Пьянство, ругань, патологическая низость нравов были для Георгия Станиславовича той средой, в которой прошло его детство, в которой вынуждена была формироваться и развиваться его личность. Традиций крепкой семьи, комфорта и уюта родительского дома ему так и не удалось испытать в детстве, хотя мама при всём при этом всегда была для него почти святой, ибо многим жертвовала ради него, выбиваясь из сил, лишь бы он ведал поменьше горя и печалей в детские годы. Пройдёт много лет и он, пытаясь отыскать в своей длинной непутёвой жизни хоть что-то, от чего веяло бы теплом семейного очага, будет вновь и вновь пестовать исключительно воспоминания о чистосердечности материнской заботы о нём, несмышленом и чрезвычайно ранимом в первые годы своей жизни. Эти маленькие островки любви и самопожертвования матери, её титанические усилия по поддержанию пусть во многом и эфемерной благости семейных радостей, до конца жизни так и останутся для него единственными и незабываемыми впечатлениями безмерной доброты любящего сердца матери.
Не по своей воле оказавшись погружённым в атмосферу грубости, жестокости, безнравственности и обывательской пошлости окружавших его взрослых людей, Георгий Станиславович ещё в раннем юношеском возрасте дал себе зарок по созданию собственной семьи, в которой ярко полыхал бы семейный очаг, согревая, успокаивая, придавая новые силы жизни всем, принадлежащим к семейному кругу. Этот зарок он бережно пестовал во все бурные годы своей бесшабашной молодости и, став взрослым самостоятельным человеком, образовал семью с умной красивой женщиной, которую возносил до небес как хранительницу семейного очага. У них выросли замечательные дети.
Но почему-то Богам – хранителям судеб людских – было так угодно, чтобы детско-юношеской мечте Георгия Станиславовича о крепкой и дружной семье, где царила бы атмосфера высокой нравственности, душевного тепла, интеллигентности и интеллектуальности, так и не суждено было сбыться. И в самом деле, как он ни пытался добиться воплощения этой своей сокровенной мечты, задушенной близости в семье так и не состоялось: все жили исключительно своей индивидуальной жизнью, всё менее и менее испытывая потребность друг в друге, в сотворении и пестовании каких-то семейных праздников, в доверительном и благожелательном внутрисемейном общении. А семейный очаг, который во все годы семейственности не только не полыхал, а еле тлел, в один из тусклых зимних дней на третьем десятке лет существования семьи окончательно погас.
Едва дети повзрослели и стали более-менее самостоятельными, всё пошло прахом и развалилось на мелкие осколки. Сказать, что осколки распавшейся семьи угнетали его сознание и отравляли его существование, значит, ничего не сказать: одинокая жизнь посреди развалин возлелеянных им с детства семейных святынь, сопровождающаяся холодом отчуждения людей, формально состоящих в близком родстве, просто убивала его, убивала медленно, но неотвратимо.
Отчаяние от бездарно прожитых лет нарастало в его душе с каждым новым днём. И хотя по жизни Георгий Станиславович был решительным человеком, всегда зная, что делать в той или иной критической ситуации, теперь ему в голову не приходило ни одной здравой мысли о том, как выбираться из той бездны, в которую он попал, будучи уже в том возрасте, когда необычайно сложно кардинально менять что-либо в своей жизни. Так и не придумав ничего лучшего, он при первой же возможности старался окунуться в теплоту и гармонию семей своих друзей, прекрасно понимая при этом, что у чужого семейного очага отогреть душу невозможно. Как и следовало ожидать, подобные погружения только усугубили положение – он всё более замыкался в себе, быстро превратившись из весёлого, озорного человека в закоренелого нелюдима.
…Завсегдатаи парка часто обращали внимание на отрешённо бредущего по аллеям седовласого мужчину, лицо которого иногда освещала мимолётная улыбка. Это Георгий Станиславович так коротал своё одиночество среди людской суеты. А улыбался он воспоминаниям о тех далёких годах детства, когда ему ещё милостиво благоволила жизнь, освящённая несокрушимой материнской любовью.
Человек обычно не живёт долго, если в его душе поселились одиночество и чувство бессмысленности своей жизни. Вот и Георгию Станиславовичу не пришлось прожить долгие годы в одиночестве: в один из осенних дней в предрассветной тишине душа покинула его бренное тело. Обнаружившие его неживым соседи с удивлением увидели, что уже закоченевшие губы почившего застыли в улыбке. Видимо, в свой последний земной миг ему наконец-то удалось сбросить с души тяжкий груз неисполненного зарока юности.
Так ушёл в мир иной этот противоречивый человек, ушёл в свете улыбки свободы своей души, той необычайной свободы полного раскрепощения, которую он обрел искренним прощением всех тех пустопорожних попутчиков, которые долгое время шли рядом с ним по жизни, отнимали у него душевные силы, не позволяя ему обрести земное счастье, которого, как любой другой человек, он без сомнения был достоин. Своей посмертной улыбкой Георгий Станиславович как будто бы благодарил тех немногих, кто щедро делился с ним так необходимыми ему мгновениями наслаждения жарким огнём их семейных очагов.
Печальная судьба. Но, может, юношеский зарок этого прирождённого семьянина всё-таки воплотится в жизни деяниями его детей или внуков? Кто знает, кто знает…
2.08.2005
Сергей БОРОДИН
Автор публикации
