Не всегда видишь сразу последствия событий. Иногда, например: нечаянно толкнул стол, на нем стояла ваза, она упала на ногу и – ваза разбита, ноге больно. Мгновенное последствие. Но бывает, что встретился с человеком спустя много лет и в воспоминаниях он упоминает какой-то случай, и ты понимаешь: так вот оно с чего все началось, вот кто «стол толкнул».
Так и сегодня. Только, что расстались с человеком на перроне. Ехали вместе почти полтора суток.
Как обычно: пока размещались, пока познакомились, а под конец дороги уже почти друзья. Давно примечено, что в дальней дороге совершенно незнакомому человеку мы можем свою жизнь описать. Вот так вышло и в этот раз. Мы оказались тезками, только я лет, на семь старше.
И детей обсудили, и мужей обсудили, а когда до детства дошло кинулись обе в свои давние воспоминания. Я самозабвенно рассказывала какой была оторвой в детстве, смеясь и шутя поведала о своих проделках: как нашли банку с краской и решили все выкраситься; как играли в поезд сидя на стульях, которые стояли на столе, и я шарахнулась оттуда вниз задев головой батарею; как лазала по деревьям и обняв ствол руками съехала с него поранив все, что только могла поранить, а назавтра нам ехать на море.
Она тоже рассказывала смешные и забавные случаи своего детства: как потерялась в большом городе намеренно, чтобы ее нашел милиционер, уж очень ей хотелось с ними пообщаться; как в зоопарке видя мартышек, хохотала и кричала во весь голос указывая пальцем: «Макака с красной какой». И когда все веселые истории были рассказаны, уже почти в самом конце нашего путешествия, она рассказала мне грустную историю о том, как она в детстве видела преступление.
Самое ужасное, что это преступление совершил ее очень родной и близкий ей человек – мама.
Итак, сама история.
Это была самая красивая девушка во всем поселке. Длинная грива роскошных темных волос, миндалевидные, чуть раскосые темно-зеленые глаза, аккуратный маленький носик, правильные черты лица, точеный стан, тонкая талия, нежные белые руки, узкие покатые плечи. И только одно, как ей казалось, портило все роскошное впечатление о ней – это сравнительно небольшая грудь.
Надо, конечно же, с акцентировать внимание, что так казалось именно ей. И сколько горьких слез было выплакано в подушку по ночам, по поводу этой вопиющей несправедливости. Вон, даже у самой страшненькой Гальки, молоденькой продавщицы из военторга, грудь больше чем у нее. И, снова акцентируем внимание, что так казалось именно ей – что только из-за наличия груди большего размера у нее (у пресловутой Гальки) есть ухажер. А у красавицы нет. Да, за ней ухлестывали многие. И даже некоторые называли себя ее ухажерами, но ухажеры, то были так себе. Вроде и военный, и офицер, но. Вот это «но» и не давало повода для радости.
Поселок был военный, в бескрайних степях тогдашней союзной республики. И соответственно население его большую часть составляли военные, разных рангов и возрастов. Присылали сюда, в самую (как между собой, шепотом местное живущее население называло данный поселок) «дыру» молодых лейтенантов на службу, только тех, кто был без блата.
О, этот блат, в местах поближе к столице нашей родины это было первым верным признаком, что только что вышедший из военного училища молодой офицер будет распределен на «тепленькое» местечко – поближе к столичной жизни, или совсем наоборот – в не менее вожделенную заграницу.
А в ту «дыру» и примерно того же плана остальные «дыры» разбросанные по всему советскому союзу попадали все безблатные или проштрафившиеся.
И разве пара эти отщепенцы такой красотке, как она. Нет конечно. Вот и была одна, без кавалера. А его, этого кавалера ох, как хотелось. В мечтах он рисовался бравым, высоким, стройным, красивым и не меньше, чем сын, ну хотя бы майора, а лучше полковника, ну не как не прапорщика. Как вон, Сашка. Уж хорош, и статен, и высок, и обаятелен черт, да зачем он нужен, разве ж с ним из этой дыры выедешь. Да еще и не просто выедешь, в мечтах то не меньше чем в столицу (а уж в самых сокровенных прямо даже и заграницу). Вот и слыла она недотрогой и гордячкой. А сердце мечтало о любви. Ну и о благах конечно. Куда ж без них бедной девушке.
И вот в нашей истории, в эту «дыру» попал проштрафившийся сынок генерала. Ему прочили и готовили тепленькое местечко, а он по пьяни, молодой и горячий заступился за девушку, и был пойман доблестными сотрудниками милиции в драке, передан на поруки патрулю комендатуры, и засажен на «губу». Рассерженный отец, замучившийся вытаскивать свое расшалившееся чадо, в воспитательных целях и не воспрепятствовал распределению в часть расположенную в дальних степях богом забытой республики.
Как обыкновенный мажор тех времен, да еще в добавок и уверенный, что папа оттает и простит, вел себя на службе расхлябано и безответственно. Сколотил вокруг себя окружение таких же развязных повес и они в перерывах между службой (а частенько и во-время, нее) предавались в основном разгульной и праздной жизни. Иногда сцепляясь в ничем не обязывающей и нудной перебранке с командиром части (тот был на много чинов младше, чем отец повесы и потому перебранки носили чисто развлекательную функцию). Откровенно говоря, сына генерала терпели и особо на него не надеялись.
А он жил припеваючи: пьянки, веселье и преферанс по ночам. Особого интереса к обычной жизни части он не испытывал и не интересовался ею.
И молва, уж конечно, где ее нет этой молвы, уже разнесла по всей военной части о новеньком. Какими только историями и былью, и небылицами не обрастала жизнь ничего не подозревающего лейтенантика. И наша красотка, тоже испытывала жгучее любопытство, все-таки сын генерала, но увы, ни как у нее не получалось с ним близко познакомиться. Она даже, наступив на горло своей гордости, придумав довольно весомое оправдание, сама пришла к нему, в его комнату в общежитии, выданную ему по прибытии в часть. Но к сожалению, ей открыл пьяный дружок из приближенного окружения и даже не спросив зачем она пришла, буркнул, что типа они заняты и закрыл дверь прямо перед ее носом.
Какой позор. Промучилась всю ночь, представляя, как на завтра весь поселок будет знать, что она заходила к новенькому, а ее банально не пустили. Как на каждом углу будут обсуждать ее, как будут качать головами и шептаться, о том, что она недостойно пришла к мужчине сама, без приглашения. Такого позора она не выдержит. И в ее прекрасной головке все чаще всплывала мысль о бегстве. Только вопрос: куда? И она снова, и снова возвращалась мыслями к своей уязвленной гордости. К утру это нервное, не выспавшееся и (о ужас) не накрашенное создание придя на работу с удивлением обнаружила, что никто и не обсуждает ни чего такого. Она молчала и прислушивалась. Но, даже Антоновна, местная блюстительница морали (именно ее порицания она боялась больше всего) любительница громко и долго выговаривать свое «фи», как обычно улыбалась ей и болтала о всякой ерунде.
Раньше наша красотка получала тайное удовольствие, выслушивая, как Антоновна, выговаривает очередной вертихвостке о ее недопустимом поведении. Ярко, в красках порицательница любила описывать проступок. Ее слушать, было одно удовольствие и долго еще (в зависимости от проступка) вся часть пересказывала друг другу слова Антоновны. Ее жертвы ходили тише воды ниже травы, а одна даже сбежала. Уехала бросив все, не выдержав бойкота. Поговаривают даже и сгинула где то, так и не пережив позора.
Всю неделю, наша красотка жила, как на вулкане, вздрагивая при каждом повышении голоса Антоновной. Но о ее проступке разговор так и не зашел. Через неделю она позволила себе расслабиться.
Выслушивая (от той же Антоновны) очередную байку о похождениях новенького она вдруг поняла, как ей надо действовать. Еще ночь на обдумывание плана и …
… Сашка встретился ей у магазина. Она давно заняла дислокацию, делая вид, что следит за племянником соседки. Тот обалдевший от такого внимания и предвкушая обещанное мороженое, заставил ее и покачать его на качелях, и крутить карусель, так, что у нее заболели ладони, и даже звал с собой в песочницу. Но расположение песочницы было очень не выгодно, и потому это предложение было строго пресечено.
Едва Сашка вышел звеня пакетом, она, как бы невзначай, спеша в магазин якобы за мороженым. Поравнявшись с ним споткнулась и вскрикнув, будто бы от боли, рухнула ему прямо в руки. Слезы по щекам текли натурально. Сашка испугавшись и переживая донес ее на руках до скамейки и долго растирая ей лодыжку поглаживал ее ногу. Совершенно забыв про заброшенные в пыли звенящие пакеты. Она, типа придя в себя, рассыпалась в благодарностях и улыбалась ему как никогда. И он конечно же поплыл. То, что он давно был к ней не равнодушен она знала, но ее он не интересовал. А сейчас задумка была через него добраться до новенького.
Сашка галантно предложил ее донести до дома, но она благоразумно отказалась. И пообещав в другой раз позволить ему ее проводить, она осталась сидеть на скамейке, а он окрыленный ушел.
Как только он скрылся за углом магазина, она совершенно спокойно зашла в него, купила прикрывавшему ее мальчишке обещанное мороженое и ушла домой совершенно довольная собой.
На следующий день на работе (согласно сыгранной роли) она немного прихрамывая дошла до своего стола и первой поведала Антоновне о произошедшем, указав в повествовании на то, что была холодна и безупречна в поведении. Антоновна поахала, наградила советом: чем растирать потянутую мышцу; и к немалому удивлению нашей девицы, похвалила Сашку. Причем похвала была не его поведению, а как молодому человеку в целом. Из слов Антоновны явно выходило, что он очень даже достойный и намекнула немного обалдевшей девице, чтобы она к нему повнимательней присмотрелась.
Но, секунду спустя девушка забыла намек, она в душе была довольна собой и ее манила другая цель.
За неделю, она лукаво улыбалась встречающемуся у нее на пути Сашке еще раза три. И к ее удовольствию (в соответствии с планом), он в пятницу вечером встретил ее с работы. Провожая ее домой был стеснителен и не уверен, бормотал что то про погоду, то про кино, выспрашивал какие фильмы она любит. Идти с ним в кино в ее планы не входило. Ей пришлось его подтолкнуть:
– Ой, я так люблю танцы, так давно не танцевала, – томно вздыхая, сказала она, как бы невзначай, проходя мимо объявления о танцах в клубе офицеров.
Он конечно же клюнул. И краснея, и бледнея, заикающимся голосом пригласил ее на танцы. Она великодушно согласилась и они условились о времени и месте встречи перед танцами.
Наскоро попрощавшись с ним, она вбежала в подъезд, за дверью остановилась и стояла прижавшись к стене слушая, как радостно бьется ее сердце.
Всю следующую неделю до танцев она ходила порхая. Радостно бежала на работу и обратно. Даже не обращая внимания на перешептывания у нее за спиной. Антоновна смотрела на нее немного улыбаясь и подбадривая. Всю неделю только одно омрачало ее радость: извечный женский вопрос – что надеть. Она целыми вечерами, после работы, стояла перед зеркалом и примеряла, примеряла, примеряла. То слишком видно, что у нее маленькая грудь (что ее просто убивало), то слишком большие рюши, грудь-то скрывают, но уж очень образ получается легкомысленный, еще подумает, что с простушкой связался (о том, что он может не обратить на нее внимание, или просто не придёт, она мысли не допускала). В ее фантазиях он, как только ее видит, меж ними пробегает искра и он везет ее знакомиться с папой и тот, очарованный невесткой прощает блудного сына, сажает на теплое место (желательно рядом с собой), а она купаясь в деньгах, покупая в комках и валютных магазинах фирменную одежду просто сияет. А грудь, а грудь с большими деньгами (как она где то слышала) можно и нарастить. Медицина запада шагнула уже далеко и в этом плане. Она уверена, что с ним она себе сможет позволить и это.
К концу недели, судорожно соображая, во что бы, всё-таки, нарядится она вдруг вспомнила Ленку из бухгалтерии. Ей родители из заграницы привезли обалденную кофточку в крупный горох. Она такую видела в телевизоре у дикторши. Значит точно модная. Вот, только, как раскрутить Ленку дать ей эту кофточку. Вот задача. Девчонки конечно же меняются вещами и одалживают их друг другу, но она никогда до такого не опускалась. Но тут, ради своей цели она могла бы и поступиться своими принципами. И она скрепя сердцем, обдумывала, кого бы из знакомых попросить спросить у Ленки даст ли она ей поносить кофточку.
Помогла, как ни странно пресловутая Антоновна:
– Я тут слышала ты на танцы с Сашкой идешь? – отвлекла она девушку от раздумий стоит ли обращаться с просьбой лично к Ленке, или все-таки лучше через кого то.
Она уже было собралась ответить, как обычно – что не вашего ума дело, но тут ей пришла великолепная мысль в голову, а не использовать ли противную Антоновну и грустно вздохнув (кажется в душе у нее умерла актриса) покачала головой:
– Наверное я не пойду.
– Как это не пойдешь, – взвилась любительница порицать, – такой приятный молодой человек, а ты хвостом крутишь?
У красавицы сузились глаза и она была готова резко ответить на слова старой сплетницы, но желание получить недостижимое пересилило и она безрадостно произнесла:
– А мне пойти не в чем.
Антоновна сначала собралась было что то сказать, да видимо сообразила, что это действительно целая проблема для девушки (да еще такой гордой) села на свое место и замолкла.
И наша красавица увидев, что моралистка утихла, продолжила обдумывание кандидатуры, или может прямо попросить Антоновну сходить к Ленке.
Антоновна минут через пять вообще ушла из кабинета.
Уже почти было решившаяся обратиться сама к Лене лично и обдумывая, и сочиняя слова которые она ей скажет, и доводы которые она ей приведет, она сидела за своим столом, не сразу обратив внимание, что в кабинете становится тесновато.
Сначала пришла тихая, спокойная, маленького росточка секретарша Наденька, она немного стеснительно из под опущенных глаз с любопытством посматривала на красавицу. Потом заглянула и протиснулась в кабинет Людка, заводила и любительница выпить, но ответственная и добрая мать пятерых детей. Потом зашла шумная Ирка, вот тогда то и стало всем понятно, что кабинет маленький.
Потом подошли еще пара женщин и завершая зашла Антоновна, за ней шла Лена из бухгалтерии.
Когда Антоновна закрыла дверь народ весь загудел. Иринка сразу же стала предлагать платье, которое якобы висит у нее в шкафу и ждало именно этого часа. Розовое с бантом. Красотку аж передернуло, когда она вообразила себя в этом розовом кошмаре.
Ее первым порывом было встать, гаркнуть на всех и выгнать это все бабье. Но хватило секундного замешательства, чтоб понять, что это ее шанс.
И она встала, но с улыбкой, чуть виноватой произнесла:
– Ой, девочки, дорогие мои, спасибо вам огромное за отзывчивость, но…
Договорить ей не дали. «Бабье», как она их про себя окрестила, почти все разом заголосили, что они готовы помочь и выложиться в знак солидарности.
И тут это гвалт взяла в свои руки, верней голос, Антоновна:
– Так, всем тихо, давайте поспокойней, – все развернулись к ней и утихли, а она продолжила, – Вот человеку нужно на один вечер выглядеть на все сто, Ирина предложила свое любимое розовое платье, кто еще, что то может предложить, давайте перечислим, а она уже выберет что ей больше подойдет.
– А давайте спросим, что у нее есть, может просто какой детали не хватает и мы подумаем, – раздался тихий голосок Наденьки.
Красотка тут же решительно воспользовалась разумным предложением:
– Девоньки, – она часто слышала, как они так друг друга между собой называют, – у меня шикарные брючки, давно в шкафу висят, строгие, со стрелками, но к ним верха нет. Не пойду же я на танцы в простой водолазке. В платье не хочу, платье это уже такой намек.
И она села на место и постаралась придать своему виду выражение ужасного стеснения.
Женщины задумались.
Антоновна одобрила порыв красавицы:
– Да, девоньки, платье на танцы не совсем удобно, брючки конечно лучше. У кого кофточки красивые есть? – и сразу переходя к делу, – Леночка, тебе родители привезли шикарную кофточку из заграницы, ты как, одолжишь?
У красотки замерло сердце, кровь прилила к щекам.
– Ну конечно дам, будет очень здорово смотреться она с брючками, будешь у нас королевна, – улыбнувшись сказала простодушная Лена красавице.
В душе все возликовало и засверкало салютом, но она успела взять себя в руки и грустно улыбнувшись сказала:
– Ой, Леночка, спасибо огромное, но это наверное неудобно.
И все наперебой давай ее убеждать в обратном. Когда она милостиво позволила себя уговорить все разошлись. А ей хотелось петь и плясать от счастья, и даже, порыв расцеловать Антоновну она почти не сдержала – обняла и от души поблагодарила.
Вечером идя с работы ее догнала Надюша. Красотка часто видела, как девчонки с работы шли кто парами, кто стайками и только она всегда гордо вышагивал домой одна. Ей спутник никогда не был нужен. А тут вот рядом шла маленькая секретарша. Она видимо долго собиралась духом и все-таки спросила чуть заикающимся голосом:
– И как он тебе? – красавица сначала с недоумением глянула сверху вниз на Надюшу и тут вдруг поняла: она же про Сашку и она отчаянно в него влюблена.
Улыбнулась и гордо произнесла:
– Пока никак, если он мне не понравится я тебе его подарю.
И поправив ремешок сумочки на плече прибавила ходу и быстро ушла вперед.
На следующий день Ленка принесла кофточку, и красотка еще немного «по смущавшись» великодушно приняла сверток.
Вечером она крутилась перед зеркалом и восхищалась, как же ей шел этот горох: где надо зрительно увеличивал, где не надо аккуратно подчеркивал. Потом ночью лежа в кровати все думала, что за несправедливость такая: всяким замухрышкам – и родителей выездных, и денег куры не клюют, и ухажеров один сменяет другого, и (самое обидное) грудь побольше чем у некоторых, и кофточки в горох.
День икс она провела в предвкушении. С час пролежала в ванне капнув в горячую воду каплю единственных и потому драгоценных духов, тяжело доставшихся, в поездке в командировку на повышение квалификации. Уходить с занятий раньше не получалось – не отпускали преподаватели, как коршуны следящие за каждым приехавшим на обучение, а заветный магазин закрывался вовремя: секунда в секунду с окончанием занятий. И уже думая, что так и не получится попасть в желанный магазин, вдруг преподаватель сжалилась и отпустила всех на двадцать минут раньше. Все кинулись по магазинам, в основном по продуктовым, некоторые в промтоварный за одеждой и обувью, а она полетела в давно притягивающую ее взор «Березку». Только там можно было на чудом выменянную валюту (у той же Ленки-бухгалтерши) купить флакон вожделенных Фиджи. Как и недосягаемый тропический остров, так и духи ей казались жаркими и страстными. Туфли чешские, на модной танкетке, она подготовила еще с вечера, брюки и кофточку тоже сбрызнула духами и вывесила на вешалке на дверцу шкафа. Бигуди кипели на слабом огне. Тушь свеженькая, новая, в еще нераспечатанной пачке лежала на полочке перед зеркалом, там же любимый, мягкий ланкомовский карандаш для век (темно зеленый – ни у кого такого не было, купленный так же случайно в той же «Березке») оттеняющий и делающий глубже цвет ее глаз. За час до условленной встречи она сидела перед окном, на подоконнике стояло зеркальце на ножке, разложены были все инструменты для подчеркивания ее красоты. Еще через пол часа она снимала бигуди и заливая щедро лаком (недавно открытое ею средство, тоже с трудом доставаемое, но уже в промтоварном отделе военторга) укладывала в высокую прическу, заранее прикрепив сокровенный шиньон почти на макушке. Еще через двадцать минут она смотрела на себя в зеркало и аккуратно поправляла невидимые обычному взгляду мелкие огрехи. Звонок в дверь хоть и был ею с нетерпением ожидаем (она понимала, что до условленного места он не дотерпит и припрется за ней домой), но все равно заставил ее вздрогнуть. Последний пристальный взгляд на себя в зеркало и накинув сумочку на плечо, звякнув ключами она открыла дверь намереваясь выйти.
И тут же чуть не уткнулась лицом в большущий букет с лилиями. Она терпеть не могла лилии за их яркий и сильный запах, да и пускать Александра к себе в квартиру она не намеревалась. Моментально сообразив, она стукнула в дверь соседке и под предлогом, что у нее нет такой большой вазы, да и на танцы они спешат, попросила ее поставить цветы у себя. Пока соседка с любопытством поглядывала на Сашку и принимала цветы, красотка закрыла дверь на ключ и стала царственно спускаться по лестнице к выходу.
Ах, все произошло именно так, как она мечтала.
С Сашкой они пришли немного опоздав (как положено на танцы) и тут же влились в толпу танцующих. Музыка гремела, сверкали и мигали разноцветные лампы. Местом для танцев в доме офицеров использовался большой холл. По дальним стенам стояли столы и стулья выставленные из рядом находящегося кафе. Дверь кафе была широко открыта и туда ныряли танцующие, выходя держали в руках стаканы, иногда присаживались за столы, а потом вскакивали и шли танцевать. Протискиваясь между танцующими они пробирались к столам. Там за одним из них расположился предмет вожделения нашей красавицы с парочкой друзей. Она спряталась за широкой спиной Сашки и шла по образующемуся перед ним коридору из танцующих. Чуть приостанавливаясь, потихоньку высмотрела место положение новенького. Когда они подошли к столу, она выйдя из-за спины, в тут сторону с которой сидел предмет ее охоты. Подошла к столу опустив голову и поднимая ее, глядя из-под ресниц поздоровалась, якобы со всеми. Но ее томный и пристальный взгляд прямо ему в глаза говорил, что здоровается она только с ним. Он ее взгляд понял и оценил. Чуть улыбнулся и взяв ее за руку притянул к себе усадив рядом.
Он балагурил и сыпал шутками, постоянно кидая на нее взгляды. Она отвечала ему чуть смущенной улыбкой. Они танцевали, болтали (в основном он), много смеялись и совершенно забыли про окружающих. После танцев он пошел ее провожать, они еще долго гуляли по небольшому парку, сидели на скамейке и целовались. Проводил он ее почти под утро. Она благоразумно, позволила довести себя только до подъезда и получив страстный, и долгий поцелуй, чуть оттолкнула его руками, и сбежала в приоткрытую дверь подъезда.
Всю оставшуюся ночь, она планировала дальнейшее свое поведение с ним. То, что он у нее на крючке она не сомневалась. Ну во-первых, она ему сразу даст понять, что поцелуи это самое максимальное, что ему позволительно будет до свадьбы. Во-вторых, она постепенно приведет его к мысли, что у папы надо просить прощения и возвращаться в столицу. В-третьих, она не потерпит его друзей и выпивку, с этим он точно завяжет. Ну а, в-четвертых, надо будет внушить ему, что с детьми надо повременить, надо пожить для себя (и не портить фигуру пока молодая). И она, строго только после свадьбы, окружит его заботой и любовью.
Утром она проснулась от странного звука: казалось, что бьется стекло. Может быть голубь колотится в окно. Она ненавидела этих мерзких птиц. Из за того, что она жила под самой крышей – на пятом этаже, ей приходилось постоянно протирать козырьки своих, пусть и немногочисленных (всего два), окон, вечно загаженных этими крылатыми. Ведь их жилище, получалось, прямо над ее окнами. Ее очень эта грязь нервировала. Почему то, ей казалось, что это плевки. Плевки в нее. Ужас. И она старалась вести эту войну: постоянно следила за чистотой железного подоконника со стороны улицы. И сейчас она лежала в постели и раздражалась от мысли, что эти гадкие птицы снова все изгадят. Звук раздался снова, и был уже похож на стук, на стук в окно. Она нахмурилась и вылезла из постели посмотреть, что же там мешает ей понежиться в ее законный выходной.
Удивлению ее не было предела, с той стороны окна висел в неудобной позе новенький с охапкой какой-то травы и мелких ромашек. Она заметалась по комнате ища халат, который был в единственном экземпляре, так как она не любила данную модель домашней одежды и была совершенно уверенна, что она живет одна, значит ей не нужно одеваться. Только тоненькая комбинация была на ней, она служила и ночнушкой. Сначала паника завладела ею, потом в метаниях по комнате и поисках халата, она чуть успокоилась. И пробегая мимо зеркала мельком с удовольствием глянула на себя и отметила, как выгодно подчеркивает ее стройное молодое тело тонкая, полупрозрачная, ажурная ткань. Когда халатик все-таки соизволил найтись (к ее стыду в куче белья приготовленного для стирки). Она накинула его, застегнула пуговки так, чтобы открывал он больше, чем закрывал и подойдя к окну через силу распахнула створку. Он с трудом, стараясь держать невнятный букет и держаться сам за веревку которая тянулась вверх к крыше, уселся на подоконник и перебрался в квартиру. Тут же она была крепко обхвачена сильными руками, прижата и страстные губы впились в ее уста. Голова у нее закружилась от неожиданности и она совсем обмякла. Казалось она потеряла сознание, потому, что совершенно не помнила, как он ее нес к кровати, как зацеловывал всю ее, как она сама стягивала халатик, а вслед за ним сбросила тонкую, струящуюся ткань комбинашки. Она подсознательно готовилась к боли, рассказы других женщин, касающиеся таких интимных подробностей, она слушала очень внимательно и выводы для себя делала. Но, такой боли она не ожидала, слезы брызнули, руками она стала отталкивать его, но он навалился на нее зажав крепче и вошел глубже. Казалось ее разрывали пополам изнутри. Она рыдала в голос. После того, как он дернулся и вышел из нее, ее обнял и нежно покрывал поцелуями плечи и шею, спокойно шепча успокаивающие слова. Она тихо плакала, затем успокоилась, но внизу живота, ниже, в промежности у нее пульсировало и отдавалось болью. Вскоре убаюканная им она заснула. И не слышала, как он вылез из кровати, оделся, закрыл распахнутое окно и ушел.
Проснулась она к вечеру, весь выходной насмарку. Еще немного повалялась и стала вставать. Села на краю кровати и снова заплакала. Боль уже не такая сильная была, но болело и ныло. И за что все так тихо, но восхищаются сексом. Это же так больно. Аккуратно, мелкими перебежками она сходила в туалет (оказалось это тоже больно). Закинула белье в ее гордость – стиральную машинку, в поселке такое чудо было только у нее и у жены командира части. А все остальные могли носить свои вещи в химчистку, которая находилась в доме быта. Там, конечно, тоже были стиральные машинки, но это не то. А эту помощницу выбивал еще папа для мамы. Она постояла возле нее, всыпала заранее натертое на крупной терке хозяйственное мыло и воткнув в розетку запустила на весь долгий цикл стрики. Покачала головой, понимая, что вещи высохнуть не успеют. Значит надо приготовить на завтра, что то из одежды которая лежит в шкафу.
С трудом передвигая ноги, отмечая, что от ходьбы боль становится все слабее, она дошла до кухни. В холодильнике, большом и пузатом, занимающем почти всю кухню, стояла кастрюлька готового овощного супчика. Надо бы поесть, но суп разогревать, снова ходить, а потом (о ужас) сесть на стул и вновь почувствовать эту боль не хотелось. Она достала кусок колбасы, сыра. Порезала и в сухомятку съела.
Их военторг снабжали хорошо и редко бывало, что через ее знакомого Витьку-шебутного, который тоже тихо по ней вздыхал еще со школы (когда мама была жива, она смеясь называла его – тихо-воздыхатель), она не могла бы достать палку хорошей колбасы и кусок швейцарского сыра.
Когда мама с папой были живы, то жили как все – если в магазине очередь значит надо стоять и достанется или нет это, как повезет. Часто бывало, что и не доставалось. И только один раз папа уступил своим принципам и по блату им привезли ее чудо-стиральную машинку. Он этот агрегат маме на день рождения и презентовал.
А в остальном он очень ругался и запрещал нашей красавице пользоваться хоть-каким-либо блатом, мама его целиком поддерживала. Они растили из нее обыкновенную советскую девочку, сначала октябренка, потом пионерку, а затем и комсомолку. И только благодаря тому, что сами постоянно были заняты работой не смогли увидеть и пресечь, то что выросло. Слава богу их уже нет и они не знают, что она пользуется, в основном своими связями вплоть до покупки колбасы к столу. Стоять со всеми в очереди это не для нее. Есть же дверь с другой стороны и смотрящий на нее влюбленными глазами, и готовый за одну ее улыбку принести все даже ей домой. Но пока она идя с работы забирала приготовленные для нее пакеты с провизией сама.
Сбережения на книжке она тратила с умом. Было их не так много, но пока хватало. Лишнего она себе не позволяла и жила по принципу: если есть то самое лучшее, или не есть совсем; если покупать вещь, то в березке, или не покупать ничего. И вообще, иногда поголодать для фигуры полезно.
Она зашла в зал, подошла к старенькому серванту (мечтала подкопить денег и все-таки заказать модную румынскую стенку, как у той же самой жены командира части) и выбрала на полке из малочисленных книг самую свою любимую: Мориса Дрюона «Французская волчица» в одном из старых изданий. Для получения такой книги надо было сдать 20 килограммов макулатуры, получить талончик и когда появлялась книга в книжном обменять талончик на нее. Но ей эти все сложности были не к чему и она просто, находясь в отпуске в столице, на знаменитой толкучке купила ее, памятуя красочное описание услышанное в трамвае. И не пожалела. Это единственная книга давала ей стимул быть гордой и стремиться к роскоши. Быть самой собой. Она осторожно прилегла на стареньком диване и снова начала читать волшебные описания дворцовой жизни полной интриг, притворства и коварства.
Чуть позже, когда услышала, что машинка закончила стирку, наша красавица медленно поднялась, отжав белье сложила его в старый эмалированный таз и вынеся на балкон развесила на привязанных там веревках. Балкон был ее страхом еще с детства. И до сих пор, без особой надобности она на него не выходила. И веревки, она упросила сантехника Мишку, перевязать ей внутри, а не снаружи балкона. Перегибаться через перила и вешать белье она не могла. Но и внутри тоже развешивать было сложно: одна табуретка для тазика, на другую, даже с ее ростом, приходилось вставать ей. Уж слишком высоко Мишка смог привязать веревки. Это была пытка для нее. Постоянно, развешивая белье, она мечтала, что выйдя замуж она будет жить не выше второго этажа.
После того, как отмучалась, она возвратилась в комнату, вернула книжку брошенную на диване на место и открыв дверцы платяного шкафа присматривала себе одежду на завтра. Приготовила все и даже подгладила рукава у рубашки. И в конце концов решившись нагнулась, подняла с пола уже увядший пук травы (видимо должен был быть принят ею, как букет) и отнесла его в ведро на кухне.
В ванной долго стояла под теплыми струями воды, стараясь подгонять себя, понимая, что еще чуть-чуть и вода сначала пойдет тоненькой струйкой, а потом и вовсе отключится. Тоже большой минус пятого этажа – напора воды не хватало. И обычно по вечерам, когда все в доме разом начинали пользоваться водой у нее она заканчивалась. Вот дождалась тонкой струйки, решительно выключила воду и вылезла.
Ложась спать, запретила себе думать о нем и о том, что произошло. Строго на строго наказала себе не вспоминать весь этот ужас. И если встретит его завтра, ну или на неделе, ясно даст понять, что она не позволит ему так с ней обращаться. И даже больше: будет делать вид, что она его совершенно не знает. Будет жить так, как жила раньше: до него. И точка. Ей и одной было хорошо. С такими мыслями она и уснула.
В первый день она отдавалась работе. Отвлекала ее, чем очень раздражала, только Антоновна – все выспрашивала, как прошли танцы с Сашкой. Но наша красавица, отмахнувшись простым «все было хорошо» пресекла последующие расспросы.
На следующий день, она погруженная в свои мысли не заметила перемены в настроении Антоновны. Не обратила внимания, что на ее утреннее приветствие не последовало ответа. И только к вечеру, обратившись к Антоновне по рабочему вопросу, она очень удивилась, когда вместо ответа она увидела спину выходящей из кабинета коллеги. Пожав плечами она уткнулась в работу снова.
Все оставшиеся дни они не разговаривали и даже не здоровались. На удивление (она в душе действительно удивилась этому открытию) совершенно не интересовала такая мелочь, как мнение этой старой сплетницы. И даже проходя через курилку, где частенько собирались многие, она не замечала перешептываний за спиной, а иногда и явных укоризненных взглядов в ее сторону. Ей и так было плохо. Она внутренне запретила себе думать о случившемся, но не состоявшийся диалог между ней и новеньким (в котором она ставит его на место) не давал ей покоя.
Куда он мог деться, как нарочно не попадался на ее глаза. Она внутренне очень мучилась и изнывала от этой незаконченности.
В голове вертелись варианты развития событий. То она видела, как тут же отвешивает ему пощечину и выгоняет его с позором. То вдруг, в своем воображении она встречает его в укромном уголке и четко пресекает дальнейшие отношения.
И только одна мысль вертелась в ее голове: надо поставить точку. Каждый упущенный день ей казался катастрофой.
Так она промучилась еще две недели. А потом вдруг решила, что он наверное сбежал. Видимо папа его простил и вернул к себе поближе.
Ее возвращение к обычной, размеренной жизни проходило тоже болезненно. Она вдруг огляделась и увидела в глазах окружающих затаенные обиды. С Антоновной она пошла на хитрость – купила с вечера ее любимые пирожные в кафетерии (этот кошмарный, кремово-масляный ужас). Утром, предложив попить вместе чаю, выслушав в свой адрес (пропустив мимо ушей) претензии, извинилась за свое невнимание. Объяснила она все своей наивностью и разочарованием. Добродушная Антоновна быстро успокоилась и доверчиво съела вместе с кремовым ужасом все ее сбивчивые, путанные объяснения. Свой вывод она сделала такой: Красавица пришла с Александром, а беспардонный новенький просто задурил бедной девушке голову. А та молодец, спустя время одумалась. За одно, Антоновна, напомнила о том, что вернуть вещь надо было вовремя (о ужас, совершенно забыла о дурацкой кофточке в горошек). Демонстративно пустив слезу и клятвенно заверив, что забыто о возврате было случайно, наша красавица пообещала вернуть Елене забытую кофточку со сладким довеском. Его тут же нашли в выдвижном ящичке, кем то преподнесенную «Аленку».
К своему стыду, красотка кофточку забросила и не могла найти, что очень редко случалось с ней. То, как она пришла под утро домой и как она ее снимала она четко помнила, а вот на следующий день развесив постиранные вещи она ее не обнаружила. Но деваться не куда, ее надо искать.
Весь вечер дома где она только не искала: шкаф освободила, все скинула на пол и складывала вещи обратно перетряхивая их. Лазила с настольной лампой под все, где в щелочку влезала ладонь. Нашлась, злокозненная тряпка, под машинкой. Очень тяжело было приподнять агрегат, но оно того стоило. Стирать пришлось в ручную и отжимать через полотенце. Утром, чистую, выглаженную с шоколадкой сверху и извинениями она была вручена законной хозяйке.
К конце недели, случайно, в разговоре той же секретарши Надюши, она услышала, что почти весь офицерский состав (вместе с новеньким) на площадке.
Таким странным словом у них между собой (у военных, а дальше это название закрепилось и в разговорах у гражданских) назывались специальные военные учения с выездом месяца на два, а то и три глубоко в степь. Располагались эти «площадки» зачастую, как можно дальше от населенных пунктов и длились по времени пока не получен будет приказ о их прекращении.
Теперь ей стало понятно, почему она никак не могла увидеть его для окончательного разговора. Камень с ее девичьей души свалился.
Дальнейшая ее жизнь потекла размеренно. Ленка из бухгалтерии перестала на нее дуться и к отпуску сжалилась и разменяла ей еще немного денег. На вожделенную стенку не хватало еще совсем немного. В планах стояло, что в отпуске она поедет уже ее заказывать. С нужными людьми ее сведут, Витька-шебутной при ней звонил из магазина и спрашивал наличие, цвет, а так же стоимость. Осталось только дожить до отпуска, до собрать денег, созвониться договориться и можно ехать платить.
И только ложась спать, уткнувшись в подушку у нее сжималось сердце и пульсировало, там, между ног. Она все снова вспоминала. С каждым днем воспоминание из отрицательного, гадкого и мерзкого постепенно приобретало ореол страстного и романтичного. Ощущение боли забылось быстро, ощущение потери гордости проходило медленнее, но и оно тоже вскоре прошло. Остались только, заученные, долгими мучительными ночами, слова давно продуманного ею разговора о пресечении каких бы то ни было отношений между ними. Окончательное ее решение это точка в их отношениях. С такими мыслями она продолжала жить.
Через месяц, кутаясь в свое теплое, с меховым воротником пальто сшитое по лекалам из модного западного журнала, она проходя мимо лавочек парка с ностальгией вспоминала его поцелуи. Еще недели через две она поймала себя на мысли, что очень соскучилась.
Появился он так же внезапно, как и исчез. Она одела свою очень модную шубейку (завистниками прозванную чебурашкой), капюшон у нее глубокий и теплый, поэтому шапку она не носила. Сапожки замшевые в цвет шубки и положив в сумочку авоську собралась к Витьке-шебутному за продуктами. Вчера, в пятницу, выкинули на прилавки горошек глобусовский и он был жутко занят, договорились на утро субботы. Только она открыла дверь выйти, как просто сметена была внутрь квартиры. Он, заросший, небритый, пахнущий свежестью и морозцем поднял ее на руки и долго кружил в коридоре. Между ними что то неудобно шуршало и кололось. Когда он поставил ее на ноги и зацеловывая, быстро говорил о том, как он по ней скучал, как долго тянулось время там на площадке без нее, как она снилась ему каждую ночь заставляя его сердце бешено колотиться, оказалось, что между ними был зажат букет нежно розовых роз. Она вдруг поняла, что совершенно не хочет ставить пресловутую точку.
В этот раз все было быстро и весело. Он с шутками об одичании, с рычанием и покусыванием на бросился на нее стаскивая ее шубку, стягивая сапожки, она смеясь звала его диким тигром. Больно было совсем немного и уже не так страшно. Потом они долго валялись в кровати, он ее нежно гладил и так же шутя рассказывал, как они там в степях спали на голой земле, готовили в котелке и разводя костры пили водку под гитару. Когда они насладились разговорами, он запросил есть. У нее был готов салатик с морской капустой и сварена гречка.
Посмотрев ее меню он взревел действительно, как дикий зверь и пошарив в ее холодильнике, найдя там остатки колбасы и яйца, забацал (как он обозвал готовку) яичницу с колбасой. Усадив ее, в тоненьком халатике на голое тело, себе на колени кормил ее этим жутко калорийным ужасом. Часа через два он засобирался к себе в общежитие, как он сказал: отмыться и побриться. Стиснув ее на прощанье и зацеловав он убежал.
Она еще немного побродила по квартире счастливая и довольная, приняла душ. А потом снова начала одеваться. Продукты себя сами не принесут.
Последующие два месяца она жила, как в раю. Он баловал ее: водил в кино, на танцы, покупал вкусности, помог с привозом стенки. Хотя очень резко высказался о ее цвете. Оказалось, что у него отменный вкус привитый, недавно почившей, мамой, и светлый цвет (который ей уж очень нравился) он назвал безликим и мещанским. Она лишь махнула рукой и рассмеялась. Почти каждый день он приходил, только когда дежурил по штабу она его не видела. Старая сплетница снова с ней не разговаривала, шептуны за спиной уже не скрывались, но она от счастья не обращала внимания. А потом и вовсе перевелась медсестрой в родильное отделение, по изначальной своей профессии. И они часто стыковали свои дежурства.
Иногда он пропадал с друзьями. Пьянки, преферанс и долгие выяснения отношений. Она очень обижалась, а он пожимал плечами и несколько дней не показывался ей на глаза. Тогда она сама себе обещала бросить его, но он возвращался с подарочком, каким-нибудь пустячком и она таяла снова.
Два раза он ездил в командировку и всегда приезжал с умопомрачительными гостинцами: первый раз он привез ей джинсы дизайнерские, клеш, с двойной строчкой, а логотип известнейшей торговой марки говорил о жуткой дороговизне. Она в них была просто обалденна. Второй раз он ей привез платье-сафари известного французского модельера необыкновенного очень модного цвета «хаки».
С начала зимы он уже стал заговаривать о свадьбе. Совместно они решили, что очень красиво будет свадьбу сыграть весной. Где-нибудь в мае, после майских парадов, ближе к лету, уже будет тепло, но еще не жарко. Она с восторгом и нетерпением ждала этого дня. И терпела его загулы уже со спокойствием.
В модном зарубежном журнале она присмотрела себе стильное, молодежное свадебное платье (а не эти «бабы на чайник», что стояли в отделе Невеста в военторге). Уже предварительно, по строгому секрету, она сговорилась в цене с их главной портнихой, веселой, очень толстой, пожилой тетей Валей. Та славилась умением по журнальным лекалам шить великолепные вещи. С ней же обговорила какую надо брать ткань и собиралась вырваться, хотя бы за свой счет на пару дней в столицу за тканью.
Новый год они договорились отмечать вместе. Она давно приготовила ему подарок. По случаю ей смогли достать шикарный, кожаный ремень с фигурной пряжкой, жуть какой дорогой и он был глубоко запрятан в новеньком шкафчике новомодной стенки (вопреки его нелестному отзыву, она все никак не могла на нее налюбоваться).
Готовить на него она пыталась, но пока (она очень надеялась, что после свадьбы, она сможет донести до него, что здоровое питание это очень важно), пока же она пыталась познать и угодить его вкусам. Но единственное, что она смогла освоить (с огромным трудом подавляя брезгливость) это жаренную картошку. Конечно жарить на сале, как он просил ее, она отказывалась категорически, но постепенно даже это блюдо стало получаться у нее вполне сносным. Проще было с супами. Борщ нужно было просто усилить количеством овощей и оказывается сначала варить мясо. Щи давались ей сложней, заставить себя в это мясное варево добавлять капусту было очень тяжело. Потом она стали хитрить. Отваривала мясо, разбирала его от костей и просто в обычный суп добавляла его ему прямо в тарелку. Пока, вроде бы, он не замечал подвоха. А она ела по своей старой привычке – просто овощные супы. Но, что он ей привил приятного, так это варить кофе. Подарил (после очередного загула) маленькую кофеварку, всего на две чашки, показал какой кофе покупать и как варить. Оказалось, что с хорошим кофе у них в городке совсем нет проблем, никто не знал, что это и как его готовить, и никто не покупал. Так и стояли полные полки темных граненых баночек. Потом оказалось, что директор магазина был большой любитель кофе и по своим каналам наладил поставку экспортного бразильского кофе. А так, как его никто не пробовал и не знал, то кофе стоял в магазине вполне доступно.
Елку они выбирали вместе. Она настаивала на маленькой (после нее меньше грязи и выкидывать легче), а он все смотрел огромные, высокие сосны с широкими лапами. Сошлись на средней. Елке. Игрушки тоже купили в военторге, как раз только выкинули новые наборы игрушек. Стеклянные, серебристые яркие шары и шишки, фонарики и фигурки Деда Мороза и Снегурочки. А еще он потом принес огромную охапку серебристого дождя. Она промолчала когда он просто высыпал на елку эту гадость.
Но увы, этот праздник у них не получилось встретить вместе.
Его отец срочно вызвал за два дня до празднования. И он улетел. На прощание он ее сладко целовал и обещал привезти кучу подарков. Она с тяжелым сердцем проводила его до самолета. Уговаривала себя, что он приедет и привезет ей подарки.
Ждала она его с нетерпением. После праздника уже вышла на работу и он должен был выйти. Вечером в ожидании, что он, как раньше придет, готовила (в первый раз) картошку жареную на сале. Когда она спросила у Витьки про сало он очень удивился. Но вынес ей хороший, чистый кусок сала. Дома она с брезгливостью резала этот чистый жир и морщилась от запаха. А когда она стала его обжаривать на сковородке ее сильно затошнило. Она успела выключить конфорку и добежала до туалета. Рвало ее долго. Картошку она дожаривала зажав руками нос. Но он так и не пришел.
Утром вся картошка была в мусорном ведре.
Всю неделю по утрам ей было плохо. Она решила, что это стресс. Видела она его мельком проезжающим на штабном козле. И успокоила себя тем, что видимо снова учения, а он не успел ей сказать. И как по волшебству, ее самочувствие пришло в норму и даже по утрам ей иногда хотелось петь. Она никогда не страдала такое ересью. И когда люди вскользь, в разговоре упоминали, что поют в душе, или за уборкой она мысленно крутила пальцем у виска. А тут даже поймала себя, утром готовящей кофе в маленькой кофеварке на плите и подпевающей радио. И оказалась, что она и слова песни то знает. Хотя эту песню первый раз услышала смотря в одиночестве Голубой Огонек. «Все, что в жизни есть у меня…» – так и крутится в голове строчка. И снова в ее жизни наладилась привычная ей карусель: дом – работа – дом.
Она ужинала на кухне после тяжелой смены и уже предвкушала, как примет душ и ляжет смотреть телевизор. И тут раздался звонок в дверь. Она подскочила и сердце запрыгало от счастья. Он стоял в дверях с большим свертком. И наша красавица кинулась ему на шею и повисла на нем.
В большом пакете оказалась длинная, бежевая с яркой, красивой вышивкой дубленка. Она пахла шерстью животного, была шершавой и теплой, мягкой и приятной. От счастья у нее закружилась голова. Он взял дубленку в руки за пушистый воротник, встряхнул и галантно предложил ей ее надеть. Она сунула руки и побежала смотреться в зеркало. Как же она была хороша. Крутилась и любовалась собой, смеялась и радовалась подарку, как ребенок. Он улыбался и расхваливал, говорил, как ей идет. Она кинулась благодарить его за подарок поцелуями. Он смеясь сжимал ее в своих объятьях.
Она думала, что он останется у нее, но он поцеловал ее, похвалил ее в обновке и ушел.
Весь месяц она ходила порхая в своей новенькой, тяжелой, теплой дубленке. Девчонки в приемном покое просто пищали от зависти. Главврач Михална, в курилке после смены долгим взглядом провожала уходящую домой красотку.
Он опять, как снег на голову забегал минут на пять и исчезал. Она убедила себя, что он готовится к свадьбе. И с нетерпением ждала, когда он заведет разговор про платье и они поедут покупать ткань.
Ей стали сниться ночами странные сны. То они на танцах кружатся, то вдруг прежняя работа и осуждающе качающая головой Антоновна, то плачущие роженицы, то вдруг она с отцом на рыбалке ловит рыбу.
А он снова пропал.
Акушерка Валентина тихонько от глав врачихи принимала в своем кабинете жен офицеров по отдельной таксе и отдельным вопросам. После приема, жена командира части, ей за чаем рассказала, что новенький балбес ушел в самоволку вместе с ключами от всего штаба и конечно ее муж грозится, что отдаст нахала под трибунал.
Голова закружилась и земля ушла у нее из под ног, чуть не упала в обморок, хорошо за столом сидела, когда услышала в приоткрытую дверь весь разговор.
Конечно же у него что то в семье случилось, просто так он сбежать не мог. Мысли в голове крутились одна страшнее другой. Она всю смену промучилась решая, как же ему помочь.
Утром сонная, уставшая от работы, грустных мыслей и терзаний она медленно по протоптанной в снегу тропинке шла домой и нос к носу столкнулась со спешащим на службу Сашкой. Она не успела даже подумать, как уже задала ему терзавший ее вопрос: что же случилось, куда пропал и что делать. Сашка замялся, стыдливо опустил глаза, но толком объяснить ничего не смог.
Она проплакала и уснула тревожным сном.
Два дня она ходила потерянной. Даже не пошла в условленный день за продуктами к Витьке-шебутному. Есть ей не хотелось совершенно.
После законных выходных она шла на работу и вдруг увидела его мельком, заходящего в штаб. Сначала она решила, что ей показалось, потом сердце радостно забилось и она для себя решила, что это был он.
Весь день работы было много, но и в те редкие моменты тишины она решила, что папа конечно же сына отмажет от трибунала и все сложится хорошо. Надо только дождаться конца этой длинной смены, этих суток и он снова нагрянет к ней. Радость и предвкушение встречи переполняло ее. И даже если его все-таки решат наказать – посадят на губу она это узнает и дождется его.
Вечером, как обычно к акушерке Валентине на внеочередной прием пришла жена командира части. Но в этот раз они не пили чай и все происходило за плотно закрытой дверью. Утром уже после пересменки она собралась было бежать домой, но к ее удивлению была вызвана главврачом. Михална, к изумлению нашей красотки, нежным ласковым голоском поинтересовалась ее самочувствием, усадила с сбой пить чай. Такого не случалось никогда. Чувствуя, что поход домой затягивается и переживая, что он ее будет зря ждать, а еще и не дай бог уйдет не дождавшись, она присела на край стула и придумывала оправдание, чтобы сбежать побыстрей.
То, что рассказала ей главная, сначала не сразу до нее дошло. А когда дошло, то нашло такое странное отупение и равнодушие.
Шла она домой не обращая внимание ни на проходящих и спешащих на работу людей, ни на занимавшуюся вьюгу, постепенно переходящую в пургу, ни на махавшую ей руками соседку, спешащую поведать по-дружески, что в военторге выкинули нейлоновые колготки.
Дома она разделась и легла в кровать. Сколько она так лежала с открытыми глазами уткнувшись в потолок она не знала, за окном уже давно было темно.
Она бы так и лежала, как вдруг в дверь позвонили, а потом стал кто то настойчиво дубасить. Она нехотя, медленно встала, нашла висящий на дверце шкафа халатик, накинула и пошла открывать дверь, пока ее не выломали.
В подъезде стоял запыхавшийся Сашка, держа в руке букет длинных красных роз. Она стояла и просто смотрела на него, совершенно забыв, что нужно делать дальше.
Он вошел, вручил ей цветы и прям там, на пороге предложил ей выйти за него замуж. Она молча кивнула и пошла на кухню за вазой, ставить цветы.
Он разделся и прошел за ней. Самостоятельно поставил чайник, вылил старую заварку из чайничка и заварил свежей, достал чашки и налил ей и себе. Усадил ее за стол перед чашкой, высвободив из ее рук вазу и цветы. Сам налил в вазу воды из под крана и поставил букет на подоконник. Она мысленно отметила, что ваза оттуда упадет и разобьется, но продолжала молчать.
Дальше она вела себя вполне обыкновенно – пила чай и кивала головой на его признания в любви, и даже улыбнулась.
И только выпив чашку чая, она переспросила у него, правда ли то, что новенький приехал с молодой женой.
Сашка сразу же погрустнел и кивнул. Она тоже кивнула с ним в унисон. А потом честно сказала, о чем еще ей поведала Михална – что она беременна. И уточнила, точно ли Сашка хочет брать ее замуж. Тот на секунду замолк, а потом уверил ее, что даже такую он готов взять ее замуж. Он клятвенно обещал, что она ни дня не пожалеет, что согласилась.
А затем он остался. Она рыдала в подушку, а он ее утешал. Утром приготовил ей бутерброд с колбасой, а у нее снова начался жуткий токсикоз.
Что она ему скажет при встрече красавица на планировала еще в то время когда лежала глядя в потолок. Каждое слово было вытвержено на зубок и ждало своего часа. А что это час настанет она не сомневалась. И только иногда, когда шла на работу, она мысленно повторяла их.
На свадьбе у них гулял весь штаб. Дом офицеров был полон, в холле, где они раньше танцевали стояли столы буквой п. Платье пришлось купить обыкновенное, какое было в продаже в магазине. И он тоже был на свадьбе вместе с молодой женой. Она была необыкновенно хороша. Наша красотка и раньше с ней сталкивалась, и не смотря на ревность отмечала, что молодая очень красива, своей простой русской красотой. Огромные серые глазищи, аккуратный носик, высокие скулы, темные брови и длиннющие густые волосы. А еще она была совсем молоденькая, ей едва исполнилось восемнадцать. Если бы она была некрасивей ее, то она бы, наверное, обиделась. Только имя у нее было обыкновенным – Наташа.
Там же на свадьбе они и подружились. Молодая охотно с красавицей общалась. И добродушно, непосредственно рассказала, как ее жених приехал ее выкрасть. Оказалось, что у молодой есть старшая сестра, засидевшаяся в девках и родители не позволили бы младшей выйти замуж раньше. Потому и пришлось им с женихом планировать побег из отчего дома. Но были сданы все той же сестрой и растерянные родители согласились на скорый брак (она, сообразив, намекнула, что уже в положении, хотя это было обманом). В связи с тем, что жених был военным офицером их расписали быстро. Так и выяснилось, где он пропадал, чуть не попав под трибунал. Она еще неделю после этого смеялась, вспоминая, что новенькому на свадьбу подарили котенка. Ее веселило осознание того, что подарки им были такого рода.
После свадьбы они стали дружить семьями.
Могли вместе пойти в кино, или поехать в ближайший городской округ по магазинам. Сашка иногда с сомнением поглядывал на свою красавицу жену, но она, казалась искренне счастливой.
Постепенно при общении было выяснено, что познакомилась Наталья с ним случайно. Она шла по улице, а он ехал, из родительского дома после отмечания новогодних праздников, в места службы с пересадками. Так вот, и увидел он в провинциальном городке ее. Тут же с ней познакомился и это была любовь с первого взгляда. Она смотрела на него своими огромными, серыми глазищами и было понятно – она видит только его. Он смотрел на ее и тоже не видел никого вокруг.
Ее злорадство о мелких, ничего не значимых подарках испарилось, когда она побывала первый раз у них дома. Молодая совершенно спокойно, не переживая за целостность и, о ужас (доставала из кухонного шкафчика, а не из серванта) сервиз рижский с астрами. И когда она спросила почему не в серванте стоит такая красота, ее Наталья подвела к серванту и показала, что у нее стоит там.
А там стоял подаренный сервиз английского фарфорового завода. Наша красавица таких не видела никогда. Голубого мрамора муаровые чашки и тарелки снаружи, а внутри покрыты золотом. И добила она ее фразой, что этот сервиз презентовали из самого королевского дворца, как бы подарок королевы после приема. Остальные подарки, которые бы ее задели потускнели совершенно. А там и иранский настоящий ковер, и чудо современной техники пылесос (не как у нее пузатый неудобный, а похожий на ракету длинный легкий, мобильный), стенка (не чета ее румынской) а целый гостиный гарнитур – с сочетаемыми по цвету мягким удобным диваном, двумя креслами, кофейным столиком и пуфом из ГДР. А кот оказался самым любимым и значимым подарком для молодых. Этого наша красавица не понимала. Она не любила животных.
Сын у красавицы родился в начале августа.
Обмывали пяточки всем штабом, как принято у всех военных. Гудели все на новенькой, только, что выданной молодой семье новенького квартире. Молодая хозяйка на удивление справилась сама, помогать готовить на эту ораву было не кому. Но оказалась, что Наталья очень вкусно готовит, в общении приятна и совершенно не чурается мужских посиделок. Даже до нее, сидящей в родильном отделении и изнывающей от скуки, доходили рассказы об их посиделках. И то, как восхищаются молодой женой новенького.
А, когда вышла с счастливым папашей и пищащим свертком, оказалось, что новенький с женой уехали в путешествие заграницу.
Первые дни было довольно таки просто, малыш спал, красавица отдыхала душой от казенных, больничных стен. Привычная еда вызвала чувство острого голода, там она есть могла только утреннюю кашу, остальное тихонько, пока никто не видел выливала. К такой дряни она даже прикасаться боялась. Сашка возился с ребенком. А она с ожесточением мазала самодельными кремами живот. Ей казалось, что он так на всегда и останется дряблым, висящим. А про, то, что там, внизу, между ног болело, да еще от йода и бритья выглядело все просто ужасно. В ванне она проревела, пока перепуганный Сашка не начал ей стучать в дверь. Потом он пытался выяснить в чем дело и даже целовать ее и успокаивать, но она боясь, что он весь этот ужас увидит, категорично заявила, чтобы он ее оставил в покое, пока она сама не придет в себя.
На работе постоянно сталкиваясь с роженицами она совершенно не обращала внимания на их страхи и боль. И отмахивалась не утруждая себя сочувствием. Теперь же ее удивляло только одно – как у них хватало сил приходить за вторым, а иногда и за третьим и больше. Для себя она решила, что ни за что в жизни она не позволит больше так над собой издеваться. Еще это кормление грудью. Ее охватывала ярость, когда она вспоминала рассказы окружающих ее женщин, о том, что во время беременности и особенно после родов у них увеличивалась грудь. Она, можно сказать, ради этого только и согласилась рожать, и что … И ничего. В прямом смысле ни чего. Молока было, как говориться – залейся. В роддоме, а потом и на дому медсестра приходящая, все восхищались и сюсюкая настраивали кормить ребенка до года. А ее внутренне передергивало от брезгливости и отвращения. Где то услышав, что можно перетянуть грудь и молоко пропадет, с неделю ходила туго забинтованная. Потом охая и заламывая руки пожаловалась той же приходящей медсестре, что молоко вдруг кончилось. Ничего не оставалось ей делать, как выписать рецепт на молочные смеси.
Дальше все было гораздо проще. Сашка приноровился их готовить и морозить в морозилке. Если он вдруг уезжал, или уходил на смену она просто доставала готовую смесь из морозилки, разогревала и кормила. Ребенок, на удивление был тихим и спокойным. Прибавлял в весе и развивался согласно всем принятым нормативам. Чему несказанно радовалась детская медсестра. Когда им стало можно самим ходить на приемы красавица повеселела. Во все свои прежние наряды (на зло всем рассказывавшим о том, что в основном все только поправляются) она влезала с легкостью. Наряжаться, выходить на улицу и катить перед собой коляску ей нравилось. Сашка выносил коляску с утра, а сосед с первого этажа, безотказный дядя Толя, спускал ее с высоких ступенек на улицу, а потом заносил.
В одну из таких прогулок, она увидела, как приехали с отпуска новенький с женой. Она была поражена. Модный дорогой костюмчик, явно заграничный, сумочка (просто захватило дыхание), а когда она глянула на ее ноги, чуть не закричала. Домой она брела не видя ни чего перед собой и не разбирая дороги. И если бы Сашка в это же время не шел с работы, она бы возле дома оставила коляску совершенно не сообразив, хотя бы, взять из нее ребенка.
Это был первый в ее жизни скандал. С битьем тарелок и обвинениями, криками и угрозами. Сашка бледнел и извинялся, пытался подойти к ней поближе, но ему под ноги летела следующая тарелка. И только пообещав достать ей такие же туфельки, потом добавлена была к ним сумочка, а затем и костюмчик, она успокоилась. Ночью она снова ревела в подушку, а он ходил за закрытой дверью комнаты, нося на руках и укачивая ребенка и пытался ее успокоить.
Еще месяц она старалась выходить поздно вечером, что бы случайно не столкнуться с ней. Еще одного потрясения, она понимала, что не переживет. И строго на строго запретила своему воображению даже думать о том, что же еще молодая могла привезти себе из поездки.
Через две недели отпускники пригласили чету с ребенком к себе. Сашка сказал, что хотят отдать привезенные гостинцы. Иначе бы она не пошла. Все было тихо мирно, выпили по паре стопок привезенного слынчев бряка, наша красавица морщилась и говорила, что гадость жуткая. Наталья с удовольствием играла с ребенком и восхищалась им, к удовольствию Сашки. Потом молодая жена преподнесла нашей красавице сверток. Открывала она трясущимися руками и разочарованно вскрикнула не удержавшись. Яркий, цветастый, заграничный (с бирочками и ярлычками) детский комбинезончик, брючки и ботиночки. Сашка восхищенно стал благодарить и рассматривать, чем прикрыл ее совершенное разочарование.
Потом правда она подвела нашу красавицу к шкафу в спальне и предложила на выбор несколько вещей. И даже глазом не моргнула, когда она себе выбрала не одну (как изначально предлагала Наталья), а три вещи. Не смогла удержаться и не обратила внимание на голос кричащей в душе гордости.
Обещанные туфельки и сумочку Сашка привез из поездки в командировку. Она попеняла ему, что уже поздняя осень на дворе, но все равно была довольна.
К новому году им выдали новую квартиру. Свою она смогла при помощи взятки (той самой дубленкой) выкружить себе. Это было целое дело. Она связалась со своей двоюродной сестрой из дальней деревни, на месяц приняла свою дальнюю племянницу. И за этот месяц они с ушлой работницей паспортного стола смогли прописать девчонку в эту квартиру. Через месяц она отправила ничего не подозревающую племянницу обратно, а красотка осталась со своей квартирой. Втихаря, через пресловутого Витьку-шебутного она сдавала ее, отстегивая ему за содействие.
Сашка сумел выбить у начальства, чтобы квартира была не выше второго этажа. Она была больше, просторней и светлей. Комнату малышу делал Сашка сам. И удобный встроенный платяной шкаф с полочками и выкатной гладильной доской. Это чудо он подсмотрел в каком то зарубежном фильме, на который они ходили с четой новенького еще во времена беременности красотки.
Когда Саша объявил жене, что пригласил много народу на новоселье и провозгласил всем, что оно совмещено со встречей нового года. Она закатила новый скандал.
Свою помощь в подготовке к встрече гостей предложила молодая жена новенького и наша красавица, с большим облегчением согласилась. Всю свою предполагаемую работу по дому к встрече гостей она возложила на нее и с ехидной улыбкой, сославшись на малыша ушла гулять. Пока гуляла в красках представляла, как будет при гостях сетовать, на нее: вот вызвалась помочь, а сама ни чегошеньки не успела. Ей в фантазиях рисовалось, как гости качая головами расходятся, а молодая со слезами просит у нашей красавицы прошение за сорванное новоселье. А особенно живо она представляла себе в воображении: как у новенького возникает разочарование в глазах, когда он смотрит на свою молодую жену.
Но все прошло, к ее огорчению, совершенно иначе. Веселились все, хвалили расположение комнат, ремонт в детской, удивлялись изобретательности Сашки, по поводу гладильной доски. Да еще, когда все гости узнали, что помогала Наталья, что все закуски, вся еда, что они едят ее рук дело, все просто восхищались ею. Наша красавица видя, как глаза новенького наполняются гордостью за жену, просто чуть не потеряла голову. Да еще и подарили они им на новый год и новоселье шикарный сервиз привезенный из ГДР прозванный «Мадонной». Улыбаться и принимать из рук новенького подарок она уже не смогла, это за нее делал Сашка.
С горем пополам она дожила до весны. Сашка ездил часто в командировки, привозил ей всякую ерунду. Если бы она не требовала, чтобы он заходил в березку и покупал четко указанные ею вещи, то с него стало бы привозить ей и косметику ширпотребовскую. Ребенок рос не по дням, а по часам и на майские праздники научился ходить. Это вызвало у Сашки дикий восторг. Прогулочную коляску, маленькую, складную, удобную ей передал новенький. Пока Сашка был на смене. Пришел, позвонил, она обалдела когда открыла дверь, а он молча поставил ее в коридоре и молча же ушел. Все слова, что отпечатались у нее в мозгу снова были не высказаны. Как потом оказалось: Сашка умудрился, через его отца заказать коляску из ГДР. Наша красавица только вздохнула и со словами, что лучше бы мне что-нибудь заказал ушла с ней гулять. Она была несравненно удобней и красивей. Ребенок в ней сидел, а не лежал как у всех. Катя впереди себя сына в ней, она чувствовала завистливые взгляды других мамочек. Это ее тешило.
В этом году новенький с женой уехали в отпуск по союзным республикам. И оказалось, что взял он все свои не догулянные отпуска. Почти все лето наша красавица спокойно жила, стараясь не думать о том, как они проводят время и что покупают.
В середине августа они вернулись довольные и загорелые. В этот раз привезли ей шикарное вязанное машинной вязкой пальто и к нему же такой же вязанный сарафан, обалденную сумочку маленькую (довольная Наталья назвала ее клатчем) с длинным ремешком с цепью, замшевая темно коричневого цвета, а от легендарной сумки Келли у красавицы просто выступили слезы на глазах (она себя долго потом ругала за выказанную при Наталье свою слабость). Сыну тоже привезли много гостинцев, но ими восхищался Сашка. Они вместе с новеньким пускали машинку на радиоуправлении. И Сашке тоже презентовали кроссовки адидасы. Радовался, как ребенок.
Пока мужчины игрались, как дети, Наталья смущаясь, наивно и совершенно простодушно похвасталась, что тоже беременна.
Наша красавица еле дождалась когда они уйдут. Каждую ночь она придумывала и продумывала ей козни.
В сентябре, после жуткого скандала с Сашкой (какие ребенку ясли, он еще маленький) она вышла на работу. Вздохнула полной грудью (так и не изменившейся в большую сторону), меняла наряды, вызывая тайную зависть товарок по смене. Часто подслушивала у приоткрытой двери, когда Валька-акушерка принимала жену новенького. И тихо ждала. Все было готово, она даже готовилась поменяться сменами если было бы нужно. И не видела, что глав врачиха покачивает головой, стоя в курилке и провожая взглядом уходящую домой красавицу.
К весне к ней вернулось хорошее расположение духа и она все чаще улыбалась и смеялась. Тайно ожидая, что вот-вот глав врач Таисия Михайловна положит жену новенького в родильное отделение. В начала апреля уже собираясь уходить с дежурства она столкнулась в коридоре с новеньким. От удивления не сдержала вопроса, куда это он приперся. А он простодушно объяснил, что его вызвала к себе глав врач.
Она всю ночь промучилась, пытаясь сообразить, за чем же Михална его вызвала.
Все стало понятно через два дня. Оказалось, что новенький жену рожать отвез в столицу.
Через несколько дней, в середине апреля все гуляли на обмывании пяточек дочки новенького. И получение новой квартиры.
Счастливую мать с грудным ребенком привезли в конце мая в новое, обустроенное гнездышко.
Наша красавица уволилась и отказалась работать вообще, как и просил ее об этом, все их совместное время, муж. Она не могла себя заставить с ними общаться. Знала, что Сашка все равно встречается со своим другом и его женой, и частенько закатывала ему скандалы.
Прошло почти пять лет ее мучений. Сашка, как мог подбадривал ее, то подарков привезет, то отправит отдыхать на южный курорт. А один раз даже сумел выкружить для ее поездку заграницу. В Париж. Она была окрылена предвкушением этой поездки. Заранее смогла достать карту Парижа и мысленно, в своих мечтах приземлялась в аэропорту Шарля-де-Голля. В новеньком, недавно отстроенном. Она связывала это с началом своей новой жизни.
Первое разочарование было прям там, в аэропорту. Он оказался слишком футуристичным для нее. Она заплутала, испугалась, хотя шла в общем потоке. Вторым неприятным моментом была грязь вокруг. Прям вот даже с большой буквы Грязь. Она конечно понимала, что их маленький городок убирать и чистить легче, чем много миллионный Париж, но. Она старалась не смотреть под ноги.
Ее раздражало все: и их говор, огромное количество туристов вокруг, а особенно – как одеты парижанки. Ну разве так она себе это представляла. Мужчины проходя мимо улыбались и говорили мурлычущие фразы, а она слышала только, что то пошлое и видела в их глазах похотливость. Эйфелева башня ее не впечатлила. Останкинская игла ей больше нравилась.
И только магазины она посещала с удовольствием. Ах какие вещи там продавались, ах как кружилась голова от возможности это примерить и потрогать. Все, что она с собой брала (и те деньги, которые разрешали брать при выезде, и те что она запрятала) потратила только на себя. Только покупки окупили все отвратительное впечатление о Париже.
Муж встречал ее довольную и радостную, и был тоже счастлив. Всем она рассказывала, что Париж ее просто пленил и пересказывала рассказы, тех чьи восторженные отклики она слышала до поездки. Постепенно она сама себе поверила и радовалась. Что так удачно съездила. Вещи висевшие в шкафу, купленные в Париже грели ее душу. Только этой эйфорией она могла объяснить свое согласие, которое она дала мужу на второго ребенка. За него он клятвенно пообещал ей получить назначение заграницу.
На радостях она даже снизошла до общения с молодой женой новенького. Рассказывала о посещении магазинов и чувствовала свое превосходство. Наталья в Париже не бывала.
О своей беременности она сообщила Сашке в конце августа.
Через неделю новенький и его жена, с коляской в которой была младшая дочка, повел свою первоклашку в школу.
В мае муж встречал свою красавицу с цветами у дверей роддома. Она назвала дочь так же, как новенький свою старшую. А тот снова смог достать хорошую коляску и они с его женой снова стали встречаться на прогулках с детьми.
Наталья с простосердечием рассказывала о их жизни. А наша красавица с каждым днем смурнела.
В отпуск новенький с женой, дочерьми поехали на море в Болгарию.
Она неделю выйти не могла. Каждый вечер устраивала скандалы. Сашка приноровился к ним, а вот дети реагировали бурно. Взрослый сын закрывал руками уши и мычал. А маленькая просто кричала.
Так они прожили еще пару лет. Об отпусках новенького муж свою красавицу жену предупреждал за ранее и она старалась за неделю не выходить на улицу. Обещанный перевод все откладывался. Сашка приходил после очередной ругани с командиром части и сидя на кухне пил. Она сначала было пилила его, а потом махнула рукой.
На детской площадке перед домом, пока дети копались в снегу, Наталья огорошила красавицу новостью об их переводе. К новому году сначала переедет новенький, а они приедут, когда он сделает ремонт в новой квартире, купит мебель и обустроит все для них.
Видимо на радостях новенький привез своей семье из командировки маленького щенка. И теперь когда они выходили гулять между ними носился белый, теряющийся в снегу комочек. Красавица только пожимала плечами видя, как радуются этой глупой покупке, Наталья и ее дети. Старшая их дочь была горда и с детским простодушием похвалилась, что уже сама может выходить и выгуливать собаку. А еще однажды просветила, что это жутко породистая мальтийская болонка, привезена дедом для внуков из заграницы, для жизни на новом месте – в Германии, которое он выбил для папы.
Такого красотка уже пережить не смогла. Стала снова выходить с малышкой гулять вечерами, чтоб не встречаться с Натальей, ее детьми и их глупой собакой.
Выходила вечером и смотрела, как ее девочка довольная, в белой кроличьей шубке, катается с небольшой горки. И в этот момент открылась дверь подъезда и выбежал знакомый белый комочек. Понятно, что следом за ним выскочила и дочка новенького. Они пару минут покружились по двору и вернулись обратно.
В следующий вечер это тоже повторилось, шаги девочки по подъезду были четко слышны в вечерней тишине.
На третий раз мальтийская болонка была поймана твердой, ухоженной рукой и затянув приготовленную веревку, подвешена на ближайшей трубе газопровода. Подхватив сидящую в снегу дочку – та только что съехала с горки, наша красавица скрылась в соседнем подъезде. Под благовидным предлогом (рецепт печенья для детей) зашла на минутку к бывшей коллеге. Поболтав минуты две, получив обрывок листка с накарябанным на скорую руку рецептом она медленно вышла из подъезда.
Дочка новенького смотрела неотрывно на висящую гадкую собаку и слезы катились из ее глаз.
Подбежав к ребенку и выказав участие она отправила ее за матерью. Прибежал новенький, затем его жена в накинутой на халатик дубленке и они сняли висящее тельце. Дальше нашей красавице было уже не интересно. Она под предлогом увести своего ребенка «с этого ужасного места» ушла домой.
Когда мать умирала, ее дочь пересилив себя спросила: зачем же она тогда убила собачку.
Наша красавица, превозмогая боль, сначала удивилась, откуда, тогда еще маленький ребенок, могла помнить тот случай.
И рассказала, что для нее тогда значила эта расправа над пушистым комочком.
Она вешала, не дрогнувшей рукой, проговаривая про себя отпечатавшиеся в ее голове все те слова, которые остались не высказанными ему, все ее слезы, выплаканные в подушку, все ее мечты, которые она на придумывала себе, а он не исполнил. А что ужасней – исполнил не с ней.
А потом и поведала дочери всю эту историю.
Вот я сейчас стою на перроне, проводив свою тезку и соображаю. Решаю. Рассказывать маме или нет.
Моя Тяпочка. Милая, веселая, подвижная собака. Помню, как дед впервые приехал к нам в такую даль, оглядел наше жилье и вдруг вытащил из-за пазухи коробку и положил на пол. А в ней малюсенький белый комочек. Я просто поверить своему счастью не могла. Наш солидный, старый кошара подошел поближе обнюхал и лапкой вытолкнул комочек из коробки. А сам стал в нее укладываться и мы все стояли, и смеялись глядя на его потуги. Любовались на первые, с расползающимися лапками шаги щенка. Потом, уже позже, кот хватал щенка за ухо и тянул на место преступления – небольшую лужицу. Мама смеялась и говорила, что такого няньку ребенку бы, а не щенку. А как сестренка обожала малютку Тяпочку.
И помню, как я выбежала из подъезда и искала ее. Как, увидев висящий комочек на трубе, стояла и поверить не могла, что это моя любимица Тяпа. Как кто-то толкнул меня в спину, и я побежала за мамой. Как я ревела днями на пролет. Как многие годы даже помыслить не могла о том, чтобы завести собаку. До сих пор четко помню тот день когда я ее нашла повешенной.
В семье у нас эта тема не обсуждалась, но мы все помнили о ней. Долгое время для нас ее гибель была загадкой. А сегодня все открылось.
Вот стою и думаю. Рассказать маме. Или нет.
А вы что посоветуете?
Автор публикации
