ООО вГефсиманском саду
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ, Елена КАЦЮБА, Николай ЕРЁМИН, Эльвира ЧАСТИКОВА,
ВАЛЕРИЙ ПРОКОШИН
Москва – Обнинск -Красноярск
2024
ООО вГефсиманском саду
2024
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ, Елена КАЦЮБА, Николай ЕРЁМИН, Эльвира ЧАСТИКОВА, ВАЛЕРИЙ ПРОКОШИН
Москва – Обнинск-КрасноярсК
2024
Альманах Миражистов
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
адрес
nikolaier@mal.ru
Или по телефону 8 950 401 301 7
На обложке –ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ Леонардо да Винчи
Кошек нарисовала Кристина Зейтунян-Белоус,
а матрёшек Екатерина Калинина
© Коллектив авторов 2024г
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов
Покаяние Пушкина
Кедров-Челищев: литературный дневник
ПОКАЯНИЕ ПУШКИНА
«Известия» № 34, 1992 г.
Шеф жандармерии Бенкендорф, конечно же, не Берия, не Андропов, но он целиком и полностью разделял традиционную точку зрения российских властителей на русскую интеллигенцию как на источник смут, опасных для государства. В его глазах Пушкин был прежде всего «руководителем либеральной партии». Этот более чем странный взгляд на поэта, к сожалению, исходил от самого Николая I.
Неприязнь властей к Пушкину была очевидна. Чего стоит фраза императора, произнесенная после смерти поэта, дескать, Жуковский хочет, чтобы с Пушкиным поступили, как с Карамзиным, но Карамзин был святой, а образ жизни Пушкина нам известен.
Очень странная фраза в устах властителя, который при многих своих достоинствах отнюдь не отличался избыточным целомудрием. Умирая, Николай I сказал: «прощаю всех, даже австрийского императора». Интересно, простил ли он Пушкина?
Не прощенный властями Пушкин простил Николаю все. «Передай государю, жаль, что умираю, а то весь был бы его», – сказал он Жуковскому. Это были абсолютно искренние слова. Пушкин простил императору личную цензуру, негласный надзор, совет переделать драму «Борис Годунов» в роман в стиле Вальтера Скотта, запрет на выезд из столицы без специального разрешения, простил бы и тайные ночные похороны. Пушкин был благодарен императору за освобождение из Михайловской ссылки, за личное покровительство и сватовство к Наталье, за крупную денежную сумму фактически прощеного долга, которая хотя и не помогла поэту выпутаться из финансовых затруднений, но все же даровала ему несколько лет для творчества, не обремененного борьбой за существование.
Недоразумение со званием камер-юнкера, поначалу обидевшее поэта, все же следует приписать его поэтической вспыльчивости и ранимости. Титул камер-юнкера был у Жуковского и у Тютчева – это обеспечивало при дворе достаточно почётное место. Другое дело, что Пушкин знал себе цену, император же этой цены не знал.
Извечное и неистребимое недоверие власти к интеллигенции, твердая убежденность, что поэта надо учить и воспитывать, были унаследованы от власти императорской большевистской партократией. Да и довольно высокие чины власти нынешней не гнушаются длинными сентенциями и нравоучениями в адрес, по их мнению, недостаточно патриотичной интеллигенции.
Поэт умер, примирившись с властью, но власти так и не примирились с поэтом.
За недолгие 37 лет Пушкин прошёл очень сложный путь жизни. От вульгарного атеизма к глубокой и мудрой вере, от призыва к убийству всей царской семьи до убежденности в необходимости для России конституционной монархии. «Не дай Бог увидеть нам русский бунт, бессмысленный и беспощадный» – эти слова Пушкина я бы золотыми буквами начертал на всех площадях вместо благополучно почившего подстрекательского призыва к мировому пожару «Пролетарии всех стран – соединяйтесь».
Пушкин называл себя космополитом – гражданином мира, не ведая, что в грядущем ХХ веке это слово превратят в ругательство новоиспеченные русопяты, облепившие его имя.
Пушкин был масоном. Он гордился своей принадлежностью к Кишиневской масонской ложе. Масонство помогло Пушкину перейти от детского атеизма к христианству. Он по-новому прочитал Евангелие и понял, что это величайшая книга, которую человечество будет читать и перечитывать на протяжении всей истории. Масонство Пушкина всячески замалчивалось и до октябрьского переворота, и после него. Упоминались лишь масонский ноготь, масонский перстень да масонская тетрадь. Как будто Пушкин – малый ребенок, а масонская ложа – всего лишь карнавал.
На самом деле масонское движение было формой обретения веры после временного разрыва мыслящих людей с церковью. Стремление создать религию чистого разума. Моцарт, Гете, Пушкин были не просто членами масонских лож, но и пламенными проповедниками братства людей. Насколько серьезно это было для Пушкина, видно в его поэтическом завещании, где снова провозглашаются масонские идеалы: «милость к падшим», «пробуждение добрых чувств», «свобода».
Не случайно финал пушкинского стиха так перекликается с финалом 9-й симфонии Бетховена, где снова и снова вспоминаются миллионы наших страждущих братьев.
Я понимаю, что сегодня призыв Пушкина к всемирному братству людей может показаться наивным.
Лев Толстой, а за ним и Вересаев не раз упрекали Пушкина за то, что в личной жизни своей он не следовал идеалам, которые проповедовал своей поэзии, и погиб на дуэли, не отказавшись от последнего выстрела в своего врага.
Возразить здесь очень легко. Поэзия Пушкина самая разная. Там есть и жажда денег, и убийство, и ревность, и свобода, и рабство, и подвиг, и преступление.
Медвежью услугу оказали поэту те, кто пытался сделать из него святого. «Напрасно я бегу к сионским высотам, / Грех алчный гонится за мною по пятам…» – какие замечательные слова! Раньше не принято об этом вспоминать покаянные стихи Пушкина. Его религиозность раздражала и революционных демократов, и либералов, что уж говорить о большевиках. Поэтому не в угоду моде, а просто как более приличествующие скорбной дате хочется вспомнить стихи Пушкина последних лет – его завещание, когда каждый стих звучал как молитва: «Веленью Божию, о муза, будь послушна». В то же время поэт провозгласил свою декларацию прав человека. И здесь он опережал не только 19-е, но, пожалуй, и 20-е столетие.
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова,
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги,
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Не спешите с проклятием и возмущением на самом деле Пушкин очень даже высоко ценил свободу и доказал это всей своей жизнью. Однако он, пожалуй, первый в России понял, что личность выше общества, народа и государства.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от властей, зависеть от народа –
Не все ли мне равно? Бог с ними. Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни шеи;
Вот счастье! Вот права…
Замечательно, что стихи эти написаны в тот же год, что и хрестоматийный «Памятник». Ведь рядом эти тексты читаются совсем по-другому.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Пришёл век ещё более жестокий, когда «милость к падшим» стала государственным преступлением, а свобода – «осознанной необходимостью». Из Пушкина стала лепить какое-то государственное страшилище. Вот почему книга Андрея Синявского «прогулки с Пушкиным», написанная в брежневской тюрьме, вызвала такую лютую ярость. На обложке Пушкин с тросточкой, а рядом его собеседник – автор книги в зэковской фуфайке, и это передает веселый и свободный дух книги.
74 года назад Александр Блок незадолго до своей кончины написал речь, посвященную дате гибели Пушкина. То была 84-я годовщина, но по-прежнему не устарели слова Александра Блока: «Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняют собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними – это легкое имя: Пушкин».
Каждому времени созвучны свои поэтические ритмы, и почему-то сегодня из всех стихов Пушкина ближе всего те, где звучит интонация покаяния.
Владыко дней моих! Дух праздности унылой
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не даждь душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпенья и любви,
И целомудрия мне в сердце оживи.
Долгие годы мы учились у Пушкина свободе. Пришло время научиться у него покаянию.
© Copyright: Кедров-Челищев, 2020.
Елена КАЦЮБА
Альманах Миражистов
Русский ПЕН-центр ошеломлён 16.02.2020
Русская поэзия понесла тяжелую утрату
15-го февраля в День Сретения в 21 час Елена Александровна Кедрова (Кацюба) покинула наш земной мир.
Она скончалась на 75-ом году жизни в Боткинской больнице после тяжелой болезни. До последнего мгновенья разум её оставался светел. За день до её ухода состоялось Соборование.
Елена Кацюба пришла в поэзию в 1963-ем году и останется в поэзии навсегда.
С 1984-го года Елена Кацюба вместе с Константином Кедровым основала ДООС, ;литературную группу современных русских поэтов авангардной направленности. Затем был создан Первый палиндромический словарь. Андрей Вознесенский говорил о её поэзии «Если бы Хлебников жил сегодня он писал бы как Елена Кацюба».
С 1995-го года Елена Кацюба была ответсекретарем и артдиректором «Журнала Поэтов».
За день до своего ухода она продолжала вывешивать в интернете последние и прошлые номера своего любимого детища.
Её девиз: «КРАСИВЫЕ ВСЕГДА ПРАВЫ».
16-го февраля после Литургии в храме Малое Вознесение состоялась заупокойная панихида по новопреставленной Елене.
Русский ПЕН-центр ошеломлён смертью нашей замечательной коллеги. Наши глубокие соболезнования Константину Кедрову.
МАРГАРИТА АЛЬ:
Есть устоявшееся общепринятое выражение «незаменимых людей нет». Лену заменить невозможно в её чудотворческом деле сотворения «Журнала Поэтов», и как поэт она совершенно личностна. Её голос встал в один ряд самых выдающихся поэтов мира. Её имя и дело продолжают жить своей новой жизнью. И это достойно уважения, почитания и понимания высшего проявления человеческого бытия. Горжусь, что была рядом и как друг и как соратник 20 лет. Это немного, но почти вечность. Последний журнал Свет-Весть, и это ли не подарок всем нам!
ИГОРЬ ВОЛГИН:
Дорогой Костя, это ужасно, сочувствую от всей души.
АЛЕКСАНДР ГЕЛЬМАН:
Дорогой Костя, прими моё сочувствие.
Невозможно поверить, что больше никогда не увижу Лену.
Пусть земля ей будет пухом.
НИКОЛАЙ ЕРЁМИН:
Памяти Елены КАЦЮБЫ
«Когда бы не Елена –
Что Троя вам, Ахейские мужи?
Осип МАНДЕЛЬШТАМ»
Собираю камни
На ходу –
И к себе за пазуху кладу…
Сколько в Бухте Памяти камней!
Боже,
Мне идти всё тяжелей…
Цепенея,
В камень-бытиё
Сердце превращается моё…
А по морю Чёрному
Вдали
В Трою проплывают корабли…
КОНСТАНТИН КЕДРОВ:
Я все думаю все думаю
Про судьбу твою судьбу мою
Да судьба у нас не легкая
Как погода сплошь не летная
И финал всех лет летален
Но летаем улетаем
ИРИНА СИЛЕЦКАЯ:
Сейчас, когда в Москве отпевают большого и талантливого поэта, красивую женщину, надежного друга и товарища, доброго, отзывчивого, мягкого, интеллигентного и тонкого человека, интеллектуала, обладающего обширнейшими знаниями и знакомствами с известнейшими поэтами России, члена Пен-клуба, редактора журнала «ПОЭТОВ», кропотливо собиравшая в них интересных авторов, автора великолепных, умных, прозрачных, ажурных, завораживающих стихов, автора множества снятых видео, запечатлевших интереснейшие события литпроцесса, одного из создателей и члена ДООСА — СТРЕКОЗУ, создателя первого палиндромического словаря современного русского языка, многолетнего члена жюри фестиваля «Славянские традиции», умного и тонкого собеседника, супругу (55!! вместе) знаменитогго Константина Кедрова ЕЛЕНУ АЛЕКСАНДРОВУ КЕДРОВУ (КАЦЮБА), ушедшую от нас в 21.00 15 февраля 2020 года, помянем её добрым словом, с благодарностью за счастье быть с нею рядом много лет, заряжаться от неё теплом и творческой энергией, радоваться её творчеству, помолимся за неё, за её бессмертную душу, за её покой в лучшем мире, не забудем Елену, будем помнить и читать её книги, журналы «ПОЭТОВ», смотреть её видео, в нашей памяти она останется, пока мы живы. Вечная память и царствие небесное…
ЭДУАРД ТРЕСКИН:
Вы оба были Ангелами друг для друга, Костя…
Ангелы не уходят — они вечны.
Три дня назад в разговоре по телефону Лена была озабочена судьбой оперы «Ромео и Джульетта» на твой поэтический текст. Вы, Костя и Лена, и есть Ромео и Джульетта, реинкарнированные через сотни лет в образе двух гениальных поэтов.
Когда будет следующая такая реинкарнация? Может, там, где время сплетается с пространством в единственной точке Вселенной…
А может быть,
во всемирном компьютере любви…
Царствие Небесное Елене Прекрасной…
ЕКАТЕРИНА ТУРЧАНИНОВА:
Лена Кацюба была удивительно светлым человеком.
Царствие Небесное.
© Русский ПЕН-центр. Москва || Яндекс.Метрика
© Copyright: Кедров-Челищев, 2020.
СВЕТ VS ТЕНЬ
Стоит ли думать о разбитом стакане?
В нем ничего не было кроме света
ни воды
ни вина
свет всего лишь
Свет можно разбить на отдельные комнаты
разлить по лампам
снова собрать в большом зале
Есть страны где света слишком много
Его ловят тене-сетями замораживают
и продают в другие страны где света мало
или меняют на темноту
Из крымской ночи делают вино
“Черный доктор”
А сердце в темноте живет
ему о свете весть приносит кровь
Темнота деликатна
Вы когда-нибудь видели
чтобы в освещенный коридор
из темных комнат
вылезали куски темноты?
Тьма интимна
Свет бесцеремонный
Он пролезет в спальню
через невидимую щель в шторах
пересчитает осколки
обследует одежду
исчезнувшую в темноте
Глаза – шпионы света
Они из-под закрытых век сигналы шлют
пока мы спим
Свет – пастырь и пастух
всех Солнц во всей Вселенной
ОТ ДОЛГОРУКОГО
(от памятника к памятнику)
От Жукова
прямо к Долгорукому
От Долгорукова
прямо к Пушкину
От спины Пушкина вправо —
к спине Высоцкого
от Пушкина влево —
к Есенину
От Пушкина прямо —
к Маяковскому
От Маяковского прямо —
к Горькому
Но если от Маяковского вправо —
то к Калашникову
ДЕНЬ ЗЕРКАЛ
Всемирный день зеркал –
поздравьте свое отраженье!
Оцените тяжелый труд –
сколько дней
ночей
вечеров
утр
оно копирует ваши движенья!
Бежит от зеркала к зеркалу
прыгает из окна в окно
летит из витрины в витрину
спеша отразить и лицо и спину
падает в лужи
не думая про униженье
не забывая что угол паденья
равен углу отраженья
производит мгновенный расчет
вычисляет скорость скольженья
чтоб не отстать
не убежать вперед!
Множится в автомобилях
умножается в темных
и светлых очках
в стаканах воды
в чайных чашках
и кофейных чашечках
в кастрюльных боках
в ложке супа
и в ложке без супа…
Как это скучно и тупо
скажете вы
но вы не правы
не в том отражения суть
это только прелюдия –
все люди
отражаются друг у друга в глазах
из глаз в глаза скользя –
только в этих мгновениях
жизнь и смысл отражения
Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов
ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ ОБЛАКОВ
***
Сибирь. Морозная пурга…
Непроходимая тайга.
И я – во сне и наяву –
Каким-то чудом здесь живу.
Гляжу на небо, как медведь.
Хочу, как птица, улететь –
Пока под солнцем облака
Летят – и манят – сквозь века…
***
Тверской бульвар… Литинститут…
Как хорошо мечталось тут
И пелось мне – о чём хотелось …
Ау! Лирическая смелость –
Петь обо всём и ни о чём,
Прекрасно зная, что почём…
За всё про всё платить опять –
И ничего не покупать…
УРОК ЛОГИКИ
Все бананы содержат витамин С,
То есть витамин счастья…
Все обезьяны любят есть бананы…
Значит, они счастливые…
Если человек произошёл от обезьяны,
Значит, он должен любить бананы…
Почему вокруг меня все такие счастливые?
Лишь один я несчастлив?
Да потому, что я произошёл не от обезьян,
А от инопланетян!
И зря вы мне предлагаете ваш банан!
ПОЛУСОНЕТ ПРО ЭХО ПАСТЕРНАКА
– Не спи, мой друг, художник,
Рисуй свою судьбу!
Давно твой враг, безбожник,
Спокойно спит в гробу, –
Ты ж – Бог!
Не спать – твой рок…
Что прикусил губу?
БОГЕМА
У поэтессы – горе от ума!
Не понимает…А не то б сама
Давным-давно уже в объятьях прозы
Писала бы роман “Метаморфозы”…
И стала бы счастливой…Но – мечты
“Поэтом” быть… Ах, и понты, понты!
ПРОШЛЫЕ ДЕЛА
– Из бранных – избранные строчки –
Воинственные заморочки –
Кому они сейчас нужны?
Стихи, которые нежны,
Нужны сейчас! А где их взять? –
Сказал поэт, вздохнув опять…
– Нет нежности, увы, уже
В моей издёрганной душе…
А ведь была она, была!
Но это – прошлые дела…
РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ
Тот – бывший крепостной –
Раскрепостился…
Тот – бывший раб –
В тирана превратился…
Тот – бывший принц –
Счастливым нищим стал…
Безумец воплотил свой идеал…
Мир стал другим…И всё-таки народ
Вновь хочет сделать всё наоборот!
КАМЛАНИЕ ШАМАНА
– Когда всю нефть и газ из-под Сибири
По трубам перегонят за Рубеж…
Байкал займёт подземные пустоты
И над собою сдвинет берега… –
Сказал Шаман, – И вспомнит всех Тайга,
Кому сегодня жизнь не дорога…
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
СЕКТА
Секта хочет теста…
Секта хочет текста…
Секта ищет место
Для любви и секса…
***
Хрусталь сверкает на столе…
Под солнцем – роза в хрустале
Томится, плен пережидая:
– Бежим! Ведь я ещё живая…
ИСХОД
Алкогольная деградация.
Интенсивная интоксикация.
Тупиковая ситуация.
Бесполезная реанимация…
РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ
А. М.
На старом кладбище просторном
Хлебнуть вина…Заесть поп-корном…
И молвить: – Вот где – благодать…
Эх, век свободы б не видать!
Посвящение Вове РЫЖЕМУ
Я так хотел стихами без изъяна
Всем доказать, что я – не обезьяна!
А доказать сумел – друзья не врут,
Увы, что я всего лишь не верблюд…
***
О, жизнь! Когда-то был я рад,
Что между нами нет преград…
О, смерть! Я рад на склоне лет,
Что ничего меж нами нет…
РУССКИЙ ДУХ
Пролетает огненный петух…
Дух пожара – это русский дух…
И его вдыхаем ты и я
Под холодным ветром бытия…
***
Отражались мы, увы и ах,
В ледяных незрячих облаках…
Слава Богу, что в глазах весны
Мы с тобой опять отражены…
Николай ЕРЁМИН Март 2024 г
МАТРЁШКИ-МАРТЁШКИ Николай ЕРЁМИН
***
Подснежник вышел из-под снега,
Весенним солнышком храним…
Какая трепетная нега!
Глядь, медуница – вслед за ним…
Чтобы любовью в свете дня
Себя наполнить и меня…
СОНЕТ ПРО ЧАЕПИТИЕ В БОРОВСКЕ
У самовара Частиковой Эли
Реальные поэты песни пели
И пили чай, полны весенних сил…
И я там – виртуально – пел и пил,
Ах, сколько мог, вдыхая славы дым…
…Был кипяток действительно крутым…
Прокошинская Муза – видит Бог! –
Дарила всем нечаянный восторг.
И в Боровске царила благодать…
Овчинников В.А. не даст соврать.
И я в Сибирь с собою – щедрый дар! –
Увёз бесценный этот самовар…
И рад, что мне Эльвира сквозь года
Заварку присылает иногда…
ИСПОВЕДЬ ВЕТЕРАНА
– Увы и ах, в мечтах о коммунизме
Все разучились радоваться жизни!
Поскольку получили благодать:
В кредит – купить…И вновь … Купить – продать…
С годами про мечту свою забыть,
Привыкнуть… И в себе себя убить…
Поскольку во дворах и в головах
Крутой капитализм, увы и ах…
***
Мне ничего никто не обещал…
Да я ни у кого и не просил…
Что из того? У всех, кто обнищал,
Ни счастья нет, ни денег нет, ни сил…
Зато в груди моей живёт свобода –
По милости земли и небосвода…
***
Кто мне займёт сегодня 100 рублей?
Бой-френд в театре, точно царь в короне,
Или «Плейбой» читающий плебей,
Или плебей, читающий в смартфоне?
Мой друг, чего молчишь? Я прав, ей-ей!
В подземный переход! За мной! Скорей!
Читать стихи! Играть на саксофоне…
Народ там и случайней, и добрей…
СОНЕТ ПРО ЧИТАЮЩИЙ НАРОД
Издатель мой здоровьем пышет,
Меня в журналах издаёт…
Но, как глухарь, звонков не слышит
И гонорариев не шлёт…
Зато читающий народ
Меня повсюду узнаёт!
И приглашает в ресторан,
И угощает: – Пей, Колян!
…Щебечут музы: – Ах, Ник-Ник!
Мы ждём от вас прекрасных книг! –
И, захмелев, со всех сторон
Мы фотаемся на смартфон…
И слышу я, допив вино:
– Пардон, за всё – за-пла-че-но!
***
Мне молодости не жалко…
..Ведь там, в полнолунной красе,
Со мною кружилась русалка
На мельничном колесе…
Случайным зевакам на зависть
Как раз посредине пути
Там песни такие певались,
Что кровь закипала в груди…
Так было нам страстно и жарко,
Что жёг меж лопаток мороз…
Не жалко, не жалко, не жалко
Ни песен, ни ласки, ни слёз…
Не жалко, что с прошлым прощаюсь,
У будущего на виду,
А жалко, что вспять возвращаясь,
Дорогу никак не найду…
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
МАРТОВСКИЕ ЗВЁЗДЫ на НТВ:
– Все пииты,
Да и вся страна,
Все! – привиты
И – за Путина…
***
Искривление пространства
Начитается от пьянства…
Прости, Боже, и спаси
Всех непьющих на Руси!
***
Надоели тексты и подтексты –
Лживые – у жизни на краю!
А ведь в с е прошли на честность тесты…
Так кому я всё ещё пою?
Николай ЕРЁМИН Март 2024 год КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск
https://stihi.ru/2022/11/01/5878
Эльвира ЧАСТИКОВА
Альманах Миражистов
Эльвира Частикова
Сегодня, 11:04
Кому:вам
БЫТЬ ПОЭТОМ
Поэт хороший?
Значит, умер…
Поэт плохой?
Значит, живой…
Николай ЕРЁМИН Март 2024
Быть поэтом? Не пытайте, что – такое,
Хоть аналогов до неба, да и выше.
Скажешь – Бродский, тень его побеспокоя,
А откликнется Рембо в тени Парижа.
Быть поэтом… Объяснять предельно чувства
Где метафорой, где жизнью оголённой,
Что является первичным для искусства
Вообще: от почвы до травы зелёной.
А в поэзии – держать, конечно, Слово
Перед миром и отдельным человеком,
Понимая, что божественность – основа,
Адаптированная текущим веком.
КАК поэту, находя или теряя
Это таинство в самом себе, глаголить?!
Чтоб при том ещё и мучиться, мол, зря я
Выворачиваюсь так – до дна, до боли…
Но иначе-то и стыдно, и нет смысла,
Впрочем, стыдно всё равно уж, по-любому,
После жизни – даже больше, ибо числа,
То есть, годы, проверяют, что весомо.
Где умножат, где разделят, где-то вычтут…
Математика – точнейшая наука.
Да и, собственно, не нам уже решать тут,
Убеждённым: против Слова цифры – скука.
Если выпадет удача по заслугам,
Быть поэтом средь живых дадут, остаться
Рифмой, образом, каким-нибудь упругим
Афоризмом… или целой жизнью – вкратце!
Эльвира Частикова
Отправлено из Почты Mail.ru
ВСЯ ПЕРЕПИСКАЭльвира ЧАСТИКОВА
Обнинск
В ПРЕДЧУВСТВИИ
Ветшают дворцы и возводятся новые.
А жизнь всё горчит и горчит.
Кентавр — Медный всадник — литою подковою,
Как время, железно стучит.
Кончается, словно клубок истончается,
Такой нескончаемый век.
И где-то, неведомо где, намечается
Опрятный нехоженый снег.
То волны вскипают, то пена над кружками.
Лицо запрокинув слегка,
Зрит нищий и царь, как в предчувствии Пушкина
Курчавятся все облака.
|
НАТАША В букете — гвоздики, а также Не вознесена, не судима, С седых одуванчиков нимбы Ни сердцем, ни зреньем, ни слухом… Еще доверяются лугу Растерянно, зябко, тревожно,
ИСКУС Искус, искушенье, по коже мурашки. Партнер по мазурке, завидная пара. Отпрянь! Опусти, словно шторы, ресницы. Заинтересованно, алчно, неровно ЛЕРМОНТОВ
О, Демон, зачем ты неровною тенью Морочишь его, заслонившись звездою? Он хрупок, раним, он открыт вдохновенью… И утро ещё на часах золотое.
И локон волнует его больше ада, В крови возбуждая могучие токи. Он — мальчик, оставь его, Демон, не надо! Какие ему преподашь ты уроки?
Что время затем существует и длиться, Чтоб зло умножать и высмеивать Бога? И боль не отпустит уже очевидца. И ночь будет жадно дышать у порога.
Так мир удивлять перестанет к итогу И скукою хлынет в жильца и обитель. Но — тсс! Он выходит один на дорогу… И слово — единственный ангел-хранитель.
* * * “Я с гениями водку не пила…” Ю. Мориц Я с гением шампанское пила И водку, заглушенную лимоном. К окошку приникала то ветла, А то весна — дыханьем воспалённым.
На этой увлекающей волне, Под взглядом благосклонным и пытливым, Стесненность мягко таяла во мне Подобно снегу, ставшему разливом.
И было сладко в неизвестность плыть И объяснять (самой себе — сначала): Уж коли пить, то с гениями пить, И Господи помилуй — с кем попало!
Мы поднимали тост за вескость слов, вдохновенье и пример Сизифа. И явь казалась мне цепочкой снов, Которые связать пыталась рифма.
Царил не алкоголь — святой восторг, Поэзии тревожное мерцанье. И мир сужался до размера строк, И потрясал — в масштабе прорицанья.
НЕ ЛЮБЛЮ
Ты приходишь всегда раньше срока, сжигая просторы. Разъедаешь дороги, и вот я иду до кривой… Не люблю тебя, осень, твои постоянные сборы. Я боюсь улететь вместе с птицами, небом, листвой.
А в пути так легко насовсем затеряться, исчезнуть, Голос свой утопить в поглощающей звук пелене. Не смотри на меня — ты ведь держишь за пазухой бездну! Ну, а в мире ещё есть кому тосковать обо мне.
ЗЕРКАЛЬЦЕ
Он называет девочкой меня и говорит, что лучше в жизни — нету! — От моего бесовского огня Однажды прикуривший сигарету.
Но не желая прошлым быть никак — Лишь настоящим, молодым от пыла! — Путь заступает. Думает, – атак Я речевых таких не выносила.
И я шепчу, как мальчику, ему, Не ладящему с откровенной болью: — Ты просишься в любовную тюрьму? Ты в ней и так! Просился бы на волю!
Где птицы заливаются, дразня… Где достигают почестей и славы… На замшевом шнурочке у меня Поблескивает зеркальце лукаво.
Я на страдальца зайчик навожу И на прощанье чуточку балую: — Ну, погляди, кого это ношу Я на груди все дни напропалую?!
* * * Я во сне вожу машины Независимо от марки. Я въезжаю на вершины, Ловко юркаю под арки. У погони руль короток, Чтоб исполнилась угроза. И визжат на поворотах, Как коты весной, колеса. Мимо зданий, леса мимо… Точкою вдали растаю. Ночью я неуловима. Я во сне ещё летаю. Я ложусь на воздух грудью — Ах, какое это чувство! Налетающие люди Смотрят вверх, вослед мне, грустно. Я же, искренне желая, Попадаю всюду просто. Птиц взволнованная стая Одного со мною роста. Облака текут по блузке, А внизу — огни Парижа. Я не думаю о спуске, Что мне больно сердце лижет. Раньше гибели кромешной, Знаю, явь вернется к векам, Чтоб пожить мне бабой грешной, А не суперчеловеком!
ОТКРЫТИЕ
— Принц Чарльз и певец Вахтанг Кикабидзе Похожи так, что легко ошибиться,- Я говорю, телевизор на ночь гася. И добавляю: — Но ошибиться нельзя.
Не из-за цвета волос или ранга… Сплошное солнце — улыбка Вахтанга! Чарльз — сплин его, когда меркнет последний луч. Вот вам и принц — повелитель британских туч.
Хороши! Как две стороны медали… Что? Вовек бы сами не увидали? Но для того и поэзии голоса — Чтоб открывать, открывать, открывать глаза!
Как две капли воды похожи, значит: Капля холодной и капля горячей. Богу угодно синхронно принца с певцом Одаривать, словно братьев, равным лицом.
* * * Чтоб не видеть больше мира хамского, Не впадать ни в ересь, ни в беду, Пробкой от искристого шампанского Выстрелю – и счеты с ним сведу…
НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ
Больше я никогда не поеду в страну синегорья, Чтобы вдруг неизменный не выплыл встречать Карадаг И не выманил гибкую тень из курчавого моря — Лишь бы ошеломить и в глазах прочитать тайный страх!
Я остаться боюсь в неподвижном, как капля, пейзаже И бессильно бежать по остывшему времени вспять. Даже если сквозь дымку мелькнет мое платьице, даже… — Больше я никогда!.. А лукавый морочит: — Как знать!
ХОРОШО
Хорошо служить в библиотеке, Двигаться с достоинством, как реки, Чувствуя и мель, и глубину… И благословляя тишину.
Хорошо работать тут с обеда, Выспавшись, разгладившись… Победно Находить желаемую мысль, И довольно щуриться, как рысь.
Хорошо меняться миг за мигом Рядом с теми, кто приходит к книгам. В отраженных нежиться лучах И читать в распахнутых очах.
Хорошо прижиться в этом храме, Застывать Святой в оконной раме, Вглядываясь в улицу и даль, Все равно — октябрь или февраль.
Сумерек сгущающийся полог. Хорошо, что день рабочий долог. В тихом омуте… библиотек Нас не разгадать, ха-ха, вовек.
РОДНОЕ
— Читала книгу, а дела стояли, Убила выходной, вот срамота! — Призналась мне соседка, и в печали Вниз улыбнулась краешками рта.
— Зато душа, наверное, трудилась, Преисполнялась, теплилась, жила И явно заслужила болью милость, — Утешила ее я, как могла.
Какая книга сделалась виною — Я не спросила смыслу вопреки. Я просто заступилась за родное, Что глушит боль… и, может, за стихи.
* * * Естественный спутник вкруг лампочки вьется, По-детски таращит глаза. И смехом счастливым подспудно смеется, Как будто открыл небеса.
И Некто большой ждет печально исхода, Сочувствием не обнеся. Он мог бы спасти, но решать за кого-то, Меняя пассажи, нельзя.
Мир так сотворен, чтоб держаться на взгляде, А не на широких плечах. Поэтому нам ничего не наладить Ни в сущности, ни в мелочах.
Колотятся крылья в порывах аффекта, Касается огнь плоти щек. И мучаюсь я, ибо я — этот Некто… И, боже мой, я — мотылек!
* * * Так и тянет глядеть в апельсиновый вечер окошек Мне счастливо служившего, ставшего бывшим, жилья, Где на кухне висят незнакомые шторы в горошек, И слоняется кто-то по комнатам… Может быть, я?
И привычной рукой поправляет на стенах картины, И знакомо смеется, как льдинки в бокале звенят. Разве прошлого нет? Но я знаю, что время едино, Оттого-то его и читают вперед и назад.
И сама я могу, перемигиваясь со звездою, Открывать то одни, то другие, то третьи слои. Но важнее всего: я когда-то была молодою! Стоит лишь засмотреться на давние окна свои…
В ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА
За стеклом в резном морозе, Как в магическом кристалле, Двое в непритворной позе Изваянием предстали.
Как роденовская глина. Обжиг страстью неминуем! В день Святого Валентина Воздух пахнет поцелуем. |
Валерий ПРОКОШИН
Альманах Миражистов
Валерий ПРОКОШИН (Обнинск)
(1959–2009)
***
Я родился в фабричном бараке и жил в нем,
как свечка сгорая,
Освещая собою подвалы, углы, чердаки, пустыри.
И кого-то любил, не боясь, ничего еще не понимая,
Только чувствуя, как теплый пепел любви оседает внутри.
Я крещен на дому у священника, возле церковных развалин,
В городке, где единственной Меккою водочный был магазин.
Не латыш, не узбек, не цыган, не мордвин, не еврей,
не татарин,
А обычный советский пацан – алкаша и уборщицы сын.
Этот выживший край никогда-никогда-никогда
не казался мне раем,
Потому одногодкам своим подражая почти что всерьез,
Я глотал самогон, воровал и дрочил иногда за сараем,
Словно мстил этой жизни убогой и той, недоступной до слез.
Повзрослев, я все так же грешу, издеваясь над злою судьбою,
Заключив с ней однажды неравный-кровавый-
смертельный союз.
И когда ежедневно встречаюсь в назначенном месте с Тобою,
Улыбаюсь как будто беспечно… и только молиться боюсь.
Этой странной стране не обязан ничем,
кроме собственной смерти.
Посмотри, я не умер пока, я еще не оглох, не ослеп,
Но на паперти русской, наверное, самой богатой на свете,
Я на ощупь живу даже днем –
и мне горек мой нищенский хлеб.
* * *
Возвращайся в мой сад из кирпичных чужих трущоб.
Я тебе расскажу про дождь ночных многоточий,
Объясню: почему у стрекоз по утрам озноб,
И кому пчела собирала нектар цветочный.
Я тебе расшифрую стук дятла и свист скворца,
И открою секрет, как ткет паук паутину.
Я тебя заколдую кольцом своего отца,
А потом оживлю, как Бог — ожививший глину.
Я тебя научу различать жизнь и смерть впотьмах,
Я тебя ублажу вином и пшеничным хлебом…
Возвращайся в мой сад, я уже починил гамак,
Где мы будем спать нагишом под июльским небом.
* * *
елки московские
послевоенные
волки тамбовские
обыкновенные
то ли турусами
то ли колесами
вместе с тарусами
за папиросами
герцеговинами
нет не мессиями
просто маринами
с анастасиями
серые здания
вырваны клочьями
воспоминания
всхлипами волчьими
вместо сусанина
новые лабухи
церковь сусальная
возле елабуги
птичьими криками
облако низкое
кладбище дикое
общероссийское
сгинули в босхе и
в заросли сорные
волки тамбовские
волки позорные
* * *
У соседки вдруг
стали заканчиваться
спички, мыло, соль…
* * *
В окне поезда —
долька луны. Покрепче
завари мне чай.
* * *
Холодный ветер
вдруг ударил бабочку
о стену дома.
* * *
Поздняя осень:
ночь тянет одеяло
листьев на себя.
* * *
И было лето.
А потом будет Лета…
Ничто не вечно.
* * *
У церкви шофер,
притормозив, привычно
перекрестился.
* * *
Молодежь спешит
с кладбища, старики медлят.
Смерть — это магнит.
* * *
Как хочется жить…
О, как хочется —
жуть!
Ворованный воздух
вот те Бог, он сказал и кивнул то ли вверх, то ли просто вбок
вот порог, он добавил, ступай. И я шагнул за порог
я дышал ворованным воздухом — и надышаться не мог
я не мог говорить — я боялся, что мимо спешащий Бог
попрекнет ворованным воздухом, взятым как будто в долг
что ему все эти тексты, фразы, слова, или даже слог
я боялся Бога — Он был справедлив, но капризен и строг
я молчал все утро, весь день и весь вечер, я падал с ног
и ворованный воздух, сгущаясь, чернел, превращался в смог
ночь упала плашмя у ног, как непрожитой жизни итог
итого: ворованный воздух гудит в проводах вдоль дорог
все напрасно, Господи, слышишь?.. Слышит, слышит — на то и Бог
не воруй, говорит, даже воздух, добавил. А сам-то, сам
то и дело шепчет, я слышал, вздыхая: сим-сим, сезам
видно, трудно ему не дышать, привыкая к чужим слезам
* * *
Сад осенний, сад вишневый, сад больничный —
То ли Чехов, то ли Бунин&Толстой.
Разговаривать о Боге, как о личном,
С пожилою, некрасивой медсестрой.
Вдруг сравнить себя с собакою на сене —
Между ангелом и бесом… А вокруг
Сад вишневый, сад больничный, сад осенний
По библейски замыкает ближний круг.
Вот и бродишь в нем почти умалишенный
С продолжением истории простой:
Сад больничный, сад осенний, сад вишневый —
Гефсиманский, год две тысячи шестой.
* * *
Боль и страх перемешались,
Явь и сон переплелись.
Января шальная шалость,
Медсестер бессонных жалость
Вдруг в меня перелились.
Бред бродячий, дух сиротства,
Дух скитания во тьме.
Призрак страшного уродства
То сплетается, то рвется
В разыгравшемся уме.
Жить бы, жить, не зная муки,
Жить! А там, глядишь, весна.
Но в огне лицо и руки,
И душа в разгар разлуки
Все выпрашивает сна.
Бред собачий, звуки, лица…
Все смешалось в липкой тьме.
В переполненной больнице
Всем одно и тоже снится,
То же самое, что мне.
Август
Лето катит последние вроде недели,
Вот и Яблочный Спас отслужили, отпели.
Август бродит в садах, а дожди — стороною,
Яблок в этом году, будто перед войною.
Но я чувствую вечную жизнь пуповиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.
Яблок вкус соблазняет до райского хруста,
Слово может быть вещим, — считал Заратустра.
В этом мире, где все хоть чуть-чуть виноваты,
Слово может менять даже судьбы и даты.
Пусть все так же сгорают закаты рябиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.
И я в первую очередь и даже в третью
Все пытаюсь себя оправдать перед смертью.
И хочу передать на хвосте у сороки:
Что для вечности наши ничтожные сроки.
Ночь сочится сквозь узкие щели в заборе,
Тишина и покой на российском Фаворе.
Скоро осень, и кажется: что еще надо?
Август смотрит, как из Гефсиманского сада.
ТОБОЛЬСК
Темнота осыпается пеплом и плавится воск,
Чьи-то тени прошли, наклонясь к моему изголовью.
Падший ангел и тот покидает проклятый Тобольск,
Нынче залитый кровью, последнею царскою кровью.
Здесь теперь ни души, только красные звезды вокруг,
Я зачем-то пытаюсь прорвать этот адовый круг.
Если б кто-то любил меня или вернулся ко мне,
Я бы мог успокоиться в этой ужасной стране.
Но поверх расставаний, любви, добродетели, зла
Толстым слоем повсюду лежит, остывая, зола.
Пепел памяти кружит, срываясь с деревьев весной,
Прилипает к лицу, засыхает как будто короста…
И на площади Красной за красной кирпичной стеной
Дети цареубийц принимают парад у погоста.
***
Нет ни высших, ни низших начал.
Есть мольба о любимом из глотки,
Лишь реки сиротливой причал
И промокшие лодки.
Это кажется — к счастью летишь,
Вместо рук расправляются крылья —
Есть больницы и мрачных кладбищ
Безмятежность бессилья.
Все мы ходим по круглой земле,
Круг наш замкнут, и нет продолженья.
Есть лишь слабое чувство к зиме,
И к судьбе невезенье.
Остальное — все бредни умов
И приятных фантазий привычка —
Есть лишь ждущие двери домов
И ползущая тень электрички.
* * *
Ночь лежит возле самых локтей,
Шевельнуться боится.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные лица.
Где-то звуки хрустальных шаров,
Словно тайные вздохи,
Словно звуки любимых шагов
На любимом пороге.
Я над ними стою без затей,
Не лукавый, не мудрый.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные кудри.
Что им снится, какой чародей
И какие моря, пароходы?
Спят волшебные тайны детей,
Спят волшебные годы.
* * *
Когда скворца журчащий свист
Наполнит лунки перепонок,
Какой свободы ищет лист —
Из почки рвущийся ребенок?
Не той, когда дождинки груз
Напоминает, ударяясь,
И неба горьковатый вкус,
И поля вымокшего сладость.
А той, когда под лунный свет
Подставив желтую ладошку,
Он мне, как в обмороке, вслед
Еще помашет на дорожку.
Вернусь домой, где гол и чист,
Один-единственный средь прочих,
Ночного рабства просит лист
Тетрадный — истязанья строчек.
Безграмотный младенец Муз,
Хранящий под своею кожей
И жизни вкус, и смерти вкус,
И странный вкус, на сон похожий.
* * *
Нас Бог покинул — мы стали земными,
Мы ходим теперь по земле,
Нам грустно и между нами двоими
Лишь лист на стекле.
А было ведь время, когда мы любили,
Летали и ветер бил в грудь.
Осенней листвы золотистые крылья
Похожи на наши чуть-чуть.
Наверное, где-то в неведомых высях
Оставили мы свой приют.
…А здесь на земле только желтые листья,
Да грустные песни поют.
* * *
Кто жил в этом доме?
…Не знаю, не помню.
Меня еще не было,
Были снега,
И ветер гулял по остывшему полю,
И лошадь к деревне несла седока.
Кто жил в этом доме?
…Где тихо и тесно
От старых вещей
И от новых гвоздей,
Где сад за окном желтизною протеста
Шумит в ожидании долгих дождей.
Кто жил в этом доме?
Предтеча
Это все уходящее
Ни на час, ни на год,
Даже женщина спящая,
Приоткрывшая рот.
Лишь вчера обвинившая
За стихи, за грехи,
Через вечность простившая
Где-нибудь у реки.
Это все проходящее,
Уходящее вглубь
Моего настоящего:
Обескровленных губ,
Обессиленных мукою
Рук — писать и писать.
Перед страшной разлукою
Дальним облаком стать.
Это все проходящее
Через нас, дальше нас,
Угадать предстоящее
Через год, через час,
Может, женщина спящая,
Вот поэтому, друг,
Не буди настоящее
Громким шелестом рук.
* * *
Улетают грачи, журавли…
Мы уже на краю расставанья.
Удлиняются все расстоянья —
Обнаженной, как тело, земли,
Начинаются переживанья,
О которых не знать не могли.
За домами стога, да стога,
Осень пробует алые краски,
Там, где мы умирали от ласки,
Только дым… а ты все дорога;
У моей недописанной сказки
Раньше времени зло и снега.
Странный бред и холодный рассвет,
Крики птиц, улетающих к югу.
На столе, предвещающий муку,
Появляется женский портрет.
Так не мстят даже старому другу,
Позабытому в сумраке лет.
* * *
Дача. Ласковый ветер.
Веер из красных гвоздик.
Не торопился вечер,
Просто вздохнул — и возник.
Дым сигарет, на тетради
Пепел рассыпан. Сидим
Друг против друга. Во взгляде
То ли печаль, то ли дым.
Еле заметный шелест
Листьев, листков и травы.
И предзакатная прелесть
Кружится вкруг головы.
Так — допоздна, как до бездны —
Все бы шагать вкруг земли,
Если бы веткой не треснул
Поздний прохожий вдали.
* * *
Помнишь, мама,
Губастого мальчика,
На руках твоих птицей сидящего? —
Это я.
Двадцать три — это возраст
Неоконченной юности,
Не сложившейся жизни —
Совершаются те же глупости,
Но с надрывом и визгом.
Это возраст ушедшей гармонии
Между жизнью и тайной —
Как открытие снега и молнии.
Между жизнью и тайной,
Помнишь, мама, губастого мальчика,
На руках твоих птицей сидящего, —
Это я?
* * *
Путь за моей спиной зарос крестами,
Мне не спасти тебя.
Во всех словах, исторгнутых устами, —
Проклятье и мольба.
Подыскиваю полночью ответы,
Чтоб твой вопрос понять,
Я буду натыкаться на предметы —
И мучиться, и лгать.
Как я предам тебя, еще не ясно,
Но знаю поутру:
Быть грешником с тобою не опасно,
Пока я не умру.
Жизнь на земле не может быть другою:
Ни слаще, ни черствей.
На всех предметах, тронутых рукою,
Остался след гвоздей.
* * *
Я не буду курить, только чай с бергамотом — и все,
Только снег за окном, на окне — желтый томик Басё,
Только легкий сквозняк, только чай с бергамотом в стакане,
За окном только снег, только пачка «Пегаса» в кармане.
Я не буду курить, только томик Басё на окне,
Полумрак, тишина, только чайник на синем огне,
Только ночь и ночник, и железная узкая койка,
Одиночество давит в груди, одиночества столько!
Только чай и Басё, только снег, только снег, близкий к чуду,
Я не буду курить, я не буду, не буду, не буду…
21.09.08 г.
***
Счастье – это халтура,
Сказка, мечта, мура…
В общем, литература
От Фомы и Петра.
Ради любви де-юре
С вечера до утра
Искажена натура
Росчерками пера.
Рухнула арматура
Времени. Гаснет бра.
Стынет в дверях фигура
Женщины… Бред, жара.
– Здравствуй, моя Лаура,
С кем ты была вчера?
Кнопок клавиатура…
Сладкий ожог бедра.
Сбита температура
Холодом со двора.
И за спиной Амура
Завершена игра.
Неба ночная шкура
Рвется о край ведра.
Смотришь на время хмуро,
Шепчешь: – Прощай, пора.
Не пропадай, Лаура,
Волнами серебра.
Бог тебя создал, дура,
Из моего ребра.
* * *
Зимой в Крыму почти тоска, воспоминаний хмель,
И чаще прозе, чем стихам, отстегиваешь дань.
Уехать бы ко всем чертям за тридевять земель –
В Казань, Рязань, Тмутаракань… короче, в глухомань,
И пусть состарившийся Бог качает колыбель.
Зимою Крым со стороны похож на акварель.
Я помню этот сон во сне в разводах января:
Пастель двух обнаженных тел, струящихся в постель,
И виноградный свет луны в осколках янтаря…
Зачем мне через двадцать лет озябший Коктебель?
Зимою память слаще, чем из детства карамель,
И я сквозь горечь лет не раз заглядывал за грань
Своей любви, когда спешил за тридевять земель –
В Нахичевань, Назрань, Тайвань… в любую глухомань.
Но всюду Бог. Он до сих пор качает колыбель.
ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ
Мне холодно, мама. Январь
Безумствует, всеми забытый, –
Сжигает земной календарь
Недавно прошедших событий.
Теперь, после стольких потерь,
Вся здешняя жизнь — нелюдима.
Оскалилось время, как зверь,
В сугробе табачного дыма.
Теперь только маковый бред
Сжимает бессильное сердце…
Мне холодно, мама. И нет
Такого тепла, чтоб согреться.
* * *
Больничный сад почти совсем заглох.
И все сплелось: и место, и причина,
И волхв залетный, и летящий лох,
И ангел перелетный – made in china.
Летит листва на грязный тротуар,
И дети вновь играют в чьи-то игры:
И гонят прочь волхва, кричат ура,
Не зная, что уже приехал Ирод.
Но все сплелось: и век, и лох, и сад,
И свет звезды, и ангельское слово,
Как два тысячелетия назад.
Ничто не вечно и ничто не ново.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
(Венок сонетов)
1
Вот старый календарь моей души:
Дневник судьбы, старинный многотомник,
Запутанный, как дикие плющи,
В саду, где умер ласковый садовник.
И понял я, что, сколько не греши,
Не будет хуже… Клоун иль затворник,
Проснувшись утром, через подоконник,
В сад выпрыгнул, ищи теперь, свищи.
Я бросил дом, где не было тепла,
В нем только пыль по комнатам плыла
И не могла никак остановиться.
Когда-нибудь все это надоест!
…О том, что было и о том, что есть
Листает память мятые страницы.
2
Листает память мятые страницы,
На длинных крыльях следом прилетев.
Вдали пейзаж рябит кусочком ситца,
На расстоянии осиротев.
А рядом — зданье маленькой больницы
За тощими фигурками дерев,
Смотрю туда, на корточки присев,
Уверенный, что это тоже снится:
Старухи — в черном, санитарки, дети,
Свиданья в парке с узелками снеди
И тихие — снаружи — этажи.
Я вижу сон, навеянный недавним
Паденьем в бред, с одним напоминаньем —
Был жизни срок, замешанный на лжи.
3
Был жизни срок, замешанный на лжи,
С распутной торопливою любовью,
Где я с чужою женщиной грешил,
Прислушиваясь к нервному злословью.
И двойственности шут меня смешил,
Когда вернувшись под ночную кровлю,
Я разбавлял сознанье горькой кровью,
Отравленной в заплаканной тиши.
Угрюмой смутой окружала тьма.
Действительность, боясь сойти с ума,
Мне закрывала веки, смяв ресницы.
И не ждала, избавившись, назад
В свой грязный быт — миниатюрный ад,
Где я сумел лишь тенью повториться.
4
Где я сумел лишь тенью повториться,
Неповторимых судеб нынче нет.
Они все там, где дальние зарницы
Чужим теплом коснулись детских лет.
Там мальчуган, испуганный как птица,
Смотрел вокруг на самодельный бред
Людей, вещей… И плакал, видя свет
Иной, но недоступный чтоб напиться.
Тогда отбросив тело на газоны,
Тень стала плотью, изменив законы,
Что были для нее не хороши.
Явь заменив видением фатальным,
Она меня не мучила страданьем
В закрытой для чужих сердец глуши.
5
В закрытой для чужих сердец глуши
Мои обиды наполнялись хламом,
Пространство стригли острые стрижи,
Цветы темнели, забродив нектаром.
И запах яблок (только им дыши)
Повсюду плыл в мальчишестве упрямом.
Вовсю горел закат пасхальным храмом,
В котором не осталось ни души.
И обжигая визгами язык,
Шесть чувств спешили, помня про живых,
От прежде данных клятв освободиться.
А вместо смерти с четырех сторон
Птенцами всех кладбищенских ворон
Росли грехи вороньей вереницей.
6
Росли грехи вороньей вереницей,
Стряхнув силки теперь бессильных мук.
Пространство, будто космосом дымится,
Ничем не заземленное вокруг.
Мне было странно видеть, как двоится
Ночной пейзаж, как пропадает звук,
А яблоко, скользнувшее из рук,
Не торопилось падать и катиться.
И соблазняя счастьем — все забыть,
Ползла под кожей, пожирая стыд,
Змея измены — разума убийца.
Войдя чужой энергией в меня,
Сливалась темень с заревом огня,
А время только в прошлое стремится.
7
А время только в прошлое стремится,
Расплющивая тяжестью веков
Младенцев недоразвитые лица
И высохшие трупы стариков.
Кривился мир, перемешав границы
Растений, насекомых, облаков,
Освобождая память от оков
Воспоминаний, переставших биться.
И я не узнавал своих владений,
Как будто здесь за час сто поколений
Прошло. Их не догнать, как не спеши.
Однако всякой жизнью правит тайна —
Вдруг дождь пошел почти горизонтально
По выпуклому полю спелой ржи.
8
По выпуклому полю спелой ржи,
Простоволоса и едва одета,
Шла женщина ко мне сквозь миражи,
Возникнув из библейского рассвета.
За ней ползли развратные ужи,
Не ведая в желаниях запрета,
Все страсти испытав… И только эта
На их не соглашалась кутежи.
Она прошла по утреннему саду,
Доступная единственному взгляду,
Промокшая под дождиком насквозь.
Все яблоки созрели, как попало,
Потом одно качнулось и упало,
Но треснула внутри земная ось.
9
Но треснула внутри земная ось!
Сон вылился источником нечистым.
И я увидел сквозь внезапность слез,
Что этот сад жил шелестом и свистом.
Здесь каждый лист любовь в природу нес,
А всякий воробей здесь был горнистом
Гармонии. За облаком волнистым
Катился в небо солнечный обоз.
Еще хранил в себе я ночи ношу,
Но облепили запахи мне кожу,
Как брызги из-под мельничных колес.
И кулачками в плоть мою стучали…
Стремительней, чем кажется вначале,
Рассвет распространился вкривь и вкось.
10
Рассвет распространился вкривь и вкось
С неопытною силой вдохновенья,
Затягивая взглядом в свой наркоз,
Где сжались в точку голые виденья.
От кончиков ногтей и до волос
Опять смущал соблазн грехопаденья,
И стебель возбужденного растенья
Из живота желанием пророс.
Чужой всему и разобщенный весь,
Я сам себе доказывал, что здесь
Не надо доверяться сновиденью.
Но падал сверху свет под тем углом,
Когда сомненья держат на потом,
И плоть боролась с ускользавшей тенью.
11
И плоть боролась с ускользавшей тенью,
Вживаясь в оболочку бытия,
Стремясь во всем к свободному движенью
То облаков, то ветра, то ручья.
Подобно молодому нетерпенью,
По жилам разбежалась боль моя.
Свое предназначенье не тая,
Судьба опять соединилась с нею.
Я представлял себя уже в дороге,
Где тень покорно мне оближет ноги…
Но как воображению не лги,
Ему одной действительности мало.
И зренье эту жизнь воспринимало
Сквозь призму счастья, словно сквозь стихи.
12
Сквозь призму счастья, словно сквозь стихи,
Погибший мир, воскреснув идеалом,
Из прошлого стремился, вопреки
Пророчествам, толпящимся за садом.
Две линии, скользнув из-под руки,
Соединились правильным овалом.
Я понял — это было лишь началом,
Закончились мои черновики.
Из трещины, прошедшей вдоль ограды,
Вернулись все названия и даты
И были их дыхания легки.
За ними вслед под выдохи и вдохи
В стремительной ребячьей суматохе
Все возвращалось на свои круги.
13
Все возвращалось на свои круги,
Как в прошлый раз, но только без проклятья.
И верилось, что сроки велики
От люльки — до последнего объятья.
Явились судьбы, как проводники,
Средь них особо выделилась чья-то —
Не страстью, а желанием зачатья.
И я переступил через грехи.
Старухи и младенцы на руках
По венам плыли с тайной на устах
Наперерез привычному теченью.
Потом они заканчивали путь,
Пройдя сквозь сердце и вливаясь в грудь
Любовью, равной смерти и рожденью.
14
Любовью, равной смерти и рожденью,
Наполнен я, как музыкой — труба,
Доверившись земному притяженью
И неземному воздуху у лба.
Соединив две вечности, паденью
Не преданы ни гений, ни толпа.
…Я два тысячелетья за тебя
Сегодня отдал высшему мгновенью.
А ты вздохнула зябко у порога:
— Одной любви для этой жизни много.
И в дом вошла, в котором я не жил.
Но клялся я, что нашей жизни хватит
И в дом занес единственную память:
— Вот старый календарь моей души.
15
Вот старый календарь моей души.
Листает память мятые страницы:
Был жизни срок, замешанный на лжи,
Где я сумел лишь тенью повториться.
В закрытой для чужих сердец глуши
Росли грехи вороньей вереницей,
А время только в прошлое стремится
Вдоль выпуклого поля спелой ржи.
Но треснула внутри земная ось!
Рассвет распространился вкривь и вкось,
И плоть боролась с ускользавшей тенью.
Сквозь призму счастья, словно сквозь стихи,
Все возвращалось на свои круги
Любовью, равной смерти и рожденью.
* * *
Я найду, где кончается круг,
Он кончается где-то,
Как летящий по воздуху звук
Или луч, оторвавшись от света.
Среди всяких неправедных дел
Состояние есть не из лучших:
Долгий сон — это тоже предел,
Только он для уснувших.
Если резко с дороги свернуть,
Обнаружится гибельность знака…
Вот уже проясняется суть,
Возведенная нами из праха.
Эхо кружит… Оглохнув на треть,
Я спешу из пространства, конечно.
Я нашел, где кончается смерть,
Все, что дальше, — уже бесконечность.
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=488479
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=496996
ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580691:
КАЙФ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580520
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
СОЛО НА РОЯЛЕhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=575083
КОЛОБОК-ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573921
Внуки Ра
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573474
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=572148
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=571826
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=570593
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=569224
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900 http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=565809
ЗЕЛО БОРЗОhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=564307
РОГ ИЗОБИЛИЯ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=561103
| БОМОНД
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=553372 |
| ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=549135 |
| КаТаВаСиЯ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=536480 |
| КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=534005 |
| ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=531424 |
| ФОРС-МАЖОРhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=527798 |
| СИБИРСКАЯ ССЫЛКАhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520612 |
| СЧАСТЛИВАЯ СТАРОСТЬhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520121 |
| АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив”
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=510444 |
| 5-й УГОЛ 4-го ИЗМЕРЕНИЯhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=507564 |
. Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ, Елена КАЦЮБА, Николай ЕРЁМИН, Эльвира ЧАСТИКОВА, ВАЛЕРИЙ ПРОКОШИН
Москва – Обнинск-КрасноярсК
2024
ООО
Альманах Миражистов
СОДЕРЖАНИЕ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ, Елена КАЦЮБА, Николай ЕРЁМИН, Эльвира ЧАСТИКОВА, ВАЛЕРИЙ ПРОКОШИН
Москва – Обнинск-КрасноярсК
2024
КрасноярсК
2024
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ, Елена
Автор публикации
