Дача

1.
Дача. Явление далекое и в своем роде уникальное, которое, насколько я знаю, нигде больше в мире не встречается. Нарезанные куски земли на каком-нибудь поле или вырубленные щедрой рукой советской власти гектары леса, поначалу даже не имевшие нормальных подъездных дорог.
Когда каждые выходные родители поднимали меня ни свет ни заря, чтобы успеть на электричку, отходящую в совершенно идиотские 6:54 или 7:22 утра. И те, кому повезло занять сидячие места, непременно вынимали из сумок кульки с едой, плотно завернутые в фольгу, едва поезд начинал свой неспешный разбег.
Чтобы через два или три часа наконец-то выскочить из душного и потного вагона и помчаться через перрон в сторону маленького неказистого синего ПАЗика.
Пропахший бензином и выхлопными газами автобус был уже настоящим испытанием. Его так нещадно мотало по сельским дорогам (особенно весной, когда дороги представляли собой скорее направление движения), что укачивало меня практически сразу. Иногда, если вдруг народа набивалось внутрь не так много, то удавалось пробраться к окну и подставить лицо под спасительный сквозняк из небольшой узкой форточки. Благо ехать оставалось уже не очень долго.
Первые несколько лет мы жили в палатке. Что мне – восьмилетнему мальчишке – было в новинку и даже нравилось. Я узнал, что во время дождя нельзя тыкать изнутри пальцем в набухающие водяные пузыри. Если, конечно ночевка в мокром спальнике не являлась пределом твоих мечтаний. А когда вечером перед сном я забывал закрыть бегунок молнии до самого низа, то большую часть ночи приходилось отгонять от уха назойливый писк неуловимого кровососущего подлеца. И весь следующий день изнывать от бесконечной чесотки.
Я стоял, смотрел на заросший бурьяном участок и не мог справиться с потоком нахлынувших воспоминаний. Я провел здесь почти половину жизни. Покатая крыша дома высилась в глубине. Отец построил его сам. Тогда еще невероятно сильный и здоровый великан, не высушенный беспощадным раком до состояния сухой щепки. Вместе с соседскими мужиками он таскал бревна для него прямо из леса через дорогу.
Проржавевшие петли калитки натужно заскрипели, пропуская меня в зеленое царство крапивы и огромных лопухов. Я бросил взгляд под ноги. Небольшой квадратик серой плитки, с которого начиналась тропинка к дому, был еще там. Едва заметный, почти полностью ушедший под землю, он все еще умудрялся держать оборону. Хотя оставалось ему недолго. Бахрома из мелких травинок почти полностью закрыла единственный выступающий наружу чуть приподнятый край.
Сколько я здесь не был? Десять лет? Пятнадцать? Мы с женой переехали в Италию к ее родственникам кажется в 2010 или 2012… С тех пор я больше не возвращался.
Конечно мы общались с родителями, созванивались иногда даже по видеосвязи. Мама с гордостью показывала мне свою теплицу, где краснели гроздья самых разных сортов помидоров. Трепетней всего она относилась к “Бычьему сердцу”. Фотографии черно-красных гигантов на широкой эмалированной тарелке с вязаной кружевной салфеткой приходили чаще всего. Я отвечал восторженными смайликами. И обещаниями обязательно скоро приехать. Но… каждый раз откладывал. Если бы меня спросили, правда ли я собирался? Я бы ответил – да, правда. А вот на следующий вопрос – почему же так и не приехал? Смолчал бы, не зная, что ответить.
По едва видной дорожке я добрался до террасы, немного повозился с замком и вошел внутрь. Несколько минут я просто стоял на пороге, оглушенный навалившейся на меня тишиной пустого дома. Сделал несколько неуверенных шагов и тяжело сел на стул возле обеденного стола. Красная клеенчатая скатерть в белый горошек, маленькая фарфоровая ваза посередине. Ничего не изменилось. Странно, почему совсем нет пыли. И… цветы. В вазе стояли любимые мамины ромашки. Наверное, соседка заходила после моего звонка, чтобы прибраться. Пожалуй, цветы это уже перебор. Жутковато.
Широкие окна, поделенные на равные квадратики деревянными рейками, были занавешены небольшими цветастыми шторами. Я вспомнил, как мама сетовала, что долго не могла найти нужный материал, а потом вдруг обнаружила в запасах старый пододеяльник. С деньгами у родителей особых проблем не было. Сразу после выхода на пенсию они сдали городскую квартиру и перебрались сюда. Да и отцу на свежем воздухе становилось будто немного лучше. Но покупать готовое?
“У меня еще руки, слава богу, на месте”.
В предбаннике у двери на кухню всегда стояла плетеная корзинка для грибов. Большая с перемотанной синей изолентой ручкой. И в ней еще одна, поменьше.
Наш походный лесной набор, как шутил всегда отец. Тут же рядом должны быть большие черные резиновые сапоги. Компанию им составляли изящные зеленые сапожки, тоже резиновые. Я оперся о стол, с трудом поднялся, как старик, и зашел в предбанник. Все так и было. Память не подвела.
Горло словно сдавила чья-то рука, по груди разлился нестерпимый жар. Потянулся выше и «обжег» глаза. Картинка дернулась и чуть поплыла. Мне пришлось несколько раз шумно вздохнуть, прежде чем я смог сделать еще один шаг. Прижал ладонь к лицу и стер слезы.
Папа ушел в самом начале пандемии. Рак легких и двухсторонняя пневмония оказались смертельным коктейлем. Границы к тому времени уже были закрыты, и я даже не смог прилететь на похороны. Я звонил маме каждый день, старался поддержать. Но что такое слова, когда тебя нет рядом. Всегда веселая, целеустремленная и бурлящая энергией она выглядела как потерявшийся ребенок. Да, с отцом было тяжело. Мама часто жаловалась, что болезнь изменила его характер далеко не в лучшую сторону. Он стал раздражителен, сварлив и порой устраивал скандалы на ровном месте.
“Теперь хоть поживешь для себя” – сказала ее сестра после похорон.
Больше мама с ней не общалась.

Потом наступило лето и дачные хлопоты, вроде бы, отвлекли ее от удушающего горя. Рассада, грядки, поправить ступеньку на крыльце, купить новую косилку. А еще какие-то птички свили гнездо у нас прямо под крышей.
“Веточки туда таскают, листочки какие-то. Суетятся, чирикают все время. Такие маленькие и такие деловые!”
Она даже начала иногда улыбаться.
А в конце июля позвонила Нина Алексеевна, соседка и сказала, что мама умерла. Жара стояла невероятная, она пропалывала в теплице огурцы. Очевидно, стало плохо с сердцем.
Я встретил эту новость в одиночной палате ковидного полевого госпиталя, куда попал всего несколько дней назад. Попросил Нину позаботиться о похоронах и звонить мне в любое время если что-то понадобится. Тогда я без сна пролежал почти всю ночь. Слез не было. Было какое-то странное отупляющее чувство одиночества и злости на самого себя.
Всю жизнь я ощущал за своей спиной незримую поддержку родителей. Нет, они не пристраивали меня в институт, не помогали с работой, не покупали мою первую машину. Отец инженер, мать домохозяйка. О чем тут можно говорить. Но я знал, что всегда, в любом случае, чтобы не произошло, у меня есть их сила. Их мудрость и доброта. Единственные в мире два человека, которые любят не за что-то. Которые отдадут свою жизнь ради меня, если понадобится.
А что сделал для них я? Трепал нервы подростком, бесконечно спорил, не воспринимал их советы. Уехал из страны из-за жены, с которой потом развелся. Но не стал возвращаться, ограничив свое присутствие ежемесячными денежными переводами и редкими звонками. А теперь не смог даже проводить по-человечески. Конечно, можно сетовать на обстановку в мире, только от этого легче не становилось.
Потому что была мысль. Тщательно похороненная под сотней различных причин. Я гнал ее от себя тысячей отговорок. Сейчас она вспыхнула ярким факелом вины, выжигая изнутри.
Я хотел приехать. Когда о “Самой Страшной Болезни 21 века” едва начали говорить в газетах и выпусках новостей. Когда государства еще не закрылись друг от друга железными занавесами всеобщей истерии и паники.
“Ерунда, нагнетают как обычно. Доделаю дела, закрою контракт, найму заместителя. И потом прилечу. Тем более зима, что там торчать? Вот в конце весны или летом, самое оно. Летом даже лучше, за грибами вместе сходим.”
Я все доделал, успешно завершил работы на новом объекте, нанял еще несколько человек в офис.
Вот только прилетать теперь было некуда. Не к кому.
Сильный порыв ветра хлопнул дверью, выводя меня из ступора. Я понял, что просто не могу идти дальше. Еще раз оглядел предбанник.
Куртки на вешалке. Те самые, которые уже не наденешь, но выбрасывать жалко. Поэтому они отправлялись на дачу. В темно-зеленой, болоньевой, отец ходил в лес. В боковом глубоком кармане обычно лежал маленький перочинный нож. Не отдавая себе отчета, я скинул кроссовки, сунул ноги в черные резиновые сапоги. Как всегда, они оказались мне чуть велики. Снял с вешалки куртку, проверил карман. Ножик все еще был там. Взял маленькую корзинку и буквально сбежал из дома.
Я вышел с участка, еще раз скрипнув калиткой. Только сейчас обратил внимание, какая вокруг стояла тишина. Не было слышно музыки от соседей, никто не пилил очередные доски, противно и с надрывом завывая циркулярной пилой. Звук ржавых петель ворвался в это море спокойствия и тут же в нем утонул. Странно.

Я обогнул крайний участок и через несколько минут оказался возле заросшей камышами канавы. Ее прокопали по периметру всего садового товарищества еще в самом начале, огородив владения человека от гостей из леса. Сейчас в это трудно поверить, но когда-то случайный лось или не в меру любопытный кабан были у нас вполне рядовым зрелищем.
Две широкие крепкие доски мостиком лежали поперек. Я остановился на мгновение, глубоко вздохнул и нырнул в зеленую прохладную чащу.
2.
Лес встретил меня такой-же завораживающей тишиной. Только где-то сверху в кронах шелестел ветер. Хорошо утоптанная тропинка, затейливо петляя, уводила меня все дальше и дальше. Я вспомнил, что недалеко должны быть остатки старого военного блиндажа. Огромная квадратная яма, заполненная до краев черной водой. И вокруг всегда было полно подберезовиков. Я свернул с дорожки в сторону, надеясь его отыскать. Хоть отец и называл наш лес берендеевым и никогда не отпускал меня одного, я особо не волновался. Тропинка вот она – рядом. Да и сколько я прошел? Сто – двести метров? Вернуться можно с закрытыми глазами.
Кое-как продрался сквозь густой ельник, миновал небольшую полянку и вышел к болоту.
“Привет!”
Тихий шепот у самого уха заставил вздрогнуть и обернуться. Вокруг никого не было. Правда… Вроде бы справа между деревьями мелькнула чья-то фигура. Еще один грибник? Я направился в ту сторону, но обнаружил только вальяжно покачивающиеся еловые ветви. Наверное, все-таки показалось. Зато во мху под деревом прячет желтую шляпку маленькая сыроежка. Не подберезовик конечно, но тоже добыча. Вынув из кармана ножик, я аккуратно отщелкиваю тугое лезвие.
В голове всплывает мамина поговорка – “Не ленись, грибу поклонись”, я улыбаюсь про себя и присаживаюсь рядом с желтой шляпкой.
“Ты бро-о-о-о-осил их!”
Сухой каркающий вопль вспарывает уже привычную тишину.
Сердце подпрыгнуло к горлу и камнем ухнуло вниз. Я вскочил, озираясь по сторонам. Краем глаза заметил движение и тут же обернулся, сжимая нож побелевшими костяшками. Размытый силуэт или тень рывками перепрыгивает с дерева на дерево. Но ветки под ним даже не шевелятся. Вот нечто замирает, контуры становятся четче, но все равно подрагивают. Словно оно дымится. Я отчетливо вижу длинные изогнутые руки. Там, где они держатся за ствол, кора чернеет и начинает тлеть. Фигура мало напоминает собой человеческую. Скорее кляксу, пятно тьмы, из которого хаотично появляются и исчезают небольшие извивающиеся отростки. Вверх вытягивается продолговатая голова. Глаз нет, но я знаю, что оно на меня смотрит. У него медленно начинает проявлятся рот. Сначала узкая горящая щель, но через секунду она распахивается багровым провалом.
“Но ведь он был так занят”
Неожиданно мощный и низкий бас заставляет меня попятится назад.
Нечто перепрыгивает на соседнее дерево.
“Солнышко, хочешь какао?”
Теперь это истеричный женский визг. Он сменяется заливистым смехом. Но рот не шевелится, только открывается еще шире, гипнотизируя меня кровавыми всполохами.
Я не выдерживаю и бросаюсь бежать. Напролом, сквозь чащу, не разбирая ничего на своем пути.
Бред. Чертовщина! Так не бывает!!
“Отец, ты по-о-о-осмо-о-о-о-отри-и-и-и на не-е-е-его! Он же пья-я-яны-ы-ы-ый!”
Я слышу старческое кудахтанье какой-то мерзкой бабки. Даже улавливаю запах пыли и старости. Значит оно совсем рядом. Почти за спиной.
Все мое естество вопит от ужаса, призывая упасть на землю, свернуться калачиком и закрыть глаза. Потому что тогда оно наверняка уйдет.
Мне снова шесть лет. И я просыпаюсь от собственного крика. Испытываю мимолетное облегчение, от того, что это был сон. Просто липкий кошмар, который уже закончился. А у кровати уже стоит… нет, не мама. Долговязая худая фигура, сотканная из мрака. Слепая голова наклоняется чуть вбок. Огненный рот растягивается буквой “О” и одним рывком оказывается возле моего лица.
Я цепляюсь ногой за какой-то корень, лечу кубарем вперед, вскакиваю и бегу дальше, как одержимый. Колючие ветви хлещут по лицу, оставляя на память длинные неровные царапины. Невольно прикрываю веки. “Хорошо, что день” – отрешенно думаю я – “Хотя бы видно куда…”
Чудовищный удар в лоб в буквальном смысле выбивает искры из глаз и отправляет меня в пустоту.
3.
Первое, что я почувствовал когда пришел в себя – я промок. И начал замерзать. Судя по всему, я лежал то ли на влажной земле, то ли на мхе. Попытался встать, и голова тут же ответила ярким болезненным перезвоном. Приложился я от души, в этом можно было не сомневаться. Кривясь от боли, я все же сел и огляделся. Вокруг меня стояла непроглядная ночь. Звездное небо едва угадывалось за темными кронами деревьев. Я смахнул со щеки налипшие веточки и медленно поднялся. Мир немного вздрогнул, но остался на своем месте. Ножа при мне больше не было. Наверное выронил, когда бежал от…
Черт!
Я вспомнил своего преследователя и меня бросило в холодный пот.
Что эта тварь хотела от меня? Зачем гнала по лесу и главное – куда исчезла? Ерунда какая-то. Может вообще показалось? Поднялся какой-нибудь газ с болота, я вдохнул… Да, скорее всего так и было. А ножик все-таки жалко.
Я ощупал карманы джинсов, наткнулся на прямоугольник мобильного телефона. Слава богу, первая хорошая новость. Достал смартфон, включил и убедился, что связи нет. Впрочем, и звонить мне было особо некому. Время приближалось к полуночи, зарядки оставалось еще половина. Я включил фонарик. Яркий свет почти растворился всего в полуметре. С таким помощником блуждать по ночным дебрям практически бессмысленно. Оставалось только найти место посуше и ждать рассвета. В слабой надежде я изучил карманы куртки, и меня снова посетила госпожа удача. Во внутреннем кармане, который застегивался на широкую ленту липучки, я обнаружил полный коробок спичек и пачку сигарет. Прощальный подарок от отца. Я улыбнулся находке и неожиданно для себя поднял глаза в ночное небо.
“Спасибо, пап”.
Чуть поодаль, возле поваленного дерева, я нашел сухой клочок земли, устланный еловыми иголками. Наломал веток и приступил к разведению костра. Дрова были немного сырыми, все-таки близость болота давала о себе знать. Пока я старательно раздувал небольшой огонек, едкий дым окутал мое лицо знакомым теплым саваном. Глаза немедленно начали слезиться, в горле запершило, и я отодвинулся в сторону, глотнуть свежего воздуха. И по какой-то, совершенно невероятной причине, я ощутил себя… живым. Счастливым и живым. В совершенно нелепой ситуации, да. Ночью, посреди глухого леса, пытающийся разжечь огонь, да! Я был абсолютно уверен, что все будет хорошо. По-другому и быть не может.
Потому что я… дома. Я провел тут почти половину жизни. У себя на даче. В своем лесу. Я громко рассмеялся, утирая лицо от “копченых слез”. Точно, так мы их и называли – копченые слезы.
И смех этот вспугнул с ветки надо мной какую-то птицу. Она возмущенно что-то гаркнула и шумно унеслась прочь. Возможно даже это была та самая тварь, что преследовала меня днем.
Но теперь она бессильна. Потому что я дома.
Полчаса спустя я смотрел на пляшущий огонек своего импровизированного очага. Облокотившись на лежащий ствол дерева, вытянул ноги поближе к костру и начал задремывать, убаюканный разливающимся теплом. Где-то рядом хрустнула ветка, за ней еще одна. Послышался шорох раздвигающихся веток, и из темноты появилась высокая фигура. Я протер глаза, отгоняя сон, и сделал первое, что пришло мне в голову.
Я сказал:
– Здравствуйте.
И потом:
– Присаживайтесь. Тоже заблудились?
Человек подошел ближе. В неровный свет огня попали блестящие черные резиновые сапоги. Он немного постоял, сделал еще один шаг и присел, опершись о колено, возле костра. Я открыл от изумления рот, шумно сглотнул и уставился на невозможное. Мужчина не торопясь расстегнул темно-зеленую болоньевую куртку. Сунул руку во внутренний карман, достал пачку сигарет. И коробок спичек.
Прикурил, с явным удовольствием затянулся, кинул обгоревшую спичку в огонь.
– Сколько раз я тебе говорил, не ходи один в лес. М? Упрямый, весь в мать.
Отец сокрушенно вздохнул. Ему было чуть больше 60. Как раз тогда врачи поставили страшный диагноз. И через десять лет он умрет. Так и не бросив курить.
– А почему? Потому что лес этот…
– …берендеев, – тихо закончил я за него.
– Вот! Ну и куда тебя понесло?
Он, усмехаясь смотрел на меня сквозь сизую струйку дыма от сигареты.
Я начал что-то мямлить в ответ, но отец лишь отмахнулся. Сделал глубокую затяжку, с сожалением выкинул недокуренную половину в костер. Поднялся и начал затаптывать огонь сапогом.
– Пойдем, не надо тебе здесь. Рано еще. Да и мать с ума там сходит.
– Где? – я вскочил. – Подожди, пап, но ведь вы…
– Что мы?
– Вы,.. – нужное слово встало поперек горла, – вы…
– Да что с тобой? Выпил что ли? Смотри, мать учует, хлопот не оберешься. Ты знаешь, как она к этому относится.
Меня осенила внезапная мысль. А вдруг он не знает, что умер? Или может я попал в какой-то невероятный пространственный разлом и родители еще живы. Или…
– Пойдем, охламон.
Мы углубились в чащу, и через несколько секунд секунд меня словно прорвало.
– Пап, а помнишь, когда я был маленький, то хотел, чтобы мне купили игрушечного динозавра? Но у нас не было на него денег, и ты на работе сделал мне из дерева и покрасил в зеленый? А я потом сказал, что это какая-то фигня и выкинул его в мусорное ведро, на кухне под раковиной.
– Помню конечно.
– Так я же его потом достал, ты знаешь? И мне во дворе все завидовали, потому что у него руки и ноги двигались.
– Знаю, сынок. Знаю.
Он шел впереди, раздвигая передо мной ветви, и я слышал, что он улыбается.
– А мама? Она дома? Я просто видел цветы в вазе стояли, но не было никого. И участок так зарос.
Где-то сбоку запищал комар. Я шлепнул себя по уху, отгоняя настырное насекомое.
– А помнишь, как мы все вместе иногда ходили в гриль-бар и заказывали там целую жареную курицу? Мама еще называла меня “куриная душа”, потому что я мог съесть ее почти целиком.
– Да-а. Я там пиво покупал, баночное, – он причмокнул губами, – импортное. В магазинах такого не было.
Приставучий кровос продолжал виться рядом, но теперь к нему добавилось еще несколько. Я раздраженно махнул перед собой рукой и ускорил шаг, стараясь не отставать.
– Точно! От тебя потом так несло кислятиной! – я рассмеялся. – Я никак не мог понять, что в этом пиве такого вкусного.
– Пока не вырос.
Я уловил в его голосе легкую грусть.
– Да… пока не вырос… Пап, ты знаешь, я давно этого не говорил…
– Погоди, – отец посторонился, пропуская меня вперед, – пришли.
Мы стояли возле двух досок, что лежали поперек канавы. На той стороне виднелись темные силуэты домов. Папа залез в карман куртки, что-то достал и протянул мне.
– Держи, ты выронил, пока от берендея по лесу бегал.
Я взял у него маленький перочинный ножик.
– И не теряй больше, другого у меня нет. Охламон.
Он улыбнулся и взъерошил мне волосы. Комариный писк уже казалось был повсюду. Но я не обращал на него внимания. Лицо горело. Сердце бухало паровым молотом, не давая вздохнуть. Отец подтолкнул меня вперед.
– Топай давай, говорю же, мать с ума сойдет, если не вернешься.
Я машинально сделал несколько шагов, перешел мостик и обернулся.
– А ты?
– А мне туда уже нельзя.
– Но я еще…
В небе сверкнула молния, озарив нас невероятно яркой вспышкой. Когда свет сошел на нет, я увидел, что отец изменился. Морщины плотной сетью легли на исхудавшее лицо. Глаза впали, а губы превратились в едва заметную бледную линию. Но он все еще грустно улыбался. Я рванулся к нему и уперся в невидимую стену.
– Я еще столько всего не успел тебе сказать!
– Не переживай, сынок. Я всегда тебя слышу. Но ты приезжай. Видел же, как участок зарос? Мать расстраивается, говорит крапива все ее цветы задушила. А покосить некому.
Писк миллионов комаров превратился в нарастающий вибрирующий гул. В одну секунду поднялся ураганный ветер. Дома вокруг застонали, заскрежетали частями своих деревянных тел, когда невидимая рука принялась разрывать их на части. Мне пришлось кричать изо всех сил, чтобы отец меня услышал.
– Конечно! Я обязательно приеду! Ты скажи маме, я обязательно все сделаю! Мне очень вас не хватает! И еще! Слышишь?! Пап! Я не знаю почему, но я так редко говорил, что люблю вас! Простите меня! Я люблю вас!! Я так…
Новая молния разделила небо кривым зигзагом почти пополам. Гул превратился в рёв. Снова сверкнуло так, что заболели глаза. Весь мир вокруг задрожал, рассыпаясь на куски. Рядом с отцом появился второй силуэт, чуть поменьше. Мама.
И несмотря на творящийся вокруг хаос я услышал ее тихий шепот.
– Конечно, сынок. Мы знаем.
Третья вспышка полностью меня ослепила. Земля ушла из-под ног, и я полетел в сверкающую бездну.
4.
– Посмотрите! Вы видите? Он приходит в себя! Позовите врача! Быстрее! Ну что вы стоите!?
Нервно воскликнул знакомый женский голос.
– Тише, сеньора, успокойтесь. Доктор сейчас подойдет. Не волнуйтесь.
А это девушка, вроде бы молодая.
Я с трудом разлепил налитые свинцом веки. Вокруг меня суетились размытые фигуры одетые во все белое. А еще очень много света. Слишком много. Он неприятно резал глаза. Я собрался их закрыть, но один из силуэтов подошел ко мне вплотную, склонился, и света стало еще больше. Я застонал.
– Все хорошо, реакция зрачков нормальная. Поздравляю сеньора, самое страшное позади. Он вышел из комы. Ваш муж боец. Скажу по своему опыту, мало кто смог-бы пережить такую аварию.
Теперь говорил мужчина.
– Бывший. Мы в разводе, но… да. Он всегда был невероятно упрям.
Ответила женщина, которую я знал.
Кома? Авария? Очень знакомые слова, но я не мог вспомнить, что они значат. Я зашевелился, попробовал встать, но тело почти не слушалось. Да какого черта? Что со мной? Где я? От внезапно накатившей злости я стиснул кулаки и повторил попытку. Безуспешно. Вот только… У меня что-то было в руке. Я разжал ладонь, ощупал нечто пальцами. Небольшой продолговатый предмет. Это… это…
– Господи, доктор! Что это!?
Восклицание знакомой мне женщины неприятно резануло по ушам.

– Это… нож? По моему складной…
Недоуменно ответил мужчина.
– Я без вас вижу! Что он здесь делает? Вы только посмотрите, какой он грязный! Отличная у вас больница!
– Но, сеньора, я даже не могу представить, как он тут оказался!
– Зато я могу!
Я почти не слышал их перепалку. Потому что я все вспомнил.
Как выехал из офиса поздно вечером. Я очень устал и не спал почти двое суток, подготавливая документацию к сдаче очередного объекта. Свет фар встречных машин сливался в одну бесконечную полосу. Она тянулась и тянулась умиротворяющей бесконечностью, пока я не услышал трубный глас выросшего прямо передо мной грузовика. И потом я оказался перед калиткой у себя на даче. Заросший бурьяном участок и пустой дом. Мамины любимые цветы в вазе.
Картинки сменялись одна за другой.
Болото. Странная тварь в лесу, обвинявшая меня в чем-то.
Ночь. Костер.
И отец.
“Топай давай, говорю же, мать с ума сойдет, если не вернешься.”
Его последний подарок и мамины слова. Я все вспомнил.
И свое обещание.
Я почувствовал, как кто-то пытается забрать у меня ножик. Сжал ладонь в кулак и отчаянно замотал головой. Ну уж нет, теперь я его никому не отдам.
Ни за что.

Автор публикации

не в сети 2 года

Jah_Stean119

Комментарии: 6Публикации: 9Регистрация: 08-08-2021