ЭТО КРУТО Альманах Миражистов

ЭТО КРУТО

Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН Александр БАЛТИН Арина ГРЕБЕНЩИКОВА Гаптула ХАБИБУЛИН Евгений ПОПОВ Нина ШАРЫГИНА Виктор СНЕГИРЁВ Наталья НИКУЛИНА Илиада ГРИБОВСКАЯ Николай БЕЕР
Красноярск 2022

Константину Кедрову 80 лет
ЭТО КРУТО С юбилеем,ПОЭТ!

Д О О С ы о б ъ я в и л и 2 0 2 2 г о д Г о д о м К о н с т а н т и н а К е д р о в а
2022

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
Далее страница 1титул

ЭТО КРУТО

Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН Александр БАЛТИН Арина ГРЕБЕНЩИКОВА Гаптула ХАБИБУЛИН Евгений ПОПОВ Нина ШАРЫГИНА Виктор СНЕГИРЁВ Наталья НИКУЛИНА Илиада ГРИБОВСКАЯ Николай БЕЕР
КрасноярсК
«Литера-принт»
2022

ББК 8.Р6
ЭТО КРУТО – Альманах Миражистов

Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
Обложку украсила картина Павла Филонова «Бегство в Египет»
Кошек нарисовала Кристина Зейтунян-Белоус
А матрёшек – Екатерина Калинина

Книга издана тиражом 100 экземпляров авторами вскладчину, издание подарочное, продаже не подлежит. Однако, кто захочет допечатать тираж, тот может обратиться непосредственно к составителю по адресу
nikolaier@mal.ru
Или по телефону 8 950 401 301 7
Сверстала альманах Владислава Васильева
ISBN 978576-025-5
© Коллектив авторов 2022г

……………………. Константин Кедров-Челищев ЭТО КРУТО………………………………….
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов Это круто

Пророк
Konstantin Kedrov
Сегодня, 13:18
Кому:вам

Верховный жрец гробокопатель
Всемирной бездны созидатель
Копал копал копал гробы
Но не ушел он от судьбы
Пророки в бездну напророчили
Фамилии и имя отчество
Ответило из бездны эхо
Все состоящее из смеха
Я говорю со всеми звездами
Все звезды нависают гроздьями
Вкушайте звездный виноград
Я рад я рад я рад я рад
3 ноября 2022
—
Отправлено из Mail.ru для Android
ОСТАЁТСЯ ЧТО ПОЁТСЯ
***
Оказалось что в недра вгрызаться не надо
Все поблизости рядом от Рая до ада
Ад давно стал возможен
Рай по прежнему близко
Мир уже обезбожен
Он теперь зона риска
Оказалось а может быть мне показалось
Что земля раскололась но что то осталось
Это что то здесь между двумя полюсами
Обменялись друг с другом двумя небесами
Иногда в небе видимом след остается
Остается и даже словами поется
Небу с небом расстаться уже не придется
Все поется и все навсегда остается
4 ноября 2022

Полтава

Первопроходец тишины
Я вышел рано до войны
Рука бойцов устав колоться
Чтоб у колодца уколоться…
Нагрянул бой
Полставский бой
В тумане моря голубой
Отсель грозить нам и досель
Кисель кисель кисель кисель
С улыбкой ясною природа
С утра встречает Идиота
На Достоевского с небес
Зачем тебя попутал бес
Не образумлюсь виноват
Что делать нам кто виноват
Тиха украинская ночь
Но день и ночь и сутки прочь
По Беса_рабии кочуют
Чу чуют
Чу давно не чуют
Так в землю павшее зерно
Озирисом озарено
3 октября 2022
—

Мой Аустерлиц
Кедров-Челищев
Среди бессмыслицы и ада
Спокойно в прошлое гляди
Пожалуй мне и ждать не надо
Развязка где то позади

Развязка там где начиналось
А ныне только повторенье
Земля менялась жизнь менялась
Всемирное столпотворенье

Обломки башни Вавилонской
Перешагни и отвернись
Как некогда Андрей Болконский
Покинул в высь Аустерлиц

4 ноября 2022

Юбилей в бесконечности
Кедров-Челищев
***
Как при умно жить гениальность
Как приумножить гениальность
Как осознать ее реальность
Всегда на почве гениальности
Плодятся сорняки банальности

Потом приходит диктатура
Которую зовут культура
А от культуры диктатуры
Нет ни таблеток ни микстуры

Но есть единственное средство
Приумножать любви наследство
Любить творить и удивляться
Что торжествует это гадство

Что для мошенничества кровля
Всемирная стихоторговля
Торгуют новыми стихами
И продаются с потрохами

Как при_умно_жить гениальность
Уйти в нездешнюю реальность
В ночную глубину космическую
В страну метаметафорическую

Метаметафора сердечная
Интимная и бесконечная
Уводит вглубь нора кротовая
На все открытия готовая

Она глагольнобезглагольная
Пройди верблюд в ушко угольное

***
Конечно для людей пишу стихия
Конечно же не зря стараюсь я
Политика не есть моя стихия
Политика стихия не моя

Писал поэт Клеветникам России
Но мне нет дела до клеветников
Зато меня царем провозгласили
Царем поэзии и королем стихов

Конечно же для вас пишу стихи я
О не прощай свободная стихия
Ни лжи ни фальши людям не прощай
Но защищай поэтов защищай

Перо упало – Пушкин пролетел

Я хочу чтобы штык превратился в перо
В Балаганчике Блока резвился Пьеро

Чье то перышко в небо попало
Мальчик перышко поднял Лоретти запел
Над полями не Демон а Пушкин летел
Перо упало – Пушкин пролетел

Моя икона

Ныне и присно иконописно
Не по закону
Пишу икону
Пишу не красками а словами
Со всеми нами со всеми вами
Причастен к вечному баканону
Не по канону но по канону

Пишу словами пишу прилежно
Пишу губами тепло и нежно
Но что я вижу икона дышит
Меня икона стихами пишет

Разум недоумевает

Разум недоумевает
Почему любовь бывает
Мне ужасно повезло
Я не понимаю зло

Успокойся глупый разум
И пойми любви оргазм
Знают древние Шумеры
Он ни в чем не знает меры

Он из глины и муры
Лепит новые миры
Не земной не пьедестальный
Мир кристальный мир хрустальный

Озаряя славой вечной
Путь сияющий и млечный
Разверзающий гробы
Мир надежды мир любви

Разум недоумевает
Все равно любовь бывает
Недоумевает но
Все равно всему равно

Поцелуй бесконечности в бесконечность

Поцелуй в бесконечность
Это взасос
Поцелуй бесконечности
Море тела и тело моря
Иногда я вспоминаю что тебя нет
Но тотчас же забываю
Ты мне нужнее чем я себе
Скоро я навсегда забуду что тебя нет
Рай это забвение
Как же я раньше не догадался
Телу важнее всего душа
А душе другая душа
Поцелуй бесконечности в бесконечность

***
Выстрел Маяковского в свое Я
Улетела пуля в его Не-я
До сих пор сия роковая пуля
Как змея змеит к нам оттуле

Всю Россию ввысь
из последних сил
Рикошет Дантеса изрешетил
На снежок пушистый
поэт упал
Плохо Пушкин целился
не попал

Сколько зим прошло с тех пор
сколько лет
Был ведь у Дантеса
бронежилет
Все же жаль что в будущем
у поэта
Не было такого бронежилета

Боже мой о Боже ну как же это
Ни брони ни кожи нет у поэта
Как ее Поэзию ни брани
Нету у ней кожи и нет брони

***
Любовь это инстинкт бессмертия
Поэтому она никого и ничего не боится
Даже смерти
Альтернатива любви только смерть
Но она с любовью несовместима
Говорят что любовь это сон
Нет любовь это пробуждение
А все остальное сон
Я знаю одну женщину которая отрицает так называемую любовь
Но она вся гудит и вибрирует
Не то от злобы не то от страсти
В ответ невольно возникает вибрация
И тогда два полюса вибрируют в унисон
Рядом с ней идти невозможно
Даже воздух вокруг вибрирует
Любовь живет даже силой отрицания
Все виды энергии перед любовью ничто
Об этом писал Эйнштейн своей дочери перед смертью
Несостоявшаяся любовь страшна своей разрушительной силой
А состоявшаяся бессмертна

Крови откровение

Задайте мне задание
Издайте мне издание
Где в каждом слове истина
Все искренне не выспренне

Примите откровение
Как можно откровеннее
И после моей смерти
Здесь каждой букве верьте

От крови откровение
И в смысл проникновение
Вы знаете судьбу мою
Я все сказал что дума$ю

Примите все грядущее
Из прошлого идущее

Г Москва

……………………. Николай Ерёмин ЭТО КРУТО………………………………….

Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов Это круто

ДРУГ НЕБЕС
Эпиграф: «Поэзия — эликсир вечной молодости.
Э.Русаков»
***
На красоту земную,
Может статься,
Недолго мне осталось любоваться…

Прости-прощай,
Земная красота!
Душа, увы, небесной занята…

И всё прекрасней,
Что ни говори, –
Молчанье от зари и до зари…
2022
***
Я головой об стенку бился…
В буквальном смысле…Вот те на…
Но череп мой не раздробился…

Поскольку
Рухнула
Стена…

О, Боже, что за времена?
И тут, и там – моя вина…

***
Дремать в объятиях любимой –
Желанной и необходимой,
Не разделяя сна и яви…

Вот – счастье!

Кто счастливец? Я ли?
Ах, я совсем уже другой
С бессонной музой дорогой…

***
– Зачем вам Моцарт,
Если есть Сальери?
Зачем Сальери,
Если Моцарт есть?
Кто гений, кто злодей,
На самом деле?
К чему вам это знанье,
Ваша честь?

– Я вас не понимаю…
Как – к чему?
К тому,
Чтобы всё было по уму!

***
Спасибо мне за то, что я живу
И тут, и там – во сне и наяву…

За то, что я не умер, не воскрес…
Что проявляю к людям интерес…

И, наблюдая Новую Зарю,
Себе и ей «Спасибо» говорю…

За то, что много лет и зим подряд
«Пожалуйста» опять услышать рад…

***
Облака плывут
В дальние края…

В мыслях, баламут,
Вместе с ними – я,

Ах, не без прикрас –
В профиль и анфас,

Счастлив, – друг небес…
Рядом – Бог и Бес…

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

ВРЕМЕНА

Мы встретились с тобою, вот те на! –
Не в лучшие, как видно, времена…
И всё-таки на сердце благодать…
И лучших нам с тобою не видать…

В ССЫЛКЕ

Сорокаградусный дождь с неба течёт по лицу…
Хочешь-не хочешь, а пьёшь…Славно тебе, молодцу,
В ссылке, в Сибирском краю…
Пить и шептать: – Ай лав ю!

ВМЕСТЕ С НЕЙ

Если был бы я умней – без особенных затей
Настрогал бы вместе с ней очень много я детей!
Что жалеть теперь? Судьба!
Был я глуп, она – глупа…

***
Спит Любовь – отрада
На твоём пути…
Не буди, не надо!
(Господи, прости)

***
Звезда летела вдаль, увы,
Туда, откуда нет возврата…
И вдруг потухла от молвы,
Совсем ни в чём не виновата…

СИЛА СЛОВА

Я расхотел идти на битву –
Творец, и сотворил молитву…
Так, что бойцы – и тут, и там –
Все – возвратились по домам…

***
Жил среди земных утех
День – у этих, ночь – у тех…
А нашёл, увы и ах,
Утешенье в небесах…

***
Лепо ли, нелепо –
Вопреки веселью –
Боль уходит в небо…
Быль уходит в землю…

***
Никому ничего не докажешь,
Даже Фигушку если покажешь…
Потому что – протест в голове! –
Все покажут тебе фиги две…

***
Я опять в застое…Друг опять в запое
Шутит, на беду:
– Выпьем? Что такое?
Спой, а-то уйду!

ДИССОНАНС

Я жил в эпоху разрушения,
Где были ненависть и злость…
…Как жаль, в эпоху возрождения
Пожить мне так и не пришлось!

***
Стихи – несчастные создания,
Где текст-подтекст – одни страдания…
Не ведомые никому,
А лишь поэту одному…

***
Вижу символ здешних мест:
Над могилкой – руль и крест…
…И – плывущие в века –
Вдоль дороги – облака…

***

– Аффект уж отступил…
Эффект уж наступил…
Дефектный, как дебил,
Я снова полон сил…

***
И рок обманет, и судьба,
Увы, наивного поэта…
Пророк, не обмани себя
И всех, кто рядом ждёт ответа!
https://stihi.ru/2022/11/01/5878

ПРИЧУДЫ ЖИТИЯ ДО СТА И ПОСЛЕ СТА
Из цикла сонетов и самоцветов
ТРОЯНСКИЙ СОНЕТ

Троянский вирус заразил меня
И превратил в Троянского коня:
Внутри – жена и шестеро ребят,
Смышлёных и послушных жеребят…
Которые, играючи, глядят,
Увы и ах, в Смартфон или Айпад…
И в самоизоляции сидят,
И выйти без приказа не хотят
Туда, где непрерывно – вот те на! –
Увы, идёт Троянская война…
Богатства лютых всадников – несметны…
Они же почему-то не бессмертны:
Ни те, кто скачет со щитом… Ни те,
Кто пал с коня – и стонет на щите…

СОНЕТ ПРО МОЕГО ПЕГАСА

Я не катался на слоне…
И не катался на верблюде…
И всё ж, в Российской стороне
Мечтая о подобном чуде,

Твержу: – Спасибо! – без прикрас
Судьбе за то, что есть Пегас,
Который, только захочу,
Кивает мне: – Эх, прокачу!

Меж крыльев, как всегда, садись
И крепче, как всегда, держись…
Пусть все увидят – там и тут,
Что я не слон и не верблюд! –

…И мы летим, куда хотим –
Сквозь миражей туман и дым…

СОНЕТ О ПРАВИЛАХ ИГРЫ

Везде, всегда – игра без правил…
Любой идёт своим путём…
Один в Лон-дон, другой в Из-раиль,
Израненный, – из дома в дом…
А третий по чужим кострам
Идёт, забыв и стыд, и срам…
Лишь я по звёздам, на беду,
Не ведаю, куда бреду…
Хотя и ведаю – откуда,
Пытаясь жизнь продлить как чудо,
И музе, и свободе рад,
И, Бог ты мой, – что не солдат,
Которому понять пора:
Что – смерть, что – вечность, что – игра…
ДРУЖЕСКИЙ СОНЕТ

Как хорошо, что в вешнем поиске,
Покуда критики тихи,
Эльвира Частикова в Обнинске
Мои печатает стихи!

А я – печатаю её,
В бессрочной ссылке – Ё, моё! –
Во глубине Сибирских руд,
Где Миражисты там и тут…

И что в Братск-райский Интернет
Зовёт Монахов нас: – Привет,
Эльвира и Ник-Ник, я рад!
Входите как сестра и брат…

Вас ждёт – и похвалить готов
Ростовский критик В. Рыжков!
МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

Дайте в лапу Эскулапу,
Чтоб он вылечил всех вас!
Эскулапу дайте в лапу!
И – немедленно, сейчас!

Ты не хочешь? Значит, прав:
Помолись – и будешь здрав…

САМОСОХРАНЕНИЕ

Поэт пророчил самосохранение,
Бессмертие – до ста и после ста…
А умер от дуэльного ранения…
…………………………………………………
О, пуля – дура… Цель её проста:
Невинного обидеть, оскорбить…
Пророчество в пророке погубить…

***
Домой, бывало, захмелев в полёте,
Я возвращался на автопилоте…
И усмирял домашний робкий ропот,
Доказывая, ах, что я – не робот…

И вновь спешил на аэровокзал…
Зачем? Кому? И что я доказал?
В душе и вне – всё чаще год от года –
И день, и ночь – нелётная погода…

СТРАШНЫЙ СОН
«Не спи, не спи, художник!
Борис ПАСТЕРНАК «Ночь» (1956 г.) »
1.
Засни-усни, художник!
Усни-засни, поэт…
Без Бога ты, безбожник,
Устал, сомненья нет…

Он – ждёт на небесах,
Не спит, увы и ах…
Скорей тушите свет,
Художник и поэт!
Без сна здесь счастья нет.

2.
Снятся угрожающие лица:
В масках – все… И нет единоверца…
Не за что руками зацепиться…
Не на что ногами опереться…

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

ВДОХНОВЕНИЕ

Не машина времени в Космосе летит…
А – в кромешной темени – как метеорит –
Сердце веселя, мчится мысль моя –
В глубь… И в даль… И в высь: – Муза, отзовись!

ИМПЕРАТИВ

Не спеши, когда спешить нельзя!
Не греши, когда грешить нельзя!
Стать святым не торопись, постой!
Помни: «Со святыми упокой…»

АНЕКДОТ

Оксюморон сказал Анжамбеману:
– Я никогда дружить с тобой не стану! –
– Ну, и не надо! – Будет много звону, –
Сказал Анжамбеман Оксюморону.

***
– Жизнь подвалов и жизнь чердаков
Мне знакома, без дураков:
Андеграунд и аэроаут,
Где мечтают, поют и летаiут…

***
Я раньше был умнее,
Чем мой отец и дед…
А нынче стал глупее…
Мне оправданья нет!

***
А суть проста:
Ни слова с губ и уст…
Душа пуста –
Почтовый ящик пуст.

ДРАМАТУРГИЯ

В жизни было то, что было…
В пьесе будет то, что будет
Сердцу драматурга мило…
Бог и зрители рассудят…

СВОЙ ПОПОВ

– В Питере есть свой Попов, Валера.
Он мне друг, а вовсе не холера.

12.05.2018, 08:25, Евгений ПОПОВ

КТО СКАЗАЛ МЯУ?
Кто сказал, что Валера – Холера?
Кто сказал, что Евгений – не гений?
Может, тот, кто во время чумы
Пировал? Только вовсе не мы…

ПАМЯТИ ГАЛИЧА

«И вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог –
На поиски доброго Бога
И – Ах, да поможет мне Бог!
Александр ГАЛИЧ, 1 января 19 71 года Малеевка»
***
Галич был Поэтом. И в опале
Пел – да так – с зари и до зари,
Так, что Бог и Бес ему кричали:
– Браво! – …Что теперь ни говори…

***
Перегорела лампочка…ла-ла…
В душе и вне…Такие вот дела…
Ла-ла …Взяла, как будто не жила,
Вдруг – вспыхнула – и в темноту ушла…

***
О, причуды жития Московского!
О, земли и неба рок и власть…
Бродского ждала судьба Домбровского…
Слава Богу, что не дождалась…

ВО ЗДРАВИЕ ТВОЕ
***
Вчера
Бездомная собака,
Совсем голодная, однако,
Меня пыталась укусить…
Глаза и зубы – волчья сыть.

И – точно! –
Съела бы меня,
Когда бы вся моя родня
Собаку не смогла суметь –
Поймать
И посадить на цепь…

Чтоб я –
Голодным псам не мил –
Три раза в день её кормил
Всем тем, что на зиму припас…
Что я и делаю сейчас…

Она ж,
Довольная вполне,
Спокойно лижет руку мне…
2022

***
Горит в окне
Осенний свет…
Во мне и вне
Надежды нет…

А ведь была она,
Была!
Моя вина –
Мои дела…

Стихи во сне…
Молчанье вслух…
Во мне и вне
Огонь потух.

…Но
Снова душу –
Рад – не рад –
Мне греет вьюжный
Снегопад…
2022
МИНУВШЕЕ
«Пытаюсь стереть минувшее»
Е.А.М.
***
– Какая глупость – прошлое стирать!
Там – благодать! Там – первозданный свет…
Нет, нам с тобой ума не занимать…
Минувшего прекрасней в мире нет…
Где мы с тобой друг друга полюбили
И до сих пор, увы, не позабыли
Дорогу в те прекрасные края,
О, Муза хитромудрая моя…

suprematizm

То с Босхом, то с Басё
Пьют интеллектуалы…
Поймали кайф – и всё…
О, Бах, твои хоралы
Звучат, увы и ах,
В похмельных головах…
И снова манит, рад,
Малевича квадрат…
Неважно – в рай ли, в ад…

МОНОЛОГ КОМАРОВА

Я – человек, застрявший в лифте,
Один, как перст, давным-давно
Кричу: – Хоть кто-нибудь! Спасите! –
Вокруг -и душно, и темно.

Свобода – Ах! – в каком-то метре,
А я не знаю: день ли, ночь?
Увы, ни слесарь, ни электрик
Ничем не могут мне помочь…

Где вы, друзья-единоверцы?
Пока от вас ответа нет,
Я в гневе сам взломаю дверцы –
И извлеку себя на свет!
1994-2016-2022

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
Поколенье новое – под солнцем.
Старое – во мраке, под луной…
А моё – как социальный нонсенс –
В космосе, где нет меня со мной…
***
Я понял – вот те на! –
Что месяц и луна,
Как муж и жена, –
Одна сатана…
2022

* * *
О, понимающие лица…
О, глубина влюблённых глаз…
Мне важно с вами находиться
Где я сегодня и сейчас!

В ДОМЕ ОТДЫХА
Старикашка смазал «Детским кремом»
Кожу на руках и на ногах…
Подождал, полюбовался небом
И сказал: – Как хорошо-то! Ах…

* * *
Поэт, мой друг, пропел, что смерти нет –
И тут же удалился на Тот свет…
Откуда сообщил: – Ник-Ник, привет!
Здесь так темно, что петь – желанья нет…
ТОСТ
– Любовь! К былому нет возврата…
Но пью во здравие твое
Вновь – чтобы встретились мы завтра
На полпути в небытие…

Николай ЕРЁМИН Ноябрь 2022 КрасноЯрск https://stihi.ru/2022/11/03/8583

……………………. Александр Балтин ЭТО КРУТО………………………………….

Александр БАЛТИН
Альманах Миражистов Это круто

ПЛАНЕТЫ – КОСМОСА НЕЙРОНЫ…

* * *
Планеты – космоса нейроны.
Представить космос, будто мозг…
Квадриллионов квадрильоны
Сложнейших мыслей в мире звёзд.

Невероятные планеты
Живою мыслию даны.
Пейзажи их – варьянты света
Невероятной глубины.

Белеющая пена: сердце
Огромного цветка живёт.
Любовь – единственное средство
Постигнуть степень тех щедрот.

* * *
Музыка, разлитая в пространстве,
Уловима мозгом, как сейсмографом.
Мозг нуждается в счастливом шансе
Просветить всё мысленным потоком.
Музыка настраивает мозг,
Сеть нейронную используя клавиатурой.
Облако вдруг сад напомнит тутовый,
Мир ассоциаций – странный мост
К откровенью – музыка сложна.
Мозг, вселенная и музыка едины.

Вспыхивают странные картины,
Если обнажится глубина.

* * *
Поэтическое описанье мира,
И научное его же описанье.
Сходятся они в пределах мига
Откровенья, что превыше знанья.
Идеальное сколь истолкуешь?
Полюса колышутся над нами.
Дерзновеньем поэтическим рискуешь,
Без него: ты пуст под облаками.

* * *
Мы все умрём… Как это грустно…
Увидеть смерть пространством света
И творчества? Сие искусство
Дано кому-то.
Много снега –
Блестит, и каждая снежинка
Играет драгоценной гранью.
Великолепная картинка.
Так что ж мы ввергнуты в бесправье?
Кто добровольно избирает
Смерть? Зимние просторы снега
Альтернативной формой света
Играют.

* * *
Под мокрым снегом пляшут кришнаиты.
Расплав реальности далёк
От нужных им и бытия, и быта.
Но счастья их так ярок голосок.
Снег мокрый.
Где же Кришна их?
Там солнце.
И непогоду не представить там.
А музыка их странная смеётся,
Мол, бог всё расставляет по местам.

* * *
А что такое мысль вообще?
Я есть хочу! – насколько мысль?
Проходит резко тень в плаще,
Тростник под ветром – это мы ль?
Мысль промелькнула комаром,
Ужалив резко – кровь души
Логична ль? Тяжело притом
Жить одиноко и в тиши,
Поскольку густо плещет жизнь
Вокруг, и плазмою гудит.
В мозгу вершатся виражи,
От коих бедный ум болит.

* * *
Трескается кожура в золе,
Ночь мерцает звёздными мирами.
Мы печём картофель о поре
Этой, где торжественность на знамя
Поднята…
Он пачкает весьма
Руки, валит пар, картофель сладок.
Счастья линия всегда верна,
Ускользнула – значит непорядок.

* * *
Время, как функция мозга.
Истолковать вот так можно?
Время желая взвесить,
Сумасшествия песни
Исполнишь… Съедает время
Всех, будто мы варенье.

* * *
Желтолиственный роскошен ясень,
Снег ему контрастен на листве
Павшей – он чудесно бел…
И ясен
День, и крепок, и широк в Москве…
Выделена яркая картина,
В памяти останется она.
И библиотека, и корзина
Памяти давным-давно полна.

* * *
Больше не до смеха,
Больше не до шуток.
Ибо мир без мамы
Одинок и жуток.

* * *
Возраст.
Опыт.
Для чего мне нужен?
Коль безвестной власти подчинён?
Лучше стал, чем в молодости?
Хуже!
Мрачный осаждает легион
Мысли, ощущения и прочее.
И устройство жизни таково,
Что всё время дело будто ночью.
И не отвлекает ничего.

* * *
Византия мерцала.
Казалось вот-вот умрёшь
С детства. Но всё живёшь. Хоть и не ждёшь
Ничего от осени – её помимо
С виньеточной красотой листвы.
Смерть рядом чрезмерно часто.
Лети
На свет иллюзорный!
Реальность мнима.
Страшно лететь, ибо притягивает земля
Покуда чего-то для…

Александр Балтин: ПРАВО «ПЕРВОИСТОЧНИКА»

К подлинности источника сложна метафизическая дорога, а если речь о «Первоисточнике» – тем более…
Однако, именно так называется новый альманах, выпущенный иеолаем. Ерёминым – «Первоисточник»…
…метафизическими кругами и полудужьями поднимается – выше и выше – стих Константина Кедрова-Челищева, исполненный надежды, прошитый лёгкой грустью, согретый многообразными эмоциями:

Доверие к судьбе доверие как прежде
К судьбе доверие последняя надежда
На ниве слов сплошная молотьба
О как распорядишься ты Судьба
Хотелось бы чтобы меня читали
И помнили и мысль предпочитали
Безмыслию и вечному глумленью
И отдавали дань стиха творенью…

Мысль, определяющая комбинацию реальности и фантазий, какой собственно и является жизнь; мысль, наполненная разными оттенками, лежит в основе поэтического делания поэта, щедро дарящего миру свои стихи:

Напрашиваться к Богу в гости
Предельно глупое занятие
Вселенная бросает кости
Чтоб взять тебя в свои объятья

Пусть бесы давятся от злости
Творя бесовские дела
Вселенная бросает кости
Уйду в чем мама родила

Тайны открываются, чтобы вспыхивали, золотясь, линии строчек, вливаясь в читательские души.
…двойственность жизни: её мерцающий, вспыхивающий свет, и чернеющая антрацитово изнанка, – ярко проступает в иных стихотворениях Николая Ерёмина:

– Я жил в коммунистическом раю…
Точней, в аду…Точней, совсем не жил…
Пел в электричках, и сейчас пою –

Охрип от напряженья шейных жил…
Но, проходя с сумою сквозь народ,
Всё чаще слышу шёпот: – Как поёт!

Точные картины рисует поэт, черпая из бытия и быта, совмещая их, используя векторы мысли и право фантазии.

Я снова – нежен и безбрежен –
У моря синего стою…

Мотив, который неизбежен,
Пою у жизни на краю…

А рядом – милая вполне –
Русалка подпевает мне…

И не случайно – в полный рост –
Становится на рыбий хвост…

…интересно развернётся повествование о жизни Андрея Гннадьевича Поздеева – художника с биографией шальной и запутанной, с оригинальным талантом, и тою мерой жизненной соли, которая, возможно и определила специфику работ…

Дыхание «Первоисточника» показывает право жить творчеством, растворяясь в нём, расшифровывая собственное «я» постепенностью жизни; высокое право – оставив человеку-творцу которое, мир оставляет за собой право – его, творца, не замечать.
Что не отмечает дерзновения…

Александр Балтин г. Москва

……………………. Арина Гребенщикова ЭТО КРУТО………………………………….

Арина ГРЕБЕНЩИКОВА
Альманах Миражистов Это круто

…
Было просто. Искали грибы.
Под березой взрослел поднебесник.
В узкой створке неровной тропы
Ты увидел потерянный крестик.

Он лежал, как головка цветка,
Беззащитной светясь красотою.
И тогда потянулась рука —
Ощутить дуновенье святое.

Я внезапно узнала родство,
Божью искру большого испуга.
А твоё озорное лицо
Мне напомнило детского друга.

Счастье билось в пустой голове,
Вне сбивающих давящих мыслей.
Не решились нагнуться к траве,
Отвернулись с ухмылкою лисьей.

Я скучаю по тихим словам,
По горящему в них уважению.
Возвращаясь к знакомым местам,
Чтобы вспомнить былое знамение.

Август

Под старым платаном разложены книги,
Как-будто я снова на нашем Арбате.
А рядом пять храмов, и в центре религий
Иду по земле, как по вате.
Глазами опухшими смотрит торговец,
У входа в метро созревают инжиры.
Что скажет бродяге забытая совесть
О бешеном мире?
Здесь даже не грустно, что нет в этом смысла.
Никто никому ничем не обязан.
Закончатся войны, земля обновится,
Ждёт новая фаза.
Когда-нибудь здесь остановится время.
В блаженстве замрет погибающий Фауст.
А я все смеюсь и ни капли не верю,
Что кончится август.

Подснежник

А я ворвусь подснежником,
Спою веселым голосом!
Начищенным подсвечником
Коснусь земли и космоса.

И ты меня почувствуешь,
И тут же вспыхнет улица.
Ту дрожь ни с чем не спутаешь,
Я знаю, встреча сбудется!

Вовсю слеплю балконами,
Смущаясь от внимания,
Свечу церквями скромными,
Шепчу словами тайными.

И вместо слова нежного,
И вместо чувства грешного:
Горю твоим подснежником,
Храню твоим подснежником!

Да, я ворвусь подснежником,
Спою красивым голосом.
Начищенным подсвечником
Коснусь земли и космоса!

Музам Пиросмани

Душа, как верная корова,
грустит по дому Пиросмани.
Я научилась прятать слово
холодной градиной в гортани.
А тело — легкое, как чашка.
в спокойном шаге — капля света.
И солнце — кукла-неваляшка
горит от свежего букета.

На глади черного картона
Художник девушку рисует.
Сырую воду из бидона
со страстной жадностью ворует.
И непорочным белым цветом
грехи красавицы прощает.
Летают птицы над портретом,
Цветы вплетаются в орнамент.

А мне б дойти, не потерять бы
Свободный жар с мечтой живою.
Когда в окне пустой усадьбы
Увижу лик над головою.

Первый снег

Первый снег, как первая любовь.
Мне уютно в логове вагона.
За окном порхает белый ворон,
Наблюдая праздничный Покров.
Солят для музеев корабли,
Поцелуй хранится на морозе.
Северной морошкой стала осень,
Копится энергия земли.
Первый снег – порхающий снегирь
Строит гнёзда на дрожащих ветках.
Чайники в нахохлившихся грелках
Кутают заваркою имбирь.
Встреть со мной, как в детстве, первый свет!
Выгляни из маленького дома,
Где окно мерцает, как икона,
И таится чей-то силуэт.

Песня о Небесном камине

Я весь вечер смотрю на небесный камин,
Где встречаются разные люди.
Там целует подругу It – Арлекин,
лижет ноги компьютерный пудель.
Вездесущая блогерша красит глаза
в белоснежном спортивном костюме.
И качается в уши компактного пса
эхо девы, мерцающей в зуме.
Эти лунные гости не будут скучать,
Раздавая вибрации сердца.
Новый пост Коломбины поэтам под стать,
Хоть в словах недостаточно перца.
И никто не осудит студента — Пьеро,
Пусть не знает, как вкладывать деньги.
Им не нужен тайм-менеджмент, лучше таро.
Всех сближают на блюзовом слэнге.

Мне небесно смотреть на уютный камин,
Молча слушать мелодию света.
Снова в космосе вертится мой Арлекин.
Он однажды расскажет про это.

Весна

Ты думаешь — я тихая река,
Глубокая, с мерцающей водою.
Что домом пахнет белая рука,
Витая над твоею головою.
Когда приходит жаркая весна,
И в воздухе — свободы предвкушение,
Я докажу земле свои права,
Ворвется черноглазое веселье.
Не плачет синеглазая капель
В моей весне, и не потеют окна.
Шальная разноцветная метель
Живых цветов бросается на стекла.

Я родилась, когда была гроза.
С того так манит дикая дорога.
С того воскресла долгая весна,
Чтоб вспыхнуть счастьем над твоим порогом.
6.03.2018

Вербное
I
Разливаю, как хозяйка, чай из темного винила.
Оседает пепел Майка, льется грозовая сила.
Через час заходит солнце, начинаются рассказы:
Спор о музыкальных сходствах,
Как родился рок из джаза.
Про шалаш пивных бутылок и цитаты Керуака…
Путешествия, где Дилан,
как бродячая собака,
полюбил Нью-Йорк свободный, пустоту морозных улиц,
в кабаках напев фольклорный и тушёнку вместо устриц.

Глажу мягкие пластинки, их обложки лижут руки.
У конфорки фотоснимки – словно образы Кабуки:
Дэвид Боуи, Марк Болан, Цой, раскрашенный Марьяной.
Каждый бегал в поле голым, жил юродивым румяным.
“Новая глава из книги! Не подглядывай, а слушай!”
Но, не выдержав интриги, я глазами лезу в душу.

В горах

Представь зеленый Казбек —
Город с льющейся глиной.
В травах навоз лошадиный,
Запах у бешеных рек.
Выстрелы молний в горах,
Ночью холодной циклоны.
Вечные грустные жены
с плачем о мужьих грехах.
Гонки дешевых такси,
Чтобы доехать до храма.
Белые волны тумана,
Словно из древней Руси.
Тропы друзей и воров,
Жизнь – перемена погоды.
Счастье жестокой свободы,
Мой необузданный кров.

Песня Фриды

Диего, милый, нарисуй
большого аиста в окне!
Я вспомню долгий поцелуй
и обниму тебя во сне!
Во мне холодная змея,
Не бойся шорохов и лжи.
Я не смогла зачать дитя,
В тебе спасение души.

Запахнет потом, молоком,
вернутся рыжие цвета.
И зазвучит просторный дом
вне кисти, красок и холста.
Там ровно капает вода
и свет плывет из тишины.
На крыше — облако гнезда,
А в небе — клинопись весны.

Диего, милый, нарисуй!
Диего, милый, нарисуй!

Студент

Медовый хворост, хруст Москвы.
У бара ждут крутого трека.
Летит война — комета века
В разгар осенней пахлавы.
Когда над веком рухнет снег,
Покроет зал одеждой белой,
Мой голос, вознесенный верой,
Услышит чеховский студент.
Присев у женского костра,
Он растворится в разговоре
О бесконечном русском горе
И об изменниках Христа.
О страшном хаосе зимы
И нашем скучном поколении.
Я о Пьете и возрождении
В ответ ему спою из тьмы,
В ответ ему спою из тьмы,
В ответ ему спою из тьмы…

Поле маков

with love to Claude Monet

Поле маков, Макооле!
Сон и цвет в одном наброске.
Где мотив забытой воли
Манит солнечной полоской.

Макооле ускользает,
Аржантёйничает, движет.
Память тайну приручает,
тихой музыкою дышит.

Голубыми зеркалами
Отражается природа.
Добрый сын, жена с цветами,
дом в любое время года…
летний зонт, намек вуали
навсегда застыли в поле.

Чтобы больше не стреляли,
Видя землю Макаоле!

Make it Jazzy

Кинулась свежим хворостом,

Стала безе раскрошенным.

Микселанежным голосом

долго шептала: позже.

Миндаланешно зАпахло…

Мы наслаждались кожей,

тонким весенним ахахом

в узкой твоей прихожей.

Сториз с тобой не выставишь,

Где это все останется?

Нежнолайтово вызовешь,
Скоро такси подтянется.

Радостноспешным мельком

пальцы хватают волосы,

Чтоб не читала фейки,

И не листала полосы.

Город Москва

……………………. Гаптула Хабибулин ЭТО КРУТО………………………………….

Гаптула ХАБИБУЛИН
Альманах Миражистов Это круто

СОБОЛЁК

Родился он ранней весной в один и тот же час с братиком и сестрёнкой в дупле толстого дерева наполовину срезанного и расщеплённого давным-давно когда-то молнией. Ночами было холодно, и, когда мама соболюшка уходила на охоту, дети плотней прижимались друг к другу, стараясь залезть в середину. Когда Луна, сделав оборот вокруг Земли, пошла на следующий круг, у соболят раскрылись уши, прорезались глаза. Теперь они могли, выглянув из своего убежища, наблюдать мир, полный красок и звуков. Зимнего снега уже не было, на обомшелых выступах камней и валёжнике поблескивала брусника. На верхушку дуплистого пня иногда прилетал пёстрый дятел и барабанил своим клювом, пугая соболят. Но это происходило после восхода солнца, когда мама обычно находилась возле детей. Она то знала, что этой птицы не надо бояться, а при удобном случае можно попытаться её поймать на завтрак семье. Дети подрастали. Им уже не хватало материнского молока, и она приносила полузадушенных мышей, мёртвых птиц – соек, кедровок, рябчиков. Маленькие зверята устраивали иногда из-за добычи потасовки с громкими криками, похожими на возгласы мартовских котов. Эти крики привлекли однажды проходившего мимо на порядочном расстоянии молодого техника – геолога Гадельшина Сашу. Он, перелезая через завалы, подошёл к гнезду и хотел заглянуть внутрь, но из отверстия высунулась мордочка соболюшки, показала клыки и грозно зарычала, в то время как её двое парнишек гоняли друг друга вверх – вниз по дуплу.
-Извините, – отшатнувшись, пробормотал Саша,- я уж подумал, что тут рыси дерутся.
Он оставил семейку заниматься своими делами , но запомнил это место. Через несколько дней Саша, выбрав время погожим утром, побывал здесь, и, тихо прокравшись,
понаблюдал трёх соболят, спускающихся из гнезда к подножью дерева погреться на солнце: двое с белку, третий поменьше. Более он их не видел, но один из соболят стал невольным виновником лесного пожара продлившегося десять дней южнее гнезда собольков, а на одиннадцатый, прорвавшегося на север в пойму реки Хрустальной, и, устремившегося уже верховым огнём на восток со скоростью урагана. Пожар вырвался из кустарников и мелколесья в хвойную высокоствольную тайгу из-за того, что тушением лишь один день занималась вся геологическая партия – около двадцати человек, с участием вертолётов, а остальные девять дней с огнём боролся отряд горняков с техником – геологом Гадельшиным – пять человек.
Прошла весна, минуло восхитительное начало лета. Перезимовавшую бордовую бруснику склевали рябчики и дикуши, не заметившие гнезда своих врагов. Над блестящими листочками поднялись мелкие беленькие цветочки, вскоре оставившие вместо себя крошечные зеленоватые бусинки – будущий урожай. Наступила середина лета – самая жаркая пора. Соболята подросли, стали чаще покидать гнездо и, когда мама где-то задерживалась, пытались сами добыть себе пищу, и это им не так часто, но удавалось: ведь незря мама старалась не трогать живность поблизости от гнезда, знала – она понадобится её детям. Мама соболюшка задерживалась, задерживалась, и однажды вовсе не вернулась: пришла пора поисков и встречи с отцом будущих её детей. Охотясь, соболята разбрелись кто – куда, благо каждый мог найти себе укрытие на случай опасности или ненастья: в корнях старых деревьев, в дуплах валёжин, в навалах камней. Находили и запоминали – пригодится.
В этот день собольку не везло: заметил мышку, прыгнул – почти из когтей юркнула в откуда – то взявшуюся норку меж камней; перед самым носом взлетел рябчик и тут же упал, затрепыхался на земле… кинулся к ней – вспорхнул, немного отлетел и снова упал, и так несколько раз… потом совсем улетел. А какой бы завтрак был! Маму, наверное, эта птица не обманула бы так просто. Она вернулась бы на то место, где выпугнула её, и постаралась поймать хоть одного из затаившихся птенчиков. Но вот крутанувший ветерок донёс интересный запах. Это пахло едой, которую он впервые попробовал довольно далеко отсюда возле большущих свеже разрытых огромных нор, где по макушку утонул бы их дуплистый пень. Там около кучки золы и на свежей глине лежали странные предметы внутри которых находилась пища, какой мама ни разу не угощала. Конечно же, это была тушенка, не доеденная горняками. Соболёк незамедлительно бросился на запах, и через несколько прыжков оказался на открытой каменной россыпи, где сидели два человека. Они не заметили зверька, и всё было бы хорошо, но возле них лежал Тузик, маленькая собачка неопределённой породы, однако не лишенная чутья и охотничьего азарта. Её – то соболёк и не заметил, полагая, что рядом с людьми лежит небольшая круглая глыба, покрытая оленьим мхом. Вдруг у этой белёсой глыбёшки появилась голова с загнутыми ушками, раздалось отчаянное тявканье, способное разбудить мёртвого, а не то, что двух усталых топографов, придремавших после обеда. Вернее, здесь сидели топограф Александр Морозов, мужчина лет под тридцать и восемнадцатилетний парень, имеющий уже призывное свидетельство, Валера Свиридов – топорабочий, Едва люди зашевелились, Тузик, отметив про себя, что его бдительность замечена, бросился к зверьку. Тот, наконец, оправившись от неожиданного явления, попытался скрыться в кустах, но пёсик, обогнав его сбоку, готовился схватить убегавшего на прогалинке… Ничего не оставалось, как заскочить на первое попавшее дерево. Это была тоненькая ольха, на которой и держаться то удавалось с трудом. Собачка захлёбывалась лаем, дескать – всё, теперь не убежишь, где вы, хозяева? Подходите, берите! А хозяев и звать не надо было, они шли следом, и всё происходило у них на глазах. Валера подошёл и потряс ольху, но, соболёк, против ожидания ловцов, не упал к подножью, а сумел прыгнуть довольно далеко в противоположную сторону от собаки. После удачного полёта по воздуху, зверек, не мешкая, сделал ещё десятка полтора не менее удачных прыжков до огромной лиственницы, вскарабкался до первого большого сука, удобно устроился, и оставалось только молвить: что, взяли? Тузик снова залился лаем, но Морозов шикнул: «Хватит! Молчи! Чего доброго – мог задавить, а не сезон! — и, обращаясь к Валере, добавил, — Ещё пару канав вынесем — надо вернуться к реперу — и в лагерь. У костра ничего не оставили?» — «Вроде всё взяли,– ответил тот, и, оглядев себя и руководителя, перечислил, — топор, рюкзак, теодолит, рейка.» Соболёк, провожая взглядом собачку и людей остался хоть и голодным, но довольным приключением и собой. Надо сказать, ни Александр, ни Валера не ожидали, что Тузик догонит зверька, поэтому пошли следом за собачкой, забрав все вещи с собой. Они не вернулись к оставленному кострищу, и наверняка об этом скоро пожалеют.
Базовый лагерь геологоразведочной партии располагался у небольшой каменистой речушки, текущей на север меж двух водораздельных хребтов с относительной высотой до двухсот метров с правой стороны, и не менее пятисот с левой. Речку переходили вброд. Выше брода на правом берегу стояли две брезентовые палатки: большая десятиместная и четырёхместная, ниже брода на левом берегу были установлены ещё одна четырёхместка и двухместка, В десятиместной палатке со столом и нарами расположились начальник партии Мальцев Вячеслав Михайлович, старший геолог Асманов Александр Романович и геолог Савинцева Валентина Петровна; там же хранились продукты, приборы, инструмент. Двухместную палатку без нар занимал техник—геолог Гадельшин Александр; он прибыл сюда по распоряжению начальника экспедиции, когда лагерь был уже обустроен, поэтому устанавливал её сам. В четырёхместках ночевали сотрудники, работающие не очень далеко от базы и прибывающие с отдалённых участков для отчётов или за продуктами. Участок Гадельшина находился за перевалом, что справа от ручья, то есть на восток от базы в пределах полутора километров, вблизи площади горных работ. Там и находился его лагерь, состоящий из двух брезентовых палаток: одноместной – для руководителя группы и четырёхместной – для горняков. Невдалеке, теряясь местами в камнях и кустарнике, протекал крохотный ручеёк под названием Лагерный, снабжающий группу студёной водой.
Рабочие Муратов, Критинин, Сафин, Агеев неотлучно проживали здесь со дня устройства лагеря; Гадельшин довольно часто ночевал в базовом лагере. Здесь познакомился он с рабочими из других отрядов: Григорием Бахаевым, Николаем Баутиным, Анатолием Сурминым, Валерием Свиридовым.
Бахаев — лет сорока пяти, среднего роста, ширококостный, мог, сидя у костра, запеть « по диким степям Забайкалья» так, что казалось хвоя и листья посыплются с деревьев от его густого баритона. Он пришёл в экспедицию после десяти лет ( с чужих слов) лишения, чтобы получить нормальную трудовую книжку для поступления на работу в организации, куда сразу после отсидки предпочитают не принимать.
Баутин, лет под тридцать, пониже среднего роста, плотный; с пяти шагов при помощи большого и указательного пальцев надевал « ожерелье» из десяти лезвий на ствол дерева. Этому он научился в зоне, куда попал, на четыре года, вроде бы, за драку с милиционерами. Кроме этого, он отлично боксировал. На базовом лагере партии имелись две пары перчаток и тренировочная подушка, так что каждый мог показать свои способности. Гадельшин, двадцатишестилетний парень, посещал когда– то секцию бокса, обладал рельефным прессом и полушариями грудных мышц, но имел слабый нос. Не единожды на досуге подставлял он подушечку под удары Николая, но каждый раз их серии вынуждали отступать назад шаг за шагом. А однажды Баутин показал и силу нокаутирующего удара. Был, наверное, выходной день. Большинство сотрудников партии собрались на базе. На пологом берегу ручья образовали ринг. Николай подошёл туда, когда Сурмин Анатолий, двадцати трёх лет, но уже испытавший год лишения и гордившийся этим, рослый, широкоплечий, добивал Володю по прозвищу « Ниобижайся». Володя, лет под тридцать, худощавый, среднего роста, сутуловатый, толстогубый, пухлощёкий, в подпитом состоянии вспоминал единственную песню, в которой были слова: « …если это не поможет, доктор нас в постель уложит. Дорогая, не обижайся ( ударение на букве Я )» За эту песенку –то он и получил прозвище, но не обижался, был смирён и общителен, о зоне, около четырёх лет, говорил неохотно. Так вот, теперь Володя под Толиными ударами уже « плыл» , но почему-то не падал. Он шатался, опустил руки, получал удары и слева, и справа, но не падал. Раздались голоса: « Толя, хватит!» Но Толе, наверно, хотелось закончить бой эффектно, нокаутом, однако избиваемый соперник не падал…Просьбу зрителей повторил и Баутин: « Толя, прекращай бой.» Сурмин — словно никого не слышит. Тогда Николай подошёл к почти невменяемому Ниобижайся, подхватил его за поясницу, отвёл в сторонку, снял перчатки, надел на свои руки, протянул к тому кто ближе, чтобы зашнуровал. Зашнуровывали двое, и он вышел на импровизированный ринг. По правилам стукнулись перчатками, отступили по шагу назад, приняли боевую стойку. Многие невольно затаили дыхание: незнавшие Баутина — разочарованно, куда тебе! недоросток; знающие — уверенно, всё Толик, отвоевался. Не более трёх секунд стояли соперники: Анатолий, — открытый полностью, локти раздвинуты, кулаки в замахе, готовые для боковых ударов, коими он потчевал Владимира; Николай, — приподнявшись на носках, кулаки у висков, что мешало сопернику начать бой по — — задуманному. Через три секунды задуманное стало возможным. Баутин выдал короткую и неимоверно скорую очередь, целясь в нос соперника, и тут же, опустившись на .полные ступни и пригнувшись, нырнул под руки его. Далее не все поняли, как это получилось. Правая перчатка Анатолия пролетела над головой Николая, который в тот же миг вынырнул из-под рук, словно освобождая место падающему сопернику. Победитель предыдущего боя упал на колени, затем ткнулся лицом в истоптанную траву, Никто не успел заметить, как он получил мощнейший удар под челюсть. Баутин ушёл в палатку, и, помогая себе зубами, снял перчатки, буркнув при этом: « Нашёл кого избивать…» Здесь сидел Гадельшин, просматривая свой журнал документации горных выработок. Подробности случившегося он узнал позже и сожалеюще: как это Сурмин, весёлый общительный парень, оказался в роли злодея? Конечно же — это азарт боя.
Сегодня, наконец-то Муратову удалось вскрыть на глубине шесть метров геологоразведочной канавы № 66—19 коренные породы. Гадельшин, очень скрупулёзно осматривая обнажившуюся скальную породу, записал в журнал что полагается, с помощью кирки и геологического молотка отобрал пробы. Поздно вечером он унёс их в базовый лагерь. Невдалеке от его палатки и четырёхместки у костра сидели рабочие. Вскоре он присоединился к ним, и остался сидеть, завороженный трепещущим огнём, когда все ушли спать. Потрескивание костерка подсоединялось к тихому рокоту ручья, создавая дуэт двух непримиримых врагов. Разные мысли одолевают, когда сидишь, отдыхая у костра. В трёх тысячах километров отсюда, под Красноярском, пожилые — отец и мать держат корову. Сейчас июль месяц, подступила сенокосная пора, а он здсь: ищет, как говорят о геологах, чего не терял. Там, правда, трое братьев, но у двоих свои семьи, своё хозяйство, а третий, проживая с родителями, очень часто возвращается с работы (часовой мастер ) в изрядно выпившем состоянии, и с бутылками в карманах ( плата за ремонты от знакомых и друзей ). Четвёртый, младший брат, военный лётчик — штурман, что-то более месяца не даёт вестей… Базируясь близ станции Завитая Амурской области, военно-транспортные Ан—12 летали над всей огромной страной. Наверное, они пролетают и над Комсомольском-на –Амуре… Думая о братишке, Александр невольно оторвал глаза от костра и взглянул на небо над правым берегом ручья. Конечно, увидеть самолёт в полуночном небе с овчинку меж хребтов было бы чудом, но что-то его всё-таки удивило. Это «что-то» была единственная женщина геологической партии Валентина Савинцева. Вероятно, она уже порядочно стояла на том берегу, не решаясь перейти водоток по жердинкам, что в сторонке, и теперь не освещаемым скромным костром, ожидая, когда парень поднимет глаза от костра. Взгляд его, оставив огонь, взлетел в небо, и, лишь спустившись на землю, уткнулся в фигурку женщины. Любитель костра, повернув левую ладонь к свету, посмотрел время на запястье: «победа» , подарок брата – часовщика, показывала без пяти двенадцать. Из-за ручья донёсся голос: «Видите что за перевалом, где ваш лагерь? — она сделала жест правой рукой к востоку, и добавила, — Пожар.» Со своего места, из–за деревьев, Александру был виден лишь южный участок перевала, поэтому он незамедлительно перешёл ручей: пожар — это не шутка. Он прошёл на край поляны, где, отойдя от ручья, уже стояла Валентина. На северо-востоке, из-за водораздельного хребта, выбивалось зарево. У Гадельшина с геометрией, вроде бы, никогда не было проблем: азимут на зарево около сорока пяти градусов, на свой лагерь, он знал точно, — девяносто, значит от пожарища до его лагеря такое же расстояние, как отсюда, то есть полтора километра. Готовый бежать в свой отряд, он немного успокоился: теперь, ночью, ветер с гор в долины, от его лагеря в сторону пожарища. Ветер сменит направление завтра, когда подогреются хребты и вершины, то есть ближе к полудню.
— Ну, что вы хотели сказать? — спросил Александр, окончательно придя в себя.
— Надо поднимать людей.
— Зачем?
— Будем думать, что делать.
— Так, надо сначала подумать, потом поднимать людей. Ночью лесные пожары не тушат. С утра нужно идти тушить.
Валентина в ответ ничего не сказала, но утром разговаривала с ним по-другому. Ещё до восьми часов у подножья хребта стояли почти все сотрудники партии, кого успел запомнить Гадельшин. Его горняки были в своём лагере, и, возможно, уже начали тушить, забрав лопаты с канав и шурфов. А здесь Александр редко у кого видел лопату. Он ждал, когда начальство выдаст людям инструмент, да и он не хотел идти на тушение с голыми руками. Рядом с ним оказался Валерий Свиридов. « Интересно, кому это вздумалось поджигать тайгу возле нас? — произнёс Александр мысли вслух, — Я вечером шёл на базу — ничего не видел. Огонь от наших палаток и выработок, ночью сегодня сориентировался, более полутора километров…» « Это мы наверно подожгли» — негромко проговорил Валера.
— Как это? – спросил Александр, удивившись не столько открытию, сколько простодушию восемнадцатилетнего парня.
— Мы пообедали у костра, Тузик погнался за собольком, пытались его поймать.
— Поймали?
— Нет. Он на большую лиственницу заскочил. А к костру мы не вернулись.
— Ну, значит, соболёк и виноват. Никому больше об этом — ни слова. Место костра найдёшь?
— Найду… А может не от нашего костра…
— Там увидим.
Вышли из большой палатки Мальцев, Асманов, Савинцева.
— Чего ждём? Вперёд!—скомандовал начальник
— Чем тушить?—раздались голоса
— Тушить будет авиация. Мы будем затаптывать угольки, — уверенно произнёс начальник. — Вперёд! Нечего стоять!
Толпа двинулась в гору. Гадельшину в детстве не раз приходилось тушить палы весной вблизи села для того, как он думал, чтобы не сгорели гнёзда птиц, гнездящихся на земле. Но то были полянки, и редко где лежала деревяшка, а здесь ведь предстояло бороться с огнём среди кустарников и валёжин…Как их притопчешь без всякого инструмента? Он несколько растерялся. В это время, проходя мимо, Савинцева заявила:
— Подожгли и не торопятся!
— Наверху мы будем раньше вас. — отозвался Гадельшин, а когда женщина удалилась, обратился к Валерию, — Давай-ка обойдём всех!
Они обогнали всех, но на хребте оказались не первыми: с лопатами стояли Кретинин, Муратов, Сафин, Агеев и, только что сошедшие с вертолёта представитель лесхоза с представителем экспедиции ( это Гадельшину стало известно позднее). Вскоре все были наверху. Начальство объяснялось с представителями. По восточному склону, окаймляя чёрное выгоревшее пятно, выделялось огненное кольцо. Горели кустарник, валёжник, трава и сама почва. Вертолёт опустошил уже одну ёмкость, прилетел со второй, прыснул с высоты около двухсот метров, завис на несколько секунд над хребтом, забрал одного из представителей и улетел. Гадельшин наскоро объяснил своим горнякам: « Всё что горит или тлеет забрасывайте на прогоревшее место, пламя сбивайте ветками или лопатой. Ринулись!» Валерий, не отходивший от Александра, дождался от него безмолвного кивка, и действительно ринулся вниз, к левому краю огненного кольца. Добивая огонь остающийся после идущих впереди, они немного приотстали, и вошли внутрь кольца. Валера перешагнул толстую тлеющую валёжину, и вышел на небольшой, абсолютно не обгорелый курумник, покрытый белым сухим ягелем. Посредине этого чуда средь пожарища чернело ничтожное, котёнок свернувшись едва поместится, кострище на одном камне. Рядом лежали две пустые консервные банки. Начиная с соседнего камня, к тлеющей валёжине тянулась тёмно-серая лента шириной в четыре пальца и длиной одиннадцать метров; Гадельшин не поленился измерить. « Костёр был полностью потухший.»– растерянно проговорил Валера. Александр внимательно рассмотрел кострище: « Лента пошла не от костра, а от уголька, упавшего в щель между камнями, где нашлась пища для огня, — заявил он. –Однако, теперь это уже всё равно. Банки надо дальше спрятать, дорожку – ленту затереть». Задержались они здесь не более двух минут, торопясь вернуться на линию огня
Воевали с огнём до позднего вечера: одни сбивали палками и сырыми ветками возникающее пламя, другие забрасывали тлеющую древесину внутрь пожарища, третьи пытались затоптать или отодвинуть угли в сторону от зелени, Иногда огонь показывался на затушенном участке, приходилось кому- то бежать туда.
Уже в сумерках все собрались на хребте, и все невольно поглядывали на пожарище. Внутри его кое-где ещё был виден огонь догорающих валёжин, а по краю замечался лишь дымок.
— Ну, вот, — объявил Мальцев, — из-за головотяпства некоторых товарищей, — он выразительно посмотрел в сторону Гадельшина, стоящего со своими горняками отдельной кучкой, — партия потеряла целый день на тушение пожара. Виновные понесут наказание.
— Пожар ещё не потушен, — Александр подошёл ближе к начальнику, подле которого стояли Асманов, Савинцева и представитель лесхоза. — Там, где сейчас виден дымок, завтра будет огонь. Я предлагаю дождаться здесь рассвета и продолжить тушение, а иначе огонь дойдёт не только до наших канав, но и до лагеря.
— Подожгли, а теперь хотят оправдаться. — Очень чётко произнесла Савинцева, посмотрев и на Мальцева, и на лесхозника.
Ни у кого никаких внешних эмоций её заявление не вызвало. У Гадельшина, как и её утреннее « подожгли, и не торопятся» внутренне вызвало что-то вроде брезгливого недоумения.
— Мы не можем тратить время на пожар, — как бы отвечая на заявление Гадельшина изрёк начальник. — Завтра всем работать согласно геологического задания. А тушением пусть занимаются кто поджигал.
— А что, уже нашёлся? И кто же это? — поинтересовался некто из-за спины Мальцева.
— Наверно один из тех, кто находился ближе в момент возгорания. — Удачно применив услышанный сегодня утром от представителей лесхоэа термин пожарников, он скомандовал: — Всё — по домам!
Все, кроме горняков Гадельшина, ушли по западному склону в базовый лагерь.
. — Похоже, Мальцев одного из нас считает поджигателем? — обращаясь ко всем, спросил круглолиций крепыш Муратов.
— М—да, — отозвался, проведя ладонью по волосам ото лба к затылку строголиций, лобастый Критинин.
— Так, эта баба – то, геологиня, — заговорил самый старший в группе, высокий худощавый, с русыми вьющимися волосами Агеев, — она прямо нашему начальнику сказала « подожгли», а Мальцев и ухом не пошевелил, не остановил её.
Александр был несколько удивлён. Оказывается все всё слышали. Только Сафин ещё ничего не говорит… может, он не слышал? Сергей, сын татарина и камчадалки, с монголоидными чертами лица, высокий, стройный, отслужил во флоте. Он, послушав товарищей, сразу же вежливо укорил руководителя группы:
— Саня! А ты – то почему промолчал? Что, ни Мальцев, ни эта баба не знают, где наши канавы и где наш лагерь? Нашли поджигателей— «кто ближе», — передразнил он начальника партии, — А кто – нибудь посмотрел, откуда огонь пошёл? « Может и посмотрел, — подумал Гадельшин, — да разве стоит наказания такое честное признание простодушного парня? Жаль — не удалось поговорить с Валерием после тушения, чтоб не волновался… А пожар пока жёг кустарник и валёжник на старом пожарище, не затронув настоящей тайги…Но надо что-то ответить Сафину».
— Зачем бежать мне по кустам за километр от своей работы, — продолжал тот,– что мне делать нечего?
— Сергей — Подал голос Гадельшин, — Ты прав: никто из нас лес не поджигал, и сегодня, если бы создалась комиссия по установлению места и причины начала пожара, то нам не пришлось бы оправдываться: все наши выработки — вне пожарища., И завтра, и послезавтра, пока наши шурфы и канавы не окажутся на горельнике, ни одна справедливая комиссия нас не сможет обвинить
— Если хорошего дождя не будет, мы уже завтра окажемся на горельнике, — высказал опасение Критинин
— Мы вынуждены тушить,– резюмировал Гадельшин.
Договорились собраться утром на этом месте. Руководитель группы пошёл ночевать в базовый лагерь, надеясь ещё, что Мальцев всё-таки даст несколько человек в помощь.
У догорающего костра сидел в одиночестве представитель лесного хозяйства. « Ну вот, — обрадовано заговорил он, — теперь хоть разрешения можно спросить… Здравствуйте! Вы Гадельшин?» На утвердительный кивок он протянул руку: «Меня зовут Павел, я помощник лесничего.»
— Саня. — представился Гадельшин,– А по документам — не поевши не выговоришь… Кстати, надо чего – то перекусить, день прошёл без обеда.
Он поднял чайник, стоящий возле костра, прикинул на вес, есть ли там что, подвесил над костром, подкинул палочек в огонь
— Я что ждал – то , — прервавшись на минуту, продолжил Павел, — мне сказали, что сегодня вы, наверное будете ночевать в своём отряде, и что я могу поселиться в вашей палатке. Я и спальник там положил…
— Ну, так в чём проблема? — отозвался Александр, открывая банку тушёнки.
— Так, вы же пришли…
— И что, мы не поместимся в двухместной палатке? Давайте перекусим .
Павел не стал отказываться, сходил к палатке, принёс рюкзачок, достал четушку
«Русской», пирожков.
— С рыбой… Жена положила на обед, а здесь и поужинать хватит. А это, — кивнул он на бутылочку, — для разговора… Мне надо знать, как случилось возгорание. Разливайте, и не говорите, что вы непьющий: я таких геологов ещё не видел.
Александру стало легче на душе: с поджигателями разговаривают, наверное, не так.
И гость не из наглых, коль доверил открыть посудинку и разливать. Срывая пробку, не удержался от шутки:
— Для разговора, наверное, маловато.– Но тут же добавил: «А вообще – то, я не увлекаюсь… А вы определили уже, откуда пошёл огонь?
— Да некогда было, тушил вместе со всеми…
— Вы слышали, что сказал мой шеф? Тушением пусть занимаются, кто поджигал.
Мне показалось, что вы тоже так думаете.
— Мне сразу же при встрече утром начальник партии сказал: « Пожар возник на участке работ техника – геолога Гадельшина.» Фамилия необычная, я не понадеялся на память, записал.
— Да, попался я вам на крючок… Ну, ладно,– Александр опорожнил четушку в кружки, одну подал Павлу, — Ничего, что сразу?
— Нормально.
— За Ваше здоровье! Уверен – врагами не будем. Давно не пробовал домашних пирогов.
— А я люблю говяжью тушенку, да она меня разлюбила, редко попадается
— Так, на здоровье!– Александр подал свою, столовую ложку, заметив, что Павел достал из котомки чайную, — От тушёнки воздержусь. Повара на базе нет, поэтому, что предназначено на общепит, начальник выдаёт сухим пайком, так что она порядочно приелась. Может, подогреть прямо в банке?
— Если ты не будешь, мне — не надо. И так вкусно…
Поели молча. Александр налил в кружки чай, и то ли одобрительно, то ли с укором промолвил:
— Ну, чиферисты! Это уж не купеческий и не геологический — смерть фашизму…
Может, свежего сделать? — Он взглянул на Павла.
— Мне сойдёт. Он просто настоялся, да и подогрели до кипения.
_ Тогда и мне сойдёт… Так, Павел, как же ты без комиссии, без всякого обследования согласился с Мальцевым? Ты поговорил с ним? Он что всерьёз возложил пожар на меня?
— С воздуха я не успел всё разглядеть, заметил лишь пару траншей, поэтому я прислушался к словам начальника партии. Кому, как не ему знать всю обстановку?
Но у меня, вот здесь уже, возле костра вспомнились твои слова, когда ты предложил остаться до утра на горе. Поэтому я и хотел поговорить с Гадельшиным. Это правда, что огонь далеко от ваших выработок?
— О том, что они далеко, не говорилось. Если не продолжить тушение, при хорошем северном ветре крайняя траншея окажется в зоне огня уже завтра. Поговори, пожалуйста, завтра с Мальцевым: пусть отправит к нам на помощь хоть человек пять?
— Попробую поговорить, — пообещал Павел.
Солнце ещё было за хребтами, когда Александр пришёл в свой лагерь. Горел костёр, возле которого крутился Муратов и сидел, покуривая, Агеев.
— Доброе утро! – поприветствовал старшой. — Каша готова? Не стал там завтракать: не хочу встречаться с начальником. Насчёт людей в помощь – поговорит лесничий.
— Почти готова,– отозвался дежурный по кухне,– будите сонь…
— Уже разбудили,– выходя из палатки, пробормотал Сафин, и сделал замечание:
— Надо бы самому попросить людей.
— Работник лесхоза имеет право не только попросить, но и потребовать, на это я и понадеялся. Кстати, а где ваше « здравствуйте»?
— В спальном мешке оставил: не надо было так кричать до общей побудки.
— Извините, пожалуйста! — шутливо парировал Александр, и пропел отрывок известной песенки, несколько переиначив: — но ты моряк, Серёга, моряк не плачет, и не теряет бодрость духа никогда.
Все не удержались от улыбки, Сергей, махнув рукой, пошёл на ручей, из палатки вышел Критинин.
— Это что? Концерт по заявкам? Здравствуй, начальник!
— Доброе утро, Василий! Хочется хорошего настроения перед боем, а где его взять, как не из песни.
— Дай – то бог! Дождя нет — воевать придётся.
Позавтракали и, захватив лопаты, ринулись на хребет, чтобы взглянуть на фронт работ да встретить помощников, если направлены Мальцевым. На горе никого не оказалось. Подождали минут десять – пятнадцать, наблюдая множество клубочков дыма и проблески огня на пожарище.
— Зря время тратим, — негромко, как бы про себя, молвил Муратов.
— Да. Пошли, ребята! — отозвался Гадельшин. — Начнём с нижнего, северного, края
Никто не возражал. Прошли по безлесному хребту к северу. и, ещё не поравнявшись с концом пожарища, спустились к дымящей почве. Лопатами и просто ногами начали отбрасывать всё горящее, тлеющее и угли на отгоревшую сторону вправо, оставляя слева чистую от огня площадь. Однако, полностью тление почвы прекратить без воды было невозможно. Вскрывая лопатами почву, пожарники давали тлеющим корням доступ к воздуху, к открытому пламени. Если замечали его, кто – то возвращался, засыпал землёй, а земля — сухая…
Поднявшись над хребтами и вершинами, дневное светило начало помогать пожарищу выжимать пот из тушителей его. Дымки, склонившиеся навстречу им, стали колебаться, вроде бы не зная, куда податься. Гадельшин остановил товарищей на минутку.
— Ребята! Ветер поворачивает в гору. Вы продолжайте дальше по восточному краю, а я поддублирую, где прошли, и надо подстраховать западную окраину.
— А что один – то? — откликнулся Василий, вытирая локтем пот со лба.
— Да, запад, вроде бы, опасения особого не вызывает, — заверил Александр, — Справлюсь.
Вскоре ему пришлось покаяться в своей самоуверенности. «Поддублирование» заняло гораздо больше времени, чем ожидалось. Когда, пройдя полуовал, ему оставалось пройти до крайних дымков не более пятидесяти метров, и он уже радовался, что успешно завершил задачу, эти дымки под усилившемся , теперь уже северным ветром опередили пожарника. Пламя высотой до десяти метров с горящими листьями взметнулось над ольховым кустарником. Обдало жаром, Александр бегом бросился вправо — в гору. Впереди, южнее очага метров в пятидесяти загорелась пламенем трава. Добежал, затоптал, приплясывая вкруговую, но от горящих кустов ольхи уверенно надвигался оживший фронт пожарища. Подоспела бригада, видевшая снизу взметнувшееся пламя. Впятером остановили продвижение пала, но тлеющая почва ничего хорошего не предвещала.
Вернувшись в лагерь, пообедали и пошли работать каждый на свою выработку. Александр прошёл по всем, помогая каждому — в минуты отдыха проходчика — киркой и лопатой добраться до коренных. Ночевать остался в своём лагере,
День начали с тушения пожара, значительно продвинувшегося к северу. И снова, как вчера, при завершении обхода южная оконечность заставила поплясать пожарников. Внутри пожарища продолжали тлеть гнилой валёжник и корни крупных лиственниц, уцелевших в прежние пожары: нынешняя сухая почва не в силах защитить их от огня. Порядочно уставшие, надышавшиеся гари, горняки всё – таки продолжили работу на своих шурфах и траншеях
Третий день тушения практически был повторением двух первых, но с заметно возросшим объёмом работ ввиду значительного удлинения периметра пожарища. Вернувшись в лагерь, и пообедав с большим опозданием, бригада не пошла на выработки.
— Отдыхайте, — сказал старшой.– У Виктора в шурфе уже показываются коренные. Я добью, возьму пробу и пойду на базу. Утром встретимся на северной окраине.
— Да нет! — откликнулся Виктор, — Я пойду с тобой, добью свой шурф сам.
Когда они ушли, оставшиеся выпили ещё по кружке крепкого — геологического —
чая и, не сговариваясь, пошагали каждый на свою выработку.
Отобрав образцы и пробу из шурфа, Александр поднялся на перевал и спустился в баэовый лагерь. Начальник партии Мальцев и старший геолог Асманов отсутствовали, разговаривать с Савинцевой он посчитал излишним, пошёл к своей палатке. У костра встретил его Павел, подал руку, здороваясь:
— Здравствуй! Сегодня поднимался на гору, посмотрел — радоваться нечему — пожарище растёт, Вас искать не стал, поеду в лесхоз доложить обстановку.
–Что Мальцев?
— Говорил с ним. Нет, говорит, у меня людей пожары тушить. Да, вот ещё… Почему я тебя и дожидался… Посмотри…– Павел достал из сумки листок, развернул, подавая спросил: — огонь до ваших выработок ещё не дошёл?
— На подходе…Пока северный край тушим, южный разгорается — не успеваем.
Александр прочёл бумагу. Это была докладная Маьцева начальнику экспедиции
« Пожар возник на участке горных работ техника – геолога Гадельшина в результате нарушения правил техники безопасности при разведении костров в горнотаёжной местности в пожароопасный период.. Инструкцию по технике безопасности Гадельшин и члены его бригады получили при поступлении на работу в партию, есть их росписи в журнале, который ведёт ответственная за технику безопасности в партии геолог Савинцева Валентина Петровна. Виновным за пожар и задержку геологических работ в результате считаю Гадельшина Гарифуллу Хабибулловича, который ещё два года назад получил наказание за нарушение техники безопасности при проведении взрывных работ.»
— Ну, наверное, что было два года назад, тут к делу не относится; там и нарушения никакого комиссия не нашла. Состоялся производственный спор с начальником экспедиции, который я повёл слишком горячо, и, главное, — в обидном для начальника тоне ; перевёл в маршрутного рабочего третьего разряда.
— Так с докладной—то что делать? – Павел взял бумагу и не складывал её, словно мог её запросто изорвать. — Мне документ нужно в лесхоз доставить!
— Ну и доставь.
— И это нормально? Здесь же враньё! Вы не поджигали, и три дня тушите одни!
— Кто-то должен спасать лес! Вы — отказались, Мальцев — отказался, дождя –Бог не даёт… А пожар, начавшись, может, с одного окурка, теперь разросся до миллионов этих окурков, и вот-вот перекинется на зелёную тайгу… сейчас он ещё истребляет кустарники да молодняк на старой гари.
— Ну, смотри… Я попробую объяснить своему начальству здешнее положение, и пусть оно решает, кто заплатит штраф.
Павел ушёл к своему начальству, пообещав вернуться завтра или послезавтра: «Меня отсюда не уберут пока горит лес» — уверенно заявил он. Гадельшин со своей бригадой продолжал бороться с упрямым огнём. На южной окраине пожарища пожароопасный кустарник и высокая трава сменились стометровой полосой мелкотравья на каменистом склоне,
где можно будет остановить его, и не пустить в хвойный высокоствольник, тянущийся до горняцкого посёлка. На северной окраине подобной предохранительной полосы не было, а до зелёной стены хвойного леса оставалось рукой подать, и враг всего живого ночами подбирался к нему.
На другой день после ухода Павла, поработав на пожарище и, побывав на выработках, Александр сел в своей палатке на Лагерном писать объяснительную
записку. Прежде всего, он сказал себе: « Ты не слышал и не видел то, что тебе рассказал и показал Валера: честное признание не заслуживает наказания.» Ни на секунду не пришло ему в голову использовать откровенность юноши в своей записке. А теперь, когда он ознакомился с докладной Мальцева, эта откровенность казалась ангельской. Пока ужинали и отдыхали у костра наступили густые сумерки.
В палатке пришлось зажечь свечу. Вместо стола в палатке служила. лиственничная чурка. Подложив под бумагу журнал документации выработок, Александр начал::
« Начальнику Комсомольской геологоразведочной экспедиции А. Я. Бурда. От техника — геолога Озёрной партии Г. Х. Гадельшина. Объяснительная. Лесной пожар, возникший на участке запланированных моему отряду горных работ, продолжается. Тушением его занимается лишь мой отряд в составе пяти человек, включая руководителя. Опытным лесникам – пожарникам наверняка известно, что двумя — тремя пучками водяной пыли, во что превращается тонна воды, сброшенная с вертолёта, пока коснётся земли, нельзя уничтожить огонь, внедрившийся в почву. Нужны десятки людей с вёдрами, т. е. вся партия или большая команда пожарников. Начальник партии Мальцев считает более важным — выполнение плана геологоразведочных работ, а почему пожарники успокоились — неизвестно… Может, лесничество считает: поскольку пожар возник на участке Гадельшина, значит он виноват, он и ответит. Допустим, это так. Но зачем рисковать выпустить огонь из малоценных кустарников и валёжника в хвойный высокоствольник с сотнями птиц и зверушек… А то, что ни я, ни мой отряд не являются поджигателями, не требуется особых доказательств. На третий день тушения южная окраина пожарища находилась от ближайшей выработки в пятистах метров, северная — в тысяче пятистах метров севернее. Здесь наблюдается устойчивая суточная смена ветра: днём северный — из долин к вершинам, ночью — южный — с вершин в долины, то есть скорость продвижения огня в обе стороны практически одинакова. Значит, пожар начался на расстоянии от моих выработок: 500 + ( 1500 – 500 ): 2 =1000. Спрашивается, зачем моему горняку уходить на километр от своей выработки, чтобы подогреть банку консервов или вскипятить кружку чая? От посёлка Горный на север через мой участок проходят две охотничьих или рыбацких тропы к речке Хрустальной, где, говорят, водится и ленок, и хариус: одна — по хребту между базой и моим лагерем, другая — вдоль нашего ручья. Пожар мог возникнуть с непотушенного окурка, брошенного неосторожным рыбаком, который или которые, возможно, и сейчас ещё на рыбной речке… А кто-то их искал? В конце концов, по литературе, на дальнем востоке неоднократно наблюдались сухие грозы и шаровые молнии. Специалисты конечно могут найти виновника или причину, но наверное сейчас важнее затушить огонь. Завтра горняки уже не смогут заниматься своей работой совсем — тушение отнимает все силы и время. Прошу помочь людьми хоть нашими, хоть из лесхоза.
Александр поставил дату, подпись, перечитал написанное, покачал головой: « Ну нафантазировал, просьбы и советы в объяснительных не пишут. Да ладно, отдельное заявление некогда писать, уже утро». Загасив свечу, он вышел из палатки, прошёл к затухшему костру, поковырял палочкой в золе; угольки, спавшие в ней, зарделись, и охотно превратили в пламя сначала подброшенные сухие щепочки а следом и полешки. Гадельшина это рождение пламени вернуло в первый день тушения. Мизерное кострище на плоском обломке алевритового сланца, а через трёхсантиметровую щель, на другом камне, начинается дорожка по сухому ягелю шириной в ладошку длинной в одиннадцать метров. Конечно же костёр погас когда топографы ещё обедали, так как топливом послужили тонкие хворостинки. Вероятно недогоревший кончик одной из них, свисая над щелью, свалился туда и тлел, не выдавая себя даже малейшим дымком, ожидая нужного ветерка, и дождался.
Отряд проснулся уже к готовому завтраку: каше и чаю. Пока трудяги мылись да собирались, Александр выпил кружку очень крепкого чая, чтобы не так тянуло в сон. Продолжали тушение по прежней методе: начинали с севера, завершали на юге. Через четыре дня огонь прошёл за ручьём мимо лагеря, угрожая перескочить водоток и сжечь палатки. Чтобы не остаться без зарплаты горняки во вторую половину дня трудились на шурфах и траншеях. Александру, как геологу, горные породы участка были неинтересные: серые алевролиты без каких либо видимых минералов, местами сланцеватые, где приходилось много времени тратить на замеры и запись ориентировки слоёв и систем трещин. С чего здесь ртутный ореол? Тщетно всматривался он в тонкие прожилки кварца, надеясь встретить хоть песчинку киновари. На восьмой день Александр пошёл в базовый лагерь, взяв с собой отобранные пробы и написанную несколько дней назад объяснительную. Бригаде сказал:
— Завтра работаем по прежней схеме – от северного конца. Надо постараться не пустить огонь в пойму ручья Хрустального. Утром я буду там.
Перейдя ручей, Александр через минуту ступил на гарь. Было сумеречно и тоскливо. «Не пустить» — сказанул! А что не старались они восемь дней? И ни один даже слова ропота не проронил. Это настоящие герои! И что они получат, эти бесплатные пожарники? Так сокрушаясь, глядя себе под ноги, он оказался рядом с опалённой крупной лиственницей. Из-под её корней проворно выскользнула довольно крупная гадюка, и, высоко подняв голову, ринулась на человека… Наверное у неё в связи с пожаром случилась какая – то неприятность — просто так на людей они не кидаются… Человек отскочил с восклицанием:
= Ты что! Тоже считаешь меня поджигателем?
Нападающее животное, словно услышав, застыло в угрожающей позе. Александр обошёл его, и, продолжая путь, вспомнил случай почти трёхгодичной давности. Это было в Придорожной партии. Он спустился в пройденную до коренных пород траншею глубиной около трёх метров, чтобы описать вскрытые породы. Пройдя на западный конец, опустился на корточки, подождал несколько минут, привыкая к полумраку, стал обстукивать дно выработки, скалывая кусочки серых диоритов. Продвигаясь к восточному концу, пройдя около двух метров с описанием, Александр едва не ударил молотком по живому, и не удержался от возгласа:
— О! Как я тебя не затоптал когда прошагал в этот конец?
На серой породе лежала, свернувшись в три кольца, коричневато – серая змейка.
Она не подняла головы даже когда ей пощекотал рыльце уголок журнала документации…
— Э-э, дорогая, да ты совсем замёрзла! Сейчас согреешься — полезай в карман!
Александр осторожно взял в ладонь все три кольца, и, опустив их в левый нагрудный карман энцефалитки, продолжил работу. На одном из сколов он заметил тускло блестящий кристаллик арсенопирита и едва заметную крупинку канифоли, ну, какая может быть канифоль в изверженной породе? Конечно же, это — касситерит! Надо бы покрупнее зёрнышко… Поиск замедлил работу, и выбрался геолог из траншеи порядочно продрогшим. По дороге в посёлок в кузовах бортовых машин ехали с работы буровики. Он пропускал транспорт, встав на обочину. Шофера замедляли скорость, а сидящие в кузове, все как один, удивлённо Смотрели на него.
¬¬– Что это они меня разглядывают? — пробормотал Александр, — Неужто я такой красивый? — Он нагнул голову, чтобы осмотреть себя как бы сверху — подбородка коснулось что-то живое. Стало всё ясно: животное отогрелось, и ему захотелось на свободу. Змейка то спускалась, повисая на хвосте, и не решаясь спрыгнуть на землю, то поднимала голову до подбородка. Когда в очередной раз она опустилась, благодетель её подставил левую ладонь, где через секунду снова оказались три кольца, но с приподнятой головкой. Александр так и донёс её до избушки, где жили, кроме него, ещё техник—геолог Коробков и председатель профкома Подкорытов. Они весьма неохотно согласились, чтобы серая гадюка пожила в квартире, помещённая в железную банку из-под детонаторов. На следующее утро Александр встал позже других, змейки в банке не было. Он спросил Подкорытова:
— А где моя подопечная?
— Не знаю, — равнодушно, не оборачиваясь в его сторону, ответил тот. — Наверное, уползла.
Александр не стал далее расспрашивать, было ясно – опасную рептилию просто выбросили, и, скорее всего, убили.

Павел был в базовом лагере, рассказал новость:
— Лесничество предъявило иск экспедиции в двенадцать тысяч рублей, а начальник экспедиции Анатолий Яковлевич Бурда разложил эту сумму в виде взыскания на трёх работников Озёрной партии — на Мальцева, Асманова и Гадельшина.
— Мудрое решение, но надо бы и Савинцеву включить, уж очень ей хотелось, чтобы виновником пожара был работник Озёрной партии. Я рад.
— Саня! Ты считаешь, четыре тысячи—пустяк? Это же цена «москвича»! Что касается меня, то, отдавая всю зарплату, придётся три года платить… А на что питаться? Неет, какая тут радость? – Павел сжал голову ладонями, выражая горе, словно не кого – то, а его самого наказали.
Слушая его, Александр вначале даже растерялся, но вскоре, не удержавшись, рассмеялся:
— Не переживай, Павел. Мы ещё поборемся. Вот, — открыв полевую сумку, вынул лист объяснительной, — посмотри. Разберёшь почерк?
Павел наклонился ближе к свету костра.
— Ничего, понятно…– Прочёл, не задавая вопросов, и сразу же похвалил, — очень хороший документ. Завтра же еду в Комсомольск! Это Бурде? — он потрёс бумагу, Александр кивнул головой, — копию в лесхоз. Ты, наверное, удивишься, но я — за экспедицию, хоть лесник. Это из –за тебя и твоей бригады: не виноватые, а столько дней воюете с огнём.
— Спасибо большое, Павел. Не знаю, как и благодарить. Надо бы самому ехать с объяснительной, однако завтра с утра опять воевать, горельник вот-вот подойдёт к хвойному высокоствольнику. Там, на его границе мне в начале лета удалось понаблюдать соболят возле гнезда. Не пострадали бы…
— Будем надеяться.
Почаевали. Александр рассказал о встрече со змеёй сегодня и о змейке в кармане. Павлу тоже нашлось что вспомнить об этих существах. Спать разошлись заполночь.
Утром Александр, не задерживаясь на завтрак в базовом лагере, ушёл в свой. Там бригада уже сидела за столом из подтёсанных сосновых жердей.
— Доброе утро и приятного аппетита! – поприветствовал он
— Доброе! Здравствуй, начальник! — услышал в ответ. — Давай, подсаживайся к нам!
Александр не заставил себя упрашивать, и с удовольствием подсоединился к общему завтраку.
После рисовой каши выпили крепкого чая и отправились на северный фронт огня. Было много тлеющего валёжника, который приходилось засыпать землёй, на что уходило много времени и сил. Часам к двум дня бригада, пройдя с тушением восточную окраину пожарища, вернулась в лагерь. Эта окраина местами уже вплотную подошла к ручью. Безмятежно спать в палатке теперь не придётся, огонь может перекинуться через ручей в любую минуту. После часового отдыха все пошли на выработки.
Александру выпало много работы: только Муратов не дошёл до коренных, а Критинину, Сафину и Агееву пришлось лишь углубить по указанию Александра вскрытые разборные коренные в начале и конце забоя траншеи, после чего он отправил их на отдых, чтобы не мешали документировать и отбирать образцы, пробы. В лагерь пришёл в сумерках. Ему доложили: приходил старший геолог Асманов, ждал бригадира, минут двадцать прошло как ушёл.
— Что ему надо было, что – нибудь сказал? – спросил Александр.
— Нам не докладывал, — ответил за всех Муратов, — Спросил, где бригадир.
— А вы что?
— Сказали, остался описать три канавы, придёшь поздно, и, может, ночевать пойдёшь на базу.
— Чаем – то угостили?
— Это — за что? – откликнулся Сафин.
— Как « за что» , — вмешался Критинин, — Кто нам с тобой разрешил бесплатно греться у огня уже вторую неделю?
— Законы гостеприимства выше мелочных обид, — припомнил вслух Гадельшин где-то вычитанную или услышанную фразу. – А мне – то будет чай?
— Садись, ужинай, — пригласил Агеев, — А от чая, наверно, все не откажутся.
Утром несколько часов бились с огнём на северной окраине пожарища. Там куртины ольшаника расположились у подножий вековых елей, пихт, кедров; вспыхнут ольховые кусты — вспыхнет нагретая за день хвоя. Александр шёл замыкающим, пытаясь убрать всё горящее, дымящее и искрящее с левой стороны на правую, то есть на горельник. Он догнал бригаду возле крупной горящей валёжины.
— Ну, вот что с ней без воды делать? – ткнув бревно лопатой, спросил Сафин. — Мы её и скребём, и землёй засыпаем, а она горит.
— Смолистое дерево, — попытался объяснить Агеев, – Сосна наверно.
— Давайте окопаем с опасной стороны и пойдём дальше; пусть себе спокойно догорает, — предложил бригадир, и, уже ни к кому не обращаясь, проговорил касательно визита Асманова, орудуя лопатой, — Что, спрашивается, приходил? Лучше привёл бы с десяток рабочих с вёдрами — и пожару конец.
— Нет, начальник, — возразил Муратов, вкапываясь в землю, — Давай уж дотушим её; я добрался до влажного грунта.
Дотушили, окопали, пошли дальше уже по восточной окраине пожарища вдоль правого берега ручья, в сторону лагеря, куда прибыли далеко за полдень. Как ни устали, а после еды и крепчайшего чая с полчаса отдохнули и пошагали на работу, хотя бригадир обратился лишь к Муратову:
— Что у тебя в забое, смогу я без тебя добить и описать канаву?
— А что, без меня? Не надо у меня заработок отнимать. Уже пошли разборные метров пять.
— Если уступом гонишь, какая высота уступа?
–Да, наверно сантиметров сорок.
— Многовато. Дай бог зачистить и описать эти пять метров, а вторую половину можно пройти на завалку.
— А нам что делать? – спросил Агеев за всех.
— Покажу вам новые выработки. Нужно взять длинную рулетку, возможно, придётся восстанавливать местоположение на пожарище.
Расстановка проходчиков по новым объектам отняла много времени, и когда Александр подошёл снова к траншее Муратова, пятиметровка полотна была подчищена под метёлочку.
— Извини, Коля. Пришлось две траншеи выносить с карты. Иди, отдыхай, а я спущусь и освобожу тебе на завтра место для отвала.
В лагерь снова вернулся в сумерках. И снова, как вчера, ему сказали: «Был Асманов».
— Что ему надо? Мог бы и по выработкам пробежаться, там бы и поговорили, если по геологии, — не сдержал возмущения Александр. — В коренных – то визуально ничего нет. Может, делювий опробовать, а руду искать выше по склону, не в центре ореола рассеяния. Я об этом уж заикался как-то, отвечают: «Выработки намечены главным геологом экспедиции».
— Когда я пришёл, он был здесь,– откликнулся Муратов, — сказал ему, что могу отвести на свою канаву.
— А он?
— Сказал, чтобы завтра явился на базу, начальник хочет с тобой поговорить.
Вмешался Критинин:
— Он ещё до Коли нам сказал: « С ним хочет поговорить Мальцев».
— Может, он и время назначил, когда явиться? – поинтересовался бригадир.
— Да, кажется, сказал « где-то к обеду».
–И, что стол будет накрыт, не говорил? — пошутил Александр, и почти сразу же объявил:– Тогда, ребята, так. Завтра с утра мы с Муратовым заканчиваем его траншею, и я с пробами ухожу на базу, остальные — на тушение. Ответственным за технику безопасности, — он, оглядев Василия, Николая и Виктора, остановил взгляд на последнем, — пусть будет опытный таёжник Агеев. Возражений нет?
Никто не возразил, хоть Гадельшин ожидал недовольства со стороны сокращённой группы « тушильщиков».
На другой день ещё до полудня выработка Муратова была пройдена полностью, задокументирована и опробована. Николай пошёл помогать товарищам, Александр, захватив пробы, поспешил на базу. Здесь только обнаружилась его промашка — не взял утром с собой пробы с других выработок, лежащие в его палатке. « Что же, завтра с ними придётся спецрейс совершить» — пошутил он про себя, и пошагал на перевал.
Спустившись в базовый лагерь, Александр пошёл к своей палатке, надеясь выпить немножко чая — на выработке Муратова пришлось попотеть, но там никого не было, кострище без огня. Ополоснул лицо из ручья, попил из ладоней, вытерся платком, объявил себе вслух: « Ну, пойдём, Саня, к начальнику, соскучился, наверно, Мальцев. А, вообще – то, может, и его нет?»
Стучаться в брезентовую палатку мало толку. Александр, кашлянув, приоткрыл полог, произнёс в полумрак:
— Можно?
— Заходи! Можно! — ответили мужской и женский голоса.
— Здравия желаю! — поприветствовал своим довольно часто применяемым воинским приветствием, ещё не совсем разглядев присутствующих.
— Здорово! – то ли по – мужицки, то ли по – свойски ответил Мальцев.
— Здравствуй, — произнёс Асманов.
— Здравствуй, Саня! – донёсся ласковый женский голос. — Проходи, садись… Вот свежие огурчики, помидоры… Я вчера была в городе, привезла…
« Прямо мать родная, а не техника безопасности» — подумал Гадельшин, но ответил сдержанной шуткой:
— Спасибо! Они уже не свежие — вчерашние, — и, не ожидая ответа на свою шутку, обратился к старшему по должности, — Вячеслав Михайлович, вызывал? Я здесь, хотя должен со своими ребятами сейчас тушить пожар.
— Вот как раз о пожаре мы и хотели с тобой поговорить. Ты пройди, сядь!
— Ничего, я постою, да и что о нём разговаривать? Завтра десять дней, как мы с ним боремся, а ты ни одним человеком не помог.
— Ну, теперь ничего не поделаешь — время прошло, надо подумать о другом…
— Как это «прошло»? Огонь – то удалось остановить лишь в сторону Горного, а в северной стороне он вплотную подошел к пойменной высокоствольной густой тайге… Сейчас туда бы человек двадцать с вёдрами и пожару конец… И о чём, о другом теперь думать?
— Ну… — Мальцев обратился к Савинцевой, — Валя, объясни ему.
Но тут вмешался Асманов:
— Что объяснять!? Лесхоз предъявил экспедиции большой штраф, экспедиция этот штраф предъявит виновнику пожара.
— Так, что, пусть предъявляет, если виновник известен. Начальник и ответственная за безопасность, мне кажется, его с первого дня нашли: он перед вами.
Включился ласковый женский голос:
— Гарифулла! Так ведь вас по – настоящему? Не будем вспоминать прошлые обиды! Вы что, готовы уплатить огромный штраф?
Александр всерьёз стал недоумевать: к чему клонится разговор, но ответил на безобидные вопросы:
— Александр — тоже по – настоящему, но не в документах. Моя мать до замужества православная испросила разрешения мужа дать детям вторые имена — русские. Штраф платить я не готов по двум причинам: во-первых — не виновен, во-вторых — не имею больших денег. Какая там сумма – то? И кто должен уплатить?
Савинцева замялась. Разговор решил закончить Мальцев:
— Сумма до двадцати тысяч. А насчёт того, кто должен платить, Анатолий Яковлевич потребовал уточнить виновных.
— Ну, прошу прощения, я – то здесь причём?
— Ты первый претендент на штраф, — твёрдо выговорил начальник, взглянув на сидящих слева и справа, словно ожидая поддержки, — и тебе уточнять.
— Как это? Признание что ли написать?
— Если ты невиновен, значит виноват кто-то из твоей бригады. Уточни и подай на него докладную или рапорт.
Полагая, что хоть кто-то из этой троицы ознакомился с его объяснительной, переданной Павлом начальнику экспедиции, Александр никак не ожидал такого оборота дела. Мелькала даже мысль, что Мальцев хочет его поблагодарить, дескать, благодаря твоей бумаге, угроза штрафа миновала. Но эта мысль не продержалась и минуты. Может быть, надо было указать, кто и в какое время кто-то видел людей, проходящих по предстоящему пожарищу, или заметил зигзаг атмосферного разряда невдалеке, либо огненный шар, блуждающий в зарослях, что означало бы «уточнить». Всё было проще: Вячеслав Михайлович оправдывал свою докладную. Дескать, я написал — на своего подчинённого, а ты пиши — на своего, всё логично, одно другого не отменяет. « Эх, начальник, — хотел высказаться Александр,– думаешь все такие, как ты?» –Но решил обойтись без критики и даже немного поиграть:
— Теперь можно уже и всю бригаду обвинить — все выработки оказались на горельнике.
— Можно и на всю бригаду написать: устроили пьянку на рабочем месте, развели большой костёр…– начала советовать Савинцева, но её остановил Асманов:
— Не надо никаких пьянок — за это и Михайлычу не поздоровится.
— Да, я подумала, одному слишком много платить… четверым – пятерым – то легче, –попыталась оправдаться ответственная за безопасность труда.
« Об этом уже позаботился начальник экспедиции, спасибо ему, — иронично подумал Гадельшин. — Павел, наверное, не разобрался. Тебя – то четвёртая часть штрафа никак не должна миновать». Заминку Гадельшина Мальцев, вероятно, посчитал за согласие, и, быстро достав откуда- то лист бумаги и ручку, скомандовал:
— Короче, вот бумага и ручка, садись и пиши на кого тебе нравится!
— Мне, товарищ начальник, все нравятся, поэтому нинакого писать я не стану. Да, если бы все не нравились, тоже не стал бы писать. Потому что никто из них леса не поджигал.
— Тогда заплотишь штраф, — подал голос Асманов
— Саня! Напрасно ты упрямишься, — не осталась безучастной Савинцева.– Они всё равно все деньги пропьют.
— Ну, это их право: их заработок… Не наша забота… Мне кажется, вы со мной не очень удачную шутку затеяли, а я, Вячеслав Михайлович, прошу отправить на северную окраину пожарища человек десять с вёдрами. Там из ручья уже можно черпать. Огонь вплотную приблизился к вековым хвойникам.
— Садись, пиши — может и отправлю.
— Что, обязательно письменное заявление?
— Не надо прикидываться, пиши, что сказано. – Начальник подвинул бумагу в его сторону, уголок листа выступил за край стола, и ему пришлось отдёрнуть его к себе. Он явно начал нервничать. Александр решил откланяться:
— Ну, прошу прощения, если со мной разговор окончен, я ушёл. До свидания. –И он в самом деле слегка наклонил голову с выступающей из-под чёрного берета
складкой волос в сторону «святой троицы».
— Разговор не окончен, и скоро ты об этом пожалеешь. – Услышал он, поворачиваясь к выходу, слова Мальцева.
Александр не стал ладить себе обед в базовом лагере, вернулся в свой. Кострище было едва тёплое — значит горняки ещё на пожарище. Развёл костёр, повесил ведро варить кашу, подогрел утренний чай, попил с сухарями. Вскоре подошли «пожарники». Похвастались, что не допустили огонь до ольшаника, поинтересовались, для чего вызывал начальник. Бригадир воздержался от правды, ответил коротко: « Хотел кое-что уточнить по геологии». Он невольно сказал то, о чём надеялся поговорить и с Мальцевым, и с Асмановым, убедить их назначить выработки выше по склону от центров ореолов рассеяния, чтобы угодить в центр оруденения. Нужного разговора не получилось. После отдыха все пошли на выработки.
Утром вся бригада была на северной окраине пожарища. Особенно старательно отбрасывали угли и тлеющую почву от кустарников. Огонь вплотную подкрался к густому ольшанику, от которого вчера отбросили, казалось, всё до самого мелкого уголька. Когда, отбросив всё горящее и дымящее, встали передохнуть, Критинин воткнул штыковку в землю и проговорил:
— Вырубить бы надо все эти кусты да забросить в горельник.
— Вырубать много придётся,– сдержанно возразил Агеев, — Вон там, смотрите, кусты можжевельника, тоже хорошая растопка.
— Идея хорошая, — резюмировал Гадельшин, — но на это уйдёт весь день, а у нас в это время лагерь сгорит. Да и горные работы нам никто не отменял.
— Да, точно, — словно опомнился Василий, — возле лагеря тоже горячо.
Прошли с тушением до лагеря, пообедали, с часок отдохнули и пошли на работу. Александр помог пройти до коренных пород две канавы, остался документировать, вернулся в лагерь с наступлением сумерек. Наскоро перекусил, выпил кружку чая, забрал пробы и пошёл в базовый лагерь. « Начинайте опять с северного края, — посоветовал он. — Меня здесь не ждите. Я наверно сразу пойду туда». На базе он надеялся встретиться с Павлом, и с его помощью, хоть « с ножом к горлу», потребовать от Мальцева людей на тушение.
Александр поднялся на середину склона, приостановился взглянуть туда, где сегодня замышляли вырубить опасный ольшаник… По спине пробежал холодок, под беретом приподнялись волосы: « Чёрт возьми!» — Только и смог воскликнуть он.
Над вековыми островершинными елями, пихтами, округлыми кедрами взметнулся смерчеподобный чёрный столб дыма, в середине которого просвечивала гигантская красная игла огня. Высота этого столба была вдвое и втрое выше всех деревьев. Несколько секунд он держался, словно гадая, куда броситься, наклонился к востоку, выбросил перед собой пылающие ветви, хвою, листья подлеска и устремился со страшным гулом и треском по долине реки Хрустальной и дальше на восток. Минут через пять дымный смерч был за горизонтом. « Там же партии стоят, — встрепенулся Александр, — сгорят ночью! — Он побежал в гору. Вспугнул рябчика, прилетевшего от места взрыва, и упавшего возле него, когда он остановился. — Птенцы скорей всего погибли… Обидно: столько дней трудились, потели, дышали гарью! А огонь теперь птенцов и молодь зверьков убивает… Да, что — зверьки! Сейчас огонь, может, до соседней партии добирается». С такими мыслями Александр прибежал на базу. В палатке руководителей была лишь Савинцева. Ему не хотелось разговаривать с ней, но время торопило.
— От устья Лагерного ручья на восток пошёл верховой пожар. Если ветер повернёт, то огонь ринется и на запад, низовой либо верховой. Надо по рации сообщить в экспедицию, а наши отряды предупредить, чтобы держались настороже.
— У нас связь с экспедицией в девять часов утра, — охладила его пыл ответственная за технику безопасности.
— Тут же экстренный случай. Надо срочно вызвать! Вы можете включить рацию?
— Кого я вызову? Там сейчас только сторож, и возле него лишь телефон.
— Ну, ладно. Я выскочу в Горный и позвоню по телефону, а как быть с отрядами?
— Начальника нет, а я не имею права куда – то отправлять рабочих ночью.
— Тогда я сам схожу до ближнего отряда, а там найдётся гонец до дальнего. Но мне кто-то должен показать дорогу.
— Вечером я видела здесь Сурмина. Если он не согласится, заставлять или приказывать не стану.
Александр поспешил к своей палатке, и действительно у костра встретил Анатолия. Он поздоровался по- дружески, угостил кружкой крепкого чая, узнав беду, без всяких уговоров согласился проводить до отряда топографов в четырёх километрах отсюда. У Анатолия нашёлся хороший фонарик с цилиндрическим алюминиевым корпусом и увеличенным рефлектором. Менее чем за полчаса с пробежками дошли до лагеря. Встретил их один из топорабочих, который ещё находился вне палатки. Поздоровались, и Александр поинтересовался:
— Могу я поговорить с начальником отряда?
— Морозова нет, он нам даст визиры и исчезает.
— А Валерий Свиридов уже спит?
— Его тоже нет. Он, наверное, в больнице… В день тушения пожара начальник его за что-то сильно поругал, у Валеры сильно разболелась голова. А утром Морозов ему объявил: « У тебя энцефалит. Дуй в больницу своим ходом, чтобы не выносить тебя через день – два двадцать километров по горам».
У Гадельшина всё перемешалось в голове, но раздумывать не было времени.
— В пойму реки, на берегу которой стоят ваши палатки, сегодня на закате прорвался пожар, — заговорил он об основном. — Верховой огонь умчался на восток, но низовой с попутным ветром может подкрасться к вам ночью или утром. Назначьте дежурного, и чтобы не спал: это очень серьёзно. Утром воздержитесь от выхода на работу до осмотра пожарища. Извини, я уж не стану выкать, как тебя звать? Андрей? А меня — Александр Гадельшин. Мой проводник Анатолий знаком?
Вот и хорошо. Толя, будь свидетелем: прогул им организовал я, мне отвечать. И ещё, большая просьба! Ниже вас по этой же реке стоят геофизики. Их тоже срочно надо предупредить. Найдётся человек?
— Найдётся раз нужда, — не задумываясь ответил парень, — а то на рассвете и сам сбегаю.
— Заранее спасибо, — подал руку на прощание Александр. — А мне теперь нужно в Горный, позвонить в экспедицию, может, огонь где—то запнулся и не дошёл ещё до восточных партий. До свидания!
— До свидания! Удачи! — ответил Андрей.
Вернувшись на базу, Александр взглянул на циферблат своей «Победы», полученную девять лет назад от брата Анатолия в обмен на новенькую «Чайку». Взглянул и удивился:
— Что, мы потратили меньше часа?
— Так, почти – бегом, — откликнулся Анатолий, подживляя костёр
— Может, они у меня останавливались? – засомневался Александр, приложил часы к уху, — тикают. – Посмотрел на стрелки при свете костра, — идут. Часы-то от часового мастера, ни разу не подводили.
— Ну, давай, Саня, чифернём на дорожку, и в путь, — предложил Анатолий. Он нашёл где-то и хлеб, и сахар. Быстро восстановили силы.
— Спасибо, Толя, ты здорово помог. В Горный я пойду один. Дорогу я знаю. Прошу только: одолжи мне фонарик?
— Фонарика не жалко… Но как ты один, ночью, двадцать километров… И звери есть.
— Ничего, Толя, медведь меня не станет кушать, я не жирный.
— Голодный и от постного не откажется, — пошутил и Анатолий.
— В общем-то, я не против, если у тебя личный интерес посетить посёлок.
— Есть личный интерес, но в Комсомольске.
— За день сможешь обернуться?
¬– Если автобусы не прозеваю — запросто!
— Тогда—пошли!
Перед бродом Александр остановился: « Всё-таки уходим вдвоём, надо доложить». Он прошёл к большой палатке, чуть приоткрыл дверной проём, окликнул: « Есть кто? — потрёс брезент, — Валентина Петровна!» Послышался женский голос: « Да?» — « Это Гадельшин. Топографический отряд предупредили. Они сообщат геофизикам. Я и Анатолий Сурмин уходим на телефон в Горный». Послышалось что-то вроде мурлыканья, но Александр не стал прислушиваться, поспешил к броду.
Пройдя очень крутой северный склон водораздельного хребта до вершины, остановились у кустов рододендрона. Вспомнили, какие удивительные цветы на них были месяц назад. « Я о них, как в первый раз увидел, даже песенку сочинил, — признался Александр. — Если придётся как-то вместе посидеть, вспомню … А хорошо мы взлетели на вершину, здорово чиферок помог!» Анатолий промолчал. Мыслями, наверное, он был уже в городе.
Тропа на южном склоне была положе, и всё вниз, без единого подъёма. По подножью проходила грунтовая дорога к горняцкому посёлку Горный. К почте подошли когда рассвело. Дверь была заперта. Александр постучал в окно, пройдя в торец здания. Отодвинув занавеску, выглянула женщина.
— Мне надо срочно позвонить в экспедицию или на квартиру руководства, — начал пояснять он. — Верховой пожар угрожает полевым партиям, могут погореть!
Александр почти кричал, и она, приоткрыв окно, вероятно, всё осознав, ответила:
— В шесть часов зайдёте и позвоните.
— Почему я должен ждать ещё почти целый час!
— Коммутатор до шести часов отключен.
Пришлось покориться и ждать. Минут двадцать с ним рядом находился и Анатолий, но потом заволновался:
— Саня! Где-то в шесть часов пойдёт автобус. Я тебе не нужен?
— Да, Толя, спасибо. Беги, не-то опоздаешь.
Александр в шесть часов был допущен до телефона. Телефонистка спросила:
— С кем вас соединить?
— С руководством Комсомольской экспедиции.
— А кто вызывает?
— Техник — геолог Гадельшин, по экстренному случаю.
Через минуту донёсся мужской голос:
— Алло! Я слушаю!
— С вами говорит заместитель начальника экспедиции Пётр Александрович Зима. — Это вмешалась телефонистка, заметив некоторое промедление со стороны Гадельшина.
— Пётр Александрович, здравствуйте! Говорит техник – геолог Гадельшин из партии Мальцева. Вчера около восьми часов вечера от устья ручья Лагерного по долине речки Хрустальной и дальше на восток пошёл верховой пожар. Необходимо предупредить находящиеся там партии об опасности, если они уже не попали под огонь. Отряды Мальцева к западу от Лагерного предупреждены. У меня всё.
— А кто наблюдал этот верховой пожар?
— Он вспыхнул на моих глазах когда я переходил со своего участка на ручье Лагерном на базу. Рация на базе оказалась бесполезной. С одним рабочим прибежали на телефон… Может, огонь где-то замедлит скорость, и люди не пострадают. Надо их как-то предупредить.
— То, что вы меня разбудили, хорошо, но предупредить по рации я могу лишь в девять часов.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— К сожалению, ничего. Надо надеяться, что всё обойдётся благополучно.
Всего хорошего! До свиданья!
— До свиданья! — без особого оптимизма ответил Александр, положил трубку и добавил: — Ничего путнего не вышло.
Он не договорился с Анатолием о времени возвращения, и, поскольку был уверен, что его «интерес» вряд ли отпустит его до утра, обратно шёл один. Александр спешил в свой лагерь, Что-то его беспокоило. Он не знал, чем занимался его отряд сегодня. Если горняки увидели вчера верховой, то, наверное, уверены, что северная окраина пожарища ушла в бесконечность, им недоступна. Могли успокоиться, уйти на свои выработки, забыв о восточной окраине, настойчиво пробивающейся к палаткам. Не задерживаясь на базе, он перемахнул хребет, словно и не пройдено им за сутки около пятидесяти километров. На подходе к лагерю его порадовал прибрежный кустарник: он остался таким же, как и вчера, значит — огонь здесь к палаткам не продвинулся. Но, перешагнув ручей, и, пройдя всего пару шагов, Александр ступил на горельник… Палаток не было… Проходя к кострищу, которое теперь не выделялось на окружающем пейзаже, пришлось перешагивать ствол столетней лиственницы, ещё вчера красовавшейся на корнях в десяти метрах от костра; на месте, где она стояла, дымились корни. Ствол её лежал поперёк бревна, что лежало возле большой палатки и служило сиденьем для отдыха. Сейчас
палатки не было, а на бревне рядом с лиственницей сидели два изрядно усталых человека: Виктор и Василий.
— Ну, здравствуйте! А где остальные? Все живы?
— Здорово, начальник! — поздоровались горняки. — Живы, на работе.
— А меня бы сейчас в живых ты не увидел, — промолвил Виктор,– если бы не Василий.
— Как это? — поинтересовался Александр.
— Мы пришли с работы — поляна горит. Постегали её ветками, давай палатки убирать. Убрали их, перенесли вещи. Сели на это бревно отдохнуть. Кто же знал что у этой дуры успели корни перегореть.
Я на неё и не смотрю. Вдруг Василий как даст мне в бок, и сам отскочил. Я не успел рассердиться, а на моём месте уже листвяг улёгся. Василий! Выйдем из тайги — ресторан в Комсомольске за мной!
— Да, будет тебе. Просто мне повезло заметить ещё чуть раньше, что дерево, вроде бы, наклонилось, я не спускал с него глаз, — отозвался Василий.
— Ну, слава Богу! Такое чепэ, пожалуй, почище пожара было бы, — проговорил Александр, — А палатки вы убрали? Я успел подумать, что они сгорели… А где они?
— Вон, — указал рукой на склон Василий, — Отнесли на курумник, подальше от искр и огня. А ты где потерялся почти на целые сутки? – задал он запоздалый вопрос.
Александр рассказал вкратце свою почти суточную историю, разжигая в то же время костёр, чтобы сделать чай и прогнать начинавший одолевать сон. Ведь нужно было устанавливать снова палатки, благо гореть поблизости практически было нечему. Пока закипала вода, попритаптывали опасные места. Вскоре подошли Сергей и Николай. Перекусывали и чаевали вместе. Впятером быстро восстановили жилища, благо остов большой палатки не пострадал: огонь успели притоптать, а лиственница упала в полуметре в сторону ручья. Вплоть до окончания полевых работ от упавшего дерева отпиливали чурки, кололи и питали костёр. А сегодня горняки, напившись крепкого чая, отпилили метровую чурку от комля, толкнули пень на своё место, чему помогли, спружинив, недогоревшие корни, сделали проход к ручью. Чурку диаметром более полуметра прикатили к костру, и Василий предложил:
— Вот, начальник, потренеруйся!
— Не-е-т, не сегодня ! — отказался Александр, улыбнувшись шутке. – Пусть постоит, авось не сопреет до завтра. Надо надеяться, что пожаром мы сегодня занимались последний день. Это верховой, перескочив устье нашего ручья, послал нам прощальный пламенный привет.
— А кто от него ожидал этот привет? — отозвался Виктор, — Пролетел – и прощай! Хорошо, опять Василий подошёл ко мне сверху: « Что – то на той стороне, — говорит, — к лагерю и дым, и огонь ползут. Пойдём – ка!» Подошли, а пал уже возле лагеря. Не знаешь, за что хвататься: то огонь сбиваешь, то вещи тащишь.
— Молодцы! — не удержался от похвалы Александр, — Спасли лагерь. Можно спокойно работать.
Действительно: на пожар более не отвлекались, налегли на геологические работы. Через несколько дней, выйдя на базу, встретил Павла. Поздоровались, пожав друг другу руки.
— Ты ещё не покинул нас? — удивился Александр. — Пожар – то далеко ушёл. Не укараулили мы его. Что он где натворил, не известно.
— Известно. Сгорела партия примерно в тридцати километрах отсюда, но — хорошо – люди не пострадали. В лесхоз о верховом пожаре сообщила ваша экспедиция рано утром. Началась суматоха, но как-то удачно ликвидировали. А пришёл я сюда чтобы сообщить тебе и твоим ребятам хорошую весть: арбитражный суд снял вину за пожар с геологоразведочной экспедиции, лесхоз отменил штрафные санкции. Основным документом для этих решений послужила твоя объяснительная. Мне пришлось выступить свидетелем с места событий.
— Наверное, Павел, без твоего выступления моя записка мало повлияла бы.
— Не стану скрывать: мне пришлось подтвердить всё, что ты написал, хоть для моего начальства в этом было мало приятного
— Ну, что тут сказать? Огромное спасибо за справедливость и доброту! Но всё таки жаль, что мы не смогли удержать джина в бутылке. Хорошо, что люди не погибли, а птицы, зверьки и… собольки мои.
— Не все погибают, — попытался успокоить Павел. – Да! Нехорошо конечно подслушивать, но так получилось. После заседания суда, на улице уже я оказался почти рядом с начальником экспедиции и вашим Мальцевым. « Золото у вас этот парень — Гадельшин, — проговорил Анатолий Яковлевич вполголоса. — А вы… докладную.» Мальцев промолчал. Я пошёл к своим лесникам.
— С начальником экспедиции я практически не встречаюсь. Пожалуй, ему понравилась моя бумажка, которая при поддержке серьёзного работника лесхоза избавила его от штрафа.
Александр с Павлом попили у костра чаю, и они распрощались, надеясь, что когда-нибудь, после полевого сезона встретиться в более благоприятной обстановке.
Огонь вокруг лагеря был прощальным подарком верхового. Тушение его было последним днём борьбы с пожаром. Бригада, наконец, полностью налегла на горнопроходческую работу. Несколько тихих моросящих дождей погасили струящиеся кое – где на пожарище дымочки. Лес стал оживать. Оказалось, не вся земля погорела. Добровольные пожарники помогли сохраниться куртинкам брусники, голубики, на кустиках которых через месяц закрасовались зрелые ягодки.
Александра интересовала судьба соболька, из-за которого, возможно, и возник прошедший пожар. Он представлял, как был напуган зверёк огромной грохочущей птицей, кружащей над лесом и брызгающей дождичком. Тогда ему, наверное, пришлось убежать в пойму речки Хрустальной и там искать себе пропитание. А когда возник стремительный верховой пожар с гулом и треском, соболёк вначале мог вскочить на дерево… И успел ли он спрыгнуть на землю, спрятаться в сырых корнях от обжигающего жара? Спаслись ли его братик, сестрёнка, мать?
В июле тушение пожара сильно отразилось на заработках горняков, но, составляя августовские наряды, Гадельшин порадовался: двухсотрублёвые месячные заработки горняков на поверхностных работах после пуска в 1963—м году Солнечного горно—обогатительного комбината считались практически предельными, и его бригаде удалось достичь этого предела. Утром Александр понёс наряды в посёлок Горный — начальник партии теперь находился там. Поднявшись на перевал, постоял по привычке возле кустов рододендрона, вспоминая их цветы, пошёл на спуск. Скоро тропа почти сошлась с говорливым ручьём слева, сбегающим вниз. Мысли, как не раз уже было, внезапно обратились к дому, к родным: « Как там отец, мать? Справились ли с покосом? Что я им привезу со стосорока рублей оклада? Воздерживается ли от выпивки Натфула ( Анатолий )? ,И почему уже два месяца нет писем от Зайнулы ( Геннадия) ?» .Начался участок очень крутого спуска, и Александр не отрывал глаз от тропы, а когда поднял голову — не поверил своим глазам… В десяти шагах от него навстречу поднимался Зайнула…Пройдёт более полувека, но этот момент в жизни останется для Александра одним из самых счастливейших. А братишка словно ответил на его вопрос: « Зачем письма? Вот он — Я сам!» Обнялись, постояли, держась друг за друга, или, скорее, держа друг друга, чтобы не исчез как появился. В двух шагах рокочет ручей, у воды удобные для сиденья глыбы, почему бы не посидеть! Братишка развязал солдатский вещмешок, достал бутылку коньяка, банку тушёнки, складные стаканчики.
— Как ты дорогу то ко мне нашёл? Из самолёта что ли запомнил?
— Самолёт пришлось оставить в городе Мирном, в алмазном карьере. А я пролежал полтора месяца во Влодивостоке, отпустили долечиваться домой в Завитую. Не захотел проезжать мимо тебя. В Комсомольске нашёл твою экспедицию, и мне очень хорошо рассказали как тебя найти… Ну, тебе–то по работе, наверное, некогда сейчас. Время будет поговорить.
–Хорошо. Пойдём. Я сдам наряды, закупим что надо в магазине, и — обратно.
Вечером братья отмечали встречу вместе с горняками в полевом лагере. Геннадий рассказал об аварии своего АН- 12: « В первых числах июля экипаж самолёта обслуживал двадцать парашютистов — пожарников из Красноярска в Якутии, где возникли очаги лесных пожаров. Накануне аварии вечером в ресторане города Якутска командир экипажа повздорил с командиром эскадрильи, выполняющим функции контролёра. Утром опытный пилот, наторелый во взлётах и посадках в сложных визуальных условиях, был отстранён от полёта; за штурвал сел командир эскадрильи. Второй пилот ушёл к парашютистам в салон, а первый расположился в фонаре, то есть на стекле кабины. Я посоветовал ему сесть в салон — отмахнулся. Аэродром Мирного был порядочно задымлён, однако Мигдиев смело пошёл на посадку, громко объявив: « Идём на посадку!» Я даже не почувствовал касанья колёс, но через две секунды разнёсся возглас от фонаря: « Ё…й Имам!» Полоса кончилась, но машина катилась с большой скоростью навстречу огромному валуну. Через секунду, потеряв правое шасси, самолёт нырнул в алмазный карьер. Видно я терял сознание, когда очнулся, вижу через фонарь: горят два двигателя, бульдозер зарывает их грунтом, наш борттехник пытается вытащить через пролом в стекле нашего командира. Протиснулся в салон — никого. Корпус переломился пополам, двери закрыты. Спрыгнул в пролом, помог технику вытащить командира и уложить в подъехавшую скорую. Глянул вверх, на бровку карьера. Там стоят в один ряд все, кто летел в самолёте, кроме нас троих: борттехника, штурмана и не пришедшего при нас в сознание командира. Наверное, все там ждали взрыва горевшего самолёта, но, молодец бульдозерист, не испугался, затушил огонь. Поднялись вдвоём к толпе. Ко мне обратился успевший прибыть генерал: « А как вы объясните случившееся?» Я хотел сказать, что, вероятно, виной всему дым, помешавший точно определить начало взлётной полосы, но не успел. Я почувствовал, как, раздувшись, лопнули бриджи и потерял сознание. При ударе стенка кабины резко сблизилась с панелью приборов, и они поддавили мне таз и крестец. Меня подлечили, но к полётам допустят, наверное, не скоро. У командира, мне сообщили, дела хуже. Порезы стеклом поправили, а тяжёлое сотрясение мозга и травма шейных позвонков не сулят скорого выздоровления. Командира эскадрильи Имама Мигдиева призвали к военно-полевому и гражданскому судам, но, я думаю, он оправдается».
Горняки слушали Геннадия, не перебивая. Ходивший в море Сафин не сдержался от вопроса:
— Как же этот Мигдиев бросил вас в горящем корабле? Капитан последним покидает гибнущее судно!
— Ну, это на его совести, — ответил Геннадий. — Мне было обидно за моих земляков — красноярцев: из двадцати парней ни один не бросился спасать командира.
Брат попытался оправдать земляков:
— А что? Разве из салона видно, что твориться в кабине экипажа? Да ещё наверняка комэск, ожидавший взрыва, немедленно дал приказ покинуть судно и удалиться. Борттехник ваш — это герой.
— Он должен получить боевую медаль за спасение командира с риском для жизни, — уверенно произнёс Критинин.
Горняки стали рассуждать, какую медаль или даже орден ему дадут. Геннадий их урезонил:
— Ничего ему сейчас не дадут: представить к награде некому к сожалению. Непосредственный командир отстранён от должности, а вышестоящий сам под судом.
Все сожалеюще вздохнули, помолчали и перешли к производственной теме.
— Начальник! — первым заговорил Муратов, — Мы хорошо работали?
— К сожалению, все без исключения — отлично, — почти не улыбаясь, ответил Александр.
Николай, вероятно, хотел что-то сказать после своего вопроса – предисловия, но это «к сожалению» его смутило. Да, не только его. Горняки, ожидая объяснения, уставились на бригадира. Даже Геннадий, ещё не вышедший из мрака памяти о крушении, отставил руку с сигаретой на колено и посмотрел на брата, ожидая по крайней мере улыбку. Александр понял, что вырвалась предпосылка того, что не нужно было говорить рабочим, но, делать нечего, придётся пояснить.
— Ребята, извините, я что-то ляпнул не нужное… но объясню. Пусть Николай скажет, что он хотел.
— Так, Саня, мы работали без выходных: дня по два-три отгулов бы не мешало.
— Что, все хотите в отгул? — Александр посмотрел на каждого.
Никто не отказался от отдыха, Агеев лишь посетовал:
— Жаль ружья нет, я бы здесь побродил, рябчиков погонял.
— Тогда, кто с выходом из лагеря, пишите заявление, — распорядился Гадельшин. — Я подпишу «не возражаю», чего не ожидаю от Мальцева, поэтому дело ваше — встречаться с ним или нет. Мы с братом побудем здесь. – Решив, что разговор окончен, он поднялся со своего места, но его остановил Сафин:
— Всё – таки, Саня, почему « к сожалению»? « Вот камчатский татарин! — беззлобно подумал Александр, — Придётся объяснять…»
— После запуска ГОКа – горно — обогатительного комбината в посёлке Солнечный, теперь – Горный, расценки на поверхностные горные работы резко упали. Они были рассчитаны на месячный заработок, при условии выполнения нормы выработки и возможном перевыполнении, в сто пятьдесят – двести рублей.
В случаях превышения суммы в двести рублей бухгалтерия, настроенная начальством и финансовым инспектором, обязана подать об этом сигнал о вероятности приписки.
Два – три таких случая, и геолог – жди комиссию. Если признают приписку – одну треть зарплаты долой, на себе испытал. А приписки найти можно сплошь и рядом.
Например, вскрывает горняк канавой или траншеей коренную скальную однородную породу с ясной трещиноватостью, можно описывать и опробовать, а геолог просит на концах десятиметровой выработки пробить как можно глубже. Большинство делают это спокойно, а некоторые «очень грамотные» начинают даже спорить. Этим грамотным приходиться пояснять: « для определения вертикальной зональности» ,
«для определения степени эрозии», скрывая основное – чтобы всю выработку вписать в наряд равной по глубине концевым участкам, и чтобы этот умный работяга получил не милостыню Христа ради, а заработок, на который выкладывался не на одной этой канаве. Так вот, заработки ваши превысили бухгалтерский предел, и часть выполненной работы мне пришлось оставить на сентябрь… Комиссии мне не нужны… Могут прикопаться и к траншеям, пройденным « на завал». К ним могут приладить другие расценки. Остаётся лишь пожелать, чтобы в комиссии был хоть один бывалый геолог. Такие товарищи стараются не замечать производственные хитрости, не вредящие геологии. Однако, надо думать, комиссии не будет, а коли будет – спрос с меня. А моё « к сожалению» относится не к вашей работе, а именно к вероятности этих конторских проверок… Как, Сергей, ответил я на твой вопрос?
— Да уж, — развёл руками Сафин, — куда больше? Был бы умнее — можно бы и не спрашивать.
— Всё нормально, — успокоил его Гадельшин. — Просто мне надо быть сдержанней в разговоре.
На другой день, найдя в бригаде не использованные ни разу за лето удочки без удилищ, Александр с Геннадием ушли на ручей Хрустальный. Попытку накопать перед походом червей возле лагеря остановил Виктор:
— Насадку найдёте в речке. В песке возле берега водятся червячки, похожие на гусениц жуков — усачей, только помельче. На них хорошо берётся хариус, ленок.
Этот совет им очень помог. Рыбакам не терпелось скорей попасть на речку, и они с удовольствием бросили лопату. До речки дошли быстро. Александр срубил ножом пару стволиков талины, изготовил удилища. Подвязали лески. Переворачивая гнилушки, оставленные на отлогом берегу половодьем, нашли некрупных дождевых червей: не хотелось мочить руки в холодной воде в поисках песчаных, которых советовал Виктор.
Речка у выхода к ней тропы протекала в осеннем русле шириной не более десяти метров. Появляясь справа из-за поворота с быстрым течением, она левее метров в тридцати от тропы замедляла скорость у небольшого улова или омутка. Геннадий сразу же пошёл к этому, более спокойному месту, Александр решил попробовать на проводку, то есть, забросив леску на течение, пройти с удочкой по берегу сколько можно. Рыбалка началась. Кому больше повезёт? Старшему, то есть геологу, или младшему — лётчику? Первый, насадив на крючок целого червячка, установил поплавок около метра над грузильцем и сделал первый заброс на середину потока. Поплавок понесло течение к улову, на поверхности которого уже красовался такой же указатель поклёвки Геннадия, но ближе к берегу. Александр, избегая обгона, потянул леску и почувствовал резкий рывок, а затем и дёрганья. На крючке явно рыба, и вот она уже трепещет в воздухе, летя на берег. Красавец ленок! Братишка хотел, перекинув леску, положить удилище и подойти посмотреть первую добычу, но сам вытащил такую же. Полюбовались блестящей радужной чешуёй, прикинули веса и размеры:
— Где-то тридцать четыре сантиметра, — объявил Александр, измерив рыбу гранью геологического компаса. — Не меньше полукилограмма.
— А мне показалось, что я пудовую рыбу тяну, думал леска не выдержит.
— Жилка 02 позволит и килограммового из воды по воздуху на берег выбрасывать, — успокоил брат, — но крючки у нас шестого номера, могут не выдержать рывков, так что надёжнее выводить даже таких по воде.
Таким же образом выудили ещё трёх ленков. Нанизывали их на кукан, изготовленный из шнурка, вынутого из подола энцефалитки геолога.
— Хотел ведь взять котелок, соль, перец…Какую уху могли бы прямо здесь сготовить! – воскликнул Александр, – Однако побоялся отпугнуть удачу.
— Ничего! – отозвался Геннадий,– Уху приятней будет поесть вместе с твоей бригадой. А то вдруг больше не поймаем. Да и черви почти кончились.
— Насчёт ухи ты конечно прав, а червям я попробую сейчас найти замену. –И Александр, отложив удочку, стал разгребать пальцами песок и гальку на отмели у берега. Не потратил он и минуты — во взмученной воде показались гусеницы древесного жука — усача. Ну, конечно же не они, но очень похожие. Не кремово- белые, а светло – серые, полупрозрачные. Один всплыл над дном вполводы и уплыл, другого поймал в ладонь. Нацепив гусеницу на крючок через головку, забросил леску на течение, прошёл до улова, поклёвка, подсечка, ленок. И так многократно. Геннадий продолжал удить на дождевых червей, забрасывал леску в начало улова, провожал взглядом поплавок до конца его и делал новый заброс или вытаскивал ленка. Когда он перешёл на песчаных червей, наступал вечер, и пора пришла сматывать удочки. Александру удалось выудить тринадцать ленков, а Геннадию шесть.
— Ну, слава Богу! — доставая кукан из воды проговорил отведший душу геолог, —
За сезон единственная рыбалка. Но хватит и на уху, и тебе в Завитую Веру угостить… Из госпиталя-то писал ей?
— Писал. А перед отъездом написал, что к тебе в Комсомольск попробую заглянуть… А рыбу как я повезу? Она протухнет. Я хочу дня три у тебя пожить, таёжным воздухом подышать: больничный запах надоел.
— Так, я рад, что у тебя есть возможность побыть здесь. А рыбу посолим и подвялим.
В лагерь вернулись до заката солнца. Сафин с Муратовым ушли в Горный, Критинин и Агеев готовились ужинать. На предложение Александра быстренько сделать уху горняки единодушно отказались. Виктор показал на кастрюли:
— Вон, сварены и суп, и каша. А этих красавцев пусть Геннадий везёт домой.
— Куда мне столько?– возразил Геннадий, — штук пять – шесть хватит.
— Ничего не много, — вмешался Василий. — Придут друзья отмечать твоё спасение — ещё и не хватит под водочку.
Поужинали и вчетвером быстро почистили рыбу, следуя советам Виктора. Между делом он рассказал, что его охотничья изба стоит на рыбной речке, и каждую осень он ловил ленка в ней, вялил на зиму для себя и для собак. Его опыт пригодился. К отъезду Геннадия рыба была достаточно подвялена и опробована с похвальбой. Из своего таёжного опыта Агеев извлёк ещё совет:
— Брусника поспела, Геннадий. Не мешало бы тебе запастись. Она очень полезна.
— Да, я здесь уже её попробовал… А собирать её мне не приходилось… Наверно, долго её выбирать…
— Поможем! — заверил Виктор,– На днях я присмотрел за хребтиком несколько хороших куртинок.
Действительно, на другой день на этих небольших брусничниках часа за два вчетвером собрали полведра спелой ягоды.
Когда вернулись с отгула отдыхавшие вне лагеря, бригадир дал задание засыпать все выработки.
— Моя ещё не добита, — предупредил Сафин.
— И твою, и Николая выработки мы со штурманом добили, пробы отобрали. Увидите — не обманываю. Да, там работы- то было по полчаса на каждую. Просьба засыпать как положено, аккуратно, чтобы ни люди, ни живность не калечились. Провожу брата. Вернусь, наверно, завтра.
Геннадий попрощался, подавая руку каждому:
— Спасибо вам за гостеприимство. Завидую брату – хорошие люди в его отряде! До свиданья! Всего вам доброго!
— Поправляйся! Удачных полётов! — отвечали ему.
В тесную контору партии пришли в послеобеденное время. В коридоре людно и очень заметно завершение сезонных работ. Мальцев увидел Гадельшина, но не обратил внимания, хоть, наверное, слышал его приветствие при входе: «здравие желаю». Начальник партии разговаривал то с одним, то с другим. Александр решил не торопить события, стал разглядывать информацию о завершении полевых работ и приказы по партии. На один из приказов напрашивался вопрос: « за что?» А приказ гласил: Техник – геолог Г.Х. Гадельшин — Удержать 50% премиальных» . Он зашёл в контору сообщить, что послезавтра сворачивает лагерь и, что необходимо отлучиться в Комсомольск, но передумал.
— Вячеслав Михайлович! — окликнул Александр начальника, уловив момент, когда, наговорившись с людьми, он готов был скрыться в бухгалтерии, но на громкий приветливый голос обернулся. — А за что ты с меня пятьдесят процентов снимаешь?
— За пожар, — не задумываясь, шагнув поближе, коротко ответил начальник.
— За пожар? За то что я его не поджигал? За то что с невиновной бригадой десять дней тушил и не пустил его до посёлка? – Гадельшин выговаривал это весело и даже радостно. Он не стал добавлять: «За то что избавил вас троих от штрафов?» Его нечаянная радость была от мысли: « Вот, за дверью стоит мой брат.
Мы с ним сегодня по городу ещё погуляем, а ты, начальник, как был г – м, таким и остался».
Реакция Мальцева на риторические вопросы подчинённого была странной. Казалось он совершенно не слышал их, а охотно подтвердил, словно подслушав концовку мысли, мелькнувшей в голове Александра, подтвердил словами:
— Что тебе премия? Золото и в навозе блестит!
— Вот, за это спасибо! — воскликнул Гадельшин. Помня рассказ Павла, он понимал, что последняя фраза — это лишь отражение упрёка начальника экспедиции, но прозвучало оно подобно извинению и чуть ли не признанию в поражении.
Александр всё ещё находился в эйфории от встречи с братом. « Всё прекрасно!» — хотелось кричать ему. Он не стал обращаться к начальнику экспедиции по поводу неправомерного удержания части зарплаты; не вдавался и в суммы выплат: возможно, утверждая приказы начальников партий, Анатолий Яковлевич заметил фамилию «золотого» парня, разобрался без всякой жалобы и вычеркнул самодурский приказ.
Геннадий отсоветовал Александра провожать его до Комсомольска:
— У меня направление в здешний госпиталь, пора показаться, выпивать нельзя. В Хабаровск попытаюсь добраться самолётом, дальше — поездом. А тебя горняки ждут, не стоит из-за меня отвлекаться.
— Ваши, завитинские, разве не присаживаются в Комсомольске? – поинтересовался брат.
— Редко: это — наша околица. У нас рейсы подальше.
На выезде из посёлка удалось остановить попутный грузовик. Коротко попрощались. Каждый вернулся к своим заботам.
Работа закончена. Горняки, нагруженные лагерным скарбом, покинули стоянку. На перевале Гадельшин задержался, снял рюкзак, оглядел дальние хребты, свою долинку. Прошло всего около двух месяцев, и краски уходящего лета закрыли тоскливую картину пожара.
— Соболёк ! — тихонько позвал Александр. — Я уверен – ты жив. Спасибо тебе! Ты помог мне узнать хороших людей: открытого и честного Свиридова, готового бескорыстно помочь Сурмина, справедливого Павла, истинно добросовестных рабочих – Критинина, Муратова, Сафина, Агеева, ставших в моей душе моими друзьями.

Гаптула Хабибулин 19.09.2021г

……………………. Евгений Попов ЭТО КРУТО………………………………….

Евгений ПОПОВ
Альманах Миражистов Это круто

Объединяя и защищая
Евгений Попов – о поездке на книжный фестиваль «Белогорье»
Литература / Литература / Командировки резидентов АСПИ
Попов Евгений Источник: https://lgz.ru/article/-44-6858-02-11-2022/obedinyaya-i-zashchishchaya/ Статья перепечатывается с благословения автора.

Писатели должны знать свою страну, а страна – своих писателей
Кажется, до начальства постепенно доходит, что Россия была, есть и всегда будет литературоцентричной страной, что русская литература – сакральное понятие, одна из главных наших ценностей, и пренебрегать ею, делать вид, что «всё и так хорошо», не только глупо, но и преступно. Цензура, слава богу, запрещена Конституцией РФ, но это не значит, что литературой не нужно заниматься. Не диктовать, разумеется, что и как писать, но помогать ей юридически и экономически. Принять наконец законы и постановления, дающие возможность не процветать, но хотя бы выживать нормальным, не «монетизированным» писателям, а не трындеть об этом с разных трибун годами и десятилетиями. Обратить внимание на подлинную литературную элиту страны – классиков или почти классиков, которые живут практически в каждом крупном, а то и уездном городе страны, однако не умеют расталкивать других локтями, дабы снискать награды, премии и сопутствующую тому «всенародную» известность. Вот некоторые из них «от Москвы до самых до окраин», извините, всех не имею возможности упомянуть. Члены Русского ПЕН-центра: во Владивостоке Александр Белых, в Иркутске Андрей Сизых, в Красноярске Эдуард Русаков, Эльдар Ахадов, Александр Силаев и Николай Ерёмин, в Абакане Наталья Ахпашева, в Ангарске Игорь Корниенко, в Уфе Айдар Хусаинов, в Новосибирске Владимир Берязев и Геннадий Прашкевич, в Перми Юрий Беликов, в Екатеринбурге Роман Сенчин, в Ижевске Вячеслав Ар-Серги, в Иваново Ян Бруштейн, во Владимире Анатолий Гаврилов, в Каргополе Александр Киров, в Белгороде Станислав Минаков, в Крыму Владимир Алейников и Иван Жданов, в Поленове Юрий Кублановский. Ведь народу, да-да – так называемому простому народу, нужны их рассказы, романы и стихи – увлекательные, но непременно связанные с божественным, небесным, потусторонним, со всем тем, что стоит выше обыденных вещей, понятий, явлений, которыми полны интернет, телеящик и сохранившиеся бумажные средства массмедиа. Писатель в России – персона традиционно и странно уважаемая. Не менее уважаемая, чем в Германии, например, Herr professor или в США легендарные джазмены этой страны.
Обо всём этом я думал, когда ехал по командировке Ассоциации союзов писателей и издателей в Белгородскую область на региональный книжный фестиваль «Белогорье». Благодаря стараниям культурных людей юга России он проводился в этом году с 6 по 8 октября уже в ШЕСТОЙ раз, несмотря на то что на упомянутом юге в наши дни не всё, мягко говоря, хорошо и спокойно. Смотрите, какая роскошная, ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ была программа: мастер-классы по созданию рисованных историй, по моделированию книг, изготовлению закладок и открыток, книжно-иллюстративные выставки, чтение пьес актёрами, презентации новых изданий, интеллектуальные игры и поэтический слэм для молодёжи, и даже этноурок «Свадебный обряд Белгородчины». Ещё – церемония награждения победителей областных конкурсов «Лучшая книга Белгородчины», «Читательская экспертиза», нон-стоп-кинопоказ фильмов разных лет об эпохе Петра I, вокально-поэтический моноспектакль, посвящённый 130-летию со дня рождения Марины Цветаевой…
И, конечно же, творческие встречи с белгородскими и приезжими писателями. Вне зависимости от того, к какому творческому союзу каждый из них принадлежит. Хватит! Кончилось время, когда нас, литераторов, сталкивали лбами. Только теперь становится ясно, всё это НАШЕ – Шолохов, Замятин, Пильняк, Бабель, Булгаков, Платонов, Фадеев, Гроссман – русские писатели. У трёх Больших Василиев русской прозы второй половины ХХ века («Стиляга» Аксёнов, «кавказец с гор» Искандер – в крещении Василий, «сибирский мужик» Шукшин) общее то, что Россия для них не «эта», а «моя» страна. Равно как и для Астафьева, Белова, Битова, Ахмадулиной, Мориц. Равно как и для многих других более молодых литераторов, плывущих на нынешнем «пароходе современности» в вечность. Мы вместе. Включая великих русских писателей эмиграции – Бунина, Зайцева, Гайто Газданова, своими книгами вновь обретших, увы, только после смерти, утерянную родину.
Обо всём этом, о живых и ушедших из жизни писателях, которых я знаю или знал, о славных делах Русского ПЕН-центра, который я долгие годы возглавлял, шла речь на моих встречах с многочисленными любителями литературы. Они были проведены с любезной помощью Христины Карловой из АСПИ и Ольги Овчинниковой из Белгородской научной библиотеки. Свидетельствую: залы были полны, слушателей живо интересовало всё ЛИТЕРАТУРНОЕ. Даже студенты местного политехникума в донельзя современном городе с названием Строитель, когда я выступал перед ними в прекрасно оборудованной, согласно веяниям сегодняшнего дня, городской библиотеке, живо восприняли мою крутую мысль, что без литературы нынче никуда. Она и в служебной карьере может помочь, и в бизнесе, и внимание девушек привлечь. Будущие автомеханики, строители, горные рабочие, кажется, поняли меня.
Так что люди Белгородчины живут и не собираются пропадать. Они надеются. Мы все надеемся. Ведь это наша страна, и другой у нас в запасе не имеется. АСПИ вместе с Русским ПЕН-центром делает благородное дело, борясь за разнообразие мнений и свободу слова, объединяя литераторов, защищая и пропагандируя их. Писатели должны знать свою страну, а страна – своих писателей.
Теги: Объединяя и защищая , Евгений Попов

……………………. Нина Шарыгина ЭТО КРУТО………………………………….

Нина ШАРЫГИНА
Альманах Миражистов Это круто

муж мой

Вы скажите пожалуйста, что такое любовь? Либо топчет по малости, либо бъёт тебя в кровь?…
Как назвать – это счастье или горе, как знать? Либо горько смеяться, либо ковшиком брать?…
Мама есть мама, и моя тоже не исключение. Хотела мне жизнь помочь сделать в шоколаде. Попросила чтоб я пришла в гости, а мне и не до ума, зачем. Вот и пришла со своим будущим мужем. А мама пригласила мужика, чтоб меня сосватать. Маленький, рыженький, как воробышек взъерошенный весь.
А мой-то! Высокий, голубоглазый, красивенный. С гитарой. Он с ней нигде не расставался. Ну, тот мужик посидел, посмотрел, да и ушёл потихоньку. Я и не заметила, когда.
Сестра до сих пор говорит – дура! Жила бы и в масле каталась.
Так выбрала… голубые глаза и гитару.

За глаза голубые да за гитару,
Да за руки шальные на ней
Выбирала и выбрала себе пару
И любил он меня всех сильней.
И губами ласкал и руками,
Песни пел для меня для одной,
И ходил он по самому краю –
Обязательно только со мной.
А я избранного гнала его
И страшилась – а вдруг уйдёт?!
Где тогда я найду ещё такого,
Кто ещё меня так поймёт?..
Не храним, что имеем сегодня,
О потерянном – завтра плачем,
Если б старость могла… как сложно
– Всё бы было совсем иначе.
———–

Я со своим прожила 25 лет, как один день. И не заметила. А когда “ушёл”, сердце закаменело. Холодно стало. И до сих пор всё меряю по своему мужу… вот так сказал, так сделал…

Будь ангелом над нашей головой,
Оберегай, как раньше это делал.
Я верю и теперь, что ты со мной
И потому всегда я буду смелой.

Ты знаешь – иногда порю горячку…
К себе привлечь пытаюсь птицу счастья,
Но не умею поступать иначе
И превышаю свою силу власти.

А наш котёнок не такой уже пушистый
И командирский голос пробует порой.
А удивить, как ты, не может свистом…
И поздно так приходит он домой.

Будь ангелом над нашей головой,
Оберегай в пути нас или дома,
И мысленно ведь мы всегда с тобой
А ты, хоть иногда, скажи нам слово.
—————–
Ведь было, приходил с работы в полвторого ночи – смена до часу, и приносил цветы. Зимой! Заберётся под одеяло – Ой, мамочка, какая ты тёпленькая! Дай погреюсь. Задубел совсем. –
Или книгу принесёт, которую я давно искала. А я и рада.
А как-то, много времени выпиливал детали для настольной лампы. Лобзиком. А пылища! Сколько ругалась. Боже мой…
Потом не один день сидел на улице и наждаком шлифовал эти детали. Парень не русский просил продать ему эти детали, прямо так, не в сборе ещё. Машину предлагал.
– Нет, знаешь, мил человек, я жене подарок делаю.
И парень отошёл. Святое дело – жене подарок.
Она и теперь, эта лампа, стоит у меня. Правда, надо уже латать. С этими переездами маленько поломали. А я не умею выпиливать. Сынам пока некогда.
Иногда пил, а выпьет, надо идти куда-то…
Это приключения. Я смогла. Привязала за хвост. Давай, говорю, дома пей, и я с тобой. Вот нальёт мне грамм 30, а сам – остальное. И сидим по всей ночи разговариваем. Зато душа спокойна.
А поначалу выливала, выбрасывала бутылки. Чего только не было.
А как радовался каждому ребёнку! И гладит живот, и разговаривает с ребёнком. И ведь детки-то слышали его! Откликались.
Если бы сейчас был… Какая техника! И сыночки были бы рядом.
Я слишком реальная для них.
А папа любую фантазию принимал и в любом виде.
Или идём в магазин – туфли ему надо. И, пока ходим, накупим вещей детям и мне. Да ладно, мамочка, я ещё в этих похожу. Или трико, латаное-перелатанное…
– Да ладно, мамочка, ещё года три поношу, потом в комиссионку сдам. – И всё это с шуткой и улыбкой, и не знаешь порой, серьёзно это или нет.

Это было под солнцем тропическим
на скалистом и диком бугре
Жил туземец в бамбуковой хижине
с бородавкой на левой ноздре

припев:

тир дарьям, тир дарьям, аки ау
Ури, ури сальвау ау
Чики брики сальватики дратики
Чики брики сальва ха ха ха

Каждый вечер и без опоздания,
повязав чёрный галстук бедра
К страусихе спешил на свидание
Так как впрочем там не было дам

припев:

Это было под солнцем тропическим
На скалистом и диком бугре
Родился страусёнок комический
С бородавкой на левой ноздре.

припев:
и страшился уже этой малости
и боясь, что задушит закон
И боясь алиментов при старости
Задавился на галстуке он.

припев:

Это под гитару, под стопочку, при друзьях, и с великим удовольствием…
Как-то пришёл домой утром. Ну, у друзей ночевал. А я волновалась, телефонов ещё не было. Звонит утром в дверь…
Я спрашиваю – кто?
– Открывай. Муж пришёл.
Я говорю: – Наши все дома.
Он отошёл от двери и с разбега высадил низ у двери.
Зашёл. Эта дверь стояла так, наверно полгода. Детям хорошо. Друзья приходят, доску отодвинули – Валька, ты дома? Или Таня, Вова… Начинаю ругаться с мужем, не замкнуть двери…
А зачем? Кого у нас воровать? Детей?
Так и жили, пока у него настрой появился на ремонт.
Мне легко было с ним. И ругаться-то толком не приходилось.
Начинаю наскакивать, он газету или журнал в руки – и в туалет… и сидит там, пока я не утихну.
Чаще ругались в постели, ночью, чтоб дети не знали, не слышали. А ему надоест препираться, обнимет и целует. Отбиваюсь, отбиваюсь, – и в конце концов сдаюсь на милость победителя.
А уж целовал! ни один мужик больше так не умеет. За это можно всё отдать.
И что бы ни придумала, что бы ни сказала, всё хорошо, и старается выполнить.

Как взмах крыла, как вздох ребёнка –
И четверть века за спиной,
И проявление на плёнке,
Где рядом мы ещё с тобой.

Застыла вечная улыбка
И шутки помнятся твои.
Подписана тобой открытка,
В шкатулке письма все храним.

Жизнь продолжается, поверь мне,
Но шлейфом прошлое за мной…
И всё это цепочки звенья –
Мы в ней – всегда – рядом с тобой…
—————-
А тайгу любил! Каждый выходной с весны и до осени там. Черемша, ягоды, грибы, орехи. Это не считая работы на заводе и дома, а ещё и сад. Вот так и крутились, вдвоём, как лошади. Правда, редко приходилось вместе отдыхать. Только работа вместе.
Когда малой родился, он все деньги собрал и купил машину. Москвич. Я и не знала, что он это задумал. А потом долго меня уговаривал выйти и – посмотреть хотя бы -на авто…
Потом спуститься с пятого этажа и разглядеть получше, попробовать прокатиться. Такой светло-салатовй цвет! Красивый. Первый! А я всё хмурилась – на что жить-то будем? Ни копейки в доме… А он – Ай, мамочка, получка скоро. Зато по грибы-ягоды будем ездить.
А этот владелец даже страховку нам оплатил.
Потом, спустя время, малому сиденье купили, и я уже с ребёнком ездила. Одна. Я же инструктор! Для меня машина, как воздух.
Ну вот, а теперь уже и сыновья на машинах.

Эх, если бы папа был…
Он заводной был. Да и я-то, как юла, на месте дырку крутила. Это сейчас уже присела с возрастом, да и пружинки уже нет, какой был мой хороший.
Мне хорошо было с ним. Всё шуточки-прибауточки, и улыбка…
Всё что-то мастерили, чем-то были заняты.
Было – денег нет, до получки ещё неделя, а жить надо. Дети.
Вот и сажусь за вязанье. Ажуром пару кофточек за один день. Сам идёт на рынок и продаёт за 15 – 20 рублей. В то время хорошие деньги. Если аванс был 50 – 60 рублей.
Так вот и крутились. Сестре свадебное платье связала на работе. На кране работала тогда мостовом. На выливке горячего металла! Но, наверху никто не видел, чем мы заняты. Малейший перекур – и я за спицы…
Это потом уже раскрутились, а поначалу обживались трудно. Сначала даже постельного белья на смену не было. Стираю, высохнет – и снова застилаю. Хорошо, что на заводе давали молоко. Вот, день-два-три, – и в баночку, домой несёшь. А на работе – газвода с солью и булочка. Молодые были!

Я любила дороги, по которым ходил,
Я любила тревоги, которыми жил,
Я любила слова, что ты мне говорил
И ту ласку любила, из меня что ты пил.

Где мне взять то дыханье, которым дышал?
Где мне взять то сознанье, что ты не пропал?
Что придёшь, постучишь, улыбнёшься в ответ,
У дверей будешь ждать ты хоть тысячу лет?..

Из-под ног вся земля! В невесомости я.
Я была лишь твоя. А теперь я ничья!..

И стихи писала. Тоже на работе чаще. Сначала даже муж не знал.
Увидел уже, когда младший родился – и заревновал. А я и счастливая! Значит, любит. И цвела и пахла.
40 лет бабе. Родить надумала. Но женщины все со своими тараканами…

Жива я только снами лишь теперь,
Когда приходишь ночью к моей двери,
Тихонько стукнешь в запертую дверь
А я лечу к ней, веря и не веря.

И так мечтаю с радостью обнять!
До дрожи в каждой жилочке желанье
И даже Бог не смог, чтобы отнять,
Оставил бы навек в моём сознанье.

Реальность против нас с тобой, поверь,
Желанья даже пусть фонтаном хлещут…
Но стукни, иногда хотя бы, в дверь –
И мне от мыслей этих станет легче.

Категории

А мыслить категориями сложно,
Пока что мыслю бабьими стихами.
Пока что улыбаюсь и, возможно,
Останусь навсегда уже такая…

Пока что не раздавлена судьбою
И смею я хотеть ещё чего-то.
Хотелось бы ещё мне встреч с тобою…
Возможно это… только лишь на фото.

Я сдержанная вся и я сухая,
А в сердце всё кипит ужасно в красках!
А я внутри ещё птичкой порхаю
И постоянно душа моя в плясках.

а что потом…

Я не просила ни о чём,
Вы сами вызвали меня –
Губами, радостью, плечом
Добились страстного огня.
Я воплотилась, я жива,
В срок свой на свет я родилась,
Услышала любви слова,
Росла, моя жизнь удалась.
И детки радуют меня,
Уже и внуков полный дом,
И жизнь у каждого своя,
А что же после нас, потом?..
А повторится ли опять
Лицо иль пальчики руки,
Мой дед, отец или же мать,
Или, законам вопреки,
Родится – вовсе не похож
Ни на кого из вас, родных?..
Да Бог с ним! Будет в семью вхож,
Таких же ласковых, простых,
Сквозь поколения пройдёт
С глазами бабушки внучок,
Вновь семя наше прорастёт
Вольётся в речку родничок.

Наше древо…

Ну вот,
Наше древо: и папа и мама,
Вот ветки четыре и влево и вправо…
Вот веточка брата – две ветки пустила.
Сестричка на свете – две ветки без силы.
Вторая сестра, может быть, и старалась,
Но ветка её сухой оказалась.
И я – будто песня в четыре куплета…
Четыре!
Мои!
На все стороны света.
Сестричка лелеет росточек от сына
И брат уже дедушка – ветка от сына.
А я уже прочно стою на земле –
Куст веточек дальше пошёл, веселей
И песни поются и говор у них,
Глаза и фигуры… Красивых. Моих!
Уже и от внучки две веточки есть.
И в них моя гордость, в них моя спесь.
Пусть древо ветвится, листочки растут…
Мои мама с папой присутствуют тут

всё как всегда

Я долго ждала, я долго терпела,
Мечтала о счастье – простом, человечьем.
Я долго ждала.
Ждала, как умела, –
Чтоб ласку обрушить мужчине на плечи.

И всё получилось, и ласка кипела.
Мужчина был в страсти влюблённым и нежным.
И я…
Получила всё так, как хотела,
И счастье восторженное успешно.

Но всё – как всегда…
И кончается быстро:
По Божьей указке живём на земле.
По Божьему слову цари и министры,
По воле Господней мы короли.

Не вышло – в царицы и королевы…
От Бога я мама и бабушка здесь.
Жила, как могла, может быть, неумело.
С врагов я улыбкой сбивала всю спесь.

И снова одна.
Дети все разбежались.
У каждого есть и дом, и семья.
Но я нахожу ещё в жизни радость:
Теперь уже жизнь это только моя.

не вдруг…

Сначала знаешь только ты,
Потом об этом шепчешь мужу
И он несёт тебе цветы,
Всю радость выплеснув наружу.
Как кошка, стала грациозна,
Ты осторожно выступаешь,
Муж охраняет тебя грозно,
А ты улыбку ему даришь.
Потом, когда подходит срок,
И, всей не зная боли дикой
(Родится дочка иль сынок),
Мечтаешь, к а к разбудит криком.
И вот уж на руках качаешь,
То лобик трогаешь губами
И боль рожденья уже знаешь,
Земное чудо уже с вами.
Не вдруг промчатся эти годы –
Пелёнки, зубки и уроки…
И вот опять под эти своды
Родится внук! Из боли, муки…

ты с Богом

Как замечательно, что столько ты прожил,
Как замечательно, что ты остался с нами,
Что разговаривал, корил нас и любил
И с нами шёл по жизненному краю.

Как замечательно, что рядом с нами был,
Так восхитительно смеялся, обижался.
Ты нашими слезами горечь смыл
И нежным, молодым с нами остался.

Бывает, собираемся все вместе
И бесконечно вспоминаем о тебе.
Ты здесь!
Ты с нами!
Просто своей песней…
Родной!
И с нами. В нашей ты судьбе.

Всё наше с нами…
И спасибо, что любил.
Что говорим твоими мы словами.
Никто тебя в семье не позабыл.
Ты с Богом.
Но ведь Бог-то тоже с нами.

я не знаю

Я не знаю твой голос,
Я не знаю твой возраст
И цвет глаз, и ладошек твоих тепло.
И какой длины волос,
Я не знаю твой образ…
Просто знаю,
Ты веришь?
Нам с тобой повезло!

Мы встречались с тобою,
Может быть под луною,
Может быть под дождём или солнечным днём…
Пробежала удача
Узенькою тропою,
Улыбнулись мы счастью – и забыли о нём.

Вспомни, если скучаешь,
Даже, если не знаешь
Суждено ли нам встретиться в жизни ещё.
Вспомни, если мечтаешь
И мечту принимаешь,
И мы встретимся,
Слышишь?
Будет всё хорошо.

Гипертония

Дверь открыта, и петли смазаны,
Собаки накормлены.
Гипертония.
Телефон в руке, мы со “Скорой” связаны
Только быстрей, дорогие!..

Мысли устали. Глаза закрыты.
Кошка шапкой на голове.
Все мои чувства напрочь убиты
Но… вдруг комар сел на ковре

И ко мне тихонько, сволочь, шагает,
Поживиться кровушкой хочет моей!
Он безмозглый, меня он совсем не знает –
Ведь во мне коктейль этих самых кровей.

Ну, махнула рукой, бедолагу прибила!
Не хотела, поверьте.
Шагал тяжело.
Может старый был, может чей-то милый,
Но ему в этот раз просто не повезло.

А вообще, говорят – комары живут долго,
Потому и лохматые вот, и с зубами.
Вот и “Скорая”…
Ну, надеюсь, что не до Морга.
Я согласна.
Конечно.
Посидим ещё с вами…

Новый год

Стихию и на кривой кобыле не объедешь…
Ещё чуть-чуть забрезжил свет,
Ещё и тени даже нет,
Потянет тихий ветерок
На юго-запад, на восток
И солнца луч сквозь эту тьму!
Я в кулачок его возьму
Прижму к себе,
Согреюсь чуть
И прогоню ночную грусть.
Как хорошо.
Бальзам на душу.
И хочется так утро слушать.
И улыбаться, и шалить,
С любым прохожим говорить.
И тишина.
Лишь краски солнца.
Ладошки ласкового ветра
По щёчкам, по плечам
В оконце…
Как хорошо.
Пей мир до донца!
И всё твоё –
Снег и земля, дома и люди
И Новогодье!
как на блюде
Спешит,
царапается в двери
Смешным котёнком…
А вот, поверю!
В деда Мороза и подарки,
Что лето снова будет жарким
Живите люди
Счастья вам!
Всем по делам и по деньгам

ты подарил

Ты мне меня подарил…
Даже не знала, что я такая!
Любимая, нежная и святая…
Женщину ты из меня кроил.

Как поздно приходит всё и уходит:
И горе и радость уже за горой,
Но обжигает ещё порой
И где-то желанье бродит.

Всё, что хотел, ты уже сотворил:
Я – Королева!
Я это знаю,
Но теперь, без тебя, я не понимаю…
Надо чтоб снова ты всё говорил.

Ты расскажи, я пойму, я услышу.
Лучиком солнца в окно посвети,
Ветром весенним ко мне прилети –
Я посижу с тобой тихой мышью.

Всё у меня в этом мире есть.
Простая, красивая и… твоя.
Навсегда одинокая и седая,
Я – слово оттуда, где наша песнь.

что хотела

Всё, что хотела, я уже прошла.
Осталось на вершину лишь подняться,
Но тут, немного я не добрала,
Не получилось там покрасоваться.

Всегда считала, что ещё есть время,
А вот теперь его уже и нет…
И не добрала до своих я премий…
И всё же – как хорош весь белый свет!

В любви горячей вечно я купалась,
Детей красивых умных нарожала.
И правнуков уже теперь дождалась,
А сколько за свой век я возражала!

Бывало молча, а бывало в крик,
Но так хотелось в чём-то утвердиться…
И радость в этот самый лучший миг!
Своей победой сразу насладиться…

я не хочу

Я не хочу тебя терять,
Я не хочу тебя отдать,
Я на секунду лишь ослабила объятья.
Мне надо было закричать
И, может, только лишь начать,
Но сына напугать боялась…
Мать я.

А ты из-под руки моей
На Божий лик взглянув смелей,
Ты сложил всё на пух Божьих ладоней.
Я не хотела отпускать,
Ты не хотел семью бросать,
Но… вечность лучше,
ничего нет благородней.

Который год живу одна,
Который год одной весна,
А зимы?
Кто их даже подсчитает?..
Я в жизнь свою так влюблена!
Была надеждами полна,
А вот теперь мечтанья даже не прельщают.

не слушай…

Не слушай никого, что обо мне расскажут,
И ты не знаешь тоже ведь меня…
Пусть холодом соседи двери мажут,
А я сама из жаркого огня.

Они из зависти, а может, любопытства
И просто хочется в чужую жизнь залезть.
В глаза глядят, доходят до бесстыдства,
А я навру! и это моя месть…

Навру с три короба и смехом заливаюсь.
Пусть разжуют! Да с перчиком ещё
Над любопытными я просто издеваюсь
И будет юмор мой когда-нибудь прощён.

Не слушай никого. Я женщина всего лишь.
Горю! Ведь я из жаркого огня.
И ты не раз ещё улыбку мне подаришь,
Не раз захочешь встретить вновь меня.

Обещай

Обещай мне любить до последней минуты,
Ни за что ни про что, лишь за то, что живу.
Обещай мне любить и в любовные путы
Заворачивать, как в дорогую канву.

Обещай мне любить даже в горе – болезни
И дарить меня радостью в чёрные дни,
Чтоб сомненья меня никогда бы не грызли,
Чтобы жалость любви не была бы сродни.

Говори не словами – лишь улыбкой своею,
Глаз игрой завлекай, песней сердца дари.
Обещай мне любить, чтоб была королевой,
Чтоб в любви я могла над землёю парить.

Люсе – для мамы Алёшиной, ещё одной…

Внучке:
Маленькая девочка с детскими глазами
Ты сама не знаешь, что ты нам дала –
Вновь влила ты силы бабушке и маме,
Солнышко включила, всю семью спасла.

Радость в нашем доме, и улыбки светят,
Солнышком ты в доме согреваешь всех.
И спасибо Боженьке за лучи те света,
Пусть малышке нашей сопутствует успех.

Дочке Люсиной:

Где слова найти, поверь – не знаю,
Чтоб выразить мою любовь…
Едва не падая, мы с краю
Не раз оказывались вновь…

Всё обошлось… и есть Анютка…
И, дочка, награди тебя Господь!
Вот передышка в жизни. Есть минутка –
Твоя дочурка – кровь твоя и плоть…

Любви тебе и веры, и надежды,
Небесной силы и улыбок вновь!
И молодою быть тебе, как прежде,
Чтоб радостью кипела твоя кровь!

Девчонки и приходят в этот свет,
Чтоб привести детей своих красивых
И большей радости и не было, и нет –
Мы для детей дорогу ту мостили.

В глазах дочурки счастие живёт!
А для меня в твоих глазах улыбка…
Пусть жизнь нам дарит радость и уют
И ты в ней словно золотая рыбка!

агрессия

В каждом есть ген агрессии…
До поры до времени в каждом дремлет.
Просыпается он, как песня,
Как родиться приходит время.

Мы мечтаем о дальних странах,
С восхищением ждём детей,
Зарабатываем, но всё нам мало…
Счастье рябью из всех мастей.

И приходит конец покою,
И душа изнывает в поиске,
И находит! Находит такое…
Чего нет в комарином писке.

В рёве волн, жгучем солнце нету,
В слезах мамы и крике младенца.
Ген, который искали по свету
Вдруг исторгся из твоего сердца.

И пошла по земле гулять боль,
Множа слёзы людей вокруг.
Забывают люди любовь,
Замыкается жизни круг.

Множат, множат зачем-то боль –
Просто вырвался подлый ген!
А его культивируют здесь
На погибель людскую всем
Та гремучая боли смесь.

Родные души

Почему обвиняют ВСЕХ русских?
Ведь решается всё в кулуарах.
В кабинетах и кельях узких…
Неужели вам крови мало?

Весь народ поголовно виновен!
Почему бабы дети в ответе?
Ведь народ наш к войне не склонен,
А нас ложью, огульно, плетью…

Русофобия разгорелась!
Чем виновны простые люди?
У кого появилась смелость,
Кто нас так оголтело судит?

Вам дворцов мало или хлеба?
Нет постели и негде спать?
Вам с овчинку большое небо?
Что вы ломитесь словно Тать?..

Будьте милостивы и радушны –
На Земле все под Богом любимы
И на ней мы родные души
Кровью геном неразделимы.

Правда

Всё считаете?
Всё вам мало!
Что вы роетесь в наших карманах?
Размечтались… Россия упала…
Не дождётесь!
Россия не мамонт.
Не подрежете орлу крылья,
Лишь медведю простор дадите…
Все мечты ваши – пузырь мыльный.
Вы идите с Богом.
Идите.
И оглядываться не надо –
Вам на паперти не подадут.
Люди знают уже всю правду!
На погост вас правдой сведут.
А Россия пусть процветает!
И сумеет поднять себя.
Даже дети здесь это знают –
Надо жить в мире, всех любя.

кто и когда

Уж сколько лет, помилуй Бог
Зачем вы точите ножи?
Кто и когда нас превозмог,
Посмел бы Родины лишить?

Вы лязгаете языком,
Вины своей не понимая…
Зачем вы рвётесь в чужой дом,
Добро союзников сминая?

Вам запах пороха милей,
Вам кровь детей медовым вкусом?
Положьте же родных скорей
На это место мёртвым грузом!

Уж сколько лет Россия застит
Вам солнышко и земли все…
Все краски жизни чёрной мастью,
А мы купаемся в росе!

Я знаю

Я знаю. Чего хочу!
А ты?
Ты о чём мечтаешь?
Я злюсь, улыбаюсь, молчу,
А ты?
Что ты о жизни знаешь?
Как в радости захлебнуться,
Как в горе бессильно вздрагивать?
От счастья уйти, отвернуться
И тишину на себя натягивать?
Я знаю, чего хочу!
А ты?
Что сейчас ты хочешь?
В делах домашних кручусь…
Ну что ты ещё напророчишь?..

Здоровей будем

Опомнитесь, люди! Ну что мы творим?..
«День добрых дел» приспособили!
Прилюдно о помощи говорим,
Изготавливая «мобили»…

А сколько ещё тех, о ком мы не знаем?
С колясками и костылями…
А мы человечностью Мир обнимаем
И гордость свою умаляем.

Болеют родители как-то не смело,
А детки больными родятся.
Помочь мы пытаемся неумело,
Не лучше ли в «доме» убраться?..

Лечить руководству головушку надо,
Леса на распыл что пустили…
А там, наверху, не любят ту правду:
В карманы здоровье всё слили.

Не проще ли Мир наш почистить конкретно!
Пустоты заполнить лесами…
И воздух улучшится очень заметно
И мы здоровей будем с вами.

По краю

Уставший доктор с грустными глазами
Глядит внимательно на дно моей души,
А я иду, я шествую по краю
И принимаю то, чем каждый дорожит.

Мне подарили на минуту, на день
На растерзанье жизнь отдали мне мою.
Зажгли в груди моей желанья пламень
И я теперь желанье это пью.

Я счастлива, что просыпаюсь утром,
Благодарю Всевышнего я за глубокий сон.
Судьба свернула так внезапно, круто
И светит счастьем изо всех окон.

Спасибо людям, ангелам и Богу
За тот неугасимый свет души!
Молюсь, и на колени у порога
Я опускаюсь, и плачу свои гроши.

В моём отечестве

Мы балансируем над пропастью,
Передвигаясь по канату.
Мы соревнуемся в жестокости,
Хоть ведаем – придёт расплата.

Играем в игры запрещенные,
Не замечая чьей-то боли.
Кутим, пьём вина утончённые
На многочисленных застольях.

Теряем облик человеческий
И тонем в омуте пороков
Да, видно, нет в моём Отечестве
Поводыря, судьи, пророка.

И всё останется

Когда в Сочельник бьют куранты,
Когда на землю снег падёт –
Звездой падучею таланты
Всем людям Боженька даёт.

Поймай её скорей в ладошки,
Прикрой глаза и загадай!
Да придержи её немножко
И лишь потом назад отдай.

И всё останется с тобою,
Как дождик с неба – деньгопад!
И жизнь семейная с любовью,
И каждый встрече с тобой рад.

Не властны ни жара, ни холод
И неустроенность души.
Какое счастье – снова молод!
Люби, работай и греши.

Поделись

Наболевшим с врачом поделись,
А с мужчиной молчи, улыбайся.
Словно в зеркало посмотрись,
Но молчи или восхищайся,

Что костюмчик на нём так сидит,
Что рубашечка белоснежна,
А он сам пусть с тобой говорит.
Добиваясь души твоей нежной.

Пусть стучится в сердце твоё,
Истекает медовым словом.
Пусть подумает – это моё!
А оно ускользнёт под покровом.

И опять он во след бежит,
На колени перед тобой!
И внутри у него всё дрожит,
Вновь испытывается судьбой.

А когда вдруг он замолчит,
Разуверившись в твоём чувстве
Тогда сердце твоё пусть кричит
И его пусть в храм свой запустит.

Тоска

Я б дождалась тебя, если б было откуда:
С дальних стран или с вахты,
От любовниц. Жены…
Я б дождалась тебя, это было бы чудо…
Бесконечно ждала б тебя даже с войны.

Но в Аидовом царстве нет на это надежды
Лишь душа твоя всё же осталась со мной.
Ну, а мне ещё топать и топать до бездны,
И придётся идти мне другой стороной.

Может быть, нам назначена встреча с тобою
Через много веков, через много дней-лет.
Говорю, что довольна собой и судьбою…
Только как же мне плохо, что тебя рядом нет.

Остро

Так остро почуяла ночью –
Мне не с кем поговорить,
А ты ведь сестра, между прочим,
Могла бы и позвонить.

А помнишь, как мама болела?
Полночи могли говорить.
И до всего было дело
Минутку любую дарить.

Дружнее мы были с тобою,
За маму тревога свела.
Встречались мы с тёплой любовью
Всё мама… с утра до утра.

А после, когда уж не стало…
Ты в мыслях бежала домой.
Ох, позвонить. Как там мама?..
И вновь говорила со мной.

А мы постарели с тобою…
Немного. Всего двадцать лет,
Но верю, с особой любовью
Покинем с тобой белый свет.

Мои дети

Мои дети – мои крылья за спиной,
Мои дети – мои звёзды над землёй
Мои дети – моё счастье навсегда
Мои дети – и богатство и года…
Мои дети – продолжение моё
Мои дети – то, что Богом мне дано
Мои дети – посвящаю жизнь вам я
Мои дети – моя радость, моё Я!

Помнится

Стояли на коленях предо мной
И обзывали непотребными словами,
И приходили с непокрытой головой…
Бывало, как всегда, бывает с нами.

Наверно, проклинали иногда,
Но чаще приходили за любовью…
И тратились горячие года
Напрасно, с молодой горячей кровью.

И было всё и, как у всех, бывает.
Хотелось радости и счастья по судьбе…
И каждый человек всё это знает.
Надеюсь, то знакомо и тебе.

Как широки ворота в непотребство…
Тропинку в Рай отыщешь ты не сразу,
Но как душа от боли и протеста
Кричит! Не видит, видимое глазу.

Теперь, когда в снегу уж голова,
Когда порой не слушаются ноги –
Приходят все хорошие слова
И помнится – была как недотрогой.

Балуев.

Балуев, я тебя люблю!
Ты баловень судьбы, Балуев.
Готова жизнь отдать свою
За жизнь красивую такую.

«Благословите женщину» – кино,
«Елизавета» – сериал с тобою
И много фильмов снятых так давно
В них ты, с такой горячею любовью.

Благодарю, что есть у меня «бук»
И я внимательно смотрю все эти фильмы,
И женщин, испытавших столько мук,
С тобою переживших катаклизмы.

пусть в возрасте уже, но ты – артист!
И так к лицу тебе военные костюмы.
И я люблю тебя! Ты мне прости…
И с удовольствием смотрю все фильмы.

Почему

Никогда не сдавайся!
Да и я б не сдалась…
Но уж кончилось всё,
В яму комом земли…
И душа моя враз, вместе с ним вознеслась
И мечты ни к чему меня не привели.

Он мне даже не снится,
Но я знаю что он
Знает всё, что мы делаем в этом мире.
Почему то стоит в голове моей звон.
Не становится мир мой улыбчивей,
Шире.

Я карабкаюсь в жизни с горы на холмы,
Я в обыденности захлёбываюсь
И вновь выживаю.
Почему вышло так? И не вместе мы?..
Почему я одна просто так доживаю?

Всё Господь нам даёт, по желанию всё.
Только Бог знает, что нам нужнее.
По желанию нашему. По доброте
В жизни нашей что нам важнее.

Хотелось

Хотелось так много всю жизнь и всегда.
семья и работа… летели года
По-бабьи страдала, мечтою жила
И пусть фантазёрка, но жизнь мне мила.

Под гитару на кухне «Андалузская ночь»
И в постели твои шаловливые руки.
Больше жизни любила и гнала тебя прочь,
И с тобой никогда у нас не было скуки.

А в постель незаметно тоска улеглась
И ночами под ухо тихонечко стонет
Тридцать лет уж проходит – я вдовой назвалась,
А подушка хранит тепло милых ладоней.

Если б было возможно тебя повторить,
Если б матрицу кто-то изладил,
Чтоб могла бесконечно с тобой говорить
И сказать тебе: ты уже прадед…

Нина Шарыгина город Красноярск

……………………. Виктор Снегирёв ЭТО КРУТО………………………………….
Виктор СНЕГИРЁВ
Альманах Миражистов Это круто

ОТ РОЖДЕНЬЯ И ДО ТРИЗНЫ
Мне б воспеть!

Мне б воспеть всё то,
чем жил и дышал!
Только взялся за необъятное.
Пережил многое, кое-что
не вернуть на попятную.

Хоть и память хранит,
не расскажешь об этом.
Только сердце болит:
Для чего стал поэтом,
если прошлое ранит!?

О хорошем пишу,
о плохом, только думаю.
Я других не сужу,
жизнь прожил полную,
с перепевами не нудную.

Впечатлений не счесть,
а сколько разочарований!?
Жизнь считал я за честь
и делал ошибки, в её познании,
да опаздывал всё с признанием.

Знать, ещё долгий путь,
предстоит мне осилить
и писать, всем рискнуть.
Да не ради славы жилить,
и не ради признания.

Коня того остановить нельзя

Чем дни в стремлении короче,
Тем ярче в памяти моей,
Миг, пролетевший между прочим,
Среди берёз, среди аллей!
Там детство босоногое моё,
Юность, любившая природу
И сердце, гимн тому поёт,
Что тянется ко мне от роду!
И там я молодой, красивый,
Таким бы вечно хотелось быть!
Но в даль несёт мой конь ретивый,
Его, увы, нельзя, остановить!
Чтобы при жизни не гнить
Перекрою реку жизни плотиной,
Чтобы сил, она набралась.
А потом чтоб рутина
Паутиной с напором рвалась.
Ведь не зря только раз
Шанс даётся исправить ошибку.
Ведь не зря точен глаз,
С целью, взятой на мушку.
Пусть вся жизнь, под прицелом,
Необъятна и всё же мала,
Всё в поступке едином и смелом
Так геройски меня позвала.
Быть и жить, не сгибаясь,
И от трудностей слёзы не лить.
Кожа солью от пота моя пропиталась,
Чтобы трупом при жизни не гнить.

Пишу неистово бережно в книгу

Этот мир открывая снова и снова,
Листаю страницы судьбы, бытия.
Ищу приметы, а может, основы
Того, что всё-таки значу я!

И мучаясь этой жаждой познанья,
С упорством курицы, разгребаю навоз,
Добытые чувства и ощущенья,
Сжигаю, как в топке паровоз.

Калории тепла восприемля сии,
В миру, прозябая в полную силу,
Ошибки чужие, ошибки свои,
Лопачу, как ценную жилу.

Отмеряя в дробилку меру руды,
Сквозь сито промываю, сквозь драгу.
Из жил золотых – истин крупицы, труды
Пишу неистово, бережно в книгу!

Первый гром меня веселит

Над землёй тучи, и дождь моросит.
И капли упрямо стучат по крыше.
Но мне не грустно, меня веселит,
Первый гром, что сегодня я слышу…
И всегда вызывают восторг,
Молнии, что сверкают разрядом!
А ещё меня забавляет восток,
Расцветая прищуренным взглядом!
Пробивается солнечный луч,
То ли сказка вокруг, то ли небыль!
Стайки серых, барашковых туч,
Ветер, порывами, гонит по небу.
Я наверно весной околдован?!
Может, брежу и без ума от ветра!?
Нет! И правда! Тобой очарован,
Миг цветения и доброго утра!

Зачем пашу, как трактор

Вот жизнь моя спектакль-стих,
Но кто же автор?
Подумал я вот в этот миг,
Зачем пашу, как трактор?
Кто запустил тот механизм?
Кто жизнь вдохнул и дух?
Зачем вот этот организм,
Работает до тех, как не потух?
Но что за блажь? Со мной
Играя, ставит на кон,
То в жизни перебой,
То сикось – накось!
Трудов и силы не жалея,
Я топаю до финишной черты.
Других любя, лелея,
Себя изматывая до тошноты.
И злюсь порою на себя!
За что же это?
Моя ли то судьба,
Иль козни развращенного эстета?
Когда конец спектакля?
Что будет и какие вставки!
Сценарий покажи мне, автор,
Позвольте, я внесу поправки!

Я, обычный человек

Я чужих ожиданий
Оправдать не желал,
Не хотел нареканий,
Свои тропы топтал.
Да и милостью Божией,
Избегая теченья причин,
Поражающих строже,
Чем карающий чин,
Говорю не чужими словами
И не кичусь друзья.
Всё я тот же и с вами,
Вы для меня, как семья!
И с течением лет,
Обретая опыта больше,
Обычный я человек,
Всё душевней и проще!

Чем соизмерить прожитое?

Чем соизмерить моё прожитое!?
То, что в жизни творил, начудил,
На весы положив доброе, злое?
Что хотел или что пережил?
Сколько раз струсил, сколько украл?
Сколько и чего надурил спьяна?
Сколько сам, себя потом бичевал
Или чем изба была та красна?
Всё безумство или всё это лепет!?
Загляни хоть с какой стороны.
Что земля меня ещё терпит!
Нет, ребята, моей тут вины!

Несу, что сердце обрело

Люблю, проснувшись до рассвета,
Направить взор свой на восток.
Там солнце, чуть приоткрывая веко,
Живой дарует свой поток.
И прикоснувшись нежным поцелуем,
Как мама, дарит светлое тепло.
А я, прищурив глазки, притворяюсь,
Что я ещё, как будто сплю.
Там, снова детство повторяясь,
Навеет то, что с нежностью храню.
И благом этой свежести чаруем,
Несу, что сердце обрело.

Зачем же прошлое со мной?

Альбома души листаю страницы,
От времени чуть пожелтевшие.
Там кадры мгновенья, бегут вереницы,
Что зиждятся в памяти встрявшие.
Дождями метеоритов промытые,
Как импульс, из космоса прошлого.
Звуки мелодий давно позабытые,
Мне тянутся митрой роскошною.
Услышу – и слёзы скупые прольются,
Мне стелет глаза туман пеленой.
Зачем в моей памяти это хранится?
Зачем же прошлое шагает за мной?

Ходите в библиотеки

В маленьком городе иль большом,
В селе или где-то в районе,
Есть здание, знает о том
Любой, кто живёт в регионе.
Зовётся храм – печатных слов,
А по-простому – библиотека.
Там мысль – человеческий продукт,
Там опыт не потерянный.
Туда все с трепетом идут,
Ждёт встреча с неизведанным.
Там ладный строй рядов,
Книг, поимённых картотека.
И я туда всегда хожу не раз,
Туда не ходит лишь невежа,
Ведь это жизненный компас.
Кто не ходил туда, тот, в принципе, и не жил.

Любимой жёнушке:
Вот гляжу на тебя издали

Вот гляжу на тебя издали,
Чуть прикрывшись от солнца рукою.
Образ твой и взгляд пристальный,
Я люблю и это не скрою!
Я люблю твои карие глазки,
Уст вишнёвых конфетный вкус
И черты, без тени и краски,
И ручьи, твоих длинных волос!
Мне приятен девичий задор,
И фигурка, словно отточена,
И ручьём, что бежит разговор,
И тоном каким озвучено!
Мне приятен голоса, тембр твой,
Да приятны улыбка и смех!
Пой же, милая девушка, пой!
Мой пленительный образ и грех!

О своей жене

Я вновь берусь за перо,
В рассветный час проснувшись,
И, чуть листа коснувшись,
Рисуется стиха звено.
Цепочкой ложатся слова,
Сплетаясь в узоры предложенья.
Душа моя любви полна
К премилому виденью.
Вон рядом спит со мной,
Её, посапывает носик
И нет милее дорогой.
Моей семьи, источник.
Да здравствуй, милая жена!
Что Богом сладостно дана.
Ей и слава, и хвала,
За то, что деток родила!
И пусть другие говорят:
Поэт не пишет о жене.
Но строки ложатся в подряд,
Они живы, живут во мне.

Здесь всё в стремлении

Пусть сквозняком уйдёт февраль,
Когда в весну откроет двери март
И веткой вербной зацветёт апрель.
Весна, искрой, уж разожгла азарт,
Стремленья к жизни спешной,
Когда желание горит надеждой.

Пронизан воздух, звуками весны,
Звенит синицей-чаровницей.
Ах! Эти ночи упоительно томны.
День, начинается разлившею зарницей.

И долгожданное тепло,
Как доброе и ласковое слово,
Уют несёт и вот уже светло,
Там, где любовь является основой.
И всё в стремлении родить,
Рожденье нового воспеть!

Поезд жизни моей.
С самого раннего детства, железная дорога волновала меня всегда. Её гудки, стук вагонных колёс, скрип тормозных колодок и прочие шумы, сопровождающие рабочий процесс в этом сложном, много составляющем, живом организме, меня не пугают, а наоборот радуют. Взволнованное сердце начинает, стучать в ритм её. Всё потому, что роддом, где я родился, да и дом, в котором я рос, находились у железной дороги. Моё детство и все воспоминания о нём, неразрывно связаны с ней. Первые поцелуи, первая любовь, первая разлука, первая встреча – да, что там говорить, через всю мою жизнь проходит она. По ней, я покидал свою малую родину, по ней возвращался обратно, усвоив хорошие истины: «Где родился, там и сгодился», «Не ищи далече, ближе найдёшь». Вот и сейчас на остановке Путепровод сижу в ожидании электрички, мимо пробегают грузовые и пассажирские поезда, а мои мысли, в том божественно прекрасном детстве. Во мне, как бы включилась машина времени, которая уносит в далёкое прошлое и я, почему-то вспоминаю песню. «Берега, берега, берег этот и тот, между ними река моей жизни» – начинаю я петь потихонечку. Слова этой песни уже давно врезались в мою память и, если, там ещё в далёкой юности не так сердечно их воспринимал, то сейчас, исполняя её, я вдруг почувствовал непреодолимую тоску по другому берегу, там, где я действительно оставил, что-то дорогое и милое сердцу. Я тихонько пел, мои губы едва шевелились, а по щекам покатились, по-мужски скупые, едва сдерживаемые капли слёз. Щемило сердце и я, невольно положил на него, руку. «Вам плохо?» – услышал я и прошлое мгновенно исчезло. Подняв голову, я увидел, подошедшую молодую женщину. Её голубые глаза смотрели мне прямо в лицо. Глаза наши встретились и я, улыбнувшись, сказал: «Спасибо милая! Мне хорошо, мне очень хорошо!». А, чего же вы плачете и держите руку на сердце?» – проговорила она своими пухлыми, прелестными губками. «Да, так навеяло прошлое» – парировал я и у нас невольно, ненавязчиво завязался разговор. Подробности его отпускаю. Я, ещё раз поблагодарил её, за причинённое волнение о незнакомом человеке. Какой же всё-таки прекрасный порыв русской души, желание помочь чужому человеку, в трудную минуту! Вот это поистине искреннее деяние русской, сибирской души, от всего доброго сердца. Я, очень рад, когда встречаю таких светлых людей, неважно, какого он пола. Важна человечность, прекрасная сущность сострадания, желание помочь без бравад, желание быть полезным. Всё это, я сказал ей, чуть приобняв, погладил по белокурой головке. Женщина немного смутилась, но не оттолкнула меня, а наоборот, как бы подалась вперёд. Почувствовав запах её волос, по-отцовски чмокнул в головку, отступил назад. Свистнула подходящая электричка и я, взяв её за руку, помог войти в тамбур вагона. Справа от себя увидел старушку с небольшим рюкзачком, помог ей тоже, потом женщине с ребёнком и наконец-то вскочил сам. «Осторожно! Двери закрываются» – донеслось до моего слуха и за моей спиной послышался шум роликов, закрывающейся двери. Поезд трогаясь, дёрнулся и я, немного качнувшись, вошёл из тамбура в вагон. Найдя свободные места, присел и невольно стал искать глазами, ту женщину. Она сидела у окна, в середине вагона и разговаривала с какой-то чуть постарше её, женщиной, по-видимому, очень хорошо знакомой. «Наверно соседка по даче» – подумал я и отвёл взгляд. Когда вернулся взглядом обратно, то почему-то понял, что они говорят обо мне. Та женщина с неким любопытством рассматривала меня. Я сделал вид, что не заметил этого и как бы отвернулся, но боковым зрением, разглядел женщину повнимательней и нашёл, какое-то сходство с новой знакомой. «Всё-таки они родственники» – подумал я. Тут подошла девушка контролёр и проверила мои билеты, билеты других пассажиров и удалилась. Поезд прошёл уже две остановки и тронулся, в вагон из тамбура вошли новые пассажиры, с ними вошёл и мой напарник по рыбалке. Подсел ко мне, радостно приветствуя, заговорил о предстоящем. Зная его болтливость и привычку, говорить громко и без умолку, слушал его в пол-уха, время от времени кивая головой в знак согласия. Пожилой мужчина справа вскоре встал с намерением выйти, встала и женщина напротив, я освободил место для выхода и продвинулся на освободившееся место, у окна. Мой напарник тоже оказался у окна, напротив. Немного поболтав, он замолк, а я снова взглядом отыскал тех женщин. Теперь я, их видел с другого ракурса. Объявили следующую остановку, женщины встали со своих мест и направились к выходу в противоположный тамбур. На остановке они вышли, поезд тронулся, и мы встретились взглядами вновь. Я, улыбнувшись, помахал им, они улыбнулись тоже и замахали ручками в ответ, оставшись за поворотом. «Кто это?» – спросил напарник. «Хорошие люди!» – сказал я. Электричка внезапно остановилась на перегоне, видимо высадила рабочих пути, на следующей остановке предстояло выйти нам. Когда мы вышли и, набрав пятилитровую бутыль воды, из родника, пошли по заросшей травой дороге к табору, на излучине реки. Я, бодро шагая, бурчал себе под нос, песню «На дальней станции сойду, трава по пояс», ни грамма, не сожалея о том, что было в прошлом. Потому, что у меня есть всё, чтоб быть счастливым. Как всё-таки здорово! Вырваться из городской суеты, окунуться в свежесть тайги, вдохнуть терпкий запах пихты, запах костра и ароматный запах ухи. Дымок костра тянется вдоль реки и стелется в низине, уютно устраиваясь на ночлег, укрываясь туманом. Выпив по стаканчику, насытившись ухой, мы сидим у костра. Мой напарник опять без умолку барабанит, у меня понемногу закрываются глаза, я то и дело проваливаюсь в дрёму. Пересиливаю себя и ухожу в шалаш, под поваленным деревом, где я, лапником пихты, выслал себе постель. Разувшись, нырнул под ватное одеяло. Прогудел электровоз и застучали колеса на стыках рельс, шёл грузовой состав. Сон куда-то удалился. «Виктор, ты спишь?» – прозвучал вопрос, моего напарника, который тоже устраивался на ночлег в палатке рядом. Я ничего не ответил, потому, что уже устал от его болтовни и, он, побурчав что-то, то же затих. Через некоторое время, я услышал храп и с облегчением вздохнул. Снова начал проваливаться в прошлое, эпизоды которого накатывались на меня хаотично. Не знаю, сколь времени это длилось, потому, что я всё-таки уснул и спал сном младенца. Снов ни каких я не видел и наверно улыбался во сне, чувствуя тепло и уют. А как могло быть иначе, ведь тайга, мой второй дом. Люблю я тайгу! Люблю всё и вся! Люблю новые знакомства.
Люди улыбайтесь друг другу чаще! Дарите, не скупясь тепло души другим, близким и далёким. Улыбнись незнакомке (цу), махни рукой. Жаль только, что поезд нашей жизни, отталкиваясь от перрона, ускоряясь уходит, оставляя позади счастливые полустанки.

Телевизор
Брошенный кем-то, он стоял, прислонённый к стенке. Большой, громоздкий и неуклюжий, с чуть повреждённой задней стенкой. Трещина, причинённая чьей-то неловкостью, проходила параллельно принятого ГОСТом, размера по диагонали. Мимо, то и дело, проходили люди, иногда бросив на него мимолётный взгляд. Но взгляд этот, был для него столь же болезненным, как и рана, нанесённая неосторожностью. А, ведь бывало, что с ним, начиналось чьё-то утро. Бывало, что около него, собирались целыми семьями и даже приглашали соседей. Хозяева, заботливо протирали лицо его, бархатной тряпицею, чтоб не нанести царапин. Бывало радовались и плакали вместе с ним. А в дни, праздников просиживали около, целыми сутками, иногда засыпая, глядя в него. Но теперь, после того, как в комнате, где, когда-то он стоял в тёмной стенке, а вокруг ряды книг, появился тот тонкий, компактный и многофункциональный с интернетом, и прочими наворотами, соперник, он, вдруг стал никому не нужный. Да, и стенка сменилась на белую, современную, более компактную. Ряды книг изрядно поредели, многое снеслось и выбросилось в мусорный бак. До описанного мною предмета, видать ещё не дошли руки. Тот стоял, скучая, и пыль одиночества, ложилась на щеки его и плечи, зачёркивая прежнее величие и аристократичность. И мне, проходящему мимо, вдруг предвиделось, как в фильме «Двеннадцать стульев», тот «бывший депутат Государственной думы», Воробьянинов, со своей знаменитой фразой: «Месье, жене манж па сис жур. Гебен зи мир битте этвес копек ауфдем штюкброт. Господа, подайте что-ни будь на пропитание бывшему депутату…бывшей кадетской фракции…бывшей государственной думы!» и я, чуть не всплакнул… Просто, представив себя, на его месте, подумав: «Вот так и я, вдруг, когда-то стану никому не нужен, как мне уже сейчас внушают некие из нашего правительства, что я, отработанный материал». Конечно же я не стану, клянчить копейки на паперти, найду выход иной, но чувство ненужности…Не дай БОГ, дожить до того! Молю я и …Прошло несколько дней и, когда мне, стороннему человеку стало понятно, что предмет сей, в принципе, ничейный, я, взяв саночки отвёз сего в мастерскую. Там, недорого взяв с меня, восстановили его прежние функции. Теперь он, у внуков моих, выполняет функцию игровой приставки и развлекает их. А краса телевизора и его широкий экран радуют детство. Господа! «Же ман си жур», рано вы выбросили меня из жизни! Я ещё кому-то пригожусь.
Виктор Снегирёв (В авторской редакции)

……………………. Наталья Никулина ЭТО КРУТО………………………………….

Наталья НИКУЛИНА
Альманах Миражистов Это круто

Поэт, журналист, постоянная участница ежегодных российских фестивалей верлибра, лауреат международных литературных журналов «Дети Ра» и «Футурум АРТ». Публиковалась в журналах «Зинзивер», «Новая Юность» (дважды в Избранном журнала), «Крещатик», «День и Ночь», «Журнал ПОэтов» (в том числе «Созвездие Либеллула» и юбилейном журнале, посвящённом 80-летию Константина Кедрова-Челищева), «Арион», «Плавучий мост» (неоднократно – в поэтической антологии журнала: «От первого лица), «ЛИффТ» (Всероссийский и Калужский). Редактор калужского литературного журнала «ЛИффТ». Член Союза писателей XXI века. ДООС. Живёт в Обнинске.

ВПЕРЕДИ ИДУТ КОСМОНАВТЫ

Открылась бездна звёзд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна.
М. В. Ломоносов
* * *

дорога всё дальше
уходит в небо.
впереди идут космонавты
в оранжевых скафандрах
с чемоданчиками
земного воздуха в руках.
на почтительном расстоянии от них
идёт тяжёлая дорожная техника.
сквозь свежеуложенный асфальт
легко протекают
горние облака.

* * *

– Ты собираешься видоизменяться?
Она молчала.
– Ответь скорее.
Тишина опасна. Она поглощает.
Где Ты? покажись.
Прости, забыл предупредить.
Особенно опасна тишина для женщин…
Она не отзывалась.
Он вдруг понял,
что тишина всегда находится за спиной.
– А я думал, что она впереди, –
сказал он сам себе, –
и упал.

* * *

– Кыр-р, – сказал Симулякр! –
И закрылся, как чемодан.
– Кар-р, – сказала ворона, –
ты даже это как следует
сделать не можешь.
Зачем ты запер меня в чемодан?

* * *

– Кря, – сказала утка, – я подсадная.
– Я тоже, – ответил ей Симулякр.

* * *

– Кыр-р, кар-р, кря, –
кричало Эхо
в разные стороны света.
Но никто не отзывался.
– Оказывается, если долго симулировать,
то жизнь превращается
в тонкий, почти незаметный
кокон киноплёнки, – грустно подумало Эхо.

* * *

– Кыр-р, – крикнул что есть силы Симулякр,
– Эхо, отзовись!
Эхо не отзывалось. И он пошёл наобум на обум.
– Кыр-р, – тихо сказал сам себе Симулякр, –
и тронул взглядом почти сдувшийся кокон Эха.
– Неужели я остался один на этом свете?
Вернее, в этой тьме?

* * *

– Не молчи. Наступают последние дни
Первого века нового миллениума.
Время истекает. Скажи что-нибудь.
Она молчала. Вокруг стояла глубокая тишина.
Почти по пояс.
– Видимо, время уже истекло, – подумал он.
И тут внутри него
что-то булькнуло.

* * *

– У меня осталась ещё одна спичка, –
тихо сказал тот же Голос
у Неё над ухом.
– Зажги. У тебя получится.
Она чиркнула спичкой…

Вокруг стояла бездна
пластикового мусора
и пищевой плёнки…
………………………

БОЖЕСТВЕННОЕ:

сегодня
у меня
нет
никаких дел
кроме главных.

Город Обнинск

……………………. Илиада Грибовская ЭТО КРУТО………………………………….
Илиада ГРИБОВСКАЯ
Альманах Миражистов Это круто

Из Алма-Аты в Красноярск

Я закончила физический факультет Университета в Алма-Ате. Это не был мой осознанный выбор. Так как по окончания школы я не определилась с выбором, кем быть. У меня в аттестате были две четверки- по русскому и по физике, остальные пятерки. Но в шестидесятые годы молодежь воспитывалась на лозунгах. Один из них гласил, что не надо бояться трудностей и идти той дорогой, что всего труднее. Я была не уверенной в себе, романтической особой, и ближе к лирикам, чем к физикам. Мама не увидела во мне лирика, хотя была преподавателем литературы в вузе, а отчим физиком – оптиком. Он руководил рентгеновской лабораторией в Университете и посоветовал идти на физфак. на кафедру оптики и спектроскопии. Это был трудный путь для меня. На физфаке было много парней. И один из них Миша с карими глазами в начале первого курса как-то особенно смотрел на меня, но не подходил и не общался со мной. А я вдруг воспламенилась от его взгляда и пылала с первого до последнего курса. У меня в висках стучало только его имя. Мне хотелось хотя бы дотронуться до него.

Когда я чувствую глядит он на меня очами,
Я от смущения отвернусь, теряя вмиг сознанье.
Стою, как будто скована железными цепями,
Не в силах двинуться, молчу, терзаясь жду признанья.
Но не подходит он ко мне, а только смотрит и смущает.
И с каждым разом все сильней мой мозг воспламеняет.

Любовью играл не я, а он. Лицо изменяет хамиелион.
Сегодня влюблен и сияют глаза, а завтра не смотрят они на меня.
Тебя осуждать я не смею. Себя лишь виню – разлюбить – не умею.

Он начал заводил себе подружек, но это на меня не действовало. Два его друга признавались мне в любви, а я отказала. Болезнь моя под именем Миша не проходила. Мы начали работать. Миша женился и работал в институте Ядерной физики, а я в Институте Почвоведения в спектральной лаборатории г. Алма-Аты. Нельзя сказать, что я была забитой и не смелой, но не в вопросах любви. Я еще в школе проявила организаторские способности, и три года была, старостой класса. Очень любила ходить в походы, сама их организовывала и даже по незнакомым маршрутам. Один раз меня с подругой Бертой разыскивать даже собирались. Мы пошли в поход на гору «альпийская роза», а возвращаться я предложила новым неизвестным путем по склонам гор, которые сильно осыпались. Вернулись, но на следующий день. Так же я собрала компанию и мы пошли неизвестным никому маршрутом по р.Или, где было полно змей на прибрежных песках и на камнях. Несколько дней блудили, но вернулись. Отличалась смелостью и бесшабашностью. Этими деяниями я хотела выбить из себя любовь-болезнь, но не получалось. И вот в первый свой отпуск сокурсница Роза, работавшая по распределению в Караганде, позвала вместе поехать по тур путевке в Красноярск, сплавляться на плотах по реке Мане. И мы поехали в Сибирь из Казахстана. Тогда я представляла себе Красноярск небольшим городом, по которому водят медведей на ошейнике. Алма-Ата в те годы была столицей Казахстана, красивейший город-оазис, окруженный горами со снежными шапками на вершина . А вообще-то Казахстан – это степи и пески. Ехали мы 2,5 суток на поезде. В Красноярске нас привезли на турбазу, что находилась напротив входа на знаменитые Красноярские Столбы. Нагрузившись консервами и палатками, с тяжелыми рюкзаками пришли на поляну перед вторым и первым столбами, где потом был организован зоопарк Крутовской. У нас было два отряда. Я и Роза попали в разные отряды. Поставили палатки, на костре приготовили пищу, поели – и у нас было свободное время. Я взяла блокнотик и карандаш и пошла осмотреться, что открывается взгляду. А то, что мне открылось, меня поразило и даже сразило. Мощный хвойный лес, высокие сосны, трава и цветы в изобилии. Лето в Сибири сказочно красиво. Я села за кустики на пенек, достала блокнот и стала описывать свои впечатления. Вдруг ко мне неожиданно подскакивает худощавый, загорелый парень в шортах, а на боку в ножнах небольшой кинжал. Он пытается завалить меня и изнасиловать. Я еле отбилась и говорю: –Приходи вечером, когда все лягут спать и я выйду. Он согласился, велел показать палатку. Спросил, как меня зовут. Я сказала, а сама, испугавшись, договорилась с Розой, что буду ночевать в ее палатке. Попросила у инструктора разрешения ночевать с подругой, потому что мне страшно. О причине я постеснялась сказать. Утром, когда я пришла на завтрак, меня стал громко отчитывать инструктор. Что мол ночью появился абрек (так называли хулиганов на столбах) переворошил все палатки, искал Аду. Не дал спокойно спать. Безобразие.!!! В наказание он велел мне одной до 12ч ночи караулить котлы с остатками еды. Мол вот и искать меня не надо. Бери и делай, что хочешь. Я сижу у прогорающего костра, вдруг на огонек подваливают голодные столбисты, несколько парней. Видят костер, еда, можно пожрать на халяву, заболтав меня. Но я чувствую, что это вроде не бандиты. Они стали со мной разговаривать как-то по-доброму, попросили поесть, я дала , пожалели меня , что оставили до глубокой ночи караулить котлы, спросили откуда я приехала и ушли. А я пошла спать. Утром, после завтрака, вдруг приходит самый речистый из ночных посетителей и просит инструктора разрешения показать мне столбы. Дело в том, что на следующий день мы должны были покинуть поляну и столбы, не побывав на них, и отправиться лесными тропами к реке Мане. Инструктор разрешил с условием, что к обеду он меня приведет назад. Звали парня Володя. Он не был красавцем, в очках, лысый, но хорошо сложен и чувствовалось искреннее желание удивить меня столбами, в которые сам был влюблен. Он привел меня к первому столбу. Это не был монолит, а сложение натеков застывшего сиенита подобного граниту. Подняться на вершину его любой человек не мог, надо было знать специальные ходы, известные только бывалым столбистам. Он затащил меня на вершину, подставляя под подошвы моих кед, руки, спину, тянул веревкой. Когда я стояла на вершине столба, то передо мной внизу шумело море тайги, открывался вид на противоположный берег Енисея, это впечатляло. Там же наверху, прямо среди камней , вгрызаясь в них, росли сосны. Володя был не только заядлым столбистом, но и обладал способностью интересно, красноречиво говорить. Я была в восторге. Потом мы подошли к столбу под названием –дед. На верхней части его, как- будто тесаком гиганта великана был высечен мужской профиль в кепке. Рядом, на вертикальной плоскости столба, в рамочках были написаны имена и фамилии столбистов, которые сорвались с « деда», его покоряя. Володя затащил меня на вершину и этого столба. Потом по тропе мы дошли до столба под названием «перья». В небо на пригорке взметнулись каменные почти остроконечные глыбы. Между двумя основными перьями от верха до земли проходила узкая щель. По ней спускаются только опытнейшие столбисты. В черных рамках по бокам также имена сорвавшихся с перьев. Володя затащил меня на вершину «перьев»-42м, затем, расперся руками и ногами в щели между поверхностями 2-х перьев и сказал мне , чтобы я встала ему на плечи. И я подчинилась, хотя было очень страшно. Так на его плечах, распираясь руками, а он ногами и руками, мы спустились до земли. Меня от пережитого страха и восторга била дрожь.

Я околдована дивом – столбами!
Их каменным взглядом, глядящим веками,
А « перья» особенны, что покорили,
А также безумству, с которым дружили.

На этом поход не закончился. он повел меня в избушку Нелидовку, в которую постоянно ходил с компанией. Там он мне читал стихи, пел песни. Он говорил, что сам сочинил, хотя они были известными. У меня кружилась голова от его достоинств, смелости и ума. Я была покорена им. Ко мне он не приставал, вел себя достойно. Возвращаясь в наш лагерь, попутно заходили в избушку Пирушку. Он знал все избушки на столбах. Времени мы не замечали, забыли про него. Когда мы вернулись, было три часа. Обед кончился. Инструктор был очень зол, что мы не пришли к часу, как обещали. Утром, перед уходом на Ману, были построены в линейку два отряда, и меня, как последнюю тварь, выставили вперед и инструктор стали отчитывать, что из-за меня ночь не спал мой отряд, и еще я лазила на столбы и вовремя не вернулась. Прямо проститутка какая- то. За это он меня снимает с маршрута и возвращает на турбазу. Спросил:- возьмет ли меня кто на поруки ? Гробовое молчание, никто друг друга не знал. А моя Роза тоже испугалась и промолчала, да мы были еще и в разных отрядах. Итак, опозоренная перед всеми, невинная и даже не целованная, но отмеченная вдруг мужским вниманием, я пошла на турбазу с пайком: 1тушонка, 1 сгущенка. А на турбазе людей было мало и делать там было нечего. Но на мое счастье появился Володя и стал договариваться с другими инструкторами, чтобы меня взяли в поход. Видно было, что он свой человек не только в кругу столбистов, но и инструкторов. У нас были свидания. Мы гуляли, говорили, и он первый раз меня целовал, но почему -то кроме губ, еще в шею и глаза, и я ходила с синяками. Это было неприятно. Наконец меня взяли в 10- дневный поход. До Маны шли лесными тропами, каждый час или два останавливались и снимали с себя по 10 и более клещей, тогда не было энцефалитных, никто не заболел. Дошли до реки, мужчины стали ловить бревна и сбивать их между собой скобами. Надо было, чтобы на плоту поместилось человек 15, впереди ставилось рулевое управление – тесанное бревно. Сплав оставил неизгладимое впечатление. Красота гор вдоль Маны была неописуемой. А костры вечерние на стоянках, песни под гитару. Заедала мошка вечером, а днем слепни. Но мы как-то приспосабливались. Буйство луговых цветов, трав, ароматы, движение по воде на плоту, купание, все это дурманило воображение.

Ах, ты, Мана – река раскрасавица,
Ах, ты, Мана -река, всем нам нравишься.
Как прощаться с тобой тяжело, тяжело.
С красотою твоей нелегко, нелегко.
Будем видеть во сне, как плоты плывут,
Лес дремучий и скалы тебя берегут.

По Мане в те годы плыть было не безопасно, так как встречались по течению завалы топляков. Но инструктор знал все опасные места. Он для себя решил, что я доступна и стал прижиматься ко мне, но я осталась верна чувству, возникшему к Володе. Наконец Миша был выбит из мозгов и его место занял Володя. Обозленный инструктор по прибытию на турбазу назло мне и Володе сказал, что я переспала с ним. Об этом я узнала много позднее. Я была удивлена, что наше с Володей расставание было прохладным видимо по этой причине. Мы обменялись адресами и обещали переписываться. Вернувшись в Алма-Ату, я продолжила работу. С сотрудницей лаборатории мы освоили современный для того времени немецкий спектрограф и методику определения металлов в почве. Но я уже была другая, влюбленная в Володю и покоренная красотой Сибири. Я стали писать ему письма, а в свой блокнот – стихи страдальческие. В письмах, я признавалась в своих чувствах к нему и рассказывала, чем занимаюсь, – учу английский язык и хожу в горы. Шли месяцы, прошла зима, а ответа не было.

Как страшно молчанье, его тишина и неизвестность
Терзают меня Я в ящик почтовый письмо за письмом
Кидаю, кидаю и жду, жду потом. Ответа мне нет.
Словно в бездну без края я чувства, страданья
И мысли кидаю. Жестоко судьба посмеялась над мною
Ведь я в первый раз целовалась с тобою

Но весной все изменилось, Володя активно стал писать очень интересные письма, поучал меня, как изучать английский, хотя сам его не знал, как потом оказалось, и что он увлекся философией и собирается писать труд. А самое главное он меня любит и хочет, чтобы я приехала и мы зарегистрировались.

Каждую весну я спрашивала -ты моя?
Небо улыбалось, цветы распускались- не твоя.
И вот дальними путями весточка пришла.
Душа распахнулась, сердце встрепенулось,
Мелодия вошла, спела тихим голосом
-Вот теперь твоя.

Как раз к лету появилась путевка в Красноярск на теплоход Чехов по реке Енисей до Дудинки на12 дней. Это было очень кстати, и я поехала. Встречал меня Володя, сказал, что после возращения теплохода, он меня встретит, и мы пойдем в загс. Все путешествие на теплоходе было сказочным. Могучая река, я таких не видела. Восходы, закаты необычайной красоты, берега, поросшие густым лесом, редко деревни и города, там были остановки. Проходили на теплоходе два речных порога, очень напряженно и волнительно, видели острова в виде корабликов, а у г. Дудинки, Енисей был такой ширины, что не видно было берегов. В Туруханске и Дудинке познакомились с жизнью декабристов, а так же и с местом ссылки Сталина.
Переливаясь, под солнцем купаясь, бежит Енисей
Могучий собою, с волной вековою весь в мыслях и снах.
И хочется птицей над гладью той взвиться, в красе растворясь.
Впитать всё душою, чтоб вспомнить, с тоскою, о дивных краях.
Володя встречал теплоход, подарил мне одну розу, и мы пошли подавать заявление в загс, а оттуда к Володиным родителям. Жила его семья в деревянном доме с огородом, злой собакой, колонкой на улице и туалетом в огороде. Встретили нас с некоторым удивлением, но как-то обыденно. Очевидно, девиц в дом Володя уже приводил не раз. Обо мне, как о будущей жене из Алма -Аты видно не сообщал, и они меня не восприняли всерьез. Чувствовалось, что его выходки им надоели. Меня сразу поразило, что Володя по своему облику, поведению и образу мыслей очень сильно отличался от своей семьи. Отец его, железнодорожник, Василий Петрович Брытков, был серьезным, пожилым неулыбчивым, но в общем-то добрым человеком. Жена его Клавдия Филипповна, миловидна женщина, работала там же. Как оказалось она приходилась мачехой для Володи, была еще сестра Люда, похожая на отца, крепкого сложения, крикливая и брат Леонид, мощный, красивый, высокий, жил отдельно с семьей. В доме было 3 комнаты и кухня. Родители спали в проходном зале, кровать их стояла за шкафами, а у Люды и Володи – отдельные комнаты. Семья была хозяйственная, трудились не только на работе, но и в огороде, на даче, где занимались пчеловодством. Бочками солили помидоры и огурцы. Володя был ближе к интеллигенции, и в семье казался несколько чужеродным. Но тогда я это только фиксировала в памяти, но не анализировала. В книге Андрея Кончаловского «Мелкие истины» он пишет, что «любовь-это потеря контроля над собой. Влюбишься-уже не принадлежишь себе». Это случилось и со мной. На следующий день Володя повел меня на столбы в избушку Нелидовку. Сексуальной страсти у меня к нему не было, но я была полностью в его власти, как- будто он меня приворожил. Буднично получили свидетельство о браке, я сохранила свою фамилию в память об отце. Абсолютно никого из родных и друзей Володи не было, будто это делалось воровски, и он от друзей или подруг хотел скрыть этот брак. Но даже это меня не смутило. Родители нашу регистрацию дома тоже никак не отметили. Видно было, что его не любили, и к его поступкам серьезно не относились. Мы купили билеты на поезд и поехали в Алма-Ату. В плацкартном вагоне, где много людей и есть аудитория Володя преобразился. Стал блистать красноречием и безумной смелостью, как на столбах. На остановках через дверь и даже на ходу поезда, через окно он залазил на крышу вагона и тащил туда меня, и я лезла и была в восторге. Я не помню вез нас паровоз или это был электровоз, и не знаю, почему проводник не пресекал эти безумные выходки. Это был 1964 год, мне 25 лет, Володе было 28. На каждой остановке он тоже что-либо вытворял, работал на публику- задерживался то у колонки, то еще где. Поезд набирал скорость, а он догонял. Я и все высовывались и кричали: – скорей, скорей. Он запрыгивал в последний вагон, и у всех был вздох облегчения. Он был артист в душе, и ему нужна была публика. Поскольку мы подъезжали к моему дому мне надо коротко рассказать о моей семье. Моя мама-Надежда Александровна Еремина и бабушка -Клавдия Гурьевна были из уральских казаков. Отец мой Владимир Александрович Грибовский на половину поляк и на половину русский), прошел войну в интендантских войсках. Мама его ждала, училась на литфаке и одновременно работала картографом. Войну пережили очень трудно. После войны первым вернулся герой -орденоносец Демьяников Иван Георгиевич Он стал работать в том же университете, что и мама. Она влюбилась в него и разошлась с отцом. Моему отчиму сказали, что у него после контузии детей не будет. Он женился на красавице маме и взял в довесок-меня и бабушку. Карьера его и мамы пошла быстро. Мама была творческой личностью, преподавала русскую и советскую литературу, стала кандидатом наук. Писала книги о известных людях Алма-Аты. У неё был прирожденный прекрасный вкус ко всему. Отчим тоже получил степень кандидатоа физ-мат наук. Он просил меня называть его папой. Так что у меня было два отца – родной отец Владимир и неродной – Иван. Мама мне объяснила развод тем, что мой отец, вернувшись с войны , по наивности (я унаследовала эту черту) повинился, что у него на фронте была женщина, но он любит только нас. Он бушевал, не хотел уходить, но Мама его не простила. Отец Владимир вскоре тоже стал кандидатом наук, но в области животноводства. Со временем он женился, у него родились сын и дочь, и он уехал в г. Кустанай преподавать. У мамы первой родилась дочь Елена , а через 5 лет-сын Андрей. Отец Иван был безумно счастлив, я была уже не в милости. Держали меня в большой строгости. Семья выросла, отец Иван решил строить дом. Денег не хватало, и он предложил своей матери продать ее дом и переехать к нам с внучкой Валей. Это было, на мой взгляд, ошибкой. Свекровь Аграфена Андреевна Овчаренко невзлюбила маму и стала наговаривать на нее отцу, и в семье образовалось два клана, скандалящих друг с другом. Соответственно мое положение еще больше ухудшилось. Отец И. за каждый мой неверный шаг называл меня дурой. Учеба на физ-факе мне давался, конечно, с трудом, но на последнем семестре пятого курса я получила уже повышенную стипендию, но я все равно была дурой. Он меня принижал, не давал развернуть плечи и почувствовать свою состоятельность. Поэтому я стремилась уехать из дома. В Володе я почувствовала силу, ум, он ведь хотел писать философский труд. А я, как декабристка, хотела поехать в Сибирь за гением мужем и быть его опорой (наивная мечтательница0. О своей карьере я не думала. Когда мы приехали и вошли в дом, вид Володи потряс маму, и с ней случился легкий обморок. Ей не понравился мой выбор. Отец Иван и бабушка Аграфена были безразличны к моему выбору, а сестра Лена и брат Андрей проявили большой интерес (к тому времени бабушка Гурьевна, которая меня очень любила и защищала, умерла, а племянница Валя вышла замуж и с нами не жила). Мама всегда была в полосе активной жизни по отношению к работе. С мужем у нее давно были серьезные разногласия. Он мало давал денег в семью, купил машину Волга, любил красиво отдыхать в парке без мамы и изменять ей. Очень непредсказуемым оказалась в поведении и дочь Елена, она унаследовала разгульный характер сестры отца Ивана, А он, безумно ее любя, часто маленькую брал с собой, в рядом расположенный парк, в ресторан. Я варилась в своих проблемах сама, а у мамы было много своих. Она доверилась моему выбору, и он ей очень не понравился. Однако свадьбу мне мама сделала красивую. Столы были накрыты у нас в саду,Танцевали в доме, в зале. И дом и двор был украшен множеством цветов, в основном розами, которые принесли Аидрей и Лена. Гостями были друзья родителей, мои по работе и немного однокурсников, которых тоже удивил мой выбор. Свадьба запомнилась. Подарков было много, но в основном наборы ложек, вилок, колечко золотое, посуда. Мама подарила швейную ножную машинку и пуховое одеяло. На следующий день я повела Володю в горы. Проходя мимо горного санатория, мы, как назло, встретились с Виктором -однокурсником, другом Миши. Виктор в свое время делал мне предложение, хороший парень, но я тогда любила Мишу. Он отозвал Володю и с ним резко поговорил с обидой и ненавистью к нему и возможно ко мне. На следующий день мы начали собираться в Красноярск. Мама кроме своего подарка приготовила мне в приданое – чемодан постельного белья. Но отец не разрешил, поднял крик, жалко стало отдавать мне. Может быть, отец был безмерно жаден по отношению ко мне еще и потому, что Володя маме сказал, чтобы родители присылали ежемесячно денег. Я сначала не поверила маме, что она наговаривает на Володю, он не мог просить денег, унижаться, я была уверена, что он самостоятельный человек. Тем более, мне об этом он не говорил. И я, не поверив маме, не стала его тревожить вопросами, которые не красят его. Он гений, талант, и я счастлива, что я его жена, рада что еду в Россия, Сибирь, что вырвалась из дома, где было уже невыносимо жить. В дальнейшем родители не помогали, не интересовались моим материальным положением. А вот семья Володи не выказывала никаких эмоций по нашему возвращению, но кормила нас борщем , картошкой , помидорами и огурцами из бочки. Я без проблем устроилась на работу в Институт физики, в отдел биофизики, который вскоре стал самостоятельным Институтом. Там как раз получили такой же спектрограф, который я освоила в Алма-Ате, его надо было запустить и разработать методики по количественному анализу микроэлементов в растительных объектах. Приняли меня руководителем спектральной группы из 2-х, потом из 3-хчеловек, но в должности такой, какой я уволилась-старшим лаборантом с окладом 80 руб. Тематика в институте была очень интересная. там разрабатывали биолого- технические системы жизнеобеспечения человека на основе искусственного круговорота веществ. Дело у меня пошло. Мой любимый муж -гений Володя пока я работала, сидел дома и писал свой труд, связанный с теорией экзистенционализма. Это выговорить-то трудно, а разобраться еще трудней. Он мне ее не объяснял и не показывал, что пишет. Я не пыталась тогда в этом разобраться, так как считала себя ниже его умственного развития. Пишет, значит это важно, кому-то надо. Я его полюбила ведь не за красоту, не за деньги, а за ум и оригинальность. Да и родители его помалкивали, не говорили мне, что это ненормально. Зато после работы я не знала, чем он меня удивит. Были сборища в нашей комнате. В основном писатели, поэты, художники, в общем, творческие люди. Я не помню, чтобы он меня перед ними представлял, как жену, как будто стеснялся, что я ему не пара. Они делились своими мыслями, впечатлениями, читали стихи, особенно вдохновенно стихи Евтушенко декламировал Володя. Я забивалась в уголок, слушала и чувствовала себя опять, как и дома, дурой. В шестидесятые высовываться особенно никому не позволялось, А он не боялся говорить, собирать аудиторию. К нему шли творческие люди за глотком свободы. Вообще -то, как оказалось, он не имел высшего образования, хотя хвастался мне, что легко проходил собеседование в разных вузах и был зачислен, но на этом все заканчивалось, короче, был самоучкой. В воскресные дни мы ходили на столбы, где он тоже был известным, смелым и не рядовым столбистом, очень общительным и речистым. В комнате у него на полках было много книг. Он дружил с книголюбами и обменивался с ними книгами. И меня брал с собой. Я была очень наивной, несамостоятельной, и он это во мне продолжал культивировать. Сам же был прирожденным артистом, который везде хотел создать о себе впечатление. Не хотел он только работать. Я это поняла далеко не сразу. Со временем я заметила раздражение и агрессивные выпады по отношению к моим неприятием каких- то его действий и поступков. Его психика была неустойчивая, мягко сказать. На любое мое возражение он сразу кидал на пол, что было в руках. Так был разбит приемник-спидола, что я привезла, его очки. А это были не простые очки, а -12 диоптрий. Такие не купишь в то время в Красноярске. Приходилось просить маму дважды заказывать их в Алма-Ате. Мама была в ужасе, что у него такое низкое зрение. Однажды я пришла с работы, а он с возмущением говорит, что мои родители обманули, подаренные ложки оказались не из золота и серебра, за них копейки дали. Он отнес их в ломбард, а также и кольцо золотое, что дарила подруга. Сам он мне ничего никогда не дарил, даже при регистрации. Разрешения у меня на ломбард не спрашивал, считал себя в праве это делать один. Я возмущалась, но прощала, поскольку не чувствовала в себе силу, чтобы противостоять. А надо было сразу поставить его на место, но я свой характер тогда не проявляла. К тому же я забеременела. Беременность начала протекать сложно, меня часто рвало, был токсикоз. Володя очень резко и однозначно заявил, что надо срочно делать аборт. Он говорил, что у нас нет своего жилья, он не сможет работать, а ему надо закончить свой важный обществу труд. Его родители молчали, а я тогда не имела своего мнения, к тому же я чувствовала себя плохо. Володя, в деле избавления от ребенка, проявил потрясающую активность. Он стал меня водить к своим друзьям – медикам, чтобы они оказали содействие. В больницах он не мог меня пристроить, поскольку не брались, и он увез меня в больницу Сухобузимского района, где мне и сделали аборт. Дальше жизнь пошла своим чередом. Работа мне приносила удовлетворение, меня повысили до старшего инженера с зарплатой 100руб. Поскольку я была обеспокоена внешним видом Володи, то сразу по приезду отдала ему свой свитер свело-коричневый, очень приличный. Он порезал его на ленты и сказал, что не хочет быть толпой. Он не такой как все. Но прошло время, и я не успокоилась и снова предприняла попытку изменить его внешний вид, поскольку мне было стыдно с ним ходить куда- либо. Через некоторое время я купила ему черный шерстяной костюм. Он тоже был порезан на ленты. Я тогда не знала по неопытности, что это большие нелады с психикой. Я плакала от обиды. Родители этим не обеспокоились, ничего мне не говорил, не лечили его, разговора о его психической болезни не было. Как-будто так и надо, просто странности характера. Возможно, им было удобно, чтобы он был пристроен и не шатался. Однако, они предприняли попытку заставить его работать. Я отдавала деньги на питание, сама не варила, поскольку меня не просили, да и кухня была крошечной. Наступила зима. Его отец сказал, чтобы мы искали квартир и ушли от них. Володя нашел дешевую комнату в подвальном помещении частного дома в Николаевке, где была крысиная нора, которую мы закрывали стеклами. Он продолжал дописать труд. как ни в чем не бывало. Надо значит надо, я не возражала по своей наивности и вере в его. К нам в подвал пришел однажды парень. Они долго говорили, потом Володя стал вдруг его обвинять, что он у него украл что-то. Они подрались. Парень ушел возмущенный, посмотрел на меня с укоризной н сказал -вы же умная женщина, должны видеть и понимать. Прошла зима. И Володя нашел работу – не бей лежачего. На острове, где теперь футбольный стадион (тогда его не было). Напротив коммунального моста стоял у берега старый отработанный пароход. Вот туда он и устроился сторожем на все лето. В трюме было несколько железных голых кают. Туда мы и переехали жить. Ни воды, ни электричества. Воду чистую носили из рядом стоящего помещения. К плитке электричество подвели. Я утром уходила на работу, а днем приходили на корабль его друзья. Это было похоже на клуб, там они с удовольствием общалась, веселилась. Отдел биофизике был тогда на ул. Карла-Макса и вечером, после работы я пешком шла на остров, на корабль, занималась готовкой еды и всякими хозяйственными делами. Володя и здесь никогда меня друзьям не представлял, не выделял вниманием, не очень-то видно любил и ценил. Я была для него и для себя безликой. По воскресеньям мы по прежнему ходили на столбы с ночевкой в Нелидовку. Там была своя компания. Перед избушкой, при спуске к ручью, росло много черники, объедались. Днем лазили на столбы, а вечером жгли костер, варили, пели под гитару и вели разговоры. Правда я тоже не терялась и в отпуск позвала на корабль своих подруг из Алма-Аты. Галя, с прежней работы, приехала на три дня, а с Бетой мы на неделю сходили на Ману с проводником, которого организовал Володя. И тут вдруг родители мне присылают сестру Лену. Они просят с ней позаниматься, поскольку она осталась на осень в 9-ом классе за прогулы и загулы с парнями. При этом денег на ее содержание не прислали. От Володи я денег не видела, жили мы очень скромно. С одеждой и обувью я поизносилась. Мне не хватало только Лены к Володе до « полного счастья». Лена – красивая, умная , хитрая но, в семье, как говорится не без урода, Она рано загуляла, стала выпивать, бросила учебу. А 10-ый класс кончать надо. Родители с ней не могли справиться, а поскольку в то время оба были преподавателями, то им стыдно было, что у них такая дочь. И по инициативе отчима и, с маминого молчаливого согласия, ее отправили в Сибирь к сестре. Себя им было жалко, а меня, что жалеть, самостоятельная теперь, а что нет у нас жилья своего, и муж мой просил их присылать ежемесячно денег на его содержание они забыли. Отец Иван всегда говорил, что я дура и не благодарная, и куска хлеба ему не дам в старости, Я приезд сестры восприняла без возражений, я входила в их положение, а они нет. Я ее непутевую любила. Конечно с ней позанималась, ее знания проверили и перевели в 10-ый класс с зачислением в школу за кинотеатром Космос в Красноярске.. Пришла осень, Лене в школу и надо где-то жить. Моих родителей это совершенно не волновало, а вот Володины оказались на высоте. Они приняли нас в дом в Володину комнату с условием, что он будет работать. Друг нашел ему работу снабженца при Гидро институте. Начался еще более трудный период жизни. Меня судьба как бы испытывала на прочность. Лену надо было водить и забирать из школы, иначе она сбегала, мгновенно завела себе подобных подружек, а надо, чтобы она училась. Вот так и няньчились с ней год, помогал и Володя. В ней он нашел родственную душу. Оба любили свободу и не любили работать. Володина работа заключалась в приобретении необходимых производству материалов и приборов. Своим философским трудом он пока не прикрывался. Однажды, в его руках оказалась большие суммы денег в пачках. Тогда он и устраивал нам концерт. Зрителями были я, Клавдия Филипповна и Лена. У него произошел сдвиг в мозгу от этих денег. Он нам их демонстрировал, потом брал спички , зажигал и подносил к пачкам с деньгами. Мы были в ужасе, убеждали его , что сядешь ведь в тюрьму. Пытались забрать деньги, он убегал, мы за ним. Кое как спасли деньги. Это было явно шизоидное состояние . Я наконец это поняла, пелена оставшегося гипноза его на меня наконец спала полностью.
В одном лице писатель,
В одном лице поэт, столбист, философ, техник…
А может это бред? Я кроме лба высокого
И умных , серых глаз, пока что дел не вижу,
А лишь словесный град.
Хочу не сомневаться, гордиться лишь тобой.
И весело смеяться смутившему покой.
Ну, а пока мне горько, ну, а пока печаль,
Очарованье спало… мне очень жаль.
Дорожки разбегутся, осталась я одна
И ты не господин мне, а я уж не раба.

Ленау спешно закончила 10 класс и уехала к родителям готовиться к поступлению в институт. А тут совершенно некстати оказалось, что я опять беременна (он не предохранялся, хотя не планировал детей). К этому времени я уже хотела ребенка, во мне проснулось материнство. Но я теперь категорически не хотела ребенка от Володи. Я боялась, что он будет психом, как отец и решила развестись с ним. Прошел слух, что он, ко всем открывшимся мне недостаткам, был осведомителем в КГБ. И когда я спросила его об этом, я поняла, что это имело место быть. Это ещё больше настроило меня против него. Когда я сообщила ему о разводе, он вдруг резко воспротивился и заявил, что повесится, если я уйду. Внутренний голос подсказал мне, что он может на самом деле это сделать. А если я рожу ребенка, то никогда от него не избавлюсь. Он будет преследовать меня. Следовательно, надо решиться делать аборт, я не думала о последствиях и жила нахлынувшими эмоциями. Володя молчал по поводу ребенка, а родители были за ребенка. Я родителям стала нравиться и они мне тоже. Но я уже твердо знала, что жить с Володей не хочу. Но не надо было делать это не резко, а мягко., чтобы не спровоцировать в нем нервный срыв. Я сказала , что взяла отпуск и поеду в Алма-Ату навестить родителей. Это было уже третье лето нашей совместной жизни. На работе дела у меня шли хорошо. Я уже написала две статьи о методах анализа микроэлементов в биологических объектах. На работе я сказала, что еду поступать в аспирантуру, поскольку здесь мне этого не предлагал, и не знаю вернусь или нет. Я вдруг стала действовать очень решительно, не думая о последствиях. Сделала аборт в больнице и поехала в Алма-Ату с целью устроиться там на работу В это время в Красноярске начал строиться Академгородок. Одновременно с Институтам и возводили и жилые дома для сотрудников. Была перспектива получить свою квартиру. Но у меня было главным уехать, я не хотела видеть Володю.. В родном доме меня не очень- то ждали. В то время отец работал в институте ядерной физики. И я попросила его содействия в поступлении туда в аспирантур. Он в работе как-то мне всегда помогал. Мне был назначен день экзамена по физике. Я в ней была не сильна, да и времени на подготовку у меня не было. Вырвавшись от Володи, все действия мои пошли спонтанно. Я пришла на экзамен, мне дали два вопроса. На один я знала ответ, а на другой нет. Я встала и ушла с экзамена. Отец сказал, что неважно, что я не знала ответ. Со мной бы поговорили о моих статьях, о способности к исследованию. Но дело сделано. Я начала искать работу. О как это унизительно ее искать. Ходить по институтам и проситься на работу. Вначале я пришла на свою старую работу, и зав химической лаборатории сказал: – А, брошенка пришла! – это было возмутительно. В общем, не смогла я найти работу и пришлось мне возвращаться в Красноярск, поскольку отпуск заканчивался. Со слезами на глазах я села в поезд. Я не хотела возвращаться. Когда меня встретил Володя, и я увидела его лысую голову, у меня промелькнуло какое-то даже отвращение к нему. Родители его меня встретили радостно. Володе от работы дали комнату в квартире, где была общая кухня, туалет и много жильцов. В разболтанную скважину ключа нашей комнаты я заметила стали заглядывать соседи, что было неприятно. По ночам Володя демонстрировал, что работает над своим философским трудом. Он знал, что это повышает его значимость передо мной. Я решила в конце концов полюбопытствовать, что он пишет. Когда он ушел, я, наконец, заглянула в его писанину. Оказалось, что он из большой советской энциклопедии, на которую мы ранее подписались, выписывает рецепт приготовления консервированного мозгового горошка. Это было сенсацией для меня. В миг рассеялся ореол его гениальности и создаваемого им образа философа. Пользуясь моей природной наивностью, он играл передо мной эту роль, зная, что я его любила за ум и оригинальность. Никакого труда он не написал, и никто его не читал. На работе, когда я пришла, то призналась, что не поступила в аспирантуру. Мне тут же предложили поступать в нее, но на кабальных условия, без отрыва от основной работы .В это время вовсю делили квартиры. Поскольку я была еще замужем. А квартиры все уже распределили, то мне предложили трехкомнатную квартиру совместно с машинисткой, у которой был маленький сын. Родители Володи подарили мне в квартиру комплект мебели: стол, стулья и книжный шкаф. Они надеялись наверное, что я буду жить с Володей. Я же Володе сказала, что теперь у него есть жилье и у меня,и давай разводиться. Он устраивал скандалы, психовал, заливал стены красящими напитками. Но я настояла, и мы развелись. Я прожила с ним 2,5 года.
Вам отдала души хрустальной звон.
А ныне – убирайтесь вон!
После этого я полностью погрузилась в очень напряженную работу. с утра до ночи, а иногда и до утра. Темой диссертации был « Обмен микроэлементов в 4-хзвенной системе жизнеобеспечения человека» А руководителями были два академика. Работу я делала полностью самостоятельно, они только проверяли и делали замечания по конечному тексту. В этот сложный для меня период родители опять прислали мне сестру Елену на перевоспитание, но теперь уж навсегда. Она поступила в Алма-Ате в Институт иностранных языков, проучилась один семестр и сбежала с соседским парнем в г.Шевченко на Каспии. Оттуда через полгода в Алма-Ату, не работала, не училась, пила, гуляла, деньги вымогала, парней приводила домой. Родителям это не понравилось, мама в сердечных приступах. И ее куда? Да в Сибирь к сестре. А что у меня сложный ответственный период в работе их не волновало. Я тогда уже жила в отдельной однокомнатной квартире. О как я с ней намучилась невообразимо. Она приехала больная сифилисом, я не знала, с ней спала на одном диване. Положили её в больницу, ходила туда каждый день. Вылечили – стала водить парней, я их гнала из квартиры. Все время врала, что устраивается на работу, да так искусно и убедительно, что я иногда верила. Актриса, как и Володя. С ним, конечно, она возобновила связь и рассказывала о его жизни. Приехала мам,а, с трудом устроили Лену на работу в библиотеку. Но на нее она почти не ходила, часто приходилось ее искать, пропадала. Денег на её питание, как и всегда, не присылали. Отец делал денежные переводы только ей, когда она просила. Она их мигом пропивала с друзьями. Мне нельзя было присылать, вдруг его копейка на меня уйдет. А то, что Лена у меня на попечении, так я обязана. Нам с Леной порой было нечего есть. Наконец через год она провернула операцию «ы, познакомилась с инженером Химкомбината Енисей, Виктором Вильяк (красавцем-латышом), выселила из его однокомнатной квартиры двух его друзей выпивох , зарегистрировалась с ним и села на его зарплату. Витя был мастер-золотые руки и в конечном итоге е влияние на него было пагубно. Я вздохнула. Пришло время защиты диссертации. Помню, из-за волнения я вдруг забыла текст. Тогда нельзя было заглядывать в него. Я остановилась и у меня перед глазами побежала лента картинок: заказанные уже столы в кафе, зря потраченные деньги, позор перед людьми из-за своей несостоятельности. Но я вдруг очнулась, пришла память, и я бойко застрочила доклад, ответила хорошо на все вопросы. Голосование за присуждение мне степени кандидата биологических наук было единогласным. Меня повысили в должности до младшего научного сотрудника. Надо сказать, прошло 9 лет, прежде чем я вышла замуж второй раз. У меня было много подруг
Отпуска и свободное от работы время я проводила активно и интересно в походах летом, на лыжах- зимой. По тур-путёвкам я много где побывала : на Кавказе, Карпатах, Тянь-Шане, и даже на Камчатке в долине гейзеров. Женатых, готовых познакомиться поближе, было достаточно. Я была молода, тогда еще хороша собой. Но разбивать семьи было не в моих правилах. Володя женился через 5 лет после нашего развода на заслуженной актрисе театра для юношества. Некоторую информацию о их жизни мне приносила Лена, она часто у них бывала. У нее было с Володей родство душ, и скорее всего еще что-то. В новой семье Володи ситуация развивалась по другому сценарию. Они оба были актерами в душе , а она и на деле. По характеру она была очевидно сильнее его. В начале у них была однокомнатная квартира, все стены ее были исписаны Володей и их гостями разными изречениями. Столом служила перевернутая дверь. Всегда полно друзей: художников, артистов, писателей. Знаменитый художник Андрей Поздеев, был их соседом и написал 3 картины, посвященных Володе и его семье. Красноярский известный писатель Александр Астраханцев в книге « Портреты 20 века», в число выдающихся личностей города включил и Владимира Брыткова. В семье родился сын. Воспитание его было странным, в духе Володи. Лена говорила, если ей конечно верить, что в двери кухни была сделана дыра, в которую подросшему сыну, он иногда давал еду, чтобы привыкал к тюремным условиям. Я не думаю, что это Лена могла так придумать. Когда сын закончил 10 классов, жена в свой отпуск вместе с сыном уехали в Москву, к ее родственникам. Володя очень хотел поехать, даже был взят билет, но родственники воспротивились, его не ждали. Жену вызвали из Москвы телеграммой, Володя повесился в их новой двухкомнатной квартире, которую она получила от театра. Об этом она рассказала сама, когда я с ней решила встретиться после смерти Владимира. Я нашла ее, познакомилась, и она пригласила к себе домой в свою двухкомнатную квартиру. Одну комнату она сдавала. В квартире было прибрано. Я думала, что найду в ней подобные с моими чувства разочарования в Володе. Но нет, она сняла со стены его портрет, прижала к груди и сказала, что любит его. С гордостью показывала мне рисунки сына (он живет в Москве). Весь лист очень аккуратно был разрисован какими-то потусторонними существами, которые не встречаются в жизни, а только в воображении,. Это подействовало на меня несколько угнетающе, а она расхваливала его талант. Я приглашала ее к себе домой и на дачу. Она делилась, как Володя их завел в купальниках на столбы в такое место, что спуститься они не могли и так стояли на маленьком приступочке до вечера, пока их не сняли чудом проходившие столбисты. Рассказывала про то как Володя три-пять раза возил сына в Крым , поскольку ребенок был болезненным. Денег. как всегда не было, и он где-то в парке среди густых зеленых кустов сделал дом под открытым небо. Где-то, как-то, добывал еду. Она с гастролями тоже в Крым приезжала, навещала их и была в восторге от этой романтики. Рассказывала, как они с большим трудом отстояли, чтобы их не лишили родительских прав. Володя работал то грузчиком, то еще кем-то, или не работал, но часто бывал в театре. Ей все нравилось, она считала, что они хорошо жили, И никакого упрека. Я была потрясена. Ни разу она не сказала, что он псих и его надо было лечить. Они прожили вместе около 12лет. Или артисты по- другому относятся к жизни, либо, как мне подсказали, она не мгла говорить по- другому в сложившейся ситуации.
Я вышла замуж через 9 дет. Но судьба взяла своё. Не захотела мужа психа , так получила -алкоголика. Не захотела сына от шиза, так получила сына с пагубной наследственностью отца. Ты управляешь судьбой или она тобой?
У меня же, кроме интереса к исследовательской работе и легкости к написанию стихов, появился свой стиль в написании картин. Учиться их писать маслом я начала в пенсионном возрасте. Таким образом небольшие таланты появились и у меня самой, а жизнь из слабой сделала меня сильной и даже упрямой.

……………………. Николай Беер ЭТО КРУТО………………………………….
Николай БЕЕР
Альманах Миражистов Это круто

Внуку
Болсуновскому Максиму Викторовичу

Чёрное море, дельфины и чайки…
Здесь мы с тобой гуляли без майки…
В волны ныряли, крича, – с головой…
А уж к обеду плелись мы домой…

Брали с тобой напрокат велогоны –
И по Анапе устраивали гонки…
Вдоль побережья мы моря гоняли…
Наши колеса в песке застревали…

Вечером шли мы с тобою играть,
Помнишь, любил ты в машинки гонять…
Сели с тобою в Обзор-колесо
И поднялись мы так высоко!

Виден весь город, кварталы и море…
Что же нам делать, какое же горе…
Кончились деньги у нас ведь с тобой,
Надо тихонечко двигать домой…

Неожиданно сразу Максим загрустил,
Высказал всё, скоростёнку включил…
Знает Анапу он всю наизусть,
Шагу прибавил – развеялась грусть…

Внуку
Болсуновскому Кириллу Викторовичу

Белые медведи
Белые снега
Белые метели
Белая пурга

Северные мишки
Белые друзья
Они в красной книжке
Трогать их нельзя

Знайте люди знайте
Помощь им нужна
И не забывайте
Помните всегда

Братьев наших меньших
Надо их любить
И об этом всюду
Нужно говорить

Внуку
Болсуновскому Кириллу Викторовичу

Берегите природу
Берегите зверей
Берегите всех птиц
Берегите людей

Берегите моря
Океаны, ручьи
Степи, реки, леса
И прославитесь Вы

Сохраняя природу
Нужно помнить о том
Что оставим мы после
Потомкам потом

Внучке
Беер Софии Викторовне

С днём рожденья тебя поздравляем
И конечно желаем тебе
Будь здоровой красивой и умной
И желанной всегда будь везде

Крошка наша София родная
Ангелочек ты наш дорогой
Ты настырна хитра и упряма
Хоть твой возраст совсем молодой

Подрастешь и узнаешь, что в мире
Много стран океанов морей
Чтобы дни твои счастливы были
Больше верных хороших друзей

И чтоб в школу пошла буквы зная
И сама ты умела читать
И медаль чтоб была золотая
Тебе внучка хотим пожелать

Воспоминания о детстве
Посвящаю сыну Беер Виктору Николаевичу
Утро, рассвет наступает
Солнышко скоро взойдёт
И у плиты чуть вздыхая
Баба лучины дерёт

Жарится в сале картошка
Щи потихоньку кипят
Где-то мурлыкает кошка
Слышно дровишки трещат

Скрипнула дверь на петелях
Батька с охапкою дров
И положив у плиты их
Сильный сказал он мороз

Взял закурил папиросу
Молча присел у окна
Мама расчесывала косу
Я был шпаною тогда

В памяти всё сохранилось
Дом наш, ограда и скот
Сердце с тревогой забилось
То, что не вечен народ

Посёлок Памяти 13-ти борцов,
Емельяновский район, Красноярского края

ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=488479
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=496996
ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07

45-тка ВАМ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580691:
КАЙФ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580520
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
СОЛО НА РОЯЛЕhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=575083
КОЛОБОК-ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573921
Внуки Ра
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573474
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=572148
ТАЙМ-АУТ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=571826
КРУТНЯК
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=570593
СЕМЕРИНКА -ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=569224
АВЕРС и РЕВЕРС
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900
ТОЧКИ над Ё
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900 http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=565809
ЗЕЛО БОРЗОhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=564307
РОГ ИЗОБИЛИЯ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=561103
БОМОНД
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=553372
ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=549135

КаТаВаСиЯ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=536480
КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=534005
ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=531424

ФОРС-МАЖОРhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=527798

СИБИРСКАЯ ССЫЛКАhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520612

СЧАСТЛИВАЯ СТАРОСТЬhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520121

АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив”
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=510444

5-й УГОЛ 4-го ИЗМЕРЕНИЯhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=507564

. 2022

ЭТО КРУТО

Альманах Миражистов
СОДЕРЖАНИЕ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН Александр БАЛТИН Арина ГРЕБЕНЩИКОВА Гаптула ХАБИБУЛИН Евгений ПОПОВ Нина ШАРЫГИНА Виктор СНЕГИРЁВ Наталья НИКУЛИНА Илиада ГРИБОВСКАЯ Николай БЕЕР
КрасноярсК
2022

Подписано в печать 07.11.2022. Формат 60х84
1/16 Бумага офсетная. Тираж 100 экз. Заказ 01-011
Отпечатано в типографии «Литера-принт»,
Красноярск, ул. Гладкова, 6, оф. 030
Телефон 8(391) 2 950 340