Яркая творческая личность
Воскресным утром воздух квартиры наполнился аппетитными запахами, доносящимися из кухни. Людмила гремела посудой и сновала туда-сюда: из комнаты на кухню и обратно. Стасик задумчиво сидел за столом в ожидании завтрака и беззвучно шевелил губами. Наконец сковорода с жареной картошкой была торжественно внесена в комнату и водружена на стол. Людмила разложила картошку по тарелкам и супруги Корюшкины принялись за свой завтрак.
Людмила справилась со своей порцией первой. Стасик же, периодически прерываясь на раздумья, уже в течение получаса силился прикончить остатки картошки в своей тарелке. Его возвышенный и чрезмерно одухотворённый взгляд то поднимался к потолку, то тяжело опускался в тарелку и устало взирал на остатки пищи. Людмила отодвинула свою пустую тарелку, вытерла губы салфеткой и бодро встала из-за стола:
– Стасик, пойдёшь мыть свою тарелку, – так вымой заодно и мою. Хорошо? А то мне надо собираться уже.
Стасик с трудом вышел из оцепенения и вернулся на землю. Он внимательно посмотрел на супругу, поднял вверх указательный палец и философски изрёк:
– Нет-нет, Людочка, – уж лучше я не буду мыть ни одной тарелки, нежели мыть сразу – две!.. Он с ритуальной почтительностью взял свою грязную тарелку двумя руками и важно поставил её рядом с тарелкой супруги. Тут пелена религиозности спала с его глаз, и он выжидательно уставился на Людмилу. Она на мгновение застыла посреди комнаты и прыскнула весёлым заразительным смехом. Стасик, как не старался, но удержать серьёзного выражения лица не сумел и расплылся в довольной улыбке. Когда приступ безудержного смеха поутих, Людмила, отдышавшись, заметила:
– Ладно-ладно, ну, что ж: очень даже логично! И самое главное – ведь и не поспоришь! И чего это тебя с утра пораньше вдруг на философию пробило?
– Да, так… знаешь ли… Как-то оно само задумалось. А всё-таки: жареная картошка, оказывается, способствует пробуждению мысли и настраивает на философский лад…
– Ха! Пожрать-то – оно всегда приятно.
– Люда! Фу, как некультурно! Включи-ка телик, что ли. – Стасик достал из холодильника яблоко и с громким хрустом смачно откусил.
По телевизору показывали голодных и оборванных африканских ребятишек, которые бежали за джипом, настойчиво и громко требуя у богатых американских, надо полагать, туристов подаяний в виде их американских долларов. А Стасик с набитым яблоком ртом, стоя перед телевизором, промычал:
– О! Экспромт вышел:
Простые радости для негров – не доступны…
Нет жалости во мне. Я очень огорчён.
И, поедая яблоко преступно,
Я страшно бедностью народа удручён. –
И, держа в руке яблоко, театрально поклонился воображаемым слушателям. – Вот, видишь: я даже пушкинским слогом заговорил от твоей картошки, а ты говоришь – «пожрать»… А вот твои придурошные институтские друзья знаешь, как нас тобой за глаза называют? Болван и Людмила! Как тебе такое? И нечего смеяться: Болваном-то явно не тебя нарекли.
– Но, дорогой, ты же первый Олега на весь вагон ославил. Помнишь, в электричке, когда его новая барышня кроссворд разгадывала? И на её вопрос про мифического бородатого карлика из четырёх букв ты громогласно выдал – «Олег!», явно намекая, что он ей едва до плеча доходит, и что в этой своей бороде он выглядит как сказочный персонаж.
– А что? По буквам подходит, четыре буквы, по-моему, всё правильно. Да и вообще, он кукурузообразный какой-то, сильно напоминает кукурузный початок, бородатый початок в кепке на босу ногу и, к тому же, – весь в пупырышках.
Хоть святых выноси! – Препаскудное зрелище:
Кукурузный початок, тряся бородой,
Резво мчится с горы на украденном велике,
Детский плач затухает за мокрой спиной…
– Ну уж, Стасик, ты хватил! – Лошадиным голосом заржала Людмила.
– Это – не я… То есть, само как-то получилось. Быть может, зря я ляпнул про картошку…
О, вдруг стихами я заговорил. Меня от рифмы в дрожь бросает, кровь закипает, – гибну я! И даже в роте зубы сводит,
реву как старое дитя…
Но кажется иным невеждам,
что с восхищеньем на меня
Глядят, что стих прелестный
изо рта без напряжения выходит –
как ручеёк течёт, журча –
сам по себе, и просто так…
– Хорош прикалываться, давай переходи уже на прозу… – Попыталась-было вставить Людмила, но не тут-то было. Стасик выпучил удивлённые глаза и продолжал:
– Тебе легко сказать: «на прозу!» –
А мне – как будто в сердце нож:
Я не желал подобной ноши –
Сам на себя я не похож!
Но что же делать? Жребий брошен:
Придётся с горя закурить,
Глоток шампанского мне нужен!
Но можно – водкой заменить…
Вот, триста рубликов, возьми же
И собирайся, в добрый путь!
Быть может, водка мне поможет
Забыть о рифмах – хоть чуть-чуть.
Быть может я, всосав пол-литра,
Угомонюсь, расслаблюсь и усну.
Просплю пол дня, потом воскресну,
Потом слегка опохмелюсь…
И ко всеобщему веселью
Я снова в быдло превращусь! –
Стасик, зажал себе рот рукой, схватил сигареты и, хлопнув дверью, выбежал на кухню. А Людмила с бледным от испуга лицом быстро и судорожно засобиралась на улицу. Видимо, в магазин.
Когда Люда вернулась, Стасик сидел за столом и что-то записывал в свою тетрадь, периодически отрываясь от неё и поднимая глаза к потолку, а потом, плотоядно улыбнувшись тому, кто зависал, по всей видимости, где-то в верхнем правом углу, он вновь углублялся в свои записи. Люда достала из сумки бутылку водки и баночку солёных огурчиков, поставила перед Стасиком, а сама пошла за рюмками. Пока она выходила Стасик сжал кулак и поднял полусогнутую в локте руку в победном жесте: «YES! Мы сделали это!».
Люда сидела напротив него и с любопытством, подперев голову ладонью, наблюдала как Стасик допивал уже третью рюмку. Крякнув и закусив огурчиком, он продекламировал:
– Как будто сбросил я обузу,
Вмиг просветлело в голове,
Вот, покидает меня Муза,
И мы закрепим сей успех!
Не то она опять вернётся:
Грозит ехидно с потолка.
Пусть кто-нибудь другой ведётся, –
Давай отчаливай, пока!
Мы не желаем, чтоб нам в след
Крутили пальцем у виска! –
И Стасик, торжественно встав из-за стола, победоносно выпил. Людмила же, хитро улыбнувшись, покачала головой – она явно о чём-то догадывалась.
И когда Стасик вышел покурить она, поправ все свои морально-этические нормы и принципы, всё-таки заглянула в его тетрадь. Её страшные догадки, как это не прискорбно, – тут же подтвердились. Все, якобы внезапные и непроизвольные поэтические приступы Стасика, были написаны заранее, не далее, как вчера вечером, когда она встречалась со своими институтскими товарищами, а его не взяла с собой. И как это ему в голову-то пришло такое? Ведь знает же, что я буду против выпивки… Ну, ничего, он у меня своё получит. А всё-таки, он у меня – яркая творческая личность. Креатив так и прёт – когда приспичит, конечно. Развёл меня как лохушку, и ведь – повелась…
А Стасик, ни о чём не догадываясь, вошёл в комнату, налил себе рюмочку, взял огурчик, посмотрел устало на супругу и выпил.
– Слушай, Люда, кажись отпустило. Спасибо тебе, выручила в трудную минуту. – Он взял её руку и почтительно поцеловал. Он никогда ещё не был так близок к провалу!
О том, что произошло далее история умалчивает, но скажем только, что на следующий день, в понедельник, несмотря на промозглую и дождливую погоду уже подкрадывающейся осени, Стасик явился на работу в непроницаемых чёрных очках, и рассказывал сослуживцам о том, как неудачно покатался в выходные на велосипеде.
27 августа 2019 г.
Автор публикации
