Урок 40. Поэты о Поэзии – Андрей Шацков

Сегодня на уроке – мой давний друг, человек преданный Поэзии абсолютно — Андрей Шацков.

Примечательно, что наша беседа была опубликована в газете «Невское время» 15 октября 2015 года – в последний день перед закрытием газеты, в которой я проработал три года.

 

Против поэзии работают мощные силы

Перед очередной годовщиной открытия Царскосельского лицея, 19 октября, «НВ» беседует с поэтом, главным редактором альманаха «День поэзии – ХХI век», лауреатом премии правительства РФ Андреем Шацковым.

– Андрей Владиславович, для чего вообще нужна поэзия?

– Обывателю – для развлечения. «Проницательному читателю» – как «пища» для ума и «вдохновитель» для сердца. Обществу, государству – для независимого развития и утверждения себя среди других государств.

– Поэту?

– Для выражения Истины.

– Если поэзия всем нужна, почему ей так трудно пробиваться к «этим всем»?

– Наверное, потому, что «эти все» увлечены чем-то более модным, практическим, лёгким для восприятия в наш отнюдь не обременённый романтическим интеллектом век. Потому что против поэзии работают очень мощные силы, которые стремятся отодвинуть её на дальний, почти невидимый план, затушевать. Свести к нулю её влияние на жизнь людей. Представить никчёмной безделицей…

– И здесь борьба?

– Да, «покой нам только снится». Я не случайно сказал о мощи противоборствующих сил. Почему? Потому что поэзия обладает невероятной силой. Борьба с ней требует колоссального напряжения. Потому что поэзия, как и молитва, обращена к душе и к духу, отсюда её беспомощная наивность на фоне плотского мира и вместе с тем «бессмертная неуязвимость!».

– Как действует эта сила поэзии? В чём проявляется?

– Во всём, во всех сферах. В личной, частной жизни человека. В общественной жизни, в сфере государственного строительства. Даже в геополитике. Вам, ленинградцу-петербуржцу, известно, что стихами спасались от голода и холода во время блокады. Вольнолюбивые пушкинские и декабристские стихи взбудоражили общественное сознание и привели к выступлению 1825 года. Громоподобный Маяковский разбивал стихами противников советской власти… Поэты-шестидесятники собирали стадионы – толпы шли на поэзию в «Лужники», как сейчас идут на рок-концерты или на футбольные матчи. Не обладай поэтическое слово такой великой силой – ничего подобного не происходило бы…

– Почему тогда сейчас поэты не собирают стадионы?

– Потому что после перестройки временную победу одержали не «инженеры человеческих душ», а их антиподы, которые любое явление оценивают деньгами. И которые навязывают всем именно этот критерий. Менеджеры во власти, в бизнесе, культуре борются с поэзией хитрыми способами, не замечая, не признавая, объявляя о её ненужности. Но поэты всё равно пишут стихи, а люди их читают. И благодарят авторов за их стойкость. Я с «Днём поэзии» много езжу по России и знаю, о чём говорю.

– Поэт – это кто?

– Поэт – это существо иной в каком-то смысле сверх- или надчеловеческой природы. Он из другого теста. Он по-рубцовски: «слышит печальные звуки, которых не слышит никто». Наши поэтические гении до такой степени утончали свой ум и очищали свою душу, что оказывались способными проникать в высшие небесные сферы. И там находить новые образы, слова. Создавать новый язык. И даже пророчествовать. Настоящий поэт – явление штучное, непрогнозируемое. Внутренние противоречия, которые непременно сопровождают его всю жизнь, вероятно, предопределяются судьбой ещё до рождения…

Моя бабушка по маме – урождённая Руднева, успела поучиться в Институте благородных девиц, а дед – участник белого движения, чья фамилия упоминается в произведениях Булгакова. Зато дед по отцу, передавший мне не только фамилию, но и имя, рубился в Первой конной, был соратником Георгия Жукова, одновременно с ним угодив в опалу. Похоронен, кстати, на Богословском кладбище Петербурга. Я сам отчасти питерец. Так что есть откуда «высекать» поэтическую искру.

Но не особо нужна сейчас эта «искра». Хорошо известно, что СЛОВО звучит лишь в отзывчивой среде, а среда сейчас, сами знаете какая. Не слышат поэтов многие менеджеры нынешней власти и бизнеса. А до перестройки, между прочим, власть поэтов ласкала, обеспечивала необходимым…

– Атеистическая власть…

– Да! В этом была главная проблема советской поэзии. Потому что великие поэты, под прямым водительством Бога, получают прямые откровения. Но как говорить о Боге атеистам?.. Опека советской власти, конечно, разрушила многие таланты, но в то же время умудрилась сохранить ростки Серебряного века, ибо высок был образовательный ценз народа, сумевшего сохранить внутреннюю веру, в том числе веру в поэзию…

– Странно… Нынешняя власть дружит с Церковью, а с поэзией, получается, не очень. Как, по-вашему, она должна вести себя с поэтами?

– Беречь, стоять на их стороне. Взять поэзию на полное государственное обеспечение. Спонсоры от власти и бизнеса должны финансировать не футбольные клубы и приезжих легионеров, а своих, родных, доморощенных поэтов. А самых талантливых – просто носить на руках. И даже вводить во все сферы управления.

Но проблема не только в отношении власти к поэзии… Самые высокие требования у меня к самим поэтам. Есть множество примеров, когда человек свой поэтический дар не развивает. Не рвётся в неведомое. Довольствуется какими-то примитивными текстами. Или впадает в другую крайность, строит на стихах свою карьеру – носится со своими виршами, требует признания, уважения, повышенного к своей персоне внимания, оваций, букетов. Ищет славы, денег. Начинает возноситься над другими. Это что такое? Это что за передёргивание смыслов?

Поэзия – удел самоотречённых. Развить дар можно только отказавшись от удовольствий, пресекая искушения. Сосредоточенность на слове, а не на успехе в либеральной интерпретации этого понятия – вот отличительная особенность истинного поэта.

– Наряду со свидетельствами об Истине, пророчествами и с собственной эволюцией, что, по-вашему, ещё должны делать поэты?

– Развивать язык. Вы можете представить себе Россию без русского языка, созданного Пушкиным? Нет. И я не могу. Что бы мы сейчас косноязычно или высокопарно, или по-простецки лепетали без пушкинского гения? Значит, каждый поэтический потомок Пушкина должен взять на себя труд творить язык. Находить новые слова, обороты, фигуры речи. А ещё, мне кажется, очень важно выполнить совет профессора Владимира Журавлёва, написавшего, что «сознательное усвоение современного русского языка невозможно без церковнославянского». Со всеми его сорока символами, добавлю я. От похожей на диковинные ворота с вереёй буквы аз до летящей галкой смешной буквы ижица.

Эту работу способен выполнить только поэт. И, если он её не выполнит, с языком будут экспериментировать в подворотнях, в тусовках молодёжных субкультур, в местах не столь отдалённых. Собственно, там «работа» уже идёт и результаты её нам известны.

«Вначале было слово». Оно было, есть и будет. Не деньги, как думают менеджеры, а слова стоят вначале любого дела. Приказы в армии, распоряжения во власти отдаются словами. Какого качества, какой точности будут эти слова – такого качества окажется и результат действий.

Я однажды поймал себя на такой мысли: если бы академик Императорской Санкт-Петербургской медико-хирургической академии Данило Велланский не ввёл в русский обиход слово «культура», то Министерства культуры – моего последнего места государевой службы – просто не существовало бы.

– Административный язык, на котором вы говорили и писали, будучи чиновником, не навредил вашему языку поэта?

– Нет. Штабной стиль работы в министерствах, где я провёл добрую половину своей трудовой жизни – а я ведь имею архитектурно-строительное образование, – помог мне искоренить расхлябанность, которой отличаются некоторые литераторы. Научил грамотно, по-русски излагать свои мысли.

Между прочим, многие прекрасные русские поэты ходили в чинах и порою даже в генеральских. Например, генерал-прокурор Российской империи, действительный тайный советник Гавриил Державин. Или товарищ министра иностранных дел, тайный советник Фёдор Тютчев. Или статский советник Александр Грибоедов. Даже Пушкин имел придворное звание камер-юнкера.

«Навредить» поэтическому и вообще литературному языку может – и уже вредит – то обстоятельство, что Россия после перестройки пошла по западному пути. Не по своему…

Вся современная проза – это банальная игра в слова, в сюжеты, в ситуации. Нет характера! Нет героев! Неспособность создать характер меня просто удручает. Почему? Потому, что дара нет? Может быть… Всё есть: пиар, раскрутки, технологии, большие деньги, фестивали, книжные салоны, упрощение русского языка, граничащее с унижением, а героев нет!

В поэзии ситуация более обнадёживающая. Здесь ещё герои бьются за героев. Свидетельством тому – невероятная востребованность и популярность «Дня поэзии», который мне довелось возрождать.

– Расскажите, пожалуйста, вкратце, как началось это возрождение.

– Лучше рассказать с самого начала. Альманах «День поэзии» появился в Москве в 1956 году. Его выход стал особым, знаковым событием для любителей поэтического слова. Ведь альманах вмещал в себя практически всех звёзд отечественной поэзии. Тираж его в отдельные годы достигал ста тысяч экземпляров, а главными редакторами альманаха становились в разные годы Сергей Наровчатов, Владимир Соколов, Евгений Винокуров, Юрий Кузнецов, Лариса Васильева, Николай Старшинов и другие прекрасные поэты. Последний регулярный «День поэзии» вышел в 1991 году, после чего было несколько попыток его возрождения, но выпускать альманах постоянно не получалось.

В 2006 году на мартовском круглом столе ведущих поэтов России, проведённом в рамках «Всемирного дня поэзии» ЮНЕСКО в стенах Министерства культуры России, где мне тогда посчастливилось работать, прозвучала единодушная просьба о возрождении альманаха. В кратчайший срок она была реализована.

Не могу не отметить роли в возрождении «Дня поэзии» тогдашнего министра культуры Александра Соколова. Если бы во власти таких понимающих людей было побольше, возродился бы не только альманах – Россия.

С тех пор альманах выходит ежегодно. Его тираж невысок, но на помощь пришёл интернет. Посмотрите, альманах вышел за границы России и уверенно шагает по миру. В этом году мы отметим десятилетие возрождённого «зеркала отечественной поэзии», служащего не разобщению, а объединению всех здравых поэтических сил страны.

Сказано: «Нас в России несколько тысяч, а имя у всех одно – поэты. И только единицы из нас имеют право на имя собственное». О приумножении и сохранении этих имён постоянно думаю я во время работы над альманахом…

.

Андрей Шацков

Плач по российским поэтам

В небеса пошлёт прощальный глас

Колокол людского покаянья…

Скольких нас не стало? Сколько нас

За чертой призванья и признанья?

Скольких нас не стало! Сколько нас

Приняла Российская равнина.

Ждал на Чёрной речке алый наст,

Эшафот – в утробе равелина!..

Скольких целовала вьюга в лоб!

Скольким вслед струился шип змеиный!

Положи, Елабуга, на гроб

Асфодель Кавказа для Марины.

А душа – зегзицей со стены,

Мысью с древа – грянется на травы…

Мы ещё вернёмся с той войны,

Где стихи – горящий край державы!

И пройдём по россыпи листов

Пасквилей, доносов и наветов.

И не хватит Родине крестов –

Как наград посмертных для поэтов!

 

Возвращение к себе

Приспеет октябрь, и клюква пойдёт по лесам.

Вернее, она побежит по прокисшим болотам.

И, может быть, я,

если только успею, — я сам

Об этой поре напишу перед зябким уходом.

Как строились ели вдоль узкой тропы

в караул,

Где мы пробирались под вечер

в деревню с грибами.

И пёс на дворе бесконечную песню тянул,

Чтоб было нескучно в своём одиночестве маме.

Пустые колоды лежат, как повапленный гроб,

И мама, предчувствуя скорую сердцем

разлуку,

Сказала: «Ступай,

на дорогах сейчас чернотроп…»

И тихо к стеклу приложила

прозрачную руку…

Не каждый ушедший до светлой мечты

доскакал.

Не каждый домой из далёка вернулся понуро…

У волчьего времени — волчий, звериный оскал.

И с лисьим окрасом дублёная зимняя шкура.

Но в сполохе гроз и в мерцанье

трясинных огней,

Вдоль шалой воды, уносящей буруны к закату,

Я шёл до конца, оставляя друзей и коней,

Внимая вселенского боя глухому раскату!

И там, где заплотом судьбинный предстал

перевал,

Его одолев, между кручами и облаками,

Я мёртвые губы бессмертной страны

целовал…

И вспомнился дом… И заплакалось горько

по маме!

.

Беседовал Владимир Хохлев