть. Бочки чёрные, жирные с маслом!

Там ржавая речка течёт из половы.

…Придётся дожди мыть.

Снег чистить.

Остаться!

 

8.

Никому не скажу, но тебе, Лен, пожалуюсь

потому, что ты в Сормове. В Сормово спряталась.

В его дивную глушь, в неиспорченность массами,

воробьиную, серую, бездну напрасную.

 

Я оттуда приехала с юга российского,

эфпиви там летают ушатами, вёдрами.

Я теперь не люблю птиц, их трели басистые,
я теперь птиц боюсь, хоть они были добрыми.

 

Так летают они над окрошкой бабулиной,

так летают они над картошкой посеянной.

Надевай колпачок против-дронный и тюлевый,

без него выходить на дорогу не смеем мы.

 

Это, Лена, война. Настоящая. С пулями.

А не Ометикутль и не Ометекутли.

И плевать-то мне на литсобрания снулые,

и плевать на тусовки, на сны в перламутре.

 

Потому, что в жюри те же самые люди –

либералы.

О, нам ли о них нынче думать?

Я хочу твою пьесу увидеть! И будет!

Я хочу там, на сцене читать, обезумев!

 

И самой быть убитой, отравленной, тленной.

Никому не скажу, лишь тебе скажу, Лена!

Я люблю эту сцену.

Люблю эту сцену…

Но где мне?

 

Я хочу так немного: победы Российской!

Но я – капля. И помощь моя три копейки.

Но Россия – икона мне. Не чашка-миска.

Не сапожки и телогрейки.

 

Кто-то думает просто про обогащенье.

Я дарю тебе просто и нежно искусство.

Достоевского. Гегеля – чудо оленье,

у меня от него скулы сводятся с хрустом.

 

А ещё я торчу от беды, что над нами,

эти бпла, что же делать нам с вами?

Значит, надо учиться быть куполом синим

над огромной, священной, бездонной Россией!