Очевидно, что начинающие писатели для того, чтобы таковыми называться, стремятся создать нечто основополагающее из тонких материй миропорядка, которые потом, после признания гениальности автора, надо надеяться, станут фундаментом отечественной литературы. Ну обязательно, как некоторым из них думается, это должен быть роман с заумными мыслями и глубиной взора, направленного в самое нутро человеческой сущности.
Хрень полная!
Правда и простота – вот те самые принципы прекрасного, цепляющие душу и оставляющие в ней глубокий след навсегда. По моему убеждению, рассказывать надо о людях и их поступках, поняв которые, читатель самостоятельно сделает необходимые для себя выводы – что-то примет, что-то отвергнет, но при этом обязательно пополнит хромосомой прочитанного и, стало быть, косвенно пережитого, свою спираль жизни.
Однако, в отличие от тех же спиралей ДНК, человеческие судьбы в одно лекало уместить сложно. Ну да, общий алгоритм, конечно же, существует: родился, пошёл в детсад, затем – школа, потом – сознательная жизнь (у кого как получится), может быть, женился, детей завёл, работа любимая или не очень, взрослость (читай – зрелость), и почти сразу – пенсия и старость, которая, Бог даст, пройдёт под знаком улыбки от воспоминаний счастливых мгновений прожитого.
Само собой, разнообразие вариантов бесконечно, но все они, если волчок жизни побыстрее раскрутить, практически незаметны – фьють, и уже грустная музыка Шопена выковыривает слёзы у твоих родственников на прощальной церемонии.
А знаете, что надо сделать, чтобы эту юлу остановить? Надо стать счастливым здесь и сейчас! То есть, не грустить о прошлом, о его мгновениях, не мечтать о будущем, представляя себя кем-то другим, а жить сегодняшним днём, этой секундой, получая от неё дарованное судьбой удовольствие.
Представляю, что сейчас вы скептически улыбнётесь и скажете: ну-ну, видали мы таких оптимистов… Жизнь-то, мол, она вона какая – рассудительного подхода к себе требует, понимания необходимости стабильности, наращивания благосостояния. Ведь, как ни верти, о завтрашнем дне думать нужно. А иначе что? Зубы на полку? Поэтому – пошёл бы ты на хер, мил человек, со своими советами…
Знаете, и пойду. По крайней мере, спорить не стану, а расскажу об одном человеке, который вошёл в мою жизнь в детстве, да там навсегда и остался…
Рос я в прекрасном городском районе «Сады». Такие сейчас называют «спальными» – производственных предприятий и заводов там не было, только школа, пара детсадов и несколько магазинов. Ещё были те самые яблоневые сады, в честь которых, собственно, несколько кварталов пятиэтажек и получили общее имя, отдающее свежестью весны и ароматами августа. Конечно же, именно там большинство из нас, детей и подростков, проводили всё своё свободное время. И не мудрено! Ведь высокие деревья «раек» и в редких случаях «антоновки» располагали не только к играм, но и к умиротворяющим мечтам.
Компания у нас была небольшая – постоянных всего-то пацанов пять. Другие сверстники одиннадцати-двенадцати лет то прибивались, то откалывались. Дело в том, что город в то время строился хорошими темпами, расширялся и раздувался – как Микки Маус, нарисованный на воздушном шарике, в итоге превращаясь в пузатенького уродца – в разные стороны. Поэтому и народ по большей части уезжал в новые высокие дома, а на их место заселяли тех, кто давно в очереди на жильё стоит. Забегая вперёд, скажу, что и наша семья по такой же схеме в другой район перебралась спустя несколько лет после этой истории.
Ну а пока…
Пока этот островок счастья жил и дышал. Несмотря на заброшенность и забытость…
Это произошло примерно в середине августа: жара уже спала, но вечернее тепло ещё позволяло поваляться на не успевшей остыть земле.
В тот вечер мы – я, Димка Петрушков, Мишка Земляков и Серёга Угаров –строили планы о запуске в небо очередной самодельной ракеты, созданной моим соседом – заумным очкариком Ракитиным (случайное совпадение фамилии как тогда казалось, было в тему!) – состоящей из карандаша с вычищенным грифелем, набитого изнутри серой от спичек. Разумеется, были и хвостовые крылья, склеенные из толстой бумаги. Несмотря на то, что первые два «полёта» завершились неудачей на стадии запуска – ракета-карандаш, фыркнув дымом, не взлетев, падала на бок – надежда на удачный исход в этот раз сохранялась.
– Да нет, выше метра всё равно не взлетит, – высказал сомнения Серёга, откусывая яблоко.
– Почему это? – Мишка Земляков перевернулся на живот, подмяв очередной островок густо-зелёной травы.
– А потому, – Угаров прожевал, – что наш Ракитин болван самый настоящий!
Тут уже я вмешался:
– Сам ты болван! Критиковать-то мы все горазды. Это вместо того, чтобы помочь ракету строить…
Серёга недоеденное яблоко в кусты запулил, сел, облокотившись обеими руками на колени.
– Игорь, вот ты сам посуди – чем эта ракета будет отличаться от двух предыдущих, а?
Я задумался:
– Ну, во-первых, в этот раз карандаш почти в два раза толще, и, следовательно, «топлива» в него залезет куда как больше…
– И качество серы лучше! – Димка Петрушков, изменив положение тела, тоже сел. – Вот, смотрите.
Порывшись в глубине кармана трико, он вытащил коробок спичек.
– Вот, зелёненькие.
Действительно, на дне прямоугольной картонной коробочки с надписью на лицевой стороне «Фабрика Верхний Ломов» лежала одна единственная спичка с головкой цвета майской листвы.
– Остальные я Ракитину отдал, – продолжил Димка, – для ракеты. Эти спички горят ярче и сильнее обычных, значит, и мощности у них будет больше. Ракитин это подтвердил.
Мишка по сторонам внимательно посмотрел:
– Кстати, а где он сам-то? Уже полчаса как прийти должен.
В ту же секунду зашевелились ближайшие к нам кусты, из которых вначале появились очки в толстой пластмассовой оправе, а затем лицо самого Ракитина.
– Здесь я, – произнёс наш друг. – Только я не один…
Следом за ним из зарослей появился на вид глуповатый, вечно улыбающийся и почему-то всегда чем-то довольный местный чудик, которого все звали Витюша. При этом его возраст явно не соответствовал прозвищу – на вид Витюше было далеко за двадцать, а комплекцией он напоминал фигуру Ивана Поддубного в лучшие годы жизни. Сам он работал вроде бы каким-то помощником дворника из ЖЭКа, и поэтому постоянно возил с собой строительную тележку на одном колесе с двумя ручками.
Честно говоря, мы все давно уже поняли, что Витюша – так сказать, не от мира сего. Нет, в буквальном смысле дурачком он не был – то есть, слюни пузырями не пускал и вполне понятно формулировал мысли, но был до невероятности безобидным! Например, как-то раз он расплакался, когда увидел – что мы делаем с пойманной в пруду лягушкой. И никакие доводы о том, что то же самое с этим млекопитающим делают все дети на уроках биологии, не подействовали – Витюша, размазывая по щекам слёзы, сидя около своей неизменной мусорной тележки, приговаривал:
– Ну зачем вы так… ей же, несчастной, больно… не надо… потерпи, милая моя…
И так далее.
Забегая вперёд, скажу: до сих пор, вспоминая Витюшу и его слёзы по лягушке, я избегаю ловить рыбу из прудов и озёр, ведь, не дай Бог, на крючок попадётся какое-нибудь квакающее существо, которому, и правда, от этого будет очень больно.
Хотя, возможно, причина моей нелюбви к рыбалке в другом – в памяти о нашем странном богатыре, которому все мы обязаны жизнью…
Но обо всём по порядку.
– Ты где так долго был? – Угаров поднялся на ноги, на Витюшу кивнул. – И этого зачем с собой притащил?
Ракитин очки на переносице повыше подвинул.
– Он сам за мной привязался, – вздохнул. – Куда от него денешься? Пусть смотрит. А долго потому, что запал делал.
И из глубины нагрудного кармана выудил два соединённых между собой стержня от шариковой ручки:
– Вот, – продолжает, – я их тоже серой набил.
Петрушков поближе подошёл, голову пониже опустил.
– А зачем он нужен, запал этот? – спрашивает.
– Димка, глупая твоя голова, – Ракитин еще раз вздохнул, – он для того, чтобы от ракеты отбежать успеть. А то вдруг взорвётся.
Витюша в это время поверх наших голов конструкцию рассматривал. Затем тихо так, еле слышно сказал:
– Ребята, может, тогда не надо, чтобы взорвалась-то? А?
Серёга Угаров его успокаивающе по плечу похлопал:
– Не ссы, каланча, ты вон какой здоровый, до тебя уж точно не долетит!
Тем не менее, Витюша отошёл обратно к кустам и уже оттуда стал наблюдать за нашим приготовлением.
– Так, – Ракитин расстегнул сумку с ремнём через плечо, с которой в школу ходил, во всю ширину которой было изображено лицо первого космонавта Юрия Гагарина, – приступим…
Вначале он извлёк оттуда что-то похожее на мини-треногу с отверстием посередине.
– Вот это будет пусковая установка, – пояснил Ракитин. – В эту дырку мы ракету установим и через запал её подожжём. В это время мы все должны будем за яблони спрятаться…
– На фига? – поинтересовался Димка Петрушков.
Ракитин опять очки на переносице поправил:
– Как «на фига»? Ты что, совсем что ли ничего не понимаешь? Шарахнуть так может, что мало не покажется!
Угаров в голос засмеялся:
– Ага, щас, шарахнет! Разве что зашипит как твой кот облезлый когда ты у него колбасу отнимаешь, и всё!
Отвечать на издёвку Ракитин не стал и, нагнувшись, принялся выдергивать траву по кругу для оборудования стартовой площадки.
Еще через несколько минут всё было готово к запуску – карандаш, обёрнутый фольгой из сигаретной пачки, в основании с тремя широкими крыльями, формой напоминающими росчерк Зорро, блестящим колпачком от шариковой ручки смотрел в синее августовское небо. К соплу ракеты Ракитин приделал тот самый запал из стержней и, отойдя на два шага, с удовольствием рассматривал созданную им конструкцию.
На некоторое время мы все застыли словно космические скафандры, выставленные стройным рядком в соответствующем павильоне на ВДНХ, переживая торжественность момента и предвкушая радость эксперимента. Витюша, глядя на нас, как всегда улыбался, думая о чём-то своём.Петрушков достал тот самый коробок с одной спичкой и молча протянул его Ракитину. Тот как бы встрепенулся, поправил очки, и выдохнул:
– Ну что, поехали?
Мы переглянулись.
– Давай, конструктор, поджигай, – Угаров легонько подтолкнул его в сторону ракеты.
Ракитин присел перед ней на колени и, достав единственную спичку, чиркнул. Зелёная серная головка, и правда, вспыхнула ярко и разгорелась большим пламенем. Наш друг поднёс его к самодельному запалу, который фыркнув дымом, тут же погас.
– Ничего-ничего, это бывает, у меня для таких случаев отцова зажигалка есть, – Ракитин поднялся и взял в руки сумку, из кармашка которой вынул металлический квадрат бензинового «Зиппо», оставшегося ему в наследство после рано ушедшего из жизни родителя, служившего в авиации на Дальнем Востоке. – Сейчас всё получится…
Затем снова опустился на колени перед ракетой и отсоединил стержни с серой, которые должны были играть роль бикфордова шнура.
Никто из нас не успел хоть как-то среагировать и что-то крикнуть в тот момент, когда юный изобретатель поднёс пламя зажигалки прямо к соплу набитого серой карандаша –в ту же секунду коротко бабахнуло и Ракитин, схватившись за лицо, упал спиной на землю. И только потом раздался его сумасшедший крик.
Первым из нас к нему подбежал Витюша. Он силой расцепил руки Ракитина и в самом центре правой линзы очков мы увидели торчащий металлический наконечник от ручки, который ещё минуту назад был верхней частью карандаша. Стекло окуляров разбилось, и осколки глубоко впились в сам глаз, вокруг которого как-то слишком быстро образовалось кровавое озеро. Второй глаз Ракитина бегал из стороны в сторону, пытаясь заглянуть за переносицу. Сам он уже не орал, а судорожно всхлипывал, слизывая языком стекающие к подбородку красные ручейки.
Витюша положил Ракитинскую голову себе на колени и, поглаживая его по волосам своей огромной ручищей, стал дуть на залитое кровью лицо. Потом осуждающе посмотрел на каждого из нас:
– Ну, я же говорил, что не надо этого делать, нельзя баловаться так…
Затем Витюша дотронулся до меня и пробасил:
– Игорь, там тележка, давай её сюда…
Серёга Угаров меня опередил и первым бросился к кустам. Следом зашевелились и все остальные – картинка как бы стронулась с места, поляна между яблонями наполнилась бестолковой суетой.
– Перевязать его надо, – кричал Мишка Земляков, стаскивая с себя футболку.
– В таких случаях вообще нельзя пострадавшего трогать, – громко спорил Димка Петрушков. – Там у него что-то сдвинуться может и всё!
– Что – «всё»? – я в этот момент чуть не плакал и орал, обращаясь непонятно к кому. – Там таксофон на остановке есть, надо туда бежать, «скорую» вызывать.
Витюша в это время поднял на руки уже потерявшего сознание Ракитина и аккуратно положил его в свою мусорную тележку.
– Не успеет ваша «скорая», – пробубнил себе под нос дворник. – Я бегом до больницы его сам довезу, быстрее получится.
И правда, через две улицы от садов на Кронштадской располагалась детская поликлиника, в которой, разумеется, кто-то из врачей обязательно должен бы находиться. Витюша подложил скомканную Мишкину футболку Ракитину под голову и, развернувшись на тропинку, ведущую в сторону дороги, вначале медленно, стараясь объезжать кочки, затем всё быстрее, неуклюже подбирая шаг и уворачиваясь от веток деревьев, побежал.
Я и Угаров старались бежать рядом с тележкой, периодически придерживая руками мотающегося из стороны в сторону истекающего кровью Ракитина.
Выскочив к ближайшей пятиэтажке, Витюша резко свернул на проезжую часть, по которой ехали редкие автомобили. Один из них, заметив нашу компанию, загудел клаксоном.
– Ничего, объедут, – сам себе сказал Витюша, и, ближе прижавшись к обочине, продолжил свой бег.
За поворотом дорога пошла в горку и передвигаться стало труднее, но успокаивало то, что мы преодолели уже больше половины расстояния.
Впереди завиднелась остановка общественного транспорта, на которой в это время стояла рогатая махина троллейбуса.
Угаров на ходу крикнул:
– Давайте на тротуар свернём!
Витюша, вытерев пот на лбу одной рукой, ответил:
– Там нехорошо ехать будет, народ ходит, не успеть можем…
А прохожие нас уже заметили, остановились, пальцами в нашу сторону показывают, не поймут – что же такое происходит.
Действительно, разобраться в происходящем было сложно – пять подростков, один из которых, свесив ноги до асфальта, перепачканный кровью, лежал в тележке, другой – по пояс раздетый бежал впереди вытаращив глаза, остальные – потные, испуганные и взъерошенные, мчались рядом, а в самом центре процессии – здоровенный детина, внешний вид которого, несмотря на простоту выражения лица, вызывает опасения. Ясно было одно: происходит что-то нехорошее и, возможно, даже страшное.
И оно случилось!
Как потом оказалось, водитель того самого троллейбуса в определенную минуту решил поменять графитовую вкладку на одном из «рогов», и, соответственно, вышел из салона. Только вот то ли тормоза он не зафиксировал, то ли по какой-то другой причине, но троллейбус вдруг стронулся с места и покатился назад. Прямо на нас!
Расстояние сокращалось слишком быстро и до столкновения с компанией оставалось всего лишь несколько метров. Свернуть в сторону мы уже не успевали…
– Держи!!! – что есть мочи закричал Витюша.
Угаров снова отреагировал раньше меня и перехватил ближнюю к нему рукоятку тележки, которая шатнулась в мою сторону, из-за чего Ракитин чуть ли не выпал прямо под колёса железной махины. Тут и я, сильно ударившись ногой о бордюр, успел схватиться со своего бока. Сам Витюша в это время с разбега и со всего маха, обогнав нас, всей своей силой и мощью, выставив руки, буквально врезался в заднюю часть троллейбуса! При этом откуда-то из его богатырского тела послышалось самое настоящее рычание:
– Стоять, сволочь! – и дальше, упираясь сандалиями об асфальт: – Не отдам! Это мои друзья, моя семья… Не дам!..
Мышцы под рубашкой с коротким рукавом вздулись, лицо от напряжение покраснело и уже из глуповатого улыбчивого превратилось в лицо витязя, сражающегося с шеститонным чудовищем.
Конечно же, силы равными не были, но этих мгновений хватило, чтобы мы все – Мишка Земляков, Димка Петрушков, Серёга Угаров и я вместе с бесчувственным Ракитиным успели свернуть в сторону.
– Бегите!!! – ещё раз закричал Витюша. – Я подержу!..
Только спустя какое-то время я понял, что наш дворник уже не мог уйти в сторону – если бы в ту секунду Витюша отпустил троллейбус, то он его и нас заодно просто бы переломал и смял. Как фантики от конфеты.
…Перед первым днем нового учебного года Ракитина из больницы выписали. Под очками у него была повязка, прикрывающая правый спасённый докторами глаз, но в целом он выглядел бодро и, можно сказать, хорошо.
После торжественной линейки, на которой выступила наша директриса Нина Николаевна, именно он первым заговорил о том, о чём думал каждый из нас.
В тот момент мы впятером сидели на лавочке около школы и, не сговариваясь, глядели на несколько букетов, которые мы так и не подарили своим классным руководительницам.
– Ребята, – Ракитин по очереди посмотрел нам в глаза. –Может, пойдём?
– А твои цветы где? – спросил Мишка Земляков, отвернувшись в сторону.
– А я ему кое-что другое подарю, – Ракитин поправил на переносице новые очки. – Его мечту…
Уже на кладбище наш друг рассказал, что Витюша тогда за ним увязался потому, что единственной его мечтой в жизни было – посмотреть как к звёздам улетает такая маленькая и вроде бы лёгкая ракета. Он думал о том, что, может быть, и он тоже когда-нибудь сможет улететь на такой же туда, где все его понимают и любят.
Туда, где, возможно, его судьба сложится иначе…
У Витюшиной могилы на городском кладбище, согнувшись, сидела какая-то женщина, которая из ладони в ладонь то и дело перекладывала только что сорванные стебельки травы с пожухлыми листьями. Увидев нас, она как-то по доброму, по-матерински улыбнувшись, сказала:
– Как хорошо, Витенька, что ты не один – вон, смотри, твои друзья пришли, – платочком слёзы на морщинах вытерла. – Значит, всё у тебя теперь хорошо будет, если помнят о тебе…
А мы, пятеро пацанов, в ту секунду своих слёз не стеснялись! Размазывали их по щекам ладонями и рукавами школьных пиджачков, пока еще не до конца понимая – чем именно каждый из нас обязан местному чудному дворнику.
И только Ракитин будто бы держал себя в руках. Отделившись от нас, он подошёл к кресту с той самой непонятно чему улыбающейся фотографией Витюши, и прямо под ним поставил новую, блестящую на солнце ракету, нос которой, конечно же, смотрел в небо.
– Лети, Витюша, лети, наш друг, – очки снял, слезы вытер. – Поехали…
Автор публикации
