Живой памятник.

Добавлено в закладки: 0

В основу рассказа положена реальная история.

ГЛАВА 1.

А начиналось всё очень даже хорошо: в 1971 году Катя окончила школу без троек (правда, и пятёрок было всего четыре, ­– тогда это называлось «хорошистка»), по совету родителей подала документы в Николаевский педагогический институт и поступила с первого раза.

Сначала думала, что «умрёт от радости» (ведь она теперь – настоящая студентка!), но потом привыкла, нередко пропускала пары, в общем, училась средне – несколько семестров даже не получала стипендию из-за троек в сессии.

На третьем курсе познакомилась с переведшимся из Харькова Борисом Ивченко – будущим учителем истории. Времена тогда были, что называется, «застойные»: жизнь у большинства была стабильная – не особо хорошая, но денег на то, чтобы жить «как все», хватало, главное, чтобы у семьи была бы квартира (у их семьи квартира была, отцу на кораблестроительном заводе к её рождению дали «двушку» в панельке на окраине города). Одним словом, жить было ещё как можно!

Кавалер Борис называл Катю по-разному – в зависимости от ситуации и от её настроения: Катя, Катерина, Катюша, Катька; а когда они бывали вместе в новой компании, он любил ввернуть свою излюбленную шутку, мол, а хотите, я вам сейчас спою, как моя Катька на речку ходила? И под дружные возгласы «хотим!» запевал: «Выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой».

Иногда в компании находился подвыпивший остряк, который, как в сцене на палубе в фильме «Бриллиантовая рука», замечал: «Боря, про Катюшу это – не актуально!» И тут же сам себя объявлял: «Про милку и судостроительный завод!» Все, прекрасно зная этот хулиганский николаевский перл, заранее начинали заговорщически улыбаться, а он запевал частушечным голосом:

Милка мне дала отвод –

Оказалась бдительной.

Что ж, пошёл я на завод

На судостроительный.

Тут она и оробела –

Вмиг влюбилась в корабела!

Я её поставлю в док –

Отрихтую передок.

Я устрою ей шторма –

Берегись, её корма!…

Дальше было совсем уж непристойно. Катя стыдливо прятала смеющиеся глаза, а Борис покровительственно обнимал её, защищая от пошлости.

Через месяц они поцеловались. Потом, ну, это… тогда это называлось «зажиманцы». Ей нравилось, а ему и подавно. Он слишком не напирал, ценил в ней нетронутость, ласково пугал её, что, когда наконец придёт время, он её буквально «порвёт на части». Она замирала, даже не представляя, как это – «порвать на части», и говорила ему в ответ «рано или поздно придёт-придёт время», а потом они разыгрывали любимую обоими волнующую их сценку:

– Так когда, говоришь, придёт это самое обещанное время? –  торжественно спрашивал Борис.

– Как только, так сразу, – игриво отвечала Катя.

И оба смеялись. Одним словом, всё у них было, как у всех. На пятом курсе поженились. На части он её так и не порвал… всё оказалось не таким уж запредельно чудесным, как когда-то мечталось. Но – видать, у всех так. Пусть и у них будет – не хуже и не лучше, чем у других. Под этим девизом они и жили – мы, как все, не хуже и не лучше.

Жизнь брала своё – события мелькали, только успевай проживать их: оба распределились в посёлок рядом с Николаевом и начали работать учителями, Борис отслужил в армии, родился сын Сергей, жили на съёмной квартире, двух зарплат плюс помощь родителей на всё текущее хватало.

Спустя какое-то время грянули 90-е годы (кто знает, о чём идёт речь, тот поймёт, а кто не знает, тому коротко в двух словах и не объяснишь). В это лихое время спасла их братская Польша: Борис мотался туда, продавая там наши товары и обратно привозя варёнки, свитера и куртки, а Катя торговала ими на базаре. В общем – на фоне других они жили очень даже неплохо и, пользуясь тем, что многие из-за безденежья были вынуждены менять своё жильё на меньшее, в конце концов, набрав долгов, купили трёхкомнатную квартиру в старой панельке в рабочем районе города.

Борис недалеко от их дома вскладчину с другом по польским вояжам открыл в бывшем пункте приёма стеклотары магазинчик «шаговой доступности». Дело пошло. На волне успеха (уже в другом районе) они открыли второй магазинчик, а за ним и третий. Катя, окончив бухгалтерские курсы, стала работать в бухгалтерии их «торговой сети» (торговой сеточки – как любила шутить она, или по-народному – торговой авоськи!): дело нехитрое, операции одни и те же, главное – внимательность и своевременность. Кстати, потом, когда у парней было уже семь небольших магазинов, дизайнеры оформили их в одном стиле и на все повесили одинаковые вывески с греющим душу названием «Авоська». Катя тогда всё шутила, что ей положена огромная премия за «бренд». При этом она понимала, что спокойная жизнь с мужем и сыном в достатке это – и есть её главная жизненная премия.

 

ГЛАВА 2.

Шли годы… В Николаев пришли настоящие торговые сети – с огромными супермаркетами и неохватным умом ассортиментом. Девять небольших магазинов «Авоська» не представляли интереса для серьёзных бизнесменов (благодаря этому и остались нетронутыми), а вот для жителей ближайших домов представляли: продавщицы своих покупателей-кормильцев всегда охотно привечали, советовали, что купить, покупательских деток всегда затрагивали, мол, растёт наш будущий покупатель, а при большой родительской покупке даже дарили ребёнку какую-нибудь копеечную сладость.

Наступил роковой для Кати и Бориса 2011 год. Их единственному сыну Сергею было уже 34 года, он работал в торговой сети отца, имел машину «Форд», снимал отдельную квартиру (при этом копил на собственную). Всё бы у него было хорошо, да вот только не спешил он жениться. Отшучивался, мол, зачем жениться, если «девки и так дают!».

– А как же дети, – в один голос восклицали мать с отцом, – мы хотим внуков!

– Придёт время – будут вам внуки, – весело отбивался от них Сергей, –какие мои годы?

Но обещанное Сергеем время так и не пришло: в один из субботних вечеров, будучи выпившими, Сергей и его приятель на машине приятеля попали в аварию, в которой никому, кроме водителя встречного МАЗа, не удалось выжить.

Жизнь Кати оборвалась. Именно – не остановилась, замедляя своё течение, а мгновенно оборвалась. Жить не хотелось. Слова поддержки и сочувствия никак её не трогали, она была обозлена на всех окружающих, её раздражали весёлые передачи по телевизору, бесили жизнерадостные лица людей на улицах, рвали душу услышанные в очереди обрывки чужих разговоров по телефону «как там мой любимый внучек? хорошо поел?».

Борис спустя несколько месяцев «вошёл в привычную рабочую колею», в разговорах от темы погибшего сына старался уходить, горевал, конечно, но бодрился и старался не подавать виду, что безмерно угнетён потерей родного человека и единственного наследника.

Только единственный раз, когда он был прилично пьян после дня рождения кого-то из своих сотрудников, почти гневно высказал Кате:

– Ну, и дура ты, Катька! Говорил я тебе, давай заделаем Сергею братика или сестру… а ты всё одно: пусть всё – ему одному, пусть живёт в достатке, давай не будем делить нашу любовь и заботу на двоих детей! Вот и донеделИлись… твою мать!

Катя тогда разрыдалась, почувствовав свою вину за их нынешнее одиночество и бездетность… и – о, чудо! не просто проплакала всю ночь, а «приснила» под утро, что им надо что-то делать, как-то и где-то «искать нового ребёнка». Но – как и где? К кому обратиться за таким советом?

Она долго перебирала в уме своих знакомых, друзей семьи, даже сотрудников Бориса. Всё это было не то: одни – бесполезные в этом деле, другие не настолько близки, чтобы им можно было доверить свою тайную мысль, третьи не столько помогут, сколько начнут ляпать языком налево и направо. Тогда Катя по инерции воспоминаний механически и бездумно достала институтский выпускной альбом и стала листать его – фото своей группы, фото параллельных групп, фото групп с общего потока… И тут Катю осенило (она даже не дошла до нужной фотографии): еврейка Соня! Да-да, некрасивая девочка из группы будущих историков! Страшная, как атомная война, говорят – так и не вышедшая замуж, но толковая, циничная, деловая и непробиваемая обычными человеческими эмоциями, как броня. Решено, надо поговорить с Соней!

Узнав через общих знакомых телефон и адрес Сони, Катя ближайшим субботним утром отправилась к ней. Соня не то, чтобы обрадовалась, а правильнее сказать – удивилась приходу Кати, с порога спросив её «И что у тебя такое случилось?».

На Катин рассказ со слезами Соня отреагировала в своей традиции:

– И нечего тут мне плакать! Пришла поговорить – давай говорить, а не реветь. Сына уже не вернёшь. Что вы с мужем собираетесь делать?

– Вот пришла посоветоваться с тобой, – опешила Катя от быстрой и деловой реакции Сони, – может быть, ребёночка усыновить?

– Ребёночка усыновить, – передразнила Соня, – это с какими же генами: от отца пьяницы и матери алкоголички? Или от какой-нибудь залетевшей матери-малолетки, которая прежде чем родить, несколько раз травила плод и пила всякие препараты, чтобы произошёл выкидыш? Такого ребёночка вы собрались усыновить?

– Но ведь не все же такие, есть и здоровые дети, – вяло попыталась поспорить Катя.

– Да, не все, – согласно глотнула кофе Соня, – но лучше не рисковать. Надо постараться, чтобы ребёнок был «с гарантией». Я бы тебе кое-что посоветовала, у меня подруга двоюродной сестры в Израиле недавно решала такую же проблему, но ты же у нас – трусиха, тормоз и вообще – дрожащая курица! Для тебя же, как говорили в сталинском ГУЛАГе, «шаг в сторону уже – побег» в том смысле, что ты – симпатичная биомасса без мозгов, ничего неординарного не приемлешь, для тебя же главный критерий поступков «что люди скажут»!

– Что ты, Сонечка, что ты! – схватилась за соломинку Катя, – я же понимаю, что ты плохого не посоветуешь! И что сделала подруга твоей сестры?

– Что сделала? Они с мужем сначала прописали все возможные варианты – как обзавестись ребёнком после смерти сына. Значит так, запоминай, – важно приосанилась Соня и начала загибать пальцы. – Первое: ребёнок должен быть зачат и выношен под вашим с мужем контролем.

Второе: у тебя годных яйцеклеток, разумеется, нет, а вот у твоего Борьки (у тебя же муж тот же – Борька-историк из параллельной группы?) должны ещё быть «рабочие» живчики, тем более, что ЭКО позволяет использовать и малоподвижные сперматозоиды, не годящиеся для классического оплодотворения, и, кстати, при ЭКО уже на уровне оплодотворённой яйцеклетки можно выявить некоторые генетические заболевания, чтобы выбрать для размещения в матке здоровый эмбрион;

посему: у ребёнка должен быть не чужой отец, а твой старый хрыч Борька; кстати, сколько ему лет?

– Всего лишь 57.

– Ну, вот – полный порядок, он ещё годится на развод! Третье, это – мамка вашего ребёнка, причём уже наполовину реально ВАШЕГО (по отцу), ну, тут выбор следующий:

суррогатная мать (деньги на это у вас, с учётом Борькиного бизнеса, наверняка есть… кстати, это недёшево стоит – штук 20-25): берёте яйцеклетку одной из твоих молодых кровных родственниц и тем самым получаете генетическое наследование не только по линии Бориса, но и по твоей генетической линии; например, обратитесь к младшей родной или двоюродной сестре, родной либо двоюродной племяннице, двоюродной внучке… кто там у вас в роду имеется подходящий?

Катя пошевелила губами, перебирая сравнительно близкую родню, и прошептала, скривившись:

– А у нас только мальчики рождались, вот и у меня тоже!

– Тогда идём дальше по списку: у сына есть… в смысле – была любимая девушка?

– Да, Света, они вместе жили последние полтора года?

– Ну, вот тебе и готовый НЕ ЧУЖОЙ донор яйцеклетки! Получится внук или внучка с генами реальной матери, которую, возможно, рано или поздно выбрал бы для своего ребёнка Сергей, и с генами Бориса вместо Сергея. Чем не вариант?

– Ой, лучше бы внук, чем внучка! И назвать бы Сергеем. Тогда бы и фамилия, и имя, и отчество были бы – как у нашего Серёженьки.

– Да, эдакий живой памятник родному сыну, – без эмоций подытожила Соня, – хорошо придумано. А насчёт пола, думаю, решаемо: сунете штуку-другую в клинике, где будете делать ЭКО, вам и выберут только мужские эмбрионы, хоть это и незаконно. Ну, и затем решите с этой вашей Светой – как быть с ребёнком: или вы его заберёте себе на проживание-воспитание (и пусть при этом матерью формально останется Света… ну, или пусть по всем положенным документам передаст ребёнка вам на усыновление) или она его сама будет растить – с вашей помощью и на ваши деньги. И, конечно, надо изначально обсудить вопросы гарантированного материального обеспечения Светы и малыша, а также – будущего наследства от вас новому Сергею (вы ведь – не вечные).

– А если Света не согласится?

– Может и не согласится. Она ведь – ещё молодая, хочет выйти замуж, родить от любимого человека, ей нужна «чистая биография». Но попробовать поговорить с ней можно. Ну, и тут (как ты и сама, подруга, понимаешь!) очень важными факторами станут ваши возможности и ваша готовность её материально обеспечить на всю оставшуюся жизнь. Как говориться, всегда можно сделать такое предложение, от которого нельзя будет отказаться. С этим вариантом – всё!

– А что, есть ещё и другой вариант?

– Имеется! Причём, это – самый реальный вариант, так как для него подойдёт кандидатка в матери, каких много. Это тебе не родственницу или Светку уговаривать, тут у вас будет очень даже широкий выбор.

– Что значит – широкий выбор? – заволновалась Катя, не веря в то, что, оказывается, есть и сравнительно простой способ решения их проблемы.

– Элементарно, Ватсон, – с характерной для неё циничностью заявила Соня, – устроите кастинг будущих мамок.

– Это как, – похолодела Катя, – конкурс красоты, что ли?

– Ну, красота вам особо не понадобится, хотя, конечно, кое-какие минимальные данные потребуются. Если коротко, то я всё это вижу примерно так:

на сайтах о совместном родительстве (или другими словами – о донорстве спермы) размещаете объявления от имени Бориса без его фото о том, что он готов пожизненно материально обеспечить мать со своим ребёнком и завещать им с сыном (прежде всего, конечно, сыну) ну, например, свои магазины;

эти объявления будут рассчитаны на 35-40 летних женщин, которые уже отчаялись выйти замуж и которые хотели бы завести ребёнка только для себя;

и вдруг тут им – такое щедрое предложение! Они с вами обязательно свяжутся анонимно через сайт, вы соберёте данные кандидаток, запросив у них фото без размещения на сайте (как правило женщины стесняются размещать свои фото, когда дают объявление о поиске донора спермы), отправите им фото Бориса в детстве, в юности, в возрасте 30-40 лет и сейчас, чтобы они понимали, на кого может быть похож их сын (про пол мы уже договорились, это вы решите на этапе ЭКО), затем с «финалистками кастинга» подробно обсудите материальные условия, пройдёте их тщательное медицинское обследование под вашим контролем, выберете самую подходящую мамку, подпишите нужные документы и – понеслось!

– Откуда ты всё это знаешь? – восхитилась Катя.

Соня гордо подняла вверх указательный палец правой руки и сказала, пародируя героя Фрунзика Мкртчяна в фильме «Мимино»:

– Я так думаю! К слову, нотариально заверенных бумаг даже на мою непрофессиональную прикидку будет немало: про ежемесячное содержание, про наследство, про ответственность сторон в случае их недееспособности до достижения Сергеем 18-ти лет, прочее… думаю, Борис найдёт грамотного юриста и тут проблем не будет. Ну, а дальше – всё согласно подписанному с мамкой договору: подготовка к ЭКО, ЭКО, беременность и рождение ребёнка.

Не исключено, что придётся мамке сделать ремонт в квартире или вообще – купить новую квартиру с отдельной комнатой для сына. Ну, и приготовьтесь к тому, что ей скорее всего надо будет очень и очень помогать растить ребёнка – не только деньгами, но и своим трудом и вниманием. Вы же хотите, чтобы ребёнок признавал Бориса отцом, а тебя – родной тётей Катей?

– Конечно, хотим, – только и выдохнула мечтательно Катя.

– И последнее, – заключила Соня, – как менее желательный вариант можно будет рассмотреть кандидатками в мамки разведёнок или холостячек с одним ребёнком. Этих уж точно – хоть пруд пруди и они, думаю, будут гораздо сговорчивее. Ещё вопросы есть?

 

ГЛАВА 3.

Так они всё и сделали, как это предложила Соня. Борис поддержал Сонину схему действий, сам несколько раз ездил к ней для подробного обсуждения очередных пунктов плана, включился в процесс с готовностью и даже с энтузиазмом. Катя отчасти ревновала Бориса к неизвестной пока матери его будущего сына, и хоть Сонин план не предусматривал реального полового контакта, всё же «оплодотворить» женщину для мужчины – что-то да значит! «Ничего, – успокаивала себя Катя, – выберем страшненькую, да и молодая баба не должна запасть на моего старпёра, ему скоро уже 60 лет, воистину – реальный дед».

С бывшей девушкой Сергея Светой договориться не удалось: она и слышать не хотела о ребёнке, никакие уговоры ради памяти Сергея, никакие посулы большой разовой выплаты за рождение ребёнка и «молочные реки с кисельными берегами» на всю оставшуюся жизнь её не трогали. В конце концов она даже расплакалась от нажима Бориса, и Катя была вынуждена её успокаивать, приговаривая «ну, не плачь, доченька, всё-всё, мы больше не будем». Тогда же Борис в качестве извинения и в память о Сергее купил Свете телевизор «в полстены» и оплатил для неё снятую Сергеем квартиру на год вперёд.

Затем всерьёз «взявшие быка за рога» будущие родители занялись сайтами – всё по инструкции Сони. Действительно, желающих обсуждать их предложение женщин оказалось больше, чем достаточно. Катя сразу же отмела иногородних женщин, чтобы быть поближе к ребёнку, ведь им с Борисом регулярно придётся ездить к своей новой «родственнице», а за 50-100 километров часто не наездишься. Кроме того, Катя к явному неудовольствию Бориса жёстко «отбраковывала» слишком симпатичных кандидаток. На вопрос Бориса «ну, почему?» отвечала безапелляционно: «Ну, и почему такая красивая краля не замужем? Что-то тут нечисто!» Борис про себя чертыхался, но вынужден был соглашаться.

В конце концов остановились на женщине из Кривой Балки – пригорода Николаева. Звали её Наташа, было ей 37 лет, была она миловидна, буквально «дышала здоровьем», работала учительницей химии (оба так и воскликнули в один голос «коллега!»), на их материальные условия согласилась, не торгуясь.

Сама была безмерно рада (и даже не пыталась это скрыть!), что наконец-то сможет позволить себе родить ребёнка, что сможет безбедно вырастить его, что её соседи и знакомые перестанут смотреть на неё, как на «пустоцвет». Жила она в частном доме, который Борис со свойственной ему деловитостью сразу же «взял в оборот»: по «срочным тарифам» провёл канализацию и газ, заменил деревянные окна на окна ПВХ, пристроил две небольшие комнаты, сделал внутренний ремонт всего дома, особо старательно оборудовал «детскую».

В положенный срок благополучно родился Сергей Борисович Ивченко. Борис встречал свежеиспечённую маму у роддома, волновался, поначалу растерялся, когда нянечка сказала при виде его: «Какой заботливый дедушка! А где же папа?»… но потом внутренне собрался и ответил, что отец ребёнка – его сын-вахтовик, мол, «я – за сына!». Сергей №2 совсем не был похож на Сергея №1, вобравшего в себя прежде всего материнские черты Кати, но зато был копией Бориса (разумеется, всё это стало понятно лишь спустя какое-то время, а поначалу Сергей был просто похожий на своих ровесников маловыразительный «человеческий детёныш»).

Ну, а в Кривой Балке соседи, знакомые и коллеги Наташи по школе всё уже знали, в основном поддерживали решение Наташи, некоторые одинокие учительницы завидовали ей и даже шутили в её присутствии «может, и себе дать объявление, мол, рожу обеспеченному? а, девки?… можно и традиционным способом оплодотвориться, если что… не то, что Наташка – «секс со шприцем»… одним словом, всё шло по Сониному плану.

Катя с первых дней вовсю участвовала в уходе за Серёжей, поначалу даже практически безвыездно жила в Наташином доме (родители Наташи были из Южноукраинска и не имели возможности ей помогать), затем часто приезжала с ночёвкой помочь-поиграть-убрать-приготовить поесть.

Несмотря на усталость и недосып она радовалась своей нужности, видела ответную реакцию ребёнка, замечала, как Наташа смотрит на неё с уважением и благодарностью, будто первоклассница на учительницу, одним словом – Катя упивалась своей ролью «старшей мамы».

Однажды в телефонном разговоре с Соней Катя не выдержала и призналась: «Я бы его с рук не отпускала, как мне хорошо у них в Кривой Балке!», на что Соня со своей убийственной прямотой заявила: «Вот-вот, и не отпускай его с рук, всё лучше, чем с мокрым от слёз платком сутками сидеть перед фотокарточкой сына!»

С Наташей у Кати хорошие отношения сложились сразу, никаких претензий друг к другу у них не было, делить им было нечего. Поначалу Катя бдительно отслеживала поведение Бориса по отношению к Наташе, но после того, как Наташа хвастливо по-бабски шёпотом призналась ей в том, что к ней «ходит» новый механик с автобазы, окончательно успокоилась и даже как-то за столом в честь дня рождения Серёжи, куда был приглашён и механик, в ответ на его тост «за маму именинника!» спьяну ляпнула: «А если вы с Наташей решите пожениться, то мы – не против!»… и, кстати, потом ни разу не пожалела о своей пьяной реплике.

После выхода из декрета Наташа уменьшила количество учебных часов в неделю, ходила теперь в школу в основном ради стажа и для того, чтобы «не терять форму», ведь денег от Бориса на жизнь им с Серёжей хватало с запасом.

Борис иногда забирал сына из садика, а спустя годы – бывал на школьных родительских собраниях, в общем – позиционировал себя, как реального отца, который не только записан в метрике, но и занимается воспитанием сына. Теперь, когда у Бориса были деньги и возможность выкраивать у работы свободные часы и дни для себя, его отцовство было для него качественно другим, не то что в годы «тревожной молодости», когда голова пухла от проблем и не было желаемых возможностей – и в части денег, и в части свободного времени: теперь они с маленьким Серёжей ездили на рыбалку с ночёвкой, вместе гоняли мяч во дворе Наташиного дома, там же жгли костёр и жарили на нём пойманную рыбу.

 

ГЛАВА 4.

В этом году Серёже исполняется 9 лет. Катя и Борис часто забирают его «в город», ездят и ходят с ним по… в общем, туда, где ребёнку может быть интересно. Серёжа всегда с нетерпением ждёт эти поездки, готовится к ним (вместе с Наташей рисует что-нибудь или лепит из пластилина для своей «родни», ведь в их квартире есть целая стенка для Серёжиных рисунков и целая «выставочная полка» для его поделок), радуется соседским ровесникам и внукам друзей Кати и Бориса, специально приглашённым на регулярный сладкий стол по случаю приезда Серёжи, одним словом – упивается своей ролью «самого лучшего мальчика на свете».

В новой квартире отца у Серёжи есть своя комната – большая и светлая, с двумя окнами «в пол» и маленьким балконом, с новой мебелью и компьютером.

Борис дополнительно к месячному содержанию и непрекращающимся подаркам и «продуктовым наборам» из своих магазинов оплачивает обучение сына английскому языку (Катя возит Серёжу на занятия три раза в неделю). Она при преподавателе иногда называет его по имени – у неё это выходит по-украински «Сэрьожа», и преподаватель в этот момент, несмотря на свою «английскую тактичность», чуть заметно передёргивает плечами, не умея скрыть оскорблённость своей языковой чистоты.

Бориса Серёжа называет «папа», Катю – «моя тётя Катя». Катя честно заслужила это звание «МОЯ» – вложила и продолжает вкладывать в ребёнка душу и свои уже немолодые силы, согреваясь теплом мальчика и радуясь каждому его детскому проявлению.

Больше того: как-то так вышло само собой, что Серёжа относится к Кате доверительнее всех,- может быть, потому, что папа для него – слишком серьёзный, мама – слишком строгая, а тётя Катя всегда оказывается на его стороне и даже покрывает его мелкие детские шалости и даже шкоды.

Друзья и коллеги Бориса часто подначивают его, называя «наш молодой папаша». В ответ Борис гордо отвечает: «А как же – без продолжателя рода и наследника? Без этого мне – никак нельзя!» На что ему каждый раз отвечают дежурной шуткой: «Это – точно! Тем более, что наследовать реально есть ЧТО!»

Больше всего Борис любит, когда Серёжа, приехав к папе на работу, сидит за его огромным «аэродромным» столом и старательно рисует. Борис обычно тогда гладит его по голове и приговаривает вполголоса непонятные сыну слова «давай-давай привыкай к учредительскому креслу, получишь образование, я тебя научу всему, что умею сам, и будешь руководить моей, то есть – нашей с тобой торговой сетью… а когда я по старости совсем отойду от дел, буду вот так же приходить к тебе в офис попить кофейку из рук твоей молоденькой секретарши».

Что же касается Кати, то как ни печально и, даже, может быть, стыдно для неё самой, её боль по родному сыну утихла, осталась лишь спокойная, обречённая печаль, осознание того, что, ничего теперь уже не исправить, что, значит, так им всем было суждено.

Раньше ещё до Серёжи, когда Катя просыпалась утром, на неё первым делом наваливалась чёрная траурная пелена, и все события дня у неё происходили как будто в этой пелене: через неё она видела будущие события дня, в ней она «плыла», занимаясь ежедневной текучкой, её она особо остро ощущала, ложась вечером спать.

Теперь же с появлением Серёжи её первым утренним ощущением стала радость от того, что у них есть Серёжа, а первой мыслью – что, например, надо по телефону повторить с Серёжей выученный вчера стишок, что сегодня его надо везти на урок английского языка, что в субботу они поедут выбирать Серёже новую куртку…

Теперь каждый раз, когда она пытается вспомнить своего Сергея, перед её глазами почему-то сначала появляется улыбающийся Серёжа со словами «моя тётя Катя»… и лишь потом позади него – её Сергей, ободряюще улыбающийся и согласно кивающий.

Борис и Катя недавно понемногу начали приобщать Серёжу к тому, что у него был старший брат, что на него Серёже наверняка хотелось бы быть похожим, что они стараются привить Серёже его черты.

Как-то раз, в очередной раз услышав имя брата, Серёжа спросил у Бориса:

– Он что – тоже твой сын Сергей? А кто же тогда я?

– А ты – его живой памятник, – ответила Катя, вспомнив давний разговор с Соней.

– А это ­ как? – переспросил Серёжа.

– А это так, что ты живёшь и за себя и за него.

– А разве на свете бывают живые памятники?

– Бывают, Серёженька, ещё как бывают! – улыбнулся сыну Борис и уже обращаясь к Кате, – правда, мать?

 

февраль 2021 года