Альманах Миражистов
СИРИН ФЕНИКС ГАМАЮН АЛКОНОСТ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН Александр БАЛТИН Александр ЁЛТЫШЕВ Олег ВАЩАЕВ
КрасноярсК
2023
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН Александр БАЛТИН Александр ЁЛТЫШЕВ Олег ВАЩАЕВ
2023
СИРИН ФЕНИКС ГАМАЮН АЛКОНОСТ
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
Альманах украшен репродукциями художников Виктора Васнецова и Сергея Соломко
Кошек нарисовала Кристина Зейтунян-Белоус
© Коллектив авторов 2023г
……………………………..
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов
Кедров-Челищев: литературный дневник
Всея любви вольноотпущенник
Кедров-Челищев
Поэзия не умеет лгать
Поэзия не умеет лгать
Молчание бессмертно
Речь умирает
Поговорим о бессмертии
Оно мимолетно
Все птицы улетели
Остались только Сирин и Алконост
Да еще нахохленный голубь и стынущий воробей
Не улетай дальше пьиц
Оставайся в оперении
Между двумя крылами
Или шестикрылым как Серафим
10декабоя 2021
Перелетать из феникса в пламя
Перелетать из феникса в пламя
То же самое что рифмовать
Рифма выпорхнула из пламени
Пламя выпорхнуло из рифмы
Перелететь из пламени в пламя
То же самое что рифмовать
Зарифмуй пламя с фениксом
И с фениксом пламя
Зарифмуй себя с Небом
И Небо с нами
Пусть слова немеют и пламенеют
Зарифмуй все что в тебе немеет
© Copyright: Кедров-Челищев, 2021
Свидетельство о публикации №121050501881
***
Божница ты или безбожница
Ты пораженье и успех
Любовь рабыня и наложница
И повелительница всех
Всегда в начале и доныне
Перед тобой я раб рабыни
Всех олигархов олигархия
Любви священная монархия
Бим бом Дин динь динь динь бим бом
Не запрещай мне быть рабом
Я не распутник не распущенник
Всея любви вольноотпущенник
12 декабря 2021
Ново каждое слово
Когда все сказано то легче говорить
Потому что каждое слово ново
Ново каждое слово
Каждое слова ново
Снова скажу и снова
Слово каждое ново
Ты все ближе и ближе
Ты все выше и выше
Слышу тебя и вижу
Вижу тебя и слышу
В этом прекрасном теле
Рукописи горели
Правильно говорят
Рукописи не горят
12 декабря 2021
Мелодия это что
Мелодия это что
Это когда дирижер превратившись в птицу
Беспорядочно машет
крыльями рук
Или когда рояль машет одним крылом
Или когда скрипка два изгиба губ в поцелуе
И только музыка как котенок прячется в партитуре
Или Шопен умирающий в каждом рояле
Или Бах воскресший во всех оргАнах
Или фараон в саркофаге скрипичного ключа
в ожидании вечного воскресения
10 декабря 2021
Никогда не спорьте с тайной
Никогда не спорьте с тайной
Тайна всегда права
В одежде видимого приходит тайна
Чтобы уйти в одежде невидимого
В складках тайн одежды
Вечная нагота тайны
Вечная тайна наготы
10 декабря 2021
С недоумением перелистываю книгу листьев
С недоумением перелистываю книгу листьев
Пока не истлели страницы
Вот уже исчезли страницы
А я все еще перелистываю
Книгу исчезнувших листьев
Вот он текст который исчез
И уже никогда не будет
Белый текст на белой странице снега
Прозрачный текст дождя на станицах дождя
И самый главный текст
Ничто на станицах ничто
Пока ни зазеленеет
Зеленое на черном
Черное на зелёном
Чтобы уйти в ничто
И снова зазеленеть
10 декабря 2021
Наступил на луч тенью
Наступил на луч тенью
И зашагал тенями
Спотыкаясь о лучи
Перешагнул горизонт
Закат стал рассветом
Одно и тоже солнце
Позади закат впереди рассвет
Вот оно просветление
9декабря 2021
Птица в клетке как клетка в птице
Голос в горле как птица в клетке
Птица в клетке как клетка в птице
Я последний листок на ветке
Да и тот улететь стремится
Я не знал что летать западло
Но уже оторвался от древа
До свиданье добро и зло
Я родился я гость из чрева
Может я здесь незваный гость
Но уйти от себя не властен
Белизной укутан погост
Снег бесстрастен погост бесстрастен
Все бессмертно все беспредельно
Что ж вы так отчаянно врете
Мой полет от листа отдельно
Лист истлел а полет в полете
9 декабря 2021
Рук не хватает, чтобы тебя обнять
Рук не хватает чтобы тебя обнять
Пустота необъятна
Но если ты из нее пришла и в нее ушла
Буду обнимать пустоту
Я ведь тоже из пустоты пришел и уйду в пустоту
Буду обнимать пустотой пустоту
Небеса необъятны
Но всех обнимают
11 декабря 2021
На ленте Мебиуса
Прошлое давно стало будущим
А будущее оказалось прошлым
Вот какой кульбит совершило время
На ленте Мебиуса
Где ты всегда в середине
11декабря 2021
Солнечнолунный самокат
Солнечнолунный самокат развернулся к лету
Катится по Млечному пути навстречу свету Божию
Отталкиваюсь ступней от небесной бесконечности
И ведь не проваливаюсь – лечу
Почти 80 лет лечу на солнечнолунном самокате
Впереди Луна позади Солнце
Впереди Солнце позади Луна
Остановки не будет
Даже когда меня здесь не будет
Просто я с другой стороны самоката буду
Ведь верха и низа нет в бесконечности
И внутреннего и внешнего нет
А солнечнолунный самокат есть
Он без меня не едет
11 декабря 2021
Только другое сердце в средине сердца
В середине сердца другое сердце
Только другое сердце в средине сердца
Жадно пьют друг друга сердца
Нежно жмутся сердца друг к другу
Амплитуда трепета рябь на глади
Дуновенье нежное двух дыханий
Только два кораблика среди ряби
Только два кораблика из бумаги
Кто потонет первый никто не знает
В середине сердца другое сердце
Но другого сердца уже не будет
11 декабря 2021
Чтобы остаться навсегда
Зачем кружится ветр в овраге
Спроси у Пушкина балда
Мне нужен только лист бумаги
Чтобы остаться навсегда
Всего понятнее понятное
Но необьятнее обьятное
Все новое давно былое
А все былое небылое
Зачем ты в мире задержался
Того не ведает погост
Но надо чтобы продолжался
Великий пир в великий пост
12 декабря 2021
Солнцелунный минуэт
“Я танцую в белом круге минуэт
Я сомнамбула мой круг тебя закружит
Отойди не то тебя завьюжит
Лунным бликом лунный мой портрет” (Елена Кацюба)
Продолжайся продолжайся
Солнцелунный минуэт
Отражайся отражайся
От земли небесный свет
Ты Луна Селена-Лена
Осиянная луной
Жизнь мгновенна смерть мгновенна
Я с тобой и ты со мной
Продолжайся продолжайся
Солнцелунный минуэт
И друг в друге отражайся поэтесса и поэт
12 декабря 2021
Кедров-Челищев
Гамаюн
http://video.mail.ru/mail/kedrov42/
на снимке картина моего двоюродного дедушки Павла Челищева
Гамаюн
Гамма юн
ню а маг Гамаюн
© Copyright: Кедров-Челищев, 2009
Две луны
Все проявления печали
Давным давно слились в одну
Над нами звезды замолчали
И утонули в тишину
Неужели тебя я не встречу
В тишине исчезающей речи
Неужели исчез этот миг
Тишины превратившейся в крик
Все возможно и все невозможно
Это ведомо мне непреложно
В середине небесного круга
Две луны потеряли друг друга
17 апреля 2023
© Copyright: Кедров-Челищев, 2023
Свидетельство о публикации №123041701292
Г Москва
……………………………..
Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов
ВЕСЕННЕЕ ОБОСТРЕНИЕ
***
Люди радуются Пасхе
И кричат:
– Христос воскрес! –
И с себя срывают маски
Слева – Бог…
А справа – Бес…
И душа
Полна чудес
От Земли и до Небес…
2023
***
Проснуться – как воскреснуть – на виду
У всех, кто хочет спать, не просыпаясь, –
Вот счастье!
Каждый день, в любом году
Христос воскресший
Обостряет страсти
У всех, кто, не случайно,
Может быть,
Мечтает этот подвиг повторить…
***
Красавица не хочет стать старухой.
А хочет, оставаясь молодухой, –
Влюблённой, показушно-озорной –
Красавцу повторять: – Пойдём со мной! –
…Какая изумительная пара!
Не зря звучит цыганская гитара
И хор – да так, что слов не разобрать…
И старый цыган
Крестится опять
И пляшет у красавцев на пути
Так страстно, ах! –
Что Господи, прости…
2023
***
Жена шагает впереди,
Супруг шагает позади…
Всё чаще с некоторых пор
Вдвоём – на красный светофор….
Налево – старенький роддом.
Направо – Дом для престарелых…
Что делать? В наших беспределах,
Судьба, спасибо и на том…
…Где в округе – святые места,
И возможно прожить лет до ста…
2023
КАМЛАНИЕ
Вокруг костра,
Как черти, пьяны
Камлают юные шаманы…
Чему-то радуются,
ах,
На всевозможных языках…
Меж тем, как смерть –
Огню сестра –
Хмелея, смотрит из костра…
СТИХИ ВЕТЕРАНА
– Я жил в столичном Петербурге…
Потом – в бандитском Петрограде…
Потом, увы, в Санкт-Петербурге
Стал жить… Где вновь, чего бы ради?
Про Петербург и Ленинград
Без «Р»
Поэты говорят…
2023
СОНЕТ В ПРЕДЕЛАХ ПОДСОЗНАНИЯ
Стихи уходят в подсознание…
Где нежные воспоминания,
Как тени, призрачно живут
И мне покоя не дают…
О, музыкальные моменты!
Затихшие аплодисменты,
Развоплощённые слова…
Молва людская, ты права,
Когда поэта воскрешаешь,
Ах, вдохом-выдохом одним
И петь невольно продолжаешь
О вольной воле – вместе с ним…
Где ветер, солнце, облака
Несут мгновенья сквозь века…
2023
***
Актёр то умничкой казался,
Целуя стопку коньяка…
То с рюмкой водки обнимался
И строил Ваньку-дурачка…
И вдруг воскликнул: – Ай лав ю!
Мне очень жаль, что я не пью…
2023
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
Всюду – санкции. Связь прервалась…
А без слова не сделать и шага…
Мегафон не выходит на связь…
Обанкротился, видно, бедняга!
***
Не надо сравнивать, однако,
Рубцова, ах, и Пастернака…
Что им сравненья? – славы дым…
И тот, и этот – несравним.
***
Пустое ремесло
Себя жалеть устало:
– Что было, то прошло!
Как будто не бывало…
Апрель 2023 г
НЕЛ-НЛО над КРАСНОЯРСКОМ
ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПРЕЗЕНТАЦИЮ
– Ну, вот и ушёл в печать наш очередной №2.2023 альманаха «Новый Енисейский литератор». Нынче немного с запозданием, но презентация состоится вовремя — 29 апреля, в субботу, в Красноярской краевой библиотеке в 12-00. Иногородним отправлять начнём авторские экземпляры 28-30 апреля. Сейчас формируем №3.2023. Выйдет в июне, но материалы желательно прислать до 1-2 мая 2023 года.Напоминаю также, что в этом году редакция НЕЛ, продолжает приём стихотворений и рассказов на традиционные конкурсы одного стихотворения и короткого рассказа. Условия в этом номере (стр. 338).
Сергей Кузичкин,
Председатель КРО СПР, редактор альманаха прозы, поэзии, публицистики «Новый Енисейский литератор»(Красноярск).
Член Союза писателей России
Открываю НЕЛ №2 («Новый Енисейский литератор» № 2/2023 (87)
А в нём – да, и мои стихотворения!
НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ
ДУША
Душа российская, воскресни!
В тебе — начало всех начал…
Чтоб русский хор — за песней песня —
Над всей Россией прозвучал…
И каждый голос, полон сил,
Себя для жизни воскресил.
ПЕСЕНКА ПРО ИСКРЫ ИЗ ГЛАЗ
Легкомысленный поэт
Так стихи читал — привет! —
Что от страсти всякий раз
Искры сыпались из глаз…
Ну конечно, Бог ты мой,
Для красавицы одной…
Помню — враг ты или друг, —
Загорались все вокруг
И бежали вместе с ним
За портвейном в магазин…
Утолял сердечный жар
Всем известный «Солнцедар»…
А потом — концерт какой! —
Все мы пели над рекой,
Под гитару, у костра,
Согреваясь до утра…
И у каждого из нас
Искры сыпались из глаз…
И куда пропал поэт?
И красавица? Привет…
Слышно было за версту:
«Искры гаснут на лету…»
***
Кто мечтает жить на острове…
Кто мечтает жить в столице…
А ко мне — как боль подострая —
В сердце вновь мечта стучится…
Просится пожить в стихах
И в веках, увы и ах…
***
Родина — это детство.
Прошлого не вернуть.
Будущее — вот средство,
Чтобы продолжить путь…
Как себя ни суди,
Прошлое — впереди…
С ПЕСНЕЙ ВОКРУГ СВЕТА
Над землёю красивой
Высоко пролетая,
Засыпаю в России —
Просыпаюсь в Китае…
Рядом — ангелов стаи,
Крылья — в райской истерике…
Засыпаю в Китае —
Просыпаюсь в Америке…
Весь в делах, обессиленный,
Словом каждым израненный,
Засыпаю в Бразилии —
Просыпаюсь в Израиле…
Рядом — бесы косые…
И опять, как в бреду,
Засыпаю в России —
Просыпаюсь в аду…
Тесно в мире, в эфире,
В счастье или в беде…
Засыпаю в Сибири —
Просыпаюсь нигде…
ЗАЧЕМ?
Зачем, прищурившись хитро,
Мой друг, ты взялся за перо,
Как бы задумавшись опять?..
Неужто есть чего сказать?
Ведь всё, что нам сказать дано,
Есть в Библии давным-давно!
***
Кому нужна теория стиха?
Тому, увы, кто хочет, но не может…
И думает: теория поможет
И в суть, и ввысь проникнуть без греха…
Поскольку тех, кто может, — смех и грех! —
Всех ждёт и без теории успех…
Жизнь пролетела чудной сказкой —
С душевной и телесной лаской —
Наполненная красотой,
Восторгом, памятью, мечтой…
Ах, пролетела, как жар-птица…
Дай Бог, вернётся, возвратится…
—
А далее читайте стихи известного шахматиста В. Неизвестных
которому я ещё в прошлом веке написал рекомендацию в Союз Писателей.
С уважением
Николай ЕРЁМИН, Доктор поэтических наук,
СУТЬ
Эпиграф:
– Пусть будет всё,
Но будет по любви!
Олег ВАЩАЕВ
ХОР
Мы все досрочно отсидели
За то, чтоб не было войны –
И были все, на самом деле,
Условно освобождены…
Поскольку хором – ну-и-ну –
Вдруг записались на войну…
А для чего и почему –
Понятно Богу одному,
Который нам внушал, увы:
– Рабы – не вы!
– Рабы – не вы!
СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС
Иссякает словарный запас:
Всё, что знал я, представьте, про вас,
Про себя и про всех, – исчезает…
А куда? Разве кто-нибудь знает?
Всем – до лампочки! До фонаря,
Что куда-то исчезла заря
И в душе у меня, и вокруг…
Тишина.
Только сердце – тук…тук…
2023
ДОНСКОЕ ИГРИСТОЕ
Посвящение поэтам Дона Николаю Никонову и Владимиру Рыжкову
Я помню, как – без дураков –
В Донской редакции мы пили
Когда-то из одной бутыли:
Ерёмин, Никонов, Рыжков…
Мы пили запросто, по-русски…
И были в качестве закуски
Для поэтических дружков
Три штуки плавленых сырков…
О, Коля Никонов, не ты ль,
Взяв наши опусы, в бутыль
Их запечатал и: – Пардон! –
Воскликнув, кинул в Тихий Дон…
И вот недавно, как в нирване,
Купаясь в Тихом океане,
Её я выловил – она
Стихами нашими полна…
Которые, на самом деле,
Совсем-совсем не постарели
И всё хранят, без дураков,
Следы вина и трёх сырков…
Которые купил Рыжков…
БАБОЧКИ
На лимоне спит лимонница…
На капусте спит капустница…
И твоя головка клонится,
Ах, ко мне… Всё не опустится…
Потому что много лет
У меня капусты нет…
К сожаленью, есть – пока –
Лишь лимон, без коньяка…
***
Повсюду – мины, мины, мины:
В душе, на суше и на море…
И жизнь, и смерть, увы, едины
В диалектическом просторе,
Где – справа радость, слева горе –
Идём по минам ты и я
К поминкам инобытия…
Рецензия на «Приходи одна» (Владимир Монахов)
ПРИЗЫВ МОНАХОВА ЗАРАЗИТЕЛЕН
Владимир МОНАХОВ:
Приходи одна
Ночью к вишням цветущим
Обниматься
Николай ЕРЁМИН:
– Приходи ко мне одна!
От вишнёвого вина
Буду рад стараться
Петь и обниматься…
А промедлишь, на беду,-
Ночью сам к тебе приду!
19 апреля, никому не веря
2023
Было всё прекрасно,
Но огне-ОПАСНО!
Владимир Монахов 19.04.2023 08:33
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
Одиссей родился в Одессе –
Потрудился, считая года…
И подумал: – А что будет, если… –
И уплыл, неизвестно куда…
***
Меня осенило…Потом – озарило…
Потом – вдохновила какая-то сила…
По свету носила…Что было – то было…
О, Муза, когда ты меня полюбила…
***
Из памяти рисую твой портрет.
Ты молода, хотя прошло 100 лет…
И 100 портретов – бесконечный ряд –
Из горизонта на меня глядят…
Я В ХХ1-м ВЕКЕ
Всё длиннее моя борода…
Я не сбрею её никогда!
Не случайно глубинно-высок
Каждый древний её волосок…
***
– Когда выходишь на крыльцо,
Не делай глупое лицо!
А делай умное лицо,
Когда выходишь на крыльцо…
ВЕСНА
Мужики в округе настораживаются:
Женщины-подруги омолаживаются…
Неспроста тревожатся ребята…
Суть омоложения чревата!
КрасноЯрск –КрасноРайск. 2023 г апрель –никому не верь.
Александр БАЛТИН
Виртуальный Альманах Миражистов
* * *
Сердечная вера в чудо
Может быть, говорит
О запредельности?
Вид
Её не поймёшь откуда
Ясен? Душа болит
Действительностью тяжёлой
Не веселы глаголы.
Не плачешь, однако, навзрыд.
* * *
Мёртвого голубя
Ворона терзает.
Страшнее голода
Что-нибудь знает?
Остры удары
Клюва по голубю.
Где ж Божий дар и
Свет в недрах голода?
Света любви бы
Лучик изведать…
Где же наш выбор?
Где света победа…
* * *
В растленное время в России
Жить выпало – только держись,
Лелея мечты золотые
о том, что изменится жизнь.
Коль чёрное белым назвали,
Духовных не жди пирогов.
Ложь деньги считает. Скрижали
Разбиты. И всё до основ
Пропитано ядом смертельным.
Жива ли страна? Кое-как…
В грядущем её беспредельным
Покажется мрак.
* * *
Заживо сжигают в состояньях
Жутких – совершенно без огня.
В самоедстве, самооправданьях
Путаешься, сердце бременя.
Выхода не видно. Вероятно,
Только смерть. Она весьма страшна.
В прошлом – муть, мелькающие пятна,
И…зачем мне жизнь была дана?..
* * *
Квантовые светятся поля,
Светятся, пульсируют, играют.
Ими окружённая земля
Солнечною радостью сияет.
Просто фантазирую, исход
Из огня обыденности нужен.
Серый он, и зауряден плод:
Вечер, одиночество и ужин.
Квантовые столь сложны поля,
Сколь не знаешь – жив чего ты для…
* * *
Зигзаги острые кустов
Таинственно преобразятся
Игрою почек, только зябко,
Тепло сокрыто у основ
Грядущего, какое вновь,
Как настоящее – поймаешь ли?
Седой герой, а в сердце мальчик.
Ребёнок ждёт весенних слов.
* * *
Сикстинская капелла, Тадж-Махал,
Какие их объединяют дуги?
Небесные мерцания зеркал
Мистических? Иль проявленья духа?
Вот кружево из камня – Тадж-Махал.
Вот мощь Сикстины, словно дни творенья
Сияют…
Тот высоты не познал,
Кто не постиг душевного горенья.
* * *
Одна реальность – нету мамы,
И не связаться с ней никак,
Туда не ходят телеграммы,
И всем мечтам цена пятак.
Одна реальность – мамы нету,
Не складывается никак
Жизнь без неё. И как мне к свету
Пробраться, если давит мрак?
Александр Балтин ВРЕМЯ «ВОЗДУШНОГО ПОЦЕЛУЯ»
«Воздушный поцелуй», легко мерцая в воздухе,
растворится в пространстве, точно улыбка Чеширского кота…
Оставит ли в ком-то след?
Очередной альманах, изданный Николаем Ерёминым, открывается поэтическими исследованиями Константина Кедрова-Челищева, – исследованиями, произведёнными с использованием максимально разнообразного словесного инструментария, касающегося смысловых узлов бытия:
Все проявления печали
Давным давно слились в одну
Над нами звезды замолчали
И утонули в тишину
Неужели тебя я не встречу
В тишине исчезающей речи
Неужели исчез этот миг
Тишины превратившейся в крик
Интересно…
утонуть в тишину, чтобы выйти из неё светом стиха.
…возраст даёт элегический настрой, но и здесь Николай Ерёмин сохраняет силу жизнерадостности: хмельной, шампанской струёй бьющей в душу читающего:
Я раньше с Космосом дружил
И очень дружбой дорожил…
А нынче – не совру, скажу:
– Я со Вселенною дружу
И жду, что дружба, вот-вот-вот
В любовь навек перерастёт!
…а вот как интересно рассматривается судьба страны: через сказочный материал, сквозь своеобразие призм метафор и аллегорий:
Я жил в стране застоев и авралов,
Господ, рабов и серых кардиналов –
И сериалов, где – зубами щёлк –
И днём и ночью правил Серый Волк.
– Ты – самый лучший в мире! Самый Серый! –
Ему клялись неправдою и верой
Все пастыри баранов и овец, –
Ты – навсегда, бессмертный наш Отец! –
Но шли года…
…таинственно вспыхивают звёздные трёхстишия Владимира Монахова:
Во льду Байкала
Отражаются звёзды
Вселенной!
Ярко играют оттенки глобальности мировосприятия, выраженного минимумом слов.
…узлы увядания грустны, и необходимость вглядываться в них сильно корректирует программу жизни:
На ум приходят
Цветы старого сада,
Что давно завяли
Финал альманаха предлагает вспомнить поэзию Владимира Набокова: строгую и красивую, – неожиданно вспыхивающую искорками юмора, игрой самых разных бытийных оттенков…
Таков «Воздушный поцелуй».
Не хочется, чтобы он таял в воздухе,
напоминая улыбку Чеширского кота.
Александр Балтин Город Москва
Александр ЁЛТЫШЕВ
Альманх Миражистов
Мой адрес
Студёным днём среди России,
где дятел выдохся стучать,
«Ты где живёшь?» – меня спросили,
а я споткнулся отвечать.
И в тесноте, и на просторах,
пронзая смрад и синеву,
в любви, согласии и спорах…
Что остаётся мне? Живу.
Живу, пока соображаю,
там, где судьбы круговорот
от урожая к урожаю
вершит задумчивый народ.
То веря, то не веря чуду,
газуя или тормозя,
я умудряюсь жить повсюду,
где нужно, можно и нельзя.
Друзьям
Даже не имея ни гроша,
из себя не корчите страдальцев,
если не нашли карандаша,
то пишите кончиками пальцев.
Истину вбирая на скаку,
часто невпопад и с опозданием,
выводите за строкой строку
в воздухе прерывистым дыханием.
Манускрипт, застывший над Земшаром,
не подвластен мировым пожарам.
Белый медведь
Медведь, не пробовавший мёда,
вогнавший внутрь тюлений жир,
арктического ледохода
приговорённый пассажир.
Его клыков клавиатура —
звериной ярости каркас,
его запахнутая шкура
уже поделена не раз.
На лоне льдины лучезарной
среди просторов продувных
рычит со спесью заполярной
на тусклых жителей лесных.
Его натянутые нервы
по телу пропускают ток,
когда отчаянные нерпы
хватают воздуха глоток.
………………………….….
Сквозь вой предательской метелицы
медведя грохнул автомат.
Две семизвёздные медведицы
на страже вечности стоят.
Тунгусский феномен
Время собирать метеориты –
острый зуд гуляет по рукам,
у Земли растянута орбита,
как в броске стремительный аркан.
Между двух российских революций
поразив империю в упор,
век назад космическое блюдце
вызвало землян на разговор.
Или, оглушённый перегрузкой
в 300 предстоящих хиросим,
огненным пророком над Тунгуской
бешено пронёсся херувим.
Мы в ответ кричим проникновенно,
но язык общенья на нуле –
каменную азбуку Вселенной
взрывом разметало по Земле.
Потому-то для людей закрыты
тайны внеземного языка –
время собирать метеориты,
россыпью пронзившие века.
Остановочный пункт «4127-й километр»
Его названьем одарила
Транссиба гулкая верста,
она здесь по лесу бродила
и в поле грелась у костра.
А позже люди приезжали
и под истошный грай ворон
по сторонам от магистрали
покрыли гравием перрон,
вписав в пространство, краской чёрной
заляпав голубую муть,
четыре цифры над платформой,
как номер узнику на грудь.
И, вымыв руки, в завершении
ломоть придавленной земли,
насквозь простреленный движением,
на карту мира занесли.
И будут тут экспрессы мчаться,
чечёткой проносясь в момент
четыре тысячи сто двадцать
в окне размытый километр.
Однопутка
Зашёл состав на однопутку,
и стало холодно и жутко.
Дорога мчится лишь “туда”,
и вдруг становится понятно,
что, как ни бейся, никогда
ты не воротишься обратно.
И всё, что выпало оставить,
не переделать, не исправить –
бескомпромиссна, как змея,
единственная колея.
А поезд в гору прёт упрямо
прерывисто, как телеграмма,
в тоннельный ствол врезаясь плотно
гремящей лентой пулемётной,
пронзая ночь полоской света
от Абакана до Тайшета.
Смех
Берёза ветер щекотала,
и он смеялся всю весну –
шальная радость залетала
за сорок пятую версту.
Был горизонт то хмур, то светел,
слезой туманился в глазах.
Деревья щекотали ветер,
и смех искрился в небесах…
… А ты бы мог не от щекотки
взорваться хохотом в тиши,
не от Госдумы, не от водки,
а так – спонтанно, от души?
Часовой
Я носил в караул карту звёздного неба
и узоры созвездий изучал на посту.
Я примкнутым штыком разрезал пустоту,
как ржаной каравай испечённого хлеба.
Своевольной кометой скользил по вселенной,
в галактических дебрях едва не исчез,
но на пост своевременно падал с небес,
там встречали меня разводящий со сменой…
Позабыты уроки стратегий и тактик,
но в истерзанной памяти вечно живёт:
я один на посту, надо мной небосвод
с величавым покоем надменных галактик.
Поезд без машиниста
От платформы пробудившейся
со свистом
разбегается экспресс без машиниста.
Пассажиры, устремлённые вперёд,
перепуганы — их оторопь берёт,
и гнетёт неистребимая тоска,
словно стая потеряла вожака.
Вдаль несётся обезглавленный экспресс
сквозь научно-человеческий прогресс.
Он прибудет в расчудесный новый мир,
где не будет нужен даже пассажир,
где, безлюдные связуя города,
так и мечутся пустые поезда.
В них порядок, тишина и чистота —
человечества всегдашняя мечта…
Но пока ещё несовершенен мир,
и трясётся беспризорный пассажир.
Не терзай себя: идиллия близка,
всё закончится — и страхи, и тоска.
Большой Взрыв
— Что было до Большого Взрыва,
до детонации его?
Мудрец ответил чуть тоскливо:
— Одно сплошное Ничего.
Эффектно вкрученное слово,
как трюк с гадюкой в шапито.
Выходит, что всему основа —
Фундаментальное Ничто!
Мильярды лет растёт и множится,
по сути, полное ничтожество!
И эту весть во все концы
разносят наши мудрецы…
Кресло-качалка
Подошла нахально старость,
поседела борода.
Злость прошла, а грусть осталась,
неужели навсегда?
В крескачалку брошу кости,
плеер к уху подключу,
не пуская злости в гости,
с наслажденьем погрущу.
Ничего уже не жалко,
в перспективе — небеса…
Шевелись, моя качалка,
все четыре колеса!
Ноябрь
Острый лайнер небеса поранил,
воздух кровоточит снегирями.
В горизонт вонзились облака,
как насквозь промёрзшая река.
Не зима ещё, уже не осень –
зыбкий мир неясен и несносен.
Притаилась злобная пурга,
а кругом – ни друга, ни врага.
Даже рак не свистнет на горе…
Одиноко в смутном ноябре.
Листья
Листья не падают, листья парят,
пламенем тусклым в тумане горят…
Падает яблоко в голову Ньютона,
температура и курсы валютные,
на остриё опрокинутый конус,
водкой накачанный жизненный тонус.
Падает трижды шальной Ниагар,
Кассиус Клей, пропустивший удар,
резкий голкипер, взлетевший рывком,
ангел опальный – с небес кувырком,
в графский салон – пролетарский булыжник,
в снежную пропасть – крутой горнолыжник…
Кружатся листья под музыку сада,
нет безысходности, нет листопада!
Восемь строк
Я лень свою нагайкою стегал
и, озарений ожидая свыше,
всем костяком и сердцем постигал
оборванную мудрость восьмистиший,
Нельзя ответить, что важнее нам:
спасающая от беды сирена,
учёный труд, эпический роман
иль два неисчерпаемых катрена?
Защита
За кафедрой пижонясь и красуясь,
измученный бессонницей бесовскою,
я защищал работу курсовую,
поэзию терзая философскую.
Успех, ажур, всё было шито-крыто,
я признан был едва ли не за лучшего…
Лет через двадцать после той защиты
мне показалось, что я понял Тютчева.
У телеэкрана
Как вы легко решаете проблемы,
тактичны, компетентны и мудры,
чуть ироничны. Неподъёмной темы
не существует для «Большой игры».
Да, безупречны ваши постулаты,
надёжна аргументов кутерьма,
но в этот миг взрываются солдаты
и в пепел рассыпаются дома.
* * *
Нам некогда канючить и скучать,
нам лозунги трибунные не любы,
мы научились думать и молчать,
и стискивать оставшиеся зубы.
Какой сигнал нас вместе соберёт
из плена бесконечных размышлений?
Беда России: мыслящий народ
разбросан по просторам поколений.
* * *
Когда ты удирал стремглав и без оглядки
в спасительный простор из гибельной глуши,
как радужно в ночи твои сверкали пятки –
надёжное, как сейф, хранилище души.
С опаскою бредёшь по тропкам и дорогам…
Покинув навсегда пристанище земли,
сгорая от стыда, предстанешь перед Богом
с истерзанной душой, растоптанной в пыли.
Несостоявшееся
Я в суете узнал тебя по жесту,
который не испортили года.
Не стала ты тогда моей невестой,
не станешь таковою никогда.
Из угольков не разгорелось пламя,
котёл страстей не закипел в крови…
Но сохранила ласковая память
блаженное предчувствие любви.
Бесконечность
Я в этот век пришёл из прошлого столетья,
шампанским закрепив невзрачный свой приход.
Всё так же в небесах причудливы созвездья,
всё тот же на земле взволнованный народ.
По-прежнему его в себя вбирает вечность,
не прерывая свой неутомимый вдох.
Зачем же мы тогда кромсаем бесконечность
на мелкие куски надуманных эпох?
Город Красноярск
Олег ВАЩАЕВ
Альманах Миражистов
***
Я целую гитару, как целуют икону,
мой терновый венец и лавровый венок.
«Изменю» ненароком— роняю «корону».
Редкий случай и очень хороший урок.
Не ревнует. Доверие— страшная сила.
Красота— это только причина спешить.
Красота— это то, что естественно было.
А доверие нужно ещё заслужить.
Перебором и боем, щипком и ударом.
Заключаю в объятья, касаюсь щекой.
Однолюб, понимаешь. Стихи и гитара—
половинки души, как поток и покой.
Говорят об одном, ближе к телу и дому.
Расправляю струну, направляю колки.
Я живу по любви. Не хочу по-другому.
По велению сердца, по зову строки.
ЛИЛЕ
Ничего своего: ни любви, ни земли.
Ангел смерти застыл за спиной.
Всё смешалось и сгинуло в дикой дали.
Только ты остаёшься со мной.
***
Опыт и хладнокровие— вот что такое практика.
Опасность сближает, если на то пошло.
Часто заболеваешь? Выпей для профилактики.
Хорошо человеку там, где ему тепло.
В Питере в марте холодно, в апреле и мае тоже.
Кофе с корицей, чай с мелиссой, малина, мёд.
Жизнь дорожает, хотя уж куда дороже?
И не надейся, что скоро само пройдёт.
***
Озябшая душа
так тянется к теплу,
как будто говорит:
иначе я умру.
Наверное, судьба—
лететь на огонёк
тому, кто одинок,
к тому, кто одинок.
СЛЕДЫ и ТЕНИ
Хлыст— что кисть, нащупай жилу, плавный мах.
Черновик вступает в силу на полях.
Это самобичевание, old school.
После Франкфурта-на-Майне я вздохнул,
словно вещая каурка, горбунок.
Всё копилка и шкатулка, в рост и впрок.
Понукал себя на взводе— и запряг.
Что-то где-то в этом роде, но не так.
Был тихушник и тихоня, плут и крот.
То в фаворе, то в загоне, как пойдёт.
Примостился, пристрастился, оборзел.
Слава Богу, что не спился и не сел.
Под софитом, как под кайфом, пел на бис.
И, скорее, был подвижник, чем нарцисс.
Слыл даосом, но своим у христиан.
Клуб «Восток» сменил на клуб «Меридиан».
Платный вход за разорённый шведский стол.
Звали снова, извинился, не пошёл.
Барды стелются за право на эфир.
Барды рубятся за гранты и ранжир.
В Риме триста храмов, а в Москве шестьсот.
Было Слово, стало— сурдоперевод.
Провожающие в списках на отъезд.
Есть желающие, нет бюджетных мест.
Копит деньги осторожный Твой народ.
Но небесная таможня не берёт.
Alter ego
Вадиму Наговицыну
Не держи, а когда отпустит—
что нахлынуло, то навеет.
Альтер эго— такой союзник,
за которым не заржавеет.
Ближний твой— всегда исповедник,
а душа— вовеки причастник.
Альтер эго— всегда посредник,
не свидетель, но соучастник.
Не спеши, а когда пропустят—
шансы лишними не бывают.
Жизнь— премьера, а смерть— капустник.
Проиграют и отыграют.
Ты акустик, и я акустик.
Не решай чересчур поспешно.
Альтер эго— такой союзник,
на которого есть надежда.
Воздушный поцелуй
For Tule Clow
Жили на Выборгской стороне,
Глядя на Смольный собор с изнанки.
Изумлялись надписям на стене:
«Русскому графу от юной испанки…»
Пошлости не было никакой.
Остров без имени. А квартирка
в доме под флагами, над рекой.
Рельсы с Московского, Монастырка.
«Ты в Калифорнии, я в тоске.
Очень давно не бывало хуже…»—
пишу тебе щепочкой на песке
на Петропавловском зимнем пляже.
Эти надписи— как одна
в разное время в одном порыве.
Ветер подхватит, качнёт волна
и через час растворит в заливе.
Ехали, ехали… А куда?
Толку с того, что права в кармане?
Линия жизни ещё видна,
а вот машина уже не тянет.
***
Сестра подарила на счастье чётки,
Сказала: действуй, ищи концы.
И я ищу: на рыбацкой лодке,
На вёслах, прочь от мирской попсы.
Туда, где деньги вообще не греют,
не вдохновляют, не веселят.
То дорожают, то дешевеют—
когда угодно и как хотят.
Туда, где люди уже не звери:
гуртом, артелью, питьё, нытьё.
Любовь даётся по нашей Вере.
Как чудо. Вот оно. И— ничьё.
Туда, где дети уже не дети.
И врозь, и порознь— сообща.
Дырявой лодке— худые сети.
А нежность— вот она, и— ничья.
Увы? Увы. За бортом— прекрасно!
Швыряет так, что с ума сойдёшь.
Предупреждали. И было ясно.
Все виноваты, и сам хорош.
Давай не будем кривить душою,
валить на крайних и гнать пургу.
Давай на будущее с тобою
договоримся на берегу.
***
Занырнули, завернули,
дна коснулись и шагнули.
Дно нащупали, пошли.
Потихоньку, не пыли.
Ил— не пыль, не рассосётся.
По теченью колыхнётся
и осядет на мели.
Драйвер сдуру навернётся.
Водолаз не поперхнётся.
Опыт есть, греби, не стой.
Глубже дышим под водой.
***
Сердце в секте засыпает, засыхает.
Открывается— и дышит через раз.
Распаляется, но тут же уступает.
Одиночеству предшествует экстаз.
Идеально только то, за что не стыдно.
То, что светит, согревает, но не жжёт.
Можно жить раздельно, слитно, явно, скрытно.
От лукавого Господь убережёт.
Деньги в деле, мяч в корзине, крысы в клетке.
Если можешь помолчать— не говори.
Так становятся под знаком на разметке,
аварийные включая фонари.
***
Вчера— бои. Сегодня— перебои.
Каков резон? И, если есть, мотив?
ЧП— тенденция. Качаются устои.
Обрушен курс, проявлен негатив.
Объявлен перерыв на всё столетье.
Обыденный, знакомый лейтмотив.
Сухой паёк, и «сладкое» на третье.
Вино на розлив. Пиво на разлив.
Но даже чай в гостях вкусней, чем дома,
где если не застой, то «передел».
Засилье новостей, провал и кома.
Как будто тихий ангел пролетел.
***
О чём ты просишь? Куда ты метишь?
Немного больше, немного меньше.
Смотри на вещи легко и сухо.
Проси о пище у нищих духом.
На грани фола шальная искра—
доходит долго, меняет быстро.
И римский воин с копьём и Словом
на этом фоне не застрахован.
Цинично? Архи. Так на восходе
встречает сталкер и не доводит.
А на закате итог неведом,
хотя понятен по всем приметам.
***
Любая страсть иссушает душу.
Гортань пересохнет, потом язык.
Так, мореход вернулся на сушу,
а там, как Брат говорил, кирдык
всему, что давно мореход оставил,
легко и властно держа штурвал.
Представь, что ты— это он. Представил?
Пришёл, увидел и потерял.
Не удивляйся. Не отклоняйся.
Молчи и слушай, гляди в трубу.
Одно и то же? Не сомневайся.
Меняют имя, но не судьбу.
Чем дальше в море, тем ярче звёзды.
Чем ближе к дому, тем веселей.
Так было раньше, так будет позже.
Теченье вынесет, прав Одиссей…
***
Рыболовный трал захватывает всё на своём пути.
Не скреби дно, не цепляй хлам. Переделай сети.
Не убивай на палубе, если можешь перевезти.
И – да будет тебе счастье на этом свете!
***
Рождество не кончается, а каникулы на исходе.
Чудовища Рима, чудо Иерусалима, дары волхвов
кочуют теперь, как просители в переходе,
зная как будто, кто и на что готов.
Потому что грядёт Крещение, бездомные соберутся
у больших магазинов, национальных кухонь и площадей.
У входа и выхода лучше распродаётся
и то, что лежит годами, и то, что несколько дней.
С утра в переход— и снова тащить свою ношу смирно.
Не осуждай бездомных, подумай о них тепло.
Подай им, сколько не жалко, на хлеб, молоко и кофе.
Добро окрыляет душу того, от кого пришло.
***
Поджарю луковку, сварю риску´.
Поужинаю, попью чайку.
Полста до Питера, на Выборг— сто.
Былое набело пережитó.
Не просто набело, а до конца.
Усни, сомнамбула, comme si comme ca.
И только прошлое всегда связной
за всё хорошее— тебя со мной.
Сидюшник старенький читает блюз,
а из динамиков— по капле пульс:
мой Ottmar Liebert и мой Keb Mo.
Всё получается всегда само.
Когда мелодию свою ищу.
Когда не многое, а всё прощу.
***
Надеялся на то, что скоро остановка и не тупик.
Теперь, душа моя, чужак и полукровка, я твой должник.
Проштрафился, а жизнь не продешевила, не подвела.
Она и есть одна-единственная сила добра и зла.
И ты не торопись, душа моя, голубка, из этих мест.
Всё будет хорошо, и ранняя побудка— Твой благовест—
отпустит на круги безвременья и веры, по кольцевой.
Добром за добро. Псалом тридцать первый, стих восьмой.
***
Речная волна, когда прибой, напоминает морскую;
Пахнет водорослями и рыбой, густо и нестерпимо.
Я уже не путаюсь в жизни, а со вкусом её смакую
между озёрами Северной Ингрии и побережьем Крыма.
Время делало со мной то, что считало нужным.
Так, нерадивый ученик Будды ринулся в православие.
Боялся зайти в протестантский храм, полагая это не просто чуждым,
Но и опасным… Открещивался заранее!
Потом, неожиданно: ша! и баста!
Шрам на шраме повсюду на тонком теле.
Не сказал: «до свидания»; сказал, чтобы стало ясно.
И с тех пор— ни звука. Молчу по теме.
Был первым, бил первым, не пью с ментами.
Не мельтешу. Шажок за шажком по кромке.
И всё-таки— только первым. Иначе не наверстаешь.
Эффект бабочки или матрёшки. Эффект воронки.
Речь не о выборе. Иначе неинтересно.
Не купился на всё готовое. Не продаюсь построчно.
Людьми не двигаю. Не выгадываю на песнях.
Предосуждён пожизненно, освобождён досрочно.
Совесть ищет мне оправдания, ищет и не находит.
Хорошего мало. С плохим однозначно свыкся.
Словно спешил и вышел из дома, одевшись не по погоде.
Когда прижало, оказалось, что не укрыться.
Ладно, подумал я— и остался.
Без гроша в кармане, на голом месте.
Питался воздухом, играл по клубам, но не вписался.
Пишу «в стол» и никуда не лезу.
Не выбрал стезю мещанствующего пиита.
Очарованный странник, глядящий в омут.
Не в чести за нервические сюиты,
Но пока живёхонек и не тронут!
Наконец до меня дошло: закон что дышло
и не писан тем, кто на всё способен.
А если «как бы чего не вышло»,
тебя будут иметь даже те, кто тебе подобен.
Впрочем, как расставлены приоритеты:
любовь жены или страсть к Евтерпе.
Совпадение невозможно. Стихи— это тоже дети,
моё продолжение после смерти.
***
Утратил всё и стою на своём.
Отступление— не вариант.
Худо с деньгами и жильём.
Пустое. Сам виноват.
Да нет, не зря. Не ропщу, не рвусь.
Приспособился кое-как.
Не кормушке, Музе своей молюсь.
Она для меня Маяк.
Отнесу процентщице на зубок,
согреюсь с чужой женой.
И будь что будет. Помилуй Бог
податься в бега зимой.
***
Проверки на прочность нередко
Заканчиваются фиаско.
И зарева от пожарищ
Часто неотличимы.
А раньше? Ты помнишь, раньше?
Оркестры, стихи и пляски.
Теперь мы идём за гробом
И скорбно проходим мимо.
Храмы Христа и хамы,
Хамелеоны, черти.
Жизнь— это символ смерти,
Если не символ веры.
***
Уеду в Бока-Которский залив.
Не Таиланд, конечно, просто мило.
По деньгам, разумеется, нехило,
а всё-таки— не Russia. I believe.
Не пахнет русским духом, не несёт
из всех щелей: шавермой, секонд-хендом…
Люля-кебаб не тот, лукум не тот,
не эксклюзив под соусом и брендом.
Без повода, указки и пинка
мотаю срок и обретаю опыт:
брать на себя, косить под дурака,
не хлопать дверью, уходя, не топать.
Прикинь на глаз и к носу поднеси,
прочувствуй все отличия и сходство.
Терпи, пока уйти не удаётся.
Потом— не верь, не бойся, не проси.
Там честный сервис, всё не включено,
и сытые не давятся халявой.
Не «эйн, цвей, дрей», и самое оно,
налево повернёшь или направо.
Ещё надеюсь. Если оторвусь,
то оторвусь наверняка, напомни.
—А если нет? Тогда?
—Тогда— по полной.
Тогда— по полной! А потом… И пусть.
Пастух-охотник смачно кроет, жжёт:
командным духом, матом, позитивом…
Пастух-охотник щерится и прёт—
на всех парах дурным локомотивом.
За что я презираю свой народ?—
спрошу себя и выдам без зазрения:
за дикий нрав; что весь он— самомнение,
а хам и плут, и гадит там, где жрёт.
***
Не читаю депеши с пометкой «Срочно».
Я писал такие и знаю точно,
что имеют в виду телеграф и почта.
Опасаюсь, сверяю знаки.
Посети наброски у Андрияки
в Москве, а в Питере— на Марата.
Искусство требует жертв,
но Искусство свято.
Бросаю всё и внезапно еду.
Начну разговор, поддержу беседу.
Ложка дёгтя тогда хороша к обеду,
когда пресытился очевидным,
привычное кажется ненасытным,
обычное скучным, и глаз замылен.
Диск души затёрт, запылён, запилен,
как лучшие записи на виниле.
Душа всегда остаётся в силе.
Присмотрись и прислушайся. Осторожно.
Иногда нельзя даже то, что можно.
***
Нас купили оптом под магазин.
Согласиться не хочется, но придётся.
Виноваты все, а не ты один.
Расскажи что знаешь. Тебе зачтётся.
Рассказал что помнишь— и не болтай.
Установят связи, замесят в базу.
Не ложись на рельсы и не толкай.
Не бывает так, чтобы всё и сразу.
Но когда заплатят, из тридцати
отсчитай за хлопоты землекопу.
Потому что ближе не подойти,
Потому что дальше метаться глупо.
Захотят— зароют. Учти, пригнись.
Засосёт, и выжмут чего не знаешь.
Расскажи что помнишь и откажись.
Адвокат— не лох, и судья— не фраер.
***
Жизнь вертела меня на пальце,
что крутышку в дрянной оправе,
и высчитывала за яйца
равнозначно грядущей славе.
За былые мои услуги
и благие мои сомнения.
Отдавала в чужие руки—
не из мести, а для сравнения.
И держался на честном слове.
Сколько можно, пока не «спёкся».
Обознался на минном поле,
еле спасся, но не зарёкся.
И несёт напролом, галопом,
в мыле панка и пене шейка.
Три копейки— вода с сиропом,
Без сиропа— одна копейка.
***
Карта легла рубашкой,
карта легла картинкой.
Жизнь была затяжкой,
жизнь была разминкой.
Парился на приколе,
жарился на припёке.
Питерские гастроли
вымучены в бард-роке.
Бычился, драл глотку,
будто один в поле.
Приняли негромко,
дали по полной.
Жизнь была делянкой,
жизнь была заимкой,
скатертью-самобранкой,
шапкою-невидимкой.
***
Север. Пригород. Five o’clock.
Ягодный самогон.
Явно выгодно, тайно в долг,
умысел и резон.
Дело случая. Самый сок,
самая соль.
Среднесуточный кипяток.
Самоконтроль.
Жил процентами с чаевых,
которые раздавал.
На легавых и деловых
варежку разевал.
Укрепился, не нагнетал,
хавал то, что дадут.
Врал не больше, чем доверял,
чтобы и там, и тут.
Даже не думай, соображай:
вето или табу.
Если прицелился— продолжай,
не искушай судьбу!
Если принюхался и привык,
цыкнут— и подмахнёшь.
На моральных и волевых
долго не проживёшь.
***
Петербург в объятьях дамбы
синим пламенем объят.
Перламутровые лампы
освещают путь в Кронштадт.
Раньше— на подводных крыльях,
укачает, бортанёт.
Или вовсе без усилья,
но паром— не круглый год.
А теперь, «прямой наводкой»,
аки посуху Христос.
Легковушкой и маршруткой,
и погода— не вопрос.
А теперь не так уж важно.
Воду в ступе не толочь.
И газпромовская башня
маякует день и ночь.
МИРАЖ
Три верблюда и два погонщика
добираются налегке.
Не особенно разговорчивы,
еле слышно, накоротке.
Чёрно-белая кинохроника
прерывается и дрожит.
В Калифорнии— Санта-Моника.
У Египта свой колорит.
Не играет вода под вёслами,
не подходит туман к реке.
Но Луна говорит со звёздами
на божественном языке.
Три верблюда и два погонщика.
Пирамиды невдалеке.
Отстраняется сфинкс уклончиво,
оставляя тень на песке.
***
День прошёл— и слава Богу.
Был и нет. Пора в дорогу.
Этот свет уже не мил.
В рог подует Исрафил,
и вернутся хоть куда
наши души в День Суда.
Собираемся, дружище.
Будет день, и будет пища.
***
Увезут по скорой. И неизвестно.
Душа не находит живого места
в теле, чтобы опять прижиться.
I feel the same, но покой не снится.
Мой дом— моя крепость. А тут— больница.
Чужбина. Вáрсинайс-Суóми.
В душевной яме, в духовной коме.
Когда непруха, когда измена,
когда подходит вторая смена…
Рюкзак, вокзал— и… куда угодно.
Ты не в Империи, ты свободна!
Вопреки надежде, а не болезни,
так мало поэзии в этой песне.
***
Птица Божья. И всё. Это я.
Оглянулся и улетел.
Привязался, не стало житья.
Отсиделся, как отсидел.
Мелкий бес приручал, приучал,
разохотил, гордыньку уел.
Сам ошпарил, сам ощипал,
воспылал, полыхнул, охладел.
И заткнул свой фонтан, наконец,
самоед, отщепенец, гордец.
Гули-гули, кукареку,
ути-ути, ку-ку и курлы.
На суку не могу и боку,
не люблю похвальбы и хулы.
Что накапало, тем размочил.
Что крошили, то зажевал.
Между грёбаных проскочил.
Что просили— всё передал.
И не важно, куда и кому.
Важно то, что одно к одному.
Проясни как-нибудь, обоснуй
это самое «кукареку»,
и начнётся такой ататуй,
что ни вору, ни мужику
не покажется мало. Летишь—
и лети себе, не соблазняй.
Голубок, воробьишка, крепыш.
Не уверен— не прогоняй.
***
С бэндом не пою, не пою под минус.
Соло— вот настоящий цимус!
Кельтский фолк, скандинавский эпос—
вот она, сущность моя и крепость.
Дома опять всесторонняя качка,
фантомные боли: мир-дружба-жвачка.
Невинность, облапанная попом-расстригой.
Не верти головой, ногой не дрыгай.
***
Отвернулся Господь от Авраама.
Серный дождь, Мёртвое море.
Не томись в нерешительности у храма.
Молитва и есть love story.
Аляповатая панорама.
Те дни, время наше.
Котлован под строительство или яма
выгребная. Святая чаша.
Могилы роют бесперебойно,
на ровном месте, на косогоре.
Помоги другому и спи спокойно.
Кого волнует чужое горе?
РЫБКА
—А далее— по списку или с ходу:
хозяин-барин, вор или изгой.
Я— золотая рыбка, за погоду
не отвечаю. Надобно— изволь.
Проси ещё, и чтобы оставалось
на всякий случай, тихо позови.
Не лицемерь и не дави на жалость.
Пусть будет всё, но будет по любви.
Мотай на ус и в ус не дуй, не думай
о людях не отсюда свысока.
—Пока Судьба прикидывалась дурой—
попутчицы крутили у виска.
Нашёптывая, пальчиком грозили,
покрикивая, гнали от себя.
Усердно и напористо «грузили»,
заманчиво и страстно теребя.
Развяжет руки и язык: «Расслабься».
Потом соврёт и дорого возьмёт.
Намылишься тихонечко расстаться—
подпустит так, что чёрт не раздерёт.
Подступит, окаянная, родная,
насытится и бросит: «Уходи».
Потом зудит, как рана ножевая,
пережимая в области груди.
Судьба искала пару для изгоя:
as simple as snow, прост, как три рубля.
И осадила: был— и нет героя.
Домашний Фауст, детка, voila.
—Не хочешь по-хорошему?
—Придётся… Заставят?
—Как-нибудь уговорят.
Ну что тебе, по сути, остаётся?
По сути— ничего!
—А «пас» назад?
—И что?
—И ничего.
—А как же слава?
Мечта? Фанаты? Надо же… O’kay!
—Отдушина, надрывная забава
и баловство безумное.
—Ей-ей.
И всё-таки— по списку или с ходу?
Любовник? Друг?
—Добытчик и слуга.
Но никогда— в отместку и в угоду!
—Шансонят из любого утюга
твои собратья по перу и цеху.
Особенный? Да что ты говоришь?
—Беда не в том, что блеют на потеху…
—Какого же ты лешего блажишь?
И удалилась рыбка— с полуслова
казнить или помиловать опять.
Но вдохновила! Рукопись готова.
Сдана в набор, подписана в печать.
Carpe diem
Станиславу Стрючкову
Далеко и надолго.
Куда и зачем— не пытай.
Всё равно не скажу.
Даже если бы знал— не ответил.
Ну не знаю! Не знаю— и что?
—Ничего, уезжай.
Колобок подхватился,
бежал, и никто не заметил.
Я— такой колобок.
Безнадёжный, ничейный, чужой.
Говорю, что «свободен»,
а что с этим делать— неясно.
Что со мной, в самом деле?
Кому-то я нужен такой?
Ни о чём не волнуйся.
Всё правильно. Жизнь прекрасна!
Удивительна жизнь.
Даже «с места в карьер». Не привык?
Чтобы всё как всегда
и совсем как тогда— не бывает.
Сорок лет мерзлоту
Норильлага совал под язык,
Не глотал, а рассасывал,
но до сих пор не растает.
Сорок лет— за бортом,
семь последних— один, на крыле.
Прежде жажда была,
даже вкус специфический сразу.
А сейчас? Пустота.
Только это уже на земле.
А во время разбега,
полёта и даже посадки— ни разу!
Спирт соскальзывал ловко,
заметно теплела душа.
Как-то вся напрягалась,
потом поднималась, искрилась.
Словно солнечный сон,
на секунду, в тени витража,
в светлой церкви она
у иконы одной опустилась.
Пантелеймон? Конечно.
Естественно. Именно он.
Воскресенье Прощёное.
И ни о ком не забыто.
Я в Казанском соборе
по милости Божьей прощён.
Четверть века прошло,
всё осталось таким же, как было.
Пункт досмотра
Охранник глядит на меня с укоризной,
когда я вхожу в метро.
Со всей серьёзностью и харизмой
прощупывает нутро.
Поднимет бровь— затаишь дыхание:
умри, только дай отчёт.
Обшарит взглядом и в назидание
залезет не только в рот.
Махнёт рукой и направит к стойке.
Рюкзак— как голову с плеч.
Почти Дарт Вейдер, в борцовской стойке,
и сканер его— как меч.
Не носишь паспорт— до выяснения
молчи о правах, чувак.
Это не просто не обострение.
Это обычно так.
Давай, боец, прекращай бодягу.
Не на того напал.
Поймал бродягу. Пиши бумагу.
Банкуй и сажай в подвал.
Я был, я в курсе. Пятнадцать суток—
не много, но все мои.
Я помню жесть арестантских шуток
и кодекс внутри «семьи».
У турникета— ещё засада:
двое, а то и «в трёх».
Мышь не успеет куда не надо,
и не проскочит вошь.
Кто мы для них? Дорогие люди?
Товарищи и друзья?
Но если лучше уже не будет,
то хуже уже нельзя.
***
Я глиняный сверчок. Ломай меня, лепи.
Люби за кроткий нрав. Воспитывай за леность.
Со мною нужно всё. Твори и не терпи.
А если что не так— прости за откровенность.
Я этого хочу. И пульс не учащён.
Молчание легло на горло и под рёбра.
Несётся под уклон мой голубой вагон,
гремит, полупустой, надрывно и подробно.
Я знаю свой шесток. Забрался в уголок.
Держусь за узелок, проверенно и твёрдо.
Глазёнки— в потолок. Прикушен язычок.
Давно не свежачок, вообще «второго сорта».
За печкой просиял, погас, как светлячок.
Уткнулся в кулачок. Не думаю, не знаю.
Аккорд, ещё аккорд. И выдох. И— молчок.
Свищу себе под нос, а слов не разбираю.
***
Рисовая бумага, китайская тушь, акварель.
Пушкинское Михайловское, март, апрель.
Оттиск с офортной доски, сухая игла и уголь.
Отшельники, пастухи. Медвежий угол.
Психи и чудаки. Кажется. Ложный след.
Где вы, святые места и святые мощи?
Слушай, уймись, расслабься— и весь секрет.
Многое изменилось и стало проще.
Если нельзя предвидеть— глаза закрой.
И пожелай: Калифорния, солнце, яхта.
Какая, в сущности, разница? Никакой.
Чувство тоски, берлога, ночная вахта.
***
Скажешь, что много текста, ошибок масса.
Хочется меньше теста и больше мяса.
Делайте что хотите, иначе— в ступор.
Мясо не ем, простите. Орехи— супер!
Но из тюрьмы не выйти, она повсюду.
Кто-то кричит: «Спасите!»— а я не буду.
Чую тибетский берег, вершину Лхаса.
Воздух нужнее денег и нефти-газа.
Хочется по возможности, в полной мере.
Сбудется по способности и по Вере.
ФАНТОМ
1.
Страстная седмица, среда и пятница.
Души особенно к небу тянутся.
Поднимаются, опускаются.
Приближаются.
Моя душа— «вольница», «платница».
Какая есть. Терпит и улыбается.
Верит, не обижается.
Обнажается.
Приветлива. Осторожная.
Делает всё возможное.
2.
Увлекался. Была охота.
Не маньяк, но в душе такое…
—«Фауст» Гёте?
—И «Фауст» Гёте.
Приземлённое, неземное.
И душа оставляет тело,
откровенно, при всей заботе.
Шаг за шагом— и полетела.
Две секунды— и на свободе.
НА СИНЕМ МОСТУ
Расправил зонт, провожал моторки,
ботики, шлюпки et cetera.
Волна поднималась на каждой горке
и уходила под катера.
А пассажиры вникали в тему:
Исаакий, «Астория», Николай.
А сами— будто в гостях у Немо,
как «Наутилус»— речной трамвай.
Ныряет рьяно, не отвертеться:
нет расписания у дождя.
Холодным летом, по зову сердца,
на Мойке— в небо— летит ладья.
И на Фонтанке, и по каналу.
Венецианство на свой манер.
По-русски сдержанно и устало.
Но— абсолютно живой пример.
Какие шхуны! Vivat, ребята!
Не фрики вы и не фраера.
Останусь с вами, и всё— как надо.
Пусть бьются волны о буфера.
ФАРВАТЕР
Алексею Горегляду
В мёртвый сезон, даже когда штормит,
Спасатель не нужен— спасать никого не нужно.
Время не ждёт. Море почти не спит.
Служба идёт. Такая уж это служба.
Пусто на пляже— стало быть, нет проблем.
Пена шуршит, шелестит по песку и гаснет.
Балтика, братцы! Приехали! Чтобы— всем!—
и за бортом, и на сердце— тепло и ясно.
Единодушно. Так, иногда, блеснёт,
и подсекаешь, тянешь, но не доносишь.
В самом разгаре градус совсем не тот.
Не сомневайся, перенеси на осень
отпуск. Прособирайся. Не торопись.
Не удивляйся. Жил и живи спокойно.
Если погода шепчет, тогда ложись
в дрейф, а когда кричит— уходи достойно.
Вечное лето— в прошлом. Прибалт-залив
скрылся за горизонт, отпустил опору.
Слабое место— это всегда намыв.
Место под Солнцем— прямо по коридору.
Переходи в нейтраль и лови волну.
Можешь— молись, не можешь— держись течения.
Страх, безусловно, тянет тебя ко дну.
Бог неизбежно дарит тебе спасение.
Станешь петлять, даже образно,— пропадёшь.
Хочешь— попробуй. Не многие так умеют.
Не захлебнёшься, даже, когда хлебнёшь.
—Но откачают?
—Точно. Если успеют.
***
Выл фальшиво, но рьяно,
как Deep Purple in Rock.
Неожиданно рано
угодил под «каток».
На кассетах и дисках
разошлись тиражи.
На концертах, в записках
не ловили на лжи.
Загибался, халтурил,
отрывался, хохмил.
Но не тырил, не жулил.
Не совал, не пылил.
На виду в одиночку,
а в душе со Христом.
И грехи, как заточку,
оставлял за постом.
Если что— пригодится.
Там без этого— мрак.
Только сука боится,
не заходит в барак.
Нет, спроси: «Это правда?»—
ковырни слегонца.
Не сегодня, так завтра
побегу на ловца.
Что куда не попало—
интересный вопрос.
На корме укачало,
отступаю на нос.
Эту связь с Бунюэлем,
как Орфей у Кокто,
мы пожизненно делим,
а выходит не то.
***
Каникулы. Увы, совсем немноголюдно.
Скорее бы зима, скорее бы весна…
—О чём ты, милый друг?
—О том, что неуютно.
Куда ни загляни— кусается цена.
В какие бы цвета ни выкрасили ценник,
накладно всё равно, поскольку нищета.
Неравенство, увы. Не совпадают цели.
Охрана «на ушах», на стрёме гопота.
Блюстители рычат, дорогу преграждают.
Им только волю дай, не удержать потом.
Чуть-чуть натянешь цепь— тогда зауважают.
Отпустишь— загрызут, накинутся гуртом.
А не за что купить, поэтому и тащат.
У сытого всегда голодный виноват.
Ворует беднота, и остальным не слаще.
Квасной патриотизм, неистовый диктат.
По всем каналам прёт одна и та же группа.
«Ха-ха» и «бла-бла-бла»,
«прыг-скок» и «тру-ля-ля».
Расчётливо кричат недопустимо грубо.
И свита всё сильней пугает короля.
Качается доска скрипучая под нами.
Кто плечи распрямил, кто попросту присел.
«Зацеперы» мои, кого ещё не сняли,
Держитесь до конца, пока хватает сил.
Фланирует бомонд, фрилансеры блефуют,
теряют от души, творят не на заказ.
Не могут, но хотят, хотя не претендуют.
—Ну как ты, ничего?
—Нормально, в самый раз!
***
Неразбериха и «разборки».
Довольны овцы, сыты волки.
Уже ни грустно, ни смешно.
Статистика и подтасовки.
Интриги, свары, потасовки.
Но все в итоге заодно.
Бандиты с властью, фронда с плебсом.
Спасаемся мобильным бегством
и рубим новое окно.
Да, скифы мы и азиаты.
Кочуем и снимаем «хаты»
за треть зарплаты. Наплевать.
Обидно, что не виноваты,
а век свободы не видать.
***
Старый цирк, центральный рынок, переулочки.
Летний садик, Медный всадник, променад.
И атланты у Невы, как караульные,
а ваганты у Ваганькова стоят.
Семь часов в пути— и церкви златоглавые,
поднебесный перегуд и перебор.
И выносят мозг державные легавые,
и линяют коммерсанты за «бугор».
Растворяются, с деньгами и подарками,
между штатских и «конторских» должностей.
Петербург чадит в «колодцах» и под арками,
а фасадами приветствует гостей.
А Москва освободит от одиночества
и любого без труда уговорит.
Всем нельзя, а ей— не очень-то и хочется.
В рот положит, дальше побежит.
Отдаёшься? Если нет, тогда проваливай.
Понаехавших всегда полным-полно.
Согласился— открывай, смакуй, наяривай.
Сладкий вермут, терпкое вино.
Петербург— не исподлобья, хоть и пристально,
Безошибочно оценит на глазок.
По-отечески поддержит, пусть и мысленно,
твой подъём с переворотом и соскок.
А Москва… она сегодня беспардонная.
Можно всё, что не попало под запрет.
Сплошь духовная, по-дружески сословная.
Полночь близится, а кормчего всё нет.
***
Руки, ноги холодные. Обкололи, подумали— сердце.
Защемило, зажало, тридцать девять, внезапный озноб.
Вольтареном и но-шпой, самогоном с корицей и перцем.
Довезли, донесли до «Покровки», фактически в гроб.
—Не сгущай… Отпустило?— Почти. Воспаление лёгких.
Пневмония— не редкость, осмысли и дальше иди.
Инстинктивная сила терзает упёртых и ловких.
Человечных— особо. Поэтому— в оба гляди.
—Эпидемия, вирус?— Тщеславие. Зависть и гордость.
«Никогда и никто, только я, только так, не по мне…»
Скоро «крышу» снесло, захватило под самое горло,
будто взяли за жабры, и демон прижался к спине.
Знаешь, холодно было, так холодно, что бесполезно
показалось стараться. Что толку? Искра пропадёт.
А тепло не иссякло! Объятое пламенем сердце
раскачалось, пылает. И кровь до всего достаёт.
ДУША
Не врать, не брать, не ждать. Немыслимое дело.
Бывалая душа заметно потемнела.
А прежде, ой-ля-ля, рвалась напропалую.
Цепляла и несла, минуя проходную.
Рвалась из крепежа, как балка или спица.
Как из-за рубежа домой не возвратиться?
Но здесь всегда налёт. Стирай. Очисти грани.
Иначе соскользнёт, что лезвие по ткани.
***
Джойс мог быть немцем, американцем
и даже… русским. Но был ирландцем.
А Пушкин— греком или французом,
новозеландцем или индусом.
Но русским был и остался. Так-то.
Ему хватило тепла и такта
не отказаться, а приобщиться,
не насмехаться, но вдохновиться.
Оговорили и заклевали.
Дантес— шестёрка. Ему— сказали.
Ему сказали, и он повёлся.
А чья затея— не раскололся.
Лицо без грима, в душе угроза.
Известно имя, цена вопроса.
Загнали в угол, вопят: «К барьеру!»
А он не думал. Он всё— на веру.
К чему пророкам земные сети?
Они иные на этом свете.
***
Господь остался во плоти.
Пилат сказал:— Тогда плати.
К чему увёртки и намёки.
Ховаться поздно. Мы— в потоке.
В команде, в стае, чёрт возьми!
Любовь проходит, ты пойми.
А кушать хочется и выпить.
На всякий случай нужен выход.
Не понимаешь? До поры.
Первосвященник просит слово.
А это значит, всё готово.
На губке— капли хванчкары…
—Но— хванчкара?
—Пилат любил.
Винцо иначе называлось.
Да, вкус— один, и цвет— рубин.
Так пара капель и осталась.
…Копьё— не пика, не заточка.
Но попадает очень точно.
Не бойся. Мысленно с тобой.
Теперь и впредь. На автомате.
Терплю. А скажут о Пилате,
что— сдал тебя. Ну что… Конвой!
Не может быть? Пора. Вставай.
Сигналят стражи рулевые.
Я предлагал…
—Не предлагай.
Считай минуты роковые.
***
Бог— отец, Церковь— мать, мир— тюрьма.
С Богом не страшно ни космонавту, ни шахтёру.
В церковь приходят, чтоб не сойти с ума.
Спасайся кто может. Просто поверь— и дёру.
Партии, своры, отряды… им несть числа.
Тебе-то они зачем? Эти места не святы.
Разве уверенность там кого-то спасла?
Они предлагают снадобья, только яды.
Грешники в церковь приходят, словно домой.
Праведники— как на праздник или работу.
С Богом спокойно. Он рядом, и Он живой.
Вспомни о Нём, доверь о себе заботу.
***
В двадцать лет доверяешь чувствам и новостям.
С тридцати— эмоциям и страстям.
К сорока— смущению и тревогам.
В пятьдесят— желаниям и порокам.
А потом— колдобины, буераки
(я пока не вижу оттуда знаки).
Знаю только, что есть черта, за которой
тормозить приходится до упора.
КПД подпрыгнет и станет падать.
Словно в ножны входит кинжал, как в мякоть.
А не входит— что ж, положись на случай.
Не смущайся. Твёрже. Молчи и слушай.
По верхам обрежут, низы размоют.
Капитально будут «ломать» и «строить».
Никогда не поздно. Запомни это.
Десять лет— не срок, если— скорость света.
Если жмёшь в отрыв, а не ждёшь момента.
Будущее— миф, прошлое— легенда.
***
Буду падать— никто не подхватит.
Хорошо, если не подтолкнут.
Кто-то копит всю жизнь, кто-то тратит,
кто-то просит— авось подадут.
Кто-то свыкся с ужасным соседством,
тоже делает мелкий ремонт.
Я во сне, между танцем и сексом.
Это мой основной горизонт.
Заплатил, и поехали дальше.
Не получится? Тоже не плачь.
Образуется позже, и даже
если кажется сразу «too much».
Без потерь не обходится. Ладно.
К сожалению, к счастью. Не факт.
Не бездонна, и всё же всеядна
жизнь на выходе в первый антракт.
Наше место, понятно, в буфете.
Перекусим, махнём коньяку.
Жить отрадно во тьме и на свете,
лишь бы не по свистку и пинку.
***
Мимо вздыбленной лошади
на глыбе гранитной,
туристической площади,
безупречно открытной,
уходящей натуры
переднего ряда,
института культуры
и Летнего сада,
я на Марсово, в марево,
ровно в полдень, шагнул,
где солдатики маялись,
но несли караул.
Упоённо, обманчиво,
словно снег на полях,
словно тихая Гатчина
при русских царях—
громыхнул, как подорванный,
и ушёл в тишину,
под багрово-бордовыми
облаками, ко дну—
знак былого напора
и конкретный сигнал.
Развернулась «Аврора»,
содрогнулся ФинВал.
И, прозрачный, как стёклышко,
за гранитной плитой,
как утиное пёрышко,
исчезал под водой.
***
Путь к сердцу воина лежит
через желудок.
Восточных вкусов колорит
пьянит рассудок.
Бродяга— тоже человек
и тоже воин.
Его действительный пробег
весьма условен.
Едва устроен, но живёт,
почти не ропщет.
Судьба несёт, и он плывёт
в потоке общем.
Я ел в ливанской шаурме,
я в курсе.
Вполне доступно по цене
и вкусно.
Как получилось? В декабре
бродил весь вечер.
Проголодался и во тьме—
её приметил.
Отсвечивал туда-сюда
и ждал восхода.
Как мимолётная звезда
в зрачках пилота,
над входом надпись фитильком
призывно тлела.
Качалась дверь под козырьком,
как будто пела.
И я решил сюда зайти
и задержаться.
А где ещё на полпути
в ночи остаться?
А кухня примет,
не побрезгует, согреет.
Здесь статус мой
значенья точно не имеет.
Здесь совесть есть,
и есть тепло, и уважение.
Не ресторанное мурло,
не раздражение.
Когда пускают на ночлег,
жалеют, кормят—
любой нормальный человек
приходит в норму.
Поел— и думаешь:
совсем другое дело!
И всё в порядке,
до известного предела.
***
В путешествии «связь» дорожает,
исчезает налёт суеты.
По дороге, пока провожают,
ангел с грустью глядит с высоты.
А потом опускается рядом,
мягко под руки и— унесёт.
Не увидите— значит, не надо.
Piano, piano, всему свой черёд.
То, что случай быстрее расчёта,—
это верно, но счётчик— включи.
Существуют судьба и свобода—
разводные по жизни ключи.
«Прогони» прикипевшие гайки,
чтобы легче дышала резьба.
Не лишают прогулки и пайки?
А не это ли счастье раба?
Воспитание чувств по Флоберу—
воспитание сердца— виной.
Не согласен на высшую меру—
так хотя бы не стой за спиной.
***
Уменье пить, и не пьянеть, и врать об этом.
Бумага, темпера, пастель. Игра со светом.
Грешить «по-тихому» и знать о наказании.
Я хуже, чем способен быть. При всём желании.
Когда художник и модель, поэт и Муза,
раскрасят джазовую трель басами блюза,
раскатом горнего гудка, надмирной дробью,
когда ни сердце, ни рука уже не дрогнут…
Стакан наполнен до краёв, по ободочек.
Кому вкрутую, без слоёв, кому— в мешочек.
Нормально выпей, закуси, не будь уродом.
Всё просто, клёво, на мази. С приходом!
***
Бетховен не слышит. Общается письменно.
Играет как дышит, прицельно и пристально.
В упор не глядит, но доводит до крайности.
А реквием пишется в тайной тональности.
Играет размеренно, в лунном сиянии,
от злобы и зависти на расстоянии.
Неподлинный реквием— не помешательство.
—Помочь по-приятельски, Ваше мечтательство?—
ужасный Сальери достоин презрения…
А Моцарт, как правило, вне подозрения.
***
Напротив стадиона стоит и тает лёд.
Сверкает, как корона, чернеет, точно грот.
Помалу протянуло с залива над Невой.
Среди речного гула— Тучков и Биржевой.
Раскинулись широко, уснули на посту,
уткнувшись одиноко в гранитную плиту.
Гранитные надгробья вовек не оправдать.
Со дна, как исподлобья, сквозь илистую гать,
проглядывают часто скелеты мертвецов.
Не видел? Это счастье. Увидишь— будь готов.
Размытые границы открыты круглый год.
Над ними водят птицы весёлый хоровод.
И ангелы, и рыбы. Все на одной волне.
И люди не смогли бы остаться в стороне,
но не нашлось причины и повода… пока.
Но— храм Екатерины сближает берега!
Напротив стадиона плывёт и тонет лёд.
В проталинах синеет балтийский небосвод.
***
Занесло, и остался. Созерцал, рифмовал.
И Шопен продолжался, когда Скрябин играл.
Уходящие вальсы завершал Парсифаль.
Вагнер слышал нюансы, и менялся Грааль.
Всем, кому не сидится, всем, кому не впервой,—
белая голубица реет над головой.
Кто не сдулся, не сдался, к покаянью пришёл,
тех от фальши и фарса защищает глагол.
Кто легко и открыто о себе говорит,
где ничто не забыто и никто не забыт.
***
Большинству не интересен. Потому
жизнь проходит среди песен на дому.
Самому шепчу, под запись или так.
А душа, она от плоти— ни на шаг.
Разохотишься, расхочется— молчит.
Мизантроп, правдоискатель-интуит.
Заскучал— и зазвучала невпопад.
Что случилось? Почему себе не рад?
Раз— гастроли, два— гастроли. Надоел.
Как фанера над Парижем, просвистел.
***
В двадцать лет? «под Бродского»? Нормально.
В двадцать пять? Ещё куда ни шло.
Но потом… Неправильно. Провально.
Если по-простому— западло.
Да, повально. Да, неисправимо.
Синтаксис привился и пророс.
Кто они, промчавшиеся мимо?
Шебутной на «мерине» «барбосс»,
фифа-эрудиня пешкодралом
или тот, кому по кайфу рэп,
тихой сапой или со скандалом.
Не оригинален, а нелеп
колкий слоган, перевод о жизни:
«Сразу не успеешь— никогда
не успеешь; точно не в Отчизне.
Бродский не сумел, а ты куда?!»
В чартах, чатах, плейлистах и топах—
чепуха, пиар и плагиат.
Ловчий слов то в «штопоре», то в стропах
«тонет», как спортивный акробат.
В сорок лет другим уже не станешь.
В пятьдесят— известен результат.
Бремя славы, конъюнктура, статус
или резонанс и самиздат.
Как подъём-переворот у цели—
«соло» на повышенных тонах.
Это жизнь: колёса и качели,
творчество, затворничество, прах.
***
Карельское домашнее варенье—
морошка и брусника на пару.
Казалось бы, зачем? За неимением.
Икра была бы слаще на пиру.
Пиры сейчас— жестокая забава.
Не жировать, а выживать пора.
Ловкач и плут напутствуют лукаво:
—Что ваша жизнь? Азартная игра!
Как Форрест Гамп иду, когда мне плохо.
Глух, как стрелок, и нем, как пилигрим.
На вдохе долго не хватает вдоха,
и выдох тоже больно уловим.
Собака лает не переставая.
Собака знает, что её убьют.
Без вариантов, логика простая.
Затем и лает, может быть, что ждут.
Впадает в транс от запахов и видов:
охотники пускают в норы дым.
Будь как собака, не копи обиды.
Забудь про них— и ты неуязвим.
Основы жизни— воля и охота.
Труба зовёт, попробуй отдохни.
А ягода… Приятная забота.
Вари варенье, самогон гони.
***
Интроверту зачем по душам разговоры?
Интернет для него— как магнит.
Заходи, и откроется «ящик Пандоры».
Ждать не нужно— сейчас «прилетит».
Как на крысу реакция Гамлета, в стиле:
так и быть, пропадай, золотой!
Раньше крымскому хану «поминки» платили
за мирской и церковный покой.
Силовик оборзел, отшатнулся сановник.
Имиджмейкеры держат фасон.
Голосуют за всех вахтовик и надомник,
и грядёт сериальный сезон.
Карнавал-маскарад, безобразная лажа.
Нахватались чужого дерьма.
Бутафория крутится у Эрмитажа,
а вокруг— долговая тюрьма.
***
Голуби в городе, у Чернышевской, на солнышке.
Ветер с Невы не достанет, найдётся поесть.
Добрая память о каждом подхваченном зёрнышке—
это, со временем, новая добрая весть.
Добрая воля— когда-нибудь воля последняя.
В дружбу— не в службу, а значит, и не вопреки.
Кормятся с рук, подбираются, чтобы заметнее:
«чайки»-проныры, «тихушники» и чужаки.
Так на Васильевском острове кормят обедами—
малоимущих, бесплатно, а Чаша— полна!
—Это понятно… Но птицы при чём?— Это следует.
Это о том, что забота любому нужна.
Птицы, они среди нас: новостройки, руины.
Радости столько же, сколько и горя. Покой.
Благодаря и прощая, не хлебом единым,
но голубиною почтой, вестью благой.
***
Заблудиться в Венеции просто. Никто
этой участи не избежал, все вернулись.
GP S тормозит из-за узости улиц.
Катера и гондолы проворней авто.
—Хорошо?
—Хорошо.
—А хотите?
—Что толку?
Как таможня решит, так и будем хотеть.
А пока не пойдём веселиться на ёлку.
Нам— забыться по норам, а ёлке— гореть!
—Счастье будет?
—Не скоро.
—Не с нами?
—Увы…
Но как только, так сразу. Таможня решает…
А Венеция жить никому не мешает,
и готовы к полёту крылатые львы.
БЕССРЕБРЕНИК
серебряного века
Виктору Хлебникову
Викторианское эхо.
На Досках Судьбы наброски.
А говорили— потеха…
Эпоха! Мы— отголоски.
Он математик от Бога.
Разин словесного цеха.
Слово светилось, как Око.
А говорили— для смеха…
Викторианская веха.
Космос! Мы— атмосфера.
Феникс двадцатого века.
Викторианская эра.
А говорили— погрешность…
Проводы были недолги.
В нём – роковая безбрежность!
С нами – пыль и осколки…
ПОРТРЕТ и КОПИИ
Как в масле— с тёмного, на белом—
с лица положено начать.
Писать как чувствовать всецело
и в теле душу ощущать.
У жизни веские причины.
Она сама себя творит.
А смерть— лишь рамка для картины
под исходящий колорит.
У жизни масса переходов,
борцовский нрав, горящий взор.
А смерть сулит разбор полётов
и заземлённый кругозор.
Контачим и перегораем.
Спешим на мойку и ремонт.
Под Богом ходим и не знаем,
когда свернём за горизонт.
***
Десять лет под Балтийским морем—
совсем не кум королю.
Застрял, как патрон в затворе.
Не рыпаюсь, не скулю.
Наготове, и силюсь рьяно,
хоть Петровы оковы жмут.
Передёрни затвор, охрана,
конвоируй на Божий суд.
Не сержусь на земную участь.
Приценился, но перерос.
Не привёл до Суоми случай,
до Эстонии не донёс.
Что же, с юности в заграницу
до беспамятства был влюблён.
Но за всякую небылицу
платишь верой, а не рублём.
Конвертируй, не жмись, охрана!
Всё одно по пути ларёк.
Да какая, к чертям, нирвана?
Не юродствуй. Спускай курок!
ДУХ и ПЛОТЬ
Кузмин от Пушкина,
От Лермонтова— Пастернак.
Бунин за Чеховым и Леонардо.
Относительность истин— отличительный знак
андеграунда и авангарда.
Бродский от Баратынского, но сам по себе, как лев,
бродит на «Ваське» в венецианской шкуре.
Думает уменьшительно-ласкательно про залив,
слушает эхо Балтийского моря.
Хочется «зарядиться», немудрено «подсесть».
Впитывай, но фильтруй, типа «на карантине».
Дворянин камер-юнкер погиб за честь.
Лауреат-изгой упокоился на чужбине.
Мандельштама сослали в кромешный ад.
Гумилёв оболган, поставлен к стенке.
Цветаеву задушили, вменив в обязанности талант.
Покорные сами опустились на четвереньки.
.
***
Хотел «закрепиться» в Сочи, у парка «Ривьера».
Но с прикупом— невезуха, и карта бита.
Живу на окраине Питера, у Шуваловского карьера.
И душа моя, как этот карьер, изрыта.
Камня на камне не оставила капля за каплей.
Насмешникам-злопыхателям от смеха тошно.
Бумеранг возвращается даже к переступившим грабли.
И отказаться от этого практически невозможно.
***
Обзовут горшком и загонят в печь,
рогатулиной, на прогрев.
Опрокинут, станут усердно жечь,
не наспех, а нараспев.
Обдерут, как липку,
«обожествят»
на Пасху и Рождество.
Отгравюрят, подрамят и заклеймят
убедительно, делово.
«Десятину» в зубы— и бейся лбом.
Сколько влезет, старайся, гад!
Неужели можно не быть рабом
и стоять у Господних врат?
От того, кто с Богом,— уходит бес
и вселяется Дух Святой.
Так из тьмы, под утро,
ночной экспресс
устремляется в сон дневной.
***
В двух шагах от реки—
сад отбился от рук.
Топориные «трели»,
задиристый стук.
Не Таврический и
не Михайловский сад.
Среди пепельных линий—
зелёный квадрат.
Слева площадь Шевченко,
Румянцевский сквер,
Медный всадник виднеется,
царственно-сер.
Как гора под горой
разведённых мостов.
А по правую сторону
жил Гумилёв.
Академия Репина—
издали— форд.
Через два светофора—
Подворье и порт.
Там разгрузка-погрузка,
судоремонт.
Слава оптинских старцев—
молитвенный фронт.
Белым летом сиротским,
дождливой зимой,
за тринадцатой— Бродский,
Мандельштам на восьмой.
Петербургские сфинксы
друг на друга глядят,
как потёртые фиксы
приблатнённых ребят.
Прибалтийские ветры,
стокгольмский синдром.
Европейских туристов
увозит паром.
На морское окошко
позарился спрут.
Заколотят, заложат,
следы подотрут.
Тем, кого изменила
имперская спесь,
невозможно спастись,
а тем более— здесь.
Нелегально, инкогнито,
как из пике,
пересечь эту местность
вплавь, по реке.
Пересечь эту пропасть,
чтобы потом
от души никогда
не жалеть ни о чём.
За державу обидно?
Обиженных— тьма.
Пропаганда ударно
лишает ума.
Сад зашит на просушку,
практически пуст.
Между голых деревьев
топорщится куст.
***
Хочешь дозу депрессии,
не совместимую с жизнью?
Сваливай в Питер, займи угол
в коммунальном капкане,
где обитают гастарбайтеры и студенты,
а прописаны сумасшедшие местного залива.
И будет тебе доза «с приходом»
по полной культурной программе!
МАНСАРДА
Почему я пишу об этом?
Заполняю пустоту в своём сердце.
Первый день двадцать первого лета
второго тысячелетия от Рождества.
Вид из окна мансарды на канал Грибоедова:
ясные купола, молочные облака.
Улететь— пожалуйста, такое тоже возможно.
Покружишь бумажным змеем,
повисишь в облаках,
если, конечно, облачно. Если солнце—
молчи, радуйся позолоте на куполах.
Голуби, говоришь? Мешают голуби?
Разве это они горланят, бузят внизу?
Ноги держи в тепле, голову в холоде.
И, пожалуйста, не обращай внимания на бузу.
У тебя— закаты! А зори здесь— тихие!
Ночи белые или полные ярких звёзд.
Светлая грусть— это катарсис.
Люди, конечно, дикие.
Но когда улыбаются— радуются до слёз.
***
Где она— вера? И что она всуе,
Если кругом кабала и опала?
Наши дыхания в поцелуе—
Недокасания, недоначала.
Мне всё равно, где ты выберешь место
Нашего дома, я буду с тобою.
Только тебе это точно известно,
Только с тобой я чего-нибудь стóю…
ПОСВЯЩЕНИЕ НОРИЛЬЧАНАМ
Замело наши сны и глаза.
Замело, прерывая дыханья.
Мы стоим на часах ожиданья,
На часах ожиданья конца.
Ни руки, ни надежды. Ни зги—
В нашем временном непостоянстве.
Мы друг другу запомнимся в танце,
Белом танце Любви и пурги.
Просто так получилось, и нет
Сожаления более Веры.
Отступать дальше некуда— Север.
И отсюда выходим на свет.
Каждый год— как последний рывок.
И поётся, и любится чаще.
Дай нам Бог, чтоб всегда в этой чаше
Оставался последний глоток.
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=488479
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=496996
ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580691:
КАЙФ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580520
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
СОЛО НА РОЯЛЕhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=575083
КОЛОБОК-ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573921
Внуки Ра
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573474
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=572148
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=571826
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=570593
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=569224
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900 http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=565809
ЗЕЛО БОРЗОhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=564307
РОГ ИЗОБИЛИЯ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=561103
| БОМОНД
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=553372 |
| ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=549135 |
| КаТаВаСиЯ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=536480 |
| КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=534005 |
| ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=531424 |
| ФОРС-МАЖОРhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=527798 |
| СИБИРСКАЯ ССЫЛКАhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520612 |
| СЧАСТЛИВАЯ СТАРОСТЬhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520121 |
| АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив”
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=510444 |
| 5-й УГОЛ 4-го ИЗМЕРЕНИЯ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=507564 альманах ПУЛЬС на СТИХИ.РУhttps://stihi.ru/2023/04/08/642 https://stihi.ru/2023/04/08/642 ПУЛЬС на ЛИТ-РЕ https://litra.online/poems/puls-almanah-mirazhistov/
|
СИРИН ФЕНИКС ГАМАЮН АЛКОНОСТ
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН Александр БАЛТИН Александр ЁЛТЫШЕВ Олег ВАЩАЕВ
КрасноярсК
2023
Автор публикации
