Витя осторожно дотронулся кончиком языка до больного зуба. – Ай! Болит, зараза! И шатается… Скоро выпадет, наверное. Да ладно – я всё равно им не жевал – только стенка от остова осталась. Но, с другой стороны, раз болит, то ещё не мёртвый. Жалко. Да и привык я к нему. Будет ещё одна брешь. И, похоже, не только во рту… Сначала с непривычки буду всё время языком её щупать, а потом и вовсе замечать перестану, как будто так всегда было. – Виктор остановился посреди комнаты. – Блин! Забыл за чем шёл…
Он почесал затылок и огляделся, – как жаль, что теперешнее своё состояние мне и сравнить-то не с чем. Я совершенно не помню вчерашнего мироощущения, как я себя чувствовал. Вроде было комфортно. Да-да-да! Я был цельным – ничего лишнего, твёрдо стоял на ногах. Одним словом – чувствовал себя в своей тарелке! И куда всё это делось? Экспромт:
– Я сейчас подобен зубу,
Что шатается в десне.
Сам себя шатаю сдуру –
Стану дыркою во рте!
Виктор злорадно ухмыльнулся. – Гы-гы-гы! Или лучше так:
– Ах, удалить меня не трудно!.. Я сам расшатываться рад!
Всё-таки день рождения Пушкина на носу, как-никак. Как бы повернуть время вспять? А – никак! -Напрасный это всё скулёж –
Его как фарш, –
Назад уже не провернёшь! Шабаш!!!
Виктор посмотрел на себя в зеркало. Щека над больным зубом заметно припухла. Неужели придётся сдаваться властям? Как-то не хочется идти на поклон к кровавым эскулапам. Есть же другие способы? Должны быть! Раньше прокатывало. Надо довериться интуиции! Что-то же должно случиться! Он закрыл глаза и сосредоточился. Через некоторое время пришло осознание, что он отождествляет себя со своим же больным и шатающимся зубом! Вот тебе раз, – подумал Виктор и тут же услышал эхом отклик в виде болевой пульсации, – вот тебе два, вот тебе три, вот тебе… – и далее по затухающей в сторону увеличения.
– Чёрт меня побери! – стукнул он себя ладонью по лбу и открыл глаза, – надо срочно поставить себя на место, а то так ведь и совсем можно из контекста выпасть. Как зуб из десны! Нужно попасть… нет… сначала нащупать, а потом уже попасть в нужную струю или тональность. Закрепиться…злиться-литься-дзинь-дзи-иы-нь! – это же в дверь звонят!!! Кого там нелёгкая принесла?
– Ой, Витенька, как хорошо, что ты дома! – на пороге стояла соседка по лестничной клетке Анна Николаевна, супруга Всеволода Яковлевича.
Нет, только не это, не сейчас, пожалуйста! – похолодело у Виктора в груди.
Всеволод Яковлевич Андреев – известный в недавнем прошлом литератор, поэт, с чьим мнением считались! По крайней мере, он сам так о себе говорил. И слыл местной знаменитостью не только поэтому. Чем старше он становился, тем его потрясающая способность попадать во всякие неприятности только усиливалась. Недавно, например, дёрнуло его засунуть голову в забор. Типа «а спорим, что пролезет» – естественно застрял! Тогда тоже за Виктором посылали. Пилить ножовкой прутья он не решился, а отогнуть не получилось – забор-то кованый. Спасателей пришлось вызывать. Позор на весь двор! Ребятню еле уговорили, чтоб в интернет не выкладывали – Анна Николаевна постаралась. Всеволод Яковлевич после этого месяц потом на улице носу не показывал. Гордо страдал дома. Молча. Тогда они с Виктором и сошлись. Сосед приглашал его к себе как бы в шахматы поиграть. На самом деле просто выпить очень хотелось с горя, а не с кем. Да и скрытно от супруги пронести в дом спиртное – задача трудная. А у Виктора это получалось мастерски. Да и не заподозрила бы она патлатого очкарика-программиста в таком коварстве.
– Что такое, опять во что-то вляпался? – сочувственно улыбнулся он, кивнув в сторону приоткрытой соседской двери.
– Ах если бы, ах, если бы… Хуже! Выручай, дружочек, вы с ним хорошо ладите, а мне бежать надо. Тебя-то он послушает, пристыдил бы ты его…
– Да что стряслось-то?
– Лежит окаянный! На диване. Второй день не встаёт, есть отказывается, – перешла соседка на шёпот, – разругался со всеми в редакции, его из состава жюри-то и выперли. Помирать, говорит, буду. Жизнь ему теперь не мила, говорит, без литературной деятельности. Ещё и в публикации отказали. Помоги, дружочек, только не говори, что от меня, – протянула она несколько купюр, – придумай что-нибудь, мол поклонники передали…
Виктор взял купюры и почесал затылок:
– Ладно, сейчас только переоденусь, сбегаю и приду. А вы дождитесь меня, не уходите, подыграете мне немного. Хорошо?
– Конечно-конечно! – благодарно закивала она головой и заговорщически подмигнула Виктору, – жду.
Виктор сбегал до магазина и позвонил в соседскую дверь. Анна Николаевна провела его к комнате, где на диване, закатив страдальчески глаза к потолку, лежал окаянный. В старых спортивках, майке и с мокрым полотенцем на лбу.
– Ба! Всеволод Яковлевич! – с порога радостно воскликнул Виктор, – а до меня, знаете ли, уже дошли слухи! Все только о вас и говорят! Переживают!
Всеволод Яковлевич мгновенно просиял:
– Так уж и говорят? Обо мне? – чуть приподнялся он на локте с дивана, но увидев маячащую за спиной посетителя супругу, тут же рухнул обратно со страдальческим выражением лица, – а что, говорят-то?
– Да говорят, что вы, Всеволод Яковлевич, в конец оборзели уже! – осуждающе покачал головой Витя, – ай-яй-яй! Так и говорят! Борзеете, говорят, не по дням, а по часам! Ну как же так, голубчик…
Всеволод Яковлевич никак уж не ожидал от Виктора такой обжигающе грубой правды. Уж от кого-кого, но только не от него. Он виновато засопел и отвёл глаза к стене. Потом заворочался на диване и жалобно так, будто из последних сил произнёс:
– Гитлер капут… Аня мне бы глоток воды напоследок, – изобразил он попытку приподняться с дивана, чтоб встать, но тут же без сил рухнул обратно.
– Да лежи уже, горе горькое, сейчас принесу! – махнула рукой Анна Николаевна и вышла из комнаты. Всеволод Яковлевич мгновенно обрёл силы и указывая на пакет, который держал в руке Виктор, быстро зашептал:
– Оно? Давай сюда ко мне под подушку, жена сейчас уйдёт на собрание, её до вечера не будет. Живо! – он еле успел убрать пакет, как вошла Ана Николаевна со стаканом воды в руках.
– Витя, ты говорил, тебе что-то понадобится, – спросила она.
– Да-да, так… Дайте подумать… А! Во-первых, откройте окна. На улице плюс тридцать, а у вас все закрыто, дышать нечем! И ещё мне понадобятся… Анна Николаевна, вопрос на засыпку, у подсудимого есть резиновые сапоги? – засиял Виктор, видимо, словив инсайд и смекнув что надо делать. Супруга подопытного сначала вытянулась в лице, а потом, осознав всю важность происходящего, поднесла руку к виску:
– Есть! Надо так надо, чего не сделаешь ради пользы дела! Может еще чего?
– Ещё понадобится отрез красной материи. Кумач или что-то в этом роде? Да, ещё бы поющие чаши… А! Чаши я принесу, у меня дома есть.
– Найдём. Много ткани надо?
– Нет. На голову ему после процедуры повяжем – так надо. Или просто полотенце, но только красное! Без рисунков. В смысле без уточек и квадратиков всяких. Биоэнергетика! – многозначительно сказал Виктор.
Анна Николаевна вернулась в комнату с отрезом красной ткани, как и просил Виктор. А вот резиновых сапог у Всеволода Яковлевича не нашлось. Зато нашлись ярко-зелёные калоши на два размера больше. Новые, ни разу не одёванные! Давно уже на антресолях пылились, ждали своего часа, наверное. Виктор сходил за чашами.
– Ну, Анна Николаевна, вроде бы всё есть. Начнём терапию. Уверяю вас, когда вернётесь со своего собрания, – мужа вы не узнаете! Можете смело отправляться и ни о чём не беспокоиться! – заверил Виктор.
– Спасибо, Витенька. А остальное, что ты просил, на балконе приготовила. Что бы я без тебя делала. Я пошла. До вечера.
Когда супруга ушла, Всеволод Яковлевич принял сидячее положение:
– А зачем всё это? Что ты задумал? – забеспокоился сосед.
– А лечить вас будем, Всеволод Яковлевич! Только вы не мешайте, а то всю терапию мне испортите, не касайтесь грязными руками моих светлых потуг. Я пока всё приготовлю, а вы можете начислять по чуть-чуть… По чуть-чуть, я сказал! Без фанатизма, ясно?
Пока больной накрывал на стол, Виктор принёс тазик с водой на донышке, несколько детских резиновых игрушек для купания, набор разноцветных сосок, детский стульчик для кормления и пару пелёнок развесёлой расцветки. Всё это Анна Николаевна приготовила для будущей внучки – супруги в скором времени готовились к рождению внучки. Дочь уже в роддом отвезли на прошлой неделе.
– Ну, вроде всё. Давайте по маленькой. Хлоп! А теперь рассказывайте: из-за чего весь сыр-бор-то? – выдохнул Виктор, – ваша жена говорила, что у вас там конфликт вышел? Я вас давно знаю – вы же не будете из-за каких-то там творческих разногласий ложиться и помирать от маразматического удара! Так ведь?
– Твоя правда, Витя, – закусывал огурчиком Всеволод Яковлевич, – это всё пустяки! Представляешь, эти старые пердуны обвинили меня в творческом примитивизме! Меня! – стукнул он себя в грудь, – я типа в детство впадаю!
– Ну с этим, я думаю, мы разберёмся. А на самом деле?
– Ох, Витя-Витя… Виноват я шибко перед супругой. Не удержался и согрешил, – повесил он голову, – как теперь признаться, ума не приложу. Вот от отчаяния и прилёг. Может простит меня-дурака на смертном-то одре, как думаешь?
– Вы? Согрешили? Да не в жизнь не поверю! Я же вас нашёл в таком немощном состоянии, что и подумать-то об этом страшно. Нонсенс! Чтобы вы – да Анне Николаевне после стольких лет жизни душа-в-душу взяли и…
– Витя! Как ты мог подумать такое! Молодёжь!.. Я не об этом! Дело в том, что она давеча захотела порадовать меня тортом-мороженым собственного приготовления! Ты же знаешь, как я его люблю. Помнишь мы тебя кусочком прошлым летом угощали? С ягодами! Объедение – согласись!
– Помню, ну и в чём тут грех? – недоумённо уставился Виктор на соседа, – не понимаю, – пожал он плечами.
– А при том! – стукнул он кулаком по столу, – я выпимши был вчера. Неприятности ещё эти. Ани дома не было, ну я и полез в холодильник. Очень уж жарко было. Нашёл в морозилке клубнику, что она для торта купила…и ягодку за ягодкой… В общем не заметил, как всё и сожрал! Пустой контейнер теперь! Она пока не заметила. Сегодня вот принести обещала развесного мороженого. А клубники-то и нет! Что делать – ума не приложу! Вот и пришлось впасть в самоуничижение! Ну как тут не отчаяться!
– Что-что?! Так это вы из-за клубники? Господи! Какая чушь! Из-за такой ерунды хоронить себя заживо? Ну вы совсем уж. Я-то думал, что-нибудь серьёзное… Целую методику разработал! Что я теперь вашей супруге скажу? Чаши магические принёс. Ладно. От плана не отступаем, я его доведу до конца, как и задумал. Спишем всё на вашу распущенность, то есть тонкую душевную организацию. Где контейнер из-под ягод? Пойдёмте купим и всё…
– Я не могу пойти… Мне стыдно, – опустил глаза Всеволод Яковлевич.
– Чёрт с вами! Сам сбегаю. Вечно с вами, поэтами, нянчиться приходится. И на водку тут без меня не налегайте, мне ещё вас фотографировать.
– Зачем?
– Это входит в терапию. И не спорьте! Так надо.
Виктор убрал контейнер с только что купленной клубникой в морозилку, налил по рюмочке и продолжил:
– Теперь одной проблемой меньше. Главную причину мы устранили – ягоды на месте. Теперь перейдём непосредственно к разбору сложившейся ситуации. По-моему, вы в конец оборзели…
– Я? А что я сделал-то? Ну впал в уныние. Согласен, это грех… Такое с каждым может…
– А – то! Борзеть-то надо умеючи! Вовремя и со вкусом. Высокохудожественно! О как я сказал! Это должно быть возведено у вас в ранг искусства! Вы же поэт, ёлки-палки. А вы чуть что – сразу помирать. Смех – да и только! Знаете, кого вы мне напомнили на своём диване? Персонажа Сервантеса. Такой же бесполезный, морщинистый и вялый как этот…как его?
– Дона Кихота что ли? – удивился Всеволод Яковлевич.
– Его самого. Только до Дона вы не дотягиваете. Лежите как Между Ног Ламанчский!
– Витя, ты меня что – Между Ногом назвал?
– Ну да, Между Ног Ламанчский! К тому же ещё и оборзевший от своей несостоятельности. Теперь вот что. Садитесь-ка на диван и закатывайте спортивки выше коленей, – придвинул Витя таз с водой, – так-так, суйте ноги в калоши и опускайте в тазик с водой. Не брыкайтесь, делайте, что я говорю. Это для вашей же пользы.
Всеволод Яковлевич послушно всё исполнил, как было велено. Виктор повязал ему на голову яркую красную косынку из отреза, что принесла Анна Николаевна, и завязал под подбородком узлом. Придвинул к дивану детский стульчик для кормления, потом чуть помедлил, покачал головой и убрал его в сторону. Сунул ему в левую руку погремушку, а в правую вложил синюю резиновую уточку.
– Вот так – теперь похоже. Прямо как скипетр и держава! Стоп! Надо наоборот. Переложите. Аз есмь! Теперь соску! – засунул он ему в рот жёлтую пустышку, сидите и сосите как положено. С чувством сосите! – Виктор отошёл в сторону и с восхищением оглядел преобразившегося Всеволода Яковлевича. Затем взял оранжевую детскую пелёнку и повязал на шее пациента на манер слюнявчика.
– Вот теперь – как настоящий! Смотрим на меня, сейчас вылетит птичка, – достал он смартфон и принялся фотографировать обалдевшего Всеволода Яковлевича с разных ракурсов.
– Всё, голубчик! Фотосессия закончена! А теперь потрудитесь принять свой прежний облик, а то мне как-то, знаете ли, пить водку с несовершеннолетним царём как-то не комильфо. Посадят ещё… Ха-ха-ха!
Всеволод Яковлевич убрал все аксессуары и вернулся к столу.
– Не понимаю. Зачем всё это?
– А за тем, что теперь вы у меня под колпаком! Мне супругу вашу жалко: просто представил, что ей теперь нянчится аж сразу с двумя внуками. Причём один из них – уже престарелый! Это же ни в какие ворота! А теперь, если она мне на вас опять пожалуется, то мы пустим в ход компромат!
– Витя! Это же шантаж! Как же так? Как это низко с вашей стороны – взять и воспользоваться моим заведомо беспомощным состоянием! Это незаконно!
– А мучить супругу законно? Нас с ней оправдают, я в этом уверен. А вы в следующий раз задумаетесь, прежде чем начать из неё верёвки вить. Я без всяких угрызений совести выложу эти фотографии в домовой чат! Пусть все увидят, чем занимается наш знаменитый жилец!
– Какой позор! Какая низость! Вы не сделаете этого! Или сделаете?.. – закрыл Всеволод Яковлевич лицо руками.
– Всё в ваших руках, маэстро! Позвольте же нам всем гордиться вашим соседством! А вас же это будет держать в тонусе. Самодисциплина – великая вещь! Особенно для поэта. Вы согласны? И опять же…
– Да-да, я всё понял. Мне и так стыдно… Только не выкладывайте…
– Я надеюсь мы поняли друг друга? – протянул Виктор рюмочку соседу. Тот кивнул головой в ответ.
– Вот и славно! А что там у вас за конфликт вышел?
– Показал им свою поэму, а это старичьё заартачилось, мол тема не раскрыта, читать не будут, и всё такое. В общем я в стихах решил изобразить репетицию в театре. Взаимоотношения актрисы и режиссёра. Он ставит сказку о спящей красавице… А развязка не получается. Забуксовал я. Несколько раз переписывал – им всё не по нраву. Уж не знаю, что и делать… Сейчас принесу последний вариант, – встал он из-за стола, – может, что посоветуешь? Свежий взгляд нужен.
Виктор бегло пробежался глазами по листам:
– Так-так-так. Читается легко. Всё складно. Концовка, говорите, не получается? А вы сами-то какой её видите? Я тут вижу всё перечёркнуто… А! Вы не знаете – как быстро прекратить сей балаган? Я вас правильно понял?
– Именно! Раньше у меня ловко получалось обрубать концы, а тут что-то не получается! Как-то в обыденность скатываюсь что ли. Все привыкли, что я обычно что-нибудь выкидываю этакое… Старею, что ли?
– Только вот не надо! Стыдно за возрастом прятаться. Есть у меня одна идейка! – Нужен конфликт! Пусть актриса с режиссёром разругаются прямо на сцене. Расплюются и разбегутся внезапно, как бы на пустом месте. И жирная точка будет поставлена. У вас раньше мастерски такие ходы получались.
– А из-за чего они разругаются-то?
– Из-за денег, конечно! Это же всегда актуально!
– Ну я не знаю… Он же сказку ставит. Для детей, всё-таки. Ещё и в стихах. Причём тут деньги?
– Деньги, дорогой Всеволод Яковлевич, всегда причём! Ну вот у вас режиссёр объясняет актрисе по сценарию:
– … на мраморном на постаменте, под балдахином там в углу
Не тронутая тленом – как живая – лежишь таинственно в гробу!
Далее он предлагает ей улечься в приготовленный гроб. Та идёт к гробу и ложится в него. Ей не очень-то уютно в нём, тесновато. Она жалуется:
– Ой, что-то руки затекли, и муха над лицом летает…
– Лежи, царевна, – и терпи!
Представь, что просто отдыхаешь!
Тебе всего лишь только лоб
Подставить под слюнявый рот
Для поцелуя Елисею,
Из гроба встать – и на поклон
Под ручку с молодым царём…
И всё! – Цветами закидают!
Вот. Как-то так… А актриса, значит, всё не унимается. Садится гробу и вытирает пот со лба рукавом. Режиссёру, понятное дело, это не нравится – реквизит-то дорогой. Она снимает свой роскошный головной убор, расшитый «золотом-брильянтами», и использует его в качестве веера. Режиссёр вскидывает руки:
– Ложитесь в гроб и успокойтесь!
Что трудно часик полежать?
Неймётся? Можно мух считать,
Ждать баснословных гонораров…
Ведь это чудо, а не роль!
Тем более, что текста – ноль! –
– Виктор в порыве вдохновения нечаянно смахнул со стола солонку. Та упала, но не разбилась, а просто откатилась в сторону. Оба замолчали и выдохнули с облегчением. Всеволод Яковлевич наклонился и подняв её с пола, продолжил импровизацию Виктора:
– За ваши жалкие гроши, что б меня мухи затоптали?..
Да я на пот вся изошла, а деньги не гребу лопатой!
Так поднимите ж мне зарплату! –
– с воодушевлением подхватил поэт. Виктор тоже не остался в стороне и продолжил слова актрисы:
– Я не желаю при такой жаре
Таинственно лежать в гробЕ!
Всеволод Яковлевич, изображая негодование режиссёра:
– Ах так?! Тогда ступайте вон!
Там очередь стоит за дверью,
Найду сговорчивей. Уверен,
Что многие сочтут за честь
Прилечь в гробу на этой сцене!
А вами движет только жадность –
Вы крабовидны как туманность!!!
Виктор вскочил со стула и возбуждённо выдал язвительную реплику актрисы:
– А вы… – никчёмный режиссёр!
И пьеса эта сущий вздор!
– Всё! Занавес! – вскричал Всеволод Яковлевич и полез обниматься. Виктор насилу высвободился.
– Гениально, Всеволод Яковлевич! Это просто гениально! Особенно про крабовидную туманность! Запишите пока из головы не вылетело. Ваши коллеги сдохнут от зависти! Видите? А вы говорили, что стареете. Выдать такое – дорогого стоит! Ещё можно изобразить обалдевшего Елисея, который должен эту кралю поцеловать. Типа он выходит на сцену и ни хрена понять не может: что, дескать, происходит? Почему мёртвая царевна раньше времени из гроба выскочила? Так и вижу его растерянный взгляд, как он руки в стороны разводит в недоумении.
– Эх, Витенька! Бросай ты к чертям свои компьютеры! В тебе же погибает великий поэт!
– Ну, пока вроде ещё не погиб… Держится на честном слове, шатается, правда, – потрогал Витя пальцем припухшую щёку.
– Что-что?
– Это я так… Не обращайте внимания. Вам остаётся всей этой концовке только придать поэтический вид. Причесать. Чтоб вся поэма в одной стилистике… Ну вы знаете. Рифмы там всякие… Вот мчится во весь дух читатель по строчкам и в ус не дует, что его в конце ожидает. И тут раз! Резко тормозит! А силу инерции никто не отменял! Останавливается как вкопанный, и ему тут же прожигает изнутри лоб раскалённым знаком вопроса: типа «как так?». И как из ушата на голову – обдаёт ледяной неопределённостью. Тут уж любой проснётся! У него просто выхода не будет. Потом медленно придёт понимание. Или не придёт. Но! Шрам от ожога вопросом – останется навсегда! Вот так надо работать, Всеволод Яковлевич! Так что ничего вы не утратили и ни в какую обыденность не скатились. Нет, ну надо же такое выдать: «Вы крабовидны, как туманность»! Да вашу поэму из-за одной этой строчки до дыр зачитают! На цитаты разберут. Попомните мои слова…
– Всё, Витя! Извини, я срочно сажусь работать. Весь хмель улетучился. Я всё уберу… Скоро жена вернётся, – засуетился Всеволод Яковлевич, бесцеремонно выпроваживая соседа из комнаты. Дверь за Виктором захлопнулась, и он очутился на площадке.
– Вот чёрт! Чаши-то свои забыл… А ладно, – махнул он рукой, – потом заберу.
У соседей всё было тихо. Ни ответа, ни привета. Как вымерли все. А на неделе, возвращаясь с работы, он наткнулся у дверей подъезда на Анну Николаевну.
– Здравствуйте, Анна Николаевна. Как всё прошло? Супруг не хулиганит больше? – вежливо поинтересовался он. Та подняла глаза и вскинула руки:
– А, Витенька! Как хорошо, что я вас встретила! Всё просто чудесно! Катя-то наша!.. Девочка – три шестьсот! Дашей назвали! Вот к ним поехала! А у Севы всё хорошо! Совсем другой человек! Бегает как молодой! Да, дописал! Представляете: сразу в четыре издательства! Нарасхват теперь! Что вы с ним сделали?
– Да так, ничего особенного, поговорили просто… – скромно опустил голову Виктор, – то хорошо, что хорошо кончается!
– Орешков не хотите? Я, вот, взяла на дорогу, – протянула она горсть Виктору. Тот без всякой задней мысли подставил ладонь и поблагодарил. Анна Николаевна попрощалась и поспешила к метро.
Гм… Да-а-а… Не ожидал такого эффекта. Что теперь с картиной делать? – размышлял Виктор, хрустя орешками, – распечатал, рамку фигурную заказал. Сорок на тридцать сантиметров. Всеволод Яковлевич во всей красе, нарядный весь такой: при калошах, с тазиком, и косыночка на голове повязана. Красота! Рожа серьёзная такая, небритая. Во рту соска. Уточка с погремушкой прилагаются. Они там сильно в фотоателье хихикали. Всем понравилось. А оставлю пока у себя. На память. В назидание потомкам! Ха-ха-ха! Стоп!!! Я же орешки!.. – Виктор остановился как вкопанный и дотронулся языком до кончика зуба. Стоит намертво, как литой. Не шатается и не болит. Потрогал щёку – никакой припухлости и сверхчувствительности. Но – когда? Нет, он совершенно не запомнил того момента, когда больной и шатающийся зуб перестал быть таковым. Ну дела… Вот что туманность крабовидная делает! Ай да сосед! Ай да сукин сын! Да уж – оба хороши. У дураков мысли сходятся – такое случается. – Ухмыльнулся Виктор и полез в карман за ключами.
19 июня 2024 г.
Автор публикации
