Октябрятско-пионерское детство мое, комсомольская юность не оставили в душе места для Рождества. Новый год — да, любимый праздник, а Рождество — это что-то ненастоящее, старорежимное, из произведений Гоголя. Поэтому веры в рождественские чудеса и праздничного настроения нет, а перестраиваться поздно: коней на переправе не меняют.
Вот и в это Рождество, устав от новогоднего марафона, как в обычный вечер, сижу за компьютером, гоняю новости. Темнеет на юге быстро – как лампочку гасят, обычный кисловодский декабрь, около нуля за бортом. Кабинет, кроме мерцания монитора, освещен керосиновой лампой, люблю ее желтоватый, волшебно-живой свет.
Вдруг в окно постучали. Вежливо, но настойчиво. Наверное, кошка Вася вернулась с прогулки. Маленьким котенком она была подобрана моей матушкой, названа котом Василием и определена жить в квартире. Но потом вдруг оказалось, что кот Васька вовсе не кот, а держать у себя «не кота» матушка не хочет, вот и притащила зверя мне – дом большой, места всем хватит. Кот Васька стал кошкой Василисой, или, проще, Васей. Но стучала Вася более мягко, и не в это окно, а в более удобное для запрыгивания — со стороны крыльца. Тут что-то не так.
Я приоткрыл раму. В щель протиснулся незнакомый котик, бодро прошел по подоконнику и сел в профиль ко мне на тумбочку возле принтера. В загадочном свете монитора и керосиновой лампы он смотрелся весьма странно. Размера среднего. Шерсть очень короткая, почти как у сфинкса, окрас черный в синеву, с узкими белыми полосками, как у зебры. Грива, похожая на львиную, тоже черная с проседью, маленькие торчащие ушки. А вот хвост… Это был типичный конский хвост, густой, шелковистый, шикарного платинового цвета. Замечательный по всем параметрам хвост, но, вот, не кошачий вовсе.
Я проделал все положенные в таком случае манипуляции: почесал нос, ущипнул себя за ухо, протер глаза — хвост оставался на своем штатном месте.
Котик изящно почесал задней лапой за ухом, и я к своему ужасу обнаружил, что лапа заканчивается не обычной кошачьей ладошкой, а копытцем. Черненьким, маленьким, бархатистым на вид. Вот почему стук в окно был не таким мягким, как кошачий.
Тут меня накрыло уже всерьез. Мгновенно вспомнилось, что ночь сейчас не простая, в голове пролетел алгоритм действий: трижды прочесть «Отче наш», плюнуть ему на хвост, перекрестить… Да вот беда, первую суру Корана я как-то сподобился выучить, а до «Отче наш» дело не дошло. Вряд ли поможет в данном случае сура… Пока пролетали эти мысли, успел заметить, что копытце-то не раздвоенное, как у черта, а вполне себе лошадиное. Может, пронесет? И вообще — хорошо, что не ворон.
— Привет. — голос был мягкий, вежливый, негромкий, приятного баритона. — Мог бы и побыстрее впустить, не май на дворе, — в голосе появилась капризная нотка.
Котик повернулся ко мне анфас, и я увидел его морду. Точнее — лицо. Лицо было человеческое, но какое-то мультяшное, вроде как лица паровозиков из известного мультсериала. Так и не разобравшись в алгоритмах магический действий, я медленно попятился к противоположной стене кабинета, где у меня висит инсталляция: голова горного козла, рог в серебре, кавказский кинжал и казачья шашка.
— Даже и не думай. — мультяшные глаза показали на инсталляцию. — Это не работает. — Извини, что не представился сразу, — продолжил он, понимая, что дар речи ко мне вернется не скоро.
— Пегас. Твой персональный Пегас. Для тебя — просто Пег.
— Привет, Пег. Как дела? — промямлил я стандартный автоматический ответ. — А я — Андрей.
— Знаю. Но для меня ты — Мастер, Маэстро, Мэтр, можно Шеф. По инструкции мы, Пегасы, имеем право только так обращаться к своим авторам. Предназначение Пегаса — возвышать, вдохновлять, выпячивать достоинства. Короче — способствовать росту и творчеству всеми доступными способами.
Диалог начался, мандраж стал проходить, но дрожь в коленках все еще оставалась, я медленно переместился в кресло за компьютером. Пег по-прежнему сидел в классической кошачьей позе, обернувшись конским замечательным хвостом и сопровождал меня взглядом. Монитор подсвечивал его лицо голубовато-белым, керосиновая лампа бросала на его спину неровные желтоватые блики.
— Мне кажется, что Пегас должен выглядеть несколько иначе. — в доказательство я быстро наяндексил «пегас картинки» и слегка повернул монитор в его сторону.
— Верно. Конь. Высота в холке до четырех локтей, размах крыльев — до девяти. Цвет белый, серебристый, платиновый. Но это Пегас сформировавшегося писателя или поэта. Дело в том, что мы, Пегасы, рождаемся в момент рождения своего Мастера, не физического, а творческого – рождения как автора. Выглядим при этом ужасно, что-то вроде бесформенного кокона, личинки или инфузории. С литературным ростом Мастера и мы растем, трансформируемся, развиваемся, превращаемся в итоге в Пегаса классической компоновки и комплектации. У особо продвинутых авторов Пегасы в комплектации люкс: размеров гигантских, пропорций великанских, копыта из горного хрусталя, подковы золотые, проба «три девятки». Такой Пегас где ни ударит копытом, там источники монетизации открываются, золотые монеты, точнее, баксы, рассыпаются — только подбирай. Если Мастер хиреет, то и Пегас вместе с ним. А умирает конь в момент смерти своего Мастера, хоть творческой, хоть физической.
— Ты хочешь сказать, что твой внешний вид сейчас — это отображение моего авторского уровня и мне до успешного автора — как тебе до классического Пегаса?
— Догадлив, Шеф. Я — то, что ты писал до сих пор. Вот, например, про котиков писал?
— Писал.
— Спасибо огромное, я серьезно. А ведь мог бы и про крокодилов. Говорят, у Пегаса Успенского после Чебурашки проблемы возникли. Или вот этот окрас. Белого раньше не было вообще, чем больше я светлею, тем выше мой уровень. Теперь нетрудно догадаться, откуда полоски.
— Дык, морская тематика.
— Точно.
— А размеры? Пишу малые формы или вообще пишу мало?
— На малых формах у Шекли, скажем, или О`Генри знаешь, какие пегасища отъелись? А вот пишешь редко, да. Ленишься. Сколько ты написал за прошедший год? Вот что ты делал сейчас за компьютером, только честно?
— Ленту крутил, в видосики залипал…Не пишется…
— Не пишется ему. А ты подумал о том, что в сети полно авторов, которые пишут криво, но каждый день? Их Пегасы корявые, страшненькие, но размером с барана или того же крокодила уже повымахали! А как мне при таких пропорциях среди них тусить? Затопчут — что будешь делать?
— Погоди-ка — я перешел в активную оборону. — У меня же полностью сменилась тактика публикаций: из интернета убрал хорошие вещи, предлагаю их в толстые журналы, а сам знаешь, что это — дело не мгновенное. Быстро только кошки родятся. И пару рассказов зачетных написал, один уже вышел в альманахе на бумаге, на очереди еще три рассказа в журнале.
— Это ты молодец, Мастер. Результат налицо, точнее — на корме. Вона — хвост какой знатный. Но все равно, ленишься ты. Сознайся, ведь и черновиков у тебя изрядно, и набросков, и задумок, и сюжетов всяких? А как сядешь за комп — так в интернет в этот вот богопротивный залипать. Прям, стыдно за тебя.
Стыдно стало и мне за себя. Ну, я ж не знал, что кто-то из-за меня вот так страдает. Я протянул руку и провел пальцами по хвосту. Действительно — шелковистый.
— Эй, ты еще под хвост загляни. — Отодвинулся Пег. — Там все в норме. Стихи с намеком на эротику писал? Писал. Рассказы про любовь для женской аудитории были? Были. Девочкам нравится? Нравится. Так что все в порядке у меня под хвостом, есть чем заняться, когда делать нечего, а танцором мне все равно не быть. И мерином стать желания нет, так что ты пиши иесчо, Маэстро!
Пег, распушив замечательный хвост, конкурным аллюром прогарцевал мимо меня прямиком по клавиатуре. Раздалось мелодичное цоканье — клавиатура у меня старая, «с кликом», люблю ощущать обратную связь.
«И снится нам не рокот космодрома» — пробил курсор на мониторе. Я заметил, что копытца у Пега в точности совпадают по размеру с клавишами и идеально с ними стыкуются.
— Ух ты, а пройдись-ка обратно!
Пегас процокал справа налево, на экране выбилось «Три девицы под окном пряли поздно вечерком».
— Классно, — восхитился я. «Идет направо — песнь заводит, налево — сказку говорит»!
— Сказку говорить будешь ты жене, когда пойдешь налево или когда будешь ей объяснять источник вдохновения своих сочинений про любовь к различным женщинам, — съязвил мой визави.
— Погоди-ка, а как дела с Пегасами для поэтесс и писательниц? У них, что — кобылы? Пегги?
— Однозначно нет. Написано в скрижалях — конь, значит — конь, гендерные девиации тут неуместны. С ними проблем куча, с авторшами. Как ее называть? Мастерица, Мастерша? Или вот, вырастет у крутой писательницы пегасище матерый, со всеми причиндалами, одним нравится до жути, седлают Пегасов радостно, а другие — впадают в декаданс. Отсюда и перегибы всякие, и расстройства нервические.
— А журналисты, блогеры?
— С этой публикой вообще беда. Поначалу им, как и всем пишущим, было положено. И стали у них вырастать создания крупные, но убогие, тупые, на вид страшные. Не пегасы, а какие-то кадавры. И плодиться они начали неимоверно, ты ж сам в сети зависаешь – знаешь, сколько развелось этих блогеров. Начальство за голову схватилось, вышел срочный циркуляр по департаменту: всех старых кадавров изъять и утилизировать, новых не выдавать. Но у некоторых, особо отъявленных писак они почему-то остались, иногда и новые откуда-то берутся. Видимо, начальству нашему, как и вашему, коррупция не чужда.
— Слушай, Пег, а может тебя угостить чем-то? В блюдечко молока, например, или зелени какой? Салат у меня есть, огурец и пастернак, — во мне проснулся радушный хозяин.
— Ну, ты и рассмешил, Шеф! За заботу — спасибо, но мы — существа мифологические, питаемся исключительно эфиром. Хотя, эфир нынче не тот, экология и все такое. Можем припадать иногда к Кастальскому ключу, или Гиппокренову, но и то — фигурально. А пастернак при мне не упоминай, тяжелые аллюзии возникают. Хочешь доброе дело сделать — лучше спинку мне почеши.
А я и сам давно хотел, но стеснялся попросить. Конь вытянулся рядом с принтером во весь свой кошачий рост, подставив мне полосатую спину. Я осторожно погладил. Шерстка была нежная, кожа — теплая. Через пальцы к голове моей, к груди побежали удивительные волны, на душе стало спокойно, умиротворенно, как в теплый июльский вечер. Даже послышалось где-то вдалеке пение птиц и журчание ручья, видимо, Кастальского.
— Хорошо, хорошо, не стесняйся, чеши, — замурлыкал мой подопечный. — Ничего необычного не нащупал?
— Есть такое. Два бугорка небольших над лопатками.
— Правильно, чеши еще. Это не бугорки, это крылья под кожей. Они пока не прорезались, но чешутся, а это хороший признак. Для нас это очень важно! Пегас бескрылый — не Пегас вовсе, а как прорежутся — это переход на новый уровень. Но от нас тут ничего не зависит, только от Мастера. Так что на тебя одного уповаю!
— Вот появятся крылья, окрепнут, да мы с тобой таких дел наворочаем! Это ж не только Пегас на новый уровень переходит, это и его Мастер тоже! А там — только успевай ловить за хвост вдохновение и не ленись, не почивай на лаврах, — продолжал мечтать Пег. — Вот вырасту я в коня настоящего, привезу тебе такую музу — закачаешься! А они ведь, музы, по греческой моде, белья не носят, только туники. А поют как! А танцуют! Благоухают! — продолжал коварный искуситель.
— Слушай, Пег, мы как раз про муз-то и не поговорили. Они ж с вами вроде бы коллеги, так?
— В целом так, но есть нюансы. — конь повернулся ко мне другим боком. — Они вообще по другому ведомству проходят, хотя общего с нами много. Тоже за вдохновение отвечают. Самое главное — их целых девять разновидностей, у каждой свой уровень компетенций. А как узнать, какую какому Мастеру надо? Муза рождается, как и Пегас, неоформленная, и начинает развиваться согласно творчеству своего Шефа. Но ведь сразу определить-то невозможно. Вот, например, какая твоя? Ну, не Терпсихора, это точно, ты танцы много лет назад забросил. И не Урания с Каллиопой. Скорее всего — Клио или Талия, но это не точно. Так что я твою музу не советую тебе видеть, пока она не созреет, точнее, твое творчество не оформится в зрелое. А вот потом уже — и туника, и танцы с песнями, все для твоего блаженства, а блаженство — суть вдохновение.
— И еще нюанс, — продолжил Пег. — Муза и пегас одновременно не каждому положены по уставу. Исполнителям, например, певцам или танцорам — только муза. А сочинителям, скажем, композиторам или поэтам — полный комплект. Ну хватит чесать, спасибо, друг.
— А как быть, если исполнитель, и сочинитель в одном флаконе? Среди музыкантов такого предостаточно.
— Тут либо определяется по основному виду деятельности согласно декларации, либо — индивидуально. Начальству виднее. Но больше одной не положено, музы — позиция штучная.
— Пег, хвост и прочее мы обсудили, а отчего лицо у тебя не конское и такое мультяшное? — задал я давно висящий на языке вопрос.
— Почему пока что не конское — не могу знать. А вот не мультяшное оно, а доброе. Ты на своих героев посмотри — все сплошь добрые и хорошие, положительные. Отрицательных вовсе нет. И это не совсем правильно. Мне, порой, злобности не хватает в повседневной жизни! У нас ведь публика всякая, не в сферическом вакууме живем. Так что будь добр, вводи негодяев в творчество, твой Пегас должен развиваться гармонично и всесторонне.
— Или вот — язык повествования. — Продолжил он. — Твой язык в целом хорош, хвалят его, и лексикон вроде бы богатый, но есть куда стремиться. И, опять же, слишком он у тебя прилизанный, язык-то. Ну пусть кто-нибудь у тебя по фене ботает. И стилистику свою оживишь, и службу мне добрую сослужишь: у нас-то архаровцев всяких хватает, мне частенько надо отбрить кого-нибудь, глаголом стегануть, но не могу. Не может Пегас изъясняться теми словами, которых нет в творчестве его Мастера. Это только с тобой я могу говорить по-человечески, обычно, а во всей остальной своей жизни — только твоим писательским лексиконом обходиться должен.
— Спасибо что заострил, я над этим обязательно поработаю. Как-то в голову не приходило, — поддержал я товарища.
— Ну и вдогонку к лексикону — грамотность русского языка. — Продолжил Пег. — Вот эти все ошибки в грамматике, орфографии, пунктуации, стилистике, логике и прочее — знаешь как по нам, по Пегасам, бьют? Зуд по всему телу, несварение эфира, метеоризм, нарушения сна — это еще цветочки! А редакторы знаешь, что вытворяют? Они уверены, что для авторов, сдающих рукопись с кучей ошибок, в аду отдельный котел приготовлен. И они правы. Но что эти редакторы удумали? Они покупают какую-нибудь китайскую страшную игрушку типа хагги-вагги, вырезают лицо автора из фотографии, наклеивают ихнюю морду на ейною харю, и начинают протыкать, протыкать булавками! Кукла Вуду типа, и проклятия всякие шлют на голову данного литератора. Да вот только автору — как с гуся вода, а все траблы достаются его Пегасу. Знаю я одного, на вид — более-менее нормальный конь, но весь истыкан булавками, как еж. Так и ходит: ни присесть, ни прилечь, смотреть страшно. Ты уж, Мастер, не подводи меня, пожалуйста.
— Дружище, я и так стараюсь, ты прости, если пропускаю что. А на будущее — утрою бдительность, ты не дрейфь! — от таких откровений мне аж дурно стало, представил себе того бедного коника. Как бы донести до редакторов, чтоб проклинали, да знали меру?
— А теперь — самое главное. — Пегас подсел поближе и приблизил ко мне посерьезневшее лицо. — Знаешь, почему в истории, литературе и в этих интернетах Пегасы только в своем окончательном обличье? Почему нигде нет упоминания о таком вот промежуточном виде, в котором я предстал перед тобой сейчас?
— Интересно, почему? — подобная мысль мне не успела прийти в голову, и так перегруз оперативной памяти от новой невероятной информации.
— Во-первых, Пегас может явиться только своему Мастеру, никто другой, ни люди, ни животные его видеть не могут. Разве что — кошки. Но кошки никому не расскажут, не было случая, чтоб кошка проболталась. А во-вторых, Пегасу строго-настрого запрещено являться до срока полного формирования. Настолько строго, что никому, никогда в пегасью голову не приходило это сделать. Да и возможности нет такой, переход закрыт для несформированных. Это у нормальных Пегасов мультивиза. Именно поэтому мы имеем массу изображений полноценных классических крылатых коней, ведь Мастерам не запрещено о них рассказывать или их изображать. А по моим наблюдениям, в нашем департаменте таких, с мультивизой, процентов десять, остальные — в разных стадиях развития. Большинство и не доживают до своего триумфа.
— И что же тебя привело сюда, и, тем более, как? И стоило ли так рисковать? — насторожился я.
— Стоило, Мастер, стоило. У тебя есть потенциал, я это чувствую. Но нет самодисциплины и писательского упорства. Есть настроение — пишешь, нет — забиваешь. А время уходит. Но что заметил — у тебя присутствует чувство ответственности, в основном, не за себя — за других. И вот, пришла однажды в мою голову шальная мысль. А вдруг ты узнаешь, что твое творчество не только тебе нужно, что от него зависит еще чья-то жизнь и благополучие? Если есть на свете кто-то, для кого твой успех — вопрос жизни и смерти? И жизни какой: червя с глупым пИнгвином или сокола с буревестником?
Пег заговорил быстрее, его мультяшное доброе лицо заострилось от волнения, шикарный платиновый хвост мотался из стороны в сторону, стегая по крупу то справа, то слева.
— Эта мысль не давала мне покоя, и вдруг случайно узнал, что сделать несанкционированный переход можно, но всего один единственный раз, именно в эту Рождественскую ночь. Какие-то там звезды с кометами сходятся, я в этом ничего не понимаю. Решил рискнуть. И вот я здесь, и почти уверен — в тебе не ошибся. Что скажешь, Мастер?
— Что мне тебе на это сказать, дружище? Ты не ошибся. Я постоянно чувствовал какой-то стыд, когда просто так тратил свое время на ерунду. Теперь мне все понятно. Я буду стараться, обещаю.
— Обещаешь? — Пегас протянул мне свою правую лапу и я пожал крохотное мягкое копытце. Из угла мультяшного глаза скатилась совсем не мультяшная слезинка.
— Обещаю, старик. Будешь ты конем огромным и крылатым! … А как ты вернешься? А если тебя хватятся?
— Палева не должно быть, я все просчитал. Давай я посплю остаток ночи, у тебя тут так тихо, тепло, уютно. У нас-то в общаге вечно суета и бедлам. А с рассветом просто растаю. Но обещаю вернуться «на белом коне», как у вас говорят. — Пегас ободряюще улыбнулся и подмигнул лиловым глазом.
Я остался один перед монитором. Какой же я безответственный балбес! Время, самый ценный ресурс, затрачено впустую! Нет, дружище Пег, не зря ты так рискуешь, выходя за красные флажки. Ты прав, из набитой колеи, из ложной зоны комфорта нужно вытаскивать себя за волосы.
В кончиках пальцев, в груди, в голове вдруг начал чувствовать я то самое тепло и возбуждение, которое ощутил недавно, когда чесал спинку Пегаса. В углах кабинета тихонько зажурчал заветный ручей, послышались тихие аккорды кифары и авлоса.
Мне даже не нужно было лезть в папки с черновиками и набросками. Сюжет рассказа, герои, диалоги — все рождалось, выстраивалось в голове само собой. Эпитеты, метафоры и синекдохи вились затейливыми тропами, инверсии, антитезы и эпифоры рисовали загадочные синтаксические узоры. Пальцы молотили по клавишам «с кликом» пулеметные очереди из литер, не поспевая за полетом мысли. Рассказ рождался сам собой, азартно и радостно.
Пару раз отвлекся — развел растворимого кофе, на заваривание настоящего времени не было. В полночь, для прочистки мозгов, выкурил на крыльце под звездами трубку. Керосинка давно прогорела, приоткрыл окно, выпустив керосиновый чад. И вот — новый рассказ готов, теперь ему нужно слегка вылежаться, потом наведу красоту, поправлю огрехи. Основное дело сделано!
Небо слегка просветлело, над верхней границей Джинальского хребта проявилась, отделяя горы от неба, тонюсенькая красная полоска. В обувной коробке под батареей, обернувшись шикарным конским хвостом и прикрыв нос копытцем, спал мой персональный Пегас. Я наклонился погладить ему спинку. Пег не просыпаясь, потянулся, а я осторожно нащупал между лопаток малюсенькие, только что прорезавшиеся и пока слабенькие крылья.
Первый луч солнца проник сквозь горизонт и радостно выскочил на волю студеного утреннего неба. Коробка была пуста.
— Прорвемся, Пег! До встречи, дружище!
Автор публикации
