Сердце, исполненное вечности

СЕРГЕЙ БОРОДИН

СЕРДЦЕ, ИСПОЛНЕННОЕ ВЕЧНОСТИ

СОДЕРЖАНИЕ

Духовное наследие предков

1. Завет отца
2. Благость материнского дара жизни
3. Посвящение в Стезю духа предков
4. Пробуждение источника духовной силы предков

Философические этюды

1. Уходящее в уходящих
2. Трепет последнего
3. Ради себя любимых
4. Слияние сердец
5. Тропы человечьи
6. Вера в себя
7. Осознание немолодости
8. Преодоление небытия
9. Бедлам, поглотивший путника
10. Духовное совершенство новых землян

Художественные миниатюры

1. Сочувствование
2. Холод оцепенения души потерявшего друзей
3. Заветный путь
4. Слабина
5. Эгоцентрическое изваяние
6. Грёзы на приколе
7. Дыхание разлуки
8. Излет сердечности
9. Небес посланник – друг сердечный
10. Мусор жизни
11. Озарение новым миром жизни

Сказания о людях Земли Русской

1. Прелесть города
2. Крик падения в отчаяние пустоты
3. Мотив души
4. Эстетство, растворённое в себе
5. Чутьё
6. Вспышка мотылька в лампаде страсти
7. Тарабарщина
8. Чудище толстопузое
9. Явленный крест жизни
10. Торжество жизни над призрачностью исчезнувшего
11. Русская доля
12. Улыбка свободы души
13. К медным трубам по воде сквозь огонь
14. Возвращение блудной дочери
15. Наваждение старого семейного стола
16. Мираж противоречивости
17. Отложенная жизнь святости
18. Явление Учителя
19. Мертвящий звон пустоты жизни
20. Страсти по питерцам
21. Цветок любви матери
22. Освящённое греховодство
23. Блаженны знающие
24. Праздничные страсти любомудра
25. Эфемерность самоуничижения
26. Тризна на могиле семьи
27. Отречение от себя первородной
28. Садовник любви женских сердец
29. Альфонсизм нарциссирующего недоросля
30. Однолюб в капкане многолюбия
31. Мещанство любовных страстей
32. Хищничество толпы потребителей
33. Провидение Пути
34. Восторженный поклонник матриархов
35. Пульсация мудрости
36. Счастье детского обережья
37. Мольба обездоленного
38. Старче, преодолевший душевное одиночество
39. Счастье казановы в отставке
40. Слабый предполагает – сильный располагает
41. Уходя – остаться

 

ДУХОВНОЕ НАСЛЕДИЕ ПРЕДКОВ

Земной путь моего отца оборвался в 1978 году. С тех пор вся моя жизнедеятельность проистекает в свете памяти об отце, о его свершениях, о его словах, обращённых ко мне из далёкого времени моего детства. Вся жизнь моего отца, полная тяжелейших испытаний и неимоверных лишений, предстаёт предо мной в форме Завета, который я воспринимаю как Завет поколения наших отцов моему поколению и поколениям моих детей и внуков…

ЗАВЕТ ОТЦА

Далёкий декабрь 1943 года. Бескрайняя северная тайга. Бездорожье. Короткие дни и длинные тревожные ночи. В таёжной глубинке Архангельской стороны притихло село Церковное, как будто пытаясь спрятаться от безумия большого мира. В колхозе, вопреки всем тяготам и лишениям продолжающем исправно выполнять план, остались только бабы с ребятишками. Все взрослые мужики уже давно на фронте. Получены и первые похоронки…

Председатель колхоза – высокий и страшно худой парнишка. В свои 17 лет он уже более года тянет председательскую лямку. Бабы на селе уважительно кличут его по имени-отчеству – Алексеем Алексеевичем.

Идёт война. Сыны Отечества уже гонят лютого ворога с земли своих отцов. Повестка райвоенкомата… И вот уже всё село провожает своего семнадцатилетнего председателя колхоза на битву с фашистской нечистью.

Судьба так распорядилась, что мой отец, Бородин Алексей Алексеевич, был направлен на защиту дальневосточных рубежей нашей Родины от готовых в любой момент начать боевые действия японских милитаристов. Был дальний тяжёлый путь на Восток в насквозь промёрзшей “теплушке” в полуголодном состоянии. Все рвались на фронт. Всем хотелось наказать немецких агрессоров в открытом бою. А тут тебя везут на Восток всё дальше и дальше от фронта. А навстречу – эшелон за эшелоном с техникой, со свежими сибирскими дивизиями. Было отчего жаловаться на судьбу.

Но молодым, ещё не принявшим присягу новобранцам предстояли великие испытания их воинской отваги: им предстояло полтора года участвовать в странной – необъявленной войне – с опаснейшим и коварным противником – хорошо вооружённой и опытной армией императорской Японии.

Конечный пункт назначения новобранцев – легендарная Совгавань. Непродолжительная береговая подготовка, и вот вчерашний молодой председатель колхоза вступает на борт минного тральщика в качестве комендора-палубного. И начались боевые, в прямом смысле этого слова, будни молодого моряка.

Мощнейшие японские военно-морские соединения держали под своим неусыпным контролем весь регион дальневосточных морей. Хорошо оснащённые эскадры терроризировали наши торговые и рыболовецкие суда, пользуясь превосходством в боевой мощи, поскольку боевой состав Тихоокеанского флота (ТОФ) в сравнении с японской армадой был достаточно скромен. В этом-то и заключалась вся сложность и опасность службы в составе ТОФа.

И новички быстро поняли всю остроту существующего положения. Мало того, что японские крейсера, эсминцы, сторожевики постоянно устраивали провокации, сталкиваясь с нашими боевыми кораблями в море, шла жестокая минная война. Хорошо зная трассы наших грузовых судов, японцы минировали их. Потери, которые несла наша страна от этой минной войны, приходилось замалчивать по дипломатическим соображениям и делать вид, что ничего не происходит. И чем дальше, тем наглее становились японцы. Только одно их сдерживало до какой-то степени – блестящие победы советского оружия над фашистской Германией.

Минный тральщик, на котором нёс службу отец, был постоянно в деле, если, конечно, штормовые условия позволяли вести траление фарватеров. А в “тихое” море траление шло под прицелом орудий главного калибра японских крейсеров. Устраивая показательные стрельбы, когда снаряды ложились в непосредственной близости от корабля, японцы часто вынуждали наши тральщики покидать район траления.

Молодой комендор, по сигналу боевой тревоги беря на прицел своего легкого палубного орудия японские корабли, ясно осознавал, что разница в огневой мощи не позволит ему сделать и нескольких залпов по врагу. Приказа открывать огонь не было, хотя так хотелось хоть раз проучить зарвавшихся самураев.

И так продолжалось полтора года. На мине не подорвались и войну нервов наши моряки выиграли у надменных японских адмиралов. А короткая открытая война против Японии дала возможность проявить всю ту ярость к врагу, что изо дня в день копилась в годы скрытого вооружённого противостояния и у Сахалина, и у Курил, и в проливе Лаперуза, и у мыса Лопатка…

Ратная служба моего отца, моряка Тихоокеанского флота, была отмечена медалями “За боевые заслуги” и “За победу над Японией”.

В дальнейшем, после окончания военно-морского училища, морской офицер Бородин Алексей Алексеевич будет бороздить дальневосточные моря и Тихий Океан на мощных боевых кораблях Тихоокеанского флота, передавая молодым военморам дух славных боевых традиций Русского Флота.

В 1978 году отца не стало: сердце выработало свой ресурс жизненных тягот. Памятуя рассказы отца, я часто пытался в своём воображении взглянуть на ощетинившуюся орудиями всех калибров японскую эскадру через прицел отцовского орудия. Если воображение не подводило меня, то в таких случаях я всегда ощущал момент истины.

Я горд тем, что у меня был такой отец. Он мне оставил завет поколения безусых мальчишек, выросших в несгибаемых воинов. Завет предназначен не только мне – он для всех людей, кому не безразлична судьба Родины. Завет этот краток: “Когда вы начинаете терять себя в водовороте жизни, попытайтесь встать на наше место в минуты боя. И вы поймёте, что есть нечто более значимое, чем ваши неприятности. Это нечто – сила земли Русской. И тогда вы снова ощутите почву под ногами, поднимите голову, распрямитесь и сокрушите всё гадкое и низкое вокруг себя”.

Спасибо тебе, отец, за то, что ты был на земле.

12.05.1999

 

Современные женщины, плоть от плоти городской цивилизации, обретая тем или иным способом постоянные или временные права на мужчин, как правило, в начальный период совместной жизни со своими мужчинами сосредотачивают в кругу своей семьи максимум усилий на уничижении их матерей, на подавлении сыновних чувств мужей или сожителей к их матерям, на всемерном отчуждении матери и сына друг от друга. Подобное поведение своих жён или сожительниц мужчины поначалу воспринимают как временный женский каприз, а у наиболее глупых из них при этом непомерно раздувается гордость собой ввиду того, что его так обожают женщины, не желающие делиться им меж собой. Однако же, как показывает практика, такая ситуация вовсе не так уж и безобидна, как могла бы показаться человеку, не искушённому в тонкостях семейной жизни. В случае, когда мужчина легкомысленно относится к постоянным наскокам своей дражайшей половины на свою мать и ничего не предпринимает с тем, чтобы прекратить подобный поток недоброжелательства с её стороны, можно с большой вероятностью утверждать, что мать с сыном, как минимум, довольно быстро перестанут понимать друг друга или, как максимум, станут чужими людьми, враждуя между собой до конца жизни.

В чём же кроется причина такой ярой непримиримости молодых женщин к матерям своих мужчин? Прежде всего, в том, что между матерью и сыном на биологическом уровне с самого момента зачатия сына его матерью возникают глубочайшие по нежности, постоянству, самоотверженности и взаимной жизненной необходимости чувства. Ощущая эти чувства своего мужчины к матери, молодая женщина прекрасно понимает, что избранный ею мужчина не будет всецело принадлежать ей вплоть до тех пор, пока он будет лелеять в своей душе нежность и сыновний долг к матери. Вот многие молодые женщины и стремятся всеми силами и любыми способами разорвать эту биологически обусловленную связь свекрови со своим мужем или сожителем.

Обычно в этом препоганом деле преуспевают весьма недалёкие и ограниченные женщины, относящиеся к мужчине как к своей нераздельной собственности. Мудрые же женщины никогда не занимаются подобными гадостями, ибо любят своих мужчин любовью высшего порядка, в противоположность тем самолюбивым глупышкам, которые за любовь принимают скоротечную страсть, а то и просто сожительствующие с мужчинами из соображений расчёта и выгодности, без особых угрызений совести удовлетворяя свою похоть за рамками формальной семьи.

Так почему же всё-таки мудрые женщины так трогательно берегут чувства своих мужчин к их матерям? Таким женщинам ведано, что от силы и процветания сыновней любви к матерям напрямую зависят жизни их любимых мужчин, их здоровье, самореализация в социуме, долгожительство на земле и, что самое главное, крепость их общей семьи, которую при таком раскладе никогда не покинет человеческое счастье.

БЛАГОСТЬ МАТЕРИНСКОГО ДАРА ЖИЗНИ

1930 год. Прошло всего тринадцать лет после октябрьского переворота, сломавшего традиционный уклад жизни как государствообразующего русского народа, так и всех других народов и народностей, входивших в состав Российской империи. К этому времени новый государственный строй – советская власть – был ещё крайне непрочен ввиду того, что новые нормы жизни ещё не устоялись в общественном сознании. На селе продолжала лютовать коллективизация, сопровождаемая злобным бандитизмом комбедов, известным как раскулачивание самых дееспособных и работящих крестьян по сёлам и деревням, что вылилось в жуткий по своим масштабам голод 1932-1933 годов среди крестьянского населения центра России, Поволжья и Украины. Именно в этот неспокойный год в деревне Алексеевка, расположенной в далёкой глубинке бывшего Одесского уезда, появилась на свет моя мама – Анфиса Дмитриевна Чумаченко, в замужестве – Бородина. В её родной семье помимо родителей и её самой были ещё двое детей – младшие брат и сестра.

Любознательность, непоседливость, ярко выраженная смекалка, буйное воображение, отчаянная смелость – вот, пожалуй, главные черты её характера, которые наиболее чётко отражали процесс её личностного становления в период раннего детства, когда для маленькой девочки всё вокруг было хорошо, светло и безмятежно. Рядом с ней как в её родной деревне, так и в окрестных сёлах всегда присутствовало множество родственников, одних только двоюродных братьев и сестёр был не один десяток. В это счастливое для неё время мама полновесно жила своими немудрёнными детскими радостями и, конечно же, вовсе не догадывалась о грядущих испытаниях, которые уже в скором времени должны были свалиться на её ещё неокрепшие плечи.

На восьмом году жизни родители отправили её на прожитьё к дальним родственникам в Киев. Для маленькой девочки это родительское решение стало чрезвычайно жестоким ударом, глубоко поранившим её детскую психику, ведь она фактически принудительно в миг была лишена родной семьи с тем, чтобы оказаться среди незнакомых людей, да ещё не в привычной деревенской обстановке, а в совершенно чуждой ей городской среде обитания.

Смириться с таким поступком самых родных для неё людей было трудно. Естественно, после произошедшего не по её воле разрыва с семьёй у девочки к родителям возникло чувство отчуждения, за что осуждать её никто не имеет права, поскольку отлучение малолетнего ребёнка от его кровной семьи, да ещё руками его же родителей – это противоестественное действо, в любом случае оказывающее ничем не устранимое воздействие на личностный рост ребёнка. Мотивы же своей отправки в Киев так и остались для мамы неразрешимой загадкой даже во взрослом возрасте: все её попытки впоследствии выяснить по этому поводу отношения с матерью (её отец во время войны пропал без вести) ни к чему не привели.

В Киеве же маме жилось совсем не сладко. Кардинальное изменение образа жизни в городе по сравнению с деревенским привольем, а также требование киевских родственников беспрекословно исполнять все их жёсткие воспитательные наставления – это и многое другое – должны были бы ожесточить маму, чего, к счастью, не случилось: она росла доброй, сердечной, отзывчивой девочкой, готовой на самые различные самоограничения ради дорогих ей людей.

Новая семья мамы жила в бедняцких кварталах Подола. Жилищные условия были крайне стеснёнными, поскольку вчетвером приходилось тесниться в одной небольшой комнатке, расположенной в пристройке к производственному зданию обувной фабрики, одна из сторон которой выходила в замкнутое пространство традиционного киевского дворика. Конечно же, о каких-то бытовых удобствах и говорить было нечего – на кухоньке был проведён водопровод, что уже было большой удачей. Жили очень скромно, поскольку материальное состояние новой маминой семьи было на очень низком уровне, что, впрочем, было характерно для всех соседей по двору. И, тем не менее, вопреки всем бытовым и семейным коллизиям жизнь как новой маминой семьи, так и дворовых соседей текла своим, казалось бы, раз и навсегда установленным чередом.

А через четыре года грянула война. Бомбёжки, паника, развал всей системы жизнеобеспечения города, отступление Красной Армии, оккупация Киева немецкими войсками и – голод. Жуткий голод, когда нечего было есть, поскольку продовольствие не на что было купить или обменять у размножившихся жуликоватых менял. Приходилось доставать пропитание всеми правдами и неправдами, к примеру, подбирать на железнодорожных переездах картошку, а, если повезёт, то и уголь, за что мама вместе с другими ребятами иногда попадала под обстрел немецких автоматчиков, охранявших продовольственные составы… На фоне этой мучительной борьбы за выживание гестаповские зондер-команды по причине еврейского происхождения арестовывали маминых друзей, которых затем вместе с их семьями расстреливали в Бабьем Яру. Всё это, конечно же, влияло на психику и личностный рост девочки самым негативным образом.

Апофеозом же жизни в оккупации стало лицезрение выступления на площади самого Адольфа Гитлера во время его посещения Киева. Киевлян тогда сгоняли на площадь под дулами автоматов, дабы продемонстрировать фюреру массовое изъявление украинцами благодарности за своё освобождение от власти большевиков.

Затем были жестокие бои за освобождение столицы Украины, во время которых уцелевшим жителям города пришлось отсиживаться в подвалах домов. При освобождении Киев был основательно разрушен. И снова нужно было как-то выживать до того момента, пока жизнь в городе не была хоть как-то налажена. Последствия перенесённых потрясений и лишений серьёзно сказались на здоровье мамы – она тяжело заболела, фактически была при смерти. Чтобы спасти её, необходимы были лекарства, достать которые стоило очень больших денег. Новые родственники, ставшие ей к тому времени роднее родных, распродали все остатки своего немудреного имущества, что позволило приобрести спасительные лекарства. Мама выздоровела, за что до конца жизни испытывала к своей тёте, которую воспринимала как вторую мать, чувство безмерной благодарности.

При возобновлении занятий в киевских школах мама продолжила учёбу. Она была способной ученицей, прекрасно успевавшей по всем учебным школьным дисциплинам. Однако, к её великому сожалению, ей удалось окончить всего семь классов школы, поскольку обучение в старших классах нужно было оплачивать. Денег же в семье едва хватало на еду и одежду, так что о получении среднего образования не могло идти и речи. Таким образом, вместо продолжения учёбы в восьмом классе мама вынуждена была поступить на работу: сначала – чертёжницей на картографическую фабрику, а затем – продавцом в овощной отдел гастронома.

Надо сказать, что все перипетии её детской судьбы выковали у неё такую твёрдость характера, на которую не могли повлиять никакие, пусть даже и чрезвычайные обстоятельства окружающей жизни. С неимоверной внутренней силой её характера постоянно сталкивались и родственники, и друзья, и просто знакомые. К совершеннолетию у молодой девушки проявился крепчайший духовный стержень её натуры, основу которого составляли идеалы человечности. У красивой, внешне яркой и привлекательной девушки традиционные моральные принципы славян всегда доминировали в её взаимоотношениях с людьми. Эти принципы, основанные на высочайшей чистоте понимания ею нравственных устоев жизни, стали тем самым главным социальным элементом, который напрямую повлиял на формирование жизнестойкости её личности. Ей были глубоко антипатичны легкомысленность и вульгарность в отношениях с кем бы то ни было, её натуре претили люди, уютно существовавшие в атмосфере предательства, обмана, неверности, жадности и презрения к окружающим людям.

Целеустремлённая волевая девушка, каковой была моя мама в молодом возрасте, по своим жизненным приоритетам вряд ли могла быть удовлетворена заурядностью прозябания в роли продавца овощных соков в магазине. Поэтому-то маму так влекла жизнь больших свершений, для чего в послевоенные годы любому дерзновенному человеку были открыты самые широкие перспективы. Вот и мама постоянно искала возможность своей самореализации в большом деле общегосударственного значения. Однако для неискушённой в общественной жизни девушки многое было покрыто пеленой неизвестности. Так, к примеру, безрезультатно закончилась её попытка уехать на работу по линии картографии в Восточную Германию ввиду отказа со стороны компетентных органов: оказалось, что проживавшим во время войны на оккупированных территориях гражданам запрещалось многое, в том числе и выезд на работу в страны народной демократии.

После неудачи с работой в Германии мама стала готовиться к отъезду на целину. Однако стать целинницей она не успела: знакомство с моим отцом, в ту пору курсантом киевского военно-морского училища, резко изменило всю её жизнь. В результате вместо целины мама уехала вместе с моим отцом, после окончания училища ставшим её мужем, на Дальний Восток, где молодому лейтенанту надлежало служить в составе Тихоокеанского флота. К слову сказать, их свадьба могла бы и не состояться, если бы и по этому вопросу особисты училища отца дали отрицательное заключение. Мама тогда даже помыслить не могла, что её жизнь тщательно проверялась в тайной канцелярии «Смерша» и что всё-таки она была признана достойной стать женой морского офицера.

В те годы условия жизни на Дальнем Востоке требовали от любого человека, по той или иной причине оказавшегося в этих суровых местах, недюжинных усилий для физического выживания. Бытовые трудности возрастали многократно в случае его ответственности ещё и за семью. Вот и маме пришлось брать себя в кулак, мобилизуя всю свою волю, всю силу своего характера, чтобы остаться человеком в античеловечной обстановке той агрессивной среды обитания, что наличествовала на дальних закоулках страны Советов, куда она была заброшена немилостивой судьбой.

Первые серьёзные испытания, помимо почти трёхнедельной изматывающей поездки на поезде с паровозной тягой, начались для неё сразу же по прибытии в пункт временного проживания семей комсостава Вооружённых Сил в Хабаровске. Ни столовой, ни кухни, ни воды, чтобы хоть как-то постирать и помыться, в этом фактически пересыльном лагере не было и в помине. Одни бараки. Надо сказать, что всё приданое мамы состояло из двух подушек и каких-то слабо подходящих для дальневосточного климата одежонок, что перед отъездом молодожёнов из Киева её сводная мать скатертями увязала в два узла. Естественно, после длительной дороги всё это приданое находилось в жалком состоянии. Более опытные и старшие по возрасту жёны офицеров и старшин, семьи которых оказались в том же бараке, где и мама с отцом, собрали молоденьких офицерш, часть из которых к тому времени совсем пала духом, и повели всю эту пёструю толпу для помывки и постирушки на берег Амура, что вызвало форменный переполох у жителей Хабаровска. И хотя вода в Амуре была весьма холодной, а погода в Хабаровске – пасмурной, мужественные жёны советских офицеров с честью справились со стоящей перед ними насущной проблемой, впервые за несколько недель в полной мере насладившись чистой водой реки. Всё это стало для мамы прологом ко всем тем тяготам жизни офицерской семьи, в результате чего характер её настолько закалился, что отец уже с трудом узнавал в ней наивную девушку киевского периода их романтических отношений.

Ну а тогда вслед за перевалочным пунктом Хабаровска последовал точно такой же пересыльный барак во Владивостоке перед тем, как они с отцом наконец-то прибыли к месту его службы на Русском острове. И вот здесь о какой-либо цивилизованности бытовой жизни моим родителям пришлось надолго забыть. Женщины наверняка с большой достоверностью оценят те условия, в которых жили на острове офицерские жёны, по одному характерному эпизоду, случившемуся с моей мамой.

Когда наступил срок родов моей старшей сестры, маму, находящуюся в предродовом состоянии, повезли рожать на утлом катере по неспокойному океану с Русского острова на остров Святой Елены, где находился ближайший военно-морской госпиталь. Этот заплыв на катере с основательной бортовой и килевой качкой длился целых четыре часа. Даже представить себе трудно, что в эти часы чувствовала молодая роженица, находясь в рубке этого катера, равно как и в госпитале, где в соседних палатах лежали больные или травмированные моряки?! Очень сложно представить также и то, как молодая мать обеспечивала после родов жизнь младенца, ведь практически весь её жизненный опыт состоял из городской жизни в Киеве. Однако мама с честью выдержала и это испытание: дочка росла здоровой, нормально развиваясь.

Через два года, в 1953 году, последовал перевод отца в Порт-Артур, куда он отбыл вместе с семьёй. Это был Китай, совсем другая страна, что порождало множество специфических проблем местного окраса, которые, тем не менее, необходимо было решать в обыденном режиме. А для мамы в этот период больше всего сложностей доставила подготовка к моему появлению на свет в этом городе неувядаемой славы русского оружия. Мама и здесь, вдали от Родины, была на высоте, вопреки массе нестандартных обстоятельств, так или иначе воздействовавших тогда на нашу семью. В Порт-Артуре окончательно сформировалась личность мамы, всегда являвшейся для нас с сестрой безмерно любящим ангелом-хранителем наших судеб.

Короткий период, с 1955 по 1959 годы, когда наша семья пребывала в Севастополе, куда отец был переведён из Порт-Артура в связи с закрытием правительством СССР этой военно-морской базы, стал для мамы неким подобием курорта, поскольку после всех пережитых ею дальневосточных мытарств жизнь в этом прекрасном черноморском городе наконец-то обрела для неё черты цивилизованности. И хотя здесь также было немало бытовых неудобств, но по сравнению с тем же Русским островом это был, можно сказать, земной рай.

Однако долго понежиться в этом раю семье не удалось. Руководство страны в лице Н.С. Хрущёва и иже с ним решило в конце пятидесятых годов резко сократить численность армии и флота. И вот, чтобы не попасть под топор бездумных сокращений, отец вынужден был дать согласие на перевод на Камчатку, ради чего ему пришлось перейти из состава ВМФ в зенитно-ракетные войска. Что же касается мамы, то для неё тем самым начался второй круг дальневосточных мытарств, протекавших теперь в более тяжёлом режиме, поскольку семья состояла уже из четырёх человек, что резко повышало её ответственность в качестве хранительницы семейного очага.

Опять на её долю выпала длинная, трудно переносимая нами дорога, опять был Владивосток с его перевалочным пунктом на Второй речке, после чего на самолёте военной поры в абсолютно некомфортных условиях состоялся перелёт в Петропавловск-Камчатский. И ведь мы исключительно вовремя прибыли на полуостров – аккурат сразу же после разрушительнейшего землетрясения 1959 года.

За пять камчатских лет жизни наша семья трижды меняла место жительства на полуострове. Условия жизни в те годы на Камчатке были сродни послевоенной разрухе на территориях, по которым прокатился каток войны. Чтобы прокормить семью, маме приходилось содержать и кур, и гусей, и поросят. Отца мы мало видели, поскольку он всегда был на службе, много перемещался по точкам дислокации своего войскового соединения, в связи с чем он не был помощником маме в домашнем хозяйстве. Когда же мы переселились в дальний гарнизон на Англичанке, который находился среди глухой тайги прямо на берегу Тихого океана, о своём подсобном хозяйстве и речи не могло быть, разве что можно было держать кур в общем сарае. Приходилось жить на пайках для офицерских семей (крупы, макароны, консервы, солонина), которые получали на продовольственных складах, до которых нужно было идти несколько километров по крутой дороге через сопки. Естественно, о фруктах или зелени можно было забыть до возвращения на материк.

Теперь уже и не узнать, о чём думала тогда мама, глядя на нас с сестрой, питающихся фактически по нормам военного времени, вдобавок к этому лишённым возможности для нормального обучения в школе, ввиду отсутствия учебных помещений, учителей и неукомплектованности классов (часто в классе было по два-три ученика, а занятия разных классов единственный учитель проводил одновременно в одном помещении). Можно только предположить, что она роптала на судьбу, обделяющую её детей теми радостями жизни, которые были само собой разумеющимися в том же Севастополе. Однако мы с сестрой ни разу не видели её растерянной и слабой – она всегда была деятельной, активной и оптимистично настроенной. Эта её мужественность перед лицом негативных обстоятельств позволила нам с сестрой безмятежно наслаждаться своим детством, поскольку вопреки всем превратностям жизни мы всегда чувствовали за собой крепкую стену маминой заботы о нас.

После Камчатки мы в 1964 году снова попали в цивилизацию, когда отца перевели в Подмосковье, и семья поселилась в военном городке под городом Клин. Радость была неимоверная – ведь семья впервые за всё время службы отца была заселена в отдельный финский домик! Да, пусть не было водопровода, пусть мыться ходили по субботам в общую баню, пусть все удобства были на улице, но у нас был свой домик с маленьким участком, за которым начинался лесок с примыкающим к нему прудом. Было от чего радоваться – нам наконец-то улыбнулась фортуна!

После демобилизации отца в 1968 году мы получили квартиру в Клину, которая находилась в хрущёвской пятиэтажке, притулившейся к Ленинградскому шоссе на въезде в город. Как же мама тогда радовалась этой первой за все семнадцать лет службы отца собственной трёхкомнатной квартире со всеми удобствами! Нам было всё в радость, даже несмотря на то, что горячую воду, наконец-то, дали только через год после въезда, что целых два года пришлось дожидаться газификации дома. У нас же с сестрой было ощущение, что мы обрели семейное гнездо родительского крова.

Только тогда, после обретения своего стабильного жилья, мама смогла перевести дух после многолетней жизни в разъездах и неустроенности, хотя неприятности начали догонять её и здесь. Много нелицеприятных моментов она натерпелась в первое время после новоселья от соседей, которые не переставали шпынять нас просто за то, что мы были офицерской семьёй, пусть и бывшей. Маме при любом удобном случае прямо в лицо бросали обвинение в том, что она «офицерша» со всеми вытекающими из этого последствиями: мол, мы всю жизнь шиковали на офицерских зарплатах, а они, простые работяги, вынуждены были тащить свою судьбину в нищете и лишениях. Пресекая на корню все подобные кривотолки во дворе и в подъезде, мама не уставала всемерно заботиться о теплоте и достатке нашего семейного очага.

Надо сказать, что ещё в Севастополе ей удалось закончить курсы кройки и шитья. На Камчатке она, работая в ателье поселка Елизово, стала мастером пошива женского платья, параллельно овладев ещё и навыком закройщика. Собственно, шитьё стало главным профессиональным занятием в её жизни, которое помогало ей всегда и везде быть самостоятельной в материальном плане. Для её независимой и цельной натуры это было жизненно необходимо – чувствовать свою жизненную состоятельность и иметь возможность помогать другим. Тем и жила на людях, хотя часто высказывала сожаление, что жизнь так и не предоставила ей возможности продолжить учёбу – закончить среднюю школу и поступить в институт. А учиться ей всегда нравилось, поэтому она с удовольствием помогала нам с сестрой осваивать школьную программу вплоть до десятого класса. Мама мечтала, чтобы мы с сестрой, её любимые детки, получили высшее образование, что для неё стало бы своеобразной компенсацией за то, что лично ей судьба не позволила превысить образовательный уровень семилетней школы.

С 1978 года, когда умер отец, она стала для нас – её детей и внуков – фактически главой семьи, оказывая нам всю возможную поддержку, какая была в её силах, даже тогда, когда мы вроде бы уже твёрдо стояли на ногах. Ну а её человеческое участие в наших судьбах не прекращалось вплоть до её ухода из этого мира. Да и сейчас такое участие продолжает оставаться актуальным для нас с сестрой, хотя теперь такую поддержку мамы наших жизненных свершений приходится черпать из закромов памяти.

Труден, часто на пределе человеческих сил, был жизненный путь мамы. Оглядываясь назад, на всю свою прошедшую жизнь, я всё более и более уверяюсь в том, что без мамы всех моих жизненных достижений, той личности, каковой нынче я являюсь, просто не было бы. Всё, что сформировано во мне человеческого, так или иначе исходит от неё, от её любящего сердца, её добрых глаз, её ласковых рук, её жизненной мудрости. И та неудержимая тяга к знаниям, которая ведёт меня по жизни, – тоже наследие мамы.

Честно говоря, я не помню случая, когда бы она потеряла твёрдость духа или спряталась за своими слабостями от проблем, хотя при этом я хорошо знаю, что ей самой жилось, ох, как нелегко и в детстве, и в юности, и в замужестве. Как это бывает в любой семье, мы с сестрой часто огорчали её, но вопреки всему она всегда давала нам силы к преодолению тех проблем, которые мы притягивали к себе по своему недоразумению молодых зазнаек. Мама любила нас беззаветно, ради нас без колебаний отказывая себе в удовольствиях или еде, да, да, именно в еде: в голодное время нашего детства на Дальнем Востоке она готова была ради нашего счастья пойти на любое самопожертвование.

Да и не только с нами, своими детьми, она делилась своей внутренней силой, не только нам она придавала уверенность в жизни – в гарнизонах к ней тянулись на огонёк многие из офицерских жён, и она никому, кто приходил к ней с открытым сердцем, не отказывала в помощи. Правда, были и такие хитрые прощелыги, которые, втираясь к ней в доверие и дружеское расположение, использовали её жизненный потенциал в угоду своим личным интересам, бессовестно обманывая маму. Она готова была поделиться с ближним последней рубашкой, чем пользовались эти морально нечистоплотные людишки, выдававшие себя за её задушевных друзей и подруг. Такие нелюди доставляли ей глубокое огорчение своей низостью и интриганством. При всём при этом она ничего не боялась – любые возникавшие проблемы устраняла быстро и решительно. Мелкие людишки, крутившиеся рядом с ней, частенько вынуждены были выслушивать из её уст нелицеприятную правду о себе, когда она срывала лживые, притворно благодушные покровы со многих из них.

Мама ушла из жизни в октябре 2008 года, через три недели после рождения её третьего правнука. Для меня это стало настолько невосполнимой потерей, что в моей душе до сих пор зияет громадная прореха, закрыть которую я не в силах, да, собственно говоря, и нечем закрывать. Настолько крепка была наша с ней психоэнергетическая связь, что пока не просматривается ничего, что способно было бы помочь мне прикрыть этот душевный провал. Возможно, в этом мне могла бы поспособствовать женщина тех же самых духовных вибраций, что и мама, но время идёт, а подобной женщины я так до сих пор и не встретил. Очевидно, в облике мамы на Землю приходила великая душа, и просто невероятно, чтобы ещё одна душа такого же высокого духа оказалась рядом со мной.

Мама была сильным человеком, родившимся под знаком Льва. Это был бесспорный лидер. Нас с сестрой она вырастила, воспитала и затем, уверившись в нашей жизнеспособности, отпустила в большую жизнь. Сама же, никогда ни на что не жалуясь, до конца жизни трудилась, поскольку не могла не работать, не могла не приносить людям радость своим высококлассным искусством швеи, пусть даже за свой труд она выручала весьма скромные средства. И ведь что самое поразительное, она могла с комфортом жить по наличествующим средствам! Более того, она постоянно стремилась помогать нам, готовая отдать всё, что имела. После того, как мы с сестрой оперились и разлетелись в разные стороны из родительского гнезда, она взрастила и воспитала, как свою кровинушку, старшую внучку (дочку сестры от первого брака), ставшую для неё отрадой души после смерти моего отца. У неё также хватило физических сил, сердечной доброты и трогательной любви, чтобы серьёзно поучаствовать в судьбе и моего сына, за что он проникновенно хранит в своей душе самые нежные чувства к своей бабушке.

Чем больше я думаю о маме, вспоминая её слова, её поступки, её роль в семье, её поведение на людях, в конце концов – даже её мудрое молчание, с которым она самым внимательнейшим образом выслушивала наши якобы всезнайские речи, после чего к тебе приходило ясное понимание, что как раз она-то и знает о жизни гораздо больше тебя, даже несмотря на твоё «верхнее» образование, тем отчётливее ко мне приходит осознание её качеств всеведающей матери. Да, по молодости лет, когда у человека множество увлечений, друзей, поездок в различные места, встреч с интересными людьми, когда человек с головой уходит в работу, верша свою карьеру, когда человек создаёт и отстраивает свою собственную семью, – я не часто бывал в родительском доме. Сейчас, хоть это уже и поздно, и не имеет особого смысла педалировать этот вопрос, я корю себя за все те годы, в которые недодал маме своей сыновней любви. Но странное дело, у меня всегда было такое ощущение, что она рядом, где бы я ни находился и чем бы я ни занимался. Как бы мои слова кем бы то ни было не были восприняты в качестве моей личной слабости, я не побоюсь сказать, что это ощущение не покинуло меня и со смертью мамы: мною и сейчас чисто физически чувствуется благость её присутствия в пространстве моей жизни.

Особенно сильно желание по максимуму отдать ей хоть часть того должного, чем из человеческих соображений я должен был по жизни одаривать маму, никогда не жалевшую своих сил ради оберега меня от различных несчастий, возникло у меня в последний год её жизни. Вопреки досужим суждениям моих коллег и знакомых, особенно со стороны женщин, о том, что подобным образом настоящие мужчины не поступают, я бросил всё преходящее, чтобы быть рядом с ней фактически до конца её земного пути. И я видел искреннюю радость в её глазах, поскольку при том, что она для многих многим жертвовала в своей жизни, мало кто жертвовал чем-то серьёзным ради неё самой. Да, она отговаривала меня от всего этого, говорила, что привыкла быть одна и не хочет быть никому в тягость, но её глаза выдавали неизрекаемую благодарность любящего сердца за душевную близость в последние дни её земного пути. Думаю, в это время мама была просто счастлива, абсолютно не замечая неудобств бытового характера.

Оставаясь одни, мы с ней подолгу говорили тогда о многоцветье жизни. Я понимал, очень хорошо понимал, что она прощается с жизнью, неспешно и доверительно передавая мне своё наследие – накопленный ею жизненный опыт. Точно так же она постаралась передать каждому из близких для неё людей то, что тот в меру развития своей души смог воспринять из великого духовного задела этой мудрой женщины.

И теперь её слова, отпечатанные золотыми буквами в моём сознании, являются путеводными звёздами в моей текущей жизни. Сколько ещё продлится мой земной путь? Может, мама и это прозревала, однако мне об этом ничего не поведала. На так любимых ею наших с ней вечерних посиделках она вкладывала в меня свой наказ творения добра людям, пестования в своём сердце искренней любви к близким, проявления силы при отстаивании человечности как в себе самом, так и в родичах, ещё окончательно не потерявшихся в пучине античеловечности.

Если бы каждому человеку было дано исполнить наказ моей мамы, в мире восторжествовало бы добро и воссияла бы своими божественными эманациями святая любовь!

Благодарю тебя, мама, за твой благой дар жизни!

15.07.2011

 

Старая как мир философская проблема – смысл жизни человека на Земле. Пока философы веками дискутируют между собой по этому поводу, все остальные люди так или иначе, на сознательном или интуитивном уровне, стараются понять, зачем же они всё-таки живут в этом подлунном мире? Важно знать, что для каждого жителя Земли небесами заготовлен исключительно свой, строго индивидуальный ответ на этот сакраментальный вопрос. Как такой ответ будет доведён до конкретного человека – не дано знать никому, однако человеку нужно быть готовым в любой момент получить послание небес по этой теме. Правда, даже когда тот или иной индивид внутренне готов к принятию такого послания, в момент свершения этого действа всегда присутствуют элементы неожиданности, неоднозначности, неординарности происходящего или психического шока той или иной степени выраженности.

ПОСВЯЩЕНИЕ В СТЕЗЮ ДУХА ПРЕДКОВ

Всю свою жизнь, вплоть до 2011 года, я не прекращал упорных поисков самого себя, своей исконной сути, своей уникальной предназначенности к осуществлению за отведённое мне время моего физического земного воплощения тех деяний, которые по рождению предназначено проявить в окружающей действительности исключительно мне и которые помимо меня не сможет реализовать никто иной. Смысловая наполненность этих поисков определялась тем фактом, что ещё в детстве я чувствовал в себе некую непреодолимую отрешённость от всего того, чем в типизированном варианте занимается большинство мальчишек. Причём эта отрешённость от стандартного поведения, шаблонных мыслей и слов, как по кальке размноженных жизненных устремлений многократно усилилась в юношеском возрасте. Невесть откуда, необъяснимо почему, но я знал, был уверен, что мне уготована необычная судьба. Но вот какая именно? Это был вопрос из вопросов.

Собственно говоря, ни в детстве, ни в юности рядом со мной не было ни одного человека, хорошо понимающего вселенские истоки земных судеб людей, с кем можно было хотя бы поговорить на эту тему, а уж возможность посоветоваться с таким человеком о своих неясных внутренних устремлениях и ощущениях была для меня верхом мечтаний, к сожалению, несбыточных. Для подобных разговоров оставались разве что особо близкие друзья, среди которых, на самом деле, был всего лишь один задушевный друг из параллельного школьного класса, которому я мог без опаски доверять свои самые сокровенные тайны. Именно с ним мы мечтали о том, как, выучившись в институтах и осознав своё предназначение в этом мире, будем вершить важные для всех людей нашей планеты деяния. Но, естественно, посоветовать друг другу что-то кардинальное мы не могли в силу младости своих лет.

В десятом классе как-то само собой, в спонтанном режиме, большинство моих одноклассников определилось со своей дальнейшей жизнью ещё до выпускных экзаменов. Те, кто хотели продолжить образование, чётко знали в какое учебное заведение пойдут поступать после школы. Если же говорить о тех высших учебных заведениях, в которых большинству из нас хотелось получить высшее образование, то практически все они относились к научно-техническому профилю, чему мы были обязаны, в первую очередь, нашему учителю физики, который привил нам восторженное почитание физиков-лириков – тех чудаков не от мира сего, деятельность которых была отмечена выдающимися открытиями в истории современной науки.

Все ребята из моего близкого дружеского круга выбрали для поступления гражданские ВУЗы, ну а я уже здесь был оригинален, поскольку под влиянием мужа своей сестры, курсанта КВИРТУ, решил тоже поступать в это военное училище, продолжив тем самым офицерскую династию нашей семьи. И всё в этом отношении вроде бы хорошо складывалось вплоть до предстоящего отъезда в военный лагерь для абитуриентов под Киевом. Однако где-то на небесах уже к тому времени что-то переключилось, и с этого самого периода жизнь начала основательно трепать меня, наверное, для того, чтобы научить уму-разуму. Как я понял много лет спустя, мне надлежало пройти через множество заблуждений, чтобы у меня уже не возникало сомнений в том, что всё это не моё, что моё предназначение лежит совершенно в другой области жизнедеятельности.

И начался этот процесс моего вразумления сразу же после выпускного бала в тот момент, когда нас, будущих курсантов различных военных училищ, построили на плацу военного комиссариата города Клин для вручения проездных документов, по которым мы должны были добираться до мест дислокации своих училищ. Мне и ещё троим парням приказано было выйти из строя и отправиться к офицеру, отвечающему за отправку абитуриентов, для выяснения причин, по которым нам не были присланы проездные документы из училищ. В соответствующей комнате мне было разъяснено, что по отношению ко мне пришёл отказ в допуске к вступительным экзаменам по состоянию здоровья – у меня обнаружилась скрытая дальнозоркость, что, видите ли, было несовместимо с карьерой офицера радиоинженерного профиля, хотя тут же я получил предложение поехать поступать в средне-командное артиллерийское училище. Естественно, я отказался от предложения стать артиллеристом: променять филиал радиотехнический академии в Киеве на заштатное артиллерийское училище в Ачинске в корне не соответствовало моим устремлениям к высокоинтеллектуальной профессии. Забрав из военкомата свои документы, я оказался, таким образом, свободным от всего. Однако я не испытывал от такой свободы абсолютно никакой радости, ибо в тот момент вовсе не представлял себе, что же делать дальше.

Ну а затем начался сопровождавший меня практически всю жизнь кавардак многочисленных попыток заниматься тем, что рано или поздно вызывало у меня внутри стойкое чувство неприятия чуждых мне профессий или работы. В 1971 году, в первый год после школы, я не поступил ни в МИФИ, ни в МЭИ, куда я подавал документы не по зову души, а просто потому, что в эти ВУЗы поступали мои друзья. После неудач с поступлением в институты пошёл работать лаборантом в НИИ радиотехнического направления, где в то время существовала даже бронь от армии. На следующий год, вопреки настоятельным увещеваниям начальства, уволился, решив сыграть ва-банк – или поступить в институт, или пойти служить в армию. В МИФИ снова не прошёл по конкурсу, а в МАИ поступил с большим превышением проходного балла.

Однако и в институте всё пошло наперекосяк: почти шесть лет учёбы на радиофакультете нужны были, очевидно, для того, чтобы прийти к однозначному пониманию, что инженерия и всё, что связано с математикой, – это тоже не моё поле деятельности. В студенческую пору, принимая активное участие в летних строительных отрядах, пытался примерить на себя и строительные профессии, но и это было не моё, хотя первоначально возник неподдельный интерес к строительным профессиям.

На третьем курсе, пытаясь максимально дистанцироваться от малоинтересных мне учебных дисциплин, с головой ушёл в спортивный туризм. Многочисленные зимние и летние путешествия по горам, дикой тайге, тундре вылились в явное желание перевестись в институт геодезии и картографии. И всё это происходило уже на пятом курсе, когда до окончания института оставалось уже меньше года. Что-то остановило меня (больше всего было жаль родителей, которые после моего разговора с ними о возможном переводе в другой институт, страшно расстроились, а отец, не переставая, пил лекарства от сердца), и я всё-таки защитил диплом радиоинженера.

После окончания института, получив распределение на одно из предприятий военно-промышленного комплекса, целых пятнадцать лет проработал на различных инженерных должностях, изъездив при этом всю страну вдоль и поперёк. Пришлось много работать и в зарубежных командировках, в том числе и в горячих точках на Ближнем Востоке. За это время попробовал себя в различных ипостасях инженерного ремесла – работал и настройщиком, и конструктором, и программистом, и руководителем различных технических подразделений, и линейным руководителем – всё прошёл, пытаясь с разных сторон примерить себя к инженерии, но, как и ранее, вынужден был констатировать, что мой Путь пролегает где-то в другой стороне.

После распада СССР, что спровоцировало закрытие и демонтаж, а фактически – уничтожение тех крупных оборонных объектов, на которых я в то время работал, наступило время новых испытаний, когда, оказавшись на улице уже вне рамок какой-либо государственной структуры, попробовал найти себя в рыночной экономике, о которой без конца трубило новое руководство страны. Это был весьма болезненный опыт, закончившийся полным крахом всего того жизненного багажа, который имелся у меня к сорока двум годам. И вследствие этих неудачных попыток вписать наработки советского периода жизни в тотально продажные условия дикого рынка, что воцарился в нашей горемычной стране, мне пришлось новый этап моей жизни начинать в буквальном смысле фактически с нуля.

Прежде всего нужно было найти себе хоть какое-нибудь занятие, которое было бы абсолютно не похоже на всё то, чем я занимался до сего момента, и которое не только позволяло бы обеспечить пропитание моей семьи, но и помогло бы мне, в конце концов, обрести себя. После определённого периода метаний и мытарств мне удалось обнаружить такую новую для меня сферу деятельности – это была политика и фракционная деятельность в стенах Государственной Думы Российской Федерации. Поскольку моя новая деятельность вплотную соприкасалась с политической журналистикой, мне пришлось освоить и журналистику, то есть стать профессиональным журналистом под флагом Союза журналистов России.

В политике и партийном строительстве я себя не нашёл, что стало ясно после четырёх лет довольно насыщенной деятельности на этом поприще. Отринув от себя нечистоплотную возню безнравственных политиканов, заквашенных на больших деньгах, я всецело погрузился в журналистику. Честно говоря, поначалу казалось, что в труде журналиста я, наконец-то, нашёл свое призвание. На душе тогда было радостно от мысли, что получил возможность заниматься делом, достойным стать стержнем всей моей дальнейшей жизни. В журналистике мне всё было интересно, увлекательно и завораживающе, тем более, что в этом ремесле у меня всё хорошо получалось. Однако через несколько лет активная журналистская деятельность тоже ушла из моей жизни по причине того, что, как оказалось, свободная независимая журналистика – это фикция, поскольку хозяева средств массовой информации диктуют журналистам те условия, при которых последние только и могут работать в этих СМИ, превращаясь по сути дела из журналистов в борзописцев. Подобная продажность журналистики вошла в глубокий диссонанс с моим внутренним миром.

Далее дорога, ведущая меня к обретению своей Стези, проходила через цепь событий, суть которых состояла в том, что мне ради получения хоть каких-то средств для пропитания пришлось заниматься работой тайного автора узкоспециализированных книг, издававшихся под фамилиями богатых людишек, которые сами не могли составить даже простейшей фразы, адекватно передававшей какое-нибудь понятие. С одной стороны, было противно заниматься такой морально грязной работой, но, с другой стороны, наверное, это было необходимо мне для осознания своих писательских способностей. Эта деятельность позволила мне почувствовать уверенность в себе в отношении принятия публикой моих книг, пусть и распространявшихся под фамилиями фиктивных авторов. Уверившись в том, что мой литературный стиль нормально воспринимается обществом, я, параллельно с работой «спичрайтера» у представителей новой генерации российских властных структур, начал плотно заниматься и своими книгами, в которых излагал собственные взгляды на мир людей, основанные на исконных нравственных основах русского народа.

Но и здесь возникла масса трудностей, поскольку при явном читательском интересе к подобной тематике издательства по какому-то негласному сговору усиленно тормозили процесс выпуска книг, посвящённых традиционному образу жизни русских людей. Пришлось в различных периодических изданиях печатать главы книг, выдавая их за статьи, освещавшие некие не связанные между собой события общественной жизни. После того, как все главы моих книг были таким завуалированным способом опубликованы (некоторые из них публиковались аж в четырёх-пяти различных изданиях!), я начал сводить их в книги и издавать малым тиражом на ризографе. Так мне удалось выпустить шесть книг, которые расходились очень быстро, что требовало их постоянного переиздания, благо ризограф позволял это делать в оперативном режиме. Однако требуемую потребность читателей в книгах я всё же не мог обеспечить с помощью ризографа. По этой причине пришлось осваивать просторы интернета, разместив тексты книг на популярных интернет-ресурсах.

При всей этой напряжённой деятельности вопрос о моём предназначении так и оставался неразрешённым для меня. Да и кто бы мне мог сказать, является ли литературная деятельность, в которой тогда я делал первые шаги, той самой Стезёй, которую я с детства искал в окружающей жизни? Никто, включая меня самого, не мог мне в этом вопросе помочь, ибо все мои предыдущие деяния свершались среди людей, которые были чрезвычайно далеки от литературного творчества. Хотя это были грамотные инженеры, выдающиеся учёные и политики, успешные бизнесмены – никто из них не был посвящён в тайны писательского труда.

И вот наступил 2011 год, знаменательный для меня год, ибо уже в январе месяце со мной произошёл целый ряд непростых событий, сутью которых являлось доведение до меня в достаточно откровенной форме смысла моей жизни, что произошло на Кавказе.

Случилось так, что в канун Нового года меня пригласили погостевать в одну из станиц западной части Северного Кавказа. Прибыв в станицу, я сразу же ощутил всю мощь здешней земли, её силу, живым олицетворением которой служили исполинские дубы и буки, ещё окончательно не вырубленные с варварской жестокостью пришлыми предпринимателями – чужеродными для этих мест торгашами, которые мыслят исключительно категориями «купи-продай» и которых поэтому вовсе не волнуют исконы древности этих заповедных краёв. Горные пейзажи с бурными реками, живительный воздух, южный аспект Солнца – вся округа, казалось, только и делала, что стремилась влить в меня так необходимую мне жизненосную субстанцию вселенской гармонии. Наряду со станичной жизнью происходили и познавательные выходы в гористые места, где означенный поток субстанции жизни был ещё более плотен, насыщая всё моё существо, как говорится, под завязку. Очевидно, небесами был ниспослан и пеший проход через Гуамское ущелье в Мезмай, который язык не поворачивается назвать посёлком или селом.

Мезмай – это не имеющее аналогов пространство, где сконцентрированы кладези сакральных знаний в виде мощнейших энергетических полей. В древности Мезмай был для русичей священным местом, в святилищах которого вершились судьбы не только отдельных людей или народов – здесь выковывалась судьба всего человеческого рода. В окрестных горах среди священных рощ наши великомудрые предки обустроили в качестве духовных посланий нам, заблудшим в своём теперешнем невежестве потомкам, множество дольменов, духи которых стали хранителями окружающего пространства.

Естественно, носители разрушительного начала не могли оставить без своего пристального внимания сию Чашу Света, вследствие чего святилища неоднократно уничтожались, а их служители, павшие в битве с Тьмой, упокоевались здесь же, в земле поруганных святых мест. Но для Тьмы важно напрочь извести память о могуществе древних старцев-русичей. Именно из-за этого современные наймиты Тьмы – вандалы-могилокопатели – с остервенением проявляют своё варварство по отношению к захоронениям старцев и русских витязей, с честью исполнивших в древние времена свой долг по защите святилищ от нашествия инородных сил Тьмы, мечом и огнём пытавшихся навсегда стереть с лица земли всё, что хоть малейшим образом напоминало бы потомкам о могутной силе их предков. Печальная участь, на которую были обречены святилища, не обошла стороной и дольмены, большая часть которых подверглась уничтожению, что явилось делом рук как самих служек Тьмы, которые бесновались при разрушении дольменов в припадках трудно вообразимой дикости, так и окрестных жителей, которых спровоцировали на этот акт вандализма под предлогом использования плит, из которых были сооружены эти мегалиты, в домашнем хозяйстве. В результате осуществлённого вандализма многие дольмены сегодня представляют собой всего лишь небольшие бугорки, на которых их каменные фрагменты всё более затягиваются землёй. Однако варварам-разрушителям и иже с ними не доступно понимание того, что уничтожение дольменов не означает автоматического уничтожения и духов дольменов. Эти духи никуда не уходят от своих порушенных святынь, продолжая, как и в глубокой древности, помогать всем тем, кто во чистоте души и помыслов искренне почитает их и испрашивает у них совета.

Мои новые знакомые из Мезмая, повинуясь зову духов местности, привели меня к двум рядом расположенным дольменам, от которых к сегодняшним дням уже мало что осталось – настолько сильному разрушению они когда-то подверглись. Эти два небольших взгорка, на первый взгляд вроде бы ничем особо не примечательные, почему-то неудержимо притягивали меня к себе. Как люди, прекрасно понимающие законы духовной сферы, мои сопровождающие, видя, что я вошёл в плотный контакт с духами этих дольменов, деликатно удалились, решив подождать меня за поворотом лесной дороги.

Со мной же в этом месте произошло то самое судьбоносное событие, которое я ожидал всю свою сознательную жизнь, к которому я стремился вопреки всем трудностям и попыткам помрачения меня и которое ярко осветило всю мою первородную Стезю извечной жизни, ту Стезю, которая была предметом моих нескончаемых изысканий в моём текущем земном бытии.

После свершения мною ритуала почтения духов дольменов они проявились в обликах старицы и старца, которые при этом вовсе не выглядели дряхлыми стариками – напротив, они являли собой людей во цвете лет вмещения в себя вселенской мудрости. Ответив под пронизывающими всё моё существо взглядами старца и старицы на вопрос о цели моего прихода к ним, по их реакции я понял, что мой ответ их удовлетворил, а сканирование моей души не выявило наличия каких-либо темных закоулков. Вслед за этим старица в полном молчании, что резко усиливало торжественность момента, вручила мне сияющий неземным светом камень-кристалл, а старец с мудрой улыбкой, будто бы я как раз и был тем человеком, прихода которого он веками ожидал у своего дольмена, передал мне посох, от верхней петли которого исходило такое же сияние, как и от кристалла старицы. Радужные лучи кристалла и посоха, расходясь во все стороны, полностью преобразили окружающий пейзаж.

Под воздействием этих светозарных лучей в моём сознании сформировалось и словесное объяснение происходящему действу: «Стезя моей нынешней жизни – это всемерная альтруистическая помощь в пробуждении и взращивании духовных ростков у всех людей, кто обращается ко мне за помощью и кто способен принять в себя духовные вибрации вручённых мне кристалла и посоха, которые отныне становятся неотъемлемой частью моего духовного существа. Что же касается тёмных, попавших под влияние этих духовных вибраций, то они будут воспринимать их в виде пламени небесных сфер, очищающего пространство от тварей Тьмы. Изначально тёмные не смогут выдерживать эти вибрации, распадаясь в их поле на части, которые вслед за этим будут возгораться и исчезать в небытии, а души полонённых тёмными получат шанс к обратной трансформации в светлых существ. Духовные вибрации кристалла и посоха будут проявлены в мире людей через слова, составляющие мои книги или изречённые мною на различных публичных выступлениях. Никакой иной Стези мне не дано в этой жизни».

Как только эта фраза отпечаталась в моём сознании, видение другой реальности, в которой жили старица и старец и в которой на краткое время посвящения в калику перехожую оказался и я сам, исчезло, а реальность бытия вернулась на круги своя. Так свершилось моё духовное посвящение, после чего с души свалилась в буквальном смысле гигантская глыба, которая сродни той, что нависает над человеком, оказавшимся у подножия находящейся невдалеке от этих двух дольменов Скалы Судьбы, – мне стало ясно, что все мои метания по поиску и обретению Стези закончились раз и навсегда. Ко мне пришло осознание Пути, в результате чего всё моё существо наполнилось радостной уверенностью в том, что с этого момента посвящения в Стезю я уже никогда и ни в чём не сверну с Пути. Передо мной теперь простиралась торная, хотя и напрочь заросшая терновником, дорога моей судьбы, по которой с мысленной установкой «Дорогу осилит идущий» я в тот же миг устремился вперёд, стараясь перестать оглядываться назад.

И теперь я несу в себе послание предков, доверенное мне духами дольменов, одаривая им детей Земли через звучащее или написанное слово. Ну а всем тем восторженным романтикам, которые, возможно, позавидуют мне в моём служении Стезе, могу сказать, что для этого мне пришлось пойти на сознательное отречение от многих радостей жизни обычного человека, поскольку это служение тяжело и зачастую неблагодарно; поскольку теперь я не могу зарабатывать себе на хлеб теми методами, которыми обеспечивает своё существование большинство наших современников; поскольку мне теперь приходится постоянно находиться в состоянии мироеда, когда заинтересованные во мне люди всем миром помогают мне с пропитанием и прожитьём; поскольку я перестал воспринимать как нечто выдающееся свой аскетизм в окружающей меня мирской жизни; поскольку мне пришлось уже окончательно смириться со своим одиночеством по жизни. Однако же всё это ничто по сравнению с той великой духовной миссией Стези, возложенной на меня древними русичами.

17-18.07.2011

Принимая подарки небес, человек обычно слабо представляет себе, насколько эти дары могут быть значимы в целом для судеб человеческих. К таким дарам нельзя относиться с меркой исключительно личного их использования дароносителем. После обретения подобных даров с человеком, удостоенным небесами этой великой чести, сплошь и рядом вроде бы случайным образом возникают различные ситуации, когда он просто фатально не может не поделиться с окружающими людьми дарами горнего мира. И всегда после наделения достойных на то людей энергией таких даров земной мир, пусть даже и на малую толику, становится нравственно чище, радостнее и светлее.

ПРОБУЖДЕНИЕ ИСТОЧНИКА ДУХОВНОЙ СИЛЫ ПРЕДКОВ

На макушке лета 2011 года мне довелось посетить молодёжный фестиваль «Исконь» под Нижним Новгородом. Вполне предсказуемое мероприятие обрело характер ниспосланного свыше судьбоносного события в тот самый момент, когда несколько молодых людей, наделённых, как впоследствии выяснилось, ярко выраженными паранормальными способностями, сообщили мне, что Дух, охраняющий место силы у Шавской горки, призывает к совместному священнодействию прибывших на фестиваль гостей и участников, обладающих необходимым для такого действа уровнем духовного потенциала.

И вот поутру, казалось бы, спонтанно сложившаяся, группа светоносцев выдвинулась для свершения предначертанного русскими богами обряда тонкоматериального энергообмена между живыми людьми и духами предков. Нашим проводником к месту свершения обряда стала ясновидящая девушка, которая была означена местным духом-хранителем на роль своего представителя в мире живых.

На берегу небольшого озерца, оставшегося от старицы реки, у погибшего под ударом молнии дерева, где в древности находилось святилище, состоялся мой контакт с духами предков, которые предстали передо мной в обликах убелённых сединой старцев и более молодых жителей древнего волховского поселения, в стародавние времена располагавшегося в этом месте на обрывистом берегу старицы. Все они как-то разом возникли в поле моего зрения, причём старцы во главе с верховным волхвом стояли в непосредственной близости от меня, а все остальные поселенцы находились на противоположном берегу озерца. При всём при этом в этот момент в моей правой руке проявился тот самый сияющий посох, который вручил мне мужчина-дух мезмайского дольмена. Именно этот посох в моих руках и стал для старцев тем отличительным знаком, по которому они поняли, что я прибыл к ним с великой миссией.

Верховенствующий среди служителей этого древнерусского святилища волхв, старейший из старцев, опираясь на священный посох, приветствовал меня, объявив своим соплеменникам, что, наконец-то, в моём лице к ним прибыл гонец, доставивший долгожданный духовный огонь с одного из мест духовной силы русичей на Кавказских горах. С великим почтением я передал ему внезапно возникшую в моих руках огненную субстанцию, образованную лучами того самого сияющего кристалла, что передала мне в январе сего года женщина-дух порушенного нечестивцами дольмена в окрестности Мезмая. Этот кристалл я ощущал находящимся в моей груди, откуда, собственно, и исходили те живоносные лучи, что возожгли пламя в моих руках.

Далее начало разворачиваться феерическое зрелище – принесённый мною духовный огонь старец направил в центр озерка, где в тот же миг стала взрастать белесоватая сфера, постепенно меняя свой цвет от розоватого до ярко красного, что указывало на усиление огненной стихии внутри неё. Сфера всё увеличивалась в размерах, в конце концов, заполонив собою весь центр озерца. Вдруг внешняя оболочка сферы разлетелась на мелкие фрагменты, и из её центра воссиял золотистый свет пробуждённого к жизни источника силы духа наших божественных предков. Источник духовной энергии был проявлен на месте Куда священной рощи, некогда существовавшей на этом месте. Сконцентрированную в Куде энергию древние служители святилища, вынужденные под гнётом тёмной силы веками существовать в тонкоматериальных телах, сохранили вплоть до сегодняшних дней. Ключом же к раскрытию этого светозарного источника стала та духовная эманация, исходившая от заключённого во мне кристалла мезмайского дольмена, что в концентрированном виде предстала в виде духовного огня в моих руках. Лучезарное сияние этого источника вмиг преобразило окружающее пространство, очистив его от скверны тёмных энергий, вплоть до сего знаменательного дня злобствовавшей в окрестностях этого священного для русичей места.

Явственно ощутив очистительный вихрь древнего духовного источника силы, я проникся осознанием с честью выполненного долга перед нашими предками, передавшими эстафету духовного ратоборства современным русичам – своим прямым потомкам. Троекратно поклонившись старцам, я вновь вернулся в мир людей, дабы продолжать исполнять свою миссию там, где этого потребует от меня завет предков.

5.08.2011

 

ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ ЭТЮДЫ

 

В детстве, юности для каждого из нас складывается близкая нам по душевному настрою система жизненных ценностей, которая в основном и целом сопутствует нам в течение всей нашей жизни. Однако пульс окружающей действительности становится всё более и более учащённым. И так получается, что многое, дорогое тебе с детских лет, во второй половине жизни исчезает из ткани мира, порой – бесследно. А затем вдруг осознаёшь, что и сам ты начинаешь исчезать. Чувство постепенного исчезновения из мира реалий тягостно, особенно, когда человек ощущает бессмысленность своего существования: появился на Земле, прочертил метеоритную трассу жизни и исчез, оставив в памяти близких то ли знак чего-то, то ли фантом бытия-небытия. И то, и другое быстро забывается нашими деловыми современниками. И всё же – может не напрасно всё было?

УХОДЯЩЕЕ В УХОДЯЩИХ

Уже мало осталось всего того, что дорого тебе. Такое ощущение, что мертвеешь изнутри. Уходят, омертвев, и идеалы молодости. А ведь когда-то казалось, что это твоя жизнь, что без них и жизни-то не может быть, что их ничем нельзя вырвать из твоего существа-личности. Но, как ни горько это сознавать, они тают со временем, становятся призрачными, куда-то исчезают как туман от ветра. И ведь знаешь, что эти идеалы молодости составляли твой стержень. С ними ты состоялся как личность, они ввели тебя в большую жизнь.

Всё кончается. Старость на пороге, а ты стоишь голым, дряблым, сирым и убогим перед последним этапом своей жизни. И стоит ли тогда продолжать коптить небо, если не понятно, к чему всё это прозябание?

Внешняя мишура никогда не даст тебе ощущения внутренней гармонии и счастья творчества жизни. На пепелище всё мертво. Чувства остыли. Полёт мысли прервался. Окружающее обесценилось. И друзья… Друзья молодости к сединам становятся чужими друг для друга. Редкие встречи, эпизодический обмен мыслями. Отсутствие практики дружеского сочувствования через пятнадцать-двадцать лет делает близких людей чуждыми. Остаётся только формальное дружелюбие, когда при встрече нужно поиграть в друзей и с чувством облегчения быстренько разбежаться в разные стороны, чтобы опять забыть о существовании друг друга на год, на два, на три… А по молодости-то казалось, что без друзей никто не в силах тянуть лямку жизни.

Очевидно, всё приходит к своему завершению, всё когда-нибудь кончается… И остаётся лишь пустота никому не нужной ежедневной суеты. Душа же бьётся в конвульсиях от едкого дыма тлеющих головешек воспоминаний о прошедшем.

3.10.2002

Человек – не животное, и поэтому он не может не сожалеть о потерях, о преходящем, о неизбежности наступления конца всему сущему. Однако пессимизм утраты старого всегда содержит в себе оптимизм обретения нового. Так было и так будет во веки веков. Тем и живём.

ТРЕПЕТ ПОСЛЕДНЕГО

Последнее…

Напряжение момента. Ощущение оборванности. Страх порога неизбежности. Ноющее желание остановить время и не допустить последнего. Одним душа обеднела – другим обогатилась. Накрывает волна сожаления о прожитом. Ничего нельзя изменить. Последние окружают и сжимают кольцо вокруг преходящего…

Последний телефонный звонок. Последний угасающий день. Последний тревожный вечер. Последняя чашка чая. Последний взгляд на замерзающее озеро. Последнее «прости» береговым соснам. Последний поклон лесной чаще. Последнее вслушивание в дятла стук. Последние мгновения наслаждения красотой и грациозностью прыжков белки в высоких кронах деревьев. Последний прищур глаз от внезапного порыва ветра. Последние рулады дребезжащего оконного стекла. Последние скрипы и неясные шумы дома. Последняя улыбка. Последний автобус… Последние последним сомкнули круг и обрекли тебя на неизвестность.

Всё. Самый последний момент завибрировал, задрожал, свернулся и… раскрылся новым. Новым телефонным звонком. Новым задорным днём… Наступит миг, когда и новое тоже станет последним…

Круг бесконечности – бесконечность круга…

Так сотворено.

27.11.2002,
озеро Белое,
Мещера

 

В эпоху победившего индивидуализма и самовлюблённости как-то даже дико смотрятся те немногие, что просто физически не могут не жить во имя общих человеческих устремлений. Печальна, обычно, судьба таких строптивцев, отваживающихся плыть против течения индивидуалистической морали.

РАДИ СЕБЯ ЛЮБИМЫХ

Парадокс времени – ещё сохранились люди, живущие для других. Людей, живущих для себя, конечно, неизмеримо больше. Но кто объяснит, почему же сохранились эти, живущие для других?! И причин вроде бы уже не осталось для существования этих нравственных мастодонтов – осколков других эпох.

Но ведь они же есть! А вдруг они так и не исчезнут? Это же какое неудобство для живущих ради себя терпеть нравы, чуждые духу времени?! Нужно придумать что-то такое, чтобы живущие ради других убрались куда-нибудь на необитаемый остров подальше с глаз хозяев нынешней жизни. Возможно, кто-нибудь подскажет, как это сделать? Может, к примеру, повылавливать эти реликтовые особи человека тогда ещё зачем-то разумного и как очередных робинзонов отправить для вымирания на удалённый банановый остров? Пусть себе там балуются допотопной моралью.

Но вы скажите, ведь так приятно жить ради себя!.. И – ату, иных, ату…

27.11.2002,
озеро Белое,
Мещера

 

Можно ли сегодня создать семью, основанную на искренней Любви супругов, а не на циничном расчёте? Можно ли сохранить семью, где все семейные любят друг друга? Да и вообще, существует ли сегодня та самая возвышенная Любовь, которую боготворили наши предки? Все подобные вопросы в наши дни стали уже риторическими, что, однако, не отменило главного – принципиальной несовместимости сердечной Любви людей с похотливостью секса и холодом исключительно денежных взаимоотношений супругов. Любовь никуда не исчезла. Она была, есть и будет. Всегда. Просто о ней меньше стали говорить красивых слов – в сиянии счастливых глаз влюблённые присягают Любви слиянием любящих сердец.

СЛИЯНИЕ СЕРДЕЦ

– Сначала добейся чего-нибудь в жизни, а уж затем впускай любовь в своё сердце, – советуют умные люди.

– Любовь – помеха свободной жизни, – вторят им продвинутые.

– Без денег любовь – ничто, – вразумляют деловые.

– А кому она, эта любовь, вообще-то нужна? – вопрошают хладнокровные скептики.

– Без любовной привязанности жизнь гораздо насыщеннее и приятнее, – утверждают эгоистические гедонисты…

Два сердца, воспламенённые божественным чувством любви, не приемлют речей рациональных. Слияние сердец в стихии любви дано ощутить только наделённым небесной благостью. Чистота и возвышенность душ любящих людей – порука неземная любовному порыву. Влюблённые наделены способностью тоньше и объёмнее ощущать жизнь, нежели умствующие зануды, сердца которых не выдержали бы и малой толики огненности любви. Любовь творит жизнь, а хладным умом понять пути жизнетворения невозможно. Цветок любви благоухает в сиянии вселенском. И этими цветами живёт земля в своём величии прекрасном.

8.12.2002

 

Что важнее для человека – как можно дольше существовать на белом свете или, поборов многие беды и испытания, пройти свой жизненный путь, пусть и недолгий, в радости осознания своего человеческого величия? Каждый решает этот извечный вопрос строго индивидуально. Никто не избавлен от решения этого вопроса выбора образа своего предстояния перед вечностью в земных реалиях. Поэтому и судьбы людские уникальны, поскольку ни один человек не может повторить судьбу никого другого, как бы ни пытался это сделать. Искра Божия светится в каждом человеке неподражаемо. И в этом заключена величайшая ответственность любого из нас, ныне живущих на Земле, перед Творцом.

ТРОПЫ ЧЕЛОВЕЧЬИ

Пришёл в мир человек – появляется тропа его жизненного пути. Разные люди торят и разные тропы. У одних тропа напоминает столбовую дорогу. У других – тропа как тропа. А у кого-то вместо тропы получается едва заметная примятость травы.

И длина человеческих троп разная. Короткие тропы сопряжены обычно с какими-то трагедиями. Большинство троп примерно одинаковой длины. Удлинённые тропы – привилегия людей необычной судьбы, людей, выделенных из массы некоей жизненной отметиной.

Каждый божий день появляются новые тропы и обрываются существующие. Важно, чтобы человеческие тропы, какой бы длины или размера они ни были, сообща образовывали красивые узоры и замысловатые кружева.

Пришёл в мир человек. Долго ли, коротко ли торит он свою тропу – в этом вся его жизнь. Светел ли, тёмен ли лик идущего? Удел каждого – в игре светотени его обличья.

Печален путь человека, тропа которого вьётся в одиночестве пустынной, едва живой округи. Если человеческая тропа ускользнула от взоров людских в неизвестность, вполне возможно, что человек этой тропы напрасно приходил в мир людей.

Сакральная же стезя человечества слагается из всех без изъяна человечьих троп.

…Путник, а куда ведёт твоя тропа?

14.12.2002

 

Изоляция от мира людей любого самоуверенного человека с лишением его пусть даже призрачной надежды на возвращение в человеческое сообщество очень быстро превратит его в обыкновенный животный биоматериал, для которого уверенность в себе, как характеристическая категория его личности, исчезнет навсегда.

ВЕРА В СЕБЯ

Человек с иссякшей верой в себя подобен сомнамбуле. Человека, если он человек, всегда волнуют проблемы человеческого общества. Правда, каждого – по-своему: на то людям и дана была индивидуальность. Индивидуальный подход определяет и великость, и палитру интереса человека к обществу себе подобных. Полное отсутствие такого интереса означает, что у человека, бывшего человеком, угасло сознание или что это уже – всего лишь животное в облике человека.

Так вот, веру в себя человек может обрести, лелея её только в соизмерении с нравами других людей. Даже самый суровый отшельник всегда оставляет какие-нибудь известия о себе, явно или подспудно надеясь на людскую память о себе, о своих исканиях, о своём подвижничестве, о своих мыслях и чувствах. Власть, богатство, слава, популярность имеют смысл только в качестве инструментария обретения веры в себя на поприще общественной жизни. В обретении веры в себя и состоит смысл жизни людей.

Сама же вера в себя бывает разной. Убийца верит в свою способность к убийству. Праведник – в свои силы по убережению людей от скверны…

Внимающий моим мыслям! Дозволь себе в полной мере поверить в себя. Без веры в себя путь жизни никчёмен.

24.02.2003

 

В жизни любого человека есть своеобразная точка откровения. До этой точки жизнь идёт на подъёме буквально во всём, чем бы человек ни занимался, чего бы ни осуществлял. Однако в соответствии с неизбывной закономерностью его личной судьбы после прохождения этой точки у него начинается спад и затухание во всех жизненных процессах. Эта точка строго индивидуальна для каждого человека – одни её проходят в 30 лет, другие – в 50, третьи – в 70, а кто-то проскакивает её и в детском возрасте. Прохождение точки откровения довольно явно ощутимо человеком, поскольку его организм начинает работать совершенно в другом режиме. Человек начинает ощущать потерю сил, резкое снижение тонуса жизнеспособности. На подсознательном уровне у человека меняются интересы, привычки, может даже довольно сильно измениться характер. А вот на уровне сознания редкий человек может смириться с началом закатной части своей жизни, и вместо того, чтобы остановиться, подумать, осознать реалии, многие начинают бешено насиловать свой организм, пытаясь заставить его быть таким, как прежде. Но природу не обманешь: оголтелая несознательность не приводит к добру – у таких людей то вдруг обнаруживаются какие-то серьёзные заболевания, то они просто умирают «на скаку». Разумный же человек, преодолев точку откровения, чётко осознаёт, что теперь время до конца жизни ему отпущено только на формирование задела для продолжения жизни вне земного предела. Благостен путь того, кто успевает такой задел сформировать.

ОСОЗНАНИЕ НЕМОЛОДОСТИ

Радость детства.

Восторженность юности.

Самоуверенность зрелости.

И… перелом понятия о жизни.

Вчера ты был сильным, здоровым, цветущим в полноте жизни. Вчера ты гордился своим телом, своей статью, полнотой своих чувств, стремительным полётом мысли.

Вчера ты ещё мечтал, тебя, вчерашнего, ещё занимало собственное продвижение по службе, тебя ещё волновало общественное признание.

Вчера ты был ещё другим.

А сегодня всё вдруг разительно изменилось. Вчерашние ценности и авторитеты померкли, пожухли, обратились в прах.

И ты начал движение в другую сторону. Не от себя в мир внешнего, а к себе в мир внутреннего, в мир вечности и беспредельности.

21.03.2003

 

Вряд ли можно найти кого-то, кому удалось ни разу в жизни не попасть в тяжёлые ситуации, сопровождающиеся упадком духа и депрессией. Выйти из такого состояния, опираясь только на свои силы, крайне сложно. Если же подобные состояния потери смысла дальнейшего существования человек испытывает не единожды, преодолевать их даже с внешней помощью с каждым разом становится всё труднее. Рано или поздно может наступить и такой момент, когда вывести его из депрессивного состояния уже не удастся даже специалистам-психологам. В этом случае депрессант практически обречён, и трагическая развязка всего лишь дело времени… Но случается и так, что его небесные покровители приходят в таких ситуациях на выручку, посылая ему божественную благость, которой он может быть обласкан через духовный свет, исходящий от другого человека. При этом сам светоносный человек, как правило, даже не подозревает о том, что в какой-то момент стал спасителем, прервавшим затухание жизни потерявшего себя человека.

ПРЕОДОЛЕНИЕ НЕБЫТИЯ

Потерявшийся в жизненных невзгодах человек уже почти поставил на себе крест. Всё. Больше нет сил бороться с житейскими ударами, нет никакого желания стремиться к чему-то, ездить куда-то осматривать всякие достопримечательности, таскаться по экспозициям музеев, тосковать на театральных постановках. Отторжение вызывало даже чтение книг. Горения желаний, остроты чувств, бурления страстей не осталось и в помине. Душа была опустошена. Всё внутри окаменело и застыло в неподвижности. И главное – угасла радость жизни. Эта самая жизнь превратилась для него в какую-то механистическую феерию: что-то где-то звякало, трещало, гнулось, колотилось, отрывалось, терялось, обращалось в прах.

Так, подчиняясь этой механичности своего жизнеотправления, он забрёл по случаю в литературный салон. Там всё было как всегда буднично и однообразно. Его потухший взор тупо перемещался с одной литературной персоны на другую. Смертельная тоска и здесь не отпускала его из своих железных объятий.

Неожиданно с его блуждающим взглядом произошло что-то совсем непонятное. Всё его существо испытало вдруг состояние, близкое по ощущению с ожогом. Механическая тупость, владевшая его телом и душой, так затормозила все его реакции, что он никак не мог сообразить, чем же было вызвано такое поражение его сознания. В панической беспомощности взгляд его метался по сторонам в пустой попытке обнаружить источник, взбудораживший его уснувшую душу. И только повторно испытав то обжигающее чувство, что вывело его из равновесного состояния в первый раз, он уразумел, что причина бури в его сознании – свет чистого взора юной красавицы, почему-то обратившей внимание на него, разбитого перипетиями жизни человека. Её глаза, в которых бушевал огонь жизни, ещё более усилили его внутреннюю панику. Он смешался. Опять всё перевернулось в его мироощущении. Почти затворённые им врата в жизнь были сорваны с петель и отброшены в сторону исполненным необычайной жизненной силы задорным взглядом девушки.

И тогда он понял, что мудрость юности оказала помощь его угасающей душе. Через эту девушку горний мир подарил ему духовный посыл, блистающий многоцветьем вселенской жизни.

Он безропотно принял этот дар торжествующей юности. Началось оживление почти умершего…

10.04.2003

 

В условиях стабильности в государстве и предсказуемости завтрашнего дня люди ведут себя планомерно, рассчитывая свою жизнь на долгие годы вперёд. Но когда принудительно ломается устоявшийся образ жизни, тем более, в результате каких-то внезапных скоротечных катаклизмов, многие люди обывательского образа мышления теряют себя, утрачивая привычные правила повседневной жизни. Мутная водица времени перемен комфортна только для ушлых людишек. Большинство же населения страны, традиционные устои которой подверглись кардинальным переменам, вынуждено в такую переломную эпоху мыкаться по жизни как слепые немощные котята. Кому-то из них удаётся прилепиться к какому-то новообразованию, но основная часть под действием обстоятельств непреодолимого характера обречена либо на ускоренную погибель, либо на неотвратимое пожизненное вымирание. Из всего этого бедлама, как правило, со временем вырастает новая раса людей. Участившиеся в последние десятилетия глобальные катаклизмы социального характера в ускоренном режиме формируют такие расы фактически новых людей, которые без всякого сожаления перечёркивают и выбрасывают в утиль жизненное достояние своих предшественников. А потому каждая генерация очередной расы оказывается всё менее и менее связанной на мировоззренческом уровне с заветами своих предков. Так превращается в небытие культурное наследие многотысячелетней истории землян.

БЕДЛАМ, ПОГЛОТИВШИЙ ПУТНИКА

Шёл путник по дороге жизни. То замедлял ход, то почти бежал. Дорога была капитальная. Её стрела простиралась прямо до горизонта. Путнику никогда не приходило в голову, что он может потерять дорогу и заблудиться. Идти было весело, интересно и споро. По сторонам дороги с каждым шагом открывались поразительные по красоте виды. Всё происходящее кругом было познавательно, приводило его в восторг и доставляло незабываемое удовольствие…

Внезапно разразилась буря. Грозовое облако окутало путника. В кромешной тьме свирепствовал лютый ветер, швырявший в путника крупные градины вперемешку с камнями и песком. Ветер стегал его ливневыми струями. Вся его нехитрая поклажа была вмиг размётана в никуда.

Утихшая буря стала прологом к бедствию. Оглядевшись вокруг, путник вдруг обнаружил, что буря стёрла с лица земли дорогу его жизни. Иссечённый градом и песком, вымокший и оборванный, без своей жизненной поклажи, унесённой куда-то ураганом, он стоял посреди бедлама. Куда бы он ни кинул взгляд – всё было изломано, разворочено, исковеркано, покрыто обломками и мусором. И – о, ужас! – не было даже следов дороги, по которой он так долго и безмятежно шествовал по жизни.

Куда теперь идти? Направо или влево? Вперёд или назад? Да и нужно ли вообще идти куда-то в неизвестность? До бури была цель – заглянуть за горизонт, к которому была устремлена дорога жизни. А теперь что? Дороги нет, а вместо горизонта – грязное марево.

И тут в нём неожиданно взбунтовался инстинкт самосохранения. Нужно что-то делать, куда-нибудь двигаться. Только не стоять! Только действовать, чтобы выжить и одолеть окружающий бедлам!

Путник побежал, не разбирая дороги. Бежал куда глаза глядят. Через горы мусора, через бурелом, через себя. Бежал, пока не разбил в кровь ноги, пока не обессилел напрочь… Упал… Зачем-то пополз… Изранил руки… Порвал одежду… Замутил душу…

А вокруг ничего не изменилось. Как был бедлам, так и остался бедламом. Только вот посреди бедлама затихал путник.

4.06.2003

 

Споры о первичности материального или идеального не утихают меж учёными и сегодня, как и много веков тому назад. И в самом деле, что же было в начале – дух или материя? Развитие различного рода событий на нашей планете в ХХ и в наступившем XXI веках как бы само собой предрешило правильный ответ на этот сакраментальный вопрос, так отчаянно замусоленный на набивших оскомину дебатах внутри учёного сообщества: людям здравого ума уже стало доподлинно ясно, что первопричина всего и вся находится в духовной сфере, которая реально управляет материальным миром. Именно таким недвусмысленным пониманием как раз и отмечены те мудрецы, которые вскоре встанут во главе новой генерации землян.

ДУХОВНОЕ СОВЕРШЕНСТВО НОВЫХ ЗЕМЛЯН

Достойно ли человека разумного его существование в течение всей своей жизни в опущенном состоянии, когда нет потребности в возвышении своего духовного взора к высотам космичности всего сущего? Да и вообще можно ли называть человеком то двуногое существо, что рыскает по жизни с низко опущенной головой и бегающим взглядом, выискивая для себя исключительно плотские обретения, всецело погружаясь при этом в иллюзию грубой материальности? Такое существо, удовлетворённо похрюкивающее от удовольствия чревоугодия и пресмыкающееся перед культом вещизма, скорее ощутит родственную связь с животностью, к примеру, свиньи, нежели с разумностью вселенского человека. Для того же, чтобы быть в числе разумных людей космического истока, только-то и требуется такая малость, как способность заниматься творчеством, не взирая ни на какие трудности или препятствия и, тем паче, даже на короткий миг не допуская прорастания в себе духовной лености.

Однако, как это ни странно, с каждым новым земным веком всё больше человекоподобных существ, отдалённо напоминающих типаж Человека Разумного, предпочитают прозябать под эгидой своей животной составляющей, напрочь подавляя в себе любые духовные проявления, влекущие к радости созидания реальности, основывающейся на беспрерывном творчестве души. Подобные обстоятельства неудержимо влекут землян урбанистической цивилизации к огрублению общественных нравов, к угнетению совестливости в социальном процессе повседневного обихода, к озверению внутренней психической организации человеческого вида полуразумных приматов, массово доминирующих сегодня на международной арене.

По многим каналам из глубин космоса человечество в лице сумевших сохранить свою разумность индивидов получило весть о том, что те немногие из людей, презревшие материальное накопительство, подавляющее в нашей жизни всё исконно человеческое, никогда не позволяющие себе пренебрегать духовным ради плотских утех и устремлений, только и останутся в будущем жить на Земле, в пространство которой волна за волной нисходят из глубин Вселенной всё новые духовные энергии, которые человекоподобным животного уровня развития выдерживать не под силу. Уже в скором времени именно духовные свершения станут мерилом жизненного успеха жителей Земли в отличие от современного стандарта успешности, выражающегося в непрерывном присвоении материальных богатств любыми имеющимися на то способами, пусть это и будет связано с насилием, а то и с гибелью людей или природы, ведь победители в соответствии с моралью современного общества всегда правы и неподсудны.

Красивые одухотворённые люди с высоко поднятой головой – вот кому Земля позволит в дальнейшем жить в симбиозе со своей природной средой. И от такой духовносовершенной реальности нашей планеты возликует весь разумный Космос!

4.08.2011

 

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ МИНИАТЮРЫ

 

В жестоком мире городов людям все реже и реже удаётся обрести со стороны живых существ сочувствование своему душевному настрою. Холодная искусственность существования горожан не идёт ни в какое сравнение с Живой Природой, подлинной колыбелью Человека. Как бы ни были самонадеянны люди в неразумном выкорчёвывании всего природного из своей жизни, без живительных энергий природного истока человечество не имеет будущего.

СОЧУВСТВОВАНИЕ

Ещё не старый, хотя и утомлённый обилием происходящего с ним в жизни, человек подошёл к береговой линии, остановившись там, где совсем недавно волновалась вода. Вместо плеска чистейшей водицы под ногами затрещал неокрепший ледок. Человек пришёл проститься со светлой красотой древнего озера, обрамлённого застывшим в поздней осени сосновым бором.

Конец ноября. Водная гладь озера, два дня назад забранная прозрачным ледовым узорьем, в сей час была почти свободна от ледового панциря. Ветер напару с оттепелью не дали устояться ледовому одеянию продрогшего озера.

Человек, через многое прошедший и много мест повидавший в своих жизненных странствиях, приехал к озеру за покоем. Душевным покоем. Он сбежал в эту глухомань от людской суеты и от себя в этой суете. Всего несколько дней, проведённых у озера, позволили ему снова обрести себя, потерявшегося в буднях клокочущего всуе города. Ещё несколько дней прошли в наслаждении чувством слияния с природной красотой приозёрья. И он был безмерно благодарен и ноябрю, и безлюдью, и озеру с его сосновым ожерельем, и студёному ветру, и мягкому морозцу, и величественности лесных деревов за укрепление своего поникшего было духа, за новые силы жизни, обретённые им здесь – на берегу затерянного в лесах озера.

Подошло время прощания. Шумели сосны в предчувствии предстоящей разлуки. Воздух напитался влагой, как будто являя слёзы расставания. А озеро… Его поверхность стала похожей на зеркало. Ветер утих, и рябь улеглась. Ничто не тревожило прощальный покой его вод. В зачарованном озёрном зеркале отражались деревья противоположного берега. Небольшие ледяные островки были неподвижны и тоже прощались с человеком на берегу.

А он, вновь пробуждённый к жизни, стоял у прибрежной ледяной кромки и уже тосковал о безвозвратности этого мига сочувствования с живой землёй.

8.12.2002

 

Ребяческие ватаги, юношеские компании, душевные друзья. Человек, если он человек, а не биокалькулятор, с детских лет живёт в атмосфере дружбы, наслаждения обществом верных друзей. Человек в молодости обычно даже на минуту не допускает мысли о том, что могут наступить такие времена, когда вокруг него иссякнет окружение друзей, когда вместо закадычных друзей его стиснет кольцо «деловых» друзей, когда он, по сути, останется один на один с недружественностью среды своего обитания… Река времени быстротечна и бескомпромиссна: не успеешь оглянуться, как друзей уже унесло её потоком, разбросав их в неведомые дали и лета. Остаётся печаль закостенелого быта, любой интерьер которого мёртв без улыбки задушевного друга.

ХОЛОД ОЦЕПЕНЕНИЯ ДУШИ ПОТЕРЯВШЕГО ДРУЗЕЙ

«Друзья уходят как-то невзначай…»
Слова бардовской песни.

Когда эту песню человек поёт в молодом возрасте, смысл приведённой фразы вызывает у него прилив некоего романтического восторга. Восторг сей основан на жгучем любопытстве. Вот, мол, у меня сейчас есть закадычные друзья. Мы вместе сотворяем всякие интересные дела. И очень увлекательно будет посмотреть, как это они начнут невзначай уходить от меня?! Может, эта фраза олицетворяет всего лишь удачно найденный поэтический образ, вызывающий у человека щемящее чувство ностальгии о прошедших временах, расцвеченных безмерной радостью дружеских отношений с близкими людьми? Да и как это мои друзья позволят себе исчезнуть из нерушимо спаянной нашими личностями и единой во взглядах на жизнь компании сверстников? Нет, наверняка это всё выдумки, извивы эстетского ума бардов. В жизни так не бывает. Вот сейчас гикну, свистну, позвоню – и вся компашка вмиг слетится на наше заветное местечко. Так-то вот – не уйдём мы никогда ни при каких обстоятельствах друг от друга, тем более – невзначай.

…Он часто стоял у окна. Наблюдал за перемещением людей, собак, облаков на фоне десятилетиями неизменного урбанистического пейзажа. Иногда, с периодичностью в несколько лет, из оконного проёма его квартиры можно было лицезреть строительную площадку очередного нового дома. Это придавало на пару-тройку лет большую экспрессивность заоконной урбанистике. Заканчивалось строительство – и всё за окном вновь становилось сонно-пустынным.

Годы. Годы. Годы. Их накопилось уже многовато. Довольно неожиданно отчётливо засемафорил пятидесятилетний рубеж пути его жизни.

В пыльной коробке из-под давно приобретённой и почти сразу же поломавшейся электромясорубки, наверняка уже сгнившей на какой-нибудь свалке, он, ища что-то другое, наткнулся на потрёпанную тетрадь, в которую когда-то, по молодым годам, записывал песни бардов.

Присев на корточки, он начал не спеша перелистывать страницы тетради, воскрешая в памяти старые, расплывшиеся от времени записи песенных строф. На лице его гуляла умилительно-снисходительная усмешка добропорядочного гражданина, умудрённого опытом жития. Почему-то уже немало пожившие люди склонны хоть и незлобливо, но всё же самодовольно посмеиваться над безумной восторженностью юности, не делая исключения и в отношении своих далёких годов юности. В момент просмативания текстов песен в тетради ему думалось, что молодые, как глупые и бестолковые щенята, неразумно растрачивают время и силы на никому не нужные увлечения и бестолково-длительную трепотню в дружеских компаниях. Будучи молодым, и он тратил массу своих жизненных сил на всяческие несущественные вещи. Вот если бы он сумел ещё в молодости сосредоточиться на…

В это мгновение его взгляд неожиданно приковала к себе запись давнишней песни, которая начиналась со слов «Друзья уходят как-то невзначай…».

Все правильные мысли почему-то вмиг куда-то исчезли. Блуждающая усмешка слетела с лица. Вместо неё его лицо выражало некое недоумение, быстро перешедшее в откровенный испуг. На душе стало пусто. Подобно водяному шквалу на него безудержно нахлынули воспоминания о друзьях молодости. Воспоминания о тех самых своих закадычных друзьях, которые, как ни странно, именно невзначай разошлись кто куда по жизни. С ужасом он осознал, что вот уже прошло более двадцати лет, как он потерял их из виду.

Внутри него всё вдруг захолонуло. Отчаяние безвозвратной потери чего-то очень дорогого для его натуры, казалось, подступило к самому горлу. Болезненно резко ему стало ясно, что уже никогда рядом с ним не будет беззаветно преданных друзей, готовых по первому зову поспешить к нему во спасение от беды или хотя бы на выручку в преодолении приступа обволакивающего одиночества. Да и его самого уже не позовут на помощь друзья, оставшиеся в невообразимо далёком времени их юности. И как бы это ни было печальным для него самого, но их лица маячили перед его мысленным взором уже в весьма расплывчатом виде, подобно неким иллюзорным фантомам, а некоторые вообще выпали из его памяти. Забвенье – страшная штука для всего живого. Забвение же когда-то близких друзей – неизбывная трагедия для самости человека.

И только теперь его вдруг осенило, что бард, написавший много лет назад эту песню, пережил в своё время такую же драму незаметно-будничной утраты когда-то задушевных друзей своей юности…

Пейзаж городских каменных джунглей, окантованный рамой квартирного окна, продолжал жить самодостаточной динамикой механических перемещений своих отдельных элементов. Прохожим, маленькие фигурки которых периодически возникали в гигантской котловине междомовых пространств, не было ровным счётом никакого дела до человечка такой же маленькой фигурки, взиравшего на них из неотличимого среди других окна-соты стандартной многоэтажки. Одинокого в своих мыслях и чувствах человечка, нутро которого напрочь выжигала фраза «Друзья уходят как-то невзначай…».

22.02.2003

 

Каждому возрасту – своё. Нельзя, образно говоря, законсервировать себя молодым и вплоть до глубокой старости думать и поступать исключительно как подросток. Для обретения истины на своём жизненном пути очень важно уметь корректировать свои желания и действия в соответствии с законами возрастных этапов своей жизни. Познает эти законы человек – путь его жизни будет заветным, не познает – экзамен его жизни будет провален. В последнем случае потребуется пересдача этого экзамена, а вот в какой форме будет проходить переэкзаменовка – об этом человеку в этой жизни знать не дано.

ЗАВЕТНЫЙ ПУТЬ

Природа наградила его отменным здоровьем. И в детстве, и в юности, и в зрелости он буквально купался в своём здоровье. Был сильным, ловким, отчаянно смелым. Как бы шутя осваивал просторы тайги, степей, пустынь, тундр. Легко и непринуждённо восходил на горные вершины, растворялся в снежной белизне арктических пространств, с неистовым восторгом сплавлялся на плотах по клокочущим в порогах и на перекатах горным рекам.

Казалось, так будет всегда: ноги не устанут выбивать пыль с дорог и тропинок стран и континентов, глаза не устанут впитывать красоты божьего мира, ум беспрерывно будет поглощать потоки информации из осваиваемых им новых пространств, сердце без сбоев будет радостно биться в унисон с пульсом жизни планеты.

Хотелось, чтобы так было всегда. Что возможны другие варианты – думать было неприятно, поэтому такие неуютные мысли изгонялись безжалостно из его безмятежного умонастроения. Благоденствие во здоровье! Что ещё может быть приятнее такого мироощущения?! Однако оборотная сторона этого вопроса содержит горькую сентенцию – такое благоденствие в той или иной степени иллюзорно, что зачастую основательно проявляется по жизни в самый неподходящий момент…

В один далеко не прекрасный день из уст более молодого приятеля прозвучали слова сожаления о его слабом здоровье. Из самых лучших побуждений приятель призвал его позаботиться о себе, ибо выглядит он болезненно. И вообще нужно беречь себя, перейти на здоровый образ жизни. Вроде бы безобидные ободряющие слова, но для него, способного ещё вчера преодолевать безбрежные таёжные распадки и крутые перевалы, сутками обходясь без отдыха и еды, могшего без страха заболеть кинуться в ледяную воду ради помощи товарищу, которого в состоянии холодового оцепенения несут струи грозной сибирской реки, выдерживавшего многочасовые переходы под палящим солнцем по раскалённым пескам пустыни, эти слова были равносильны приговору на старческую дряблость.

Блаженство купания в здоровье, когда брызги жизнеспособности веером летят в разные стороны, закончилось стремительно резко. Тоска вползла в сердце ядовитой змеёй омертвления. После этих приятельских слов в душе у него прозвенел звоночек, возвестивший ему о наступившем сроке сборов в дорогу. Дорогу необычную и непривычную. Дорогу за эликсиром жизни, когда человек, сказав последнее «прости» весёлым тропам земным, вынужден учиться перемещаться по стёжкам-дорожкам ирреального мира. Далеко не каждому путнику удаётся отыскать предназначенную исключительно для него такую столбовую дорогу среди массы других дорог и дорожек. Нашедшему же сей заветный путь к эликсиру жизни откроет свои боговдохновенные чертоги беспредельность вечности.

И он начал движение по дорогам идеального мира в поисках своего заветного пути. Дай Бог, чтобы дороги его поисковых устремлений оказались истинными, став для него означенным путём к Завету.

3.04.2003

Влюблённые требуют друг от друга той степени накала чувства любви, как того хотелось бы каждому из них. В случае же, когда чувства одного из них буквально горят в любовном исступлении, а у другого подобного чувственного обострения нет, более эмоциональный из влюблённой пары наверняка начнёт обвинять другого в хладности чувств. Но кто и чем может измерить силу любви? И кто может поручиться, что более сдержанный в проявлении своих чувств влюблённый не испытывает божественную любовь, а обострённо чувственный влюблённый не находится всего-навсего под властью низкопробной страсти плотского влечения?! Определённо можно сказать только одно: взаимоупрёки влюблённых губительно сказываются на их великом чувстве любви, и не стоит пытаться всеми силами распалять свою любовь, особенно в самом начале возникновения этого чудесного чувства.

СЛАБИНА

Рядясь в тогу учительствующего, он, казалось, знал всё на свете. Для сторонних слушателей его речей так оно всё и выглядело. И он привык сохранять в глазах незнающих этот выигрышный образ всезнающего. Это было эффектно. Это приносило удовлетворение. Это помогало притушить упорно развивающееся чувство душевного одиночества.

Но, как бы это всезнайство убедительно ни было с внешней стороны, его всегда мучил ряд вопросов, на которые у него не было ответа. Вопросы эти при всей их банальности не давали успокоения его душе ни на минуту. «Чем человек может измерить свой потенциал нерастраченной любви? И что делать со своим вселенским чувством любви влюблённому, если от него только-то и требуют участия в сексуальных играх? Как жить человеку, обладающему даром всепоглощающей любви, в то время как предмету его любовного влечения претит такое беззаветное чувство своего друга жизни? Как человеку не сгореть в огне своего чувства божественной любви, когда другая сторона мечтает всего лишь об удовлетворении чисто плотских желаний, а всякое высокое напряжение чувств и, тем более, какое-то самопожертвование ради любимого человека относится к разряду неразумного и нерационального?» – вот какие думы лишали его покоя и сна.

Учительствующий мучился этим вопросом много лет. И вот однажды все эти тяжёлые раздумья исчезли как бы сами собой. С его души слетели тяжкие вериги. Что же такое могло с ним произойти из ряда вон выходящего, что так долго терзавшие его вопросы вдруг разрешились каким-то чудесным образом?

Всё оказалось до крайности просто. Вся его неразделённая сила любви растворилась в синеокости взора девушки с кристально чистой душой.

Но кто сможет поручиться в том, что его потенциал любви не окажется слишком малым для восприятия безграничной глубины души синеокой девы?

8.05.2003

 

Во все времена летописной истории человечества различные мудрецы и идеологи, которых пестовали, взращивали и содержали власть имущие, призывали простой люд к единению, к жизни ради других, к всеобщему братанию. Так было всегда, будь то проповеди о христианском человеколюбии или агитки с призывами к коллективизму советского образца. При этом все как один представители клана власть имущих – закоренелые эгоисты. Более того, большинство сильных мира сего всегда люто ненавидели и сегодня ненавидят себе подобных «человеков разумных», относясь к ним как к низкородной безликой биомассе. Ну а чтобы привольно благоденствовать в своём эгоистическом мирке, все без исключения явные и тайные правители из века в век применяют одну и ту же технологию обеспечения своих исключительных прав на власть и богатства земной цивилизации. С помощью идеологии всемирного братства людей они сгоняют в толпы всех, кто, по их мнению, недостоин и неспособен к вступлению в клуб «великих эгоистов». И именно побратавшиеся толпы людей, у которых в тесно сбитой толпе резко принижаются умственные способности, ставят к управлению и властвованию над собой этих самых великих эгоистов, рядящихся в тогу различного посола трибунов и других общественных лидеров. Прорастает же великая эгоистичность с малого…

ЭГОЦЕНТРИЧЕСКОЕ ИЗВАЯНИЕ

– Страдать ради кого-то?! Жертвовать собой во имя чего-то??? Нет, это просто несусветная дикость, глупость непроходимая, – в этом чуть ли не с пелёнок был непоколебимо уверен респектабельно думающий москвич вполне даже приятной наружности.

Его кредо можно было выразить всего лишь одной фразой – «Только Я!» Да, ему всегда приходилось быть начеку – всякие недотёпы, эти низменные человеческие существа, постоянно стремились с разных сторон влезть к нему в душу с некими блаженными поучениями о жизни ради счастья других людей. Боже, сколько сил пришлось затратить, чтобы такие инсинуации прекратились. Для этого он присвоил себе право управлять всем и вся, право, позволявшее ему на корню блокировать подобные попытки недоразвитых людишек. А в недоразвитости этих низменных индивидов он ни на минуту не сомневался ввиду их неспособности понять священный принцип «Я».

Но что самое интересное, он стал испытывать чрезвычайное удовлетворение от обладания таким правом, поскольку для него оно оказалось источником несказанного блаженства, которое так трудно обрести человеку в этой несовершенной жизни…

– Почему я должен мучить себя и растрачивать свои драгоценные минуты жизни на этих двоих? – думал он, глядя на своих беспомощных престарелых родителей…

4.07.2003

Судьбы людей и кораблей во многом схожи. При рождении они получают имя, после чего отправляются в плавание по бурным волнам бушующей штормами жизни, чтобы в итоге, покрасовавшись пред белым светом, со строгой закономерностью подвергнуться утилизации. Но в отличие от корабля у человека всё же до самого последнего момента его бренной жизни присутствует одна немаловажная особенность – он способен мыслить, что позволяет ему оставаться полезным людям даже в физически немощном состоянии. И его мысли зачастую чрезвычайно важны для развития всего человеческого сообщества. Мысли мыслителя бывают полезны людям даже в том случае, когда это всего лишь грёзы оторванного от реальности бытия человека, полёт которых ничем и никем не ограничивается. Если же грёзы человека оказываются на приколе, значит такой человек фактически задушен своим окружением.

ГРЁЗЫ НА ПРИКОЛЕ

В момент схода красавца-теплохода со стапелей верфи, было бы верхом кощунства, любуясь его грациозностью, хоть на мгновение допустить мысль о том, что когда-то это совершенное творение человеческого разума будет списано из состава речного флота. Однако время неумолимо: корабли, так же как и люди, рано или поздно вырабатывают свой ресурс, превращаясь в ржавые лохани, годные разве что на переплавку…

Когда взгляд пожилого мужчины, прогуливавшегося вдоль набережной парка, вдруг совершенно неожиданно остановился на стоящем на приколе у противоположного берега реки поблекшем за время своей долгой службы на речных маршрутах двухпалубном теплоходе, борта которого были отмечены ржавчиной, пробивавшейся из-под напластований белой краски, в груди этого много претерпевшего в жизни человека внезапно возникло ощущение пронзительной тоски, острие которой, как ему показалось, насквозь пробило его стареющее тело.

Это была та самая безжалостная и всепоглощающая тоска по ушедшему, безвозвратно канувшему в лету, пульсирующему карнавальными красками времени безмятежного счастья праздника молодости и восторга от каждого мгновения жизни, исполненного радости нескончаемого калейдоскопа событий. Всё осталось в прошлом. И теперь в целом по жизни он оказался в плену тягостной серости бездарных дней, череда которых быстро приближала его к закономерному итогу бренности существования. Друзей у него почти не осталось, а родственники хоть и были, но в то же время вроде как бы и не были. При этом ему вот уже много лет чуть ли не воочию казалось, что он завис над пропастью небытия, в которую не упал до сих пор только по непонятному недоразумению.

Углядев поразительную схожесть своей судьбы всеми забытого человека с окончательно застопорившим свой ход по рекам жизни грустно стоящим на приколе кораблём, вслед за мрачной тоской во всём существе этого славно прожившего свою жизнь человека неожиданно зазвучала мелодия торжествующего момента истины. Ему даже показалось, что под его взглядом и старый, списанный в утиль корабль как-то по-особому приосанился, вздёрнул нос, подобрав корму. На одинокую, мятущуюся душу человека почтенных лет по непонятной причине вдруг снизошёл какой-то неземной покой. Долгожданный покой. В сознании же его в этот момент властвовала всего одна мысль. Мысль о том, что ещё не всё потеряно, что нужно срочно что-то делать, чтобы не оказаться списанным из жизни, чтобы его не ждала такая же будущность, какая уготована этому когда-то ослепительно красивому кораблю, обречённого вскоре стать всего лишь грудой металлолома…

Пролетавшая над рекой чайка вдруг резко изменила направление полёта, как будто бы опалив крылья в огненности грёз человека, устремлённых к застывшему на приколе старому кораблю.

12.03.2007

 

Учёные утверждают, что жизненных ресурсов человеческого организма при условии его правильного функционирования может хватить чуть ли не на триста лет. Правда, в данном случае в расчёт принимается чисто физиологический потенциал сущности человека, и никто ничего толком не говорит о его способности к глубоким дружеским отношениям или к всепоглощающей любви. Ни один лобастый учёный не сможет, к примеру, точно ответить, способен ли пожилой человек испытывать чувство любви гораздо более мощного накала, нежели те чувственные всполохи влюблённости, что, в основном, свойственны человеку молодого возраста. Пожалуй, на этот вопрос способны ответить себе только мы сами, причём исключительно в приватном порядке… Никто из людей преклонного возраста, даже в шаге от завершения своего жизненного пути, не застрахован от такой лавины любвеобильных чувств, которой могут позавидовать многие из молодых.

ДЫХАНИЕ РАЗЛУКИ

Буйный ветер весело играл ветвями величественного дуба. Закоренелый скептик наверняка сказал бы, что такое беспардонное нарушение созерцательного покоя вряд ли по нраву старинному дереву, и, наоборот, – жизнелюбивый оптимист не преминул бы провозгласить, что неудержимое буйство молодого упругого ветра доставляет дубу несказанное удовольствие времён его юношеских игр с ветра порывами. И оптимист в своём мнении, скорей всего, был бы значительно ближе к истине, нежели пессимист со своими сумеречными взглядами, ибо жизнерадостное трепетание ветвей царственного дерева могло убедить любого непредвзятого наблюдателя в том, что, как бы долго и насыщенно с живым существом ни случалось множество различных событий, вся эта череда терзаний и преодолений по большому счёту не в силах уничтожить напор его страстных желаний и глубоких чувств. Ведь животворная энергия молодости, вдруг касающаяся долгоживущего на белом свете, способна взбудоражить любого кажущегося бесповоротно потерявшим всякую чувственность человека преклонных лет. При этом, впадая в такое восторженное состояние пробуждения к жизни, он уже не сможет противиться никаким немыслимым видениям или сумасбродным мыслям, а из самых потаённых уголков его души на свободу может вырваться отчаянная надежда на своё обновление чудесным элексиром игривой молодости…

Так философски-отвлечённо текли мысли многопретерпевшего в жизни человека, взиравшего из окна на разбушевавшуюся стихию, безраздельно завладевшую ветвями дуба. Его, привыкшего к дисциплине и чёткости мыслей, вот уже второй день терзали всполохи полного внутреннего хаоса и смятения. Для него это было тем более странно, что он уже давно уверился в надёжной отстранённости от воздействия любых чувственных факторов ясной логики своего мышления, чем несказанно гордился. И вот теперь, когда эта ясность куда-то улетучилась, он невольно впал в какое-то странное оцепенение. Причём одновременно с таким всеохватным параличом мыслей его существо всё это время пронизывала давно забытая, казавшаяся уже полностью погасшей под камнепадом прожитых лет восторженно-ласковая надежда, та самая надежда на возрождение свежести и полноты чувств, на освобождение от навязчивых мыслей о закате своего земного пути. И вот именно в такой обволакивающей всё его существо благости он пребывал уже второй день кряду.

Стремясь ничем не спугнуть овладевшее им легкокрылое чувство возврата в молодость, он потерянно бродил по полупустому корпусу здравницы, когда неожиданно для себя оказался у дверей комнаты, в которой ещё вчера слышался её заливистый радостный смех. Этот смех продолжал звучать у него в сознании, заставляя его не верить, что вчерашний день был днём разлуки, что беспристрастный поезд в данный момент уносил её всё дальше и дальше от него в край холодных дождей.

Повернув ключ, почему-то оставленный в дверном замке горничной, он, не чувствуя под собой ног, вкрадчиво проник в опустевшую комнату, застыв недвижимым изваянием в нескольких шагах от двери. Как еле различимое дуновение ветерка на него накатило какое-то тёплое чувство сопричастности к вечному движению неугасимой жизни, сопровождающееся ощущением её физического присутствия в комнате. И вдруг перед ним настолько явственно предстал её очаровательный образ, исполненный неотразимой силы жизни и зовущий его в мечту, что его душа наполнилась блистающим многокрасочностью чувством безмерной радости. Он потерял себя во времени, испытывая не мыслимое ранее душевное блаженство. Ему трудно было осознать, что всё это происходит именно с ним, с его покрытой многими шрамами и рубцами душой. Случилось удивительное – это состояние душевной эйфории что-то круто изменило в его уже привычно-сером восприятии окружающего мира. Неожиданно он понял, что надежда на обновление всего себя обрела здесь, в этой комнате, реальные очертания.

Лелея снизошедшую на него неземную благость, он вышел на балкон её комнаты, где южное октябрьское солнце и свежий ветер с моря одарили его пламенным приветствием. Смирившийся было с угасанием своей жизни человек открыл своё сердце навстречу благостной надежде, перестав сопротивляться шквалу чувств, не оставивших камня на камне от его тоскливых серых будней вчерашней жизни.

11.10.2007
п. Кабардинка,
Краснодарский край

 

Природа человека способна одарить его существо божественными эманациями любви к другому человеку. Тогда в сердце любящего человека возжигается священный огонь, свет которого виден из самых отдалённых краёв Вселенной. И если в сердце любимого им человека полыхает такой же пламень любви, значит две половинки – мужская и женская – единой вселенской сущности нашли друг друга. С этого момента поддержание священного огня их сердец становится наиглавнейшим деянием их земной жизни. И горе им, если они позволят себе в угоду каким-либо меркантильным обывательско-мещанским интересам отодвинуть на задний план огненное священнодействие своих сердец! Если же они всё-таки допустят угасание пламени любви в своих сердцах, тогда Вселенная станет воспринимать их всего лишь как две кучки шлака, который только-то и остаётся, что выбросить на свалку.

ИЗЛЁТ СЕРДЕЧНОСТИ

Столкнулись и увязли друг в друге две стихии, два непримиримых начала. А внешне всё выглядело чуть ли не идеально: мужчина и женщина, два довольно интересных и милых человека, притянулись друг к другу по какой-то чудесной стезе сердечного магнетизма. Поначалу в своих чувствах, нагрянувших на них со стремительностью небесной кометы, они были, может, даже излишне щепетильны. И хотя и тот, и другой, понеся в прошлом многие невосполнимые потери и утраты, выпестовали в себе с течением времени, казалось бы, надёжные защитительные механизмы от подобного урагана чувств, вся эта мишура была снесена и выброшена на свалку в тот самый момент, когда их сердца вдруг затрепетали в унисон, окунувшись в океан любовной неги.

– Что это? – вопрошали они себя. – Любовь, лёгкая влюблённость или мощная телесная страсть? Почему вопреки всем мукам взаимонепонимания нас так неудержимо влечёт друг к другу? Как это вообще могло случиться с нами? Ведь такого безрассудства нормальные люди обычно уже не позволяют себе у полувекового жизненного рубежа?!

А спустя некоторое время, к своему вящему удивлению, они стали походить не на умудрённых жизнью людей, а на восторженных желторотых юнцов, поскольку впервые за многие годы странствий по самым разным дорогам жизни, насыщенным шквалами сердечных страданий и массой невероятных событий, их души были обласканы чем-то настоящим и вечным, не поддающимся мелочному анализу и прочим бытовым размерностям!

И всё же они так и не разобрались в своих чувствах, ведь то, что случилось с ними, само по себе было чем-то таким, что напрочь перечёркивало весь их богатый жизненный опыт. Ни друзья, ни родственники, ни умные книжки оказались неспособными помочь им понять своё новое феерическое состояние, когда пульсация чувств, насыщенных вибрациями счастья, дарит человеку восторг полноты жизни. Помочь им в этом вопросе способен был только божественный огонь пылания их сердец. Но они пренебрегли силой его небесной чистоты в угоду привычной обывательской рациональности… и разлетелись в разные концы вселенной… безвозвратно.

29.06.2009

 

Время начала и конца ХХ века, когда под воздействием грубого принуждения и революционной целесообразности в стране произошла смена государственного строя, что вызвало кардинальный перелом всего уклада жизни у наших соотечественников, крушение их традиционного мировосприятия и утрату ими жизненных целей, стало фактически идентичным. Подобные психические удары как двадцатых, так и девяностых годов прошлого века дано было выдержать далеко не всем гражданам России. Особо тяжело эта фундаментальная ломка привычного мировоззрения далась мужскому населению страны, ибо психика мужчин гораздо менее гибка, нежели у женщин. Поэтому, как бы ни было сурово выживать в эти лихие времена всем российским подданным, женщины быстрее пришли в себя, раньше мужчин приняли новые правила жизни среди того всеобщего хаоса, который воцарился в стране вслед за революционными потрясениями всех основ общественной жизни. Те женщины, которые хотели спасти своих мужчин, развернув их к новой жизни, спасли их. Ну а те, что стали бизнес-леди или нащупали тропу своего индивидуального процветания, быстро сообразив, что с прежним балластом в лице своих социально слабо динамичных мужиков им не удастся освоить новые вершины нового времени в новой стране, обрекли этот балласт на самовыживание. Самые шустрые и предприимчивые из таких обречённых выплыли в мутных омутах рыночной житухи, ну а большинство мужичков, являвшихся законченным продуктом растворившейся без остатка в волнах Леты советской эпохи, а потому невосприимчивых к какой-либо серьёзной трансформации, без поддержки женщин просто кануло в никуда… В эти гиблые годы демографы фиксировали резкое снижение численности мужского населения России.

НЕБЕС ПОСЛАНЕЦ – ДРУГ СЕРДЕЧНЫЙ

Всю жизнь сей благополучный в прошлом человек был славен такими главенствующими чертами своей натуры, как капитальность и обстоятельность. Надо сказать, что эти определяющие качества его характера в общем и целом в течение многих лет исправно служили ему, принося удовлетворение надёжностью личных достижений.

Шли годы, пополняя цветастой мозаичностью его жизненный багаж. К сорока годам он обрёл полный лад с самим собой, восприняв слова «Мои года – моё богатство» из популярной песни в качестве своего жизненного девиза. Но ничто в нашем мире сплошных иллюзий не бывает неизменным и абсолютным. Не стали исключением и все те познания, что так тщательно и бережно накапливались им за всю его нелёгкую долгую жизнь. С неуклонно нарастающим ужасом он наблюдал за крушением своих жизненных бастионов под напором разрушительной стихии хаоса новой эпохи, вдруг обрушившейся на головы граждан той великой страны, принадлежностью к которой всегда так гордился этот патриотически настроенный гражданин.

И ведь ничего нельзя было сделать ради сохранения всего того сокровенного, что было достигнуто годами стойкого преодоления различных перипетий судьбы. С неукротимостью лавины разрушению подвергались все основы дворца его жизненного благополучия. В придачу ко всему на его долю выпала ещё и уничижительная необходимость увёртываться от града обломков этого дворца, ещё недавно блиставшего совершенством своих пропорций. Когда обрушение завершилось, спасти из-под образовавшейся груды завалов удалось лишь незначительные фрагменты внутреннего убранства. Однако по торгашеским стандартам наступившей эпохи эти фрагменты не представляли собой хоть какой-то ценности, их скорее можно было отнести к музейным реликвиям.

Так, уже далеко перешагнув пятидесятилетний рубеж, этот осколок ушедшей эпохи остался, как говорится, не у дел, а его капитальный и обстоятельный характер теперь создавал ему на каждом шагу большие трудности даже в бытовой жизни. Весь устоявшийся образ его жизни стал совершенно чуждым новому времени рыночных ценностей. С непреходящей тоской он озирался вокруг, стараясь найти себе хоть какое-то место в жизни, ставшей для него совершенно непонятной. И не находил ничего путного, хотя настырно брался за самую разную работу. Буквально всё валилось у него из рук, несмотря на его титанические усилия достичь хоть какого-то, пусть даже самого маленького успеха.

По мере понимания, что в современных условиях успех сопутствует легковесным и поверхностным натурам, смятение его души возросло до такой степени, что зашкаливало за все мыслимые пределы жизнеспособности. Вместе с этим он начал осознавать также и свою ненужность, даже можно сказать – чуждость, миру устремлений и потребностей людей нового времени. Вопреки всем его усилиям зацепиться за жизнь неумолимый рок все настойчивей притягивал к нему пропасть небытия. Лишённый хоть какой-либо опоры в жизни он отчётливо ощущал приближающуюся к нему бездонную пустоту. И только уже на самом краю пропасти этот сильный по жизни человек с истошным отчаянием возопил к небесам о помощи. В этот момент для него потеряли всякое значение даже те последние крупицы всего того, что так радовало его и приносило ему удовлетворение в те времена, когда он крепко стоял на ногах и мог обуздать любые жизненные коллизии.

Теперь же он с трудом балансировал на осыпающемся под ногами краю пропасти, и ему всё ближе и ближе была мысль о прекращении всех своих мучений: нужно просто шагнуть в пустоту и раствориться в ней. Внутри него нарастала готовность к этому последнему шагу, за которым, как он надеялся, было освобождение от всех пут, ещё зачем-то связывавших его с жестокой реальностью рыночных ценностей окружающей жизни. Он всё более уверял себя, что с лихвой выполнил всё, суженное ему в этой жизни, и что дальнейшее цепляние за это бесцельное прозябание утяжеляет бремя забот о нём со стороны близких людей. «Я всем стал в тягость. От меня уже нет никакой пользы. Так зачем я своим бессмысленным существованием буду отравлять кому-то жизнь? – думалось ему, сидящему под пледом в кресле. – И без меня жизнь моих близких несладка. Всё, что я мог сделать для них, уже свершилось, и больше я ни на что не способен. Как ни крути – пора уходить».

Перед самым прыжком в бездну он бросил прощальный взгляд на дорогу, ведущую от пропасти на рыночную площадь большого города. По ней мимо него проходила женщина, всем своим видом показывающая, что хорошо познала все нюансы современной жизни. Приостановившись, женщина одарила его мимолётной надеждой на уже, казалось бы, невозможное счастье, и пошла дальше, не спуская с него глаз, как бы призывая его последовать за ней. Немного поколебавшись, он всё же не изменил своего решения навсегда исчезнуть во мраке бездны. Случайная прохожая скрылась за поворотом.

И тогда, в самый последний момент перед прыжком, его остановил внезапно раздавшийся женский возглас. Какой-то могучий вихрь вмиг размёл все липкие мерзостные сгустки тьмы, уже начавшие окутывать уходящего в никуда. Оглянувшись, он увидел её…

Слов не требовалось. Всё и так было ясно: к нему на помощь спешил посланец небес, сияя лучами ослепительной чистоты сердца.

24.07.2009
д. Тройня,
Смоленская область

 

В современных городах молодёжь повально поражена эпидемией страстного желания раз и навсегда разорвать любую зависимость от родственников старших поколений. Имеющиеся семейные обычаи, памятные раритеты предков и всё такое прочее, что связано с историей рода, уничтожается рьяными молодыми нигилистами, девиз которых «Всё старое – преграда новому». От молодых, в пьянящем запале крушащих традиционные семейные отношения, особо достаётся старикам, которые уже не в состоянии оказать противодействие неразумным поступкам молодых хозяев городской жизни и уж тем более – отстоять своё жизненное пространство, в котором они, собственно говоря, только и могут существовать в городских каменных джунглях. Другими словами, подобные жизненные убеждения молодёжи в условиях города влекут за собой ускоренное вымирание их родителей, дедов и бабушек. Молодым, однако, все эти страсти просто невдомёк, поскольку их кредо – «Живи одним днём, стремись получить максимум возможного от текущих минут жизни, не заморачивайся о завтрашнем дне, которого ещё нет в реальности»… У стороннего наблюдателя за такими утилизационными мероприятиями может возникнуть несколько вполне закономерных вопросов: «Как долго нынешние молодые собираются жить на свете? Очевидно, все эти ниспровергатели-нигилисты намерены проститься с жизнью в молодом возрасте, ибо чем и ради чего они жили бы в преклонном возрасте?»

МУСОР ЖИЗНИ

«Разные бывают люди. Очень разные. Даже в одной семье зачастую процветает такое непонимание и невосприятие друг друга, что просто диву даёшься. Казалось бы, живи себе и радуйся делам и успехам родственников, успокаивай и утешай их в тяжёлые моменты жизни, ан нет – лишь в малом числе семей не травят, изощрённо и жестоко, кровных сородичей, а взаимная неприязнь даже среди близких родственников почти повсеместно доходит в буквальном смысле до лютой ненависти. Что уж тогда на фоне всего этого бесовства, разгула низменных человеческих страстей за семейными затворами говорить о пресловутом конфликте поколений, о котором к тому же за три столетия уже столько написано и сказано, что в этом вопросе трудно представить себе ещё что-либо не освещённое писательским пером», – примерно так думают многие люди, выходя на предпенсионную финишную прямую. Причём каждому номинальному главе семейного клана кажется, что лично он сам с лёгкостью сможет решить не только любые семейные проблемы, но и связанные с ними конфликты поколений. Однако же в реальной жизни все, в том числе и чересчур самоуверенные старики, с великим напряжением всех своих чувств и эмоций проходят ситуации, когда агрессивное и ещё неразумное молодое поколение безжалостно ломает и выбрасывает на свалку всё, что дорого много пережившим представителям старшего поколения, последним из ещё сохранившихся реликвий золотого фонда жителей нашей многострадальной страны.

Мысли и чувства стариков сегодня никого не интересуют. Какой-нибудь наворовавший с три короба благотворитель если и пожертвует какие-то средства на стариков, то только в плане дешёвых пищевых подачек или подержанной одёжки. Странно, но в нашем обществе мнение стариков не просто престало уважаться – считается, что едва ли не всё старичьё абсолютно неадекватно, что у этих людей остались только инстинкты животного существования. Покормил этакого благообразного старичка, одел его в байковую рубаху – и всё, он счастлив и готов, как собачка, ходить на задних лапках перед своими благодетелями.

Вот ведь как: живёт человек создавая в течение всей своей жизни неповторимый мир привычек, традиций, любимых памятных вещей, мир, где ему комфортно, где он отдыхает душой и телом, и вдруг, в одночасье, весь этот блистающий мир памяти его чувств и мыслей становится помехой для молодых, которым для их залихватских фантасмагорий попросту не хватает, видите ли, жизненного пространства. Поправить свои дела им легче всего за счёт всего того, что, по мнению этих, как правило, бездарных ниспровергателей всех и всего, относится к отжившему своё ветхому миру людей прошедшей эпохи. И тогда по причине своей массовой культурной недоразвитости золотая молодь с агрессивностью варварских племён библейского времени любыми доступными ей способами безжалостно рушит этот бесполезный для неё мир предков. При этом к старикам все эти разрушители относятся исключительно потребительски: если можно с них поиметь для себя какие-то преференции, то этих древних семейных архонтов, хоть и с затаённой злобой и антипатией, показушно уважат, прикинувшись, будто ценят их «мудрые» советы.

В любом случае мир жизненного пространства старших сородичей объективно обречён на уничтожение руками их любимых детей и внуков. Старьё подлежит утилизации. А как же иначе? Ведь оно так захламляет всё вокруг, что в результате дерзновенной молодёжи ни пройти, ни проехать. И чего тут думать? Это мусор жизни, и, значит, нет у него права на дальнейшее существование: само старичьё должно как можно скорее отправиться на погост, а все жизненные атрибуты, сохраняемые выжившими из ума стариками, – немедля на свалку. И никаких сожалений или траурного позёрства. Именно так должно быть, и никак не иначе. Так-то вот.

9.08.2009,
д. Тройня,
Смоленская область

 

Для чего людям нужна сила духа? Чтобы гарантированно повергать навзничь своих противников? Чтобы тешить своё самолюбие? Чтобы скорейшим образом достичь высот властной пирамиды? А может статься, что сила духа только-то и нужна человеку, чтобы адекватно воспринять и мужественно осмыслить часто нелицеприятную для посредственных людей суть жизни?

ОЗАРЕНИЕ НОВЫМ МИРОМ ЖИЗНИ

Жил себе ни шатко, ни валко человече среди таких же, как и он сам, в меру довольных своей жизнью людей, не помышлявших о чём-то сверхвысоком, сверхнеизведанном, сверхсознательном. Годы и события в этих годах щёлкали в некоем жизненном счётчике человека с выверенной частотой и закономерностью. И вот однажды, тусклым ненастным вечером, после очередного такого щелчка человек помимо своей воли вдруг оказывается приобщённым к некоему высшему знанию, исток которого терялся в неизведанных недрах Вселенной.

Поначалу всё случившееся с ним кажется ему происходящим во сне или, по крайней мере, в какой-то иллюзии ума. Однако проходит время, и он осознаёт, что всё это реальность бытия, которая теперь всегда будет с ним и в нём. Тогда он пугается, что безвозвратно потерял уютную, так хорошо обжитую им прежнюю среду обитания. Жалея себя, он старается предпринять всё возможное, чтобы избавиться от свершившегося с ним нежданно-негаданного обрушения прежней картины жизни. Пытается забыть эти новые непривычные знания, выкинуть их из своего сознания, но не тут-то было. Если он не принимает какие-нибудь психотропные препараты, вызывающие молчание разума, или не практикует какие-либо психические техники выпадения из жизни, ему уже никоим образом не избежать новой реальности, в которой нежданно-негаданно очутился. И тогда к нему приходит понимание, что надо научиться жить по-новому в свете нового для него осмысления действительности.

Большинство людей обыденного сознания в подобных случаев опускается на дно общества, не в силах совладать с огненной сутью открывшихся им космических знаний по причине низости своего духа. Так пополняется армия маргиналов на периферии общественного сознания. Если же дух человека высок для того, чтобы вместить в себя огонь вселенских истин, тогда общество получает в его лице пророка или духовидца.

Благообразный читатель! А ты готов к принятию подобной огненной лавы знаний Вечности?

5.08.2011

СКАЗАНИЯ О ЛЮДЯХ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

 

За более чем семь тысяч лет существования современного концепта городов на нашей планете городские ценности жизни прельстили колоссальную массу здоровых физически и морально сельских жителей. Без их постоянного притока в города эти злосчастные конгломерации не смогли бы на сегодня стать доминирующим в общемировых масштабах местом проживания людей. Без живительного пополнения селянами ущербного генофонда городского населения в городах проживали бы исключительно больные люди, а городские улицы были бы заполнены толпами инвалидов и омерзительных уродцев… Именно в такой форме село приносит человеческие жертвы прожорливому молоху города.

ПРЕЛЕСТЬ ГОРОДА

Городской житель гордится городом. Город – это цивилизация. В городе живут просвещённые люди. Город символизирует собой наивысший взлёт творческой мысли человека. Любой горожанин высокомерен по отношению к сельским жителям. Вектор развития человечества – от села к городу. Так установилось. Нужно жить так, чтобы сельское захолустье быстро забылось в тумане прошлого…

Иван Тихомирович был счастлив городом. Ему повезло в жизни – он осел в городе. Его жизнь в городе – это наслаждение плодами технического гения людей. То ли ещё будет завтра!!!

А назавтра случилась рядовая авария в метро. Из-за усталости металла ось шасси переднего вагона метропоезда обломилась. Вагон перекорёжило и разнесло по частям. Жизнь горделивого горожанина Ивана Тихомировича, ехавшего с работы домой в этом самом вагоне, закончилась под грудой металлических останков ещё несколько секунд назад изящного образца городского транспортного средства. Тем самым городской технотронике – современному языческому идолу горожан – была принесена очередная человеческая жертва…

В этот злосчастный для Ивана Тихомировича момент жители далёкого села, его родового поселения, брошенного им в угоду призрачному счастью проживания в городе, с весёлым задором возвращались с сенокоса. Слышался смех, прибаутки и песни селян. Радовалась сельскому приволью детвора… Село справляло тризну по своему родичу, загубленному прелестью города.

9.06.2003

 

Родился человек. Растёт. У него появляются какие-то желания, которые из года в год становятся всё более масштабными. По мере взросления желания постепенно формируют цели, к которым он стремится с той или иной степенью упорства. Чего-то он достигает, чего-то – нет. Когда эти цели утилитарного характера с непродолжительным сроком их достижения или недостижения, всё идёт в порядке вещей: быстро формулируется другая цель, и всё прокручивается заново. Но вот если у человека цель настолько масштабна, что для своего осуществления требует от него всей его жизни, тут уж приходится говорить в таких понятиях, как жизненный триумф, личная драма или трагическая развязка. В этом случае никто, кроме собственного сознания самого индивида, не генерирует и не навязывает ему цели всей его жизни. Конечно, на этот процесс каким-то образом влияет и существующая система общественных ценностей, и семья, и воспитание, и образование, и друзья, и ещё масса других обстоятельств, но в конечном итоге каждый человек, у которого есть цель в жизни (а таких людей с каждым годом стабильно становится всё меньше и меньше), самолично её определяет. Если же жизненная цель – всего лишь пустопорожний всплеск воспалённой самости, не направленный на общечеловеческий прогресс, тогда по истечении многих лет человека, поставившего перед собой такую убогую цель, ждёт драматический итог.

Суетность раздирала душу человека, обречённого жить в темнице рабских возжеланий богатства и власти. Суета на работе. Суета дома. Суета на улице. Суета в метро. И нет места для укрытия, дабы оборониться от зловредных метастаз суетливости. Душа человека билась в конвульсиях погибели. Надежда на спасение уже умерла, а вера с любовью растворились в неизбывном отчаянии пустоты, высасывающей из груди последние соки жизни…

В юности Властимир Олегович измыслил блестящую будущность своей, как ему представлялось, яркой жизни. Вместе с тем он хорошо представлял себе, что осуществление своего жизненного замысла потребует от него изрядной суеты в течение многих лет, может быть, даже до преклонного возраста. Обладая от природы, как казалось в молодые годы, неисчерпаемым запасом жизненных сил, он не боялся суеты, относясь к ней как к некой неистребимой данности людского общежития.

С восторгом в глазах он смело рухнул в объятия суеты. Оптимизм долго не оставлял его, ибо все издержки ежедневной суетности перекрывала сиявшая впереди так вожделенная им цель устремления всего его существа. Ради достижения этой цели, продиктованной ему максимализмом своей быстро удаляющейся в прошлое юности, он неустанно трудился, выдерживая бешеный темп суеты. Во имя цели своей жизни он, можно сказать, жертвенно суетился, суетился даже вопреки здравому смыслу, вопреки предупреждениям друзей о тщете суеты.

Шли годы. Окружающая жизнь буквально на глазах менялась весьма разительно и бесповоротно, что порождало всё новые и новые препятствия на пути к его цели. И хотя здоровье Властимира Олеговича уже было совсем не то, что в молодые годы, он продолжал суетиться. Ему грезилось, что до желанной цели вот-вот можно будет дотянуться руками, что блаженство исполнения мечты молодости – не за горами.

Напряжение многолетней суеты исключило для него всякую возможность приостановиться, чтобы осмотреться по сторонам. Его разум был сосредоточен на главном, оставляя без внимания второстепенные детали движения к поставленной цели. Марафон суеты не прекращался ни на минуту. Да и сама суета по отношению к нему не допускала никаких поблажек, что вынуждало его выкладываться в полную силу.

Драматическая развязка неминуемо приближалась: перманентная суетливость не позволила ему вовремя уразуметь, что цель, к которой он так усиленно стремился из уже далёкой юности, превратилась со временем в иллюзию, абсолютно не связанную с реальностью. Жизнь брала своё, круша строптивые мечтания горделивых людишек.

Не в силах воспринимать сложившиеся очертания новых декораций жизни Властимир Олегович, продолжал суетливо семенить к своей фантомной цели, не понимая, что происходит вокруг, в кого он превратился под влиянием суеты, на что ему можно было ещё надеяться в оставшиеся годы жизни.

И вот однажды среди вязкого тумана привычной суеты его осветил луч озарения. Больно кольнуло обескураживающее прозрение, и наступило прояснение сознания зашоренного человека, уже стоящего у границы небытия.

Властимир Олегович вдруг увидел себя одиноко стоящим посреди безбрежной степи. Вокруг него волновался ковыль. Высоко в небе парил сапсан. И тишина. Рядом – никого. Солнца тоже не просматривалось. А со всех сторон в ускоряющемся темпе его пеленал мрак неизбывности. Накатывал холод забвения…

Суета пожрала его жизнь без остатка. Всё было зря. Свет померк в его глазах. И вот из груди немолодого человека вырвался истошный вопль запоздалой мольбы невесть к кому о потерянной жизни. Но этот вопль человеческого нутра не коснулся ничьих сердец: падающему в бездну отчаяния окружающие всегда подобострастно уступают дорогу.

12.07.2003

 

Много ли нужно человеку для душевного подъёма? Подключив ум, можно долго и обстоятельно разглагольствовать на эту тему. А в жизни для взлёта души в чертоги радости бывает достаточно всего лишь нескольких мгновений звучания мелодии задушевной песни!

МОТИВ ДУШИ

Буднично спеша по своим делам, Александр Фотиевич спустился по ступенькам метро и вошёл в вагон метропоезда.

Буднично думая о предстоящем рабочем дне, он стоял у последней двери вагона и не знал, куда деть свой взгляд.

Окружавшие его пассажиры выглядели тоже буднично.

И совсем не буднично с другого конца вагона вдруг запела скрипка.

Александр Фотиевич встрепенулся. На душе потеплело: молодой чернобородый скрипач выводил мелодию одной из самых любимых его песен. Конечно же, это была мелодия популярной песни пятидесятых «Что так сердце, что так сердце растревожилось…». И, конечно же, скрипач своей скрипичной игрой просил подаяние.

Всего несколько минут между двумя станциями метро звучала мелодия. Скрипач довольно быстро прошёл по вагону со своей скрипкой. Александр Фотиевич видел, что лившаяся мелодия многих пассажиров брала за душу. Некоторые из них при приближении скрипача даже начинали как-то нелепо суетиться: вроде бы и деньги на подаяние достают, но не хватает духа отдать их скрипачу.

Когда скрипач подошёл к той двери, у которой стоял Александр Фотиевич, тот зачерпнул в кармане пригоршню мелочи и молча опустил её в карман скрипача, хотя он уже прекратил играть и ожидал следующей остановки чтобы перейти в другой вагон. Скрипач благодарственно кивнул, получив подаяние. Поезд подошёл к остановке, двери открылись, и скрипач покинул вагон, направившись к встречному поезду.

Александр Фотиевич смотрел ему вслед, ощущая прилив радости от красивой мелодии песни, продолжавшей звучать внутри всего его существа. И за это он был бесконечно признателен скрипачу.

В отличие от прижимистых пассажиров вагона ему не было жаль денег, отданных скрипачу. Он получил искреннее удовольствие за минуты звучания мелодии и подспудно ощущал, что мелодия этой песни будет сопровождать его в течение всего дня, благословляя на удачу. Это было приятное ощущение. Александр Фотиевич прошептал: «Спасибо тебе, скрипач».

В это день ему, действительно, необычайно везло во всех его будничных делах.

7.08.2003

 

Отгородиться от жизни можно разными способами. Один из таких методов ухода в ирреальность под действием страха естества земных реалий состоит в надменном образе существования эстетствующих особ. Однако рано или поздно сотканный из предрассудков занавес между реальностью и сознанием эстета под напором очистительных ветров жизни обрывается, оголяя всю немощь и недоразвитость натуры таких снобов.

ЭСТЕТСТВО, РАСТВОРЁННОЕ В СЕБЕ

Атмосфера интеллигентности с детства окружала Ольгу Петровну. В обществе людей утончённых нравов и взыскательных вкусов сформировалась, пожалуй, главная черта её характера – эстетство. На этом оселке оттачивались её чувства, привязанности, многие черты характера.

Круг знакомых Ольги Петровны складывался в полном соответствии с разновидностью эстетства её личности. Те, кто попадали в поле её зрения, относились к ней по-разному. Одни боготворили её, другие – сторонились, осуждая свойственную ей придирчивость к пустякам. Но были и третьи, стремившиеся научиться импозантно вести себя в модных салонах. Эти третьи из кожи вон лезли, пытаясь перенять у неё хоть малую толику её воинствующего эстетства, такого выигрышного на великосветских раутах.

С точки зрения господствующих в обществе эталонов элитарности жизнь Ольги Петровны сложилась удачно. Вот только после тридцати лет её начал подтачивать червячок сомнений в правильности своей жизни.

Она всё более ощущала, что к ней начинают относиться как к своеобразному изваянию, застывшему в своей гипертрофированности. Люди придирчиво осматривали её эстетскую оболочку, как в каком-нибудь музее осматривают, к примеру, мраморное тело Венеры или Афродиты. А посему её всё чаще посещала мысль о холоде вычурного эстетства и о собственной обречённости на прижизненное существование в его ледяном дворце.

К тому же блистательная молодость Ольги Петровны завершалась, так и не позволив теплу дружбы и жару любви пробиться через крепостную стену её эстетства. Постепенно в её душу стал проникать страх. Для кого же она так пестовала свой неземной эстетизм? Неужели она всю жизнь обманывала себя, боясь простых человеческих чувств?..

И вот с некоторых пор знакомые Ольги Петровны, причисляющие себя к интеллектуальной элите общества, с удивлением стали замечать, как она неспровоцированно выпадает в состояние угрюмой отрешённости от всего и вся. «Это привилегия совершенного эстета наших дней!» – с упоительным восторгом думали интеллектуалы…

Человеческому самообману, воистину, нет предела.

10.08.2003

 

Всех мастей хамелеоны в человеческом обличье всегда презирались простыми людьми. Когда же перед публикой витийствует хамелеон, специализирующийся на национальных вопросах, тут уж такому человечку приходится особенно несладко – можно и головы не сносить.

ЧУТЬЁ

На свете не редкость люди, способные ощущать общественные настроения особыми фибрами своей души. Правда, некоторые из них хорошо ощущают только настрой своего ближайшего круга дружков и всяких приблудных личностей. Ну и, конечно же, особенно хорошо многие люди ощущают настрой на какую-нибудь халяву – выпить там за чужой счёт или «хапануть» что-нибудь на презентации.

Но есть среди таких неординарных людей и особенно одарённые индивидуумы, весь облик которых изобличает в них персон высокого полёта. К последним с полным на то основанием относился и Константин Рафаилович. Мелочные настроения общественности всегда претили его государственному мышлению. Да, да, именно государственному, хотя работал он на скромной должности в райсобесе.

Надо сказать, что Константин Рафаилович периодически почитывал журнал с претенциозным названием «Силы народные». В журнале он вычитывал и впитывал в себя множество подробностей о национальных сторонах народной жизни. Чтение означенного журнала со временем развило способность к политическому чутью, что выразилось, в частности, в том, что он как-то обострённо вдруг почуял некую перемену общественного мнения в стране. Эта перемена заключалась в том, что теперь всяк, кому не лень, после многих лет осуждения всего национального начал безудержно превозносить эту крамолу вчерашнего дня. Чутье это вызвало у Константина Рафаиловича прилив национальных сил. И он был горд и счастлив осознанием национального в себе. Он чувствовал, как в нём зашевелились корни его далёких прародителей.

Не лишённый живости воображения Константин Рафаилович любил на досуге помечтать. Естественно, в своих мечтаниях он представлял себя в центре каких-нибудь важных событий. После приобщения к национальному течению мыслей его воображению рисовался собственный образ не иначе как в доспехах былинных богатырей. Ему представлялось, как он, подобно летописным богатырям, бесстрашно сражался за свою землю, за свой народ, за своих потомков, за себя – могучего, отважного и справедливого.

От пребывания в таких мечтаниях он получал благостное наслаждение. Со временем ему стало казаться, что и в реальной жизни он стал могучим и отважным защитником народных чаяний. Эти мысли полнили его чувством восхищения своей особой, своим призванием вершить справедливость от лица простых сограждан России.

Надо сказать, что в течение рабочего дня Константин Рафаилович, выполняя свои профессиональные обязанности, консультировал по 100-150 посетителей. Это были разные люди, но у всех у них прослеживалась и одна общая черта – недовольство своим социальным положением. Но что самое удивительное – многие из приходящих к нему на консультацию почему-то придерживались откровенно русофобских настроений, не стесняясь их высказывать громко и безапелляционно.

…Когда на приём пришёл очередной клиент, между делом начавший открыто русофобствовать, наш былинный богатырь сжался, прогнулся и угодливым противным голоском стал поддакивать пришлому хулителю национальных особенностей народа, принадлежностью к которому так гордился Константин Рафаилович в своих восторженных мечтаниях…

16.08.2003

 

Человеку свойственно делать ошибки. На них нормальные люди учатся, совершенствуют себя, мудреют. Но ошибки ошибкам – рознь: ошибки длиною в целую жизнь ничему не учат совершающих их. Такие ошибки только морально калечат людей, а кого-то могут и убить. Как же избежать подобного самовредительства? Это возможно только при одном условии: нужно чутко внимать опыту предков, поскольку, воспринимая и осмысливая в том числе и советы родителей, человек почти наверняка избежит печальных итогов своей жизни. Ну а молодые гордецы, которые слишком любят себя и высоко ставят своё лихое, отвергающее мудрость старших поколений умствование, – наипервейшие претенденты на участь моральных калек в годы своей старости.

ВСПЫШКА МОТЫЛЬКА В ЛАМПАДЕ СТРАСТИ

На свете не редкость люди, способные ощущать общественные настроения особыми фибрами своей души. Правда, некоторые из них хорошо ощущают только настрой своего ближайшего круга дружков и всяких приблудных личностей. Ну и, конечно же, особенно хорошо многие люди ощущают настрой на какую-нибудь халяву – выпить там за чужой счёт или «хапануть» что-нибудь на презентации.

Но есть среди таких неординарных людей и особенно одарённые индивидуумы, весь облик которых изобличает в них персон высокого полёта. К последним с полным на то основанием относился и Константин Рафаилович. Мелочные настроения общественности всегда претили его государственному мышлению. Да, да, именно государственному, хотя работал он на скромной должности в райсобесе.

Надо сказать, что Константин Рафаилович периодически почитывал журнал с претенциозным названием «Силы народные». В журнале он вычитывал и впитывал в себя множество подробностей о национальных сторонах народной жизни. Чтение означенного журнала со временем развило способность к политическому чутью, что выразилось, в частности, в том, что он как-то обострённо вдруг почуял некую перемену общественного мнения в стране. Эта перемена заключалась в том, что теперь всяк, кому не лень, после многих лет осуждения всего национального начал безудержно превозносить эту крамолу вчерашнего дня. Чутье это вызвало у Константина Рафаиловича прилив национальных сил. И он был горд и счастлив осознанием национального в себе. Он чувствовал, как в нём зашевелились корни его далёких прародителей.

Не лишённый живости воображения Константин Рафаилович любил на досуге помечтать. Естественно, в своих мечтаниях он представлял себя в центре каких-нибудь важных событий. После приобщения к национальному течению мыслей его воображению рисовался собственный образ не иначе как в доспехах былинных богатырей. Ему представлялось, как он, подобно летописным богатырям, бесстрашно сражался за свою землю, за свой народ, за своих потомков, за себя – могучего, отважного и справедливого.

От пребывания в таких мечтаниях он получал благостное наслаждение. Со временем ему стало казаться, что и в реальной жизни он стал могучим и отважным защитником народных чаяний. Эти мысли полнили его чувством восхищения своей особой, своим призванием вершить справедливость от лица простых сограждан России.

Надо сказать, что в течение рабочего дня Константин Рафаилович, выполняя свои профессиональные обязанности, консультировал по 100-150 посетителей. Это были разные люди, но у всех у них прослеживалась и одна общая черта – недовольство своим социальным положением. Но что самое удивительное – многие из приходящих к нему на консультацию почему-то придерживались откровенно русофобских настроений, не стесняясь их высказывать громко и безапелляционно.

…Когда на приём пришёл очередной клиент, между делом начавший открыто русофобствовать, наш былинный богатырь сжался, прогнулся и угодливым противным голоском стал поддакивать пришлому хулителю национальных особенностей народа, принадлежностью к которому так гордился Константин Рафаилович в своих восторженных мечтаниях…

16.08.2003

 

Кто-то где-то на просторах Вселенной зачем-то ускорил ход времени, и на Земле время потекло с резким ускорением, да так, что старшие поколения землян ещё при жизни успевают превратиться для своих молодых современников в древние артефакты давно минувших эпох. Если же говорить о недопонимании между людьми разных поколений, то оно бывает порой просто фантастическим! Часто слова вполне обыденного употребления, сказанные старшими, даже внутри семьи воспринимаются молодыми как некий тарабарский язык. Что уж тут говорить об общении незнакомых людей разного возраста?!

ТАРАБАРЩИНА

Степенный мужчина неспешно шествовал из магазина, обременённый пакетами с «хлебом насущным». Не доходя пару дворов до своего дома, ему навстречу попался забавный мальчуган, которого тянула на поводке шустрая собачонка. Глаза мальчугана, увеличенные большими круглыми очками в пол-лица, выражали некое беспокойство. Случайно их взгляды пересеклись. Мужчина чисто автоматически отметил про себя обеспокоенность мальчика чем-то.

Когда собака протаскивала мальчика мимо мужчины, тот вдруг встрепенулся и возопил писклявым голоском: «Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?»

«Ага, – подумал мужчина, – загулялся, дружок, и теперь тебе предстоит дома взбучка от матери». Степенно вскинув руку и взглянув на часы, он с растяжкой произнёс: «Без семи девять», – после чего неторопливо двинулся по направлению к своему дому.

Но что-то его встревожило. Что-то было не так. Но что? Почему-то перед его внутренним взором всплыло оторопелое выражение лица мальчика в тот момент, когда он сообщал ему о времени. Мужчина оглянулся и с удивлением обнаружил, что мальчик стоял на том самом месте, где они повстречались, и в оцепенении смотрел ему вслед, не обращая внимания на усилия собаки сдвинуть его с места.

И тут вдруг до мужчины дошло, что его ответ на вопрос мальчика был для того так же понятен, как речь какого-нибудь африканского зулуса. Ведь все эти молодые ребятки уже настолько приучены к цифровой форме представления времени, что «без семи девять» не укладывается в их головах ни на одну из полочек сознания этой новой генерации людей. Ныне более сподручно представлять время в цифрах, а старые стрелочные часы теперь можно увидеть, разве что на Спасской башне Кремля. Скажи он мальчугану «двадцать часов пятьдесят три минуты», тот не впал бы в оцепенение от непонятного ответа «без семи девять». Мужчина подумал, что пора уже, наверное, отбросить подобные выражения его детства-юности, чтобы окончательно не превратиться в посмешище для next-поколения, воспринимающего такие фразы как откровенную тарабарщину.

Казалось, что в этот момент между этими двумя людьми, живущими на одной улице, чуть ли не в соседних домах, вдруг разверзлась бездонная пропасть абсолютного непонимания миров друг друга. Степенный мужчина никак не мог отвести взгляд от широко открытых глаз мальчугана. Ему стало как-то очень неуютно, ибо он ощутил себя каким-то археологическим экспонатом, которого с изумлением разглядывает очередной посетитель музея…

Собаке удалось наконец-то сдвинуть застывшего в замешательстве мальчика с места, чтобы утащить его в новую жизнь, подалее от старой, архаической жизни степенных мужчин, почему-то ещё попадающихся навстречу.

12.03.2004

 

Детство – это священный период жизни человека, а дети – это божественные существа, спустившиеся к нам из горнего мира! Благословенен мир детства! Как же все феерично в его пределах! В этом мире светлая радость полноты жизни постоянно переполняет душу ребёнка! У маленьких фантазёров к самым простым и обычным предметам совершенно уникальное отношение, полностью непредсказуемое с позиции умудрённого жизнью взрослого человека. И что более всего поразительно, так это стойкое желание, явное или подспудное, взрослых людей вернуться в мир детства. Причём у многих с течением времени их жизни это желание становится всё более и более навязчивым! Но только в старости человеку вновь может приоткрыться дверка в этот блистающий буйством красок, исполненный безграничностью полёта фантазии мир маленьких волшебников!

ЧУДИЩЕ ТОЛСТОПУЗОЕ

С недавних пор мать стала замечать за своим малолетним сынком непонятные странности: Санёк часто застывал в оцепенении шагах в трёх от сарая, в который, как водится, сгружалось всякое ненужное хламьё, привозимое на дачу из городской квартиры. Оцепенение Санька длилось достаточно долго, иногда до получаса…

Паренёк, впадая в это встревожившее его маму состояние, замирал вблизи сарая, нервно сжимая свои крохотные кулачки. Глаза его при этом широко раскрывались, и всей своей миниатюрной фигуркой он наклонялся вперёд, как будто бы ожидая нападения кого-то. Через некоторое время, с трудом преодолевая это своё тревожное состояние, Санёк начинал потихоньку придвигаться к сараю. Схватившись за створку двери, он с опаской медленно приоткрывал её, настороженно заглядывая внутрь сарая. Собравшись с духом, мальчонка резко распахивал дверь и, постояв в нерешительности на пороге сарая, с видимым усилием быстро проникал в чрево сарая. При этом дверь за Саньком с пружинным скрипом захлопывалась, что лишало мать возможности наблюдать за всем тем, что далее происходило в сарае. Иногда, правда, до слуха матери из сарая доносилось какое-то тихое настойчивое позвякивание.

«Что бы всё это значило?» – озадаченно размышляла мама Санька, хлопоча на кухне у окна с видом на сарай. Все её попытки расспросить сына о происходящем, а также несколько неожиданных визитов в сарай вслед за ним ни к чему не приводили: Санёк или молчал, насупившись под пристальным взглядом матери, или безучастно сидел на старом стуле, вопросительно глядя на мать, когда та вдруг входила в сарай.

Надо сказать, что мать в его отсутствие неоднократно самым тщательным образом осматривала содержимое сарая, стараясь отыскать хоть что-либо, проливающее свет на такое необычное поведение Санька. Однако ничто из находящихся в сарае старых вещей не помогло ей разрешить мучившую её загадку. Обсуждение на семейном совете всей этой детективной истории также не помогло приблизиться к объяснению сарайной тайны Санька. Взрослые просто пожимали плечами и высказывались в том духе, что причуды детей, мол, вообще сложно понять, и поэтому не стоит особо тревожиться, поскольку у Санька, как это происходит у большинства детей его возраста, все его таинственные сарайные придумки быстро пройдут сами собой, после чего он, конечно же, придумает ещё что-нибудь из ряда вон выходящее.

Мать, исчерпав все возможности добиться разгадки Саньковой тайны, решила подождать, пока всё не раскроется естественным путём. Время летело быстро. Вот уже и лето перевалило на вторую половину. Однако поведение Санька у сарая нисколько не изменилось. Со стороны можно было подумать, что малец исполнял какой-то раз и навсегда заведённый ритуал, смысл которого был понятен только ему одному. Мать, зная о повышенной впечатлительности сына, начала не на шутку беспокоиться о его здоровье, подумывая о возвращении в город до окончания дачного сезона. И она бы без сомнения увезла Санька в город подальше от его таинственного раздражителя, если бы по воле случая тайна Санька не раскрылась во всём своём фантастическом великолепии.

Так случилось, что к ним на дачу заехал погостить давнишний друг семьи, всегда отличавшийся неординарными поступками. Вот и теперь, помогая отцу Санька по хозяйству, он высмотрел в сарае старый дедовский самовар, выказав при этом бурное желание испить чайку из этого раритета, топящегося еловыми шишками. Не откладывая предвкушаемое удовольствие в долгий ящик, гость вместе с отцом Санька тут же принялись за дело. Самовар был извлечён из сарая, в углу сарая отыскали самоварную трубу, сбегали в лесок за шишками, накололи растопочной щепы, влили в него почти двадцать литров колодезной воды и быстро растопили это медное чудо. Когда к самовару приладили трубу, из неё повалил густой беловатый дым, в результате чего весь дачный участок погрузился в дымовую завесу. Веселью взрослых обитателей дачи не было предела!

В этот момент появился где-то гулявший до сего времени Санёк. Приблизившись к фурчащему и изрыгающему столб дыма самовару, Санёк вдруг с радостным восторгом звонко закричал: «Ура! Наконец-то этот толстопузик проснулся! Я знал, знал, что он оживёт! Теперь он всегда будет жить с нами в доме!.. Правда, папа?!. Ведь ты, мама, не прогонишь его снова в сарай?»

4.05.2004
с/т Латорица,
Московская область

 

Готовясь к очередному посещению мира людей Земли, духовная сущность каждого человека, вскорости надлежащего родиться у избранной этой сущностью земной женщины, определяет совместно с двенадцатью старцами основную цель своего предстоящего воплощения в человеческом теле. И вот именно это целеполагание как раз и является тем самым смыслом жизни, который человек пытается осознать, а по сути – вспомнить, в течение всей своей земной жизни. Кому-то это удаётся, а кому-то – нет. Кто-то ещё в детстве начинает понимать, зачем он живёт на белом свете, а кто-то доходит до подобного осмысления своего предназначения только к концу жизни. Многие же люди проживают свою жизнь, так ни разу и не задавшись этим сакраментальным вопросом, причём часть из них даже не проживает жизнь, а прожигает её, бездарно растрачивая этот божественный дар небес на массу недостойных звания человека вещей и занятий. Смысл жизни может открыться тому или иному конкретному человеку неожиданно, иногда – в моменты смертельной опасности. Причём крест жизни часто донельзя шокирует человека, для которого он проявился в том или ином формализованном виде. И этот шок связан с тем, что людям часто бывает крайне тяжело смириться со смысловой наполненностью всего того, чему должна быть посвящена вся их последующая жизнь, ради чего им придётся кардинально изменить свой привычный образ жизни.

ЯВЛЕННЫЙ КРЕСТ ЖИЗНИ

Как обычно, прохлопотав целый день по своим многочисленным обязанностям, пожилой мужчина с внешностью, изрядно помятой за все те непростые годы, что как под резцом скульптора отпечатались на его угрюмом лице, устало опустился в обволакивающую мягкость старого кресла. Какие бы бурные эксцессы ни происходили с ним в жизни, это старое потертое кресло всегда возвращало его в состояние внутреннего покоя, навевая на него отрешённо-философическое настроение. О чём только он не промыслил в этом кресле! И, странное дело, его давно уже не покидало стойкое, а лучше сказать – мистическое, ощущение, что явлению своих самых ярких и нетривиальных мыслей он был обязан почти человеческой одушевлённости этого своеобразного кресла.

Вот и сейчас, едва только растрёпанные в дневной суете чувства пришли в упокоение под влиянием чудодейственного кресла, ставшего для него за многие годы чуть ли не самым близким другом, мозг этого исконного московского интеллигента оказался во власти мощного потока мудрых мыслей, соперничающих между собой в истинности прикосновения к тайнам надземной жизни. И, конечно же, при таком активном мыслетворении он не мог не коснуться вопроса вопросов всех философских систем различных эпох и народов – вопроса о смысле жизни человека. Впав в глубокое раздумье, этот седобровый гражданин расползающегося по швам некогда великого государства пришёл в итоге к умозаключению, достойному самого Аристотеля или, к примеру, Демосфена: «Каждый человек несёт по жизни свой, сугубо индивидуальный крест. И поэтому любые обобщения по существу такого креста жизни обречены на неправдоподобность. Никому из сторонних, пусть даже это будет гениальный психоаналитик, не дано определить тот жизненный крест, что написан на роду конкретному человеку, ибо все люди уникальны в своей первооснове. Можно даже сказать, что осознание своего креста, то есть нечто такого, на что ты просто не можешь не растрачивать свои жизненные силы, такого, от чего ты ни при каких обстоятельствах не можешь избавиться, как бы ни хотел и ни старался это осуществить, как раз и означает понимание смысла своей земной жизни. И поэтому все досужие демагогии философов и иже с ними на предмет существования некоего универсального смысла жизни и формулирования вневременного стандарта жизненных установок, подходящих любому человеку вне зависимости от его личностных характеристик и обстоятельств появления на свет божий, – всего лишь жалкие потуги умствующих невежд, расписывающихся в своём полнейшем непонимании законов мироздания».

Придумав такую мудрую сентенцию, он испытал ни с чем не сравнимое ощущение всепоглощающего удовлетворения самим собой, вследствие чего его обуяло чувство необычайной гордости за высоту своего интеллекта. Посидев ещё несколько минут в кресле, наслаждаясь приятной негой осознания своей незримой сопричастности к кругу мудрых представителей человеческой цивилизации, сей достойный широчайшего общественного признания гражданин вдруг почувствовал нарастание какого-то неприятного душевного состояния, что очень быстро вывело его из благости приобщения к вселенской мудрости и заставило его горячечный мозг лихорадочно искать причину возникшей внутренней дисгармонии.

Нужно отдать должное высоте мудрости сего достославного гражданина, поскольку только благодаря ей он смог сразу же уразуметь что к чему в тот самый момент, когда неожиданно для самого себя задался вопросом: «А в чём, собственно, состоит крест моей собственной жизни?» Этот вопрос, навеянный его размышлениями о смысле человеческой жизни, по сути явился вызовом его интеллекту. И хотя сам по себе вопрос был вроде бы простеньким, всё солидное существо мудрого гражданина в этот миг испытало страшное напряжение, ведь речь шла о его глубинной сущности, святая святых его души.

Некоторое время обескураженный гражданин находился в замешательстве, что и не мудрено, ведь любые философствования на абстрактные темы или вообще о людях без какой-либо реальной их персонализации всегда приятны, способствуя, помимо всего прочего, укреплению в человеке чувства собственной значимости, но вот беспристрастный анализ своих личных способностей и связанных с ними жизненных проблем, стремясь при этом оставаться честным и объективным перед своей совестью, – тяжкое занятие, которое далеко не каждому под силу.

Собравшись с духом, он стал размышлять о своём пожизненном кресте, но, как ни старался быть справедливым в суждениях о своём пути жизни, в голову лезли сплошь глупые мысли по этому поводу. «Так что же всё-таки представляет из себя мой кровный крест, который я волок, волоку и дальше буду волочь по жизни?», – вновь и вновь вопрошал гражданин, обращаясь к своим памяти и чувствам.

Ответ случился как будто бы сам собой, что стало такой же неожиданностью для него, как и сам взбудораживший его вопрос. Но что более всего обескураживало, так это краткость ответа, состоящего всего из одного словца – «надо». Можно было себе представить, что кто-то там, на небесах, чётко и недвусмысленно ответил гражданину о его крестном пути, крестом на котором сияло психологическое клише «надо», капитально проросшее в нем чуть ли не с самого рождения.

И действительно, сколько он себя помнил, ему никогда не удавалось даже короткое время пожить без этого «надо», всецело довлевшего над его психикой: надо просыпаться, надо делать зарядку, надо учиться, надо выполнять общественные нагрузки, надо в магазин сходить, надо жениться, надо отвечать, надо работать, надо…, надо…, надо… – и так до бесконечности. Вот и сейчас ему надо выпить лекарство, надо дописать статью, надо связаться с издателем его книги, надо поехать навестить маму, надо позвонить сыну, надо в химчистку, надо… Да разве все эти «надо» можно упомнить?! Как же много их, подобно надоедливым мухам, роится вокруг него! Непостижимо, кто же и когда успел впечатать в него эту фатальную обязательность по исполнению этих нескончаемых «надо», в течение всей жизни безраздельно поглощавших и ныне поглощающих драгоценное время и небеспредельные силы? Наверное, другие, более счастливые избранники судьбы спокойно живут себе в своё удовольствие без этих удручающих «надо», а он по какой-то странности своей природы просто не может заставить себя не реагировать на них, поскольку в противном случае что-то у него внутри начинает свербить и тяготить, вслед за чем с ним случаются всяческие болезненные недомогания. В общем, легче исполнить какое-нибудь очередное «надо», нежели чуть ли не физически ощущать падение своего внутреннего «я» в тартарары бездны кошмаров.

«Точно, это мой крест, от которого мне уже никуда не уйти. Сомнений быть не может. И придётся нести этот крест до конца дней своих, ведь у человека бывает всего один пожизненный крест», – с этой грустной мыслью гражданин обречённо вздохнул, встал и поплёлся на кухню, поскольку в течение всего времени его философских изысканий желудок не уставал настоятельно напоминать ему о том, что «надо» бы и поесть чего-нибудь.

3.05.2004

 

Часто ли человек в суетности текущей жизни останавливает свой внутренний взор на мыслях о бренности всего того, что окружает его, окружающих его людях, себя самого, окружённого постоянно меняющимся внешним миром? Редко, очень редко, а то и вовсе никогда. По никому не понятным причинам время в наши дни значительно ускорило свой бег. Та динамика, в которую сегодня погружён человек, для живших, скажем, в восемнадцатом веке была бы принципиально несовместима с наличествовавшим тогда образом жизни людей. В ту неторопливую, обстоятельную эпоху, когда и за полстолетия в окружающей жизни практически ничего не менялось, люди ориентировались на широко распространённое в обществе стремление оставить потомкам внушительное культурное наследие, способное пронизать время вперёд на много веков и даже тысячелетий. Современный же человек, хочет он того или нет, уже на протяжении своей недолгой земной жизни принуждён наблюдать кардинальное изменение мира, в котором он живёт. Так, та обстановка, те строения, те отношения, к которым он привык в детстве и юности, в его зрелые годы уже исчезают из реальности, подвергаясь модернизации, трансформации или уничтожению на корню. Поэтому-то сегодня в жизни процветают те люди, которые, инстинктивно воспринимая невероятную ранее изменчивость современного мира, взяли за правило жить всего лишь одним днём, абсолютно не задумываясь о перспективе и даже – о завтрашнем дне. Традиционалисты объективно проигрывают им, поскольку ориентированы на долговременность результатов своей деятельности. В результате в обществе возникла новая проблема – как сохранить для потомков достижения цивилизации? Ведь лишённые цивилизационного задела предков потомки в своей жизнедеятельности всё более будут нивелироваться с животным миром, где всё живёт исключительно текущим моментом.

ТОРЖЕСТВО ЖИЗНИ НАД ПРИЗРАЧНОСТЬЮ ИСЧЕЗНУВШЕГО

Являясь абсолютно чужеродным природной среде, при стопроцентном сосредоточении всех своих жизненных потуг на городе как источнике непрерывно повышающегося личного благосостояния, он случайным образом попал в скромный домик своих друзей на околице маленькой, почти полностью вымершей деревушки. Его занесло в эту глушь по невероятному стечению из ряда вон выходящих обстоятельств. Здесь всё вокруг было для него фантастично, жило совсем по другим (абсолютно не известным ему!) законам и правилам, а также фактически полностью антагонировало привычному для него городскому комфорту.

Находясь в состоянии какого-то полушока-полуопьянения от происходящего вокруг него, он долго не отходил от окна сенцов домика, откуда открывалась впечатляющая воображение городского жителя панорама сельских угодий. Жадно вглядываясь в заливной луг, всё пространство которого было насыщено незнакомой ему жизнью естественной природы, он ощущал себя незваным гостем на чужой свадьбе. А в это время над лугом, царственно взмахивая крыльями, закружил сокол. Полёт сокола был настолько грациозен, настолько завораживал, что стоящий у окна человек не мог оторвать восхищённого взгляда от этого воздушного виртуоза.

Но даже восторг, испытываемый им от соколиных фигур высшего пилотажа, не смог обороть в нём чувство полнейшего чужеродства природному миру. Сокол всё ещё кружил над лугом, а его вдруг неудержимо потянуло к тихой речке, что протекала в пяти минутах ходьбы от домика, поскольку у него возникло непреодолимое желание окунуться в прибрежный омут. Что послужило причиной такого странного для него, городского жителя, желания? Наверное, инстинктивно ему захотелось таким экстравагантным способом приобщиться ко всему тому, что пульсировало такой насыщенной жизнью вокруг него.

Выйдя из дома на травяную дорожку, он сбросил обувку и босиком побрёл через высокотравный луг к реке, возбуждённо озираясь по сторонам. В поле его внимания то здесь, то там, на косогоре и в низине, постоянно попадались какие-то заросшие травой бугры, из которых почему-то торчали остатки полуистлевших брёвен, а среди зарослей малины у высоких деревьев различалась даже некая регулярность этих бугорков. Он не мог отделаться от невесть откуда взявшегося чувства своей сопричастности к чему-то давно канувшему в лету, ныне полностью поглощенному бурлящей жизнью пересекаемого им луга. А далее с ним произошло нечто невероятное…

Неожиданно перед его внутренним взором полыхнуло вполне отчётливое, почти осязаемое видение деревенской улицы, на которой кипела полнокровная жизнь: гремели подводы, брели коровы, судачили бабы, мужики с косами на плечах возвращались с покоса, слышался звонкий гомон играющей детворы. Это ошеломительное видение угасло так же неожиданно, как и появилось, заставив его остолбенело застыть посреди заросшего разнотравьем луга в слабой надежде хоть как-то объяснить привидевшиеся ему картинки деревенской жизни.

При более внимательном осмотре окружающего пейзажа до него вдруг дошло, что от самого дома своего гостевания он шествовал среди останков стёртых безжалостным временем с лица земли крестьянских дворов. Стало понятно, что та еле уловимая регулярность, отмеченная им ранее, – это всё, что осталось под буйной луговой растительностью от различных деревенских строений. Была здесь когда-то деревня судеб людских – и нет её теперь.

С грустью ему подумалось о бренности всего земного. И тут же его всего передёрнуло от больно кольнувшей, ранее неведомой ему мысли и о своей собственной бренности в этом мире бесконечного и вечного. Впервые в жизни он ощутил реальную близость порога предела жизни, на который можно взойти в любой момент, а вот когда именно тебя вынесет за этот порог – остаётся только гадать. От такого прозрения на душе у него стало холодно и тускло.

…Посреди блистающей красоты луга стоял человек, глубоко погружённый в свои мысли о нетленном, над которыми неотступно витал призрак умершей деревни. А сокол, резко взмахнув мощными крыльями, стремительно растаял в пронзительной синеве неба. Жизнь всегда торжествует над призрачностью навсегда исчезнувшего в пучине безжалостной стародавности.

7.08.2004
д. Тройня,
Смоленская область

 

Родовые места, родовые корни, родовые традиции – всё это вовсе не безобидные составляющие жизни человека, которыми без тех или иных последствий для себя и своих близких он мог бы пренебрегать, вычёркивая их из своего обихода ради соответствия господствующей в современном обществе идеологии безродного номадизма. Всё, что из века в век было связано с родом человека, что всегда давало ему родовую энергию жизни, на самом деле представляет собой ту питательную среду, без которой человек теряет не только своё здоровье и духовный стержень, но и саму способность к продолжению жизни на Земле. Люди, в основной своей массе ставшие к настоящему времени неразумными существами, при добровольном изничтожении собственной родовитости становятся подверженными процессу ускоренного вымирания. Поэтому те политики или учёные, которые витийствуют с различных высоких трибун о прогрессивности и библейской истинности жизни человека в состоянии перманентного перемещения по странам и континентам, чьи измышления о гуманизме, толерантности и истинном демократизме образа жизни вне отживших рамок родовой системы ценностей превозносятся на все лады в средствах массовой информации, реально обрекают приверженцев таких идей на депопуляцию под воздействием различных факторов, угнетающих функцию воспроизводства здорового потомства. Подобные факторы способны полностью разрушить основу человеческой природы современного кочующего мигранта, лишившегося традиционной защиты и поддержки как непосредственно своих родичей, так и исконных мест проживания рода.

РУССКАЯ ДОЛЯ

Деревенская пора жизни для Ивана Трофимовича закончилась с того самого момента, как его призвали в армию. Служба в городе областного значения и новые друзья-товарищи сыграли решающую роль в определении дальнейшей судьбы молодого человека: после демобилизации в деревню он не вернулся, устроившись работать шофёром автобуса в областном центре, где постепенно превратился в стопроцентного по убеждениям городского жителя.

Череда быстротечных, ничем особо не примечательных лет, сложившихся в несколько бесцветных десятилетий, промчалась для бывшего солдата как один день. Семья, взрослые дети и … ошеломляющий диагноз – рак. Самый оптимистичный прогноз врачей – в его распоряжении осталось не более трёх лет жизни.

После такого откровения Иван Трофимович впал в состояние глубокой задумчивости, граничившей с фронтальной отрешённостью от всего и вся. Из этого состояния родным и сослуживцам не удавалось его вывести никакими способами, что бы они для этого только ни предпринимали. И хотя в это трудно было поверить, но в то время, как близкие люди стремились всеми доступными способами вывести его из – как им казалось – депрессии, сам он вовсе не паниковал, не предавался отчаянию, не стал безразличным к окружающим его людям. Наоборот, обладая сильным и целеустремлённым характером, Иван Трофимович всеми мыслями погрузился в поиски путей достойного завершения своей земной жизни.

В результате глубоких раздумий по этому поводу он пришёл к чёткому, крепнувшему с каждым новым днём его источающейся жизни убеждению, что выявленный у него тяжкий недуг – это закономерная расплата за приобщение к чужеродному для него городскому образу существования. Мысль об этом неотступно пульсировала в его растревоженном мозгу, уподобляясь безжалостному палачу. Более того, она захватила в свою орбиту и опасение за судьбу и здоровье его детей и внуков, для которых город тоже мог оказаться зловещим местом. Подобные мысли поспособствовали возникновению всё более и более распаляющегося, всепоглощающего желания вернуться на жительство в свои родные места далёкого сельского захолустья, в места, со времён юности обречённые им на полное забвение в его городской жизни. После объявленного диагноза о грозящей ему в скором времени смерти это желание, стремительно охватившее всё его существо, стало для него единственно верным ключом к благостному эпилогу его жизни. При этом он не переставал казниться тем, что всей своей послеармейской жизнью фактически предал в самом себе того деревенского парнишку, который рос и мужал на родных просторах как чистый и непорочный человек земли русской.

Хорошо всё взвесив и досконально просчитав необходимые затраты, Иван Трофимович начал действовать, очередной раз поразив окружающих внезапным переходом из состояния полнейшей отрешённости от всего внешнего к сверхактивной деятельности. Прежде всего, будучи весьма прагматичным человеком, он оперативно навёл справки о своей родной деревне, выяснив, что она всё ещё не была вычеркнута из реестра действующих населённых пунктов, поскольку в ней сохранились коренные жители – пять одиноких старушек, живущих в полуразрушенных избах. Приехав в деревню, он в кратчайшие сроки решил вопрос со строительством дома на том самом месте, где когда-то находился родительский кров. И уже через год посреди убогих домишек вымирающей деревни красовался добротный дом Ивана Трофимовича, в который он переехал жить при первой же возможности. Поселившись же в деревне, этот вернувшийся к родным пенатам русский человек рьяно стал заниматься обустройством приусадебного участка, в чём весьма преуспел.

К величайшему удовлетворению Ивана Трофимовича все близкие ему люди, которые совсем недавно впервые в жизни сподобились посетить места его родовых корней, полюбили и этот дом, и эту деревушку, и близлежащие окрестные угодья. Жена, дети и внуки потакали его затеям всем, чем могли, радовались его мужеству и жажде жизни, восхищались его решимостью восстановить родовую усадьбу!

К слову сказать, новый дом никогда не пустовал, жизнь в его стенах била ключом. Многие жители даже соседних сёл приходили к хозяину, казалось бы, по тем или иным неотложным делам, хотя на самом деле их тянуло просто окунуться в радостную атмосферу этого дома, этой семьи. По-хорошему завидуя счастью Ивана Трофимовича, им, конечно же, было невдомёк, что небесный метроном уже почти отсчитал все минуты земной жизни этого человека, вновь
крепко укоренившегося на родовой земле праотцов.

…Пришёл его срок, Иван Трофимович умер. Но, как ни печально было это известие, быстро облетевшее округу, он ушёл из жизни в благостном настроении. Ему удалось вернуть долг своей малой родине, поскольку успел привести своих детей и внуков к святым для него и его предков местам. Поэтому-то и в своих последних словах на смертном одре он выразил заветное пожелание всем родственникам не потеряться в жизни, не забывать, кто они и откуда родом.

Такова судьба Ивана Трофимовича – простого человека крестьянского рода, который вопреки всем тяготам и трудностям жизни всё-таки отстоял свою исконную русскость. Теперь слово за его потомками. Хватит ли у них жизненосного запала на подобное деяние?

8.08.2004

 

Кто или что определяет реальность обретения человеком счастья? Родился, вырос, реализовал себя в жизни хороший, добрый, трудолюбивый, душевный, самоотверженный человек, который по всем показателям вроде бы с лихвой заслуживает счастья, ан нет – живёт такой прекраснодушный человек в таких социально-бытовых условиях, что счастье, простое человеческое счастье, так же далеко от него, как, скажем, центр галактики от Земли. И так происходит в нашей жизни сплошь и рядом: тот, кто по своим человеческим качествам должен был бы просто купаться в счастье, в реалии, как правило, влачит тяжёлую, гнусную во всех отношениях жизнь, в то время, как какой-нибудь проходимец, изверг, садист, выродок, представляющий собой отвратительно бездушное и бессовестное отродье, под завязку упакован всем набором того общественного стандарта, который символизирует счастливую жизнь индивидуума. Наверное, всем этим алогичным процессом осчастливливания людей управляют на небесах ангелы, архангелы, серафимы, которым виднее, что кому определить в этой жизни. Просто же нормальный человек, особенно с несчастливой судьбой, не воспринимает тех небесных критериев раздачи порций счастья, ибо зачастую страдания людские настолько запредельны, что в подобных случаях только смерть этих страдальцев может принести им освобождение от непомерных тягот, которые под силу выдерживать разве что чрезвычайно сильным натурам.

УЛЫБКА СВОБОДЫ ДУШИ

Пьянство, ругань, патологическая низость нравов были для Георгия Станиславовича той средой, в которой прошло его детство, в которой вынуждена была формироваться и развиваться его личность. Традиций крепкой семьи, комфорта и уюта родительского дома ему так и не удалось испытать в детстве, хотя мама при всём при этом всегда была для него почти святой, ибо многим жертвовала ради него, выбиваясь из сил, лишь бы он ведал поменьше горя и печалей в детские годы. Пройдёт много лет и он, пытаясь отыскать в своей длинной непутёвой жизни хоть что-то, от чего веяло бы теплом семейного очага, будет вновь и вновь пестовать исключительно воспоминания о чистосердечности материнской заботы о нём, несмышленом и чрезвычайно ранимом в первые годы своей жизни. Эти маленькие островки любви и самопожертвования матери, её титанические усилия по поддержанию пусть во многом и эфемерной благости семейных радостей, до конца жизни так и останутся для него единственными и незабываемыми впечатлениями безмерной доброты любящего сердца матери.

Не по своей воле оказавшись погружённым в атмосферу грубости, жестокости, безнравственности и обывательской пошлости окружавших его взрослых людей, Георгий Станиславович ещё в раннем юношеском возрасте дал себе зарок по созданию собственной семьи, в которой ярко полыхал бы семейный очаг, согревая, успокаивая, придавая новые силы жизни всем, принадлежащим к семейному кругу. Этот зарок он бережно пестовал во все бурные годы своей бесшабашной молодости и, став взрослым самостоятельным человеком, образовал семью с умной красивой женщиной, которую возносил до небес как хранительницу семейного очага. У них выросли замечательные дети.

Но почему-то Богам – хранителям судеб людских – было так угодно, чтобы детско-юношеской мечте Георгия Станиславовича о крепкой и дружной семье, где царила бы атмосфера высокой нравственности, душевного тепла, интеллигентности и интеллектуальности, так и не суждено было сбыться. И в самом деле, как он ни пытался добиться воплощения этой своей сокровенной мечты, задушенной близости в семье так и не состоялось: все жили исключительно своей индивидуальной жизнью, всё менее и менее испытывая потребность друг в друге, в сотворении и пестовании каких-то семейных праздников, в доверительном и благожелательном внутрисемейном общении. А семейный очаг, который во все годы семейственности не только не полыхал, а еле тлел, в один из тусклых зимних дней на третьем десятке лет существования семьи окончательно погас.

Едва дети повзрослели и стали более-менее самостоятельными, всё пошло прахом и развалилось на мелкие осколки. Сказать, что осколки распавшейся семьи угнетали его сознание и отравляли его существование, значит, ничего не сказать: одинокая жизнь посреди развалин возлелеянных им с детства семейных святынь, сопровождающаяся холодом отчуждения людей, формально состоящих в близком родстве, просто убивала его, убивала медленно, но неотвратимо.

Отчаяние от бездарно прожитых лет нарастало в его душе с каждым новым днём. И хотя по жизни Георгий Станиславович был решительным человеком, всегда зная, что делать в той или иной критической ситуации, теперь ему в голову не приходило ни одной здравой мысли о том, как выбираться из той бездны, в которую он попал, будучи уже в том возрасте, когда необычайно сложно кардинально менять что-либо в своей жизни. Так и не придумав ничего лучшего, он при первой же возможности старался окунуться в теплоту и гармонию семей своих друзей, прекрасно понимая при этом, что у чужого семейного очага отогреть душу невозможно. Как и следовало ожидать, подобные погружения только усугубили положение – он всё более замыкался в себе, быстро превратившись из весёлого, озорного человека в закоренелого нелюдима.

…Завсегдатаи парка часто обращали внимание на отрешённо бредущего по аллеям седовласого мужчину, лицо которого иногда освещала мимолётная улыбка. Это Георгий Станиславович так коротал своё одиночество среди людской суеты. А улыбался он воспоминаниям о тех далёких годах детства, когда ему ещё милостиво благоволила жизнь, освящённая несокрушимой материнской любовью.

Человек обычно не живёт долго, если в его душе поселились одиночество и чувство бессмысленности своей жизни. Вот и Георгию Станиславовичу не пришлось прожить долгие годы в одиночестве: в один из осенних дней в предрассветной тишине душа покинула его бренное тело. Обнаружившие его неживым соседи с удивлением увидели, что уже закоченевшие губы почившего застыли в улыбке. Видимо, в свой последний земной миг ему наконец-то удалось сбросить с души тяжкий груз неисполненного зарока юности.

Так ушёл в мир иной этот противоречивый человек, ушёл в свете улыбки свободы своей души, той необычайной свободы полного раскрепощения, которую он обрел искренним прощением всех тех пустопорожних попутчиков, которые долгое время шли рядом с ним по жизни, отнимали у него душевные силы, не позволяя ему обрести земное счастье, которого, как любой другой человек, он без сомнения был достоин. Своей посмертной улыбкой Георгий Станиславович как будто бы благодарил тех немногих, кто щедро делился с ним так необходимыми ему мгновениями наслаждения жарким огнём их семейных очагов.

Печальная судьба. Но, может, юношеский зарок этого прирождённого семьянина всё-таки воплотится в жизни деяниями его детей или внуков? Кто знает, кто знает…

2.08.2005

 

Можно ли отнести убогий и губительный для человека процесс его социализации, основанный на принципах, в корне отличных от природного естества, к тому, что представляет собой та великая и всеохватная жизнь, существующая на Земле сотни миллионов лет? Если человек, дабы потешить свою гордыню, в полном соответствии с законами социума стремится любыми способами и средствами сделать себе карьеру, часто принося ей в жертву самых дорогих ему людей, добиться общественного признания, чтобы стать кумиром толпы слаборазвитых, занять положение в социуме с широким набором властных полномочий над себеподобными, что позволяет ему наслаждаться возможностью безнаказанного уничижения подвластных, разве можно всё это распутство человеческой самости назвать жизнью? Аморальная грызня за место у кормушки, бесконечные предательства, интриги, материально-финансовое уничтожение конкурентов и масса прочих подобных мерзостей – всё это, по своей сути, не может стоять в одном ряду с таким явлением жизни планеты Земля, как, к примеру, прорастание семени какого-нибудь дерева. Социальная суета людского племени, ориентированная на достижение массы противоестественных целей, может рассматриваться всего-навсего как некая реакция по перегною отходов естественно-природных обменных процессов, в результате которых образуется гумус, необходимый для подпитки здоровых ростков извечной жизни матушки-Земли.

К МЕДНЫМ ТРУБАМ ПО ВОДЕ СКВОЗЬ ОГОНЬ

Общественные деятели, сумевшие вознести себя на властный Олимп в годы лихолетья, необоримо притягивали Клавдию Ивановну. К личностям, отмеченным пусть даже маломальским успехом, она стремилась прислониться любыми способами. И в каких только организациях и общественных движениях ей ни пришлось поиспользовать себя в это лихое время?! Гипертрофированная интуиция вела её от одного пасынка блистательной судьбы к другому. Эта безудержная гонка за мечтой о личном успехе в жизни походила на некую эстафету, где очередной сиятельный набоб исполнял роль эстафетной палочки. Как в занимательной детской игре всё новые и новые особо важные персоны калейдоскопически мелькали в жизни Клавдии Ивановны, уступая место друг другу по мере потери её ничем не прикрытой деловой заинтересованности в них, что зависело от наличия или отсутствия у них благосклонности Фортуны.

Годы, насыщенные нескончаемой гонкой за преходящими властителями смятенных социальными катаклизмами умов граждан некогда великой страны, мелькали как кадры кинохроники. За это время адресная книга Клавдии Ивановны с координатами «нужных» людей распухла до размеров средневекового фолианта. Однако вместо, казалось бы, заслуженной гордости за обилие своих многочисленных знакомств с завсегдатаями телевизионных новостей она всё чаще и чаще стала терзаться муками сожаления по поводу неизменно проявлявшейся впоследствии бездарности своих именитых знакомых, большинство из которых на проверку оказывались всего лишь серыми, болезненно амбициозными посредственностями.

После десятилетия пустопорожних поисков своей ниши в новой жизни, наступившей с распадом Советского Союза, к Клавдии Ивановне как-то неожиданно пришло прозрение, что действительно серьёзных лидеров – ни новых, ни старых – на общественном небосводе уже почти не осталось в наличии. И тогда на неё накатило страшное осознание, что в свои уже немалые годы она оказалась фактически у разбитого корыта. В это непростое для неё время для многих её знакомцев, уже не раз испытавших на себе тяжёлый характер Клавдии Ивановны, было бы большим сюрпризом узнать, что эта волевая женщина, превратившаяся в жестоких схватках на полях политических битв в несгибаемого бойца за общественное признание себя любимой и неповторимой, начала страдать приступами всеохватного отчаяния. Элементарная логика подсказывала ей, что нужно срочно искать спасительную гавань, где можно было бы надолго кинуть якорь, возможно – на всю оставшуюся жизнь.

Полистав свою толстенную записную книжку и сделав несколько вроде бы дружеских телефонных звонков, она решила попытаться основательно прилепиться к своей старой приятельнице, которая держала собственный частный институт. По правде говоря, несколько лет назад она уже топталась возле этой дамы, но тогда у неё случилась более выигрышная партия, в результате чего Клавдия Ивановна без особых колебаний переметнулась к весьма импозантному новоявленному проповеднику в духе. И вот теперь, ввиду отсутствия хоть каких-то существенных в материальном плане вариантов обустройства своей дальнейшей судьбы, она вынуждена была пойти на попятную. Надо отдать ей должное: своё возвращение «блудной дочери» она осуществила с особо значимой помпезностью, что хоть как-то удовлетворило её профессиональную гордость.

Таким образом, в одном из частных институтов, подобно массе разнообразных сорняков, проросших на плодородной ниве российского образования, произошло воцарение Клавдии Ивановны в качестве респектабельной надзирательницы за непутёвыми студентами и несознательными преподавателями. И всё бы ничего, да вот только и студенты, и преподаватели за глаза стали называть её самовлюблённой перестраховщицей. А это означало, что её основательно потрёпанный житейскими штормами корабль мог сорваться с якоря даже при небольшом волнении студенческого моря, которое, как известно, никогда не бывает спокойным. Собственно, так оно и произошло, когда она в глубоком испуге от необходимости брать на себя личную ответственность запретила проводить рядовую студенческую дискотеку.

Чтобы хоть как-то реанимировать своё подмоченное реноме, Клавдия Ивановна, несколько дней находясь в стрессовом состоянии, с какой-то лихой решимостью вдруг объявила своим коллегам по частно-образовательскому цеху о проявлении у неё сверхъестественных способностей. Все более-менее значимые её знакомцы немедленно были уведомлены о том, что она стала видеть вещие сны. Как известно, всё, чего человек долго и упорно добивается в своей жизни, рано или поздно приходит к нему весьма прозаически. Так и для неё этот статус вещей сновидицы, обретённый ею весьма непритязательным образом, стал реальным воплощением её многолетней мечты об общественном признании. К ней потянулся нескончаемый поток разномастных страдальцев, которым вдруг позарез понадобились её советы и нравоучения, почерпнутые ею, как она утверждала, в колдовской стране сновидений.

Обретя популярность вещуньи, Клавдия Ивановна сочла за благо покинуть институт. Теперь, выйдя по жизни на первую позицию вместо тоскливой отсидки за спинами опостылевших безликих «халифов на час», она наконец-то полной грудью вдыхала аромат личной славы! Как же сладострастны были эти мгновения наслаждения лучами собственного успеха, так вожделенного в течение многих лет! Видать, Фортуна смилостивилась и над нею, оценив все те подвижнические усилия на общественном поприще, которые эта уже давно не молодая женщина неустанно проявляла в горячечное время кардинального переустройства жизни страны.

Да вот ведь незадача, однажды Клавдии Ивановне приснился очень плохой сон, в котором она отчётливо увидела себя лежащей на смертном одре. А поскольку к тому моменту она свято уверовала, что её сны истинно вещие, то в скорости она действительно покинула сей подлунный мир. Как говорится, сон – в руку.

14.01.2006

 

Нескончаемые научные споры учёных и общественных деятелей о преимуществах и недостатках таких исторических человеческих формаций, как патриархат или матриархат, к сегодняшнему дню так и не привели к выработке некой удобоваримой позиции общества по этому вопросу. Но вот, ежели в прошлые века общественное внимание всегда было приковано к различным нюансам подобной дискуссии, то в XXI веке публичный интерес к бесплодным рассуждениям на эту тему оказался утраченным. Простые люди отдали на милость провидения, которому они стали больше доверять, нежели теоретическим изыскам учёных мужей, решение гендерных вопросов. В результате в каждом конкретном случае вопрос взаимоувязки патриархальных и матриархальных тенденций теперь разрешается строго индивидуально без каких-либо обобщений по этому поводу. И в обществе в связи с таким положением дел проявилась чрезвычайно красочная мозаичная картинка, в которой живо переплетаются элементы патриархата и матриархата. Получилось так, что по многим направлениям общественной жизни альфа-женщины напрочь придавили мужское начало, что женщин в процентном отношении становится всё больше и больше в бизнесе и во властных структурах, что в семье женщина – практически безоговорочный лидер… Однако как часто в приватных беседах с подругами какая-нибудь альфа-женщина, добившаяся головокружительных успехов на общественном поприще или в предпринимательстве, доверительно признаётся, что готова всё отдать ради того, чтобы снова стать просто женщиной, которую любят и которой восхищаются просто за то, что ей свойственны женственность и материнское добросердечие, той самой притягательной женщиной, к ногам которой мужчины готовы нести все сокровища мира всего лишь за её благосклонный взгляд на своих обожателей, боготворящих её женское начало.

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОЙ ДОЧЕРИ

Классические учебники по бизнесу на основе обобщения и анализа обширного опыта многих поколений деловых людей призывают бизнесменов к обузданию личностных страстей, к холодному расчёту, к сугубо рационалистическому подходу при выстраивании деловых взаимоотношений в предпринимательской среде. И бизнесмены всегда имели в виду мудрые рекомендации теоретиков надёжного пути к райским кущам финансового успеха. Наверное, эти рекомендации прекрасно могли бы работать и далее, если бы на авансцену жестоких сражений за финансовое господство не вырвались бизнесвумен, которые все классические наставления по бизнес-деятельности, ограничивающие их свободу при выборе средств личного обогащения, быстро списали в утиль как архаичные и вредные для новой эры бизнеса, глашатаями которой они выступали.

Сутью же этой новой эры предпринимательства стал «бизнес страсти» в противовес классическому «бизнесу расчёта», вмиг растерявшему весь свой конкурентный потенциал. Само собой разумеется, наступившая бизнес-эпоха проявилась в ярко выраженном женском обличье, ибо бизнесмены в основной своей массе и близко не способны соответствовать тому накалу страстей, который так комфортен новоявленным бизнесвумен.

Однако, как выяснилось, не всё кошке масленица. Одержав безоговорочно триумфальную победу над бизнесменами, сами бизнесвумен пошли вразнос, поскольку «бизнес страсти» оказался не таким уж «белым и пушистым», как это могло показаться на начальной фазе его развития. Более того, «бизнес страсти» оказался своеобразным ящиком Пандоры, который бездумно вскрыли бесшабашные дамы от бизнеса.

Одной из многих жертв содержимого этого ящика Пандоры стала очаровательная в своём страстном ореоле вамп-женщины Инесса Альбертовна – известная в своей профессиональной среде как королева маркетинга. Овладев тысячью и одним способом подавления и разорения бизнесменов, ей так понравилось само это действо, что, забыв о своём страстном стремлении к вожделенным многозначным суммам на личном банковском счёте, она с упоением отдалась процессу искоренения мужского шовинизма в бизнесе.

Этой благородной борьбе за установление женской доминанты в любых сферах бизнеса она посвятила все свои молодые годы без остатка, за что удостоилась восхищённого отношения к своей персоне со стороны своих гендерных сподвижниц. И надо было видеть, как она была безмерно горда и счастлива своими выдающимися успехами на этом поприще!

Ну а зрелые годы её жизни как-то очень доходчиво напомнили ей, что пора бы вспомнить и о своём личном достатке, что пора бы уже и извлечь конкретную материальную пользу из своего так высоко котирующегося статуса железной бизнес-леди. Но не тут-то было…

После нескольких неудачных попыток развернуть ситуацию в пользу поправки своего финансового благополучия Инесса Альбертовна как-то очень отчётливо уразумела, что стихия разнузданной бизнес-страсти способствует разрушению буквально всего, что ни попадя, но работать на конечный результат, за который, собственно, и платят деньги, эта стихия не позволяет. Но самым печальным для нашей бизнес-леди стало осознание своего полного бессилия по изменению сформировавшегося у неё убийственного подхода к бизнесу. Такое положение дел и, прежде всего, замаячивший призрак несбывшихся надежд на богатую и сладкую жизнь, привело её в состояние перманентной ярости. Теперь все её бизнес-партнёры, как бизнесмены, так и бизнесвумен, были поставлены ею на одну доску. Возненавидев всё, чем так самозабвенно занималась на ниве гендерных войн, она начала крушить и тех, и других, испытывая при этом дикие приступы страстной необузданности.

Прошло совсем непродолжительное время, по истечении которого Инесса Альбертовна, вдоволь навоевавшись на бизнес-фронте, впала в состояние глубокого душевного изнеможения. Но вот однажды, когда душевное отчаяние достигло предела её жизненных сил, она вдруг с удивительной ясностью уловила в своём меркнущем сознании позыв к возвращению под так ненавидимое ею в недавнем прошлом, но сегодня такое сладостно-привлекательное ярмо мужского шовинизма. И ведь она прекрасно помнила то время, когда именно это ярмо позволяло ей быть повелительницей множества жаждущих её внимания представителей сильного пола! Тогда она могла безгранично упиваться силой и могуществом статуса «её величество Женщина», перед которым её нынешний статус «бизнес-леди» оказался жалкой пародией и бледной тенью реальной власти над миром!

Тихо, без излишней огласки, Инесса Альбертовна, бросив всё и всех, уехала в страну, культурная традиция которой наделяет мужчину главенствующим положением в общественной жизни. И там, к вящему негодованию бывших подруг-феминисток, наконец-то свершились её мечты о счастливой, обеспеченной и беззаботной жизни в условиях патриархальной деспотии, которая, как она теперь знала, является всего лишь самой удобной для женщин формой незыблемого в веках матриархата!

7.03.2006

 

Разрушение родов происходит очень активно. В странах цивилизованного мира этот процесс уже вступил в финальную стадию. Родовые связи даже между близкими родственниками безжалостно рвутся под воздействием многочисленных обстоятельств, в которых живёт сегодня цивилизованный человек. Молодые же люди испытывают от обрушения семейного института общественной жизни вполне предсказуемый восторг свободы от любых тяготящих их родственных обязанностей. Живи себе как хочется, и никому ни в чём не нужно отчитываться, тем более спрашивать одобрения или разрешения! Долой замшелые традиции и ритуалы семейных кланов! По мере ускоренного уничтожения семейных родов население цивилизованной части мира становится некой единой глобальной общностью, между индивидуумами которой существуют только экономические обязательства, в том числе и в отношении интимных связей между ними. Никакой морали, никаких потерь времени, сил и средств на никому не нужные родственные посиделки на семейных торжествах. Опять же не нужно урезать свой бюджет на помощь бедным родственникам, на разные подарки к юбилеям, на всякие бедствия, случающиеся с кем-либо из семьи – на те же похороны ушедших в мир иной родичей. Повсеместно старая модель семейной жизни ко всеобщему удовольствию людей современного стандарта жизни заменяется дружескими компаниями, ну а место жён и мужей вполне комфортно заняли секс-друзья без обязательств. Таким образом, избавление от опостылевшей родственной кабалы приносит только одни плюсы! Однако, к немалому удивлению современных нигилистов, на торной дороге свободы нравов им постоянно попадаются люди разных возрастов, которые свято хранят старосемейную традицию. И уж совсем шокируют модернистов результаты социологических опросов, в которых отмечается стабильное увеличение числа сторонников возрождения семейных родов. Новая цивилизация глобальной семьи, похоже, трещит по швам.

НАВАЖДЕНИЕ СТАРОГО СЕМЕЙНОГО СТОЛА

Атмосферу семейного счастья Иван Савельевич впитал в себя с раннего детства. В этом плане он был счастливым человеком: его отец с матерью сумели создать крепкую семью. Любовью и дружелюбием было пронизано буквально всё, что касалось жизни их семьи.

Пока были живы родители, вся большая семья на все праздники и торжества собиралась за большим семейным столом, во главе которого восседали отец с матерью. Казалось, безмятежное семейное счастье бесконечно будет пребывать в родительском доме, а огромных размеров старый семейный стол всегда будет радовать семью вкуснейшими и ароматнейшими картошкой и хлебом.

Как-то уж очень буднично родители ушли из жизни, причём отец пережил мать всего на несколько месяцев. Это печальное событие послужило прологом крепнущего с каждым годом отчуждения семей братьев и сестёр Ивана Савельевича. А потом из родительского дома бесследно исчез и старый семейный стол. Куда он подевался – никто толком не мог сказать. Исчез и всё. Безвозвратно растворился в реке времени. Стол и связанные с ним воспоминания быстро забылись: на дворе была уже другая жизнь, другое время, другие заботы.

Неожиданно, по прошествии многих лет, этот массивный стол почему-то стал часто сниться Ивану Савельевичу. Сны переходили в реальность, и тогда ему вдруг чудилось, что он сидит за этим столом. Это было какое-то неотвязное наваждение. И чтобы избавиться от него он надумал приобрести в антикварном магазине стол из времени своих родителей, хотя это была всего лишь бледная копия того царственного стола его детства.

Водрузив стол в квартире под глухое ворчание жены, явно не одобрявшей это приобретение, Иван Савельевич пошёл ещё дальше. Он решил попробовать оживить традиции семейных праздников с обязательным сбором родственников за антикварным столом. Втайне он думал, что именно это он и должен сделать, чтобы столовое наваждение перестало его тревожить.

Однако из его затеи ничего не получилось – всё пошло прахом. Даже семья самого Ивана Савельевича воспротивилась этой обязаловке родственных сборищ, не говоря уже о семьях братьев и сестёр. А стол, с которым у него было связано столько надежд на спокойные сновидения, жена вскоре очень удачно сбыла по случаю, после чего радостно вздохнула – полкомнаты освободилось, да и с денежным прибытком не прогадала.

Время вновь помчалось вскачь. Дела шли и шли своим чередом, пока на Ивана Савельевича вдруг не накатил пенсионный возраст. На работе его с лицемерной помпой проводили на пенсию, попутно сократив его должность. Но делать нечего, и новоиспечённый пенсионер стал быстро превращаться в обыкновенного дачного сидельца. Он было возмечтал снова возродить почти угасшие семейные узы близких родственников, не уставая заманивать их на дачу, но в итоге своим чрезмерным хлебосольством добился обратного – к нему перестали ездить даже собственные дети.

Жизнь Ивана Савельевича после такого игнорирования самых добрых его устремлений потекла уныло и беспросветно. В довершение всего к нему снова вернулось наваждение общесемейного стола его детства. Близкие махнули на него рукой, поскольку он часами пребывал в своих грёзах о семейных застольях когда-то сплочённой семьи. В этом состоянии он, представляя себя сидящим за тем самым родительским столом, мог вести с кем-то разговор, предлагать кому-то чем-то угоститься и даже водил руками, как будто передавал сидящим рядом с ним хлеб или котелок с картошкой. Наблюдая за ним, можно было и в самом деле представить разгар семейного застолья.

Родственники всё чаще горестно вздыхали: «Уж не повредился ли умом старик?» И невдомёк было всем этим воздыхальщикам, что Иван Савельевич в такие минуты испытывал такое блаженство и счастье, какие только и возможны в благостные времена детства, когда маленький человечек ощущает жизнь во всей её первозданной полноте и радости! Ибо что мал, что стар – всё едино.

31.08.2006

 

Традиции передаются из поколения в поколение в основном на бессознательном уровне. Человек с детства впитывает традиционный образ жизни своих отцов и дедов, в последующем передавая аналогичным образом родовые традиции своим детям и внукам. Все попытки перевести этот процесс в сознательную сферу, как правило, терпят неудачу, поскольку формализация всех нюансов традиционной культуры предков – задача, в принципе, не имеющая решения. Весь процесс погружения подрастающего поколения в традиции рода можно наглядно пронаблюдать на примере взаимодействия по данному вопросу родителей и детей в семейной обстановке. При этом любой наблюдатель имеет возможность зримо убедиться в том, что сознательная компонента этого действа – не более чем мираж, которым обманывают себя разве что малоопытные по жизни молодожёны.

МИРАЖ ПРОТИВОРЕЧИВОСТИ

Духом противоречия Танюша была исполнена с тех самых пор, как помнила себя. Любые замечания взрослых и тем более их занудные нравоучения обязательно оспаривались ею. По мере взросления девочки в семье находилось всё меньше охотников вступать с ней в перепалку. Именно в перепалку, поскольку любой обмен мнениями, любой разговор, в общем, любое общение в её присутствии неизменно заканчивались эмоциональными перепалками с ней, часто доходившими до серьёзных ссор с хлёсткими оскорблениями собеседников. В моменты словесных баталий она с величайшим упоением наслаждалась чувством свободы от мнений кого бы то ни было. И надо сказать, самой Тане чрезвычайно нравилась такая ярко выраженная антагонистичность к суждениям других людей, даже если это были родные или близкие.

Не стоит, однако, думать, что родители не пытались перевоспитать своё чадо по части обуздания норовистости её характера. Даже в подростковом возрасте, когда дух противоречия достигал у неё пиковых состояний, они всеми способами стремились донести до сознания ребёнка своё понимание жизни. И мать, и отец всегда были настроены на то, чтобы найти хоть какую-то дорожку к тому самому главному в душе дочери, что, как и большинство легкоранимых людей, она тщательно скрывала от всех за завесой потока своих острот и оскорбительных высказываний в адрес оппонентов. Но все их усилия оказались тщетными на фоне возрастающей из года в год агрессивной воинственности Тани.

Насыщенные событиями и впечатлениями детско-юношеские годы текли с её точки зрения в каком-то замедленном темпе, были для бьющего ключом Таниного темперамента недопустимо вязкими и тягучими. И, тем не менее, она испытала некое неприятное чувство дискомфорта, когда однажды вдруг поняла, что годы романтической беззаботности и вседозволенности под родительским крылом безвозвратно остались в прошлом, что она теперь взрослая самостоятельная женщина, полностью отвечающая за всё, что делает или говорит. Эта взрослость, враз перечеркнувшая все так безотказно до того момента действовавшие схемы самоутверждения в жизни, подкралась к ней как-то незаметно для неё самой, что, конечно же, ей не нравилось, поскольку теперь предстояло нарабатывать какие-то новые способы своего жизнепроявления.

И вот, толком ещё не разобравшись с тем, как же вести себя в этой взрослой самостоятельной жизни, на Таню вдруг нахлынуло всепоглощающее чувство любви к случайно встреченному на вернисаже импозантному молодому человеку. Их бурный роман быстро завершился свадьбой, перекинувшей девушку и её избранника в совершенно незнакомое им состояние слияния двух индивидуальностей в единое целое их собственной семьи. Совсем как первооткрыватели джунглей Африки молодожёны с энтузиазмом ринулись в пучину семейной жизни, желая побыстрее изведать все её глубины и тёмные закоулки.

Поначалу молодая женщина, как хранительница семейного очага, чувствовала себя в этой новой для себя стихии очень уверенно, ведь вплоть до того времени нарочитая противоречивость её натуры неизменно приводила к большим и малым победам над окружавшими людьми. Ну а каким образом создавать свою собственную семью для неё тоже было яснее ясного: в этом вопросе, конечно же, всё нужно делать с точностью до наоборот по отношению ко всему тому, как это было принято в семье её родителей! Всё очень просто и незамысловато! Хорошо представляя, как её родители поступили бы в той или иной ситуации, Таня в аналогичных обстоятельствах поступала полностью противоположным образом. Эта простота в принятии решений, касающихся семейного быта, поначалу даже веселила её, поскольку такой подход к налаживанию совместной жизни с мужем приносил стабильно положительные результаты. В свою очередь, мужа устраивала Танина самостоятельность и независимость от родительской семьи, уклад жизни которой не вызывал у него ничего кроме глухого раздражения.

Минули первые, можно сказать – медовые, годы жизни их молодой семьи. Молодым супругам приходилось всё более и более заниматься рутинными делами, от которых не избавлена, пожалуй, ни одна семья. Появилась на свет дочка, очаровательная малышка, которая, правда, буквально сразу же после рождения начала открыто проявлять свой недюжинный характер. Таня при этом ощущала всёвозрастающую ответственность за этого маленького человека – за свою прелестную дочурку. И вроде бы особых причин для беспокойства о будущем семьи у неё не было, но что-то всё-таки было не так, ибо она всё чаще стала замечать некое отчуждение со стороны мужа. Как она ни пыталась выявить причину нарастающей холодности мужа, ей это не удалось. А между тем со временем ситуация становилась всё более напряжённой. Дело дошло до того, что муж внезапно уехал к своим дальним родственникам на Волгу, заявив, что ещё подумает, возвращаться назад или нет.

Все эти события настолько ошеломили Таню, что она ходила словно оглушённая грохотом камнепада, сорвавшегося с горного склона в бездонную пропасть. Стало совершенно очевидно, что приспела пора обстоятельно поразмышлять о случившемся. Несколько дней она пребывала в великой задумчивости, вплоть до мелочей разбирая свои отношения с мужем. И всё никак не могла понять, что же она делала неправильно? Что оттолкнуло от неё мужа?

Как-то утром, во время очередного внушения нашкодившей дочке, её неожиданно пронзила мысль, от которой она пришла в крайнее изумление: «Так я же полностью копирую свою мать, а моя семья превратилась в точную копию семьи моих родителей!» И только тогда ей стало ясно, почему муж был недоволен ею, почему охладел к семье: через несколько лет семейной жизни вышло так, что на подсознательном уровне она вопреки всему фактически стала двойником своей матери. Таня не могла себе объяснить, как такое смогло приключиться, ведь она всегда поступала совсем не так, как было заведено в родительской семье, ведь, в конце концов, она же была носительницей духа противоречия, что само по себе отрицало опыт жизни родителей?!

Все её внутренние терзания так и не привели к каким-либо реальным подвижкам, хотя для неё стало откровением собственное неумение жить иначе, нежели исключительно в традициях родительской семьи. Ещё более удивительным было осознание того, что она и не желает жить по-другому, что только в таком виде ей и хочется обустраивать свою семью, что воспитывать дочку она и далее намерена только на основе собственного опыта в семье родителей, который, как оказалось, с детских лет органично впитала в себя. И по поводу мужа у неё всё прояснилось в голове: его возвращение к ним с дочкой теперь будет возможно только при безоговорочном согласии жить в семье на условиях Тани. Именно такая недвусмысленная позиция стала для неё новым жизненным кредо.

Временами же, вспоминая, как в детстве по любому поводу перечила своим родителям, она честно пыталась обнаружить в себе настоящей так лелеемый ею в прошлом дух противоречия, и не могла найти ни малейшего следа его присутствия. Более того, у неё возникло такое ощущение, что этот мятежный дух подобно пустынному миражу каким-то чудесным образом навсегда покинул её душу. Но что весьма знаменательно, Таня нисколько не жалела об исчезновения этого миражного марева, так долго туманившего ей глаза и лишившего её многих радостей детства. И она поклялась сделать всё возможное, чтобы её дочка никогда не прельстилась этим терзающим души людей миражом, который безжалостно крадёт любовь самых дорогих на свете людей.

10.05.2007

 

Серая масса тусклых людей, что снует с чисто животными желаниями по цивилизационным плацдармам городов, в своём львином большинстве так и обречена на пожизненную серятину прозябания, ибо в этих существах, отдалённо похожих на людей, крепчайшим сном спит разум. Общеизвестно, что в случае такого непробудного сна собственного разума человек не способен не то чтобы обрести понимание своего жизненного предназначения, но ему даже в голову не придет задаться вопросом о цели своего появления на свете. Те же индивиды из этой серой толпы, у кого под влиянием каких-то нестандартных обстоятельств разум каким-либо непостижимым образом всё же просыпается, обретают вполне реальную возможность уразуметь, зачем они пришли в мир Земли. Счастливчики, которым удалось-таки осознать сакральную суть своей текущей жизни, даже внешне преображаются, поскольку серость при таком развитии событий навсегда отлепляется от их облика. Тогда их глаза начинают сиять предвечным огнём, а сами они щедро одаривают каждого встречного эманациями неземной благости.

ОТЛОЖЕННАЯ ЖИЗНЬ СВЯТОСТИ

Наделённый от природы богатым воображением Евлампий Харламович с раннего детства остро ощущал всё несовершенство мира человеческого сообщества, в котором ему принуждено было жить. Особенно ярко это чувство проявлялось у него при необходимости установления каких-либо взаимоотношений с окружающими, в том числе со сверстниками, друзьями и родственниками.

Судьба распорядилась так, что большая часть его детства и отрочества прошли в непосредственной близости к природе. В эту, как затем оказалось, самую счастливую пору своей жизни он при любой возможности с величайшим наслаждением погружался в природные кущи, без каких-либо колебаний меняя тягостную вымученность контактов с чуждым для него окружением людей, лишённых полёта мысли, на восторг приобщения к естественности жизни среди лесов и полей, озёр и рек. При этом сердце его несказанно радовалось совершенной красоте природы даже тогда, когда вокруг ревела вьюга или хлестал дождь, когда стояла удушающая жара или холодный колючий ветер насквозь пронизывал всю его одёжку. Вынужденное же возвращение в людскую суетность, в среду постоянных окриков, хитрости, грубости, низменных стремлений и обиходного насилия над его личностью даже со стороны близких людей всегда было для него жесточайшей мукой.

По мере взросления мир человеческих страстей всё более и более затягивал юного Евлампия в свои железные объятия, всё более и более отдаляя от милой его сердцу величественности храма природы. Ну а к совершеннолетию социум практически полностью поглотил его, заставив служить богам городской цивилизации. Однако как бы ни ломала его жестокость бытия, развитое воображение Евлампия Харламовича никуда не исчезло, не растворилось в обыденности городской жизни, и исправно продолжало рисовать перед его внутренним взором притягательные картины естественного совершенства жизни на природе, где все так просто и гармонично. Для его души, израненной людскими прихотями, эти картины были настолько восхитительны и притягательны, что он часто испытывал глухую отрешённость от всех и вся, теряя при этом всякую связь с реальным миром.

Все же его неудачные попытки найти своё место в созданной непонятно кем и явно не на благо людское цивилизации, основанной на лжи, алчности, наживе и предательстве, после сорокалетия ввергли Евлампия Харламовича в состояние стойкой депрессии и отчуждённости от современного общества с его торгашескими стандартами жизни. Как ни старался он усмотреть среди той человеческой массы, что ежедневно протекала мимо него, родственные души, которые также задыхались в смраде безнравственности городской жизни, ему так и не удалось обнаружить ни одной такой души, что в результате повергло его в ещё более глубокий душевный кризис.

Годы летели с отчаянно гнетущей скоростью, а в его блеклом существовании практически ничего не менялось. И, вместе с тем, с каждым днём в нём всё сильнее нарастало чувство своей безвозвратной вычлененности из мира людей. Услужливые мысли вслед за этим настойчиво подвигали его к порогу, за которым нет ничего кроме небытия, в результате чего через некоторое время он уже был готов взойти на этот порог, не испытывая при этом ни страха, ни сожаления, ни какой-либо обязанности или ответственности перед кем бы то ни было и, тем более, перед чем-либо.

Решив попрощаться с живым могучим миром природы, Евлампий Харламович воспользовался неожиданно представившейся ему возможностью принять участие в экспедиции в один из первозданных уголков матушки Земли. Это прощание с земным миром вылилось для него в восхитительную природную феерию! На душе у него воцарилось спокойствие и благодать. Казалось, лучшего пролога ухода в мир иной трудно было себе представить.

В последний день экспедиции, жадно впитывая в себя лучи заходящего солнца с отчётливым пониманием, что этим фейерверком буйства закатных красок как раз и отмечено завершение его земного пути, перед его духовным взором внезапно возникло изображение вполне реальной жизненной ситуации, где ему была уготована необычайной важности роль. Эта, казалось бы, невразумительная картинка повергла его сначала в глубокий шок, а затем, к немалому его удивлению, оживила в нём ту последнюю надежду на неслучайное пребывание в подлунном мире. Надежда эта почти мгновенно разрослась до неимоверно страстного желания жить. Жить, чтобы найти возможность исполнить ту знаменательную роль, что могутные божества природы показали ему в мысленной картинке его ближайшего будущего. Уже после захода солнца Евлампий Харламович попытался осознать всё произошедшее с ним. Внезапно его осенило озарение, явившее ему, наконец-то, долгожданную целостность в настоящем и будущем своего высокого предназначения и значимости всей прошедшей его жизни.

Вернувшись из экспедиции, он многое изменил в своем образе жизни, в своём мировоззрении, отбросив как ненужный хлам все стереотипы мышления серого большинства обывателей. Поменялось, а лучше сказать – куда-то исчезло, его прежнее окружение, вплоть до экспедиции беспардонно вытягивавшее из него все жизненные силы.

А далее Евлампий Харламович стал жить в аморальном мире людских страстей по законам естественно-природной нравственности. Весть о нем, как о человеке, отмеченном ореолом святости, быстро распространилась по округе. От светящегося неземной радостью лица Евлампия Харламовича исходило нечто такое, что наполняло счастьем сердца людей. И к нему во благости сердец притянулись родственные души. И снизошло воссияние благости природного естества, высветив и обрушив мрачные тенеты зла и порока, казалось, навечно с крепчайшей непоколебимостью сковавшие живой мир Земли.

25.09.2007

 

Толпо-элитарные сообщества, состоящие в основной своей массе из числа утративших разумность людей, управляются низкопробными расхожими стереотипами, которые в изобилии штампуются теневыми правителями нашего мира, для чего у них имеется широчайший набор различных средств и возможностей. Естественно, любые оригинальные мысли людей, у которых разумное начало ещё окончательно не задавлено, не только не приветствуются этими правителями и, что само собой разумеется, их официальными наместниками в органах власти всех стран мирового сообщества наций, но и подвергаются жестокой обструкции, а их авторы – шельмованию и высмеиванию. Стереотипность мышления, иезуитскими методами привитую жителям Земли, можно проиллюстрировать на примере случившегося в конце ХХ века всплеска интереса людей, ещё сохранивших крупицы разумности, к вопросам духовности и освоению различных духовных практик. Этот процесс сплошь и рядом приводил таких духовных неофитов к навязчивому желанию обретения для себя реальных духовных учителей. К слову сказать, поисками таких учителей духовности до сих пор занято значительное число адептов различных систем псевдодуховных знаний. Такие люди, подчиняясь распространённым в обществе стереотипам, ожидают появления вожделенного ими учителя духовности в обличии, похожем, к примеру, на благообразного индийского гуру. Такому стандартизованному мышлению людей в принципе претит способность восприятия духовного учителя в облике какого-нибудь бездомного оборвыша… Слаб дух людской, ибо помрачён он мерзостью уловок нелюдей.

ЯВЛЕНИЕ УЧИТЕЛЯ

Много, очень много различных знаний вместила в себя Марина Петровна. Как будто по какому-то наитию, начиная с возраста Христа, она с неукротимой энергией вновь и вновь устремлялась к каждому новому источнику знаний, стоило ему только появиться на горизонте её чрезвычайно колоритной жизни. Любой человек, способный приоткрыть ей хоть что-то новое, что находится в начальной стадии своего познания человеческим разумом, вызывал у неё безмерное благоговение, но только до тех пор, пока очередной посвящённый в тайные знания не затмевал прежнего носителя сакрала, ставшего для неё к тому моменту обыденным и потому не интересным. А каждый новый знаниеносец приятно щекотал нервы, и, если это было лицо мужеского пола, вызывал у неё гиперфеерию экстатического состояния, которую можно было сравнить разве что со сверхнакалом любовных страстей.

Такая нетривиальная по обыденным меркам жизнь была для неё настолько волнительно-привлекательна, что Марина Петровна совсем не замечала, как пролетает время, как минули годы, спрессованные в два десятилетия многочисленных встреч с ярчайшими людьми её универсума и насыщенного общения с ними. И вот однажды она вдруг осознала, что наступило некое пресыщение всем этим невообразимым множеством различных систем знаний. Более того, к этому времени она стала замечать, что всё это обилие разномастных систем знаний, которые она со скоростью кометы обретала в обескураживающем хаосе своей бурлящей жизни и которые на сущностном уровне, как правило, противоречили друг другу, стало провоцировать у неё физически мучительные состояния организма.

Вскоре вся эта её внутренняя дисгармония выплеснулась и вовне: она стала нервной, раздражительной, жёсткой к чужому мнению, жестокой в отношении других людей. Душевное состояние сей поборницы запредельных знаний ухудшалось с катастрофической быстротой. Чётко осознав, что буквально гибнет под непомерным для неё духовно-интеллектуальным грузом, в одно далеко не прекрасное утро Марина Петровна вознесла к вышним небесам отчаянную мольбу о тем, чтобы ей был послан мудрый учитель-наставник, который помог бы ей очистить сознание от всего наносного, посеять мир и покой в её мятущейся душе и, наконец-то, донести до неё самые-самые истинные знания о мироздании.

Она надеялась, что учитель вот-вот постучится в её дверь. Ждала и надеялась, а время всё бежало и бежало, насчитывая всё новые и новые года её оцепеневшей жизни. Долгое бесплодное ожидание вынудило её почти разувериться в том, что в небесном царстве услышана ежедневно обращаемая к Всевышнему мольба о даровании учителя – земного воплощения великой души. При этом воспалённое воображение непрестанно рисовало пред её внутренним взором земное явление красивого и приятного мудреца, глаза которого были исполнены нравственным здоровьем и полыханием божественного огня истинности приобщения к истокам вселенской гармонии.

И когда абсолютно неожиданно для самой Марины Петровны в её жизнь буквально ворвался совершенно невзрачный человечек, которого даже в состоянии помрачения трудно было бы назвать учителем и уж, тем более, мудрецом, у неё опустились руки, ибо она каким-то непостижимым образом чувствовала, что этот человек и есть тот наставник, которого она просила у небес. На чисто интуитивном уровне она ощущала, что он появился рядом с ней неспроста, хотя и не понимала ради чего. Многое в нём претило ей, но больше всего возмущало и даже бесило то обстоятельство, что по неизвестной причине она, как бы ей этого ни хотелось, не могла от него избавиться, что вынуждена была сама выступать его наставником в самых простых и элементарных с её точки зрения жизненных ситуациях. Как человек с сильным характером, она, конечно же, не могла смириться с такой вопиющей несправедливостью. Сколько можно возиться с этим недотёпой?! Почему она принуждена тратить на него своё бесценное время, свои силы, так необходимые для более важных дел и свершений?!…

Однако находясь в каком-то туманном полузабытьи, она всё обучала и обучала этого заморыша, как ей представлялось, самым что ни на есть основам жизни, чем повергала в изумление всех своих знакомых и друзей. Сама Марина Петровна воспринимала всю эту фантасмагорию как нескончаемую душевную пытку, но каждый божий день она обречённо продолжала наставлять жизни этого несмышлёныша, хотя и бунтовала против этого как могла.

Когда же ей стало совсем невмоготу общаться с этим невеждой, когда она готова была выразить всему небесному сонму свой яростный протест, в случайно попавшейся ей в руки книге какого-то неизвестного автора она прочла строки, ставшие для неё чистой пробы небесным посланием: «Настоящий учитель – это не тот, кто учит чему-либо, а тот, кто побуждает ученика выявить самое лучшее, что есть в нём, чтобы раскрыть то, что ему уже известно». И тотчас же перед ней возник образ учителя в облике того самого невзрачного человека, который успел превратить её жизнь в нескончаемый кошмар. Глубоко вникнув в смысл прочитанных слов, она вдруг почувствовала, что всё её существо наполнилось светом обострённого понимания всего того многообразия жизни, которое она уже давно, и, главное, по своей собственной воле, перестала замечать, относясь к этому светоносному радужью жизни как к ничтожным фактам и событиям. В тот же момент она с величайшим душевным ублажением ощутила, как её встревоженное сердце стало наполняться гармонией небесных сфер, утихомиривая диссонансный накал её воинствующего ума.

Вместе с тем она исполнилась и сердечной благосклонности к тому самому человечку, который всё последнее время беспрестанно мучил её, в чём ещё нынешним утром она была стопроцентно уверена. И на неё, пребывавшую в состоянии восторженно-воздушной эйфории, снизошло благостное желание одарить его множеством приятных подарков. Со светлой радостью в душе она бросилась в ближайший торговый центр, где после тщательного выбора накупила для него самые изысканные вещи, о которых, как ей казалось, он давно мечтал. Вслед за этим она, не мешкая ни минуты, помчалась на встречу со своим, как она теперь понимала, высокой мудрости учителем. Однако привычное место его обитания пустовало. Долгое ожидание его возвращения ни к чему не привело: человечек просто-напросто исчез, как будто бы растворившись в насыщенном осенней влагой тяжёлом воздухе северного города.

Всё встало на свои места. Путь к Истине был определён. Марина Петровна явственно услышала Зов и сделала первый шаг на Пути.

14.11.2007

 

Для думающего культурного человека, много путешествующего по миру, нет ничего предосудительного в утверждениях современных социологов и философов, что в настоящее время последние ещё оставшиеся на планете островки цивилизации яростно захлёстывают волны нашествия индивидуумов в человеческом обличье, которых правильнее было бы отнести просто к животным существам. Отсутствие даже малейших признаков культурного поведения, всеподавляющее стремление жить за чужой счёт, гипертрофированная тяга к различным плотским усладам, бездушие и неспровоцированная жестокость к себеподобным – эти и многие другие пороки человеческой натуры являются визитной карточкой новых варваров, успешно завоёвывающих мир, в котором за три тысячелетия западная цивилизация установила, казалось бы, навсегда своё общепланетное господство. В среде этих новоявленных завоевателей семейные ценности не просто сведены на нет – эти человекоподобные существа натасканы на их полное искоренение из обихода современных людей, для чего разработаны многочисленные антисемейные технологические схемы, основанные на изуверском извращении самых святых для человека чувств. Поэтому, если какому-то варвару удаётся проникнуть в крепкую семью или в древний род укоренённых людей, родовые сообщества которых подвергаются ожесточённым атакам полчищ таких варваров, за весьма непродолжительное время происходит в первом случае распад семьи, а во втором – уничтожение рода. С этими варварами, даже в принципе, невозможно заниматься какой-либо созидательной деятельностью, ибо при всепоглощающей их существо доминанте животных инстинктов они ориентированы исключительно на разрушение, поглощение и покорение всех и вся, что или кто имеет несчастье встретиться с ними на их тропе войны.

МЕРТВЯЩИЙ ЗВОН ПУСТОТЫ ЖИЗНИ

Каждый человек, достойный этого высокого слова «ЧЕЛОВЕК», стремится к самореализации в жизни – реализации своего творческого начала. Люди творческих профессий прилагают усилия по самореализации с полным осознанием этого коренного свойства мироощущения человека, а у людей более утилитарной занятости процесс самореализации инициируется подсознательно.

Само же по себе успешное продвижение по пути самореализации приносит человеку ни с чем не сравнимое удовлетворение, становится неиссякаемым источником положительных эмоций, что даёт мощнейший импульс подъёма его жизненных сил. Достигая серьёзных успехов на стезе самореализации, для человека как бы само собой наступает пора, когда он перестаёт задумываться и о смысле жизни: этот вопрос исчезает из поля его сознания навсегда.

Мудрые люди советуют супругам, у которых не ладится совместное проживание: «Хочешь, чтобы близкий тебе человек обрёл счастье и радость жизни? Тогда помоги ему самореализоваться в том деле, куда он тянется душой, поддержи его при временных неудачах, вдохни в него новые силы ради достижения заветной цели, даже если она будет тебе непонятной, а то и антипатичной. Главное – твой спутник жизни всегда будет находиться в позитиве, одаривая тебя эмоциональной насыщенностью чувства любви».

Вот и Константин Романович, как и многие его задушевные друзья, с молодых лет стремился воплотить в жизни свои величественные мечты, погружаясь в которые душа его всегда безмерно ликовала. Однако величественные мечты требуют от человека множества воздаяний – жертвенности и самоограничения в бытовых делах, концентрации сил и всяческих ресурсов, и, что самое неприятное для близких такого человека, определённой степени индивидуализма, по сути – эгоизма, поскольку, как бы это ни осуждалось окружающими, без некоего разумного эгоизма человек никогда не сможет реализовать свою мечту. Соответственно и близкие люди должны сделать свой выбор: либо, осудив такого эгоиста, удалиться от него, либо терпеть эгоистичность его поведения, что со временем не только ему самому позволит насладиться плодами своих трудов, но им тоже можно будет черпать полными пригоршнями позитивную созидательную энергетику, излучаемую этим счастливым человеком.

К великому сожалению Константина Романовича, в семейной жизни ему пришлось претерпеть ряд драматических событий, закончившихся тем, что самые близкие и родные люди покинули его, ввергнув «мечтателя» в беспросветное одиночество. И это было закономерной платой за его одержимость, пусть даже и среднего накала, при реализации своих мечтаний. Никем не понятый и не понимаемый он ценой великих усилий все же удержал в себе образ своей мечты, не дав ему разрушиться при крахе семейной жизни и обрушившейся на него массы бытовых неурядиц.

Прекрасно понимая, что реальное воплощение мечты напрямую зависит от наличия вокруг него близких по духу и жизненным целям родных людей, Константин Романович, достигший к тому времени уже и достаточно зрелого возраста, совершенно отчётливо осознал необходимость создания новой семьи, где, как он надеялся, будут уважать и ценить его устремлённость к мечте всей его жизни. Окунувшись в процесс поиска своей второй половинки, он был поражён тем фактом, что число дееспособных мужчин его возраста оказалось в разы меньше количества представительниц прекрасного пола. Здоровых же мужчин да ещё свободных от семейных обязательств – вообще какой-то мизер. При этом одинокие женщины, возжелавшие во что бы то ни стало заполучить его в своё неограниченное пользование, буквально ошеломили его своим неистовым натиском.

К его удивлению, оказалось, что свободные женщины его возрастной категории, как правило, хорошо «упакованы» в материальном плане: большинство из них владеет достаточно серьёзными средствами, имуществом, недвижимостью, автомобилями и прочими объектами собственности. И им для управления, ведения и содержания всего этого хозяйства требуется лицо мужского пола. Вдобавок к этому все эти милые дамы настолько эмансипированы, что в совместной жизни с мужчиной отводят ему всего лишь три роли – хозяйственный работник, добытчик денег, сексапильный любовник. Интеллект, культурные запросы, родственные связи, жизненные принципы и уж тем более мечты мужчины таких деловитых женщин не только не интересуют, но и всячески ими высмеиваются, уничижаются, обесцениваются (мальчики пусть мечтают, а мужики работать должны!). Это лишние, можно даже сказать – вредные, элементы в их системе ценностей жизни продвинутого потребителя. Да и в семье, по их глубокому убеждению, должен быть всего лишь один умный человек, и, конечно же, им не может быть мужчина!

После многочисленных безуспешных попыток обратить внимание соискательниц его руки, кошелька и сексуальной потенции на то, что у него всё же есть душа, что силе его интеллекта всегда находились завистники, что у него широчайший спектр интересов, а его кругозор позволяет предметно общаться с экспертами многих отраслей знания, что он не может не мыслить и любит наслаждаться обществом думающих, весёлых, незашоренных, духовно развитых людей, что с удовольствием слушает тишину и с восторгом погружается в природу, что у него, в конце концов, есть мечта, осуществление которой является предметом всей его жизни, Константин Романович со временем вынужден был прийти к горестному для себя выводу: свою мечту ему придётся воплощать в состоянии одинокого чудака, отверженного обывательской массой людей. Понятно стало, что семьи у него больше никогда не будет, что ему более не суждено найти женщину, способную не травить его по жизни, а стать для него Музой.

Ну а самое печальное заключалось в том, что он пришёл к чёткому убеждению: ни он сам, ни его жизнь, ни его мечты о создании пространства светлой радости и вселенского полёта мысли человека, где люди могли бы духовно просветляться, – всё это никому не нужно. Пришло жёсткое осознание того, что, оказывается, он давно уже превратился в старую рухлядь, о которую со злобным чертыханием постоянно спотыкаются бегающие без устали по всяким шопингам людишки современного покроя. Спрашивается, зачем жил? Чем вообще была его жизнь? В его сознании в качестве ответа всплыло всего лишь одно слово – «иллюзия» …

Бросив всё, Константин Романович уехал к давнишнему знакомцу, живущему в глухой лесной стороне в старой рубленой сторожке. Несколько дней он бесцельно слонялся по лесу или отрешённо сидел на пеньке у сторожки, почти ничего не ел вопреки уговорам приятеля. И всё время в голове стучался один-единственный безответный вопрос: «К чему я есть в этом мире?»

Наблюдая же за лесными обитателями, он сделал для себя совсем маленькое, но весьма знаменательное для себя открытие: зверьки усердно и сноровисто хлопотали по своему нехитрому хозяйству, устраивая норы, склады и лежбища, добывали и заготавливали впрок пищу, размножались. Вот они, те самые три роли, исполнения которых требуют от него женщины в качестве условия совместного проживания. Получается, что общество людей всё более и более начинает походить на звериные сообщества!

Это открытие стало точкой отсчёта завершения времени его жизни. Через неделю после возвращения в город Константина Романовича хватил удар, и он скоропостижно умер ещё до приезда «скорой». Последней же мыслью, промелькнувшей в его угасающем мозгу, была мысль о несбывшейся мечте: «Хорошо, что моя заветная мечта так и не реализовалась в жизни. Людская толпа не приняла бы её воплощение, ведь это сборище деградантов уже опустилось на уровень полузвериной массовки…»

30.06.2009

 

Трёхвековая культурологическая дискуссия на предмет культурной доминанты европейски ориентированных питерцев над закоренелыми в русских обычаях москвичами близка к своему завершению. Причём окончание этого противостояния происходит весьма неожиданным для пикирующихся сторон образом: за последние два десятка лет и москвичи, и питерцы по основным жизненным показателям оказались нивелированы под одни и те же стандарты примитивизированной общемировой поп-культуры. Может, восьмидесятилетние старики этих двух российских столиц ещё и продолжают спорить на эту тему у себя дома на кухне, однако молодёжи все эти страсти уже абсолютно безразличны. Глобализация и в Москве, и в Питере развивается по одним и тем же законам, антагонистичным многотысячелетней русской культуре Великого Искона. А якобы существующие до сего дня различия между москвичами и питерцами – это обычные различия бытового характера, которые, по сути, одинаковы для любой точки страны.

СТРАСТИ ПО ПИТЕРЦАМ

«Москва и Питер, Питер и Москва. Сколько кривотолков о вековом соперничестве этих двух городов!? А ведь нет никакого соперничества! Как могут соперничать друг с другом две принципиально различные ипостаси России? Вот и герб страны отражает сей факт – двуглавый орёл. Причём каждая из его голов обращена строго в свою сторону, как бы определяя тем самым пространство своего доминирования: у одной головы, Москвы, сфера интересов – Русь и всё, что связано с русской цивилизацией, а другую голову, Санкт-Петербург, интересует весь остальной мир с приоритетом системы ценностей западноевропейской цивилизационной формы жизни. Эти две сферы жизненных интересов не совместимы между собой на глубинном уровне, ибо основаны на принципиально различных моральных и нравственных устоях, что в обыденной жизни проявляется буквально в каждой мелочи, отчего между москвичами и питерцами, если они вдруг надумают жить совместно друг с другом, с завидным постоянством возникают противоречия и недопонимания, по любому незначительному поводу вспыхивает раздражение и накапливается злость, что выливается в ссоры и размолвки», – такие и подобные им проникновенно-праведные утверждения одно время частенько высказывал в кругу друзей Петр Матвеевич.

Слушатели принимали его слова как некие откровения, не возражая ему и не оспаривая его суждения. И на то были веские причины: все знали, что этот убелённый сединами человек совсем недавно предпринял отчаянную попытку кардинально изменить свою жизнь, встретив, как ему казалось, свою судьбу на берегах Невы. Естественно, ни к чему хорошему это сумасбродство, может статься, последнее в его жизни, насыщенной мощными пульсациями различных событий, не могло привести по определению. Однако Петр Матвеевич, имея за плечами колоссальный жизненный опыт, включая практическое владение множеством тончайших психологических приёмов руководства большими и малыми коллективами людей в различных областях деятельности, обладал высокой самооценкой и нисколько не сомневался, что ему по силам разрулить всевозможные противоречия в случае их возникновения между ним и его питерской избранницей.

Но, как гласит народная мудрость, «И на старуху бывает проруха». Оказалось, что его представления о глубине и напряжённости противоречий, посыпавшихся на его голову буквально с первых шагов их совместной жизни в Питере, были, мягко говоря, крайне примитивными. На бытовом уровне они с подругой оказались полнейшими антиподами. Между их миропредставлениями не удавалось проложить даже узкую тропочку взаимопонимания. Продраться сквозь ядовито-колючие заросли взаимных упрёков они так и не смогли, хотя прилагали к этому все свои недюжинные душевные и интеллектуальные силы. После того как в пропасть взаимоотчуждения свалился последний шаткий мостик, ведущий к сердцу любимой, Петр Матвеевич, возвернувшись в Москву, впал в состояние полного безразличия к жизни.

Ожесточение сердца, случающееся после какого-либо душевного надрыва, дано преодолеть далеко не каждому человеку. В таком вопросе душевно раненому человеку практически невозможно помочь, разве что оставить его в покое и создать ему условия обретения себя самого, понимая, что это наверняка будет уже другой человек, ибо тяжёлые душевные травмы способны принципиально изменить любого человека. Друзья и родственники хорошо представляли себе духовный потенциал Петра Матвеевича, знали, что в прежние времена он мог преодолеть любой катаклизм, случавшийся между людьми. Поэтому они особо и не лезли к нему в душу со своими сожалениями, советами и вспомоществованиями. Просто наблюдали со стороны за его состоянием, общаясь с ним только по самым прозаическим, утилитарным вопросам.

Близкие ему люди вздохнули с облегчением только тогда, когда он начал выдавать абстрактно-категорические перлы относительно питерского антимира. Исходя из прежнего опыта, они знали – дело идёт на поправку. Отлично представляя себе, какая гигантская внутренняя работа души произошла у Петра Матвеевича, какие разряды молний негодования ему пришлось погасить в своём мозгу, люди его круга воспринимали фактически в качестве постулатов всё, что говорилось им по поводу московско-питерских разносторонний.

Однажды один из его задушевных друзей попросил выделить самое стержневое звено во всей той мешанине тотального непонимания, которое разделяет москвичей и питерцев непреодолимой стеной. Ненадолго задумавшись, Петр Матвеевич сказал, что таким звеном является отношение к юмору. Спустя некоторое время, этот любознательный друг по делам своего бизнеса поехал в Питер, где он, привыкший в московских компаниях к амплуа весельчака и юмориста, постоянно попадал впросак при попытках шутить в обществе питерцев. Слова Петра Матвеевича, таким образом, быстро нашли своё подтверждение в реальной жизни: шутки москвичей, если и не обижают питерцев, то вводят их в состояние ступора той или иной степени тяжести, а редкие шутки питерцев настолько просты и прямолинейны, что конфузят москвичей, не знающих как себя вести, когда и не смешно, и оскорбить хозяев своим мнением поэтому поводу не хочется.

Именно на этой глухой прозе жизни, сопровождающейся гипертрофированной рациональностью и всепронизывающей расчётливостью, и споткнулся Петр Матвеевич, легкомысленно попытавшись связать свою судьбу с питерской красавицей, в голове которой, как ему затем представлялось, всегда работал компьютер или на худой случай арифмометр. После того, как он более-менее оправился от холода чувств жителей Северной Пальмиры, ему было уже неприятно говорить на питерскую тему. Если же его всё-таки настоятельно просили высказаться о каком-либо единении с питерцами, он всегда категорично остужал горячие головы «объединенцев». «Питером и питерцами можно только любоваться со стороны, как некоей живой картинкой в музее под открытым небом, – изрекал он непререкаемым тоном. – Но я бы не советовал вам погружаться в эту картинку, дабы не потерять себя в трясине этого болотного места, где на погибель Руси немецкий пасынок Петр выстроил свою нерусскую столицу».

2.07.2009

 

По аналогии взаимоотношений в паре отец–дочь у матери с сыном также устанавливаются особые отношения. Если эти отношения освящены чувством великой любви – материнской и сыновней, мать с сыном становятся настолько близкими людьми, что данный факт очень часто вызывает ничем не прикрытую ревность со стороны других родственников, особенно – со стороны жены сына. И горе матери с сыном, если они, уступая ревнивому натиску родственников, приносят священную любовь, пылающую между ними, в жертву своему, как правило, чрезвычайно себялюбивому родственному окружению. Тогда они могут потерять не только друг друга, но и себя самих, ибо обоюдная любовь меж ними наполняет их жизненной силой чистейшего звучания. И, наоборот, безмерно счастливы мать с сыном, охранившие свою любовь и пожизненную привязанность друг к другу вопреки всем и всему. Даже в том случае, когда один из них покидает сей мир, другой продолжает до конца своей жизни исполняться энергией этой божественной любви, дающей силы к преодолению самых тяжёлых ситуаций, способной подвигнуть человека к свершению невероятного, чего напрочь лишены люди, не изведавшие этого священного чувства.

ЦВЕТОК ЛЮБВИ МАТЕРИ

В родительском доме всегда было много цветов. Горшки с различными цветами стояли на всех подоконниках, на книжных шкафах, на серванте, на полках, на холодильнике и даже на кухонном столе. Все цветы неимоверно любили (по-другому и не скажешь!) свою хозяйку, постоянно демонстрируя ей свою небывалую жизнеспособность, ускоренный рост и обильное цветение. А как твердит народная мудрость, в доме, где бурно растут и буйно цветут растения, живут хорошие люди.

Как-то сын попросил мать отсадить для себя китайскую розу, царственно раскинувшую свои ветви в одной из комнат. Месяца через два ему был вручен маленький белый горшочек, в котором мило сидел небольшой отросток розы. С благодарностью сын увёз подарок к себе домой. А уже через год роза разрослась, превратившись в небольшое деревце, и, что было самым радостным для сына, начала цвести. Два, а то и три раза в год тугие бутоны её цветков один за другим раскрывались в течение нескольких недель, своим алым совершенством, вызывая неописуемый восторг души. Как выяснилось, этот вид розы цветёт далеко не у всех хозяев. К примеру, бывшая жена сына первое время не могла сдержать удивления активным цветением розы, ведь точно такая же роза, много лет находившаяся рядом с её рабочим местом в научном институте, так ни разу и не зацвела…

После смерти матери сын многие месяцы, исчислявшиеся годами, не мог прийти в себя, настолько сильной была его любовь к ней. После того, как он в 18-летнем возрасте отправился в большую жизнь, фактически попрощавшись с родительским домом, жизненные обстоятельства, связанные со сверхнасыщенной различными событиями студенческой порой и последующей командировочной работой в самых отдалённых уголках страны, более не позволяли ему часто видеться с матерью. Когда же такая возможность выпадала на его долю, он безоглядно окунался в тепло материнской любви. В эти краткие, к его великому сожалению, моменты он только и мог позволить себе самую настоящую детскую безмятежность, после чего ощущал в себе мощный прилив жизненных сил, а также внутреннюю готовность к новым испытаниям на стезе жизни. Мать была единственной в его жизни женщиной, мудростью которой он не переставал восхищаться, верил и доверял ей безгранично, ибо она ни разу в жизни не подвела его, поскольку её любовь к нему тоже была безмерной. И это при том, что к его пятидесятилетнему рубежу женщины уже не вызывали у него сколько-0ибудь значимого чувства доверительной веры, поскольку все те представительницы прекрасного пола, с которыми он так или иначе сближался по жизни, рано или поздно предавали его самым нелицеприятным образом.

Смерть матери всё изменила – холод отношений с родственниками и, казалось бы, близкими людьми с их ледяным равнодушием к его жизни сомкнули вокруг него стальное кольцо рубикона, навсегда отделившего его внутренний мир от внешнего мира обывательщины, аморальности и индивидуализма.

Однажды, находясь в состоянии полного безразличия к окружающей действительности, он сидел в кресле рядом с розой матери. Всё более и более крепнущая отчуждённость от всех и всего весьма угнетающе воздействовала на его психику. «Как хорошо было бы сейчас позвонить маме, чтобы услышать хоть одно её слово, – подумал он. – Жаль, что невозможно установить телефонную связь с небесами». Посидев ещё немного в глубокой задумчивости, он как-то невзначай взглянул вверх и обомлел: почти над его головой красовался огромный алый цветок розы! К своему немалому удивлению он вдруг почувствовал, что внутри всего его существа разливается такое знакомое ему тепло материнской любви. И в тот же миг его пронзила мысль, что это мама с небес посылает ему весточку. Он мог бы поклясться, что явственно услышал и исполненный тревогой о нем голос матери. Как бы то ни было, но в его сознании отпечатались её как всегда мудрые и проникновенные слова: «Помню и люблю! Будь сильным сынок! Живи!»

7.07.2009

 

Российские чиновники всё-таки кардинально отличаются от чиновничьего аппарата цивилизованных стран, в частности – от Западной Европы. Ежели те, решая посредством административного ресурса свои личные дела, стремятся при этом любой ценой публично не засветиться, без особой надобности не козыряя своим положением, то российская чиновная братия ведёт себя разухабисто, нарочито демонстрируя всем и вся, кто в доме хозяин. Более того, всем своим коррупционным делишкам они любят придавать характер некоей поднебесной святости, причём главным священным элементом чиновного алтаря выступает то кресло, которое данный «святой» занимает в иерархии чиновников. Ну а если ещё и нечистые на слово и руку священники добавят порцию елея к убеждённости начальствующего чиновника в его избранности на богоугодные дела, то удостоившийся подобной чести чинодрал начинает вытворять такое святотатство, от которого вздрагивает вся великолепно отлаженная система чиновной касты.

ОСВЯЩЁННОЕ ГРЕХОВОДСТВО

Степенный и благообразный Виктор Андреевич искренне считал себя правоверным христианином, водил дружбу с большим числом священников, постоянно удостаивался приглашений на различные церковные мероприятия, покупал кипы церковной литературы, а всех своих «выгодных» знакомых на их дни рождения одаривал иконами. Со стороны приходского священноначалия того городского округа, в котором Виктор Андреевич осуществлял свои полномочия в органах местной власти, он удостоился приобщения к почётному кругу полезных мирян, особо выделяемых из общей массы прихожан, подобострастно суетящихся вокруг настоятелей церквей.

Надо сказать, что священники не обижали его рабочий кабинет своим деловитым вниманием. При этом Виктор Андреевич, будучи человеком прямолинейным и предпочитающим любым нудным размышлениям конкретные действия, готов был расшибиться в лепёшку ради одобрительных возглашений по поводу незамедлительного исполнения им настоятельных просьб духовенства в части материального вспомоществования боголепному служению во имя Господа Бога.

Истовость во время церковных служб, чинные уединения со священниками, многочасовые молитвы у домашнего алтаря производили на окружающих неизгладимый эффект. Вся его околоцерковная деятельность и фанатичность в отправлении церковных обрядов со временем сформировали и у него самого стойкую убеждённость в своей исключительной набожности, во что он поверил раз и навсегда. Им на корню пресекались любые, даже мало-мальски значимые сомнения окружающих по этому поводу, в результате чего среди челяди этого властного человека вскоре фактически никто уже не сомневался в несокрушимости его христианских убеждений и всепоглощающей вере в Бога.

Грешил ли Виктор Андреевич? Конечно, грешил. А куда без этого денешься?! А когда выпадал случай поразглагольствовать на темы греховодства, он всегда с необычайной проникновенностью произносил свою любимую фразу: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не причастишься, не причастишься – вновь не согрешишь. И так снова и снова, пока не отойдёшь в мир иной. При этом все при делах: грешник грешит – священник отпускает грехи ко всеобщей благости. В христианстве всё очень толково продумано и с умом обустроено. Можно жить – не тужить!»

…И он нисколько не тужил, когда обманывал людей, когда грубо одёргивал подчинённых или истошно орал на них подобно базарной торговке, когда требовал от них любить и лелеять себя – ценного и мудрого руководителя, когда самодовольно бахвалился перед зависимыми от него людьми своей принадлежностью к элите общества, к той чиновничьей когорте, которой закон не писан, и уж совсем нисколько не тужил, когда нечистые на руку бизнесмены преподносили ему недешёвые подарки в знак вящей покладистости при решении скользких дел в их пользу.

Сознательно окружая себя льстецами и хитроумными людишками, он с сытым удовольствием слушал от них слащавые славословия в свой адрес, что несказанно тешило его раздутое самомнение. С годами Виктор Андреевич настолько уверовал в своё божественное избранничество, в свою благословенную погружённость в сокровенную суть христианского учения, что вообще перестал задумываться на тему греховности своей жизни.

Как-то на престольный праздник во время трапезы в ресторане благочинный громогласно произнёс сакраментальную фразу: «Любой начальник – это помазанник божий, и всё, что он делает или говорит, освящено милостью Господа». Эта судьбоносная сентенция благочинного настолько поразила воображение Виктора Андреевича, что он тут же объявил её своим девизом жизни. Собственно, именно эта мировоззренческая шарада в дальнейшем стала причиной его карьерной катастрофы, поскольку, возомнив себя камертоном абсолютной истины, он перестал замечать неписаные уложения субординации даже в отношениях со своими начальниками, что однажды и привело к закономерной развязке: Виктор Андреевич лишился своего административного кресла.

Как только известие о сложении им своих должностных полномочий получило огласку, священнослужители очень быстро забыли дорожку к его дому. Естественно, и вся свора его лукавого окружения тоже вмиг исчезла из его поля зрения. Вот тогда-то ему постепенно и стало открываться, что в этой жестокой жизни лично он сам по себе никому, кроме семьи, не нужен, что его, как глупого щенка, издевательски выкинули из элиты, с которой, как ему представлялось, он уже навсегда был связан неразрывными узами, что он стал изгоем клуба сильных мира сего и что ему теперь заказан путь возврата в это сообщество хозяев жизни. Однако мысли о своей божественной избранности так и не покинули его.

Однажды к нему в гости зашёл старый друг, о существовании которого Виктор Андреевич уже давно благополучно забыл, поскольку этот человек никогда не относился к категории «нужных людей». И вот теперь, вдоволь наплакавшись в жилетку своему давнишнему другу о превратностях своей судьбы, этот низверженный «помазанник божий» возопил: «Боже, ну почему ты попустил такую несправедливость по отношению ко мне?»

Давнишнему другу от Виктора Андреевича не нужно было ровным счётом ничего, поскольку он зашёл к нему только лишь затем, чтобы приободрить попавшего в беду старого приятеля. А поскольку ему всегда была присуща свобода в своих суждениях и словах, он без всяких обиняков высказал своё мнение по поводу всего случившегося: «Витёк, я тебя призываю отрешиться от всевозможных обид, от чувства оскорблённого достоинства. Взгляни на свою жизнь непредвзято. Ведь ты, считая себя воцерковлённым христианином, умудрялся при этом всячески нарушать практически все заповеди Христовы чуть ли не в постоянном режиме. Не в этом ли корень всех твоих бед и несчастий?»

И что же? Казалось бы, Виктору Андреевичу сам Бог велел прислушаться к увещеваниям старинного друга – первого за много лет человека, честно сказавшего ему нелицеприятную правду. Так нет же, оказалось, что порок въелся в него так глубоко, что полностью затуманил гордыней его сознание: на эти правдивые слова друга Виктор Андреевич страшно обиделся, начал ругаться непотребными словами, зашёлся криком в истерике… И тому после неадекватной реакции на свою попытку дружеского участия в горестях своего дружка молодости ничего более не оставалось как удалиться с печалью об этом человеке, похоже безвозвратно потерявшим себя самого, своё человеческое естество.

А Виктор Андреевич даже по прошествии нескольких месяцев всё ещё продолжал изводить себя одним и тем же безответным вопросом: «Как же это со мной, осенённым божественной благодати, можно было так жестоко поступить? Неужели начальство не понимает, что я один из немногих избранников божьих, долженствующих выполнять важную божественную миссию на весьма приличной должности?»

И ведь невдомёк было Виктору Андреевичу, что согласно его же жизненному девизу вышестоящий начальник тоже был помазанником божьим, исполнившим божью волю по отношению к нему самому, занимавшему более низкий уровень чиновничьей иерархии и, соответственно, обладавшему более ограниченными правами на эту самую божью волю. Так что всё свершившееся было справедливо и освящено милостью небес.

31.07.2009
д. Тройня,
Смоленская область

 

Почему большинство людей обыденного образа жизни с опаской относятся к всезнайкам? Ко всем тем чудакам, которые, исповедуя девиз «Знание ради знания», рано или поздно становятся очень похожими на душевно больных? Да потому, что бездумное накопление знаний – это весьма опасный процесс, поскольку исходящая от него угроза психическому и телесному здоровью человека имеет скрытую форму, нанося возможный ущерб неразумному накопителю обширных разнородных знаний с трудно осознаваемой постоянностью и неотвратимостью. В том случае, если какой-нибудь человек, вместивший в себя энциклопедические знания, не имеет реальной возможности применить свой интеллектуальный багаж в каком-либо общественно-полезном деле, ему действительно грозит умопомешательство. Знания – это мощная энергия, которую нужно уметь грамотно использовать в целях просвещения людей во избежание неприятных эксцессов личностного характера для незадачливого носителя невостребованных знаний.

БЛАЖЕННЫ ЗНАЮЩИЕ

С юных лет стремился Павел Николаевич стать человеком энциклопедических знаний, за что его уважали бы люди. Он мечтал, чтобы за глубокое понимание жизненных процессов к его мнению люди не просто прислушивались, а брали высказанные им слова за основу своих поступков и решений.

И вот, после многих лет неустанных усилий на стезе познания истины, в его жизни, наконец-то, наступил давно вожделенный период многознания. Много книг было прочитано, много дум промыслено, много знаний обретено. Казалось бы, пришло время почивать на лаврах после многолетнего тяжкого труда прогрызания гранита тайн подлунного мира, но к немалому своему удивлению Павел Николаевич почему-то не испытывал особой радости и уж тем более счастья от свершения мечтаний юности. Более того, внутри него всё сильнее стала нарастать какая-то гнетущая тревожность, какое-то неясное предощущение надвигающейся невесть откуда опасности, отчего он часто испытывал приступы крайнего нервного раздражения. И что самое неприятное – в душе его прочно обосновался страх неизвестности, ибо, как сказал древний мудрец, чем больше человеку открывается знаний, тем больше он начинает понимать, что знает очень мало.

Естественно, весь этот внутренний надрыв не мог вновь и вновь не ввергать его в состояние глубокого раздумья с тем, чтобы понять, почему многознание, потребовавшее так много бесценных мгновений жизни, в результате стало для него тяжёлым бременем неизвестной природы. Он непрестанно терзался мыслями по этому поводу, стараясь разобраться с подспудными предчувствиями вторжения в свою жизнь чего-то неодолимого, чреватого худыми последствиями. Его злило, что всё происходящее с ним находилось за пределами тех обширных познаний, которыми он обладал, отчего он как слепой и глухой человек не имел возможности каким-либо образом влиять на увлекающий его в неизвестном направлении процесс, мощнейший вал которого нежданно-негаданно захватил всё существо Павла Николаевича.

Однажды ему в руки попалась книга о таёжной отшельнице, которая буквально ошеломила его. Нет, само повествование о жизни в тайге этой удивительной женщины он воспринял как нечто само собой разумеющееся, поскольку в данном вопросе для него почти не было загадок. Ошеломило же его известие о звенящем кедре: энергетически перенасыщенный информационными потоками кедр начинает звенеть, и если не снять с него накопленный энерго-информационный потенциал, дерево гибнет, дестабилизируя при этом энергоструктуру окружающего пространства, что становится опасным для жизни всего природного сообщества всей окрестной территории. Весть о звенящем кедре позволила Павлу Николаевичу с отчётливой ясностью понять, что много знающий человек подобен означенному звенящему кедру, и если ему не удаётся найти способа регулярной передачи своего интеллектуального задела людям или биогеоценозу в целом, организм такого полиглота попросту не может долго выдерживать огненности запредельной концентрации энергопотенциала познаний, а в итоге – достаточно фатальный финал.

Откровение этого обескураживающего открытия привело к тому, что Павел Николаевич принялся лихорадочно отыскивать любые возможности снижения энерго-информационного потенциала своего всезнайства. А это оказалось не так-то и легко, как казалось поначалу. Активизация общения с людьми не стала для него спасением, поскольку к тому времени на общественных подмостках развелось слишком много «пророков» и прорицателей, что обрекло его со всем колоссальным багажом своих знаний на абсолютную невостребованность. Попробовал он писать книги, однако и они оказались никому не нужными, да и в стандарты институтских учебных программ его мировоззрение тоже не вписывалось по причине несовпадения с общепринятой научной картиной мира. А тем временем здоровье и, соответственно, психическое состояние Павла Николаевича становились всё плачевнее, что вдобавок ко всему отягощалось поступательным нарастанием всеохватной тревожности, провоцировавшей у него в душе отчаянную панику.

Однако не всё так плохо под Луной! Припомнив, что многие выдающиеся люди в подобных случаях откровенного бессилия перед явлениями неизведанных пластов жизни с чистым сердцем мысленно обращались к небесам, прося о помощи, он тоже решился прибегнуть к такой спасительной практике. И однажды, собравшись с духом, Павел Николаевич запросил помощи небес. Спустя некоторое время, перед его мысленным взором прорисовался основной принцип жизни любого природного сообщества – «Действуй или погибни», что однозначно было истолковано им в качестве ответа на своё обращение к небесам. С того самого момента этот проявленный принцип стал девизом всех его последующих деяний.

…Жители одной из глухих деревень северной Руси однажды с удивлением обнаружили, что у них появился новый односельчанин – благообразный высоколобый интеллигент, который был к тому же весьма необщителен. И, конечно, поначалу все деревенские осуждали эту его, по общему убеждению, надменность в отношении них. Больше всего соседей раздражало то обстоятельство, что, избегая людей, к растениям, животным, птицам и, что было более всего удивительно, даже к земле он почему-то относится как к самым близким друзьям и задушевным собеседникам. Со стороны казалось, что со всем природным сообществом он ведёт какой-то чрезвычайно насыщенный диалог, общаясь с каким-либо растением или с пробегающей зверушкой на каком-то своём, непонятном людям языке. Странный это был человек.

Время шло своим чередом. Как-то незаметно промелькнули несколько месяцев с тех пор, как этот необычный человек поселился в деревне. Когда же возникала необходимость решения с ним каких-то неотложных дел, жители деревни не переставали удивляться сияющее-благодушному выражению лица новосёла. Казалось, что он просто искрится счастьем жизни в мире живой природы! И удивительное дело – этого в недавнем прошлом городского жителя, считавшегося чересчур заносчивым, перестали осуждать. Более того, при встрече с ним деревенские широко улыбались и сердечно приветствовали своего односельчанина, уважительно именуя его Николаичем!

1.08.2009
д. Тройня,
Смоленская область

Пренебрегая чувствами в угоду холодной логике умствования, человек внутренне перерождается, становясь фактически вычислительной машиной на биологическом принципе действия. Но даже если при этом он стал законченным отрешённо-расчётливым индивидом в человеческой оболочке, фанатично подавляющим силой собственного рассудка все свои эмоциональные реакции на происходящие события, рано или поздно чувства всё равно вырвутся на свободу из той темницы, в которую их попытался заточить умствующий невежда.

ПРАЗДНИЧНЫЕ СТРАСТИ ЛЮБОМУДРА

Нормальный человек не может чувствовать свою личностную полноценность без периодически случающегося праздничного подъёма чувств, что обычно происходит в памятные для человеческих сообществ даты. При полном исключении из жизни человека атмосферы праздничности его эмоциональный мир начинает давать сбои, зачастую приводящие к стойким психическим отклонениям. Эту простую истину Арсений Михайлович открыл для себя уже на склоне лет, когда ему стало очевидным, что его психика почему-то пошла вразнос, из-за чего близкие ему люди уже не могли общаться с ним даже на мало-мальски сносном уровне.

А ведь среди достаточно широкого слоя городской интеллигенции его воспринимали исключительно как высокого интеллектуала, с которым даже с поправкой на его, мягко говоря, странный образ жизни считалось престижным состоять в собеседниках. Круг же его постоянных собеседников всегда был очень узким и носил ярко выраженный элитарный характер, ибо в интеллектуальном плане очень непросто было соответствовать эрудиции, красноречию, колоритным и часто обескураживающим методам ведения диалогов, в которых ему удавалось, мастерски оперируя своим нестандартным мышлением, сопрягать, казалось бы, несопрягаемое. При этом окрашенные леностью мыслительного процесса, поверхностные, пустопорожние суждения собеседников повергали его в состояние труднопереносимого раздражения. С такими знакомыми, которые по тем или иным соображениям бездарно играли роль умных всезнаек, он ограничивал общение до минимально возможного уровня приличия. Те же, кто удостаивался чести быть принятым в его неформальный клуб любомудров, периодически получали от него приглашения на приватные умозрительные беседы, что со временем сложилось даже в некую традицию.

И в таком фактически добровольном заточении в замкнутом мире высоких идей и глубинных сакральных откровений Арсений Михайлович счастливо прожил не один десяток лет, прослыв при этом в обществе интеллектуалов суперснобом. Духовный же подъём он испытывал только при наслаждении чтением с трудом добытой редкой книги, в которой описывались умопомрачительные гипотезы о том или ином необычном явлении, или во время общения с равным себе по интеллекту человеком, когда с восторгом мог любоваться красотой полёта человеческой мысли. И казалось, что уже ничто не способно было изменить такую совершенную, сверкающую кристальной гармонией систему мировоззренческих ценностей этого надземного жителя страны интеллектуального изящества. Однако, как сказано устами мудрых, всё преходяще в мире подлунных человеческих страстей.

Когда интеллигентные люди, общество которых Арсению Михайловичу всегда было приятно-притягательным, стали под всяческими дипломатическими уловками настойчиво избегать его, когда даже книги, содержащие сокровенные знания высшего порядка, перестали приносить ему радость осмысления таинственного, он глубоко задумался о причинах подобного рода обстоятельств, забросив такое приятственное ещё в недавнем времени чтение монографических фолиантов, а также прекратив попытки зазвать к себе на беседу своих партнёров по интеллектуальным ристалищам. Прошло несколько месяцев, в течение которых непрестанные мытарства ума по этому вопросу довели его до нервного истощения. В подавленном состоянии, так и не найдя ответа на тот ребус, который ему подкинула затейница-жизнь, он решил уединиться на заваленной снегом, выстуженной зимними холодами даче, разом оборвав общение с теми немногими, кто ещё хоть как-то выходил на контакт с ним.

Никуда не выезжая, никого не допуская к себе, он в своём нарочитом отшельничестве напряжённо думал. О чём? О жизни во всей её непредсказуемости, о связи ирреального с реальным. Однако его блестящий ум и через несколько месяцев не смог подсказать ему причину произошедшего с ним жизненного коллапса.

Так случилось, что по весеннему времени, случайно совпавшему с широкой масленицей, из-за приезда семьи у него возникла необходимость пополнить запасы дачной провизии. Добравшись до райцентра, он волей-неволей оказался в самой гуще народных гуляний…

Угрюмый человек с внешностью отрешённого от жизни учёного мужа молча стоял на площади маленького городка, ошарашенно взирая на плескавшуюся вокруг него неудержимую круговерть веселья и задора людской жизни. И чем дольше он впитывал в себя праздничную разухабистость окружающего его буйства человеческих эмоций, тем всё более начинал ощущать себя эдаким древним артефактом, беспомощно озиравшимся посреди пляшущей и поющей толпы веселящихся людей. И тут нежданно-негаданно на него снизошло озарение, каким-то непостижимым образом ставшее разгадкой ребуса, мучившего его уже несколько месяцев. «Боже, так мне же тоже хочется сумасбродствовать вместе со всеми этими удалыми людьми, ни о чём более не задумываясь! Хочу праздника – благостного праздника души, а не холодного восторга ума. Я не хочу и, наверное, уже не смогу по-прежнему жить в своей одиночной камере умственного заточения. Пусть будет так!», – вот что метрономом пульсировало в голове у Арсения Михайловича, понявшего, что даже самая утончённая умозрительность интеллектуализма высшей пробы не способна дать человеку жизненные силы, подвигнуть его к духовному росту. Человек же, способный на безоглядное праздничное веселье, всегда будет притягивать к себе своих единомышленников, да и просто хороших людей, а ещё, что самое важное, он никогда не потеряет интереса к жизни!

И его понесло. Вот смеху-то было! Интеллигентно одетый дедок прыгал и кувыркался в снегу, не отставая от заводной местной детворы! И сам заливисто смеялся без удержу, поскольку от такого напора чувства радости жизни впал в состояние, сравнимое разве что с первой юношеской влюблённостью в златокудрую красавицу-девицу! Штурмуя снежную крепость вместе с ватагой ребятни, он живо припомнил, что подобное счастье половодья чувств ему выпадало испытывать только в далёком детстве, а за все его сознательные годы такое безудержное веселье случилось с ним, пожалуй, впервые.

…Усталый, с разорванной курткой, потеряв одну перчатку, но исполненный света пока ещё такого непривычного для него счастья прикосновения к настоящей жизни Арсений Михайлович вернулся домой, вызвав форменный переполох у домочадцев. На все расспросы он что-то возбуждённо отвечал невпопад, переоделся, испил чая с мёдом и до ночи просидел у камина с блаженной улыбкой на лице. Вот так-то этот интеллектуал, можно даже сказать – жрец храма мыслительного конструктивизма, и познал огненность и живительность праздничности человеческих чувств.

И о чём же он теперь думал, сидючи у камина в своём любимом кресле? Чего желал для себя в будущем? Новой жизни, насыщенной непреходящей праздничной приподнятостью души, которая искрилась бы ярким и всеохватным потоком простого человеческого веселья!

11.08.2009
д. Тройня,
Смоленская область

 

Жизнь прожить – не поле перейти. Эта пословица известна в нашей стране едва ли не каждому человеку. Каждый из нас может много и долго рассказывать о своих проблемах и печалях, послушав которые у людей наверняка испортится настроение. Но нельзя предаваться исключительно проблемной стороне жизни, ведь есть и светлая, радостная её сторона, о которой многие предпочитают помалкивать, чтобы, не дай Бог, не спугнуть такую капризную птицу простого человеческого счастья. Наша жизнь состоит далеко не только из неприятных событий, часто она преподносит каждому из нас прямо-таки царственные подарки, например, встречу со своей любовью…

ЭФЕМЕРНОСТЬ САМОУНИЧИЖЕНИЯ

Пронзительное состояние осознания итогов жизни раз в год обязательно овладевало разумом Василия Петровича. Обычно это случалось с ним по осеннему времени, как правило, в конце сентября – начале октября. При этом он впадал в некую отрешённость от всего происходящего вокруг, уходил из дома, без всякой цели бродя по городу. Что характерно, с каждым новым годом выходить из подобного процесса подведения итогов прожитого становилось всё труднее и труднее, поскольку на душе скапливалась какая-то непосильная тяжесть, которая давила на него, нагоняя неизбывную тоску и мрачную депрессию. Вместе с тем по завершении каждого такого ежегодного периода итогового самоуничижения он почему-то всегда испытывал чувство особой торжественности, как будто бы получал от кого-то награду за свой подвиг жизни.

Как-то в один из таких периодов душевного раздрая, случившегося с ним на шестом десятке лет жизни, Василий Петрович понуро брёл по аллее Тверского бульвара. Осеннее солнце уже не грело. От долгих скитаний по кривым улочкам у Никитских ворот всё его тело пронизала ноющая ломота.

Решив немного передохнуть, он уселся на одну из свободных скамеек. Минут через пять ломота стала уходить, вслед за чем мысли его потекли бурным потоком. Невесёлые мысли, надо сказать. «Очередной виток спирали моей жизни замкнулся, – думал Василий Петрович. – В результате различных треволнений по причине всяческих происшествий на этом витке я могу с гордостью заявить любому недоброжелателю, что не потерял свой стержень жизни, сохранил в себе человеческое достоинство. Это главное, хотя за это время случилось и множество утрат, самые болезненные из которых – потеря близких и родных людей. Пришлось пережить много печалей, когда вынужден был буквально с кровью отрезать части самого себя. Метаниями духа были полны и сердце, и разум, ну а тело оказалось изорванным в клочья. Были и изощрённые наряду с их крайней жестокостью удары, касающиеся моих самых глубинных нравственных основ. В целом всё же удалось преодолеть все эти напасти, пусть даже и с величайшим перенапряжением жизненных сил, с потерей здоровья, с глубочайшим разочарованием в нравственной чистоте окружающих меня людей, в том числе и близких родственников, многие из которых, как оказалось, только формально состоят в родстве, не испытывая ко мне ни малейшего чувства любви, считая проявление сострадания вредным делом, ну а о духовной связи с большинством из них вообще говорить не приходится.

И вот теперь мне нужно строить свою дальнейшую жизнь с поправкой на весь тот в основном негативный опыт завершившегося витка жизненной спирали. Знаю, будет больно и тяжело смириться с новыми реалиями. Мне, изначально настроенному на чистоту человеческих чувств самого высокого уровня нравственной шкалы жизненных ценностей, придётся втройне тяжелей, нежели это было бы в моей жизни ещё не такого далёкого прошлого. Как ни печально это говорить, но меня вынудили резать по живому… Видно, другого выхода у меня больше нет.

Но справедливости ради нужно отметить, что за этот период случились и положительные сдвиги, главный из которых – окончательное преодоление страха за близких мне людей в преддверии наступающего уже не такого отдалённого апокалипсиса завтрашних дней. Всё сказано, всё сделано, все предупреждения озвучены. Теперь каждый будет вести себя так, как велит ему его внутренняя природа, в организации которой ни я, ни кто бы то ни было другой уже не в силах что-то изменить. Да и на младшее поколение родни мне уже не удастся серьёзно повлиять. В этом вопросе может иметь ещё хоть какое-то значение только мой собственный образ жизни, ну, и ещё, наверное, бытовое проявление моих жизненных ценностей. Очевидно, только это ещё и сможет запечатлеться в их головах. Правда, сожалений каких-то по этому поводу у меня уже не осталось.

Остатки былых вериг нужно побыстрее сбросить с себя без всякой жалости, чтобы уже не позволять больше никому и ничему препятствовать моему движению к храму души. Настало время залечивания душевных травм, укрепления духа, окончательного определения пути вступления на очередной виток спирали жизни. И как это ни тяжело осознавать, но дальше идти придётся в одиночестве при всеобщем непонимании окружающих. Понимать меня будут лишь отдельные люди, которые при этом по своим условиям жизни не смогут быть рядом со мной, хотя будут всемерно стремиться к этому. Такова судьба.

А ведь за подобные слова меня всяк, кому не лень, обвиняет в гордыни. Пусть. Улыбка души людей, понимающих меня и мой путь жизни, значит для меня на порядки больше, нежели льстивая похвала чёрствых душой людей, прозябающих в блаженстве своего обывательского счастья, утопая в море материального благополучия и плотских удовольствий…»

Долго сидел на скамейке Василий Петрович, полностью погрузившись в свои раздумья. Надо заметить, что от всего его облика в эти минуты исходила какая-то особая сила, слагаемыми которой были обаятельность, одухотворённость выразительного лица, внешняя аккуратность и подтянутость. Кстати, к нему всегда по жизни тянулись люди, что в его зрелые годы переросло в какой-то мощный процесс. Да и женщины не оставляли его без внимания: импозантная личность этого человека оставила след в душе не одной представительницы прекрасного пола. Вот и сейчас на лавочке, что стояла напротив него по другую сторону аллеи, сидела очень привлекательная женщина средних лет, которая почти сразу же, как только Василий Петрович разместился на скамейке, впилась в него глазами. Она была уверена, что узнала в нем мужчину своей мечты, своего мужчину, хотя видела его впервые и ещё не перемолвилась с ним ни единым словцом. Загадочная женская интуиция по каким-то едва уловимым признакам мгновенно определила, что это он, тот, о ком ей мечталось долгие годы не очень счастливой жизни. Находясь в каком-то оцепенении, она не могла отвести от него глаз, а в её голове в такт взбудораженному сердцу билась всего одна мысль: «Вот ты и проявился, мой суженый, и теперь у нас с тобой всё будет хорошо и ладно» …

Звёзды ближних и далёких галактик в эти мгновения наверняка разразились различными катаклизмами, поскольку их должна была взбудоражить та вдруг возникшая мощная энергия любви земной женщины к земному мужчине. И нет сомнения, что ответное чувство мужчины уж точно положит начало образованию в космосе новых планетарных систем, на которых вспыхнет новая жизнь.

Так всё и будет. И очень скоро.

21.09.2009

 

Любовь и ненависть, счастье и несчастье, почитание человека и издевательство над ним, семейный уют и дискомфорт одиночества – все эти и подобные им проявления человеческой жизни находятся в такой тесной взаимоувязке друг с другом, что способны переливаться одно в другое буквально в течение краткого мига, для чего часто достаточно всего лишь одного слова, которое отражает равнодушие, жестокость, цинизм, презрение или предательство человека. На подобные трансформации жизненных коллизий человеческая психика реагирует абсолютно по-разному. При позитивном результате человек становится психически более сильным и устойчивым. В случае же негативных изменений своего психического состояния человек впадает в режим личностного уничижения, вслед за чем от него можно ожидать самых невероятных поступков аморальной направленности, к примеру, дикой разнузданности на фоне общего физического дисбаланса его организма.

ТРИЗНА НА МОГИЛЕ СЕМЬИ

Никита Владимирович с детства слыл человеком-кремнём. А наиболее незыблемыми основами его натуры были убеждения о семейном счастье. С молодых лет ему представлялось, что семья создаётся однажды и на всю жизнь. Такие взгляды были поразительны для многих из его окружения, в том числе и для старших по возрасту, знающих, почем фунт лиха в жизни человека.

Эту свою убеждённость Никита Владимирович неустанно пестовал и во времена своих досемейных молодёжных забав, и уж тем более в зрелом возрасте, обретя статус примерного семьянина. И надо сказать, что на фоне разнузданной пропаганды императива о закате эры классической семьи, его слова в защиту семейных ценностей, подкреплённые двухдесятилетним личным опытом гармоничной семейной жизни, производили весьма серьёзное впечатление среди его друзей и знакомых. Ну и, соответственно, памятный день, в который они с женой создали семью, был для него едва ли не самым значительным ежегодным праздником.

Никита Владимирович был счастлив своей семьёй. Он был горд тем, что все волны безнравственных искушений, напору которых не смогли противостоять многие из его друзей и знакомых, принёсших свои семьи в жертву соблазнам прелюбодеяния, не способны были нанести хоть какой-то ущерб его семейным бастионам.

Однако безмятежность и его семейной купели оказалась в итоге призрачной: на пороге пятидесятилетия жизненного пути его семья, этот священный атрибут так лелеемой им жизненной парадигмы, подобно внезапному взрыву вулкана вдруг развалилась на несколько чужеродных частей, совсем немного не дотянув до своего серебряного юбилея. Для Никиты Владимировича всё произошедшее было настолько ошеломительно, что его психическое потрясение зашкалило за все допустимые пределы, в результате чего он впал в мрачную депрессию, перемежаемую приступами животной злобы и маниакальной мстительности всем, кого он считал причастным к уничтожению его семьи.

Долгие пять лет близкие ему люди, прилагая неимоверные усилия, выводили его из этого состояния, чреватого стойким умопомрачением или скоропостижной кончиной. Обретя же вновь способность здраво оценивать окружающую действительность, Никита Владимирович с удивлением обнаружил, что по какому-то странному невероятию превратился в объект повышенного внимания женщин. При этом он как-то неожиданно для себя пришёл к заключению, что стал ярым противником семейного образа жизни. И тогда он дал себе зарок – отныне всевозможные отношения с женщинами должны строиться исключительно на внесемейной основе, а тем женщинам, которые вознамеривались заключить с ним брачный союз, этот человек с опалённой душой отказывал в такой категоричной форме, что бедняжки торопились побыстрее убраться с его горизонта. Его давнишние знакомые даже находили, что в такие моменты он превращался в дьявольски страшного человека. И это было недалеко от истины.

Велико и неизживно было смятение духа Никиты Владимировича. Разительное изменение его душевного состояния по отношению к временам, когда он пребывал в душевной благости, особо отчётливо можно было наблюдать в тот самый пресловутый день годовщины свадьбы, который ранее он отмечал в состоянии лучезарного сознания. Теперь же в этот день на него наваливался мрак сумрачности, подавляя в нем всё доброе и позитивное, после чего следовало буйное празднество тризны по так обожаемой им в прошлом семье. В этот зимний день глаза его пылали каким-то неестественным пламенем, который и вправду можно было принять за адский огонь. И никто бы уже не отважился поручиться за то, что в один из таких дней тризны по семейственности этот ранее примерный семьянин не сотворит некое злодеяние.

6.12.2009

 

Уже давно ни для кого в России факт массовой эмиграции россиян не составляет особенного секрета. Число бывших россиян, проживающих в самых различных странах мира, достигло 45 миллионов человек. При всём при этом, эмиграционные настроения характерны, прежде всего, для российских женщин, в среде которых брак с иностранцем, пусть даже из какого-нибудь дикого уголка, к примеру, Конго или дальней периферии Эквадора, котируется на несколько порядков выше по отношению к семейным узам с россиянином. Как ко всему этому относиться представителям быстро редеющего населения страны? Это абсолютная негативность или во всём этом общемировом разбеге россиян есть что-либо и положительное? Безусловно, к негациям следует отнести такие факторы, как всё более ускоряющаяся убыль российского населения и потеря социально активных граждан страны, но положительных аспектов в этой миграционной волне просматривается значительно больше. Прежде всего, надо отметить, что человеку, личность и убеждения которого сформировались в идеологии зарубежья, однозначно нельзя оставаться в России. Здесь он просто погибнет – физически или морально. Поэтому свободный выезд таких людей за границу является гуманным актом со стороны государства. Далее, как бы эти эмигранты в последующем ни хулили страну своего рождения и взросления, российская культура в любом случае присутствует в них в том или ином виде, составляя базовые основы их личностей. А это означает, что и в далёком зарубежье они, пусть и подсознательно, будут вносить в местные быт и нравы российские традиции жизни. Также не следует забывать, что россияне в биологическом плане относятся к народам с доминантными генами, из чего вытекает, что их дети по генетическому соответствию будут похожи на славян.

ОТРЕЧЕНИЕ ОТ СЕБЯ ПЕРВОРОДНОЙ

И угораздило же Полину Григорьевну родиться в этой несносной России. Как ни старались школьные учителя и родственники привить ей в детстве любовь к родным пенатам – патриот в ней так и не образовался. Любое же напоминание о том, что места, где она родилась, где прошло её детство, где она испытывала глубоко чувственные переживания подросткового возраста, где жили дорогие ей люди, должны вызывать у неё некий трепетно-нежный пиетет, моментально пробуждало в ней агрессивное чувство раздражения, поскольку она просто не могла переносить нравы, обычаи, да и сам образ жизни своих земляков. Более того, даже природа средней полосы России, которая вроде бы должна была гармонировать с её внутренними жизненными ритмами, с каждым новым годом вызывала у неё всё большее отторжение. Дошло до того, что при любом посещении летнего Подмосковья Полина Григорьевна вместо наслаждения красотой природных кущей испытывала колоссальный внутренний диссонанс.

И в то же время она буквально млела от иноземья, всячески декларируя свою принадлежность к легиону граждан мира, ощущая себя при этом невольницей, силою гнусных обстоятельств своего рождения принуждённой к заключению в варварской стране, где всё настолько плохо, что любое её начинание шло наперекосяк. И хотя у неё уже случалось достаточно много вроде бы надёжных и завлекательных вариантов обретения собственной хлебной нивы в тёплых заграницах, ей всегда что-то мешало свершить последний кардинальный шаг, чтобы навсегда порвать с тем иррациональным агрегатом, в школьных учебниках так пафосно называемым Родиной.

Конечно, она прекрасно понимала, что никто за пределами России её не ждёт, что обеспечивать свою жизнь ей придётся самой, что в забугорье трудно рассчитывать на комфортные условия заработка средств к существованию. Именно поэтому Полина Григорьевна стремилась «утечь» на жительство в ту или иную зарубежную страну в режиме гарантированного материального перекрытия своих иноземных потребностей ресурсами созданного ею российского бизнеса. Вот почему она пускалась во все тяжкие, предпринимая героические попытки раскрутить в России хоть какое-то прибыльное дело, доходы от которого позволили бы ей безболезненно укорениться, к примеру, в Испании или Англии.

Но вот ведь незадача – оплёвываемая ею к месту и не к месту Родина как будто бы мстила ей, поскольку Полине Григорьевне всё никак не удавалось вырваться из её тесных объятий. Она терпела неудачу за неудачей буквально во всём, за что только ни принималась ради поставленной цели переселения в какую-нибудь западную страну с постоянной финансовой подкачкой из россиянии. Подобное обстоятельство страшно бесило её, а все свои негативные эмоции по этому поводу она, будучи властной женщиной с ярко выраженными мужскими чертами характера, безжалостно выплёскивала на родных и близких.

А между тем пошёл уже четвёртый десяток лет с тех пор, как она бездарно болталась в стране, которую ненавидела с детства. Старшему поколению хорошо известно, что с возрастом время человеческой жизни имеет тенденцию ускорять свой полёт. Вот и Полина Григорьевна с недавних пор реально стала ощущать это ничем не остановимое временное ускорение на фоне того, что никакого прибыльного дела ей всё никак не удавалось раскрутить. Было от чего задуматься, ведь в её дверь всё настойчивее стучались депрессия и почти животный страх от одной мысли, что ей придётся провести всю оставшуюся жизнь в этой до коликов в животе антипатичной стране, где для неё ровным счётом ничего и никого не было близким и дорогим.

Крепко пораскинув мозгами, Полина Григорьевна пришла к заключению, что нужно решительно отринуть свою, как по жизни оказалось, дутую гордыню материально самодостаточной женщины, сосредоточившись на поиске хорошо обеспеченного спутника жизни из числа благовоспитанных европейцев. И когда ей на удивление быстро удалось отловить «на живца» евромужлана, по её понятиям хорошо «упакованного» и прекрасно образованного, она к своему вящему удовлетворению испытала безмерную радость от предстоящей ей в скором будущем «карьеры» жены богатого иностранца. Поразительно, но все прежние её умонастроения по поводу собственной финансовой независимости теперь казались ей не только смешными и наивными, но и весьма глупыми, поскольку она крепко сожалела, что из-за своих феминистических настроений молодых лет упустила так много жизненных удовольствий.

С размаху ринувшись в объятия канонического европейца, Полина Григорьевна очень быстро и вовсе забыла о стране своего детства. Помнить о россиянских гнусностях?! Нет уж, извините: статусной европейке с космополитическими взглядами не к лицу растрачивать себя на какие-то допотопные чувства к этой дикой тьмутаракани, которую к тому же все просвещённые люди Запада причисляют к изгоям цивилизованного мира. В Европе ей наконец-то удалось поймать птицу счастья, и это главное. А Россия?.. Да ну её, не стоила она серьёзного отношения к себе со стороны Полины Григорьевны, которая теперь с восторгом неофита плавала и плескалась в омуте общечеловеческих ценностей граждан мира…

Какую бы нравственную оценку ни заслуживала Полина Григорьевна, никуда не деться от наличия потерянного поколения социально активных россиян, большинство их которых, если не загинули в россиянии, уехали за рубеж искать достойное применение своим способностям. Всё это говорит о противоестественности жизни в стране, от которой напрочь отрекаются её талантливые дети. А ведь чужбина, как ни крути, для инородцев всегда была и будет мачехой, не очень-то жалующей своих приёмышей. Долго ли продлится европейский рай Полины Григорьевны? Одному Богу известно…

14.12.2009

 

Романтически настроенные личности, наслушавшись в детстве сказок о встречах красными молодцами и девицами своих суженых, как сегодня говорят, – своих половинок, с которыми они после обручения жили-поживали в любви и согласии всю жизнь вплоть до гробовой доски, страстно мечтают найти свои половинки, пытаясь разыскивать их везде и всюду, не скупясь на время и средства. По жизни же для большинства людей всё происходит гораздо приземлённее: человек выбирает себе жену или мужа весьма расчётливо и прозаично, как правило, пренебрегая ради удачной партии своим стремлением найти суженого или суженую. Как говорится, чувства чувствами, но нужно иметь серьёзные материальные поступления, чтобы жить в достатке, сытно кушать, хорошо одеваться, детей растить. Во всех подобных вопросах чувства играют далеко не первую роль, поскольку для современного рационально мыслящего человека главное состоит в том, чтобы ни в чём жизненно важном у него не возникало нужды. В конце концов, как учат космополитановские секс-звёзды, любовь, как хобби, значительно более приятна на стороне, нежели с постылым супружником или обрюзгшей супружницей. Ну а сказки на тему большой и чистой любви на всю жизнь, очевидно, ориентированы на маленьких детишек да на выживших из ума стариков дряхлого возраста.

САДОВНИК ЛЮБВИ ЖЕНСКИХ СЕРДЕЦ

Военные городки являлись той особой социальной средой, в которой жил и рос Петр Владимирович с первых дней своего появления на свет божий вплоть до совершеннолетия. Обычно такие замкнутые поселения семей командного состава военных частей располагались в изолированных от городской цивилизации точках среди лесов и гор. Его отцу, кадровому офицеру вооружённых сил Советского Союза, выпало на долю служить, а его семье соответственно – жить, в гарнизонах, расположенных в самых отдалённых окраинах страны.

Вне зависимости от возраста, будучи и любознательным малышом, и своевольным подростком, и угловатым в отношениях с окружающими юношей, Петр Владимирович всегда находил для себя массу интересных занятий как на внутренней территории городков, так и за пределами их границ, обозначавшихся двойными рядами колючей проволоки. И всегда отрадой его мальчишескому нраву была природа, к которой он доверчиво тянулся душой и телом, поскольку воспринимал её в качестве своего родного пространства жизни, где всегда мог рассчитывать на утешение и понимание, на отеческую заботу. Поэтому и роль самых задушевных и верных приятелей в его детско-юношеские годы бесспорно принадлежала горам, рекам, озёрам, Тихому океану, деревьям, птицам и всяким разным зверушкам, что, впрочем, было вполне естественным в его положении. Общаясь же с этими своими удивительными «друзьями», он неизменно испытывал несравненный восторг небесной песни души!

Однако человек живёт среди других людей и значит не может не вступать в какие-то социальные отношения. Конечно, у него были приятели и среди сверстников. Правда, специфика военной службы офицеров требовала регулярной смены личной дислокации, что означало частые переезды их семей на новые места жительства. По этой причине у Петра Владимировича так и не образовалось закадычных друзей детства, а вся его дружба с другими офицерскими детьми вынужденно ограничивалась временем совместного проживания их семей в очередном военном городке. Мальчишки-приятели неожиданно появлялись рядом с ним и так же непредсказуемо быстро исчезали в неизвестном направлении подобно картинкам в калейдоскопе. Однако же все эти фантомы-приятели, покидая стезю его жизни, прочно обосновывались в его сознании, оставаясь там навечно в возрасте их расставания. Так, на всю жизнь Петру Владимировичу запал в память его весёлый дружок, с которым они ещё сегодня беззаботно резвились, чтобы назавтра навсегда потеряться друг для друга, поскольку у этого паренька отец, лётчик-истребитель, в тот день разбился на МИГ-15, после чего они с матерью срочно уехали на материк. Дети военных интуитивно чувствовали эту довлеющую над ними кратковременность их шумных ватаг и потому стремились успеть в полной мере надружиться друг с другом, чем выражали протест своего человеческого естества всей той жестокости жизни, что окружала их в этих богом забытых гарнизонах.

Таким вот немудреным образом и проистекало время детства и юношества Петра Владимировича. Постепенно помимо природных кущей число его верных спутников жизни пополнилось книгами и чрезвычайно развитым воображением. Частенько, начитавшись книг о приключениях и странствиях по белу свету, он давал полную волю своему воображению. И кем только тогда он себя ни представлял! Был повелителем бурь и покорителем стихий, открывал новые земли, воевал за правду и справедливость, становился прославленным героем стран и народов! А где-то в 11-12 лет ему как-то само собой стало нравиться воображать себя героем в глазах женщин, которых он в блистающих подростковых фантазиях возвел на высочайший пьедестал чуть ли не божественного уровня. В молодости жизнь человека всегда полна накала нежных чувств, вот и ко времени окончания школы Петр Владимирович в своих восторженных мечтаниях уже видел себя и свою будущую избранницу сердца плескающимися в бескрайнем океане любви, которая, раз вспыхнув в их сердцах, с годами не только не затухала, но и продолжала бы распаляться, искрясь всё новыми и новыми радужными красками в гармонии с упоительными мелодиями взаимного обожания!

Поскольку по рождению он был очень чувственным ребёнком, едва ли не самой главной чертой его характера стала любвеобильность, без всяких прикрас отчётливо отражавшейся во всем его облике, что весьма притягательно действовало на многих девчат, стремившихся сблизиться с ним, используя для этого даже такие нетривиальные способы, как дружеские связи родителей. Всё располагало к тому, что из него должен был получиться пользующийся благорасположением женщин ловелас. Однако этого не случилось по одной простой причине: он не мыслил рядом с собой никакой другой женщины кроме своей суженой половинки, образ которой уже давно жил в его душе. Именно этому образу суженой он хранил верность, не желая растрачивать себя на примитивные сексуальные похождения, что, однако, в кругу его знакомых и друзей считалось чуть ли не правилом хорошего тона, поскольку, как они с бахвальством заявляли, уважающий себя мужчина не должен был пренебрегать ни одной из представлявшихся ему возможностей поволочиться за какой-нибудь смазливой дамочкой.

Вылетев к восемнадцати годам из-под родительского крова и окунувшись в самостоятельную жизнь, Петр Владимирович на интуитивном уровне во всех молодёжных компаниях подспудно искал ту единственную из мира своего воображения, с которой он в радости простой человеческой любви готов был разделить весь свой жизненный путь без остатка. Впервые же настоящая любовь захватила всё его существо в тот момент, когда он ощутил неодолимое влечение к огневой дивчине, притягательность которой была так велика, что во всех компаниях она уверенно замыкала на себе внимание большинства парней. В его грёзах облик этой девицы постепенно стал сращиваться с образом его суженой… Однако вопреки всем его настойчивым стараниям обратить на себя её царственное внимание она не заметила его и, более того, сама того не представляя, почти напрочь разорила его душу, начав к тому же встречаться с его лучшим другом.

Через несколько лет, оправившись от печальных последствий сердечной драмы, он встретил замечательную девушку, которая, правда, в тот период своей жизни тяготилась глубокой душевной травмой. Открыв ей своё сердце, он своим чистым чувством помог ей прийти в себя, снова обрести радость жизни… И вновь его любовь была растоптана, когда эта прелестница, с головой окунувшись в переполнявшее её восторженное состояние чувственного перелива нежных красок мира счастья и любви, без особых раздумий ринулась в объятия молодого красавца-замполита, даже не осознавая, что тем самым рвёт на части душу Петра Владимировича. Но и с этой вторичной катастрофой чувств ему со временем удалось справиться.

Спустя пару лет ему приглянулась девушка с живыми озорными глазами. По тому исключительному вниманию, которое он ей оказывал, она без труда поняла, что небезразлична ему, и…стала играть на его чувстве к ней, дразня его, при этом открыто демонстрируя своё равнодушие к нему. Кто её знает, может, напуская на себя роль недоступной красотки, она на самом деле была к нему расположена, но он этого ребуса не в силах был разрешить, что обернулось новым крахом его мироощущения.

Этот очередной жестокий удар по так нежно хранимому им идеальному миру любви к женщине вверг Петра Владимировича в стойкую депрессию. Замкнувшись в себе, он тоскливо оглядывал развалины с детства бережно возводимого дворца счастливой семейной жизни с женщиной, стремящейся не к вожделению любовной страсти, а к истинной любви. И тогда образ женщины, слетел с того едва ли не божественного пьедестала, на который он в своём воображении по молодости лет поместил представительниц прекрасного пола, ну а без отблеска эманаций женщин-богинь в обликах реальных женщин просто физиологические взаимоотношения с ними его не интересовали.

Но в мире всё течёт и изменяется. Вот и ему со временем стало ясно, что из-за разрушения образа идеальной женщины его жизнь превратилась в однообразно-призрачное прозябание. Работа, бытовые нужды, редкие встречи с друзьями… Он задыхался в этой серой обыденности и, не придумав ничего лучшего, чтобы хоть как-то оживить своё блеклое существование, принялся за реконструкцию в своей душе образа женщины. Собрав по сусекам обломки прежнего образа женщины-небожительницы, Петр Владимирович слепил из них образ обычной земной женщины – матери его будущих детей.

И, поди ж ты, это действо оказалось на удивление провидческим: в его жизнь, как отражение сотворённого им бестелесного образа, вошла исключительно рационально мыслящая женщина, родившая ему двух обожаемых деток. А далее в строгом соответствии с реконструкцией женщины-идеи всё произошло как по писаному: лишь только дети повзрослели, жена, посчитав на этом свои материнские обязанности выполненными, ушла от него, приятственно и комфортно обустроив свою личную жизнь с другими мужчинами.

С тех пор Петра Владимировича стали посещать разные парадоксальные мысли, которые поначалу он упорно гнал от себя. Мысли эти касались его специфической миссии в отношении женщин. Получалось так, что для женщин, к которым он испытывал чувство любви, связь с ним становилась прологом их всепоглощающей страсти к другим мужикам. То есть он, как тот трудолюбивый крестьянин, кропотливо подготавливающий почву для нового урожая, фактически возделывал плодоносную пашню женских сердец для возгорания страстной любви своих избранниц к сторонним мужчинам. Сам же он при этом скатывался в состояние душевного помрачения, что обычно проявлялось то в тихом, то в бурном его сумасбродстве. Ну а поскольку вся эта картина по существу была вполне реальна, значимость женщины в его системе жизненных ценностей окончательно упала до самой низовой отметки.

И теперь, когда ему случалось встречаться с женщинами, Петр Владимирович брал в расчёт только их материальные устремления. Как ни печально это было для его душевного здоровья, он перестал верить в любовь женщины, воспринимая всё то, что выдаётся за это когда-то святое для него чувство исключительно в качестве исподнего женского стремления к сексуальным удовольствиям, к сбросу с себя бытовых проблем, к полонению в рабство мужчины, к надёжной и стабильной жизни за спиной мужа, когда можно спокойно жить ещё и второй жизнью, заводя себе любовников и секс-друзей, ну и всё такое прочее. Да и вообще понятие о чувстве любви в трактовке Достоевского, Тургенева или Толстого померкло для него навсегда, само же слово «любовь» полностью исчезло из его лексикона.

А в последнее время этот человек обожжённых чувств с энтузиазмом увлёкся исследовательской работой в области гендерных отношений, прослеживая дальнейшие судьбы женщин, когда-либо находившихся с ним в страстных отношениях. И что же вы думаете?! Его теория получила полное подтверждение на практике: все его женщины после прекращения отношений с ним становились счастливыми в своей личной жизни!

Как-то Петру Владимировичу на ум пришла задорная мыслишка дать в газету рекламное объявление: «Женщины, желающие обрести счастье взаимной любви с мужчиной своей мечты, гарантированно достигнут свою цель после непродолжительной и ни к чему не обязывающей влюблённости в мужчину – предтечу их личного счастья, телефон и адрес которого прилагаются».

Сидя в одиночестве на завалинке своего деревенского дома, Петр Владимирович частенько ухмылялся в бороду, всячески обыгрывая в своём развитом воображении эту шаловливую умственную страстишку.

10.03.2010

 

Страстно влюблённая женщина готова отдать всё, что имеет, предмету своей страсти. Даже оказавшись после любовных утех брошенной, полностью обобранной, прозябая по этой причине в нищете на улице, она не только не жалеет о том, что произошло, но и испытывает чувство благодарности к своему любовнику за бывшие между ними моменты любовной страстности, когда она испытывала неземное наслаждение. Так было всегда и везде в мире людей, так есть и сейчас, чем без каких-либо комплексов широко пользуются современные альфонсы, которые помимо материального имущества зачастую отбирают у своих любовных пассий все их жизненные силы, обрекая бедняжек на болезни или даже смерть. Но, как говорится, каждому – своё. Чувство любви настолько сильно и всепоглощающе, что доводы стороннего разума по предупреждению подобных ситуаций потери всего жизненного достояния практически никогда не бывают услышанными поглощённой страстью женщиной.

АЛЬФОНСИЗМ НАРЦИССИРУЮЩЕГО НЕДОРОСЛЯ

Гарик с детства знал себе цену. С тех самых пор, как он помнил себя, чувство какой-то болезненно-обострённой самовлюблённости буквально распирало его, наполняя всю его жизнь без малейшего остатка. Это чувство было настолько сильным и всеохватным, что полностью заполонило собой его личностные переживания и сознание, определило раз и навсегда его характер, стало постоянным мотивом его мыслей, мечтаний, желаний и поступков.

Со временем вся сладострастная самовлюблённость его натуры сосредоточилась на гламурно-нежном обожании своего тела, ставшим для него святая святых. Новоявленный нарцисс стал служить своему телу так рьяно и самозабвенно, что даже самые продвинутые геи могли бы позавидовать его фанатичной исступленности, с которой он холил и лелеял свою царственно-прекрасную плоть. Естественно, Гарик и от своих близких требовал преданного поклонения своему сиятельному телу, и, как ни странно, вся его многочисленная родня с самых пелёнок носилась с ним как со священной коровой. Взрослея, он всё сильнее и сильнее влюблялся в своё тело, часто впадая под влиянием этого будоражащего всё его существо чувства в состояние прямо-таки религиозного экстаза.

Ну и, соответственно, всех тех, кто не восхищался совершенными формами его аполлоноподобного тела, Гарик люто ненавидел. Более того, животная ненависть к непоклоняющемуся ему человеку заставляла его делать всё возможное и невозможное, чтобы растоптать и уничтожить такого гяура. В ход шло всё – интриги, оговоры, хитрость, лесть, цинизм, наглость, подлог, хамство и многое другое, что служит отточенным арсеналом покорения человека дьявольскими силами. В истерических порывах сатанинской по накалу ненависти он довольно часто возгорался желанием физически стереть с лица земли многих неугодных ему людей, к чему на фоне полного отсутствия у него такого понятия, как совесть, его супротивникам нужно было относиться весьма серьёзно. Многие, очень многие пострадали от таких его мыслей и чувств даже тогда, когда он находился в возрасте несмышленого подростка, хотя этим страдальцам трудно было догадаться об истинной причине своих бедствий. Когда же его половозрелость стала свершившимся фактом, тут уж начались прямо-таки чудеса из мира половой магии.

Будучи ещё в старших классах школы, Гарик чётко понял, что женщины – это ревностные потребители его сексуальных прелестей, за эксклюзивное право пользования которыми они готовы платить всем наличествующим у них достоянием. Ну а раз так, то пусть и платят за его милостивое снисхождение к их похотливым желаниям! И особы женского пола щедро платили ему. Если же какая-нибудь дамочка слишком усердствовала в оплате своих плотских наслаждений с этим нарциссом в облике альфонса, то она достаточно быстро становилась постоянным пациентом лечебных учреждений по причине того, что такая плата для неё была слишком непомерна, ведь помимо чисто материальных благ он отторгал у своих сексуальных жертв ещё и жизненные силы. Однако ему было недосуг задерживать своё драгоценное внимание на дальнейших судьбах субъектов своих сексуальных утех, в полной мере пресыщавшихся ими благодаря ненасытности этого нарцисса в получении от них максимума возможного по ублажению его плотских возжеланий.

Корабль сексапильного альфонса Гарика, таким образом, безмятежно курсировал по океану женских любовных страстей. Всё было просто замечательно! Перспективы – самые радужные, поскольку щедрые женские сезамы всё более и более открывали для него свои несметные сокровища. Как говорится, бери и уноси, сколько сможешь! И Гарик не тушевался в этом вопросе – нёс и нёс, в глубине души смеясь над похотливыми дурочками. Можно сказать даже больше: покоряя одну страстотерпкую дамочку за другой, этот заматеревший альфонс просто до омерзения презирал своих секс-подруг, относясь к ним не иначе как к уличным драным кошкам. И хотя сами жертвы его гиперсексуальности не осознавали этого, поскольку находились под гипнозом его сверлящих душу глаз, со стороны вся глубина его брезгливого презрения к ним была видна невооружённым глазом.

Но в нашем мире скорби и печали всё непостоянно. Поэтому, как ни был глубок фарватер его альфонсирования, однажды его секс-дредноут всё-таки напоролся на рифы…

«Откушивая» в обычном для себя стиле очередную очаровательную дамочку, он вдруг каким-то шестым чувством ощутил отраву в этой вроде бы привычной для него «пище». Вся та жизненная энергия, которую он к тому моменту уже снял с этой простецкой по его понятиям дамочки и впитал всеми фибрами своего существа, оказалась отравленной той субстанцией, которая была для него смертельным ядом – Светом горнего мира. Да, именно так – Свет божественных сфер действовал на него как самый страшный яд, разлагая его такое прелестное тело, разрушая самую суть его демонического существа. Но самое фатальное для него состояло в том, что он уже не мог исторгнуть из своего нутра уже поглощённую им порцию светоносной энергии дамочки, неожиданно оказавшейся существом светлой стороны жизни. В результате эта адская трапеза стала для него началом его погибели, что отбросило его за ту черту, где уже не имеет никакой ценности ни его восторженный нарциссизм, ни его победоносный альфонсизм.

И тогда в Гарике прочно поселился страх вперемешку с неизбывной тоской по несбывшимся надеждам на сверкающее драгоценными каменьями будущее. Вскоре его злобный дух стал распадаться, а в теле начались процессы реального разложения. Он тонул, постепенно засасываемый мрачной болотной трясиной своих чёрных мыслей, и при этом у него не возникло ни единой мысли о возможности спасения, для чего ему только-то и нужно было сойти с торной дороги служек Тьмы и вступить на труднопроходимую тропинку приверженцев Света. Но такое спасительное действо было непосильно для его замутнённого сладкими заманками Тьмы сознания.

Мразь не выносит Света. Гарик – не спасся.

6.05.2010

 

Когда сильные мира сего вознамериваются на специально выбранной территории в облюбованной ими точке планеты на основе генетики местных аборигенов создать новую народность, представители которой обладали бы свойствами характера, необходимыми для выполнения определённых сверхзадач, запланированных тайными правителями мира, первое, что для этого необходимо сделать, – устроить в стране, под юрисдикцией которой находится данная территория, «цветную» революцию. Если подобный территориальный анклав полностью или частично включает в себя национальные территории нескольких стран (к примеру, Магриб охватывает территории всех североафриканских стран), то всем им в таком случае также не избежать «цветных» революций, наподобие всех тех, что под общим названием «арабская весна» случились в 2011 году на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Отринув всю пропагандистскую шелуху, можно с высокой степенью вероятности утверждать, что «цветные» революции устраиваются в целях создания в тех странах, где они происходят, благоприятных условий для выращивания новых людей, генетически предрасположенных к выполнению актуальных заданий в интересах структур тайной мировой власти. Когда задачу выращивания новой общности – советского народа – решали на территории России, в стране после революции 1917 года был установлен такой идеологический режим, при котором отношения между членами советского общества регулировались на основе однозначности, примитивизма, бездумной исполнительности, восторженного энтузиазма и исторического оптимизма. То есть умными властелинами земного мира была выработана эффективная и чёткая схема жизни советских людей, отход от которой различных творческих личностей жёстко наказывался. Однако даже такая досконально отработанная схема человеческих отношений через 70 лет была в одночасье напрочь сломана потоком реальной, а не придуманной кем-то жизни, что лишний раз подтвердило покон о тщете атичеловеческого одолеть человеческое.

ОДНОЛЮБ В КАПКАНЕ МНОГОЛЮБИЯ

Советские кинофильмы. Относиться к ним можно по-разному. Можно открыто смеяться над их наивностью и простотой. Можно негодовать по поводу пронизывающего их идеологического клише правившего режима коммунистов. Можно ностальгировать по безвозвратно ушедшей эпохе всеобщей ясности и стабильности завтрашнего дня, блики которой остались только в кадрах этих фильмов. Но как бы кто к ним ни относился, от них нельзя отнять одного – на этом кинематографе воспитывались поколения советских людей. От просмотра советских кинокартин с идиллически-сказочными сценариями кто-то становился лучше, кто-то – хуже, кто-то превращался в апологета режима, а кто-то – в его лютого ненавистника, кто-то как губка впитывал в себя исконно-человеческие основы нравственности, а кто-то, наоборот, – начинал культивировать в себе абсолютную аморальность. Так или иначе советский кинематограф никого не оставлял бесчувственным, зрители в большинстве своём испытывали не просто возбуждённо-эмоциональное состояние – у них вдобавок ко всему этому включались сознательные центры осмысления незамысловатого киношного сюжета, что в целом серьёзно влияло на их мировоззрение.

Вот и Савелий Михайлович смотрел по 20-30 раз кряду прокатные советские кинокартины, с каждым очередным просмотром осознавая какие-то новые понятия, новые реалии и правила жизни. Под влиянием этих фильмов к юношескому возрасту он превратился в стойкого приверженца идеи пожизненного однолюбства, когда та девственно-чистая девушка, которую ему доведётся полюбить и с которой они создадут семью, до конца жизни будет безраздельно царствовать в его сердце, равно как и он в её сердце. И как бы дико это ни выглядело для современных поколений людей, пребывающих в прелести ничем не ограниченной сексуальной вседозволенности, Савелий Михайлович был свято уверен, что они с будущей женой будут любить друг друга всю жизнь, и никто не сможет помешать их великой любви, ничто не способно будет их разлучить. Что же касается лично его, то в его сердце никогда не найдётся места для чувств к какой-либо другой женщине помимо жены. С тем он и вступил в большую жизнь.

И, конечно же, проза действительности здорово намяла ему бока, тем самым наглядно продемонстрировав, что в таком весьма щепетильном вопросе, как любовь между мужчиной и женщиной, априори не может быть никакой схематичности и каких-либо догм. Ему быстро пришлось уразуметь, что в этой приватной сфере всё развивается по некоему божественному промыслу, не имеющему ровным счётом ничего общего с человеческими умопостроениями.

Случилось так, что в один мрачный зимний день все помыслы в части устроения своей счастливой семьи с горячо любимой вплоть до гробовой доски женщиной, сформировавшиеся в детско-юношеские годы на основе кинофильмов, безвозвратно были похоронены скоротечным распадом его семьи, просуществовавшей почти четверть века. При этом, находясь под градом обломков разрушающегося семейного пантеона, ещё вчера казавшегося незыблемым бастионом, он был вдобавок ко всему напрочь сражён открывшейся правдой о том, что его жена, любимая его женщина, едва ли не половину времени их семейной «идиллии» была неверна ему. Справедливости ради надо сказать, что он уже давно ощущал всё возрастающую холодность к себе с её стороны, при этом беспрестанно отгоняя от себя все гадостные мысли по этому поводу, стремясь во что бы то ни стало сохранить семью, пусть даже за счёт постоянного наката на него невротических состояний с перенесением микроинфарктов, что он почитал за благо скрывать от домашней челяди.

И, тем не менее, жизнь взяла своё, святотатство свершилось: семья распалась под озорной блеск весёлых глаз жены, наконец-то, получившей давно вожделенную свободу от любых семейных обязательств на безграничном поле возможностей для душещипательных любовных интрижек. И если Савелий Михайлович ещё несколько лет после развода пребывал в угнетённом состоянии, без всякого даже малейшего на то повода со стороны бывшей жены надеясь на чудо восстановления семьи, то мать его детей, которую он всё ещё продолжал безумно любить, в это самое время наслаждалась вольным состоянием женского нутра, когда можно без зазрения совести безоглядно одаривать своим благосклонным вниманием любого понравившегося состоятельного мужчину, настойчиво добивающегося доступа к её лону.

Проистекавшая в серой беспросветности дальнейшая жизнь Савелия Михайловича отмерялась мельканием бездарно проживаемых лет. В этот период своего бренного существования ему встретились несколько женщин, теплотой своих искренних чувств оставивших неизбывный след в его пораненной душе. И с каждой из них он расставался с очередным надрывом в душе, разрывая с ними отношения в тот самый момент, когда осознавал, что у него уже нет сил, чтобы одарить их тем счастьем, которого они, безусловно, заслуживали. Ну а затем настало время, когда его здоровье резко пошатнулось – всё-таки возраст есть возраст. Жизнь на глазах иссякала в нём.

Но как бы то ни было, с ним навсегда остались воспоминания о наполнявших когда-то его сердце чувствах к женщинам, тем или иным образом разделившим с ним жизненную стезю пусть даже и на короткое время. Остались с ним и нескончаемые размышления о непредсказуемости путей человеческих. Раздумывая о своих далёких юношеских годах с наивно-простецкими представлениями об отношениях мужчин и женщин, примеряя эти представления ко всей своей быстро пролетевшей жизни, он вопреки жизненному опыту своих немалых лет никак не мог разобраться во всех тех хитросплетениях чувств, которые он испытывал к близким ему женщинам. Эти ставшие для него навязчивыми мысли просто сводили его с ума, поскольку ему, как он ни старался, не удавалось прийти к разрешению, как казалось сейчас, самых важных в его жизни коллизий.

Вспоминая своих сердечных подруг, Савелий Михайлович живо ощущал всю ту гамму чувств, что испытывал к каждой из них. Но что самое чудесное, все они продолжали равноправно жить в его сердце. Часто в моменты, когда вал нахлынувших на него чувств к подругам из прошлого заполонял всё его существо, он впадал в состояние безудержного исступления. В такие моменты он готов был поклясться, что продолжает любить каждую из них, что до сих пор не разлюбил их, вопреки тому, что, как известно, клин клином вышибают. Расхожий рецепт излечения старых сердечных привязанностей, рекомендующий освобождаться от прежней любви посредством новой, абсолютно был бесполезен в его случае. И если ранее он всегда с удовольствием пересматривал старые советские фильмы о строгой однозначности любви мужчин и женщин, то теперь, непрестанно мучаясь от разрывавших его сердце чувств к своим любимым женщинам, Савелий Михайлович просто не мог более смотреть эти фильмы, поскольку они провоцировали в его душе нечто такое, что было выше его физических сил.

И так получалось, что никто не мог помочь ему в обуздании страстей, бушевавших в его сердце. Рассказать кому-то из друзей? Не поверят и, скорей всего, осмеют и повеселятся, обсуждая этот феномен везде, где ни попадя. Пойти к психоаналитику? Бред, ведь он сам выступал для многих в этом амплуа. Попросить совета и помощи у любимых женщин? Почти наверняка они под корень изведут его мужское достоинство, поскольку без сомнения страшно возмутятся, восприняв его откровения как личное оскорбление своей женской самости.

Вот так с надрывом в сердце и живёт Савелий Михайлович всё последнее время, завидуя всяким разным тупоголовым мачо, которые в процессе охмурения очередной красотки напрочь забывают о предшествующей. Как говорится, нужно быть проще, и тогда женщины потянутся к тебе… А, может, – люди?.. Что-то с головой не то…

16.05.2010

 

Идеализация человека человеком – вещь весьма опасная для идеализирующего, поскольку, во-первых, идеализируемый, как правило, в этом вовсе не нуждается, а во-вторых, он часто даже не догадывается, что его идеализировали и ожидают от него слов и поступков, соответствующих тому идеалу, в иллюзию которого его облекли помимо воли самого этого человека. То есть от него при таком раскладе дел требуют таких поведенческих реакций, на которые он в принципе не способен, или они ему глубоко антипатичны, чтобы жить подобным образом. В результате, если подобная идеализация вершится любящими друг друга людьми, между ними буквально из ничего на пустом месте могут разгораться нешуточные конфликты, причём в случае, когда процесс идеализации любимыми обоюден, то, скорей всего, им никогда не удастся понять друг друга. В такие моменты взаимные обвинения сыплются как из рога изобилия, хотя при этом каждый из них обращается не к реальному человеку, находящемуся рядом, а к бестелесному фантому – плоду отвлечённых фантазий иллюзиониста, витающему невесть в каких грёзах. И если влюблённые так и не сподобятся увидеть друг друга в реальном измерении, у них практически нет шансов к тому, чтобы в скором будущем не расстаться. Хуже бывает в другом случае, когда один из них реально воспринимает предмет своей любви, а другой, наоборот, пребывает в идиллической утопии о своём визави. Тогда видящий любимого человека в реальном свете может просто повредиться рассудком от неспровоцированного потока претензий со стороны любимого человека, обращённых якобы к нему, а на самом деле – к выдуманному, часто – фантасмагорическому, образу возлюбленного или возлюбленной.

МЕЩАНСТВО ЛЮБОВНЫХ СТРАСТЕЙ

Совершая свой обычный вечерний моцион по набережной Невы, Терентий Савельевич всё гнал и гнал от себя назойливую мысль, с самого утра не позволявшую ему в полной мере наслаждаться задумчивой грустью сентябрьских красок города. Надо сказать, что сегодня он до известной степени был удивлён собственной беспомощностью по обузданию своего разбушевавшегося мышления, поскольку был серьёзно натренирован по части строгой последовательности и концентрации своих мыслей на стоящих перед ним задачах: этому он обучился за время длительной службы во благо страны в системе оборонного комплекса. Но сейчас все его навыки управления своим мышлением почему-то давали стопроцентный сбой. И ведь было от чего…

Случайно встретившись на шумном перекрёстке с женщиной, ещё не так давно бывшей для него самым близким и родным человеком, он вновь, как и пару лет назад, неожиданно выслушал от неё длинную обвинительную тираду, касавшуюся его образа жизни. С одной стороны, Терентию Савельевичу как-то резко бросилось в глаза проявлявшееся во всём облике бывшей подруги чувство неравнодушия к нему, что вызвало у него ответное теплое чувство к ней. Но с другой стороны, сама её тирада, выпаленная в обычном для неё назидательном тоне, не терпящим возражений, всколыхнула в нём довольно неприятные воспоминания о бесконечных нападках на него по поводу и без повода, беспрестанных поучениях, нарочитых обвинениях во всех смертных и иже с ними грехах. От этих тягостных воспоминаний радость встречи с коронованной дамой его сердца быстро схлынула, уступив место горечи безвозвратной утраты так нежно любимой им женщины.

Да и само их расставание, случившееся полтора года назад, всё это время казалось ему абсолютно нелепым, поскольку причиной их разногласий, приведших к полному разрыву отношений, были, казалось бы, вовсе несерьёзные расхождения во взглядах на жизнь. Но как ни печально, именно это множество мелочных несовпадений мнений по тем или иным бытовым вопросам и привело к развалу их союза. Что касается Терентия Савельевича, то он в момент разрыва испытывал только одно чувство – чувство невосполнимой потери той самой женщины, которая при всех наличествующих противоречиях была всё же его единственной, возможно даже, его второй половинкой, которую, как модно сегодня говорить, люди ищут всю жизнь, да мало кто находит. Правда, он осознал всю глубину своей потери уже много позже, когда разобрался с причиной стойкого кровоточения своей души, в которой зияла и никак не желала затягиваться рваная рана, какие бы сильнодействующие препараты он ни употреблял для этого.

Честно говоря, Терентий Савельевич никогда даже примерно не мог предположить, какое место в душе своей возлюбленной было отведено ему самому. Могло и так статься, что для него в душе этой женщины вообще не предусматривалось никакого местечка, пусть даже и самого маленького, что по здравому рассуждению было очень даже похоже на правду, свидетельством чему могла стать та скороспешность, с которой после их расставания он был забыт и полностью вычеркнут ею из своей жизни. В последующем до него доходили слухи, что после их не шибко-то и продолжительного союза у неё случилось ещё несколько бурных романов. Однако ему уже было всё равно, поскольку в процессе выяснения отношений между ними перед тем, как окончательно разбежаться, эта милая женщина, ничтоже сумняшеся, вылила на его седую голову такой неохватный ушат принципиальнейших претензий к нему, что этого «подарка» от любимой ему надолго хватило для глубокого самокопания.

И вот по прошествии полутора лет, когда ему в основном удалось переварить тот несъедобный кусок уничижительных характеристик собственной персоны, который Терентия Савельевича принудила проглотить при расставании возлюбленная, за время сегодняшней всего лишь пятиминутной встречи на улице под проливным дождём ей удалось каким-то непостижимым образом вновь всколыхнуть всё его нутро, вновь накалить страсти в его уже почти полностью обугленной в житейских пожарищах душе. Вновь, как и прежде, ему довелось прочувствовать всю ту неописуемую гамму чувств обрыва жизни, когда гигантской силы водоворот затягивает в омут мятущуюся душу, потерявшую все надежды обрести сочувствие любимой, должной по идее быть исполненной великой женской мудрости.

Спрашивается, почему он надеялся именно на эту женщину? В своё время сердце подсказало ему, что это будет или она, или никто другой из женского племени. И что же в результате? Вместо образа ведающей матери, в просторечье называемой ведьмой, пред ним предстал образ закоренелой мещанки, зацикленной исключительно на материальных аспектах жизни. Вот тогда и оказалось, что вместо духовного исцеления его неведающая подруга (материнский принцип оказался антагонистичным её натуре) поспособствовала ещё большему дисбалансу душевного состояния Терентия Савельевича. Он не знал, куда деваться от её постоянных напоминаний, что всё, чем он занимался по жизни, – ложно и бездарно, а сам он – не более как никчёмный горемыка, который, как какой-то желторотый школяр, вместо накопления материальных богатств и получения приятственных удовольствий от земных утех, бездарно парит в облаках выдуманного им самим горнего мира.

От подобной беспрерывной пилёжки спустя совсем непродолжительное время он дошёл до такого состояния отупения и душевного оцепенения, что дальше уже ехать было некуда. Но когда он всё-таки стал сопротивляться такому оголтелому агрессивному напору своей подруги буквально на всё, что для него было дорого и свято, с её стороны последовали оскорбительные издевательства над всем его жизненным путём. Апогеем же этого «воспитательного процесса» стала её безапелляционная проповедь о его пожизненном ничтожестве как мужчины, после чего отпал всякий смысл пытаться и дальше объяснить ей самого себя. Так они и разошлись по разным сторонам жизни.

Теперь же, после случайной встречи, как оказалось, с доселе дорогой ему женщиной, Терентия Савельевича неотвязно мучил вопрос о непонятном для его мужских мозгов стремлении женщин во что бы то ни стало перевоспитывать своих любимых мужчин. При этом женщины руководствуются исключительно своими эмоциями, не взирая ни на что другое, в том числе на возраст мужчины (даже если ему будет 90 лет, его всё равно попытаются перевоспитать!), на его авторитет в обществе, на уровень его знаний, на жизненный опыт, на достижения в жизни и, в конце концов, на откровенное нежелание самого мужчины зачем-то перевоспитываться, особенно если он уже давно устоялся как личность.

Терентий Савельевич в глубокой задумчивости всё брёл и брёл по невской набережной, осознавая, что ответ на этот вопрос находится выше его уровня понимания жизни. Он искренне не мог уразуметь, откуда у женщин берётся такая сила в попытках выстроить из любимого мужчины какой-то свой, невесть откуда взявшийся идеал мужчины, может быть увиденный всего лишь в голливудских фильмах о железных мордоворотах. И куда подевались те ведающие матери, что испокон веков были на Руси берегинями своих мужей, своих семей? Ведь помимо всего прочего они свято оберегали знания, опыт, навыки и мудрость мужчин своего рода, ибо ведали, что чем более разносторонние люди составляют род, тем он более могуч. И почему место таких берегинь в нашей современной жизни теперь занимают ничего не ведающие особы, ставящие во главу угла исключительно свои женские прелести?!

Как-то незаметно Терентий Савельевич стал замедлять свои шаги. Видно, замутившаяся было его душа вновь стала приходить в равновесие, что вызвало и более спокойное течение мыслей. Отбросив поиски ответа на вопрос о женских странностях, он начал думать совсем в другом ключе. Вот он, Терентий Савельевич, такой, каков есть, каким его вылепила долгая и непростая жизнь. Так по какому же праву кто-то другой, пусть даже это и будет любимый человек, берёт на себя ответственность грубо ковыряться в его душе?! Это противоестественно, и поэтому он больше никого не допустит в дальнейшем в святая святых своей души. Он любит и уважает нормальных людей, желает им добра, готов помогать в меру своих сил, но и в ответ он ожидает, что окружающие его люди не будут изничтожать его душевность и сердечность, даже если это противоречит штампам мужчины по-голливудски.

И вдруг его осенила мысль, что истинно любящая женщина любит всего своего мужчину вместе с его недостатками, которых она попросту не замечает. При этом мужчина сам, без окриков и нравоучений, начинает изменяться, вдохновлённый любовью к своей женщине. Ну а женщина-воспитатель, без конца шпыряющая своего, как ей кажется, любимого мужчину, на самом деле не любит его, просто ей от него что-то надо, например, раболепное обслуживание её капризного нрава.

Да, дела… Теперь Терентий Савельевич был уверен, что его бывшая подруга никогда его толком и не любила, разве что временами испытывала к нему приступы страсти, но не более того…

… Отчего-то душа Терентия Савельевича засветилась радостью. Всё встало на свои места.

23.06.2010

 

Наши современники живут в единообразном глобальном обществе потребления, флюиды которого пронизывают все сферы жизнедеятельности человека наших дней. И хотя формально все мы всё еще находимся под юрисдикцией различных национальных государств, идеология потребления создала для всех жителей цивилизованного мира единый кодекс быта и жизненных устремлений, направленных на бесконечное приобретение всё новых и новых товаров и услуг. По сути же общество потребления всего, вся и всех основывается на хищнических принципах самоутверждения продвинутых потребителей за счёт других потребителей, более слабых или менее удачливых. Правда, за всепроникающей рекламой и улыбчивым обликом вездесущих продавцов, всегда окутывающих клиента в яркие краски безудержного оптимизма, подчас трудно рассмотреть хищный оскал потребительского мировоззрения. Можно привести массу достоверных сведений, характеризующих аппетит или описывающих конкретных жертв этого всемирного хищника – глобального общества потребления, но все вопросы думающего человека о бездонной утробе этого монстра в овечьей шкуре сразу отпадут, когда он на примере, скажем, собственной семьи поймёт, как этот хищник отбирает детей у родителей, как он вносит разлад между супругами, как он уничтожает всё, что относится к понятиям нравственности и морали. Ведь без всякого сомнения каждый человек нашего времени господства Мамоны в форме всеобщего потребления потерял кого-то из близких, безвозвратно поглощённых этим чудовищем, а то и сам, что очень вероятно, уже давно сгинул в его ненасытной утробе, даже не осознавая того, что уже активно переваривается во внутриутробной среде чудища.

ХИЩНИЧЕСТВО ТОЛПЫ ПОТРЕБИТЕЛЕЙ

Поездка явно удалась. Сидор Прокопьевич не скрывал своего удовлетворения тем повышенным вниманием здравомыслящих жителей республиканской столицы к его публичным выступлениям. Вместе с тем такое внимание было для него тем более удивительным, что он, писатель от философии, излагающий в своих произведениях весьма неспецифические взгляды на окружающий мир, уже давно свыкся с осознанием невозможности широкого общественного распространения своих идей. В связи с этим даже после получения приглашения на серию встреч с читателями его книг ему трудно было рассчитывать хотя бы на минимально-приличествующую аудиторию, способную заинтересованно внимать его философическим изыскам. Ан нет! Публичный успех превзошёл даже самые смелые его ожидания.

И всё же несмотря на явный успех своей миссии, что реально подняло его скукожившийся было жизненный тонус, после первых встреч с читателями Сидор Прокопьевич ощутил нарастание с недавних пор прочно поселившегося в его душе неприятного чувства, которое, правда, вовсе не относилось к тем вдумчивым людям, которые стремились на каждой встрече как можно дольше продлить общение с ним. Природа этого чувства, омрачающего его радостные ощущения от встреч с неожиданно обретёнными единомышленниками, крылась в ощущении отчаянной потерянности, которую он в последнее время часто испытывал при мысли о полном равнодушии к его творчеству со стороны своих детей, равно как и всей той немногочисленной родни, с которой он ещё хоть как-то поддерживал родство. Это ощущение беспросветной потерянности, казалось, своими железными обручами душило в нём всё, ради чего он жил на этом свете, замутняло его сознание, ввергая его в стойкую психическую подавленность.

А ведь он при любой возможности стремился посвятить детей в свой внутренний мир, рассказывая им массу интригующих вещей, постоянно обращая их внимание на интересные книги, на различные необычные события, происходящие вокруг них и с ними самими. И поначалу он видел в их глазах блеск понимания, что побуждало его заботливо пестовать пробуждающееся в них стремление не поддаваться оболванивающему психику человека влиянию различных масс-технологий. С радостью наблюдая за прорастанием в них ростков разума, он всё больше укреплялся в надежде, что они вырастут духовно крепкими людьми, не разменяв свою исконно человеческую природу на массово насаждаемую в обществе вакханалию вседозволенности плотских удовольствий и идеализацию материального потребительства без конца и края.

Дети выросли. У них образовались свои семьи, и достаточно скоро Сидор Прокопьевич формально перешёл в разряд дедов, но на этом всё и закончилось. При всей своей философической одарённости ему, как ни прискорбно это было сознавать, так и не удалось вызвать у уже взрослых детей хоть какой-то благожелательный отклик на своё творчество: все его многочисленные ухищрения по пробуждению их интереса к той сфере жизни, о которой он мыслил, дискутировал, писал, где им свершались поразительные открытия, так и не принесли никакого положительного результата. Его радужные надежды на духовную близость и взаимопонимание, на ожидание от них человечески разумного поведения в социуме рухнули как стены песочного замка от накатившей волны. Более того, ни он сам, ни его взгляды на жизнь, ни тем более его творчество оказались абсолютно не нужными самым дорогим и родным для него людям – его детям.

Блеск природной разумности в их глазах давно потух, уступив место всполохам потребительского восторга и примитивных чувственных удовольствий. С каждым годом дети вместе со своими вторыми половинками всё плотнее сливались с обезличенной толпой, испытывая при этом чувство вящего удовлетворения своей сопричастностью к окружающей их аморфной массе посредственностей и гедонистов. Естественно, Сидор Прокопьевич быстро и непринуждённо был выдавлен за рамки жизненных интересов их семей. Общение с ним дети ограничили самым низким пределом, за которым маячил окончательный разрыв всяческих отношений. И, конечно же, о его участии в воспитании внуков даже и речи не могло идти: мало ли каким маргинальностям он их обучит, от чего тем придётся туго в детском саду и в школе, поскольку там нужно быть «как все» и не высовываться?!

И вот теперь в этой своей творческой командировке при каждой встрече с читателями он напряжённо вглядывался в глаза молодых людей, которых на таких встречах было никак не меньше людей зрелого возраста. Сидор Прокопьевич хотел понять, почему эти молодые папы и мамы так искренне стремятся узнать его мнение по самым злободневным вопросам жизни при том, что его собственные дети, примерно того же возраста и положения, относятся к нему как к выжившему из ума старику, которому только и осталось, что поскорее убраться с этого света, чтобы не мешаться у них под ногами.

Но ему так и не далось понимание этого казуса, хотя ответ лежал, что называется, на поверхности – всем своим образом жизни он порочил репутацию своих детей как идеологически выверенных шоппингеров. И оправдать его не в силах был ни один из правоверных судов толпы остервенелых фанатов шоппинга, поскольку такие преступления перед хищническим обществом потребителей и гедонистов относятся к числу наиболее тяжких и опасных. Так что на отпадение от него детей, открыто демонстрирующих свою верность жупелу всеобъемлющего потребительства, Сидора Прокопьевича обрекла толпа духовно примитивных обывателей.

Осознание этого факта потому и не далось Сидору Прокопьевичу, что он выпадал из пределов его философской компетенции ввиду того, что все ценности жизни этого не вписывающегося в потребительскую толпу человека относились совсем к другому миру – миру высоконравственных предков, полностью забытых их нынешними потомками – фанатичными поклонниками глобального потребления.

5.06.2010
с. Кокман,
Удмуртия

 

Как же людям хочется осознать свой жизненный Путь?! И чем раньше, тем лучше! Каждый уже в молодости желал бы иметь чёткое и однозначное представление о том, куда двигаться и на чём сосредотачивать свои силы, чтобы избежать пустого шараханья по жизни, постоянно натыкаясь на острые углы различных коллизий её скалистого ландшафта. Однако законы космической целесообразности действуют по-иному: только пройдя через многие страдания и лишения, человек способен узреть своим духовным взором тот Путь, который предначертан ему судьбой. Некоторым людям подобное прозрение даруется только в самом конце их земной жизни, когда человеку, в большинстве случаев, открывается, что он всю жизнь шёл не в ту сторону и занимался не тем, что составляет его Путь. У некоторых при этом опускаются руки, ибо они понимают, что у них уже нет ни сил, ни времени на кардинальное исправление своих пожизненных заблуждений. Большинство даже в такой патовой ситуации радуются обретению своей жизненной Стези, относясь к этому событию как к достойному завершению своего очередного земного воплощения, апофеозом которого является осознание его сакрального смысла.

ПРОВИДЕНИЕ ПУТИ

Трясясь на жёсткой полке плацкартного вагона, Константин Игоревич отрешённым взглядом взирал на проносящиеся за окном вагона сельские пейзажи, перемежающиеся с неприглядными строениями редких придорожных посёлков. Этот убелённый сединами пассажир вновь и вновь обращался в своих думах к одной и той же мысли, не дававшей ему покоя в течение уже многих лет его нескончаемых странствий по городам и весям. Мысль эта, которая как размеренное клацанье метронома постоянно пульсировала в его мозгу, была неотвязно проста, что, очевидно, и превращало её в неразрешимую многомерную задачу, над разрешением которой Константин Игоревич безуспешно бился среди разноцветных узоров калейдоскопа своей кочевой жизни.

Сама же эта мысль-задача только-то и заключалась в коротеньком вопросе: «За что он обречён всю жизнь скитаться по временным чужим углам?» Вопрос этот был для него вовсе не праздным, поскольку с самого своего рождения на давно уже не существовавшей зарубежной военной базе некогда могучей страны, которая и сама-то уже канула в Лету, он поначалу с семьёй своих родителей, а затем и самолично жил, что называется «на вагонных колёсах», как будто бы нечто сверхъестественное непостижимым образом заставляло его осваивать всё новые и новые пространства и территории. И при этом Константин Игоревич всю свою сознательную жизнь истово мечтал о родовом доме на земле своих предков, где в счастии и достатке проживала бы вся его семья. Но этим немудреным счастьем обретения малой Родины судьба почему-то никак не позволяла ему насладиться. Вот уже и жизнь его всё ярче стала освещаться закатными лучами, а мечта, с таких далёких теперь детских лет наполняющая всё его существо, всё так же оставалась недостижимой для него, как и на заре его бурной молодости.

Ну а после очередной жестокости судьбы, когда по злому умыслу грабителей был дотла сожжён его маленький домик в глухой смоленской деревушке, который несколько лет назад ему с превеликим трудом удалось обрести в своё полное распоряжение и к которому он успел крепко привязаться сердцем и душой, Константин Игоревич и вовсе впал в тоску и отчаянье. Чем же он так провинился перед вершителями судеб людских, что они так беспощадно лишали его даже маленькой доли человеческого счастья согревать душу у родного домашнего очага?!

Не ведал он ответа на этот вопрос. И теперь, под мерный стук колёс пассажирского состава, перед его взглядом, обращённым внутрь себя, почему-то вновь высветилась бесконечная дорога скитаний и невзгод. Поезд деловито уносил его в очередную неизвестность каких-то новых встреч и событий. Но ради чего? Чего же всё-таки от него требуют владыки судьбы? Что он должен понять в результате всех своих пожизненных странствий?

На одном из крутых поворотов вагон сильно качнуло, после чего последовало резкое торможение состава и в следующее мгновение – быстрый набор скорости. Такая многоплановость движения поезда, соотнесённая с превратностями скитальческого образа жизни, неожиданно натолкнула Константина Игоревича на весьма необычную для него мысль, которая, как ему показалось, пролила свет на его бесконечные думы о своей судьбе. А что, если некие высшие силы готовят его к роли ведуна для наставления на Путь человечности своих пусть даже и временных попутчиков на Стезе жизни? Может, ему уготована судьба калики перехожего в современном исполнении? Но ведь это всё крайне ответственно и так неординарно для него?! Целый рой мыслей самой разной направленности в бешеном ритме закружился у него в голове. Константин Игоревич, слегка успокоившись, решил всесторонне обдумать так поразившую его мысль-озарение. С одной стороны она придавала какую-то осмысленность всей его кочевой жизни, ну а с другой – выталкивала его из ряда обыкновенных людей, возлагая на него обязательства неодолимой силы…

Поезд всё стучал да перестукивал колёсами на стыках железнодорожного полотна. Все пассажиры вагона уже давно спали, а благообразного вида пассажир всё сидел у окна в глубокой задумчивости, вперив немигающий взор в темноту заоконного пространства. Похоже, он узрел свой Путь, одолев иллюзии множества лжепутей.

8-10.06.2010
с. Кокман,
Удмуртия

 

Обладает ли ещё хоть каким-то жизненным потенциалом патриархальное устроение общества? Почему общественные патриархи допустили такую разнузданность нравов людей, каковая охватила в настоящее время все отношения между ними? По какой такой сверхважной причине они привели наш мир к современному хаосу буквально по всем основным позициям жизни человеческих сообществ? Не по их ли вине необратимо разваливается существующая на планете цивилизация?..

К сегодняшним дням подобных вопросов к столпам патриархального общественного строя у мыслящих людей накопилось множество. Правда, все эти столпы куда-то сгинули, и поэтому обращать такие вопросы теперь, по сути, не к кому, а уж отвечать на них с полной ответственностью за сказанное вряд ли у кого возникнет желание. На этом неоптимистичном фоне повсеместно можно наблюдать прорастание сквозь нагромождения патриархальных пластов общественной жизни крепких ростков матриархальных взаимоотношений.

Да, да, повсюду на переднюю линию выходит именно матриархат, который всё более и более обретает своих приверженцев в качестве прогрессивной для нашего времени парадигмы общественного развития. Собственно, сегодня только самые твердолобые консерваторы всё ещё продолжают упорствовать в признании того непреложного факта, что матриархат уже давно де-факто установился во многих сферах современного общества, отбросив как изживший себя осколок прошедших эпох патриархальную доминанту. В настоящее время происходит общепризнанная формализация матриархата как спасительного фактора продолжения цивилизационного развития человечества.

ВОСТОРЖЕННЫЙ ПОКЛОННИК МАТРИАРХОВ

Долго, очень долго жил на свете Савелий Георгиевич. Так долго, что в течение нескольких последних лет всё чаще и чаще стал отмечать с каким-то безысходно-щемящим чувством, как многое из былого, что происходило с ним на его в целом весьма бурном жизненном пути, целыми пластами бесследно исчезало из его когда-то необычайно цепкой памяти. Яркие, будоражившие в прошлом всё его существо впечатления, воспоминания о дорогих ему людях всё больше и всё плотнее затягивались пеленой непроглядного забвения. О чём ему мечталось в его восторженной юности? К чему стремился в горячке неимоверной силы вожделений первых лет самостоятельной жизни, когда его ни на минуту не покидало ощущение пьянящей разухабистости и вседозволенности, полной свободы от любых обязательств перед кем-либо? Всё забылось. Он не мог припомнить, кто есть кто из всей той массы людей, лики которых как в каком-то бесконечном кино навязчиво кружились перед его мысленным взором. А чувства? Что в своих душевных переживаниях он испытывал к тем неясным теням из прошлого, облик которых напоминал каких-то очень знакомых ему людей? Наверняка, когда-то кто-то из них вызывал у него чувство дружбы, кого-то он любил, а кого-то и ненавидел.

Со временем в затуманенном сознании Савелия Георгиевича все факты и события его жизни смешались в некую псевдореальность, поросшую непролазным быльём и затянутую паутиной непонятных знаков и узоров. А это в свою очередь привело к тому, что в его душе прочно поселилось чувство полнейшей безучастности ко всему происходящему вокруг него. При этом, погрузившись в состояние абсолютной отрешённости по отношению к внешнему миру, он, к немалому своему удивлению, обрёл нечто особенное, никогда прежде не испытываемое. Этим нечто оказалось некое мистическое проникновение в тайные помыслы окружающих людей, провиденье строя их душ, осознание степени чистоты и человечности того или иного человека. Не один год отстранённо взирая на суету и мелочные страсти людей, наблюдая за низостными интригами своих сограждан в их безудержной гонке за призрачностью богатого и сытого существования, Савелий Георгиевич однажды неожиданно для самого себя стал прозревать подспудные желания людей, их истинную суть, так старательно вуалируемую и ими самими, и теми, кто использует того или иного человека в своих корыстных целях.

Наверное, будь Савелий Георгиевич в более молодом возрасте, такое пронзительное понимание глубинной сущности людей и их мотивов поведения, а также сокрытой от глаз публики первопричинности происходящих в обществе событий, непременно принесло бы ему ни с чем не сравнимое удовлетворение собственной исключительностью, поскольку человек с подобными способностями всегда облекается общественным мнением в ореол выдающегося духовидца. Но в нынешнем его состоянии все открывшиеся в нём провиденциальные таланты были ему не просто безразличны, но, можно сказать, даже противны, ибо большинство людей из его окружения являли собой настолько до скуки однообразные типажи, что у него частенько расстраивались нервы от подобного оскудения человеческой породы.

Когда же к нему пришло понимание, что громадная масса людей в генерализованном порядке проштампована отметиной меркантильности, подавляющей в человеке его истинно человеческие качества, на душе у него стало до такой степени мерзостно, что захотелось без оглядки убежать из этого торгашеского мира, где буквально всё выставлено на продажу. Но куда бы Савелий Георгиевич ни перемещался в отчаянных попытках всё же обнаружить в людях хоть что-то возвышающее их над прозябанием в тенетах бездушной расчётливости, везде он натыкался на торгашество, которое безраздельно царствовало среди людей. В конце концов, пронизавший все общественные взаимоотношения торгашеский принцип, от которого нигде не было спасения людям, презиравшим всеобщую продажность, спровоцировал у него полнейшее разочарование жизнью, что выразилось в стойком погружении его в сомнамбулическое состояние сознания.

После многочисленных неудач близкие ему люди отказались от дальнейших попыток вывести его из той юдоли обездоленности, в которой он прочно застрял. Им казалось, что уже не осталось ничего, что ещё способно было хоть как-то взбодрить этого потерянного для общества человека ради того, чтобы у него появились силы и желание по-иному взглянуть на обрыдлое ему житьё-бытьё. Но, как говорится, жизнь тем и привлекательна, что полна неожиданностей, не зависящих от воли человека. Вот и для фактически угасшего для полнокровной жизни Савелия Георгиевича нашлось-таки катализирующее средство, резко поднявшее его жизненный тонус.

Здесь надо упомянуть, что в молодые годы своей тогда ещё восторженно-безмятежной жизни он мечтал побывать в чародейственной глубинке Заволжья, прочитав об этих местах у одного почитаемого им писателя поразившие его воображение откровения. И вот теперь случилось так, что судьба всё же предоставила ему возможность посетить это до сих пор глухое захолустье, чему он был обязан приглашению от людей, исходящих из городов, ознакомиться с их опытом создания новых поселений в этих благословенных местах. Правда, этот его визит в Заволжье не сулил ни ему самому, ни радушным жителям здешних поселений ничего хорошего, поскольку к тому времени он уже безнадёжно впал в состояние перманентного равнодушия к проистекающей вокруг него жизни.

И в самом деле ситуация взаимонепонимания стала накаляться буквально с первых минут его нахождения в этом так вожделенном им во времена своей молодости уголке срединной России. И причиной этому стала позиция самого Савелия Георгиевича, поскольку, оказавшись в поселенческой среде, он по привычке принялся во всех встречных-поперечных выявлять меру их тяги к выгодоприобретательству, то есть определять степень их личной меркантильности. Однако сиё занятие, на самом деле серьёзно осложнявшее его отношения с поселенцами, уже через несколько дней после его приезда как-то нежданно-негаданно ввергло его в сильнейшее замешательство. Фактически же произошло крушение имевшихся у него представлений о нравственных качествах доминантной в обществе массы людей.

Да, в здешней округе столичному гостю, безусловно, попадались отдельные экземпляры людей, без всяких сомнений стоящие в соответствии с выведенными им классификационными признаками шкалы духовной этики на позициях сугубо торгашеской приземлённости с однозначно низкими нравственными характеристиками их личностей. Однако в соотнесении с его же отлаженной системой стандартизации и унификации различных степеней сущностной деградации человека большая часть местных жителей никоим образом не могла быть причислена к насквозь меркантильным типажам. Такое неожиданно массовое отклонение от прогнозных ожиданий так ошарашило нашего героя, что ставшая для него такой психологически комфортной отрешённость от социума перестала влиять на его умонастроения отстранённого от реальной жизни мыслителя.

Под воздействием взбудораженного духа пробудился и померкший было разум Савелия Георгиевича, без какого бы то ни было промедления переведённый им в активный режим осмысления наличествующих несообразностей местной аномалии общественной жизни. Вопрос о том, что же в существующих реалиях этих Богом забытых местностей было отлично от тех цивилизованных мест, где торгашество цвело пышным цветом, не давал ему покоя ни днём, ни ночью, лишая сна и аппетита. Что здесь устроено не так? Чем здешние люди отличаются от усреднённой городской массы кем-то когда-то заведённых на примитивно-стандартные поступки человеко-роботов, ставящих выдающиеся рекорды в части шоппинга и любой другой потребительской обывательщины?

Время шло, а ясности со всеми этими непонятностями не было никакой, хотя Савелий Георгиевич неустанно искал ответы на вставшие перед ним вопросы. То, что вопреки всем ухищрениям его недюжинного ума решение этой задачки всё никак не давалось ему, страшно нервировало заезжего гостя, поскольку из-за этого он вынужден был на неопределённый срок оттягивать своё возвращение в привычное для него сомнамбулическое состояние, когда можно было бы со спокойной совестью продолжать отрешённо созерцать трещащий по всем швам мир современных людей. И как это обычно бывает в подобных случаях, разрешение всех этих проблем произошло самым неожиданным для него образом. Ключом же к объяснению нестандартного поведения жителей окрестных поселений стал неожиданно оформившийся в его сознании высоконравственный собирательный образ женщин-селянок, чего, казалось бы, уже совершенно невозможно было представить в сегодняшние дни всеобщей аморальности общественных нравов.

Что интересно отметить, с первых дней своего нахождения среди местных поселенцев проживающие здесь женщины вызывали у него некую протестную настороженность, порождённую нарочитым превосходством их жизненной позиции над миропониманием мужского населения. Во всех этих поселениях, всего пару лет назад созданных «на горах и в лесах» Заволжья, женщины определяли практически все основные стороны жизни поселенческих общин. В какой-то момент ему даже показалось, что весь уклад жизни поселенцев пронизан атмосферой исторического реванша женского шовинизма по отношению к социально аморфным мужчинам. Поэтому поначалу Савелий Георгиевич вёл себя весьма настороженно, опасаясь возможного столкновения с открыто агрессивным проявлением женского шовинизма поселенческих матрон.

При этом он на множестве конкретных примеров наблюдал во всех этих новых поселениях возрождение и укрепление древней традиции исконной родовитости, что было весьма удивительным для него. Но больше всего его поразило пришедшее к нему отчётливое понимание, что главной движущей силой этого священного процесса являлись как раз-таки женщины. Именно они стали в поселениях бескомпромиссными застрельщицами полноценного укоренения новых родов людей на землях Исхода, именно они всемерно стимулировали мужчин своих семей к обустройству на обретённых родовых угодьях крепких хозяйств, и, что являлось самым важным и определяющим, именно женщины были без всяких сомнений и колебаний устремлены к нарождению детей, имея в виду сотворение многодетной семейной гармонии.

Но на этом поразительные для Савелия Георгиевича открытия не иссякли, ибо, когда он решил выяснить, как к такой экспансии женщин относятся мужчины, то со стороны мужской части поселенцев практически повсеместно выслушал веские аргументы в пользу логической целесообразности добровольного принятия мужчинами женского водительства над собой. Странным в таком откровенном движении общественного устроения поселенческой жизни к матриархату было и то, что мужчины без всякого притворства были безмерно благодарны женщинам за их роль в жизненном укладе поселений, что стремились открыто продемонстрировать при каждом удобном случае. Никто здесь не выяснял между собой отношений касательно главенства в семье и представления интересов семьи на поселенческих копах. За некоторыми эпизодическими исключениями семейно-родовая стезя жизни поселенцев не была отмечена мало-мальски серьёзными скандалами и прилюдной руганью. И мужчины, и женщины прекрасно осознавали свои реальные возможности, в соответствии с которыми каждый поселенец занимался своим делом в обстановке гармоничной семейной идиллии.

Много размышлял Савелий Георгиевич над представшими перед ним открытиями, пытаясь соотнести их со своими прежними представлениями о жизни. В итоге он пришёл к выводу, что стал свидетелем возникновения такого важного, а для многих зашоренных в своём мышлении интеллектуалов – просто невероятного, явления нового общественного устроения жизни людей, которое можно определить как просвещённый матриархат. Каждый новый день своего пребывания в заволжских матриархальных поселениях всё более и более укреплял его в истинности его выводов. Не переставая удивляться также и своему собственному преображению, открывшему шлюзы на проржавевших петлях тому живительному потоку своих чувственных ощущений, что вдруг вознес всё его существо к высотам полновесной пульсации жизни от тусклого прозябания в сонном капкане кем-то или чем-то наведённой на него ирреальности, он радовался как восторженный юноша всем тем счастливым семьям поселенцев, кормила которых надёжно держали изящные женские ручки.

Поездка в страну просвещённого матриархата Заволжья стала судьбоносной для Савелия Георгиевича. Открывшаяся прогрессивность матриархальной реальности жизни больше уже не позволила ему существовать под защитным панцирем сомнамбулического сна разума. Теперь он уже нисколько не сомневался, что в современных условиях едва ли не единственная возможность продолжения эволюции всего человечества исходит именно от матриархов – женщин, стоящих во главе созидательных процессов среди людей. Более того, ему зримо представлялось в обществе просвещённого матриархата и его личное будущее, исполненное великим смыслом жизни.

После возвращения в родные пенаты Савелий Георгиевич стал чрезвычайно активным по жизни человеком, превратившись в ярого проповедника возрождения в обществе матриархальных отношений. Решительно отбрасывая все условности своего преклонного возраста, этот философ с мировым именем везде и всюду отдавал заслуженную дань величайшего уважения и восхищения всем встречающимся на его пути женщинам-матриархам.

2.06.2010,
с. Кокман,
Удмуртия

 

Создателю было угодно так устроить жизнь человеческую, что, за редким исключением, всех людей вопреки любым доводам здравого смысла томит страстное желание выплеснуть на другого человека свои горести и печали, что в итоге приносит им глубочайшее эмоциональное удовлетворение. Конечно же, принимающий в себя чужие беды и печали тратит в большом числе случаев несообразно великие душевные силы на нейтрализацию получаемых при подобном доверительном общении немалых порций отрицательных эмоций. И весьма часто такая нейтрализация занимает весьма значительное время.

Случается и так, что погасить негативный заряд такого подобия исповеди человека, обременённого дисфункцией наведённого на него различными жизненными неурядицами душевного расстройства, его собеседнику, на которого был произведён сброс этого заряда, не удаётся в течение долгих лет жизни по причине духовной незрелости этой жертвы психического воздействия исповедующегося.

Случается и так, что на вполне обычного человека сбрасывается такой невообразимо высокой величины эмоциональный потенциал душевных страданий, возникший у исповедующегося из-за нечеловеческого накала его личностной трагедии, что в результате и самому этому заурядному человечку, нежданно-негаданно получившему этот психически опасный презент, грозит состояние душевного расстройства.

ПУЛЬСАЦИЯ МУДРОСТИ

Ещё с тех давнишних пор, как Артемий Петрович вышел из нежного возраста добросердечного подростка, ему с прямо-таки поразительной регулярностью везло на обильность душеспасительных бесед с бедовыми людьми, по полной программе грузившими его своими реальными и надуманными горестями. Надо сказать, что Артемий Петрович обладал прирождённой способностью благодарного слушателя, что частенько способствовало растягиванию на многие часы процесса излияния душещипательных историй, отягощавших психоэмоциональное состояние его визави. Другой на его месте нашёл бы массу поводов оборвать изобилующее чувственными переживаниями душевные откровения того или иного бедолаги, а Артемий Петрович никогда не позволял себе ущемлять во времени своего собеседника, предчувствуя, что все эти истории буйства человеческих страстей рано или поздно будут ему до крайности необходимы в будущей деятельности, о конкретике которой он пока даже не догадывался. Постепенно за ним закрепилась слава вместительной «жилетки», в которую мог выплакать свою душевную боль как близкий ему человек, так и кто-либо из его многочисленных приятелей и приятельниц.

Открывали ему тайники своей души со всеми печалями и потрясениями как мужчины, так и женщины, ведь облегчить свои души от накопившихся негаций явно или тайно мечтает большинство людей вне зависимости от половой принадлежности. И он стоически вбирал в себя скорби окружающего его мира людей, поскольку обладал великой душой, способной вместить в себя необъятное море человеческих страданий.

Жизнь тем временем плавно и безостановочно проистекала в отведённых ей свыше берегах. Познав глубины человеческих страданий и лично пережив множество кризисных положений, Артемий Петрович со временем духовно возмужал, стал степенным и сильным человеком. И люди, продолжая сбрасывать на него свой эмоциональный багаж несчастий и неудач, явно ощущали нарастающую в нём день ото дня душевную силу сострадания их горестям. И поэтому многие теперь не просто плакались ему в жилетку, но и брали у него силы для восстановления своего душевного состояния. При всём при этом надо отметить, что Артемий Петрович с радостью делился с людьми богатствами своей души, часто доводя самого себя в следствии этого до состояния полного душевного изнеможения.

И что вполне естественно, за много лет в его душе скопилось так много печалей страстей человеческих, что в один прекрасный момент неожиданно для самого себя Артемий Петрович вдруг осознал, что его серьёзно волнует сложившееся положение дел с многообразным сокровищем душевных откровений доверившихся ему собеседников, которое, как ему представлялось, пришло время преобразовать в доступную для любого человека натуральную ипостась. Откуда-то свыше к нему пришло понимание того, что его чувственное памятование обо всех произошедших с ним многочисленных психомарафонах должно, наконец-то, вылиться в нечто конкретное, очень важное как для него, так и для окружающих. Короче, он явственно почувствовал, что с ним что-то происходит, и это что-то, воспринимаемое им как некое внутреннее преображение, – следствие всего того колоссального массива психо-эмоциональных переживаний, который обрушили на него люди во время душеспасительных бесед с ним.

С этого момента, определившего своеобразный водораздел нового качества его личной духовности, Артемия Петровича неотступно стали терзать мысли о смысле всего происходящего с ним, о его истинной роли во всём этом процессе. Много различных вариантов ответов на мучившие его вопросы перебрал Артемий Петрович, но прояснения ситуации ему всё никак не удавалось добиться. Отчётливое же понимание своего истинного предназначения пришло к нему только тогда, когда у него проявилась невесть откуда взявшаяся способность предсказания хода дальнейшего развития событий, толчком к чему обычно служили эмоции доверчиво открывавшего ему свою душу человека.

Поначалу ему казался весьма удивительным сам факт того, что его предсказания в общем и целом в последующем реально происходили с этими людьми. Собственно, именно в результате выявления этой своей способности Артемий Петрович окончательно осознал, что всё то множество выслушанных им за все прошедшие годы историй о личных драмах людей каким-то невероятным образом переплавилось в его душе в мощный и поразительно точный механизм прозрения судеб своих собеседников, не побоявшихся искренне поведать ему о своих душевных тайнах, ставших препятствием для их жития в радости и счастии в текущий период времени. Что это был за механизм, какова его природа, как он сформировался и как он работает – все эти вопросы были ему абсолютно безразличны. При этом он чётко понимал, что уже просто физически никогда больше не сможет общаться с людьми в своём прежнем амплуа: теперь вместо бессловесного пассивного слушателя перед собеседниками представал провидец судеб людских. С тех пор во время откровенных бесед он прямо и недвусмысленно говорил человеку о том, что тому предстоит пережить в будущем.

И всё было бы хорошо, если бы люди серьёзно относились к его прорицаниям. Как оказалось, большинство из них мало интересовали грядущие происшествия, поскольку их, как и прежде, сподвигало к таким душеизлияниям, как правило, всего одно жгучее желание – выплеснуть на него свои эмоции несчастья и неудач, вслед за чем с облегчённой таким способом душой преспокойно удалиться восвояси. Его пророчества никому толком не были нужны ещё и в силу того, что обычно люди с помощью различных ухищрений стараются избежать выслушивания даже гипотетически негативной информации, тем более, если она касается непосредственно их самих. Поэтому его слова забывались очередным собеседником сразу же, как только тот прощался с ним по завершении беседы. А далее этот человек попадал в водоворот событий, во время которых с ним случались различные бедствия, предсказанные ему Артемием Петровичем. Что самое интересное, эти бедолаги никогда не вспоминали о том, что обо всей цепочке ныне случающихся с ними бед и несчастий они были предупреждены заранее. Происходило нечто похожее на полное изъятие кем-то или чем-то фрагментов их памяти по аналогии со стиранием магнитофонной записи. И во всём этом присутствовал ярко выраженный элемент гротеска – люди снова приходили к нему с рассказами о своих новых бедах, избежать которых они могли, если бы помнили его прежние прорицания об этих самых бедах.

Артемий Петрович устал. Устал от бессилия что-либо изменить в сложившемся порядке вещей. Его охватило отчаяние из-за невозможности донести до сознания людей очевидное. «Странно, – недоумевал он, – вроде бы мы разговариваем на одном языке, и когда я предупреждаю их о грозящих им бедах, люди заинтересованно уточняют даже детали таких бедствий. Так почему же они, как какие-то безмозглые сомнамбулы, ничего реально не предпринимают, чтобы избежать несчастий, и даже не пытаются изменить ход событий?.. Наверное, то, что предрешено на небесах, обязательно должно произойти в жизни. А если так, то мне нужно прикрывать свою лавочку предсказаний. Пусть же всё идёт своим чередом, и пусть каждый обретёт то, что заслужил, и нечего дальше стараться уберегать кого-то от того неизбежного, что должно способствовать обретению людьми самих себя. Да и я тоже хорош – давно должен был бы понять, что игрища с судьбой к добру не приводят. Благо, что сам не получил «подарка» с небес за свою дерзость, ведь мои прорицания – это своеобразный вызов горнему миру… Вот только что же мне теперь делать со всем тем океаном горестных душещипательных повествований, что так щедро влит в меня, и от чего я уже никогда и никоим образом не смогу избавиться?»

Артемий Петрович полностью прекратил общение с теми, кто уже привык за много лет плакаться в его «жилетку», в разговорах же с родными и близкими отделывался односложными общими фразами, и всё более и более замыкался в себе, впав в состояние абсолютного неверия в счастливую судьбу якобы разумного человечества. Единственной отрадой для него стали, пусть это и покажется кому-то смешным и нелепым, постоянные размышления о судьбе Кассандры, дочери царя троянцев Приама. К её пророческим словам тоже никто не прислушался, в результате чего Троя была повержена и разрушена. Радости от этой исторической нелепицы он, конечно, не испытывал никакой, но ему всё же было легче жить, сознавая, что не он один так глубоко не понимаем людьми.

В реальной же жизни перед Артемием Петровичем встала весьма непростая проблема – нужно было постараться не сойти с ума от того, что он наперёд знал, что да как произойдёт в окружающем мире, при том, что предупредить о грозящих опасностях он никого не мог, поскольку для этого требовались какие-то неоспоримые доказательства или просто-напросто безграничная вера в его футурологические способности. Естественно, никакой общепринятой аргументации своего мнения он не мог никому предоставить, а что касается веры, так никто никогда по-серьёзному и не воспринимал его в качестве некоего пророка. Так что ему ничего больше не оставалось, как стать одиноким зрителем разыгрываемого на сцене жизни спектакля, эфемерная фабула которого была ему досконально известна при том, что актёры играли свои роли экспромтом. Правда, смотреть этот спектакль ему приходилось под гнётом великой скорби человека разумного, вынужденного отрешённо прозревать взлёты и падения как отдельных людей, так и различных человеческих сообществ. И поскольку за всю свою жизнь ему не довелось встретить ни одного человека с развитым чувством эмпатии, этой скорбью поделиться он не мог ни с кем из окружающих людей, что ещё более усугубляло его отчаянное положение…

Однажды, находясь под впечатлением в очередной раз перечитанных дневников Ф.М. Достоевского, Артемий Петрович испытал самое настоящее озарение. Перед ним с поразительной ясностью вдруг открылось видение его дальнейшего жизненного пути – стези писательского труда, когда у него всегда будет всего один единственный собеседник – чистый лист бумаги. И уж в чём он мог быть полностью уверенным, так это в том, что такой собеседник никогда не будет игнорировать его слова: изложенные на бумаге, они обязательно оживут в мире людей, чтобы долго жить полнокровной жизнью его чувств и мыслей.

В миг случившегося с ним озарения пелена вселенской мудрости окутала мятущуюся душу этого неординарного человека, привнеся в неё покой предвечной гармонии. Так Артемий Петрович обрёл стезю своего исконного предназначения.

13.07.2010,
п. Новосёлово,
Московская область

 

Известно, что музыкальный инструмент очень сложно настроить без камертона. Так и в окружающей нас жизни должен существовать некий аналог камертона, с нравственным эталоном которого люди могли бы сверять течение процесса своей личностной самореализации в обществе. Так что же из социального окружения человека способно нести такую великую миссию по направлению общества к состоянию благости небесной и нравственной чистоте? Вряд ли что-либо иное сможет иметь в этом отношении больший светоносный эффект, нежели духовно чистый взгляд малыша, не так давно присланного небесами в наш мир, кажется только и состоящий разве что из пороков человеческой натуры. И чем больше находится детей среди нас, уже повзрослевших, а потому уже замутнённых в духе предшественников этих маленьких небесных посланников, тем более светло и чисто пространство земного предела жизни.

СЧАСТЬЕ ДЕТСКОГО ОБЕРЕЖЬЯ

К детям Кузьма Трофимович всегда относился с неизменным чувством сердечного расположения. Он никогда не лебезил перед ними, не сюсюкал в попытках расположить к себе какого-нибудь капризного малыша, избалованного спесивыми родителями, культивирующими модный нынче стандарт анархического воспитания детей. При общении с детьми ему крайне важно было открыто смотреть им в глаза, через которые в мир Земли заглядывала великая беспредельность Космоса. Для чего это было ему нужно? Общаясь с детворой, как говорится, глаза в глаза, Кузьма Трофимович не уставал снова и снова проверять себя на предмет незамутнённости души эманациями тех нравственных компромиссов, на которые людей вынуждают обстоятельства их социальной жизни. Неоспоримые свидетельства чистоты своей души, своих помыслов и деяний он получал в те провиденциальные минуты, в течение которых спокойно, без какого-либо психического напряжения выдерживал прямые, просветляющие всё его существо взгляды малышей, этих полномочных посланцев ангелического горнего мира. Такое своеобразное тестирование позволяло ему в трудные времена своей жизни чётко определяться, оставался ли он недоступным для всей той грязи окружающего мира людей, морально нечистоплотных в отправлении своих потребительских побуждений, или какая-то гадость всё же налипла на его душу.

И надо сказать, что за полвека, проистекшего с того момента, как он стал практиковать это тестирование своего нравственного багажа, Кузьма Трофимович очень редко отводил взгляд, когда из сияющих глазёнок маленьких детишек в него ниагарским водопадом врывались кристально чистые светоносные волны духовных миров Вселенной. Да и то подобная слабость случалась с ним только во времена его разгульной молодости, когда он ещё не особо-то и задумывался над содержанием в непорочности духовного родника своей души, что становилось для него всё более и более важным с каждым новым летом прожитой жизни.

А с недавних пор Кузьма Трофимович вдруг стал замечать, что, если с детьми ясельного возраста ему ничто не мешало общаться взглядами, то дети постарше далеко не все способны были глядеть ему в глаза, не отводя своих. Конечно, можно было бы списать такие случаи на его утяжелившийся с течением времени взгляд, однако он однозначно отвергал эту гипотезу, поскольку младенцы или те же двухгодовалые малыши безотрывно глядели ему в глаза своими ясными глазёнками без всякой поправки на якобы несносную тяжесть его взгляда. После долгих раздумий по этому поводу он пришёл к выводу, что современный социум превратился в жутко агрессивного монстра, нещадно калечащего души детей уже в детсадовском возрасте. Вот потому-то и не могут дети с затемнёнными порочностью мира взрослых душами воспринимать тот поток светлой радости, который исходит из его глаз при встречах с детворой старшего возраста.

Сия нерадостная сентенция здорово опечалила Кузьму Трофимовича, серьёзно притушив яркие краски его некогда оптимистичной картины мира. Но, как оказалось, все эти мировоззренческие подвижки были всего лишь цветочками по отношению ко всем тем «подарочкам», которые ему на шестом десятке жизненного пути преподнесли его близкие родственники, в том числе и его собственные дети, которых он безмерно обожал, с которыми с радостью подолгу нянчился в их детском возрасте, которых опекал и уберегал во времена их юношеского баламутства и к которым всегда был готов нестись на помощь, бросив все свои дела, при первом же сигнале бедствия с их стороны…

Цветочки отцвели – ягодки вызрели. Семейная жизнь Кузьмы Трофимовича треснула, развалилась на кусочки, которые вскорости превратились в пыль времени. Посреди осколков крушения его семьи он оказался один, всеми кровными и некровными родственниками покинутый на произвол судьбы, никому из них толком уже не нужный. Это касалось и его детей, которые проявляли по отношению к нему исключительно формальные знаки внимания, за которыми не проглядывалась хоть какая-то душевная привязанность к нему – любящему их отцу.

Кузьма Трофимович вынужден был уединиться в своём «логове», как он называл ту тесную комнатушку, которая была милостиво оставлена ему для доживания. Фактически с ним никто не общался, включая его детей, что было для него особенно трудно переносимым, поскольку без них ему трудно было представить свою жизнь. Родственники же по линии его родительской семьи к тому времени или уже поумирали, или в непреодолимом взаимном отчуждении кто куда разбрелись по жизни. Возникшая было надежда прильнуть сердцем к внукам тоже была грубо перечёркнута, поскольку их под самыми разными предлогами укрывали от него и новые родственники со стороны супругов и супружниц его детей, и старые родственники со стороны его бывшей жены.

Обречённый вести уединённый образ жизни, он частенько усилием воли сдерживал себя, чтобы вполне реально не завыть от тоски. Время для Кузьмы Трофимовича потянулось прямо-таки с черепашьей скоростью, хотя окружающий его социум жил в бешеном темпе. Уединённая жизнь в своём логове всё далее и далее отдаляла его от реалий, вынуждая его всё более и более проникаться состоянием нелюдимости. Со временем этот процесс зашёл так далеко, что даже его старые друзья, помнившие его весёлым, озорным и задорным, фактически перестали с ним контактировать. Дети же в редкие встречи с ним вели себя так, как будто бы обстановка вокруг него была по-человечески в высшей степени превосходна.

Кузьме Трофимовичу, трезво оценившему своё положение, пришлось смириться с мыслью о том, что все близкие ему люди просто-напросто списали его со счетов за ненадобностью, выжав из него, как им казалось, всё, что только было возможно. Самым неприятным для него оказалось осознание, может статься – и запоздалое, полного и окончательного краха его действительно идиллических мечтаний о большой дружной семье, которая должна была бы пополняться всё новыми и новыми родственниками. О той семье, в которой все уважали бы друг друга, помогали бы сородичам в меру своих сил и возможностей в случае каких-либо бедствий, о семье, в которой властвовал бы дух сотрудничества и гармонии. В этом обширном родственном сообществе знания и навыки родичей были бы, как ему когда-то представлялось, главной семейной реликвией, которую старшие родичи с превеликой радостью передавали бы младшим сородичам. Ему представлялось также, что старшие родичи при любых раскладах должны были бы безоговорочно поддерживать и почитать друг друга, благодаря чему прочно скреплялись бы родовые взаимоотношения, а молодые сородичи даже в мыслях не могли бы тогда представить себе своё отдаление от семьи. В действительности же всё вышло с точностью до наоборот, поскольку вместо большой, крепко спаянной общеродовыми интересами семьи образовалась свора напыщенных гордецов с мещанскими ценностями жизни, готовых ради личного обогащения нещадно топтать друг друга, прихватывать всё, что плохо лежит, когда по какой-то причине за таким имуществом кто-либо из толпы родственников ослаблял контроль.

Всё общесемейное достояние было без всякого сожаления порушено. Уже более ничего не связывало этих фактически чужих друг другу людей, по старинке ещё называвшихся родственниками. Дошло до того, что среди их молодого поколения даже дети стали яблоком раздора, поскольку собственнические отношения распространились и на этих маленьких ангелочков, которые, прочувствовав на себе самих всю лживость и паскудность окружавших их людей, быстро стали превращаться в подобных им маленьких властных деспотов. Каждый из означенных родственничков особо стремился монополизировать внимание тех детей, которые по причине зажиточности своих родителей уже были поражены червоточиной собственной исключительности и личного превосходства над отпрысками других родственных семей. В случае же успеха какого-нибудь прохиндея из числа захудалых родственников в льстивом выслуживании перед такими детишками он мог рассчитывать на внушительное материальное вспомоществование, которое их богатые родители могли при случае ему отвалить.

Кузьма Трофимович честно и, как правило, себе во вред, пытался хоть как-то оздоровить ситуацию, но через какое-то время вынужден был опустить руки в полном бессилии перед родственной междоусобицей. При этом его повзрослевшие дети всё более и более отдалялись от него, внуки постепенно становились чужими, незнакомыми ему людьми, а что касается записных родственников, так они объявили его чуть ли не самым злостным своим врагом, назначив его на роль «козла отпущения» за все те внутрисемейные гадости, к провоцированию которых они сами имели самое непосредственное отношение.

Победовав таким образом несколько лет, Кузьма Трофимович наконец-то решился признаться самому себе в том, что и за пределами семьи земля полна хороших людей, а космической глубиной детских глазёнок можно наслаждаться повсеместно – стоит только выйти из дома и внимательно оглядеться вокруг. И тогда, отбросив все свои иллюзии о возможности человеческой жизни среди осколков прежних семейных отношений, он стал потихоньку собирать одежду, обувь и другие предметы быта, годные для жизни в скитаниях. Конкретный же отход от заскорузлости родственных связей начался для него с посещений различных духовно-культурных центров, где собирались люди с мировоззрением, в общем и целом весьма похожем на то, которое он и сам исповедовал. Достаточно скоро он обрёл новых знакомых, с которыми чуть ли не с первой встречи интуитивно установилось взаимопонимание прямо-таки на духовном уровне. Иногда среди посетителей этих центров нового, а по сути – просто давно забытого, мировоззрения мелькали и его старинные знакомцы, но с ними он только чинно раскланивался, не вступая в тесные взаимоотношения, поскольку не хотел, чтобы кто-то проявлял в нём тягостные воспоминания о прежней, безрадостной для него жизни.

Частенько ему поступали от его новых знакомых предложения по тому или иному варианту обустройства личной жизни в соответствии с его жизненными наклонностями. И вот однажды, когда он понял, что очередной подобный вариант практически целиком совпадает с его задушевными устремлениями, Кузьма Трофимович, долго не раздумывая, собрал свою суму странника и навсегда покинул душный мещанский мирок своих формальных родственников. Он просто растворился в духовно притягательной для него реальности, которая для его записных родственников, наоборот, представлялась пугающей их незрелые заскорузлые души ирреальностью – так сказать, неизвестной им терра инкогнито, находящейся за порогом их обывательского понимания окружающей жизни.

Вот так произошёл разрыв пространства семейной любви Кузьмы Трофимовича. В новой же реальности своей жизни, наполненной всеми красками света радости, он обрёл возможность много раз на дню наслаждаться чистотой детских глаз. Насыщенное истинно духовными эманациями счастье всё-таки догнало этого преклонных лет человечного человека.

15.10.2010

 

Школьные годы. Как быстро для человека наших дней за всеми его многочисленными насущными проблемами отходит в далёкое прошлое это время, насыщенное живительными красками эмоций молодости, которой ещё не коснулась меркантильная волна взрослой жизни?! И при этом, какой яркий, ничем не искоренимый след эти прекрасные юношеские годы оставляют в нашей душе?!

Школьные друзья. Где теперь наши весёлые и непосредственные одноклассники? Каким вихрем и куда их поразметало по свету? Бешеный ритм современной жизни обрекает сотоварищей бывших когда-то «не разлей вода» школьных ватаг двигаться за дверями школы по самым различным направлениям, теряя друг друга из виду, часто – навсегда. Печально, но в течение нескольких послешкольных лет интересы одноклассников, как это обычно бывает сплошь и рядом, расходятся настолько кардинально, что уже через пять-семь лет после окончания школы им становится просто-напросто в тягость общаться друг с другом…

МОЛЬБА ОБЕЗДОЛЕННОГО

Судьба жестоко обошлась с Игнатием Назаровичем. С самого раннего младенческого возраста какой-то исключительно злой рок отнимал у него всё то, к чему он крепко привязывался душой, что становилось для него основополагающими жизненными ценностями. В таких случаях как будто случайно проявлялось что-то или появлялся кто-то, вследствие чего в его жизни провоцировались некие события, в результате которых какая-то часть его жизненного окружения в буквальном смысле этого слова просто исчезала, растворяясь в небытие. Так он терял близких людей, какие-то предметы, а то и вовсе целое пространство, в котором ему было комфортно и интересно жить.

По мере прохождения жизненных вех подобные потери Игнатия Назаровича множились с пугающей неотвратимостью. Как-то на шестом десятке лет, вглядываясь в ретроспективу своего жизненного пути, он вдруг явственно осознал, что в целом по жизни его утраты настолько велики, что фактически у него за душой уже ничего и не осталось, что имело бы хоть какую-то серьёзную жизненную ценность. Мало того, что он лишился всего из мира материального собственничества, что, к слову сказать, простимулировало его существенный личностный рост, так вдобавок к этому из его жизни исчезло и множество замечательных людей, что закономерно привело к образованию в его душе незаживающих ран, которые часто кровоточили, ввергая его в длительные периоды душевного страдания и депрессии. По приближении же пенсионного возраста для него перестало существовать даже само понятие смысла жизни, чему напрямую способствовал весь этот процесс утрат и лишений.

Таким образом, становится понятным, почему он так трепетно дорожил теми из близких ему по духу людьми, которые ещё хоть как-то оставались связанными с ним какими-то общими интересами. Однако, как это ни было печальным для него, с каждым годом таких людей в его окружении оставалось всё меньше и меньше, и с этим ничего нельзя было поделать, ибо жизнь и смерть человека диктуются суровыми реалиями объективного мира…

Подобные реалии сложились так, что Игнатий Назарович довольно быстро лишился всех друзей своих школьных лет, кроме одного самого близкого ему по духу и мышлению приятеля, с которым они, будучи в старших классах школы, могли сутками напролёт обсуждать самые различные стороны жизни. Дружеские отношения с этим своим самым закадычным другом он хранил настолько бережно, что даже в самые сложные моменты своей жизни даже помыслить не мог обратиться к нему за помощью, опасаясь, что возможные труднопредсказуемые осложнения в процессе такого вспомоществования могут привести к охлаждению их взаимоотношений. Игнатий Назарович выходил на связь с этим дорогим ему человеком очень редко, да и то лишь в те моменты, когда в его жизни доминировала белая полоса, что означало снижение, пусть и временное, накала негатива вокруг него.

После отгремевших полувековых юбилеев и Игнатия Назаровича, и его друга контакты между ними стали более регулярными: ежегодно по осени они перезванивались, поздравляя друг друга с очередным днём рождения, а раз в три-четыре года им удавалось устраивать встречи на даче в предзимнее время, когда сама природа настраивает человека на подведение некоторых промежуточных итогов пройденного им жизненного пути. На этих редких встречах они блаженствовали, буквально упиваясь нектаром божественного наслаждения от каждой минуты дружеского общения, когда, казалось, они реально стяжали дух времени их весёлой молодости, не замутнённый мерзостями множества социальных потрясений, случившихся за послешкольный отрезок их жизни. Конечно, пройдя по жизни своими уникальными путями, эти два человека в мировоззренческом плане стали резко отличными личностями по отношению друг к другу. Прекрасно понимая это, в разговорах они подчёркнуто не касались каких-либо щекотливых тематик, общаясь на своих встречах по вопросам нейтрально-обыденного характера.

Но в последнюю из таких значимых для них встреч, случившуюся в преддверии их шестидесятилетнего рубежа, они едва напрочь не рассорились вопреки своему умиротворённому настрою, остановившись у последней черты, за которой уже был полный и окончательный разрыв дружеских отношений без какой-либо возможности восстановления прежнего статус-кво. Причём повздорили буквально на равном месте из-за какого-то нелепого спора по теме, к которой, как оказалось, они в своём возрасте были уже абсолютно безразличны. Раздор вышел из-за того, что впервые за всё время их встреч они коснулись личностного мировосприятия каждым из них такой болезненной для каждого разумного человека проблемы, как общественная самореализация. И всё же у них хватило житейской мудрости не совершить роковой шаг к уничтожению их многолетних задушевных отношений, пусть и с трудом, но обуздав свои страстные порывы. Дружба была спасена, хотя неприятный осадок от этой размолвки им уже некуда было деть, и в итоге он повис невидимым балластом на их взаимоотношениях.

Игнатий Назарович долго не мог заснуть в ту ночь, что последовала за днём раздора. Сидел у лестницы на мансарде, уперев остановившийся взгляд в стену, и нервно покусывал губы. Тяжёлые думы владели его разумом: «Сколько нам ещё суждено прожить на белом свете? Десять, пятнадцать лет? В любом случае, даже если сохранить нынешнюю регулярность наших встреч, то получается, что при лучшем раскладе нам осталось где-то пять-шесть свиданок… Как же в этой жизни всё несправедливо устроено, когда с самыми близкими людьми видишься крайне редко, а с теми, кто из тебя вытягивает все жилы, ты обречён на ежедневные столкновения…»

Ближе к утру ему стало и вовсе невмоготу от разрывающих сознание мыслей. И тогда окружающее дачу пространство просто застонало от клокотания его неизбывной печали обездоленного по жизни человека: «Друг ты мой стародавний, не позволяй катку судьбы проехаться по нашей дружбе. Не принимай близко к сердцу ту неразумность, что может слететь в моменты слабости с моих уст. Молю тебя, останься в моей жизни!..»

Полная луна отрешённо взирала свысока на страстотерпие Игнатия Назаровича, как бы скрепляя круглой печатью своей вневременности искренность его мольбы о ниспослании ему дара обережья дружбы с последним близким человеком из давно исчезнувшего времени их пылкой юности.

24.10.2010

 

Многие люди, особенно женщины, не на шутку комплексируют по мере приближения к пенсионному порогу, стремясь любыми уловками обмануть время, что, как правило, выливается в масштабный самообман при попытках если уж и не остановить, то хотя бы оттянуть неизбежность наступления старости. И ведь как часто пожилые люди пенсионного или предпенсионного возраста враз психически ломаются, когда их начинают называть «стариками» или «старухами»?! В странах западной цивилизации к таким молодым старичкам приставляются специальные психоаналитики для реабилитации их психики, помрачающейся при официальном обретении статуса пенсионеров. Ну а в остальных странах те, кто готовится к выходу на пенсию или только что выправил документы пенсионера, предоставляются самим себе, мол, спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Вот бесчувственная статистика и отмечает в своих отчётах резкое увеличение смертности в первый год после выхода людей на пенсию, чуть меньше мрут в предпенсионный период, но по сравнению с более младшими возрастными категориями процент вымирания таких «без пяти минут пенсионеров» тоже весьма впечатляющ. И главная причина повышенной смертности людей в этом почтенном возрасте – надлом их психики, что провоцирует целый букет телесных заболеваний, часто становящихся последним диагнозом в их земной жизни.

СТАРЧЕ, ПРЕОДОЛЕВШИЙ ДУШЕВНОЕ ОДИНОЧЕСТВО

Жизнь есть жизнь. Взлёты – падения, радости – печали, романтика и жёсткая реальность – эти и множество других антитез перипетий земного бытия, которыми умащена тернистая стезя обычного человека от рождения до заката, оставили многочисленные памятные отметины в душе Тимофея Денисовича. Как это обычно бывает у большинства людей, детство, юность, молодость, а за ней и зрелые годы, ярко и грациозно прогарцевав на подиуме времени, галопом унеслись прочь из жизни этого ничем особо не выдающегося человека.

Неумолимо надвигалась старость. Философический настрой его ума позволил ему, объективно оценив оставшиеся у него ресурсы как физиологического, так и социального плана, быстро перестроить свои жизненные ориентиры, что синхронизировало его насущные потребности с наличием потенциальных возможностей их осуществления. Однако, несмотря на всю свою щепетильную предусмотрительность, он был не только удивлён, но и глубоко уязвлён жёстким столкновением с тем, чего раньше и представить себе не мог, что явилось серьёзным вызовом для всей психической организации его натуры, силой и гибкостью которой он всегда подчёркнуто гордился.

Началось всё с того, что за несколько лет до выхода на пенсию его начали обуревать неприятные мыслишки о своей жизни в старости. Оказалось, что у этих злых мыслишек в его личностном пространстве имеется весьма обильная питательная среда, о чём он ещё совсем недавно даже не догадывался. Поначалу он не придавал таким мыслишкам особого значения, мол, лезет в голову всякая старческая ерунда, на которую не стоит обращать своё драгоценное внимание, поскольку, как ему представлялось, подобные глупости – удел всех пожилых людей, и с этим недостатком он легко справится. И вообще, живут же люди с такими мыслями – и ничего, всё у них нормально. Надо только научиться все подобные старческие измышления держать в своём сознании где-нибудь на дальних задворках, не дозволяя им красоваться на переднем плане, чтобы они не затушёвывали до полного забвения действительно здравые и полезные мысли.

Но не тут-то было – из месяца в месяц эти пакостные мысли всё крепли и крепли в его сознании. Дело дошло до того, что они, в конце концов, полностью захватили, как ему стало казаться, весь его мыслительный аппарат, не давая возможности обдумывать неотложные конкретные дела. И справиться с нарастанием их агрессии, постепенно подчиняющей себе всё его существо, Тимофей Денисович был уже не в силах, хотя всё ещё продолжал сопротивляться их власти над собой.

Предметом же этих мыслей была такая общественно-болезненная тема, как душевное одиночество стареющего человека, что выглядело вдоль и поперёк изъезженной прозаичностью, о которой во все прошедшие времена не судачили разве только сверхленивцы. Естественно, будучи культурным человеком, Тимофей Денисович с молодых лет знал об этой проблеме, поскольку вопросы, относящиеся к ней, были широко и глубоко проработаны философами и литераторами различных эпох и континентов. Являясь же от природы весьма общительным человеком, вокруг которого никогда не иссякало столпотворение друзей и знакомых, с которыми всегда можно было поделиться своими душевными переживаниями, облегчить, так сказать, свою душу, Тимофей Денисович смолоду непогрешимо был уверен в том, что сия юдоль печали никогда не будет грозить ему какими-либо душевными потрясениями. И такой порядок вещей действительно имел место быть в течение всей его жизни. Даже на своём 55-летнем торжестве, во время которого его буквально захлёстывали фонтанирующие потоки душевной теплоты друзей, он мог зримо убедиться во множественности своих задушевных приятелей, каждый из которых в силах был решить проблему его душевного одиночества, если бы она вдруг возникла перед ним.

Но уже через два с небольшим года после этого торжества, воспоминание о котором неизменно вызывало в нём чувство восторга и блаженства, Тимофей Денисович с нарастающим удивлением всё чаще стал отмечать равнодушие к своим душевным порывам со стороны не только родственников, но и среди своих многолетних друзей. И эта тенденция нарастала довольно-таки быстрыми темпами. Происходило нечто такое, что совершенно выбивало его из колеи жизни – как будто бы по мановению некой дирижёрской палочки окружающие в один миг перестали по серьёзному интересоваться его внутренним миром, чего никогда не бывало раньше, когда он, наоборот, всячески ограничивал их повышенный интерес к тайникам своей души. Теперь же даже самые близкие ему люди дозволяли себе лишь на краткие мгновения задерживать своё внимание на его душевных словоизлияниях, делая это исключительно из чувства такта и элементарного приличия. Затем же с возгласами «Ну, ты не расстраивайся» или «Да выбрось это из головы, и живи, радуясь жизни» обрывали его на полуслове, спеша заняться более важными для них делами.

Подобное невнимание к нему со стороны всегда так пестуемого им круга вроде бы близких ему по интересам и образу жизни людей, можно даже сказать, – единомышленников по принципиальнейшим вопросам жизни, усугублялось буквально на глазах, пока однажды он вдруг не осознал с леденящей кровь ясностью, что остался один во всём мире, в котором проживают семь миллиардов чуждых ему людей. До Тимофея Денисовича наконец-то дошло, что литераторы всех времён и народов не зря в массовом порядке так досконально мусолили эту тему, ибо, как оказалось, с душевным одиночеством в преклонные годы сталкивается любой мыслящий человек при том, что здесь не идёт речь о бездушных людях или тех индивидуумах, что расстались со своей душой за бутылку водки или за дозу наркоты. Практически все люди городской цивилизации к старости лишаются пусть даже и маломальского понимания со стороны других горожан, вечно спешащих по важным делам и никогда не успевающих переделать даже небольшую их часть. Что уж тогда говорить о том, чтобы у них появились время и силы для душевного общения с близкими, с детьми или с родителями, к примеру.

И тогда, вслед за ясным понимаем Тимофеем Денисовичем отсутствия приемлемых для него вариантов преодоления своего оглушительного одиночества, в его сознании опустился некий непроницаемый купол на всё, что составляло суть духовной природы этого человека. Это был конец его социальной жизни. Что-то внутри у него бесповоротно сломалось, после чего он уже и не пытался даже в общих чертах растолковывать кому-либо происходящее у него на душе при тех или иных событиях, поскольку его никто не только категорически не понимал, но и более того – слова, произносимые им, воспринимались слушателями как некий диссонансный шум, от которого они стремились поскорее избавиться. В таких случаях говорить о какой-то смысловой нагрузке его речей становилось и вовсе неприлично.

В дальнейшем, постепенно осваиваясь с новыми для себя качествами жизни под душевным колпаком, Тимофей Денисович, как некий сторонний наблюдатель, без каких-либо эмоций фиксировал этапы угасания собственного интереса к бурлящей вокруг него жизни, к толпящимся рядом с ним людям, преследующим какие-то мелкие, часто – одиозные, цели, и даже к себе самому, пусть и являющемуся уникальной разумной частицей вселенского бытия. Всё, что раньше играло для него красками жизни, теперь быстро меркло, тускнело и теряло смысл.

Тимофей Денисович начал сторониться людей, всё более тяготея к замкнутости, пока наконец у него не возникло всепоглощающее стремление к уединённости где-нибудь в природных дебрях, лишённых лживости социального мира людей. Да, именно уединённости на природе, ведь во время молчаливого созерцания её незамысловатых жизненных отправлений он ощущал в душе полную гармонию, испытывая в такие моменты чувство полноценного взаимопонимания с природной средой, при погружении в которую из его души бесследно исчезал пресловутый колпак, растворявшийся в лучезарных потоках радости приобщения к этому божественному проявлению естества жизни, того естества, которому было вовсе не безразлично состояние внутреннего мира Тимофея Денисовича.

Так и поселился этот мудрый пожилой человек в чаще леса, весьма редко выходя в мир людей. И он был счастлив, не обращая особого внимания на постепенно дряхлеющую плоть своего физического тела. Главное же для него состояло в том, что ему удалось преодолеть извечную проблему старческого одиночества посредством решительного удаления от людей, озабоченных в своём большинстве исключительно собственной самостью при полнейшем безразличии к душевным переживаниям своих ближних. И за эту свою решимость избавиться от душевного одиночества посредством физического одиночества он искренне восхищался самим собой. Безмерно.

25.05.2011

 

Множество людей вокруг нас живут без любви. Многие, прожив всю жизнь без остатка, так ни разу и не испытали святого чувства любви, настоящей любви, а не одного из её многочисленных суррогатов. Замечено, что у человека без любви – чёрствая душа. В сущности, такой человек одинок по жизни, и круг его одиночества не в силах разорвать ни друзья, ни родственники, ни нелюбимые супруги или сожители, ни даже дети. У человека, потерявшего надежду познать любовь, в сердце поселяется холод, а то – и лёд, растопить который способна только любовь, если она всё-таки окутает своими крылами такого человека. Но любовь приходит к людям всегда по-разному. Поэтому её можно, не узнав, пропустить, если на человеке надет балахон ханжи и он ограничил мир своих чувств какими-то раз и навсегда установленными стандартами религиозных или юридических уложений. Жизнь многовариантна в любой своей точке и в любой момент времени. И это даёт право думать, что возможны и самые невозможные формы любовной привязанности людей друг к другу. К примеру, можно ли испытывать взаимное чувство любви сразу к нескольким людям? Можно ли счастливо жить с ними под одной крышей? А вдруг такая вариация любви тоже имеет место быть в жизни людей?.. Всё возможно. Главный признак истинности любви между людьми – их сердца горят в пламени любви долго и ярко подобно солнцу на небосводе. Ну а ежели они вспыхнут как спички, чтобы тут же погаснуть, говорить о любви – это святотатство.

СЧАСТЬЕ КАЗАНОВЫ В ОТСТАВКЕ

Будучи цветущим мужчиной зрелого возраста, Миниск Митрофанович часто бравировал перед друганами, утверждая, что досконально знает коварные по своей подспудной сути повадки женщин, а потому умеет предугадывать их желания и телодвижения. Бывало во время подобных разглагольствований он настолько глубоко погружался в тему, что, замечая недоверие в глазах приятелей, пафосно заявлял, что готов отдать руку на отсечение в доказательство своего дьявольски непогрешимого сердцеедства. Этот человек был настолько убеждён в своём чуть ли не колдовском умении обращаться с женской породой, что в отношениях с женщинами был отчаянно смелым, порой заходя в этом вопросе настолько далеко, что зачастую даже самые продвинутые его подруги предпочитали решительно и безоговорочно обрубать все связи с ним, навсегда вычёркивая его из списка своих партнёров по сексуальным игрищам. Вот с такой гендерной прелестью в своей импозантной голове этот ловелас и шествовал по жизни, покоряя одну особу женского пола за другой, вовсе не озадачиваясь дальнейшей судьбой своих временных подруг.

Вместе с тем, что было очень странным для всех его знакомых, по мере того, как в личностном плане Миниск Митрофанович всё более и более матерел под влиянием всяких разных жизненных коллизий, по какой-то непонятной для него самого причине вопреки всем устоявшимся правилам житейской логики он сталкивался со всё большими и большими трудностями на своём победоносном пути сердцееда. Что-то в нём сломалось, и это что-то пришло в явный диссонанс с его натурой, вслед за чем его умение галантно и со знанием дела обходиться с женщинами стало быстро улетучиваться из его инструментального набора обаятельно блистающего прощелыги по жизни. Дело дошло до того, что после нескольких ощутимых для его самолюбия неудач в попытках сблизиться с обольстительными красными девицами он напрочь перестал похваляться своим энциклопедизмом в познании женщины, ибо в принципе престал понимать мотивы тех или иных поступков представительниц прекрасного пола. Когда же ему довелось перешагнуть полувековой рубеж своей игрунково-ловеласной жизни, он с величайшим изумлением вдруг осознал, что даже в отдалённом приближении не представляет себе, кто же они такие, эти женщины. Более того, ему открылось понимание того, что он никогда, собственно говоря, и не представлял себе всю ту гамму хитросплетений чувств и мыслей внутренней сущности его многочисленных подруг, принимая по своему мужскому верхоглядству желаемое за действительное. Вообще же так трепетно лелеемый им образ себя как новоявленного казановы стал стремительно меркнуть в его сознании, когда после долгих и тяжких раздумий ему также стало ясно, что во взаимоотношениях со своими напарницами не он, а именно эти чудные и якобы слабо приспособленные к жизни создания реально командовали парадом.

После такого сногсшибательного озарения Миниск Митрофанович превратился в какого-то внутренне помятого человека, что, конечно же, резко повлияло на весь его внешний облик. Вся его прежняя напыщенная величавость, когда он готов был перед любой сексапильной дамочкой распушить перья своего умопомрачительного павлиньего хвоста, куда-то безвозвратно исчезла, ушла из него подобно воде в песок. Но что ещё хуже, он стал бояться женщин, зачастую впадая в панический ужас под пристальным взглядом какой-нибудь пышнотелой дамы. Это было настоящей каторгой для его души – души ещё недавно такого заливистого соловья любовных трелей. Всеми фибрами души он ощущал, что приближается какая-то развязка, которая изменит всё в его жизни. Даже по ночам ему стали сниться сны, в которых чья-то жёсткая длань прочно держит его за горло, и освободиться от её стального захвата он был не в силах, как бы ни пытался сбросить с себя эту напасть. И поскольку он не способен был заранее даже в отдалённом приближении предугадать всего того, что ему предстояло пережить в ближайшем будущем, его накрыло состояние парализующего шока, как только интуитивное предощущение развязки обрело смысл реальности. Эта реальность ворвалась в его жизнь цепью крушащих все обыденные постулаты событий, которые подобно неотвратимости снежной лавины поглотили без остатка всё существо этого скукожившегося казановы, что обрекло на резкое изменение весь его фривольный уклад каждодневности, ставший за много лет таким органично-привычным для него.

Надо заметить, что в преддверии случившегося с ним разгула стихии первородной силы Миниск Митрофанович на отблесках в прошлом необоримой мощи своего казановского величия крутил шуры-муры сразу с пятью дамами, по сиюминутной прихоти своего необузданного характера посещая в произвольном порядке их домашние апартаменты – эти островки уюта и покоя, где его расхристанная душа хоть на короткое время обретала возможность отогреться от холода внешнего мира. Поскольку же все его пятеро женщин были уже достаточно умудрены жизненными невзгодами, а сам он, избалованный в прежние времена довольно-таки лёгкими «победами» над женскими сердцами, по старой привычке особо не утруждал себя такой низостью, как сокрытие даже явных следов происходящих у него контактов с особами женского пола, эти сердечные подруги Миниска Митрофановича достаточно быстро ощутили свою неединственность в любовных утехах своего милёнка. Такое нарочитое бахвальство своей популярностью среди других женщин, в конце концов, возмутило даже самых покладистых из этой пятёрки дам, каждая из которых, естественно, желала безраздельно царствовать в его сердце.

Движимые чувством оскорблённого женского достоинства, эти женщины, лично не знавшие до поры до времени друг друга, поначалу поддались стандартному в таких ситуациях желанию порвать негодника на мелкие части. Но в силу того, что они уже были научены жизнью не делать резких опрометчивых шагов, каждая из них, после некоторого раздумья, пришла к логически оправданному решению – ни в коем случае не отдавать кому бы то ни было свою собственность, под которой в данном случае подразумевался Миниск Митрофанович собственной персоной, представлявший в их глазах некий живой товар с вполне оделёнными потребительскими качествами. Если бы какой-нибудь благодетель поведал ему, что его как презренного раба уже начали торговать на некоем эмпирическом подобии невольничьего рынка, этого степенного мужлана с ещё не выветрившимся мироощущением казановы наверняка хватил бы апокалипсический удар!

Ну а дальше начался самый настоящий детектив, когда все пять конкуренток по монополизации этого хоть и поблекшего, но ещё вполне даже привлекательного мужчины, стали выслеживать своего мил-дружка, постепенно выявляя пути-дорожки его любовных похождений. Практичность умов сердечных подружек Миниска Митрофановича позволила им достаточно быстро вычислить и опознать друг друга. Случись нечто подобное ещё лет двадцать-тридцать назад, между ними наверняка произошла бы бурная сцена с вполне вероятным физическим ущербом для кого-нибудь из них, но в современные времена всеобщего рационализма торгашества и выгоды компромисса эти разумные женщины разыграли абсолютно иной сценарий: познакомившись друг с дружкой, они порешили встретиться для обстоятельной беседы за круглым столом в модном кафе, где любили собираться деловые люди.

Как ни трудно в это поверить, но такая невообразимая по шаблонам любовных джунглей встреча состоялась! И что самое поразительное – все пять дам, как говорится, с первого взгляда почувствовали настолько сильное чувство взаимной дружбы, можно даже сказать – какого-то родства, что о существовании незадачливого Миниска Митрофановича забыли уже минут через десять после начала этой знаменательной встречи. Мило общаясь между собой по обширному списку женских интересов, к середине вечера они уже стали воспринимать друг друга в качестве задушевных сестрёнок, с которыми можно было отвести душу, не опасаясь говорить даже на самые кощунственные по нормам приличного общества темы. И, конечно же, к завершению встречи они порешили никогда больше не расставаться, объединившись, можно сказать, в сестричество родственных душ. Глаза всех пяти новообретённых подруг восторженно сияли, поскольку этот вечер явился для этих бальзаковских женщин ярким, душевно приятным событием на фоне череды серых будней. И только уже по выходу из кафе кто-то из них вдруг неожиданно вспомнил о Миниске Митрофановиче, благодаря непотребству которого, собственно, и состоялась эта встреча.

Дамы приостановились, всем своим видом выражая недовольство настигшей их грубой прозой жизни, так бесцеремонно вторгшейся в образовавшееся между ними пространство радости и грозящей испортить прелестное впечатление от приятно проведённого времени. Возникла продолжительная неловкая пауза. И в этот момент одна из них, выделявшаяся нестандартно быстрым соображением по любой степени хитрости вопросам, выпалила невесть откуда пришедшую ей на ум мыслишку: «А давайте жить все вместе одной семьёй! Мы все одиноки, и поэтому для каждой из нас это будет весело и здорово! А нашего милка, Миниска Митрофановича, мы обобществим, и пусть он отрабатывает все свои грешки в нашей дружной компашке! А поскольку при таком раскладе ему не надо будет больше терять драгоценное время на сокрытие своего постыдного партизанства, его коэффициент полезного действия резко возрастёт к нашему с вами всеобщему удовольствию!» Мысль эта сразу же настолько понравилась всем без исключения дамочкам, что была тут же принята на ура!

Последующие события развивались со скоростью щуки, гоняющейся за карасём. Уже утром следующего дня Миниск Митрофанович подвергся жёсткому прессингу всех пяти своих подруг, вставших супротив него в единую когорту. Ему был предъявлен ультиматум, который он счёл за благо беспрекословно принять. Исполняя условия ультиматума, он вынужден был найти в пригороде большой дом, где с удобствами и комфортом вместе с ним поселилась вся развесёлая компания его подружек. При этом непосредственно самому ветерану донжуанского промысла была выделена весьма малогабаритная комнатушка, выдержанная в спартанском духе. Этот чуланчик с милой непосредственностью должен был постоянно напоминать ему, что в каждый момент времени одна из его альковных подружек ждёт его в своей комнате – обустроенном специально для него любимого гнёздышке. Ну и так по кругу в строгом соответствии с лунными циклами и индивидуальными биоритмами. За соблюдением же такой выверенной с научно-практической точки зрения очерёдности романтических встреч ему же и поручено было строго следить.

А ведь поначалу все шестеро участников данного альковного представления пошли на этот эксперимент исключительно ради шутки и весёлого времяпрепровождения, мол, встряхнёмся, почистим свои пёрышки да разлетимся в разные стороны. Однако месяц проходил за месяцем, а никто из них почему-то даже и не думал разбегаться. Очевидно, такая жизнь всем им определённо нравилась. Так незаметно прошёл год, а за ним – и второй, начался отсчёт третьего года этого затянувшегося эксперимента. Хотя, собственно говоря, и сам эксперимент перестал уже быть таковым, трансформировавшись в нечто другое, что можно было бы назвать одной из форм человеческого общежития. Все были настолько удовлетворены происходящим, настолько оптимистично настроены, что, казалось, в жизни этих людей, бывших экспериментаторов, уже ничего больше меняться не будет – всё и дальше будет катиться по накатанной дорожке, как говорится, вплоть до последней черты.

Но не тут-то было. Жизнь – ещё та плутовка, и в любой момент жди от неё сюрприза. И дождались – сначала одну подругу, а затем и другую уличили в походах на сторону, что само по себе подрывало все те основы, которые закладывались в эту коммуну при её создании, то есть выявленные «левые» похождения были однозначно истолкованы в качестве признака начала распада компашки. Такая безрадостная перспектива побудила всех шестерых коммунаров собраться за круглым столом для прояснения ситуации и понимания, надо ли спасать их коммуну, и, если да, то каким образом?

Для Миниска Митрофановича всё это действо было особенно не по нутру, поскольку бурные дебаты за столом в итоге свелись к констатации факта его меркнущей мужской привлекательности, что вынудило его даже пересесть в затемнённый уголок, ибо под влиянием нелицеприятных упрёков в свой адрес он покраснел до неприличия и не мог больше вымолвить ни единого слова. Но его психическое состояние ни одну из дебатирующих подруг не волновало, поскольку их ставки на этом круглом столе были весьма значительными. О физических же потенциях печалящегося в углу комнаты «мачо» никто за столом больше не упоминал, ввиду того, что в отношении него ни одна из пятерых участниц дискуссии никаких иллюзий не питала, поскольку его физиологические возможности уже давно перешли для них в сферу бытовых услуг, качество которых, ких великому сожалению, оставляло желать лучшего.

Когда накал страстей за столом достиг своего апогея, не иначе как по воле рока, у одной из коммунарок родилась прямо-таки гениальная идея – назрело расширение компашки за счёт привлечения в неё достойных общекоммунарских идеалов мужчин. Тут же все пять женщин принялись дебатировать о необходимом количестве предполагаемых пришельцев. Ну а так как этот вопрос выделился в разряд сверхактуальных, то и дебаты по нему были очень продолжительными: только после четырёх часов бурной полемики было решено принять в коммуну троих представителей сильного пола.

Время уже было позднее, и всем коммунарам хотелось спать, ибо они выплеснули в этот вечер колоссальное количество душевных сил. Встали, вышли было из-за стола, чтобы разойтись по своим комнатам, как вдруг, подобно ситуации на той первой встрече в кафе, кто-то из женщин вспомнил о Миниске Митрофановиче, роль которого теперь была абсолютно не ясна. Однако, как и в первый раз, мудрые дамы так же быстро и впечатляюще эффектно решили вопрос о его нынешнем статусе – Миниску Митрофановичу надлежало стать главой расширенной компании, так сказать представительским лицом этого вольного объединения сердечно расположенных друг к другу людей.

Дальше события опять приняли оборот, походивший на ипподромные скачки лошадей. В доме стали появляться новые незнакомые мужчины, претендующие на интеграцию в это альковное сообщество. Их проверяли на совместимость с главными действующими лицами и в перекрёстных беседах, и на социометрических тестах, и на общественных работах по дому и огороду. Проверок была масса. А как же иначе? Дело-то очень непростое и весьма щепетильное. Каждому очередному претенденту устанавливался индивидуальный испытательный срок при общем контроле за всеми результатами испытаний со стороны Миниска Митрофановича – всеми почитаемого патриарха альковных похождений. Тяжёлый это был труд, далеко не каждому по плечу, ведь только через семь месяцев наконец-то три новых члена коммуны были найдены, отобраны, проверены и изучены, после чего наступила идиллическая пора по упрочению и породнению расширенного состава крепко связанных друг с другом коммунаров.

А Миниску Митрофановичу, как главе коммуны, пришлось много потрудиться и после завершения формирования её расширенного состава, ибо на его представительском посту покой ему отныне стал только сниться. К этому времени слух о коммунарах разнесся не только по всей округе, но по социальным сетям унёсся и в самые далекие уголки страны. Более того, даже за рубежом коммуна получила широкую огласку. К образу жизни коммунаров возник неподдельный интерес у самых разных людей и исследовательских организаций. Поэтому пожилому казанове приходилось встречать во многом числе группы гостей буквально со всего мира, вести интенсивную интернет-переписку, проводить своеобразные пресс-конференции, писать статьи в самые престижные журналы, формулировать теоретические основы существования подобных коммун, выступать с докладами на различных конференциях и теоретических семинарах, участвовать в фестивалях сторонников подобной трактовки коммунарского движения. Короче, к шестидесяти пяти годам Миниск Митрофанович мог честно признаться, что впервые за свою жизнь обрёл счастье, ибо ему наконец-то удалось реализовать все свои сокровенные мечты, которые он нежно холил чуть ли не с детского возраста. Это было яркое счастье состоявшегося по жизни человека!

…В промежутках же этой насыщенной всякими публичными делами деятельности, когда ему удавалось уединиться в своей коморке, он усаживался в своё любимое кресло…и всецело отдавался воспоминаниям, в которых та или иная прелестная обольстительница погружала его в блаженство умопомрачительной чувственности…

7.03.2012

 

Современные стандарты жизни общества в условиях урбанистической цивилизации фактически полностью стёрли издревле ясные критерии, по которым можно было надёжно отличать сильных людей от слабых. Теперь же какой-нибудь хлюпик по своим адаптационным способностям к условиям безостановочно ускоряющейся динамики изменчивости социальной жизни оказывается неизмеримо сильнее некоего громилы, который, пресмыкаясь перед таким хлюпиком, часто на коленях выпрашивает у того милостыню. Но справедливо ли такое состояние общественных нравов? И если вдруг развалятся все основы привычной на сегодня картины мира, то кто тогда будет считаться сильным, а кто – слабым? Вопрос этот с каждым новым днём становится всё более и более актуальным, ибо от ответа на него зависит ни много ни мало – судьба человечества: слабые люди, пролезшие в лидеры, во время глобальных катастроф наверняка приведут народы к гибели, а реально сильных людей массы могут и не заметить при избрании лидеров, поскольку будут продолжать ориентироваться на изуверские критерии сегодняшних дней, когда слабого повсеместно принимают за сильного.

СЛАБЫЙ ПРЕДПОЛАГАЕТ – СИЛЬНЫЙ РАСПОЛАГАЕТ

В обществе, сверх всякого разумного предела наэлектризованном многочисленными и порой экзотически невероятными сообщениями о конце времён, что повергло гипнабельную часть населения в состояние первозданного ужаса, заставляющего их в свою очередь кликушествовать о приближении гибельного для людей светопреставления, явственно чувствовалась какая-то гнетущая атмосфера безнадёжной обречённости. Подобные общественные настроения способствовали тому, что московские уфологи подняли невоообразимую суету, проявив такую прыть в части подготовки возможного контакта с инопланетянами, которую трудно было себе представить от этих благообразных интеллектуалов. Именно по причине обсуждаемого на все лады конца света среди обывателей стали так популярны любые известия о возможной помощи уже почти погубившим самих себя землянам со стороны каких-либо инопланетных сил. Всплески сверхактивности уфологов, касающейся вопроса о возможных контактах с разумными расами космоса, вызывали в средствах массовой информации, не говоря уже о «сарафанном» радио, мощные волны сенсационных извещений. Вот только степень достоверности всех подобных сенсаций оставляла желать лучшего, ибо надёжно удостоверенных сведений о состоявшихся контактах фактически невозможно было найти ни на страницах газет или журналов соответствующей направленности, ни в передачах различных телевизионных каналов.

Дабы повысить в глазах общественности своё реноме и поднять уровень популярности предмета своей социальной активности, уфологи вкупе с падкими на сенсации журналистами в последнее время как-то особо упорно стали упирать на необходимость вовлечения в процесс контактёрства с инопланетянами влиятельных государственных и общественных деятелей, поскольку, де, с простолюдинами пришельцам общаться недосуг. В связи с такой постановкой вопроса началось активное выискивание на всех мало-мальски значимых общественных подмостках фигурантов властных и околовластных структур, которые не то чтобы верили в спасительные для человеческого сообщества возможности инопланетян, но были готовы поучаствовать во всей этой будоражащей общественный интерес кампании ради упрочения своего авторитета и поднятия личного рейтинга, что могло стать для них надёжной порукой электоральной поддержки на предстоящих выборах в Государственную Думу.

И вот, в строгом соответствии с поговоркой «Кто ищет, тот всегда найдёт», одной из многочисленных уфологических групп удалось каким-то образом вовлечь в свои дела амбициозного политического деятеля, готовящегося выдвинуть свою кандидатуру в депутаты Госдумы. Этот кандидат в депутаты, с одной стороны, вроде бы и согласился поучаствовать в подготавливаемом уфологами контакте с представителями инопланетного разума, но, с другой стороны, ему самому было от такой своей прыти как-то не по себе, что объяснялось очень просто: ему по-человечески было очень страшно. И вот, чтобы хоть как-то обороть этот недостойный его общественного статуса страх, он решил взять с собой на контакт давно знакомого ему литератора, которому, как он помнил, всегда и во всём «море было по колено». Вот по этой-то причине знакомый кандидата в депутаты литератор – Зосим Михайлович – и оказался в кандидатской машине своего знакомца по молодым годам, несущейся в сумерках к той точке в межгорной ложбине, где уфологи вместе с коновцами подготовили контакт с инопланетянами.

Надо сказать, что Зосим Михайлович был новичком в подобных мероприятиях: что да как там происходит, он не имел ни малейшего понятия. Однако та серьёзность и торжественность царящей вокруг предстоящего контакта атмосферы настолько подавляли в нём весёлый нрав и привычку к «сорвиголовости», что вместе с его обычными шутками-прибаутками куда-то исчезла и его фирменная бравада.

Ехали долго, говорили меж собой мало. Очевидно, кандидат в депутаты уже примерял на себя роль главного спасителя человечества во время уже реально начавшегося на планете периода всеобщей катастрофичности. Зосим же Михайлович умудрился задремать от всей этой пронзительной официозности, которая, казалось, так уплотнила внутреннее пространство автомобиля, что не хотелось даже шевелиться.

Неожиданно с нашим литератором стало происходить нечто необычное, чему он, как ни старался, никак не мог найти аналога в своей долгой и довольно сумбурной жизни. Почему-то ему не удавалось до конца проснуться и сбросить с себя ту полудрёму, которая мягко, но крепко сковывала его, не позволяя ни двигаться, ни говорить, ни здраво оценивать происходящее за корпусом машины. Все его усилия «продрать глаза», чтобы, не дай Бог, не пропустить ни одной важной детали из предстоящего уникального в своей основе события, которое грозило стать мировой сенсацией, ни к чему не привели. Ему казалось, что нечто внешнее удерживает его в этом дремотном состоянии. При этом он мог полностью контролировать себя, сознавая все свои мысли, и в то же самое время он ощущал, что почти спит. Спустя непродолжительное время перед его внутренним взором вдруг возникла яркая полноцветная картина, похожая на прямую телевизионную трансляцию, в которой он принимал самое непосредственное участие.

Ему казалось, что прямо перед ним возник высокого роста и мощного телосложения человек, одеяние которого состояло из туники, составленной из блестящих пластинок. На его голове и плечах красовалось что-то отдалённо напоминающее головные уборы египетских фараонов. Большие тёмные глаза этого великана были устремлены на литератора, казалось, пронзая насквозь всё его существо. И хотя им ничего не произносилось вслух, в мозгу у Зосимы Михайловича отчётливо зазвучал его голос. Между ними установилось некое общение, основу которого составлял не разговорный язык, а своеобразная цветообразность. Всё было понятно без слов.

Сей необычный человек назвался Вогеном, присовокупив, что он представляет на Земле некую космическую федерацию в принципе положительно настроенную на оказание посильной помощи землянам во время предстоящих катаклизмов. Однако окончательное решение по этому вопросу будет принято нынешней ночью на специальной встрече полномочных посланников федеративных образований дальнего и ближнего Космоса. Встреча будет происходить на Земле, а её участники уже начинают прибывать на планету. Для иллюстрации этого сообщения Зосиме Михайловичу было показано тёмное звёздное небо, из глубин которого к Земле невероятно быстро приближались светящиеся объекты, буквально на глазах увеличиваясь в размерах.

Затем изображение куда-то исчезло, не было видения и Вогена. При этом Зосим Михайлович ясно сознавал, что их автомобиль всё куда-то едет и едет, что кандидат в депутаты продолжает величественно сидеть на переднем сидении рядом с шофёром, что за окнами машины – ночная тьма, а фары упираются в плотный туман. Однако выйти из своего дремотного состояния обездвиженности и невозможности говорить он так до сих пор и не мог.

Через некоторое время в его сознании вновь возникло изображение. Воген восседал на некоем возвышении в каком-то большом помещении, но вот что творилось в самом зале, не показывалось, хотя было понятно, что здесь происходит собрание космических федератов. По тому мысленному напряжению, которое ощущалось в этом месте, можно было предположить, что страсти в этом зале накалены основательно. Воген взглянул слегка обеспокоенным взглядом на Зосиму Михайловича, после чего изображение опять исчезло.

Прошло ещё какое-то время, прежде чем облик Вогена вновь проявился в сознании Зосимы Михайловича. Теперь представитель космической федерации стоял с высоко поднятой головой, обеими руками опираясь на золотистый посох, своим нижним острым концом воткнутый в то, что по земным понятиям должно было называться полом. Никого вокруг него не было: встреча посланников космофедератов, видать, завершилась, и они улетели восвояси.

Воген торжественно объявил, что принято решение об оказании помощи землянам в случае начала глобальных катаклизмов на планете при всестороннем контроле за всеми угрожающими жизни на планете процессами, что происходят сейчас или будут происходить на Земле в ближайшем будущем. Предусматривается также и нейтрализация всех самоубийственных для людей процессов различного содержания, которые земляне тысячелетиями практиковали себе на беду, причём для жителей Земли остановка этих негативных процессов покажется вполне закономерной реакцией природной среды планеты, то есть открытого вмешательства инопланетных сил в земные дела люди не заметят.

Землянам же необходимо будет объединиться воедино на базе чёткого осознания угроз выживания человеческой расы в период глобальных катаклизмов. Всё, что предпринималось до сего времени представителями мировых финансовых кланов или властей различных уровней полномочности в части автономного спасения своих семей и родственников, не имеет никакого смысла, поскольку люди, оказавшиеся в обустроенных подземных городах или бункерах, при начале катаклизмов будут заживо погребены в этих коллективных могильниках, некоторые из которых окажутся из-за тектонических процессов на глубине нескольких километров. Те же из землян, кому дано пережить предстоящие катаклизмы, должны будут придерживаться абсолютно новых форм общественной жизни, нежели те, что наблюдаются на планете сегодня. Об этом необходимо незамедлительно начать информировать население планеты, которое в результате должно определиться с выбором духовных лидеров, которые проведут человечество через эпоху испытаний. Требование в этом вопросе одно – новый социальный строй на Земле должен основываться на развитой духовности людей, то есть нравственные каноны человеческого общежития заменят все юридические законы настоящего времени.

Деньги как таковые навсегда исчезнут из обихода людей нового времени. Канут в лету и гигантские скопления людей в городах и мегаполисах, поскольку население Земли в посткризисное время будет равномерно распределено по территории планеты. Для перемещения в пространстве и для связи людей меж собой в их организмах вновь проявятся соответствующие природные способности.

Ещё Воген сообщил, что лично он сам остаётся на Земле в качестве полномочного представителя дружественной землянам космической федерации, и оставляет за собой право по мере необходимости выходить на контакт с любым землянином. Подняв посох и с силой воткнув его в то, что люди называют полом, Воген, сверкнув глазами, транслировал в мозг Зосимы Михайловича фразу: «Да будет так!», после чего изображение с обликом инопланетянина исчезло из его сознания.

И в тот же миг с якобы спавшего литератора спало его дремотное состояние, вслед за чем он вновь обрёл способность говорить и двигаться. Естественно, всё, что с ним произошло, сразу же было поведано им кандидату в депутаты. Однако тот не поверил ни одному слову Зосимы Михайловича, буркнув, что ему и не такое могло присниться.

Тем временем машина, прорываясь сквозь темень и туман, продолжала двигаться к намеченной точке контакта. Прошло ещё почти три часа, прежде чем они прибыли на означенное место. Вокруг маленькой полянки стояло несколько машин уфологов и ещё невесть кого. Около двух десятков человек, прибывших на поляну, напряжённо ожидали контакта. Долго ожидали. Через два часа рассвело, выглянуло солнце, и вскоре стало жарко. Вокруг припаркованных машин засновали местные жители из ближайшей деревни, с любопытством поглядывая на городских пришельцев, дремлющих в дорогих иномарках. Ещё через два часа все члены земной контактной группы проголодались. А ещё через час все разъехались кто куда, ибо стало понятно, что контакта не случится.

6.08.2011

 

Души некоторой части умерших людей однозначно нацелены на скорое перевоплощение в других телах в реальном мире людей. В загробном мире душе очень непросто осуществить очередное воплощение в своём Роде. Если она не находит знаков указания пути к эгрегору своего Рода, она, скорей всего, потеряется и воплотится в другом Роду, в другом народе, в другой стране, в другой части света, то есть она навсегда потеряет возможность человеческой жизнедеятельности в своём Роде. Указателем к воплощению в своём Роде служит всего одна путеводная нить – память родичей о родовых предках. Только по этой энергоинформационной ниточке душа может отыскать эгрегор своего рода и воплотиться в его новорождённом сородиче. Других вариантов такого воплощения не имеется.

Вот поэтому в древности Рода истово почитали память о предках, что позволяло им быстро развиваться и крепнуть, поскольку перевоплощённые по мере своего взросления быстро подхватывали свои прежние незавершённые дела и доводили их до логического завершения, в любом случае оставаясь при этом пламенными приверженцами успеха своего Рода. Кроме того, все сородичи делали всё возможное для поддержания в Роду гармоничных отношений между его членами, поскольку при наличии в Роду антагонистических отношений между поколениями, как это стало нормой в современных семьях, дед, к примеру, никогда не смог бы обговорить с внучкой все нюансы своего перерождения в теле её ребёнка.

Надо отметить, что другая часть душ умерших, которые уже множество раз перевоплощались в различных телах сородичей, не нацеливается больше на телесные воплощения на Земле. Они переходят в более высокое энергетическое состояние и продолжают жить в развоплощённом виде, образуя в высшем мире родовую энергетическую субстанцию, которая называется эгрегор Рода, посредством которой они помогают во всех делах и свершениях своим воплощённым родичам. Но чтобы они могли оказать такую нематериальную помощи родичам, необходимо существование целенаправленного канала, по которому энергопомощь могла бы адресно поступать к родичам. Такой канал опять же устанавливается только благодаря памяти потомков о своих предках.

Вот так реально проявляется в тонкоматериальном мире память потомков о предках, помогая самим этим потомкам жить, здравствуя и развиваясь. Понимание этого факта позволяет исчерпывающе ответить на вопрос о том, почему люди тысячелетиями почитали и славили своих предков. И совершенно непонятно, почему современные люди напрочь отказываются от эгрегориальной помощи своих предков, уже полностью забывая, подобно мрачным татям, не только о своих бабушках и дедушках, но и всё слабее помня даже о собственных родителях. При этом от них можно услышать бесконечный поток жалоб и причитаний о своей всеобщей заброшенности и несчастной судьбе. Причина-то этому, оказывается, в них самих – в их железобетонной приверженности к идеологии безродности и свободы от любой родственной ответственности перед кем бы то ни было.

УХОДЯ – ОСТАТЬСЯ

Как говорится, умом Анатолий Лукич обижен не был. В детстве ему всегда было до крайности интересно разгадывать тайны материального мира. Более того, всё его существо просто трепетало от восторга, когда ему удавалось изобрести что-нибудь необычное, нечто эдакое, что на удивление всем не просто крутилось и вертелось, демонстрируя правильность его идей, но и приносило весомую пользу при пользовании им в быту. Подобное свойство натуры молодого человека не могло не привести его в последующем к профессии конструктора, которая стала делом всей его жизни и которой он отдал всего себя без остатка.

Множество блистательных изобретений и открытий было выдано на гора благодаря таланту Анатолия Лукича. На работе его ценили, коллеги уважали за нестандартность мышления, а многие сторонние люди восхищались им, когда становились известными его свершения. Вместе с тем, вокруг него всегда кишели, что является пожизненным крестом любого талантливого человека, всякие-разные пронырливые людишки, напрочь лишённые творческой жилки, то есть, попросту говоря, люди-паразиты. Эти серые посредственности отладили виртуозно функционирующий конвейер экспроприации тех великолепных технических решений, которые подобно многоводному гейзеру исторгал в мир людей талант Анатолия Лукича. В результате он даже сам не заметил, как за весьма непродолжительное время превратился в своеобразный генератор идей для многих сотрудников и даже для целых опытно-конструкторских подразделений того научно-исследовательского института, в стенах которого произошло его становление в качестве выдающегося конструктора.

Надо сказать, что этот творческий человек с великой радостью взирал на весь процесс практической реализации своих придумок, над чем денно и нощно не покладая рук трудились облепившие его со всех сторон «прихлебатели», которые, естественно, присваивали себе авторство его творений. «Ну, в самом деле, – размышлял Анатолий Лукич, – зачем мне всё это обилие идей прятать под сукно, если их поток не только не ослабевает, но и становится всё более обильным с каждым новым днём?! Я ощущаю в себе неимоверные творческие силы. Так пусть же все, кто на это способен, воплощают на практике мои идеи, ведь осуществить их полноценное внедрение смогут лишь немногие. Трудоёмкая это работа, и не каждому она по плечу».

Вот так и блаженствовал Анатолий Лукич в океане творчества, не давая себе труда замечать что-либо другое в окружающем его пространстве. А время не стояло на месте, солнце в его жизни восходило и закатывалось уже очень много раз, просто так и не сосчитать, сколько именно, да и зима меняла лето, а лето, в свою очередь, – зиму уже не один десяток раз. И почему-то этот круговорот с каждым годом всё более и более убыстрялся, хотя вокруг Анатолия Лукича привычная созидательная суета продолжала крутиться и вертеться как весёлый, яркий и занимательный калейдоскоп.

При этом его изобретательская плодоносность с годами не только не оскудевала, но и, наоборот, – усиливалась, расширяя точки своего приложения. Да и сами генерируемые идеи становились всё более полновесными, вбирая в себя всю полноту осмысленной им реальности, что вылилось в порождение его творческим гением уже не каких-то простеньких приспособлений, а сложных технических агрегатов, внедрение в практику которых повысило эффективность функционирования широкого круга изделий оборонной промышленности. Когда до него доводили подобные факты, он, естественно, испытывал гордость, помноженную на ту неземную благостность, что наполняла в такие моменты его сердце.

После сорока лет время как будто бы взбесилось – оно не просто ускорило свой бег, а, казалось, полетало куда-то с космическим ускорением. И вот однажды, после того, как врачи скорой помощи откачали его от очередного сердечного приступа, Анатолию Лукичу неожиданно открылось осознание безымянности для потомков тех важных свершений, которые явились его личным вкладом в общечеловеческую копилку цивилизации. До него вдруг дошло, что его жизнь может прерваться в любую минуту, а его потомки в будущем не смогут сказать по поводу него самого и его жизненных достижений ничего существенного, мол, был такой предок, который только и годен был на то, чтобы поучаствовать в сохранении родовой линии (спасибо ему и на этом!). Тогда-то его и настигло острое ощущение горечи за свою легкомысленность в отношении авторства своих изобретений. Это ощущение горечи подпитывалось тем, что он сходу мог назвать большое число технических изделий, принципы работы которых основывались на том громадье идей, что он так лихо раздаривал каждому встречному и поперечному, оставаясь всегда в тени мало кому известным сотрудником одного из многочисленных конструкторских бюро. Вот с этого самого момента Анатолием Лукичём и овладела прямо-таки неуёмная жажда авторизации всего того обширного конструкторского задела, который своим существованием был обязан его таланту.

Вся его последующая деятельность обрела вполне однозначную направленность – патентование своих изобретений. Все знавшие с молодости широту его натуры несказанно удивлялись, когда им становилось известно, что он переключил свой недюжинный интеллект на бюрократическую волокиту по оформлению авторских прав на совершённые им изобретения, некоторым из которых было уже лет по тридцать. Удивлялись его знакомые, прежде всего, тому, что он полностью утратил интерес к сотворению новых идей, да это было и немудрено, поскольку теперь все его творческие силы, подобно некой чёрной дыре, поглощало взаимодействие с патентным ведомством.

Его колоссальные усилия на ниве авторского права в итоге привели к тому, что к моменту, когда обширный инфаркт обрёк его тело на несовместимость с жизнью, ему удалось получить почти четыре десятка авторских свидетельств. Из этого всепоглощающего процесса отстаивания своих прав на совершённые им изобретения Анатолий Лукич не в силах был выйти даже в последние дни своей земной жизни, когда сердечные боли приносили нестерпимые страдания его бренной плоти.

Провожая Анатолия Лукича в последний путь, его сотрудники, друзья и знакомые судачили меж собой о том, что же всё-таки двигало этим незаурядно талантливым человеком, с фанатическим упорством пытавшимся авторизовать весь свой интеллектуальный багаж изобретательства? Мнений по этому поводу было много, и мнений самых разных. Конечно же, теперь, когда его отлетевшая душа шествовала по тропам небесного мира, точного ответа на этот вопрос уже никто не мог получить. Однако большинство из причастных к его изобретательской деятельности подспудно понимали, что вся эта авторизационная гонка Анатолия Лукича была необходима ему не только для сохранения памяти для потомков, которые по праву должны иметь возможность по достоинству оценить его интеллектуальные заслуги.

Зная его как убеждённого сторонника теории перерождений, близкие ему люди сошлись во мнении, что он, стремясь сохранить за собой свой авторский задел, на самом деле работал на перспективу, поскольку надеялся вернуться на Землю в новом воплощении, чтобы продолжить творческий процесс изобретательства, который в этом его воплощении на время прервался по объективным причинам. Ну а поскольку с логической точки зрения при таком раскладе дел он не должен был надолго задерживаться в горнем мире, то можно было предположить, что в ближайший год-два в его роду родится малыш – новое воплощение Анатолия Лукича, который, повзрослев, продолжит его незавершённые земные дела по части изобретательства.

Родственники, Анатолия Лукича мало интересовавшиеся при его жизни сложившимися у него мировоззренческими убеждениями, при таких словах его друзей только передёргивали плечами в знак того, что излагаемая ими околесица режет им слух, вызывая у них чувство отторжения всего того, что так или иначе было связано с жизнедеятельностью усопшего сородича. Такое отношение родичей к памяти об Анатолии Лукиче с позиции теории реинкарнации в реалии означала, что он не сможет воплотиться в своём Роду, поскольку здесь его никто не уважает за свершённое им при жизни творческое наследие, то есть продолжить свою изобретательскую деятельность в новом теле какого-нибудь своего внука или правнука для него отсутствуют какие-либо возможности.

…По прошествии трёх лет со дня смерти Анатолия Лукича в одном из архаичных австралийских племён, обитавшем в далёкой от цивилизации пустынной местности, народился мальчик, с раннего детства постоянно придумывавший какие-то приспособления для облегчения жизни в австралийской пустыне, чему несказанно дивились все члены его племени.

12.12.2010