Вивисекция

 

Станислав Сергеевич Клёпиков вышел из клиники около шести вечера. Он спустился с крыльца и огляделся. Пятница, – вдохнул он полной грудью, – и две недели отпуска! Хорошо-то как! Наконец-то можно вплотную заняться творчеством, не думая о завтрашних приёмах, внезапных подменах приболевших коллег, капризных пациентах и прочих минусах работы стоматолога. У него давно ворочалась в голове громоздкая, всё ещё не ясная и неповоротливая идея картины. Смутное ощущение, которое не давало покоя ни днём не ночью. Что-то аморфное просилось наружу и жаждало обрести реальные очертания.

Он закурил и неспеша направился к ближайшей станции метро. Автомобиля Клёпиков не держал, хотя и мог себе позволить. В основном предпочитал передвигаться пешком или на общественном транспорте. Именно в движении к нему приходили яркие идеи и образы. А будучи за рулём, он мог запросто задуматься и не среагировать на сигнал светофора, или поворот пропустить, не говоря уже о дорожных знаках.

Станислав с маской под подбородком прошёл через турникет, и как только его ноги коснулись эскалатора, тут же спрятал её в карман. В конце концов он уже не на работе. Зашёл в вагон, сел на пустующее место и достал книгу. Но Стивен Кинг никак не хотел читаться. С раскрытой книгой в руках он погрузился в раздумья: задуманная картина никак не хотела выкристаллизовываться. Станислав Сергеевич даже вспотел от напряжения.

В вагон зашёл торговец. Он поставил сумки на пол, достал какой-то предмет и начал верещать на весь вагон, призывая срочно покупать, якобы позарез всем нужную, штуковину, которая у него намного дешевле, нежели у других нечестных на руку продавцов. Да к тому же такого великолепного качества, что прямо ни в сказке сказать, ни пером описать! Но никто из пассажиров от свалившегося на их головы счастья так и не обделался. Никто и бровью не повёл на его восторженную речь. Кроме Станислава Сергеевича, который этим резким, визгливым и неприятным голосом был бесцеремонно и грубо, можно сказать, за шкирку выдернут из сияющей пустоты и вероломно сброшен обратно в вагон метро за ненадобностью. Он недовольно поморщился и открыл глаза. В завершении своей тирады торговец проверещал:

– Уважаемые пассажиры! Кто заинтересовался, то меня можно остановить и…

– Ударить. – в полголоса проговорил Станислав Сергеевич.

Сидящая рядом девушка, прыснула. Она сдёрнула маску, закрыла лицо руками и, согнувшись пополам, беззвучно затряслась от смеха. Клёпиков, покосившись на трясущийся плод своего остроумия, расплылся в улыбке.

Вот так вот смех срывает маски! Ударим же волосатым кулаком здравого смысла по средневековому мракобесию! – отметил про себя довольный Станислав Сергеевич. – Я даже слышу характерное электрическое потрескивание. – Посмотрел он на девушку. – Так скрежещет кора головного мозга, когда запускаются глубинные мыслительные процессы. Кому-то, видимо, не приятно слышать этот треск. Особенно, когда он заглушает свой собственный! И к тому же не в той, единственно правильной тональности. Да как они посмели скрежетать, челядь неразумная!..

– Валенки, валенки! Ой, да не подшиты стареньки! – заорал на весь вагон чей-то рингтон.

Точно! – осенило Станислава Сергеевича, – замена жёсткой и скрипучей коры головного мозга – на мягкий тёплый войлок! Картина наконец-то начала потихоньку прорисовываться.  Надо выйти на улицу и пройтись. На воздухе легче думается.

Клёпиков вынырнул из метро на две станции раньше. Прямо в промозглый и тёмный ноябрьский вечер. Он поёжился под холодным моросящим дождём, надвинул капюшон и неспеша побрёл по тротуару. Картина скорее всего будет чёрно-белой. Это уже точно. Будет множество мелких фигур. Что-то типа длинной-предлинной очереди. Но куда и зачем они стоят? Чего ждут? На что надеются? Войлок, валенки, кора головного мозга… Стоп! У группы Пикник есть такая песня: «…или мысли нет, или нет головы. А он шёл себе по свету насвистывал, из коры себе подругу выстругал…». Теперь не отстанет. Так и будет в голове крутиться. Ладно, общая идея ясна. Теперь нужны события, конкретика и движуха.  Должна быть ещё некая эмоциональная окраска: что-то щемящее и абсурдно-отталкивающее, вызывающее естественную тошноту… Вот гадство! – остановился Клёпиков, – промчавшаяся рядом машина окатила его с ног до головы. Как-будто специально по луже у самой обочины проехал, – чтоб уж наверняка! Он достал платок и вытер лицо. Надо же, какой я, оказывается, обтекаемый, – совершенно без злобы подумал он, глядя на грязные капли, стекающие с куртки, – надо бы зайти за эмоциями.

Клёпиков спустился в знакомый подвальчик. В рюмочной было многолюдно. Ещё бы! – Всё-таки вечер пятницы, сам бог велел. Все столы были заняты. Пустовало лишь одно место, но за столиком сидел плешивый господинчик неопределённого возраста.

– Простите, тут свободно? – вежливо поинтересовался Станислав Сергеевич.

– Да ради бога, – не поднимая глаз, буркнул сидящий. Станислав Сергеевич поставил на стул свою сумку и направился к стойке.

Он вернулся с графинчиком, рюмкой и парой бутербродов со шпротами на тарелке. Расставил аксессуары на столе, сел и выдохнул. Налив себе рюмочку, Клёпиков уже было приготовился выпить, как его визави подал голос:

– Ну, ваше здоровье, – поднял он свою рюмку. Они машинально чокнулись и залпом осушили свои рюмки. Клёпиков закусил бутербродом, а плешивый господин лишь занюхал рукавом.

– Будем знакомы, – протянул руку собеседник, – Леонид Маркович, верет-тинар, простите, ве-те-ри-нар, можно просто Леонид, – размазано улыбнулся он. Клёпикову ничего не оставалось, как пожать ему руку. Афишировать свою профессию в такой обстановке ему не хотелось: хоть Леонид и ветеринар, но всё равно врач, а два доктора за одним столиком – это уже многовато. Чего-чего, а говорить о работе ему уж никак не хотелось.

– Станислав, свободный художник. К вашим услугам. – Представился он. Леонид Маркович удивлённо вытянулся в лице. Он с интересом стал разглядывать Клёпикова.

– Художник? Вы? Станислав, вы меня, конечно, извините, но… А давайте ещё по одной? – предложил Леонид, азартно подмигнув Клёпикову. Они тут же налили, чокнулись и выпили. На этот раз Леонид всё-таки опустился до закуски. Он отрезал половинку варёного яйца, обмакнул его в соус и с аппетитом отправил в рот. Проглотив закуску, он вытер рот салфеткой и придвинувшись ближе к собеседнику продолжил:

– Как-то не очень вы похожи на художника, Станислав. Одеты вы уж больно прилично. Извините, но настоящий художник, он ведь как? Он лохматый. У него посреди комнаты мольберт! А сам он в углу стоит, держит в замахе кисть, в другой руке у него палитра, он мечтательно смотрит на пустой мольберт. Потом закатывает глаза, в них мелькает мысль, и он тут же стремительно бросается к мольберту с кистью наперевес. И раз, раз, раз! – Быстрыми мазками. Взмах кистью, ещё взмах! – Леонид изобразил в воздухе взмахи кисти. – И также стремительно опять в свой угол! Стоит. Любуется. А на вас даже берета нет. Небрежно сдвинутого на бок. А иначе это всё – баловство, блажь!

– У вас какое-то предвзятое отношение к художникам, – рассмеялся Станислав Сергеевич, – среди них встречаются и приличные люди.

Леонид в ответ изобразил жест, будто отмахивается от мух:

– Что – и выставки бывают? – с сарказмом в голосе спросил он.

– Случаются, – лукаво ухмыльнулся Станислав Сергеевич, – с переменным успехом.

За угловым столиком сидела компания. И, судя по пустым бутылкам и обилию закусок, сидела уже давно. Над их столиком висела панель телевизора. Шёл какой-то современный фильм про войну. Станислав Сергеевич поднял глаза на экран. Леонид уловил его взгляд и обернулся к телевизору.

– «А зори здесь тихие»! Современная версия. Смотреть противно. Разучились снимать хорошие фильмы! Куда им убогим до Ростоцкого! А Борис Васильев, наверное, вообще от такой трактовки своей повести пропеллером в гробу вертится! – с возмущением заметил Леонид Маркович, наливая себе очередную рюмочку, – Давайте, Станислав, хорошее старое кино помянем. Не чокаясь!

Собеседники выпили, закусили, и Леонид Маркович продолжил:

– Вот взять, к примеру, «Войну и мир» Льва Николаевича. Легендарный советский режиссёр снял эпическое полотно по роману, целую киноэпопею!  Масштабные батальные сцены, панорамная съёмка полей сражений. Четыре серии, восемь часов, четыре минуты! Вот это я понимаю – вещь! Его сын, тоже режиссёр, пошёл по стопам отца. Решил тоже на «Войну и мир» покуситься. Так что вы думаете? Две стандартные серии, три часа от силы. Есть несколько батальных сцен. Я бы сказал, камерных: пару раз показали, как пушка стреляет, несколько всадников промчались перед камерой, рота солдат с ружьями уходит в даль. И всё! А внук? – Одного поля ягода! И он – туда же. В режиссёры заделался! Так тот вообще умудрился в полтора часа уложиться! Никаких тебе сражений и битв, всё тихо и спокойно. Война присутствует только косвенно. Всё действие происходит исключительно в помещениях. Пару раз показали штаб с несколькими офицерами. О войне только разговоры. Типа:

«- Ну как там на войне-то дела?

– Да вот воюем всё. С французами. Москву вот сожгли недавно. Всё стреляют…».

Да там даже Болконский не с живым дубом разговаривает, а с нарисованным! Держит в руках картину, на которой дуб нарисован! Фу! Позорище! На лицо – полная деградация и вырождение!

– Но ведь его сын не снимал «Войну и мир», и внук, насколько мне известно, тоже. – Попытался возразить Станислав.

– Да, всё так. – Нехотя согласился Леонид Маркович. И тут же оживившись, добавил:

– Но ведь мог бы! Я чисто гипотетически рассуждаю.

Станислав Сергеевич поднялся и пригласил собутыльника выйти покурить, однако тот отказался. Клёпиков вышел на воздух. Дождь к тому времени уже прекратился. На небе сияли звёзды. Да, – улыбнулся он, – везёт мне на собутыльников, с посредственностями мы не якшаемя. Весёлый дядька, большой оригинал.

Станислав Сергеевич вернулся обратно, подошёл к стойке заказал две кружки пива с орешками: себе и Леониду Марковичу. Тот поблагодарил. Они ещё накатили по рюмочке. Леонид Маркович запил пивом. В воздухе повисла пауза. Леонид Маркович заёрзал на стуле. Видимо, что-то не давало ему покоя, и он не решил до конца: стоит ли ему это озвучивать. Но потом, уже не в силах сдерживаться стукнул ладонью по столу:

– Я же вам говорил, что я – ветеринар? Так вот! Помните, лет десять назад, кажется… Они справки ввели для домашних животных. Без справки о прививках в поезда с домашними питомцами пускать запретили. Так вот: теперь они и до нас добрались! Сначала на бедных зверушках схему обкатывали! – всё более распалялся Леонид Маркович, – просто вакцинация уже не прокатит, – скоро до кастрации дойдёт, попомните моё слово! Поедете на юга, а вас и спросят: где мол справка о кастрации, некастрированных мы на пляжи не пускаем! Вот!

Компания за угловым столиком заметно оживилась. Посетителей к тому времени осталось мало, и разглагольствования Леонида Марковича на столь злободневную тему тут же обратили на себя внимание скучающей компании. Видимо, они уже вдоволь наговорились и не знали, чем себя занять. А тут такой шикарный повод ввязаться в дискуссию! Может быть, даже драка намечается, – с надеждой переглядывались они, потирая ладони. Один из компании нарочно громко во всеуслышание обратился к своему товарищу:

– Что этот алкаш там вякает?

– Да что с него взять-то. Маргиналы нахрюкались! – театрально ответил ему приятель.

– Ха! Это он-то маргинал? Да он даже и на маргинала-то не похож! – подыграл ему собутыльник. Услышав такое, Леонид Маркович вскочил со стула и, тряся в негодовании подбородком, обратился к нахалам:

– Это я-то не похож?! Да я интеллигент в шестом с половиной поколении! Да у меня, если хотите, даже кот в пенсне по дому разгуливает! – выпалил он под дружное ржание разгорячённой компании. Станислав Сергеевич успокоил разгорячённого Леонида Марковича и вывел его на улицу. Попросил подышать свежим воздухом и успокоиться. А сам вернулся к компании и извинился за товарища. У него мастерски получалось улаживать конфликты. Они даже посидели и выпили по рюмочке. Потом он попрощался и вышел. Леонида Марковича нигде не было. Облегчённо выдохнув, что не придётся провожать подвыпившего товарища, Станислав Сергеевич побрёл домой.

Не смотря на выпитое, голова осталась светлой. Это я удачно зашёл, – похвалил он себя, – недостающие детали картины обозначились. Пазл сложился. Утром приступлю. А сейчас – спать! Утро вечера мудренее.

 

На другой день в два часа по полудню художник с мировым именем, широко известный в узких кругах, Станислав Сергеевич Клёпиков любовался из угла своей комнаты, служившей ему мастерской, на только что написанную им картину. Он стоял, скрестив руки на груди и улыбался.

– А ведь прав он, шельма, оказался, – вспоминал он Леонида Марковича, – мольберт стоит посреди комнаты, я из угла любуюсь. Ай да ве-ре-ти-нар!

Леонид Маркович ему снился под утро. Будто стоит он в судейской мантии и парике перед серебряной чашей, а в ней огонь горит. На его плече восседает чёрный кот в пенсне. Рядом на подставке лежит стопка справок. Он берёт очередную бумажку и рвёт её на мелкие-премелкие частички и высыпает их медленно в огонь, напевая при этом как мантру:

– Где-то там на другой параллели пусть догорают абстинентные сказки!

Картина, действительно, получилась чёрно-белой. Кроме одной детали. Из левого нижнего угла шедевра выходила людская очередь. Она извивалась и петляла к центру полотна. Картина чем-то напоминала кадр рисованного мультфильма или карикатуру. Фигурки людей были прописаны утрированно: с большими носами и башмаками не по размеру, как в мультиках. У людей отсутствовала верхняя часть черепной коробки, так что был виден мозг с полушариями и извилинами. От него поднимался пар. Люди с надеждой смотрели вперёд. Никто ни с кем не разговаривал. В центре полотна было изображено некое подобие контрольно-пропускного пункта – кирпичная арка с воротами. Никакого забора по обе стороны арки не было. Просто КПП посреди поля. При желании его можно было просто обойти стороной. Но почти никто этого сделать не решался – всего несколько фигур направлялись в обход. А из очереди несколько человек со свирепыми харями за ними пристально наблюдали, показывая на отщепенцев пальцами. Над воротами полукругом красными буквами было написано «Добро пожаловать». Это и была единственная деталь, выполненная в цвете. А с правой стороны красовалась табличка «ВИВИСЕКЦИЯ». Люди заходили в арку и выходили с другой стороны, но уже с надетыми на голову валенками. Далее стройные ряды рассеивались. В верхней части картины на некотором удалении виднелась городская улица, пестревшая вывесками: Ресторан, КАФЕ, Кинотеатр, Концертный зал, ВОКЗАЛ, Торговый центр. Люди с валенками на головах входили и выходили из заведений. Слева у верхнего левого угла картины собралась в круг толпа валенкоголовых. В центре круга на коленях стоял человек с оголённым мозгом, от которого поднимался пар. В него со всех сторон летели камни.

Станислав Сергеевич посмотрел ещё раз на картину:

– Так… – задумчиво произнёс он, – остался один маленький штришок.

Он залез в шкаф со старыми вещами и, немного порывшись, извлёк из него свой старый чёрный берет. Он не надевал его со студенческих времён. Станислав Сергеевич вернулся в угол и, согласно представлениям Леонида Марковича, водрузил берет на голову. Затем мечтательно закатил глаза и стремительно бросился к мольберту. В правом нижнем углу картины появилась его фирменная подпись «КЛЁПА».

– Вот теперь, действительно, – всё! Остаётся только сфотографировать и распечатать репродукции. Штук шесть-семь, я думаю хватит. Одну в понедельник с утреца повешу в поликлинике у регистратуры, заклею под шумок этот дурацкий натюрморт с фруктами. Какое-то время повисит, пока медработники не заметят. Другую – в торговом центре на схему зала. А остальные… Надо посмотреть в интернете, где и какие выставки сейчас проходят…

И с видом заговорщика Клёпа принялся листать афиши, склонившись над ноутбуком.

 

21 ноября 2021 г.