И чего такого выдающегося сделал-то прощелыга? Ну, сказал он, пробираясь к своему месту в салоне самолёта , смуглой проводнице с красивым взором оливковых глаз: «Сабах эльхэр!». На что та ответила с восторгом:
– Сабах! Ю спик арабиэн?
– Да, так себе, – честно сознался Оглоблин. – Соу-соу.
Милая бортпроводница и тем была польщена.
Если уж сознаваться совсем честно – ровно два слова на арабском языке Оглоблин и знал: это приветствие, и «Щукрам» – спасибо, значит. Десяток лет назад возил он с собой русско-арабский разговорник – чтоб общаться с мавританскими и марокканскими моряками, что работали на борту их рыболовного траулера. Правда, те в немалом своём числе бойко шпарили по-русски – моментами так, что и уши заворачивались в трубочку (ну, чему уж полиглотов научили!). Но, пройти хоть какой-то ликбез, решил себе Оглоблин, лишним не будет.
Но, недалеко он в изучении арабского продвинулся: только приветствие и благодарность в памяти остались. Второе – благодаря больше девушке, которой уступил сидение в аэропорту Касабланки. Сомневаясь, правда – не поступает ли он вопреки местным традициям. Но, всё обошлось: девушка сказала «Щукрам» и поспешила сесть – пока не передумал.
И вот теперь небольшим экипажем они летели в Абу-Даби на большом лайнере авиалиний Арабских Эмиратов. В котором были и видео-плееры в спинках кресел, и пледы, и наборы с масками для сна и берушами, и красавицами стюардессами – главным украшением полёта.
Лететь предстояло не чрезмерно долго, но, не так уж и мало – пять часов полёта от Первопрестольной до Абу-Даби.
А Оглоблина еще и выпускать за пределы отчизны не хотели. Молодой пограничник за стеклом будки долго сверял физиономию с карточкой в паспорте, водил медленно линейкой сверху вниз и оборачивался на стоящую рядом девушку в такой же форме.
– Это ваш паспорт?
– Мой, как есть!
Не признавали нынче Оглоблина. Ну да, конечно – раздобрел малость за девять-то лет служения бурокожей паспортины, расплылась харя – теперь бы на той фотографии малюсенькой и не уместилась.
– Я, если что, могу удостоверения личности моряка показать, – посмел подать, наконец, голос Оглоблин, – там фотография посвежее.
Но, юный пограничник отринул это предложения: и так, мол, дядя, с тобой всё ясно, и вызвал старшего.
Старший был старше на несколько, лишь, лет, и опять стал водить линейкой, как сканером, по фото, сличая внешность, после чего ледяным тоном приказал отойти от окна в сторонку и ждать.
Заждавшаяся очередь с интересом поглядывала на Оглоблина, гадая, видимо: шпион это, или не уплативший миллиардные налоги, нашкодивший блогер.
Пришел еще один юноша в пограничной форме и повёл Оглоблина с чемоданом в крайнюю будку. Опять сличение, опять побег за старшим – теперь уж смены.
И только пришедшая взрослая женщина, посмотрев-таки и удостоверение личности моряка, и отлучившись куда-то с этими документами, наконец ,разрешила дело. И дала зелёный свет на переход Оглоблиным границы: «Вы только сюда, вот, проходите». Отдельную будку специально для Оглоблина открыли: уходи, мол, по-тихому. Но, разве ж он мог!..
– Теперь главное, чтоб обратно пустили! – от души рассмеялся путник, принимая проштампованный паспорт.
Теперь, вот, летел без подозрений – как человек! И место у прохода. И можно подскочить вовремя – помочь той самой черноглазой стюардессе неподъемный баул на багажную полку напротив затрамбовать.
– Щукрам!
– Она тебя благодарила, как будто ты подвиг героя Советского Союза совершил! – даже заревновал Оглоблина сосед по креслу.
– Подвиг у нас впереди еще: пять часов в кресле просидеть!
Впрочем, обильная фильмотека в плеере сулила скрасить время полёта. К тому же, через полчаса после взлёта по проходам покатили тележки со снедью, напитками, и даже выпивкой – пора обедать!
– Рыбы у них нет? – выглядывал из-за плеча товарищ.
– Не, только чикен и паста – выбирай!
Еда показалась страшно вкусной! Не мудрено – в качестве аперитива Оглоблин попросил плеснуть виски – как не боролся сам с собой внутренне в предвкушении. Да ладно – от пары глотков лишь аппетит разыграется.
Хорошее дело – еда на борту самолёта! Пока до тебя тележку докатят, да твой обед выдадут; пока изучишь, все предметы и коробочки, распакуешь, да съешь; пока, наконец, дождёшься тележки с мусором , чтоб убрать столик перед собой – глядишь, какой-то час полёта и минул: всё жить веселей!
А когда забирали мусор у их кресел, склонившаяся к тележке стюардесса с оливковыми глазами, неожиданно подняла на Оглоблина прекрасный свой взор и весело, совершенно заговорщицки подмигнула.
Чем уж волокита красавицу обаял?.. Но, Восток – дело тонкое!
В салоне притушили свет, и теперь предстояло коротать время то ли просмотром не самых интересных фильмов со всего, почитай, света, то ли маяться дрёмой в поминутно меняемых в кресле позах в тщетной попытке крепко заснуть до самой посадки.
Но, до посадки был еще полдник, и уж после пошли на снижение.
Оглоблин глядел в окно иллюминатора, видя сначала поля, а потом и правильные квадраты жилых кварталов с домами белого и песочного цвета, с устремлёнными в небо куполами мечетей . Небо было тоже песочного цвета, и казалось уставшим за день от жаркого солнца. Где-то на горизонте уже занимался бледно-розовый закат. И Оглоблин, исподволь глядя на сидящую на своем месте стюардессу, размышлял о том, что один человек почти в одночасье способен сломать костные, вынашиваемые годами, стереотипы, развеять мифы, и повернуть сердцем к своей земле, своей стране, своему народу… Как важно помнить это ему!
Посадка была мягкой. Как касание руки женщины с оливковыми глазами: на прощание она потрепала проходящего мимо Оглоблина по запястью.
И глаза у неё были точь-в -точь цвета местного неба, и такой же бездонной, дурманящей глубины.
Автор публикации
