Миловка

По легенде, передававшейся в каждой семье из поколения в поколение, деревня получила поэтическое название «Миловка» от первых переселенцев с Севера, которые осели в Нижегородской губернии более десяти веков назад.

В те стародавние времена эти холмы, еще свободные от пахоты, сплошь были покрыты душистым клевером и полянами алой луговой клубники.

Вокруг холмов струилась серебряным пояском быстрая и юркая речушка. Была она настолько вертлява и непредсказуема что получила, пусть и странное, но абсолютно меткое название Пьяна.

Брала она свое начало неизвестно где, подпитывалась из многочисленных ручейков и речушек, впадала в Суру, а затем в великую и могучую Волгу. Из Волги в неё заходили на нерест и стерлядь, и осетры, а бывало, что и огромная белуга наводила своим «рёвом» ужас на всю округу.

И такой простор расстилался вокруг, такая красота, что древние люди не смогли пройти мимо этих мест.

Остановились.

От восхищения воскликнули: «Мило, как же здесь, други, мило!»

И назвали свою будущую деревню «Миловкой».

Возникновение нового поселения на пустом месте всегда дело удивительное, загадочное.

Почему именно здесь?

Кто и зачем остановил людей?

Надолго ли эти первые шалаши и землянки?

Что будет потом?

Будет здесь село или город?

Или все это сгинет бесследно?

Первым поселенцам это было неизвестно. Оставалось только обживаться и верить в правильность своего выбора.

 

Основатели-первопроходцы к природной красоте этих мест добавили красоту своего крестьянского труда – поля, засеянные рожью и репой.

Странствующий монах из Греции привез в Миловку новое растение гречиху. Так у сельчан появились гречневая каша и гречишный мёд.

Во времена Петра I появилась картошка. Она оттеснила гречу и стала самым любимым продуктом у сельчан.

Поселенцы разбили вокруг деревни огромные фруктовые сады с привитыми от южных сортов яблонями и вишнями. Завели пчелиные пасеки. Посреди деревни в овраге построили плотины и в образовавшихся прудах развели темно-бордовых карасей. Караси так прижились, что в иные года пруды «кипели» рыбой.

Когда число дворов в деревне перевалило за пятьдесят, Миловка была жалована Императрицей Екатериной II князю Хованскому, участнику южных военных походов.

С приездом князя деревня Миловка быстро разрослась до двухсот дворов. Была построена церковь, и деревня стала называться селом.

Шло время.

Рядом с Миловкой, на самом красивом месте, возвели Хованские свою усадьбу из камня.

Чтобы жить успешно в непростом российском климате, когда надо постоянно готовить себя к жаркому лету, слякотной осени, морозной зиме и весенней распутице, князь, вместе со своими людьми, начал заводить промыслы. С этой целью были выписаны из Германии несколько семей, которые на родине занимались изготовлением ткацких и гончарных станков, и ветряных мельниц. Поселили их недалеко от Миловки. Немцы постепенно прижились. Так появилась немецкая слобода Брюкс.

В самой Миловке семьи были большие: от семи до пятнадцати человек. Промыслы и умения передавались от поколения к поколению.

Наиболее шустрых и догадливых Хованские поставили на торговлю.

По осени, после яблочного спаса, из года в год, на краю Миловки стала собираться огромная ярмарка. На нее съезжались крестьяне со всей губернии.

А производили в Миловке с божьей помощью, княжеской заботой и трудовой смекалкой крестьян, всё, что было необходимо для жизни в те времена.

На всю зиму грибы, помидору и капусту солили в бочках, а огурцы в вычищенных гигантских тыквах.

В огромных количествах варили варенье, сушили грибы, ягоды, фрукты и овощи.

На особом положении был крыжовник. Выращивали его более двадцати сортов.

Крыжовник был и зеленый, и желтый, и красный, и бордовый, и темный до черноты, и белый, как молоко. И маленький, как горох, и большой, с крупную сливу.

Из особого сорта зелёного толстокожего крыжовника делали «Царское» варенье.

Кислые, как щавель, ягоды собирали чуть-чуть недозрелыми, разрезали пополам, вынимали мякоть и зерна, отжимали их и получали сок, а вычищенные дольки складывали в большой чан и варили их в этом соку почти сутки. Затем, в последние минуты варки, добавляли в почти готовое варево гречишный мёд. Варенье становилось прозрачным, золотистого цвета.

Поставлялось это варенье в Санкт-Петербург к царскому двору, поэтому оно и называлось «Царским». Туда же на Рождество везли и сушеную, по особому рецепту, Миловскую вишню. Была она высушена таким образом, что мякоть, под присушенной кожицей внутри ягоды, оставалась мясистой, сочной и сладкой как у только что сорванной с дерева.

 

В водоёмах вокруг Миловки и в вертлявой, но многоводной реке Пьяне водилось очень много рыбы. Её добывали и готовили в разных видах: на ольховых веточках коптили сомов, стерлядь, осетров и судаков. Щук, ершей и окуней сушили. Лещей и голавлей солили. Солили тоже своим особенным способом. Лещей, величиной с локоть разрезали пополам, вычищали, просаливали и укладывали в бочки под сильнейшим гнетом и так держали до первых морозов. С первыми морозами гнет снимали, рыбу вынимали и успешно ей торговали.

Луговины в Миловке и вокруг неё были богаты травами, и все дворы, включая и княжеский, держали огромные стаи гусей. Их было так много, что эти табуны были как бело-серые облака среди зеленого разнотравья. Все перины у господ в губернии были из гусиного миловского пера. А в Рождество жирным гусем, нафаршированным антоновкой или гречневой кашей, томленым полдня в русской печи, лакомились в каждой миловской избе.

По осени любители охоты добывали медведя.

Из медвежатины делали знаменитую миловскую буженину, закоптить которую правильно было полдела, её ещё надо было сохранить до следующей осени. А хранили её в капустном рассоле вместе с мочёными яблоками. И только тогда таяла она во рту под рябиновую наливочку, как медовый пряник.

Из медвежьих шкур шили для дворян богатые воротники и шапки. Медведей было так много в лесах, что их даже ловили живьём и дрессировали, а затем водили по российским ярмаркам, где эти страшные лесные звери под липовую дудочку плясали на потеху публике.

Раз в несколько лет происходило нашествие лис. И тогда появлялись роскошные лисьи воротники. А когда не было лис, было полно зайца, и поэтому в ход шел заячий мех.

 

Помимо двух-трех коров, при каждом дворе было с десяток овец и пяток коз. Шерсти было вдоволь. Долгими зимними вечерами в каждом доме пряли тонкую овечью и козью пряжу.

Из пряжи вязали платки, кофты, безрукавки, носки, варежки, и для себя, и на продажу.

Ткали много шерстяного сукна.

Из овечьих шкур шили теплые тулупы.

Для тех, кто породовитей и побогаче шкуры выбеливали, добавляли благородные меха на воротники и отвороты. Для женщин обшивали рукава и подолы узорами из красной нитки.

Среди кучеров спросом пользовались синие долгополые армяки из миловского сукна с красными кушаками.

Почти в каждой избе валяли валенки.

Мужские поплотнее и с двойной подошвой, детям и женщинам помягче, из белой шерсти, а для выхода на праздники – с рисунками в виде сердечек или зверюшек.

Не меньше ценились и миловские мастера, которые плели водостойкие лапти из липового лыка. Это была очень удобная, легкая обувь в ней ноги всегда были сухими, не уставали и чувствовали себя как у «Христа за пазухой».

 

Из сыромятной кожи умельцы изготавливали пастушьи, везде узнаваемые, миловские кнуты.

В хлысты вплетали конский волос, обязательно выстриженный из хвоста, а не из гривы. От этого миловские кнуты приобретали свой особенный, резкий хлопок при ударе.

 

От других они ещё отличались дубовыми резными кнутовищами, которые вымачивали в постном масле и после обжига, кнутовище становилось тёмно-жёлтого, медового цвета и очень уютно лежало в ладони.

Почти каждая семья имела свой промысел.

Из конопляной пакли вили верёвки.

Из лыкового мочала плели чудо-короба, дивные ягодные туески.

На ткацких станках, сделанных соседями, слободскими немцами, ткали половики и покрывала.

В многочисленных оврагах вокруг села нашли нужную глину.

На гончарных кругах начали делать великолепную посуду: чашки, кружки, тарелки. Расписывали их так, что слава о миловской посуде гуляла по всей России.

Не смотря на разнообразие промыслов и большие хозяйства, кругом была чистота, порядок и не было ни увечий, ни болезней.

Если кто и болел, то завсегда в Миловке были свои знахари. Они и роды принимали, и лечили от всех болезней травами, настоями, заговорами и примочками. Сращивали кости и вправляли суставы, избавляли от лишаев, сводили бородавки, выводили камни, а простуду или немощь изгоняли с помощью русской бани и берёзового веника.

 

Молодёжь умела не только хорошо работать, но и весело отдыхать.

На Престольные праздники Миловские красавицы приходили в необычайно-сказочных нарядах. Шили они всё сами, используя местный лебяжий пух и самодельные тонкие ажурные кружева, а также атлас, бархат и бисер, привезённые с южных ярмарок. В нарядах преобладали алые и голубые цвета на белоснежно-белом фоне. В них они водили хороводы, пели песни звонкими чистыми голосами.

 

Вечерами по будням парни и девки ходили по деревне вдоль порядков, зацепившись под руки и пели частушки настолько заковыристые и интересные, что, слушая их можно было узнать о всех новостях и догадаться о личной жизни любого односельчанина. После таких прогулок все собирались в укромном месте, где устраивали посиделки. Там уже девушки пели на разные голоса старинные песни, как правило, о любви. Придумывали всякие игры и забавы: прятки, жмурки, считалки, догонялки. Парни устраивали соревнования по силе и ловкости.

 

На  Яблочный Спас устраивали странную старинную забаву. Суть её была в перекидывании двухпудовой гири через избу, в которой жил сам участник этой игры. Не все могли это сделать, но всем хотелось поучаствовать в этой игре. Тому, кто успешно перекидывал гирю князья Хованские дарили «золотой».

Гирю, кидали одной или двумя руками из-под широко расставленных ног. Раскачиваясь всем телом, участник забавы резко выпрямлялся и подкидывал двухпудовку вверх по «дуге» чтоб перелетела через дом. Если она летела не по «дуге», а уходила в свечку, то падая вниз, пробивала крышу, потолок и пол, и приземлялась в подполе. Если сил не хватало кинуть гирю правильно, то она ударялась в стену избы, как вражеский снаряд, вызывая дружный смех зрителей. Тогда переходили к следующему дому и начиналось всё заново.

 

Люди в Миловке были пытливые, сноровистые и умелые.

Каждый пытался что-то сотворить. В селе ездили и самодельные велосипеды, и

самодвижущиеся сани, стояли ветряные и водяные мельницы.

Были большими виртуозами игры на балалайках и на деревянных ложках. Когда появились гармошки, то играли на них так, что ноги сами пускались в пляс.

 

На деньги князя и сельской общины, трудом миловских крестьян была построена каменная церковь, невероятной красоты, с чистейшим колокольным звоном и иконами византийских иконописцев.

В каждой крестьянской избе висели в красном углу православные иконы.

В княжеской усадьбе, помимо икон и итальянских картин, красовались прекрасные мирские полотна, написанные миловскими художниками-самоучками. А искуссные резные деревянные часы, изготовленные местными умельцами, время отсчитывали не хуже бронзовых голландских.

 

Так испокон веков жили – не тужили и неплохо поживали «рукастые» миловчане.

Жили общиной.

Соблюдали посты.

Боялись Бога.

Любили Царя – батюшку.

Верой и правдой служили своему Отечеству.