Я вчера поругался с любимой
А на утро я ей рассказал
Про Байкал и якутские зимы,
И потом обнимались в слезах.
И смотрели влюбленно, с надеждой,
Съездить думали в Крым в сентябре,
И была она кроткой и нежной,
А потом позвонила сестре.
А сестра третий год, как в разводе
Ей в любви никогда не везло
И нормальный мужик же был, вроде,
Но потом развелись, как на зло.
У сестры столько этого яда
На любых, абсолютно, мужчин…
И пошли снова колкие взгляды
И обиды без всяких причин…
Я не верю в историю, братцы!
В мутном вареве интерпретаций
Можно выдумать, друг мой Гораций,
Что не снилось твоим мудрецам.
И любые архивные факты
Про обычные, в то время, пакты
Можно выдать, лишась чувства такта,
Как позор и потерю лица.
Накрутить, наворочать такого,
Еще выдумать гадкое слово
Чтоб бравировал снова и снова
И им бы каждый сопливый пацан
Чтобы нам своей тени стесняться
Словно ждёт за углом Папарацци.
Я не верю в историю, братцы,
Но я верю в задумку Творца.
Я сестру ее знаю по школе
В чём, скажите, моя тут вина?
Мы играли с ней в теннис настольный,
Она, видно, была влюблена,
И чего-то, возможно, хотела.
Я же был толтостокожим, как слон.
Может быть, кто-то есть из вас смелый?
Вы скажите. Я дам телефон.
Понравилось. Но я бы оставила с 1 по 4 четверостишия и последние два. Так было бы ярче.
Не обижайтесь, это на мой вкус. И я знаю, как тяжело отсекать свое, сочиненное, выстраданное.
Спасибо, Марина.
Дело в том, что две строфы про пакт Молотова-Риббентропа – задумывалось как раз как главное в этом тексте. Остальное – виньетки.
Надеюсь, не оставите вниманием то, что я буду сюда выкладывать.
Я прочла еще раз, и мне показалось, что две центральные строфы абсолютно самодостаточны. Имеют свою понятную и полностью изложенную идею и совершенно роскошную концовку:
“Я не верю в историю, братцы,
Но я верю в задумку Творца.”
Мне кажется, это вполне самостоятельное стихо.
Но опять же, это исключительно мое мнение.