Лизка, рассолу!

Малая проза

 

                       Рассказ – «ЛИЗКА, РАССОЛУ!»

 

У Антипа теперь грудь колесом, чуб поветру. Новыми чириками по стираным половикам пошаркивает, обкуренный ус покручивает, игреливо по ремню пальцами пощёлкивает – его Агрипина в дом приживалку взяла.

Барышня молоденькая такая, из района с одним узелком приехала, а востроглазая, аж сердце у Антипа замирает! Коса у ей ниже энтого места, грудочки бугорочками из-под кофтёнки так и прут, а ножонками розовыми перебирает, что гулюшка!

Любуется Антип на приживалку, а сам брови сдвигает, да серьёзно ей так: – «Лизавета, кравать  прибяри!».

Бросается Лизавета к Антиповой кровати – перину взбунчила, простыню парашютом вздёрнула и за одеяло взялась.

– Падушки, падушки справнея бей! – указывает Антип.

Потупив глаза, Лизавета исполняет приказ, нерешительно говорит:

– Так ведь застилать вялели…

– Вялел, таперича перядумал, днявать буду! – влез Антип на высокие подушки,  глаза прикрыл, а в голове картинки завилюжились, будто лежат они с Лизаветаой на энтих самых подушках в обнимку, он ей прянца из-под подушки вынает… Нет, лучше петушка на палочке, в  его молодую бытность девки петушки страсть как любили принимать!  Так вот, протягивает он Лизавете энтого самого петушка, а она от счастья аж тает, телом молодым к нему так и льнёт, и рдеет, что цвет маков…

 

У Антипа от энтих мыслей, аж всё забытое зашевелилось, он к себе прислушался –  паказалось… и опять думает – вот Лизавета к нему ласково льнёт и елейным голосом гутарит:

– Ты чаво, шут гароховай на девку вперилси?

Антип аж вкруг себя ерзанул  – перед ним его благоверная Агрипина!

– Грипка, ты чаво ж энто пужаешь, сатана?! Ажник оборвалось всё!..

– Ды чаму там обрываться? – съехидничала Агрипина и ниже пояса Антипа со значением эдак поглядела, а глаза её змеиные, так прям и сощурились.

Антип вскипел.

– Ты энто про чаво?

– А про няво! – вылупилась ехидна и руки в боки упёрла.

– Ты, сатана, думай чаво гутаришь!

– А про чаво думать – та? Энто чужие бабы няхай думають, а я и так знаю! Лизка, веник няси, избу мясти будем!

Лизавета за печку кинулась со словами:

– Ды я жа ужо падмятала!

– Ты чи ослепла? Аль не видишь, у нашего мерина мякина с пад хваста сыпитса!

Антип, от такой Грипкиной настырности в кашле зашёлся, за грудки схватился и словами  поперхнулся.

– Аль дух перехватило? – спросила заботливая благоверная – Иди вон с базу навоз сгряби, с духом-то и сбярёшси!

Антип в сердцах сплюнул, слез с кровати и пошаркал во двор.

 

Вечерять сели поздно, ждали Лизавету с дойки, а когда та появилась, Агрипина Антипу скомандовала:

– Дымки с горки падай!  Девка нябось с ног валится с непривычки, сморилась…

Антип разлил в гранёные стаканы самогон, чокнулся с бабами и, крякнув, опрокинул содержимое в себя, слизал остатки горькой с усов и велел:

– Лизка, агурец падАй!

– Сам вазьмёшь, ня барин! – рявкнула Грипка и двинула через весь стол чашку с огурцами мужу.

Антип начинал серчать.

– Картоху чаво не доварила? Не жуёца!

– Зубы вставь, аль мятку заказывай, штоб глатать не жаваючи! – посоветовала жена – Агурец у няво стал быть жуёца, а картоха – не! Видали? – и перегнувшись через стол, сгребла из под носа Антипа картошку и подвинула к Лизавете  – Ешь, дитё! Ды дымку – та выпий, усталь как рукой и  сымить!

Лизавета отхлебнула кисло пахнущую жидкость, слегка сморщилась, но из уважения к хозяйке проглотила, и принялась усердно закусывать. Антип долил себе остатки из бутыли, глаза у него посоловели, он икнул и из-под слащавой улыбки проглянул единственный во рту зуб.

– Грипка! Ну – к в погреб сматай, груш мачёных дастань!

– Сам и матай! На улице темь уж, а тибе на груши потянуло.

– А чаво? И сбегаю! Чи мочи нету?

– Ну дык бягом, бягом! – подтрунивала Агрипина.

Антип резко поднялся, его качнуло и он с развороту,  зацепившись чириками за дорожку, со всего маху грохнулся на четвереньки – в его штанах «скрыпнуло». Лизавета и Агрипина прыснули в зависки.

– От чёртова половица, совсем рассохлась, рыпить и рыпить. Надо с вясны замянить на новаю! – нашёлся Антип  и скрылся за дверью.

Бабы уже налили взвар, а Антипа всё не было.

– Ну – к Лиза, лампу зажги! Ухажёра искать пайдём! – поднялась из – за стола Агрипина.

 

Выйдя на крыльцо, женщины прислушались – кругом стояла тишина и лишь от погреба шли глухие звуки. Агрипина спустила лампу в ляду, вгляделась в темноту:

– Ну чаво, антихрист – сидишь?

Антип выругался, поднял голову – всё лицо пестрело ссадинами.

– Ай, красавец! Ай, жаних! Ну хоть патрет пиши, ды пад вянец! – поиздевалась Агрипина.

– Нет што б мужа вызвалять, она ишо и зубоскалить, ужака старая!

– Я табе сколькя раз гутарила – лестницу справь! А ты чаво? От и сиди таперича, молодуху поджидай! – потешаясь над мужем Агрипина – Как грушки-та, умочились, жуюца? Ды ладна, ладна… Не скрыпи последним зубом… За зависку дяржись, лезь наверхи,  ды гляди мне – завтря ня справишь, запру в погребке на всю жисть!

Кряхтя и охая, Антип поднялся на ноги, по остаткам подгнившей лестницы кое-как дотянулся до ляды, откуда его под белы руки выволокли бабы.

 

Держась за спину, поминая всех святых, поплёлся пострадавший за груши дед в хату, сел за стол и велел супружнице:

– Дымки плясни!

– Ишь чаво удумал! Спать он иди, хахаль! – отрезала Грипка.

Тут уж у Антипа нервы сдали окончательно, страсть как жалко ему самого себя стало – «Он, может, чуть не помер, можить вот так и погиб – ба, а она ишо перед Лизкай казака позорить!».

Сляза скатилась по Антиповой щеке и повисла на большом ноздреватам носу. Он всхлипнул, жалея себя бедного:

– Я, можеть присмерти, можить я спортилси, можить все ряберья паламал, а у тибе шишига и серца не ёкнула! А мая серца сычас от болисти станить! – причитал Антип и шмурыгал носом.

– Штоб серца ня стала, он на пярину марш! – рявкнула Агрипка.

– Вот помру, будишь тада знать! – пригрозил Антип.

– Жалюшку сабе пасправнея найду, без кандрашки! – успокоила жена и затарахтела немытой посудой.

 

Антип приподнялся на стуле, но тут же, схватившись за спину осел. На помощь кинулась Лиза.

– Подыми мине! – попросил Антип.

Кряхтя, опёршись на  Лизу,  дочикилял дед до кровати и завалился на подушки,  не отпуская руку помощницы, велел – «Чирики сыми!»

 

Не успела Лизавета наклониться, как её опередила Агрипина, и толкнув мужа в грудки пригрозила:

– Ты ляжи, чёрт старай! Сам, стал быть, при смерти, а девкай памыкаить! Ана табе чаво, адъютантай нанялась? Ложись, сатана, а то ухват возьму, я тибе враз разую!

– Дура старая! Я, стал быть, почти покойник, а ана мине дабиваить!

– Молчи, шут гарохавай! Пратрязвись, патом камандавать будишь! – подвела итог Грипка и опять пошла греметь посудой.

Прибрав посля вечора горницу, бабы пошли закрывать на ночь скотину, а когда вернулись, Антип всё так же лежал на подушках глядя в потолок.

 

Пропели петухи и Лизавета поднялась с постели. В полосе света, падающего в горницу, она увидела Антипа всё в той же позе, с застывшим на стене взглядом. Женщина вскрикнула. На её крик из кухни прибежала Агрипина. Они бросились  к Антипу – тот лежал холодный и неподвижный.

– Вот, антихрист, ить помер! Назло помер! – только и сказала жена усопшего.

– Тётя Грипа, скорую надо с району вызвать и милицию. Я в совет пабягу, а ты – к участковаму,  ды саседей подымай, пакойника абмыть сразу надобна!

 

В избу бабы вернулись почти одновременно. В совете никого не оказалось, решили сходить позже. Участковый походил по горнице, заглянул туда – сюда, подошёл к соседям, окружившим кровать, на которой лежал Антип – люди тихо перешёптывались, покачивали головами, выражали сочувствие жене.

 

Где-то прокричал кочет, замычала недоеная корова… покойник шевельнулся и еле слышно сказал:

– Лизка – рассолу!  И сыми с мине энти чёртовы чирики!»