Пан и Аполлон

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ПАН,  бог лесов и полей.
АПОЛЛОН, бог света и искусств.
СИРИНГА,  дриада, возлюбленная Пана.
СИЛЕН, сатир, друг Пана.
ЭРАТО, муза любовной поэзии.
ТОРГОВЕЦ посудой.
ТОРГОВЕЦ шерстью.
ДЕВУШКА, гитаристка.

КАРТИНА ПЕРВАЯ.
Раннее утро. Безлюдный рынок в древнем городе. Торговец глиняной посудой расставляет на земле свой товар. К нему подходит торговец шерстью, затем Силен.
ТОРГОВЕЦ посудой.
Вы слышали о Марсии?
СИЛЕН.
Несчастный!
ТОРГОВЕЦ шерстью.
Несправедлив такой жестокий суд!
ТОРГОВЕЦ посудой.
Уста сомкните! Разговор опасный
закончим: вдруг услышат — донесут…
СИЛЕН.
Да, жалко парня… Марсий мне сродни.
ТОРГОВЕЦ посудой.
Потише, уважаемый, немного… (Увидев вдали Аполлона, сопровождаемого музами, падает на колени, громко.)
Пусть небо вечно продлевает дни,
В которые приветствуем мы бога!
Хвала тебе, дельфиец светлоокий!
СИЛЕН. (презрительно)
Не ползай! На Олимп не позовёт
Вкусить нектара выродок жестокий.
ТОРГОВЕЦ шерстью.
Пусть мойра нить судьбы его порвёт!
(Неожиданно к ним подходит Пан, закутанный в плащ, прислушивается к беседе.)
ПАН.
Да расскажите толком, что стряслось?
СИЛЕН.
Ты, Пан, сюда в недобрый час вернулся.
ПАН.
Недаром сердце вещее рвалось…
Где Марсий? С ним я, видно, разминулся.
(Торговец шерстью и торговец посудой, переглянувшись, отходят, Силен уводит Пана ).
КАРТИНА ВТОРАЯ.
(Лесная поляна. Силен продолжает разговор.)
СИЛЕН.
Боюсь, что разминулись вы навек…
ПАН.
Ты говоришь назло, меня пугая?
СИЛЕН.
Я говорю, что Марсий — человек,
Который мёртв. Твоя судьба другая.
ПАН.
О смерти друга расскажи, старик!
Прости, что память слабую тревожу.
СИЛЕН.
Я помню только страшный, дикий крик,
Когда с него живьём сдирали кожу.
ПАН.
Кто? Кто такое сделал?!
СИЛЕН.
Аполлон.
ПАН.
Певец кровавый! Солнечный убийца!
А я к нему таскался на поклон,
Приветствовал потомка Олимпийца!
В чём состояла Марсия вина,
Повлёкшая такое наказанье?
СИЛЕН.
Его свирель была побеждена
Кифарой Аполлона в состязанье.
ПАН.
И всё?!
СИЛЕН.
Сердца бессмертных зависти полны –
Они успеха нам простить не могут.
И те из нас, кто в чём-то равен богу,
Погибнуть в цвете лет обречены.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ.
(Темный храм. Пятно света падает на фигуру сидящего Аполлона.)
АПОЛЛОН.
Глухая пустота меня тревожит,
И песни замирают на губах,
И день сегодня так бесцельно прожит,
Как будто я земной ничтожный прах.
Мне не отмыть багровых  липких рук
В морской волне и в пенистом потоке.
Не для меня простое слово «друг» –
В своей печали боги одиноки…
(Слышится протяжный вздох и жалобный звон струны.)
Кто здесь? Я думал, что сижу один.
ЭРАТО.
Я тень твоя, Эрато, господин!
АПОЛЛОН.
Зачем пришла? Где остальные восемь?
ЭРАТО.
Стоят на страже: враг хитёр и грозен!
АПОЛЛОН.
И все, как ты: в доспехах и с мечами,
С отрывистыми громкими речами,
Готовые, презрев свою природу,
Безжалостно сечь головы народу?
ЭРАТО.
Изволь без гнева выслушать ответ.
Для муз ты предводитель, Мусагет.
Надеюсь, нам ты должное воздашь:
Каков ты сам, таков и облик наш.
АПОЛЛОН.
Уйди, тебя терпеть невмоготу!
ЭРАТО.
Слов, не прикрытых лестью, наготу
Терпеть не можешь? Что ж, уйду отсюда.
(Про себя)
Раскаяние — новая причуда!

КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.
(На Аполлона внезапно бросается с ножом Пан.)
ПАН.
Вот так!

АПОЛЛОН.
(Сбивает Пана с ног.)
На лай щенков всегда плюют, смеясь.
Ничтожество! Божественная грязь!
Когда б не иго тяжких братских уз…
ПАН.
Не прячься за чужие спины, трус!
АПОЛЛОН.
Так ты красивой смерти захотел?
Но это, мой дружок, не наш удел.
Мы будем жить так долго, что сто раз
Изменится вокруг земли обличье.
Забудет и опять прославит нас
Народов и племён многоязычье.
Пойми, удел бессмертия таков,
Что участь смертных радостней и легче:
Застынем в камне мы, и пыль веков
Загаром тронет мраморные плечи…
ПАН.
От жалости к себе ещё заплачь!
Смешно, когда витийствует палач.
АПОЛЛОН.
Молчи, полуживотное!
ПАН.
О да!
Рога, копыта – вот моя беда.
Твоя же в том, что долгие века
Тебя терзает зависти рука
Железными когтями, и раба
Последнего  – отраднее судьба.

КАРТИНА ПЯТАЯ.
(Лесная поляна. К сидящему Пану легко подбегает Сиринга, ладонями закрывает ему глаза.)
ПАН.
Мох скрадывает звук твоих шагов,
Иль ты порхаешь легче вешних птиц?
Я знаю: сотни крошечных богов
Мечтают спать в тени густых ресниц.
Скажи, как искупить свою вину
В том, что тоска улыбку  не щадит,
В том, что оставил я тебя одну,
Что я бываю скучен и сердит?
СИРИНГА.
Нет, нет, любимый, ты не виноват!
Но все вокруг невольно замечали,
Что танцам нимф, сатиров и дриад
Не разогнать туман твоей печали,
Когда сидишь один ты у оливы,
Где с Марсием стада пасли вы.
ПАН.
Я не привык ещё к таким утратам:
Он был хорошим другом, верным братом…
Кляну свою судьбу, что не могу,
Убив убийцу, отомстить врагу.
Теперь ты знаешь, кто всему виной –
Тень Марсия нависла надо мной.
СИРИНГА.
Борись его оружием.
ПАН.
Каким?
СИРИНГА.
Которым сам дельфиец одержим.
ПАН.
На поединок вызвать кифареда,
Который создал музыку саму?
Спроси любого – скажет, что победа
Заведомо достанется ему.
СИРИНГА.
Не думай о победе – верь в себя,
Как верю я, что ты бесстрашный воин.
ПАН.
Ты говоришь так, милая, любя.
Такой любви пастух твой недостоин.
На чём играть? Свирель моя плоха…
СИРИНГА.
Свирелью стану я для пастуха.
Иди к реке, любимый, срежь тростник
И сделай семиствольную цевницу.
В ней голос мой прославит каждый миг
И для тебя навеки сохранится.
Так не забудь же девушки простой,
Любившей бога…
(Убегает.)
ПАН.
(Бросается вслед.)
Стой, Сиринга, стой!

КАРТИНА ШЕСТАЯ.
АПОЛЛОН.
Так, значит, стала тростником дриада,
Чтоб петь свирелью у него в руках?
Я с детства презираю это стадо,
Живущее в лесах и родниках.
Сатиры, фавны, нимфы и дриады,
Пегаи, альсеиды, ореады
Богам Олимпа часто непокорны,
Коварны, недоверчивы и вздорны.
Давно пора покончить с ними, но
Мне Зевсом то навек запрещено.
ЭРАТО.
Что ты прикажешь, господин?

АПОЛЛОН.
Эрато,
Ты песнями любовными богата.
Так сочини ещё одну, и в ней
Для Пана чёрной краски не жалей:
Пусть жертвой гнусной похоти его
В ней будет эта жалкая дриада.
Толпа глупа, толпе развлечься надо,
А больше ей не нужно ничего.
Придумай же куплеты погрязней!
ЭРАТО.
Спокоен будь, владыка наших дней!
Ведь песня омерзительно грязна,
Когда невинных пачкает она.
АПОЛЛОН.
И прикуси язык несдержанный, иначе,
Лишившись матери, дитя твоё заплачет.
(Уходит.)
ЭРАТО.
Сложу я и другую песню, где
Всем расскажу о девичьей беде
Прекрасной Дафны, в лавр превращённой,
От притязаний бога защищённой
Корой древесной. Вот мой, Аполлон,
Подарок и почтительный поклон!
КАРТИНА СЕДЬМАЯ.
(Рынок в древнем городе.)
ТОРГОВЕЦ посудой.
(Обращаясь к зрителям, громко.)
Сюда! Ко мне! Тьма-тьмущая новинок!
(Обращаясь к стоящим рядом, приглушённо.)
Что слышно? Чем закончен поединок?
СИЛЕН.
Победой Аполлона, как всегда.
ТОРГОВЕЦ шерстью.
А судьи кто?
СИЛЕН.
Мегеры из гнезда
Светлейшего убийцы-кифареда.
ТОРГОВЕЦ шерстью.
Все музы, значит… Лёгкая победа!
ТОРГОВЕЦ посудой.
Что с нашим Паном? Где сейчас он сам?
СИЛЕН.
С Олимпа изгнан, бродит по лесам.
ТОРГОВЕЦ шерстью.
Теперь ему нести позора бремя?
СИЛЕН.
Как знать? Через века рассудит время…

КАРТИНА ВОСЬМАЯ.
(На сцене девушка в современной одежде. Аккомпанируя на гитаре, она произносит речитативом.)
Пан козлоногий, память о друге и деве храня,
Стал состязаться в искусстве игры с Аполлоном.
Нежные звуки свирели, печалью звеня,
Плыли, не зная преград, по задумчивым склонам.
В гимнах бессмертных богов воспевал кифаред,
И потому Аполлону победа досталась.
Пана прогнав, наложили на песни запрет:
Вечные боги не могут испытывать жалость.
Пан опечаленный бродит с тех пор по лесам,
Нимф и сатиров маня семиствольной  цевницей.
Звуки её – справедливый укор небесам.
Слышишь, косматый? Я буду твоей ученицей!
(Возникает и растёт силуэт Пана. Слышатся звуки свирели.)