Роман из двух книг “Гранд-пасьянс в кабинете Андропова” полностью опубликован здесь – https://www.next-portal.ru/users/grand-passianse/ Чтение и скачивание бесплатно.

Политический роман с фантастикой и исторической прозой.

Пророчества последнего жителя затонувшей 12 тысяч лет назад Атлантиды и слепой провидицы Златы из Югославии свелись к одному: в 1979-ом году человечество ждет Третья мировая война и полное уничтожение. Это не останавливает группу американских “ястребов” во главе с Бжезинским, намеренных сорвать “разрядку” и вернуться к “холодной войне”: они готовят безумную выходку у берегов Крыма, не осознавая, что спровоцируют ядерный кризис.

Советская разведчица Валентина Заладьева (девушка из Древнего мира, погибшая в борьбе против Рима, но получившая “дубль-два” в теле жительницы XX века) решается на отчаянную попытку ценой собственной жизни сорвать гибельную для всего мира американскую провокацию, хотя понимает, что шансы на успех близки к нулю.

Глава 20. Ужас в дневном городе

К удивлению Степана, Настя довольно стойко выдержала удар, которым стал для нее его рассказ об ее действиях в сомнабулическом состоянии. Во всяком случае, в обморок она не падала и не кричала: «Какой кошмар!». Когда же он закончил, она только вздохнула и с горечью сказала:
– Теперь меня, конечно, из института отчислят. Знаешь, Степа, как это обидно? Так вот взять и проучиться почти пять лет, прекрасно себя зарекомендовать, вложить в учебу время и силы, а тут вдруг – такой пассаж. Родителей тоже жалко. Я ведь тогда этой историей с Геной им столько здоровья подпортила. Я тебе потом про свой неудачный семейный эксперимент еще расскажу. Несколько лет они от этого отходили, а у меня уже новый сюрприз. Из вуза вылетела, при этом оказалась не только сомнабулисткой, но еще и эпилептичкой.
Степан мысленно похвалил себя за абсолютно правильное решение не рассказывать Насте про «гостью из прошлого». Не хватало ей еще и такого довеска к возу вареной брюквы.
Вслух же он сказал:
– Настя, что ты думаешь: в какой последовательности сейчас начнут развиваться события?
– Очень просто. Директор школы сообщит в наш деканат о моем поведении во время торжественного собрания. Для вида декан попросит написать объяснительную. А что мне там писать? При любом тексте результат будет один.
«Действительно, это так, – подумал Степан. – Вариантов-то всего два. Если причиной Настиной выходки объявляется болезненное состояние, то отчислят по профнепригодности. Ведь она же будущий педагог. Для приличия сначала отправят на медицинскую комиссию, но тут любое заключение – шах и мат в одном лице. Если ее признают здоровой, то речь тогда заходит о хулиганском поступке, да еще с политическим подтекстом, ведь повестка собрания – шестидесятый юбилей революции. Ей еще повезло, что в нынешнее время живем, когда просто из института турнут, а в тридцатые она бы так легко не отделалась».
– Степа, а что мы все только обо мне, – вдруг спохватилась Настя. – Ты же мне так и не ответил, что у тебя с лицом. Да и одежда в таком состоянии, что в театр бы точно не пустили. Что произошло?
– Когда я тебя из школы после всего этого провожал, мы с тобой по безлюдной улочке шли, так по пути уголовники квартиру ограбили и все из нее выносили, – начал рассказывать Степан. – Я с первого взгляда понял, что происходит. А они поняли, что я понял. Напали на нас. К счастью, ты не пострадала, ну а мне перепало слегка. Но очень вовремя милиция появилась и их повязала. Подробности я тебе потом расскажу, потому что нас еще свидетелями вызовут, но сейчас не до этого. Надо думать, как твою проблему решать.
– Теперь ее уже никак не решить, – грустно усмехнулась Настя. – Разве что самой в деканат прийти и написать заявление об отчислении по состоянию здоровья, тогда хоть без позора обойдется. Ну и начать думать, что родителям сказать и куда работать пойти.
Степан чуть не поперхнулся от возмущения:
– И ты вот так просто сдаешься и руки опускаешь?! Нет уж, Настюша! Вылететь из института ты всегда успеешь, а сейчас надо попробовать все переиграть. Короче, так сделаем. Сейчас возьмешь медсправку, что заболела, чем-то обычным, вроде ОРЗ. Ее тебе напишут, есть у меня такие каналы. Ни в школе, ни в институте не появляешься, только позвонишь и предупредишь. Это даст выигрыш во времени. А я завтра разыщу того майора милиции, который арестовывал взломщиков.
– И чем он может помочь?
– Многим. Видно, что он человек неплохой. Попрошу его меня к следователю отправить, который будет дело вести. Типа, хочу свидетельские показания досрочно дать, вдруг скоро на год уеду. Следователь их запишет, а я скажу ему, что у тебя критическая ситуация в вузе. Что после нападения уголовников ты оказалась в состоянии нервного шока. И после этого – поняла, не д о, а п о с л е – мы с тобой пришли на торжественное собрание в школе, где ты и выдала нервный срыв. После следователя я иду в твой деканат и рассказываю про историю в школе – в н а ш е й версии последовательности событий. И если декан в чем-то сомневается – пусть делает запрос в милицию.
– Разве не выяснится потом, что ты эти события местами переставил? – с сомнением в голосе спросила Настя.
– А почему должно выясниться? В «нехорошем» сообщении из школы не будет ведь сообщаться точный час, когда было это собрание. А декану и в голову не придет, что надо это уточнить.
– Степа, но ведь это грубый обман.
– Настя! В твоей нынешней ситуации выкинь из головы это слово. Это борьба за выживание. Или ты хочешь за просто так вылететь из института?
– Не хочу.
– Значит, сделаем все так, как я сказал. Сейчас обменяемся телефонами, ты идешь домой, я тебе попозже позвоню и скажу, куда подъехать за медсправкой. Я же к следователю, а завтра к вашему декану. Мы договоримся, где встретимся у твоего института. Кстати, мне еще в травмпункт заскочить надо.
– В травмпункт? А что они тебе повредили? – забеспокоилась Настя.
– Два ребра сломали.
Девушка вскочила со скамейки:
– И ты молчал?! Так чего мы тут расселись?! Бери немедленно такси, а я тебя провожу! Сильно болит? Дышать не трудно? Может, «скорую» вызвать?
– Да успокойся ты, Настя, – засмеялся Степан. – Когда бы я ни пришел в «травму», ребра раньше не срастутся.
Во время их разговора Степан уже не раз пришел к выводу, что та Настя, которая сейчас сидела с ним рядом, и та, которая называла себя дочерью Амбеаршана, имеют общего между собой лишь одно – физическую оболочку. Еще голос. А вот все остальное…
Это были два совершенно разных человека. Разных во всем: во взгляде, в интонациях, в мимике, в жестах. Ну и, разумеется, в характере мышления. Степан, еще недавно решивший, что «гостьи из прошлого» не существует, а «нетипичное» поведение Насти утром было вызвано гипнотическим воздействием «экспериментаторов», начал менять свое мнение в обратную сторону.
– Настя, а ты фехтованием никогда не занималась? – как бы невзначай спросил он?
– Фехтованием? С чего ты вдруг решил? Какие-то странные у тебя иногда вопросы.
Освоить такой не самый простой вид спорта под гипнозом за полчаса-час просто невозможно. Так что же теперь думать?
Впрочем, сейчас это уже не так важно. Тем более, что ассистент режиссера сообразил вдруг одну простую вещь, которая почему-то не пришла ему в голову раньше.
Ведь именно вклад Насти в задержание банды оказался решающим! Взломщиков будут допрашивать, и их показания окажутся в деле, да еще и показания самого Степана. Получается, Насте медаль надо давать, хотя она сама об этом не знает.
«Блин вам горелый, а не отчисление! – сразу повеселел Степан. – Если только попытаются отчислить, я их в порошок сотру. Пойду к Фариду в газету, до горкома партии дойду, если понадобится, так и на «Ленфильме» сюжет сварганим. А еще…»
– Да чего ты вдруг засиял-то, как медный пятак? – прервала его размышления девушка. – Ты в травмпункт вообще собираешься? Хочешь ты, или нет, но я тебя туда провожу. Не хватало еще со сломанными ребрами тебя одного отпускать. А лучше бы вообще скорую вызвать.
– Настя, не нервничай, – попытался увещевать ее Степан. – Сейчас главное не травмпункт. Вообщем, понял я, как нам выиграть эту партию. Ты только сейчас делай все ровно-ровно так, как я запланировал, и никто тебя из института не выпрет. Кишка у них тонка.

На следующий день они встретились на Невском на мосту через Мойку.
Место было выбрано подальше от Педагогического института, чтобы Насте ненароком не встретиться с кем-то из сокурсников, а тем более – из преподавательского состава. Ведь она только что получила медсправку об освобождении от занятий по причине диагноза «ОРВИ».
Зайти вовнутрь решили тогда, когда начнется очередная «пара»: в это время вероятность встретить знакомые лица была минимальной. А пока Настя и Степан встали на набережной, любуясь свинцовой гладью реки. День был безветренный.
– Через месяц льдом покроется, – сказал Степан. – Настя, как тебе нравится Мойка?
– Я от нее улетаю просто. Сколько раз тут пешком проходила от начала до конца! Как-то нас и в Юсуповский дворец сводили, туда ведь просто так не попасть. Танцевальный зал и спальня – великолепно, но такое и в Эрмитаже есть. А вот гостиная из мореного дуба… Я такой больше нигде не видела. А вот кульминация всего – театр. Да-да, там еще и театр есть! А на набережной напротив хорошо стоять вечером.
– Закрыв глаза и представив, как во двор выбегает Распутин, а вслед за ним выскакивает с револьвером Ростропович, и ему в спину – бабах! – подхватил Степан.
– Вообще-то, Пуришкевич! – возмущенно сказала Настя.
– Вот видишь, тест на внимательность ты выдержала, – засмеялся ассистент режиссера. – Значит, все еще не так безнадежно.
– Это еще как сказать, – вздохнула девушка. – Вечером звонила мне Лиля, она тоже в этой школе на практике. Ей, оказывается, школьная уборщица рассказала, что видела, как перед собранием я ползала пьяная на четвереньках перед бытовкой для персонала, а заодно исписала стену в коридоре матерными надписями. И еще несла такую околесицу, какую она даже от мужа-алкоголика в белой горячке никогда не слышала. Короче, мрак и жуть.
Потом она взглянула на часы и коротко сказала:
– Пора.
Молодая пара направилась к институту и почти крадущимся шагом прошла внутрь нужного здания. Когда Настя вывела Степана в коридор, где находился кабинет декана факультета, она резко остановилась.
– Я буду ждать тебя вон там, за углом, – шепотом сказала она.
Степан решительным шагом подошел к двери и постучал.

Ждать Насте пришлось полчаса.
Молодой человек вышел из кабинета декана довольно бодрым шагом. Когда девушка выскочила к нему навстречу, он лучезарно улыбнулся и сказал лишь:
– Вот и все, эпопея завершена.
– Как это было? – с нетерпением спросила студентка.
– Я представился и показал удостоверение «Ленфильма». Это сразу настроило его на нужный лад, есть все-таки скрытая магия в названиях некоторых профессий. Сразу предложил чай и кофе, потом поговорили немного. Моя версия была принята «на ура». Более того, ему из школы даже ничего не сообщали. Ты в деканате на хорошем счету, и это тоже сработало. А моя побитая рожа недвусмысленно говорила о том, что и я был участником инцидента, так это только придало мне убедительности. Естественно, тебе придется продолжить прохождение практики уже в другой школе. Вот, собственно, и все.
– Степа, я просто не знаю, как я смогу тебя отблагодарить, – с волнением произнесла Настя, радости которой не было предела.
– Сможешь очень просто. Покажи, где у вас тут столовая. Я проголодался, как моряк на необитаемом острове. Кстати, можешь больше не конспирироваться и от проходящих не прятаться.
– Пошли в столовую. Я сама проголодалась и с удовольствием составлю тебе компанию.
Они прошли несколько коридоров, потом по лестнице и вскоре оказались в столовой.
Но уже на входе энтузиазм Степана мгновенно иссяк:
– Судя по запаху, который чувствуется на пороге, здешние котлеты еще недавно мяукали или гавкали. Давай лучше в «Сайгоне» перекусим. Пройти пешком по Невскому – одно удовольствие.
«Сайгоном» в народе называли кафетерий ресторана «Москва», располагавшийся на углу Невского и Владимирского. Это место использовалось для неформальных собраний («тусовок») так называемого «андеграунда» – той части творческой интеллигенции (и тех, кто себя к ней причислял), которая считала, что современное искусство должно быть основано на критическом настрое к советской действительности, а еще выходить за пределы традиционных и стандартных представлений. Остальной народ, знавший про «Сайгон», не пытаясь запомнить и выговорить непростое слово «андеграунд», называл этих неформальных особей «эстетами», и этот термин прижился, несмотря на его вопиющую некорректность. «Эстеты» же между собой остальной народ тихонько называли «быдлом» и «потребителями ширпотреба». Под «ширпотребом» они разумели не только социалистический реализм, но и реализм любой. Альтернативой ему они считали «искусство для избранных», которое воспринимать способны только эти самые «избранные» (имея в виду себя). Это касалось всего: прозы, стихов, живописи, музыки. А кино – особенно.
Степан, закончивший театральный вуз и работающий в режиссуре, изначально имел все шансы стать эстетом и войти в круг избранных, но в силу воспитания и взглядов остался приверженцем реализма, за что среди завсегдатаев «Сайгона» прослыл «совком». Он не фанател от Феллини, Антониони, Тарковского и Сокурова, а еще совершил смертный грех: прочитав (в самиздате) набоковскую «Лолиту», не пришел в трепетный восторг, а назвал ее «поганенькой книжицей», после чего отношение к нему представителей андеграунда заметно охладело.
Все это он рассказывал Насте, пока они шли вдоль Казанского, Гостиного и Дворца пионеров. Еще немного – и они перейдут мост через Фонтанку.
Но тут…

Сначала исчезли звуки, словно чем-то заложило уши. Шум транспорта пропал, уступив место мертвенной тишине. А картина оживленной главной магистрали города вдруг подернулась дымкой, поплыла и ушла в пустоту, подобно сдернутой и отброшенной куда-то в сторону занавеске. Все, что только что окружало Степана и Настю, прекратило существовать. А вместо того, что было еще мгновение назад, теперь их окружало нечто совсем иное.
Этот мир был безлюдным и мертвым.
Редкие останки зданий еще можно было увидеть, но теперь это были лишь балочные перекрытия нескольких нижних этажей. Мост через Фонтанку теперь представлял собой бесформенную развалину, и попасть на другой берег можно было только вплавь.
Степан оглянулся вокруг. Со всех сторон – горы мусора, сквозь которые кое-где пробивались трава и кустарники, неизвестно каким образом здесь оказавшиеся. Где-то через километр-полтора виднелись еще останки стен зданий с грудами кирпича рядом. Вся поверхность земли была покрыта слоем серого пепла.
Иногда мертвая тишина прерывалась легким шелестом: это пробегали крысы. Да еще в небе покрикивали какие-то птицы, скорее всего – чайки, но увидеть их было невозможно: над головами нависала непроницаемая серая густая мгла.
Степан перехватил полный ужаса взгляд Насти, направленный куда-то вниз, и посмотрел в ту же сторону. Там среди груды битого закопченного стекла белел человеческий череп.
Очертания Невского проспекта можно было определить только по редким останкам зданий и столь же редким цепочкам перевернутых, обгоревших и чудовищно деформированных конструкций, которые когда-то были троллейбусами, автобусами и автомобилями.
– Степа, – шепотом сказала Настя. – Мы с тобой одновременно сошли с ума, да?
– Настя, сейчас это пройдет, – так же тихо отозвался Степан, памятуя о картине, увиденной в ночном лесу во время пешего похода.
И в подтверждение его словам все, что сейчас их окружало, начало расплываться, стремительно теряя контуры, а тишина сменилась шумом потока транспорта.
Мертвый мир исчез. Теперь они вновь стояли на тротуаре оживленного Невского проспекта, суетливо-деловитого и одновременно лениво-размеренного, проезжали автобусы, троллейбусы и легковушки, а на тротуаре застывшую пару огибали направляющиеся куда-то по своим делам люди. Все стало обычным и столь привычным, включая витрины магазинов, клодтовских коней и таких родных перил моста.
– Ты же все на свете знаешь, – обратилась Настя к Степану, постепенно придя в себя. – Ты ничего мне не хочешь сказать?
– Скажу, – спокойно ответил он. – Но только не здесь, а в кафе.
Пройдя по мосту, они пересекли набережную, улицу Рубинштейна, Владимирский проспект и зашли в «Сайгон».
Отстояв в извилистой, несмотря на дневное время, очереди, чтобы взять кофе и набрать полные тарелки пирожков, Настя и Степан каким-то чудом отхватили только что освободившийся столик.
Почти напротив них, сдвинув два столика вместе, расположилась колоритная компания поклонников сюрреализма, состоящая из четверых молодых мужчин и двух девушек. Трое мужчин выделялись своими живописными бородами. У одного она была стилизована под монашескую и эффектно дополнялась черным пальто-балахоном почти до пят, а обувь сильно смахивала на вериги. У другого хилая, но длинная бороденка, видимо, по замыслу должна была придавать ему сходство с испанским грандом времен Лопа де Веги, но все же больше напрашивалось сравнение с козликом. Третий бородоноситель словно вышел из пьес Островского, а его мощные усы, подобно зарослям, закрывали рот почти полностью, и доставать из них крошки поедаемой пищи, скорее всего, было проблемой. У четвертого бороды не было, зато волосы были осветлены перекисью, а в левом ухе присутствовала серьга.
Девушки были под стать. Одна была обута в кирзовые солдатские сапоги, а другая (в тяжелых ботинках) носила красные бесформенные шаровары в духе французского зуава столетней давности, заправленные в черные ветхие мужские носки с дырками.
Несмотря на только что пережитое перед мостом потрясение, Настя уже успела от него отойти и начала хихикать. Степан это пресек, строго посмотрев на нее.
– Степа, это панки? – шепотом спросила Настя. – Я как-то видела, как у Казанского собора сидел парень с кастрюлей на голове, а рядом другой держал на поводке крысу.
– Нет, ведь панки – малолетки, – так же шепотом ответил Степан. – А это уже взрослые мальчики и девочки.
– А куда такие компании потом идут?
– Ближе к ночи набиваются в чью-нибудь квартиру, там либо устраивают импровизированные концерты, слегка напрягая соседей, либо смотрят элитные фильмы, кинопроекторы имеются. При этом всю ночь пьют кофе адской концентрации в лошадиных дозах, хотя и с травкой часто нет проблем. Теоретически возможен и свальный грех, где пол не имеет значения. Ну и всегда пьют и матерятся.
– Эка невидаль! – сказала студентка физфака. – Гопники в подъездах тоже пьют и матерятся.
– Гопота не умеет делать это пикантно.
Вдруг Настя спохватилась и оторопело посмотрела на него.
– Господи, о чем мы говорим? Я ведь самого главного не сказала! Степа, спасибо тебе за то, что ты для меня сделал, и за то, что ты такой.
– Такой – это какой? – поинтересовался ассистент режиссера.
– Настоящий. Знаешь, как редко существуют в мире такие, как ты? Все те, кого я видела раньше – это либо мальчики-инфантилисты, которые из этого состояния вряд ли когда-нибудь выйдут, либо такие, как Гена. Нечестные. Я уже в мужчинах разувериться успела. А ведь, казалось, так мало от них надо! Я ведь от них не жду снятия луны с неба или восхождения на край действующего вулкана, чтобы туда пописать и этим его затушить. Всего-то нужно, чтобы когда тебя совсем паршиво обстоятельства придавили, хоть кто-то не отплевался бы от тебя формальным и фальшивым сочувствием, а хоть пальцем бы пошевельнул, чтобы немного помочь. Да хотя бы советом! Так не видела я таких. А тут – ты. Я ведь для тебя никто, второй раз в жизни видимся, а тебя моя беда зацепила. Мог ведь спокойно пойти дальше по своим делам, ведь что тебе до меня, а ты вмешался и всю ситуацию за момент разрулил.
– Настя, мне это очень приятно слышать, но, по-моему, ты меня переоцениваешь.
– Нет, Степа, я тебя оцениваю совершенно объективно.
Тем временем, за соседними столиками наметились подвижки. Один из бородачей достал несколько «беломорин», вытряхнул из них табак себе на ладонь и начал производить какие-то манипуляции, не совсем понятные на расстоянии.
– Значит, там, перед мостом, это мы с тобой не мираж видели, а картину возможного будущего? – спросила Настя. – Но странно, ведь сейчас только о «разрядке» и говорят.
– Важно не то, что говорят, а то, что делают. Ты слышала про строительство американских баз в Тебризе и Мешхеде?
– Слышала. Нам как-то говорили на политинформации. Ты хочешь сказать, что все это… очень серьезно?
– Серьезней некуда, – ответил Степан, решив ничего от нее не скрывать. – Ты про Злату слышала?
– Про кого?
Без особого энтузиазма ассистент режиссера поведал ей о пророчестве последнего атланта и предсказаниях Златы, которые всегда сбывались. Рассказывая, Степан злился на себя. Наверное, все же следовало от девушки это скрыть. То, что вчера он ей это один раз уже описывал, значения не имеет – ведь тогда Настя была «не настоящая». А сейчас получается, что только-только она отошла от пережитых потрясений, связанных с угрозой отчисления, а он вновь опускает ей настроение ниже плинтуса. Да и сравнивать тут невозможно: что такое какое-то отчисление из вуза по сравнению с мировой ядерной войной, которая не даст никому шансов выжить.
Но и оттягивать этот разговор до бесконечности было бы сложно теперь, когда они быстро превращались совсем не в чужих друг другу людей.
– Как это все тоскливо, – проговорила Настя, когда он закончил. – Вот так, значит: жили, жили, и тут – на тебе! И что, никто не пытается это остановить?
– У меня такое ощущение, что все пытаются это только ускорить, – с горечью заметил Степан. – Скажи, Настя, а ты способна была бы влюбиться, зная, что через какое-то время все равно случится э т о ? Или уже все, не до радостей жизни, а пора потихоньку готовиться к уходу… куда-то далеко-далеко?
– Знаешь, а мне не очень страшно, – медленно проговорила Настя. – Бессмертных людей все рано не бывает. Рано или поздно каждому придется уйти. Надо прожить то короткое время, которое нам осталось до этой войны, так, чтобы оно показалось нам бесконечно долгим. А это возможно тогда, когда знаешь, что кому-то на тебя совсем не наплевать. И тогда момент ухода станет не таким ужасом, как это представляется заранее.
– Настя, – вдруг повеселел Степан, – После таких слов нам с тобой осталось только слиться в долгом поцелуе.
– А я разве против?! Но не в «Сайгоне» же!
И подхватив Степана под руку, девушка повлекла его к выходу из кафетерия.