Роман из двух книг “Гранд-пасьянс в кабинете Андропова” полностью опубликован здесь – https://www.litprichal.ru/users/gp436/, либо https://www.next-portal.ru/users/grand-passianse/

Политический роман с фантастикой и исторической прозой. Пророчества последнего жителя затонувшей 12 тысяч лет назад Атлантиды и слепой провидицы Златы из Югославии свелись к одному: в 1979-ом году человечество ждет Третья мировая война и полное уничтожение. Это не останавливает группу американских “ястребов” во главе с Бжезинским, намеренных сорвать “разрядку” и вернуться к “холодной войне”: они готовят безумную выходку у берегов Крыма, не осознавая, что спровоцируют ядерный кризис.

Советская разведчица Валентина Заладьева (девушка из Древнего мира, погибшая в борьбе против Рима, но получившая “дубль-два” в теле жительницы XX века) решается на отчаянную попытку ценой собственной жизни сорвать гибельную для всего мира американскую провокацию, хотя понимает, что шансы на успех близки к нулю.

Кн.2. Глава 11. Ликвидатор

Ждали, ждали летних школьных каникул трое приятелей – и дождались. Лишь для того, чтобы убедиться, что эти самые каникулы – такая же тоска, как и учеба.
Ну не знали Иван, Миша и Герка, куда им девать всю эту бездну свободного времени. Чуть подальше отойдешь от микрорайона на окраине Москвы, где их дома и школа, так и пустырь начинается, да и тянется далеко-далеко. По этому пустырю они и слонялись, не зная, чем себя занять.
– Раньше бы Володьку выдернули из дома, да покуражились, – с грустью сказал Миша.
Двое его друзей понимающе кивнули. Володька – их одноклассник, рыхлый бесформенный толстячок, неспортивный и туповатый, поэтому не способный за себя постоять. Было время, когда троица обратила его в рабство. Произошло это так: Иван нашел повод к нему придраться и побил в школьном туалете, разбив губу. Пока Володька с ужасом глядел на брызнувшие на белую кафельную стену капли его собственной крови, Миша и Герка объяснили ему, что если он не хочет быть битым каждый день, то должен согласиться стать их общим рабом. Володька принял последнее предложение, и для него началась новая жизнь.
В обязанности Володьки входило: поочередно таскать портфели разбойной троицы, отдавать им выданную родителями мелочь, писать за них домашние задания, а также в физкультурной раздевалке снимать с них и одевать на них обувь.
Остальные одноклассники забаву малолетних рабовладельцев не одобряли, но и не вмешивались. Изменилось все лишь тогда, когда в класс пришел новенький – Никита Здрогов. Пронаблюдав за происходящим, он промолчал, но в тот же день подошел к троице и резко сказал:
– Завтра после школы у выхода. Со мной будут двое друзей. Вас трое, и нас трое. Потолкуем.
– Ты из-за Володьки, что ли? – догадался Герка. – Так это… Шутка была.
– Была? – переспросил Никита, подняв бровь.
– Ну да, была, – вынужден был подтвердить уже окончательно Иван.
Их отступление имело веские причины. Конечно, они могли не дожидаться завтрашнего дня, а сегодня подождать Никиту за школой и втроем его избить. Но вдруг тогда завтра он приведет не троих, а уже десятерых? А самое страшное другое. Любой факт массовой драки обязательно получит известность. Классная руководительница у них дотошная, дознается до причины. А директор школы вообще крут, исключения точно будет не избежать.
Поэтому и пришлось дать задний ход. Вызволение Володьки из рабства случилось очень вовремя. Троица находилась в возрасте бурного полового созревания, и неизвестно, что могло бы прийти им в голову дальше.
Сейчас Иван, Миша и Герка уныло брели по пустырю в сторону пруда, собираясь искупаться. Лето жаркое, вода теплая, но потом, после купания, снова станет нечего делать. Чертова скукотища!
Впереди брел, опираясь на тросточку, какой-то пожилой мужчина, видимо, тоже избравший этот пустырь для променада.
– Слышь, пацаны, а давайте деда в пруду искупаем, – неожиданно предложил Иван. – Вода теплая, не простудится.
– Ты че? Как это – искупаем? – вылупил на него глаза Миша.
– Ну, за руки и за ноги, так туда и закинем. И сразу вытащим.
– Сдурел, что ли? – спросил Герка. – А если утопнет?
– Ты чем слушаешь, балбес? Я же сказал: сразу и вытащим.
Некоторое время оба приятеля Ивана колебались. Но недолго. Он был в их компании безусловным лидером, и все его идеи в конечном итоге принимались.
Пруд был уже виден. Троица бросилась догонять пожилого мужчину, быстро сокращая расстояние между ним и собой.

– Сука, козел вонючий! – орал на Ивана Миша. – Ты понимаешь, что мы наделали?
Зубы его стучали, тело тряслось. Не лучше выглядел и Герка.
Иван растерянно глядел перед собой. Ему было не менее страшно, чем остальным, но он умудрялся держать себя в руках.
– Кто ж знал, что он сразу вниз пойдет, как камень? – наконец выдавил он из себя. – Я хоть пытался за ним нырнуть, а вы, два барана, ни рукой, ни ногой не пошевелили. Мне что, одному его было со дна вытаскивать?
Около минуты все трое молчали, хотя осознание, что произошло непоправимое, в дальнейшем подтверждении не нуждалось.
Первым пришел в себя Иван:
– Пацаны, словом, так. Нас ведь здесь никто не видел? Никто. Не было нас тут. Поняли? Не было! И фиг кто докажет, что мы здесь были, да и кто на нас подумает? Короче, так договариваемся. Все это время мы сидели у меня дома и слушали проигрыватель, моих предков в этот час еще нет, кстати.
Двое его приятелей кивнули.
– А теперь быстренько утекаем отсюда, но не толпой, а по одному, – скомандовал Иван, вновь входящий в роль лидера.
К вечеру в квартире, где жил пожилой человек, теперь лежащий на дне пруда, уже вовсю били тревогу.
Первым забеспокоился Семен. Он был ровесником Ивана, Миши и Герки, но не был с ними знаком, так как учился в другой школе, а на улице если и пересекался, то ни он их не запомнил, ни они его.
– Дед-то все не возвращается, а ему уже домой пора.
– Может, в магазин зашел, да в очереди застрял? – предположила его мать. Но было видно, что и она встревожена.
– Не мог он, я же сегодня в магазин бегал, – с озабоченным видом отверг версию Семен.
Когда начало темнеть, семья бросилась на улицу – искать деда. Расспрашивали всех встречных. Наконец, нашлась одна старушка, которая с дедом частенько общалась. Она и дала информацию.
– Так он еще днем пошел на пустырь гулять. Я ему: да что ты там забыл? А он: ну, вроде, воздух там почище.
Семен, мать и отец уже бежали в сторону пустыря. Оказавшись на нем, они принялись громко кричать – звать деда.
– Может, плохо ему совсем, без сознания где-то лежит? – предположила мать.
– Сейчас походим еще, а если не найдем, звоним в милицию и будем обзванивать больницы и морги, – принял решение отец.
Еще какое-то время они бегали по огромному темному пустырю. Все тщетно.
Потом Семен, мать и отец неожиданно вышли к пруду, которым пустырь почти заканчивался. Дальше начинались поля.
При взгляде на этот пруд с черной водой, кажущийся сейчас таким зловещим, у Семена что-то стукнуло в сердце. И сразу после в его голове как-то сама собой легла фраза:
«Дед там».
Он ни слова не сказал родителям, когда они все бежали домой. Там мать бросилась к телефону. А Семен решил терпеливо дождаться утра.
Как только оно наступило, он выскочил из квартиры, стрелой понесся в сторону пустыря, довольно быстро преодолел расстояние до пруда, разделся до плавок и бросился в холодную после ночи воду.
И почти сразу увидел на дне деда.

Оперуполномоченный Самохвалов считал, что в его работе интуиция должна стоять на первом месте, а анализ фактов уже идет вторым эшелоном. То, что утонувший пожилой человек оказался на дне пруда не по своей воле, он понял мгновенно именно благодаря этой самой «чуйке», которой в душе очень гордился. А показания членов семьи погибшего, в один голос заявивших, что он никогда не был склонен к депрессиям и суициду, да и вообще для своих лет имел очень ясный рассудок, для Самохвалова стали лишь дополнительным подтверждением того вывода, к которому он пришел в первое же мгновение.
Итак – преднамеренное убийство, хотя на теле отсутствуют следы физического насилия. С целью грабежа? Но кошелек с деньгами остался у покойного в кармане. Из хулиганских побуждений? Скорее всего!
Опер и дознаватель тщательно опросили тех самых «старушек на скамейках», которые всегда все видят и помнят. Вскоре Самохвалов уже знал, что в этот день и в это время в сторону пустыря прошествовали еще трое подростков из категории «трудных».
Ну а дальше события помчались со скоростью света. Опер насел на каждого из троицы в отдельности и почти сразу всех «расколол». Таким образом, раскрытие преступления оказалось для него не сложнее арифметической задачи из учебника для первого класса.
Осенью состоялся суд. Поскольку все трое были несовершеннолетними, советское законодательство не предусматривало для них наказания свыше срока шести лет, и это независимо от тяжести преступления. Этот шестилетний максимум они и получили с отбыванием до наступления совершеннолетия – в подростковой колонии, а после – в колонии для взрослых.
Сидевший в зале Семен почти не отрывал взгляда от лиц убийц его деда. Они же в его сторону даже не взглянули, а зря. Возможно, в его глазах они сумели бы прочесть иной приговор себе – отнюдь не шесть лет.
А Семен мгновенно произвел несложный расчет. Сейчас 1969-й год, из заключения они выйдут летом 1975-го. Ну что же, он подождет.
После окончания школы он отправился работать на завод, на заточный участок, пройдя обучение прямо на рабочем месте. Отработав там год, получил повестку из военкомата. Два года армии пролетели, словно один день. Когда у человека есть всепоглощающая цель, время для него как категория вообще перестает существовать. А после дембеля Семен вернулся на свой завод и на тот же участок, где его встретили с распростертыми объятиями, намекнув на должность мастера в будущем.
Мог, конечно, и в институт поступить. Но парень рассудил так: студенческая жизнь сильно человека перестраивает, это серьезное отвлечение от цели. А ему сейчас отвлекаться нельзя.
Семен внимательно отслеживал жизнь семей осужденных, знал прекрасно адреса, изучил даже подъезды. Какое-то время он даже посвятил слежке за их квартирами, чтобы иметь представление о графиках работы родителей преступников. Кого из них в какое время нет дома – было вопросом первостепенной важности.
Через тех, с кем он намеренно завел знакомство, чтобы получать новости о своих врагах, он с большим запозданием узнал, что выйти из заключения суждено лишь двоим. Иван еще на втором году срока был переведен из одной подростковой колонии в другую, где и встретил свою смерть. Лидерские амбиции привели его к «конфликту интересов» со старожилами зоны. Ночью его опустили. Дожидаться утра Иван не стал и повесился в туалете на проводе.
Остались только Миша и Герка.
После освобождения они были настолько оглушены, ослеплены и опьянены миром свободы, столько насыщенным множеством цветов, звуков и запахов, что какое-то время пребывая в эйфории, даже не спешили искать работу, что при наличии судимости было и так делом не очень простым. Они днями сидели каждый у себя дома, крутили магнитофонные записи, глушили пиво и лишь один раз созвонились и встретились, чтобы обменяться впечатлениями о «тюремных университетах».
Миша и Герка знать не могли, что за каждым их шагом пристально наблюдает тот, кто уже вынес им свой приговор.
На работе Семен выточил нож, который должен был послужить орудием возмездия. Потом подумал и сделал еще один, на вид сильно отличающийся от первого.
Он уже знал, что Миша целые дни просиживает дома, лишь изредка выходя в магазин за пивом и сигаретами. Родители Миши возвращались с работы только к вечеру, а братьев и сестер у него не было.
Взяв на этот день на работе отгул «по семейным обстоятельствам», Семен не сразу направился в дом Миши. Сначала он зашел в рюмочную, где цепким взглядом выделил ее завсегдатаев – тех, кто может просиживать тут целыми днями. После чего легко завязал с ними знакомство, угостив их за свой счет. Поговорив часок с новыми приятелями, Семен незаметно выскочил из рюмочной. Ходьбы до дома Миши было минут на двадцать, но он преодолел это расстояние за десять.
Подойдя к подъезду, он быстро оглянулся по сторонам. Никого, кто бы в этот момент на него смотрел и мог запомнить, не было. Вбежав на нужный этаж, он подошел к двери Мишиной квартиры и позвонил.
Открывший Миша с недоумением уставился на визитера.
– Следователь уголовного розыска Фадеев, – сурово представился Семен. – Лисицкий Михаил Петрович – вы?
Миша выдавил из себя что-то невнятное и кивнул. Губы его тряслись, в глазах был отчетливо виден страх. Просто так следователи ни к кому домой не приходят. Вдруг на ранее судимого Мишу хотят наклеить какой-нибудь «висяк»? А возвращаться в колонию ему ох как не хотелось! Поэтому из-за страха Миша даже не обратил внимания на то, что «следователь» не предъявил ему удостоверения. А еще на перчатки на его руках, хотя на дворе стояло лето.
– Так и будем на пороге разговаривать? – с прежней суровостью в голосе спросил Семен.
– Да нет, конечно, проходите, – засуетился Миша и показал рукой в сторону комнаты.
В коридоре Семен незаметно вынул нож. Когда они зашли в комнату, он развернулся к Мише и заранее отработанным движением воткнул этот нож в грудь врага.
Миша даже вскрикнуть не успел. Умер он мгновенно.
Дальнейшие действия Семена выглядели бы со стороны довольно странно. Он ударил мертвое тело ножом еще в нескольких местах, а после этого, не снимая перчаток, подошел к телефону и набрал номер Герки. Тот почти сразу взял трубку.
– Банщиков Герман Андреевич?
– Да, – удивленно ответил голос на другом конце провода.
– Следователь уголовного розыска Фадеев. Вам ведь знаком Лисицкий Михаил Петрович?
– Да, а что? – заволновался собеседник.
– Адрес его знаете? Приходите прямо сейчас, я вас жду.
И Семен положил трубку. Он не сомневался, что Герка будет здесь через пять минут: его дом был рядом.
Когда раздался звонок в дверь, Семен открыл и молча сделал приглашающий жест в комнату Миши.
Зайдя туда, Герка остолбенело уставился на труп своего приятеля и окровавленный пол вокруг.
– Мишка… Кто это его?
– Ты, – сказал Семен и ударил Герку ножом в грудь. Но не тем, которым он убил Мишу, а вторым.
Хоть и в этом случае удар оказался смертельным, Семен повторил с трупом те же самые манипуляции, что и с Мишей, несколько раз ткнув и полоснув ножом второго мертвого врага.
Затем нож, которым он убил Мишу, парень вложил в руку Герки, а тот, который прервал жизнь самого Герки, бросил рядом с рукой Миши, предварительно вложив в нее на мгновение – ради отпечатков.
Теперь все выглядело так, будто два приятеля сцепились в схватке и нанесли друг другу смертельные ранения.
После этого Семен спокойно покинул квартиру, захлопнув за собой дверь. Вернувшись в рюмочную, он возобновил дружескую беседу с ее завсегдатаями. Если что, они ему понадобятся для алиби. Допустим, они и вспомнят, что он отлучался, но время и продолжительность отлучки не вспомнят точно: их мозги уже основательно подпорчены алкоголем. «Выходил на пять минут в туалет»– тоже проканает.

Ему не повезло сразу по нескольким причинам.
Первой было то, что в составе следственной группы, приехавшей на место двойного убийства, оказался тот самый опер Самохвалов, который шесть лет назад легко вычислил убийц деда, ныне самих ставших жертвами.
Осмотрев место преступления, Самохвалов присвистнул и сказал молодому стажеру Егору Чайкину:
– Нет, ну он нас с тобой точно за идиотов держит.
– Кто? – не понял Егор.
– Постановщик этой декорации. «Волки от испуга скушали друг друга». Дилетантизм полнейший.
Обоих убитых, фигурантов дела шестилетней давности, Самохвалов, конечно, помнил. Само дело тоже тогда стало резонансным. Люди не могли смириться с тем, что трое ублюдков, убивших ради забавы ветерана войны, получили какие-то несколько лет. Во время бурных обсуждений в семьях, компаниях и коллективах мало каких слов не прозвучало в адрес суда. Но суд-то был не виноват: по закону, независимо от совершенного преступления, пределом наказания для несовершеннолетних был срок шесть лет.
Опер тут же подумал, что подельников стараются не отправлять отбывать наказание в одной колонии. Значит, за последние шесть лет общего врага у Банщикова и Лисицкого появиться не могло.
Самохвалов вспомнил и близких утопленного старика. Среди них был его внук, ровесник малолетних убийц.
Мгновенно оперу стало все ясно. Искать придется не преступника, а доказательства.
Пока на месте преступления начали работать эксперт и фотограф, Самохвалов вышел покурить на улицу. И тут же возле парадной ему бросилась в глаза уже подсохшая на асфальте белесая лужа: кто-то несколько часов назад случайно разлил то ли кефир, то сметану, то ли белила. Но жильцы дома по ней спокойно проходили, потому что такие же белесые следы их подошв разбегались в разные стороны.
Скорее всего, не обратив внимания на подсохшую лужу, прошел по ней и убийца. Тогда на подошвах его ботинок, скорее всего, остались следы и сейчас.
Поднимаясь, Самохвалов обследовал лестницу. Лифта в пятиэтажной хрущевке быть не могло. На лестнице же белесых следов хватало, но один из них дотянулся и до квартиры Лисицкого. Вернувшись в нее, опер осмотрел пол и радостно воскликнул:
– Есть!
А еще через два часа Самохвалов знал, что Герману Банщикову звонил «следователь уголовного розыска Фадеев», который вызвал его в квартиру Михаила Лисицкого. Об этом Банщиков перед выходом из дома сообщил своей матери, когда она позвонила с работы, чего убийца предвидеть не мог.
А вот то, что его обувь оставляет белесые следы, он, скорее всего, заметил. Дальше логика должна была подсказать ему решение выкинуть ботинки. Но не отправился же он домой босиком! А впрочем… Преступник мог добраться до двора своего дома, бросить обувь в мусорный бак и быстренько добежать до своей парадной без нее.
Вместе с Егором Чайкиным Самохвалов отправился во двор Семена, адрес которого он уже успел уточнить. Там опер и стажер залезли в мусорный контейнер и принялись перерывать его содержимое импровизированными щупами, чувствуя спинами удивленные взгляды жильцов: на бомжей они точно не были похожи.
– Вот такая у нас работа, Егор, – по ходу дела поучал Чайкина Самохвалов. – Когда нужны вещдоки, то за ними не только в бак, но и в канализацию полезешь и не поморщишься.
– Нашел! – крикнул Егор и вытащил сначала один ботинок, потом другой.
Опер рассмотрел подошвы под лупой и сразу обнаружил в бороздках белесые следы.
– Сорок третий размер, – констатировал он. – Вези, Егорка, их к нам, а я скоро тоже приеду.
Чайкин отправился в отдел, а Самохвалов зашел в парадную Семена, поднялся на его этаж и нажал на звонок.
Дверь открыл Семен.
– Здравствуйте, товарищ следователь Фадеев, – приветствовал его Самохвалов. – Второй раз за шесть лет встречаемся, коллега.
– Как на меня вышли? – спокойно спросил Семен.
– Наследил ты и в переносном смысле, и в буквальном. Запачканные ботинки надо было не в своем дворе выбрасывать, а как можно дальше от него.
– Мне собираться?
– Погоди, это еще успеешь. Ты же видишь, я один пришел. Значит, просто поговорить хочу.
– Заходите, коли так, не через порог же разговаривать, – сделал приглашающий жест Семен.
– Только амбре от меня не одеколоновое, – предупредил опер. – Пришлось в помойке изрядно покопаться, прежде чем твои боты нашлись.
– Издержки вашей профессии, – посочувствовал Семен, посадив визитера за стол напротив себя. – Чаю, кофе?
– Не будем отвлекаться, разговор недолгий.
Возникла небольшая пауза, которую Самохвалов прервал довольно эмоционально:
– Вот смотрю я на тебя, Сема – ты же нормальный парень! По глазам вижу. Что же ты из-за каких-то подонков свою жизнь наперекос пустил?! Они что, этого стоят? Знаешь ведь наверняка, как третий из них жизнь закончил? И для двух других непременно когда-нибудь что-то похожее бы наступило. А ты орудием судьбы решил себя назначить, мститель хренов! И не жалко себя было?
Самохвалов замолчал, а через несколько мгновений продолжил:
– Короче, сейчас я уйду, а перед этим черкну тебе адрес отдела. Спокойно соберешься и через полтора часа ко мне придешь. Оформим явку с повинной и чистосердечным признанием. Значит, уже не вышка. Дальше будет задача отбиться от пожизненного. Тут еще хороший адвокат нужен. Если нет такого на примете, я кое-кого тебе порекомендую. С места работы обязательно надо на суд привести «общественного защитника», это само как факт действует, даже если он двух слов связать не может. Если удастся сбить срок хотя бы до пятнадцати – считай, что ты победил. Дальше существуют и амнистии, и условно-досрочное, да и пересмотр дела в сторону смягчения наказания – это тоже вариант, если общественность как следует взбудоражить через газету. Вообщем, уже не безнадега. Все понятно?
Следствие длилось недолго – благодаря тому, что Семен с этим следствием начал сотрудничать с первой минуты. Самохвалов постарался это подать в самом лучшем виде для обвиняемого. Он также убедил одного из лучших адвокатов Москвы – своего давнего приятеля – взять на себя защиту за довольно умеренный гонорар.
Адвокат сработал «на отлично». А «общественный защитник» Зина Булавина, сотрудница ОТК и комсорг цеха, тоже постаралась выставить Семена в лучшем свете. Зал был на стороне обвиняемого, если не считать родных Миши и Герки.
Да и было видно, что судья и народные заседатели тоже сочувствуют подсудимому. Конечно, виновным признают, но приговор будет максимально мягким.
Именно эта победная эйфория и сыграла с Семеном злую шутку. В своем последнем слове он начал с раскаяния в содеянном, но по мере выступления распалялся все больше и больше. В конце он уже не контролировал себя и высказался в том духе, что те, кто убил его деда, ветерана войны, являются фашистами. А фашистов нужно уничтожать всех до одного.
Такой концовкой выступления он свое раскаяние фактически сводил на нет. Когда Семен внезапно опомнился, он увидел, как окаменели лица судьи и заседателей и как в отчаянии всплеснул руками адвокат. Но было уже поздно.
Приговором стало пожизненное заключение.
После суда его привезли в СИЗО уже в одиночную камеру. То есть, условия заключения начали меняться уже сразу.
Семен вспомнил, как в прежней камере его соседом был пожилой зэк, у которого целых зубов осталось только два. Сокамерник утверждал, что пожизненное – это хуже, чем вышка. Ты замурован в каменном мешке, сдавлен стенами, любой день не отличается от прежнего, и этому нет конца. При этом знаешь, где-то по другую сторону стен жизнь бьет ключом, люди чему-то радуются, танцуют под музыку, гуляют по паркам, флиртуют, а мир вокруг них заполнен множеством красок и звуков. А у него больше никогда этого не будет. Никогда. А если захочешь сам уйти из жизни, то не дадут.
– Эдмон Дантес такое сравнивал с адом на Земле, – задумчиво произнес Семен.
– Вот угораздило-то его, а говорят, что евреи никогда по-крупному не палятся, – удивился сокамерник. – А по какой статье его на пожизненку закрыли?
– Ложно обвинили в бонапартизме и содействии в побеге узурпатора с острова Эльбы.
– Ох, беда, – вздохнул беззубый зэк. – Потом по новому кругу УК проштудирую, чтобы самому ненароком в такой же блудняк не влезть.
Сейчас Семен пребывал в состоянии какой-то отрешенности. Было ощущение, что все это происходит не с ним. И при этом присутствовала мысль, что очень скоро его голова прояснится и придет осознание страшной реальности.
Но до этого не дошло. К нему в камеру вдруг привели посетителя.
Была у этого человека, который так и не представился, одна особенность. Смотришь – самый обычный. Но когда он уйдет, лица его будет не вспомнить. Какой-то он… безликий, что ли.
В течение некоторого времени в камере стояло молчание. А потом «человек без лица» вдруг спросил:
– Вам известно, что творится в нашей стране?
– А что такого особенного в ней творится? – пожал плечами Семен.
– Раньше никогда преступность не достигала таких масштабов. Идет колоссальное расхищение социалистической собственности. Самое страшное, что в этом участвуют и отдельные ответственные работники, которым доверены высокие должности.
– Так посадите их. На то же самое пожизненное. Или это только таким, как я, такое счастье?
– У этих людей все предусмотрено. Любое расследование приводит к тому, что за решетку отправляется всякая мелкота или что-то вроде «зиц-председателя Фунта». Доказательств причастности главных лиц получить не удается, к тому же, на них работают лучшие юристы.
– А поснимать их с должностей – кишка тонка? – не удержался от ехидства Семен.
– Тонка, – покладисто согласился незнакомец. – У них очень сильна взаимная поддержка.
– Ну что ж, спасибо за политинформацию, – хмыкнул арестант. – Теперь буду в курсе. На пожизненном будет о чем поразмыслить, торопиться-то некуда.
– Поразмыслить можете и сейчас. Я уполномочен предложить вам работу.
– А что, в спецтюрьмах для таких, как я, есть еще какая-то работа помимо швейной машинки?
– До нее можно и не доехать, свернув по пути в сторону. Неофициально, конечно.
Впервые за все время разговора Семен испытал прилив волнения. Сердце его заколотилось с удвоенной частотой.
– Вы это сказали, или мне послышалось? Мое будущее может как-то измениться?
– Вам не послышалось.
Возникла пауза. Семен лихорадочно обдумывал сказанное визитером. Тот его не торопил.
– Я понемногу начинаю понимать, – медленно заговорил осужденный. – Вы меня тайно освобождаете, а я вам это тайно отрабатываю. Но как? Став секретным сыщиком, выслеживающим высокопоставленных преступников? Или агентом, который должен вкрасться к ним в доверие? Но на то и другое существуют профессионалы. А я-то…
– Нет. Вы будете делать с ними то, что сделали с убийцами вашего деда.
– Ничего себе! – воскликнул ошарашенный Семен. Точнее, прозвучало это чуть иначе – не столь цензурно.
Мир, в котором парень ранее пребывал, как и подавляющее большинство законопослушных советских граждан, обрушился для него в одно мгновение. Внушаемая всем благодушная реальность обернулась на деле псевдореальностью, раз в тиши одиночной камеры звучали такие откровения и озвучивались такие прожекты.
А безликий, дав Семену прийти в себя, добавил:
– Сегодня не тридцатые годы, поэтому невозможно применять к кому-либо строгость закона, если не доказана его вина. Но и позволить раковой опухоли преступности разрастаться и пускать метастазы мы тоже не можем, потому что тогда она рано или поздно убьет весь организм.
Кто такие эти «мы», он говорить явно не собирался. Имелось в виду: просто знай, Сема, что есть такая сила, которая вхожа даже в одиночную камеру тюрьмы, куда более никому нет доступа.
– Допустим, я соглашусь. И как бы это выглядело? По порядку?
– В случае вашего согласия, завтра вы официально будете убиты при попытке к бегству. Соответствующие документы будут оформлены. Для всех, включая ваших близких, вас уже не будет в живых. Кстати, в известном вам романе как раз так считали все, кто знал Эдмона Дантеса.
«А беззубый-то не так прост», – подумал Семен, вспомнив зэка-сокамерника, которому он озвучил имя этого литературного персонажа.
Незнакомец продолжил:
– Вы получите новый паспорт с другими именем и фамилией, будете перемещены в одно место за чертой города, где пройдете индивидуальную подготовку с инструктором. Далее приступите к работе. Задания вам будет передавать куратор. Также через него вы будете получать зарплату, которая вас не разочарует. Вам будет предоставлена квартира, но часть заданий будет относиться не к Москве, а к пунктам командировок. Теперь насчет ограничений. У вас есть невеста?
– Нет.
– Вот и хорошо. Создавать семью вы не можете. Заводить романы тоже. Когда вам нужна будет женщина, обращайтесь к куратору, он будет направлять вас к… сотрудницам, для которых предусмотрена и эта функция. Заводить друзей вы тоже не можете. Пьянки и прочие загулы исключены. Отдых – только у себя дома или в специальных санаторных условиях, строго уединенных, насчет чего можете обращаться тоже к куратору. Перемещения по стране – только в рамках командировок.
– Короче, судьба волка-отшельника, – подытожил Семен.
– Да. Но сравните ее с судьбой волка в клетке, это я про пожизненное заключение. Вам придется помнить, что для родителей вы мертвы. Если у вас появится соблазн дать им знать, что вы живы, то они потеряют вас уже по-настоящему, возможно – прямо у них на глазах, а в этом случае они могут случайно пострадать и сами.
Для приличия Семен попросил пять минут на размышления. Безликий возражать не стал. По вопросам, которые задавал арестант, все уже было понятно и так, и последнему предстояло лишь сделать вид, что он взвешивает все «за» и «против» прежде чем произнести слово «согласен».

Полученная подготовка позволила Семену сразу перейти к выполнению особо серьезных заданий.
Первым объектом стал высокопоставленный чиновник из Азербайджанской ССР. Семен, хоть и не был особо одаренным физиономистом, но, когда куратор показал ему качественное фото будущего «клиента», сразу определил: это не аскет и не законопослушный сторонник умеренного потребления жизненных благ. Ему нужно все еще в этой жизни, причем, все сразу и любой ценой.
– Взятки? – поинтересовался Семен у куратора.
– И это тоже. А по совокупности получается такой букет, с которым его в рай точно не возьмут.
Они тщательно обсудили план ликвидации. До сведения Семена уже ранее было доведено, что спаливаться ему нельзя. Если он будет задержан, то никаких показаний дать не успеет, потому что после ареста проживет очень недолго. В этом можно было не сомневаться: ведь навестили же его даже в одиночной спецкамере.
На днях высокопоставленный азербайджанец будет принимать участие в банкете в ресторане «Прага». Естественно, это банкет «только для своих», в такие часы ресторан вывешивает объявление, что зал закрыт по техническим причинам.
Охрана у «клиента», разумеется, имелась, но, как сказал куратор, в туалет они вместе с ним не заходят. Поэтому и следует провести ликвидацию именно в туалете, куда Семен в спецодежде и с инструментами сантехника зайдет гораздо раньше.
Так все и получилось. На «сантехника» никто из гостей банкета не обратил внимания. Семен терпеливо дождался, когда чиновник зайдет в туалет, выстрелил ему в голову из пистолета с глушителем, оставил в одиночной кабине, после чего невозмутимо вышел и покинул ресторан.
Опознать его в дальнейшем уже никто не сможет. Таинственная организация, вытащившая его из заключения, перед каждым заданием изменяла его лицо с помощью грима и иных ухищрений.
Хотя раньше Семен никогда политикой не интересовался и не слушал «вражьи голоса», то после ликвидации он несколько дней подряд настраивал приемник поочередно на «Голос Америки», «Немецкую волну» и «Радио «Свобода», умудряясь разбирать фразы ведущих через треск советских «глушилок». Может быть, там он что-то узнает о последствиях своей акции?
И его терпение увенчалось успехом. В одной из передач промелькнуло сообщение, что в московском ресторане «Прага» во время закрытого банкета убит заместитель главы МВД Азербайджанской ССР. Скорее всего, причина убийства – борьба противостоящих группировок в «верхах» республики.
Другие задания оказались похожими, но выполнение их осуществлялось в командировках. Семен съездил в Армению, Молдавию, столицы трех среднеазиатских республик и в украинский Днепропетровск. Все те, кого он ликвидировал, были функционерами республиканского значения. Не союзного!
Анализировать и делать выводы он умел. Наверно, ему в свое время следовало бы поступить в хороший вуз, но Семен, одержимый жаждой мести убийцам деда, не стал на это отвлекаться. Но даже без основ какого-либо специального образования он понял, что тайная организация, дававшая ему поручения, не имела ничего общего с романтиками-патриотами-идеалистами.
Никто там не собирался ставить себе таких целей, как очищение и оздоровление советского общества. Все обстояло иначе: используя подковерную борьбу за власть, влияние и финансовые потоки, кипевшую между различными группировками в союзных республиках, организация попросту зарабатывала деньги, получая их от какого-либо гроссмейстера за устранение с шахматной доски фигур его соперника. Семен вспомнил, что в западных детективах такие акции назывались «убийствами по заказу».
Впрочем, он считал, что совесть его чиста. Те, кого он устранял, все равно оставались расхитителями и взяточниками, поэтому неважно, что оплачивали мероприятия такие же расхитители и взяточники, только конкуренты первых.
Возвращаясь домой из командировок, Семен ехал не в машине, которая ему была предоставлена, а на такси. Но один раз из-за «мертвой» пробки, вызванной страшной аварией впереди, он вынужден был выйти из такси и дальше добираться на обычном поезде московского метро. Когда он зашел в вагон, его ждал сюрприз.
– Сема?!
Это был его бывший сослуживец по заводу. Конечно, он знал, что Семена приговорили к пожизненному заключению, поэтому глаза его прямо-таки округлились.
– Вы обознались, – холодно сказал Семен измененным голосом и отвернулся. Когда через некоторое время он скосил глаза в ту сторону, экс-сослуживца уже не было. Семен облегченно вздохнул. Хорошо, что Москва – город огромный, вероятность таких вот случайных встреч не очень велика.
А вот с родителями… Для них его уже не было в живых, он был убит при попытке к бегству. Хорошо, что у него есть младшая сестра, она о них позаботится, если что. Пару раз Семен подбрасывал конверт с деньгами в почтовый ящик своей бывшей квартиры, прилагая к ним записку идиотского содержания, написанную измененным почерком. Из текста записки легко следовал вывод, что разбрасывается деньгами человек с нарушенной психикой, придумавший для себя какую-то особую религию.
Но отказать себе в праве хоть глазком взглянуть на родителей издалека Семен не мог. Из наблюдательного пункта у окна соседней парадной своего бывшего дома он видел, как они откуда-то возвращались. Отец, прежде молодцеватый, ссутулился, поседел, было видно, что еле идет. Не лучше выглядела и мать.
Семен переборол в себе бешеное желание выскочить им навстречу с криком: «Папа, мама, вот он я!» Но таким безрассудным поступком он бы вынес себе приговор, не говоря уже о том, что и для родителей это могло закончиться плохо.
Он всего лишь проводил их взглядом, а сердце предательски заныло. Только сейчас Семен осознал, что его месть убийцам деда бумерангом ударила по самым близким ему людям, которых он, по сути, лишил опоры в своем лице и обрек на постепенное угасание.
В этот вечер он был очень близок к самоубийству, но все же сумел справиться с собой. В итоге он вдруг почувствовал в себе какую-то непоколебимую твердость, словно был сделан из кремня. Собственная жизнь потеряла в его глазах прежнюю значимость. Свою деятельность в тайной организации он продолжит, выбора у него нет, но разговаривать с ними будет теперь иначе – на равных. И плевать он хотел на то, как они это воспримут. Пусть видят, что он не намерен любой ценой цепляться за жизнь.
И случай, чтобы показать это, представился ему очень скоро.

Во все века борьба за власть в Грузии велась между различными группировками родовых кланов. Это осталось и после вхождения республики в состав СССР.
С 30-х и по 1953-й год Грузия находилась под полным контролем Лаврентия Берии. Все мало-мальски значимые должности занимали его сторонники. Но после низвержения и расстрела ранее всесильного наркома Хрущев поставил первым секретарем ЦК Компартии республики Василия Мжаванадзе, поручив ему тотальную кадровую чистку. За два года Мжаванадзе полностью убрал «бериевцев» из всех звеньев партийно-советского аппарата.
Но «бериевские» кланы, оказавшиеся в оппозиции, жаждали реванша. Собираясь на своих дачах, они строили планы смещения Мжаванадзе, которые надеялись реализовать тогда, когда в СССР у власти не будет Хрущева. Но надо было найти перспективного и энергичного молодого аппаратчика, который пришелся бы по нраву тем, кто когда-нибудь заменит Хрущева в Кремле.
И такой нашелся.
В отличие от событий 1962-го года в Новочеркасске, о «Тбилисском восстании» 1956-го года за пределами Грузии не то, чтобы не шептались – даже не знали. А было все тогда очень серьезно.
Когда в 1956-ом году Хрущев официально начал десталинизацию страны, в Грузии это было встречено в штыки. 6-го марта жители Тбилиси начали выходить на улицы с портретами Сталина и плакатами с требованием отставки Хрущева и передачи власти Молотову. Милиция ничего не предпринимала, и в каждый из следующих нескольких дней митинг возобновлялся, становясь все более многочисленным. Звучали даже лозунги о выходе Грузии из СССР.
Развязка наступила через три дня после начала выступлений. Пассивность властей настолько воодушевила демонстрантов, что они двинулись к Дому связи, намереваясь отправить коллективную телеграмму Молотову с призывом сместить Хрущева.
Из окон здания ударили пулеметы. Толпа отхлынула, оставив на асфальте раненых и убитых. Столкновения между митингующими и войсками произошли и на набережной Куры, где тоже были убитые и раненые.
Мжаванадзе не сумел ничего сделать для предотвращения этих событий. Ожидалось, что Хрущев отправит его в отставку, но этого не произошло. Первый секретарь ЦК Компартии Грузии оставался на своем посту еще шестнадцать лет.
Но именно эти события предопределили появление деятеля, способного стать ему альтернативой. В Кутаиси повторения тбилисской драмы не случилось, там к собравшимся сторонникам идей Сталина вышел первый секретарь кутаисского комсомола Эдуард Шеварднадзе и убедил их разойтись.
На молодого комсомольского лидера после этого обратили внимание даже в Москве, а «бериевские» кланы, находящиеся в оппозиции к Мжаванадзе, и вовсе сделали на него ставку.
Лишь в 1972-ом году брежневское Политбюро отправило Мжаванадзе в отставку, обвинив в связях с подпольными «цеховиками». То есть – в коррупции. Кресло первого коммуниста республики перешло к Шеварднадзе, который тут же начал уже свою кадровую чистку, убирая отовсюду людей Мжаванадзе.
И теперь уже последний, потерпев поражение, мечтал о реванше. И на дачах ныне стали собираться его сторонники, обсуждая, как им свалить Шеварднадзе.
О происходящем в Грузии Семен слышал по «Голосу Америки» и другим заглушаемым западным передачам. Борьба там приобрела жесточайшие формы. Не стояли бы в республике советские войска, гражданской войны было бы не избежать. Западные «голоса» сообщили о нескольких покушениях на жизнь Шеварднадзе. Но наверняка и Мжаванадзе не чувствовал себя в безопасности. Оба непримиримых врага шутить не собирались.
Поэтому когда куратор на очередной встрече в парке сказал Семену: «Поедешь в Грузию. Уровень сложности – наивысший!», парень сразу все понял. «Наивысший» – звучит очень красноречиво.
Семен без спешки достал блокнот, вырвал из него лист и написал на нем ручкой: «Шеварднадзе? Мжаванадзе?». Дав куратору прочесть, он щелкнул зажигалкой, поджег листок и дал ему догореть.
– В любом из этих случаев я отказываюсь. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что после акции такого уровня исполнителя в живых не оставляют. Ты сейчас, конечно, скажешь, что отказом я точно отправляю себя в безвозвратный путь. Ну и что? Какая мне разница, убьют меня после акции или за отказ от нее? В последнем случае хотя бы не надо париться и тратить силы.
Рассмеявшись в лицо остолбеневшему куратору, Семен встал со скамейки, похлопал его по плечу и зашагал прочь.
Несколько дней он ждал, что ликвидируют его самого. Или нет? Разбрасываться ценными кадрами для организации ведь тоже не резон.
Дни шли, а его никто не трогал. О нем словно забыли. А потом вдруг позвонил куратор и, как ни в чем не бывало, назначил ему очередную встречу в парке. Из этого следовало, что отказ ему, похоже, простили. Хотя ясно, что это в первый и последний раз.
Ни словом не обмолвившись о предыдущем разговоре, куратор коротко сказал:
– В Москве.
И протянул ему фотографию.
Семен вгляделся. С фото на него смотрела миловидная девушка лет двадцати пяти с правильными чертами лица и серебристо-пепельными волосами.
– И что она, такая красивая, натворила? – небрежно спросил он.
– Она – юрист.
– Серьезно?! Ну, за это надо мочить сразу, – съязвил Семен.
– Не просто юрист, а «черный адвокат».
– Что-то на негритянку не больно похожа, – усмехнулся парень. – Что за «черные адвокаты» и с чем это едят?
– Едят не их, а они. И так вкусно, как нам с тобой и не снилось. Это юристы на службе у криминала, – пояснил куратор. – За огромные деньги они организуют преступникам ложное алиби, уводя их от наказания. Подсовывают лжесвидетелей и подкупают настоящих свидетелей.
Семен не знал, правду говорит куратор или нет. Проверить это он все равно не мог. Но и значения это не имело. Раз на девушку поступил оплачиваемый заказ, значит, она точно не доярка, не медсестра, не учительница, не библиотекарша и не работница камвольной фабрики. Потому что тогда она никому бы на фиг не была нужна.
А раз заказ есть, это говорит о том, что она из тех, кто не захотел тянуть лямку простого советского человека с зарплатой сто двадцать или сто пятьдесят рублей в месяц. И по доброй воле влезла туда, где что-то делят. Но ведь она не детсадовка и не младшая школьница, а уже большая девочка, которая должна бы понимать, что поиграть в такие игры без риска последствий не получится. А раз так – ну уж извините!
– Сделаем, – сказал Семен, испытывая огромное облегчение от того, что тема Грузии ушла с повестки дня.