«Я обогащаюсь опытом лишь тогда, когда пишу».
«Монток» Макс Фриш
«The xx – Replica»
От моих запястий вьются нотки лаванды, кедра,
базилика, аккорд “русской кожи”.
Опожаренный ленивый ветер не достигает своих целей,
дрейфует то там,
то сям – его гоняют чайки.
Колышутся блики на глади воды, как мокрая чешуя змеи на солнце.
Эта духота – уже тёплое воспоминание лёгкого дня,
последнего дня лета сего года.
На Фонтанке юный мальчик с серьёзным лицом ловит рыбу –
копошится в чемоданчике со снастями.
Иду, легонько улыбаюсь.
Воду канала очищают сачками рабочие
в оранжевых жилетах на голое тело – кожа цвета кирпича.
Аничков мост.
«Это следы одного из 148478 снарядов…».
Облокачиваюсь на перила,
не оторвать взгляда от хлопчатобумажных облаков – томно ползут.
Бронзовые укротители пытаются справиться с судьбою:
у кого-то не выходит, у иных получается.
Несмотря на суетное оживление в летний день,
благодаря зною кажется,
что город дремлет.
Девушка сказала своему спутнику мармеладным голосом
с довольной, кошачьей улыбкой на губах:
«–Это было хорошо».
Обтягивающее платье цвета лепестков мака.
Вырез до ложбинки на груди. Карамазые, пушистые ресницы.
«Кудри распущены взвевают по плечам», солнцезащитные очки.
Прошелестела незнакомка рядом,
неся в правой близ губ ароматную сигарету,
волоча за собой облако густого дыма.
«Я и молод и свеж и влюблён»
Милый моему сердцу «Со стулом на дверях»
антикварный салон на Фонтанке 24.
Толкаешь дверь, пропадаешь из сутолоки людей и суеты города.
Такое спокойствие и ровный, мягкий, еле уловимый аромат то ли чернил,
то ли кожи старых сумок, то ли от книг,
которые не открывали десятки лет.
Мы были здесь вчера с тобою:
ты с любопытством осторожно разглядывала
черно-белые фото неизвестных людей,
с серьёзным выражением лица, кажется затаив своё лёгкое дыхание,
вглядывалась в потемневшие, но всё еще сияющие золотом иконы,
примеряла женские шляпки,
которые носили милые девчонки,
летевшие на свидания десятилетия назад.
Пока не видел продавец,
нанесла на кончик указательного капельку винтажных духов
с ярким и горячим ароматом пачули,
после чего тронула пальцем мочку уха и улыбнулась мне.
Скрипели половицы.
На меня отлично сел твидовый пиджак,
тебе приглянулись тёмно-бордовые балетки.
Настойчиво голосят чайки, кажется, хотят что-то сказать,
но моя вина, что не понимаю.
Глянцевые алебастровые лодки размеренно скользят по мякоти воды,
словно не касаясь её, напоминают небольшие клочки облаков,
стремящиеся в темноту арки под мостом, где и исчезают.
Над блестящей водой витиевато кружат чайки.
Автомобили парят над раскалённым асфальтом,
от них ни звука, как будто моторы не заведены.
Вокруг такая тишина, в которой, кажется, можно
расслышать шум от облаков на ярко-лазоревом небе, шорох их движений.
Размышляют ли, когда летят, облака? Намеренно стремятся иль бесцельно?
Продаёт букетики бабушка с жемчужными волосами на висках.
Ловит мой взгляд, мне всегда хочется засмотреться на цветы:
бирюзовые, жонкилевые, пудрово-агатовые, гранатовые нежные лепестки.
Полыхают алеющие альстромерии, сияют ирисы, кивают ромашки.
Она расположилась в тени под деревьями,
как фейерверк на ночном полотне неба горят букеты цветов,
охапки убористых бутонов огоньков разных цветов.
Их головки, словно пальцами, трогает ветер.
Тихонько шепчутся меж собой,
касаясь лепестками друг о друга,
как нежно прикасаются щеками на иконе в том храме Пётр и Андрей.
Здороваюсь, знакомлюсь.
Её имя Алла Георгиевна.
Тёмная юбка до пят, белая сорочка,
широкополая соломенная шляпа –
очаровательная старушка в окружении маленьких букетиков,
обворожительная улыбка, приветливый голос.
Возьму с собой сноп оранжевых гербер.
Я хочу построить дом.
Окна будут выходить на залив,
который синим языком будет лизать подножье жилища,
а вокруг разобью сад,
в котором будут раскрываться разноцветные
бутоны нежных и молчаливых цветов.
Буду их тихонько приветствовать рано утром,
поливать жемчужной россыпью холодной воды,
читать вслух стихи Пастернака,
пред сном желать спокойной ночи.
А когда заснут, наблюдать, как они осыпаются нежной пудрой
от падающих звёзд.
Зане они мне нужны,
чтоб всегда была возможность
дарить цветы моей возлюбленной.
Кофейня «Zoe The Bakery» на Радищева.
«Что в твоём сердце, то и в словах».
Лёгкий ночной полушёпот Шарлоты Генсбур в песни «Hey Joe».
Привычное место близ окна в углу.
Тень резвой мухи бегло скользит по солнечной скатерти
на мраморном столике, пока сама же она,
недоумевая, бегает по высоким стёклам витрины,
явно желая наружу.
Маленькая комнатка, в которой множится свет:
от бокалов с холодным лимонадом двух незнакомок за соседним столиком,
от повсеместного хрусталя, посуды, белых чашечек, зеркал.
Красивые и ловкие руки официантки делают для меня эспрессо,
подаёт вместе со сладким слоёным полумесяцем.
Горячий чёрный кофе – симфония в белой фарфоровой чашечке,
буйство ароматов и вкусов:
карамели, жареных орехов, жжёного мёда, мокрой земли.
Спросил лист бумаги.
Приятная радость от белого чистого листа –
он выслушает, молча поддержит.
Радость, которую дарит лишь он, ибо он дает веру:
быть может, сейчас что-нибудь получиться.
Чья-то ручка лежала на подоконнике – возьму, никто не обидится.
Ручка доставляет удовольствие – может помочь высказаться,
выразить себя, что чувствую, думаю, запечатлеть в словах мгновенье.
Кому-то это делать помогает кисть, иному, например, циркуль.
У каждого свой инструмент.
У тела есть зеркало. А душе во что смотреться?
Зеркало души – это слова слова.
Кажется, в словах живет Бог.
Пропади речь и Его не станет вместе с нами.
Расчерчены на столе тёплые блики от гранёного стакана с водой.
Под рукой настойчиво стоит дымящаяся чашечка с ароматным кофе.
Глоток. На языке приятно горчит: терпкий, горький, насыщенный аромат,
на языке медовое послевкусие.
«Yves Montand – Autumn leaves»
Пишу: Август. Стремительно тает,
словно у нас в гостях не понравилось и нервничает,
придумывает отговорки, теребит в прихожей шляпу в руках и стремится удалиться. Как ласково окутывает мои прохладные руки солнце и маленькие зайчики стройно и однообразно бегают по близлежащей стене. Мгновение.
Ещё глоток. А теперь кофе пахнет пломбиром.
Звонко бьются чашечки друг о друга, когда тех собирают со стола.
Приятно с улыбками льётся очаровательная болтовня насупротив меня
девчонок с лимонадом ананас-маракуйя-чили.
Они говорят – живут, я молчу и меня словно не существует.
Красивые тянутся к красивым.
Но красота чувствительна и избирательна, даже чересчур придирчива.
Их влажные лепечущие по-детски губы.
Кончается хладный лимонад.
Возникает из ниоткуда официант,
чтоб восполнить недостаток бокалов.
Мечтаю, слепит солнце, закрываю глаза,
мелькает солёное синее море пред глазами,
пишу, думая о тебе:
Любуюсь тобою. Соль на губах. Высокие облака. Море.
Ты расцелована солнцем.
Перляж в бокале игристого со вкусом звёзд.
Остался лишь один сладкий персик.
Испарина высыпала бисером на охлаждённой бутылке.
Златые невесомые власы вьются от влажного воздуха.
Белая полоска на спине от лифа
Нетронутая настойчивым солнцем сродни
Кромке моря в пене,
Что походит на жемчужное
Ожерелье на шее.
Когда оборачиваешься,
Даришь мне свой взгляд,
Чайки теряют голос,
Волны, прикусив нижнюю губу,
Тихо ласкают бархатный песок –
Всё затихает. Слышно лишь, как
Летят облака, из ниоткуда в никуда.
Нас ждёт холодное море.
Глоток кофе.
Пишу:
На стене календарь,
на котором изображён временной отрезок в 31 день,
где красный квадрат выделяет сегодняшний день.
Если верить календарю, то время – горизонталь,
спадающая пошагово на нижнюю линейку.
Мне представляется это чуть иначе:
появление человека предполагает бросок его тела из ниоткуда в бездну:
по мере падения, судьба человеческая достигает страшных скоростей, чтоб восполыхать, вспышкой объявиться
и навсегда исчезнуть.
Текуче время, плавится как мёд на солнце, растекается.
Подставь руки – не удержишь.
Лист понемногу заполняется символами.
Переворачиваю на чистую сторону:
Записываю:
За столик прилетела парочка влюблённых.
Слегка настойчиво раздаётся аромат тёплых чернил,
ладана, свечек и мёда.
Узнаю «Comme des garcons 2 Man»:
тёплый воск тает на запястьях, где проклёвывается пульс.
Нежных запах, как в храме. Закрыл глаза и я вновь у образа Спаса.
Пишу, вопрошаю:
Как у тебя дела, Господи?
Что Ты будешь делать сегодня вечером?
Есть ли у Тебя девчонка?
Боишься ли чего?
Какая у Тебя любимая песня?
Возможно, «Klaxons – My Love (Justin Timberlake Cover BBC Radio 1 Session)»,
ибо это действительно крутая песня.
В каком возрасте ты впервые поцеловался?
Тебя бросали?
Голос твой – тишина.
Ты малоречивый собеседник, но слушатель прекрасный.
День скользит в вечер.
Делаю глоток, кофе остыл. Всё вокруг таинственно умолкло:
парочка немотно гладит друг другу ладони,
смотря в глаза, улыбаются.
Бокалы лимонадов опустошены, покинуты владелицами,
оставлены на стенках стекла печати помады.
Спросил ещё эспрессо.
Если б сейчас куда-нибудь опаздывал б,
то я не шелохнулся б – пусть весь мир ждёт,
ведь я пью кофе с Богом.
На остатке белого листа наношу впечатление:
дымящаяся маленькая чашечка кофе.
Здесь, сейчас, вокруг меня так много:
янтарное солнце заката, исчезающее мгновение,
люди без имён,
сигнал автомобилей и звон колоколов
близлежащего храма Иоанна Богослова на Некрасова,
скоротечение времени;
доносится свысока пение чаек,
чьи-то и кому-то «Привет, как ты?» с придатком к словам
два мармеладных поцелуя в обе щёчки (недолго пустовал стол).
Солнце радостно множит свет от воды и гранёных стенок стеклянных стаканов, оставляя на чёрном с белым мраморе столика радужные блики.
Исписан лист, последний глоток,
смыкаю глаза, эта лёгкая приятная горечь,
бело-матовая пустая чашечка.
Будьте добры, рассчитайте.
Мну лист на двое, кладу в карман, ручку обратно на подоконник.
Очень благодарен, кофе вкусный, как всегда. Всего доброго.
Взамен получаю тёплую улыбку.
Когда тебе улыбаются, в такие моменты чувствуется,
секунда длится дольше.
Тускнеет день, затухает духота дня.
Настигает город сумерки.
Расцветает вечер.
Автор публикации
