Промёрзшие гнили всходы под тенью пропащих деревьев,
Они спрятали чахлые руки своих расчленённых сестёр,
Нестерпимым зудом ныли догорающие в огне поленья,
И эхо разносило вопли тех, кого поглотил костёр.
Мы разбили лагерь к северу от сереющих скал отвесных,
Лишь туман провожал наш табор, да созвездия промеж ветвей,
Шли до промозглых пастбищ, но повозки успели треснуть,
И земля на себе оставляла отпечатки сырых когтей.
Вдогонку нам чёрный ветер запечатал свет облаками,
И глубокой заспанной ночью только факела брезжила тень,
Мы неспешно кружили по всходам, и земля стенала под нами,
Голод жрал нас, и тощее брюхо сковал старый трухлявый ремень.
Но не так нас тревожила темень, как размеренный мертвенный клёкот,
Раздававшийся в тёмной лощине и стрекочущий тысячей ртов,
И мы робко внимали долине, только тихий испуганный шёпот
Мы посмели исторгнуть сквозь тонкий полусгнивший ряд жёлтых зубов.
Нарастающий шум оборвался, и на несколько тяжких мгновений
Лес окутала мертвенным грузом беспробудная мрачная тишь,
Мы тревожно искали спасенья, но от факела тощие тени
Выдавали безликом пролеске разве только пугливую мышь.
И когда тошнотворная темень, точно пламя из сотен осколков,
Озарилась неистово ярким пылким заревом сонма огней,
И разверзлось болезненно небо, в быстром пламени вспыхнули ёлки,
Кони, люди окрасились алым в полыханьи цветастых гроздей.
Свет носился высоко над нами, как гигантские яркие рыбы
Проплывают по тёмному морю, плавником рассекая туман,
Я заметил, как чётко кометы рисовали во взлёте изгибы,
Будто стая сверкающих духов – потерявшийся плыл караван.
Когда чудо померкло, исчезло, прежний мрак воцарился на время,
Затем белые мёртвые звёзды вышли из потаённой тиши,
Я скрепя всеми силами сердце, взглянул на своё нищее племя,
Но стоял я один в чёрном поле посреди омертвелой глуши.